Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Назад К оглавлению Дальше

Глава третья.
Язык крито-микенских надписей линейного письма В

1. Из истории изучения языка крито-микенских текстов

Большой неожиданностью для многих ученых и для самих авторов дешифровки, как мы видели, явилось то, что язык линейного письма В оказался греческим. В нем уже налицо все те инновации, которые отделяют греческий как особую ветвь от других индоевропейских языков. С другой стороны, это особый архаический диалект древнегреческого языка, существенно отличающийся от остальных древнегреческих диалектов. В настоящее время можно выделить две основные стадии в истории древнегреческого языка: язык крито-микенских надписей II тысячелетия до н.э., выполненных линейным письмом В, который иначе называется микенским диалектом древнегреческого языка, и классический древнегреческий язык, засвидетельствованный в литературных и эпиграфических памятниках I тысячелетия до н.э. и первых столетий н.э., записанных алфавитным письмом (в его нескольких разновидностях) и кипрским силлабарием.

Эта глава, которая представляет собой краткий очерк грамматического строя микенского диалекта, преследует цель подготовить начинающего исследователя к работе с крито-микенскими надписями и ознакомить его с основными проблемами изучения их языка. Она предполагает предварительное знакомство читателя с основами древнегреческой грамматики, диалектологии и истории языка, а также графики и грамматологии в целом. Несмотря на значительный вклад в развитие микенологии, который внесли советские ученые, в настоящее время на русском языке нет, к сожалению, полного описания языка крито-микенских надписей, кроме первой части монографии С.Я. Лурье.¹⁾

Неоспоримой заслугой С.Я. Лурье является его труд, написанный всего через три года после дешифровки линейного письма В. Значимость этой монографии заключается как в полноте описания всего доступного во время ее написания материала, так и в оригинальном подходе автора к важным проблемам письменности и языка линейного письма В. Многие мысли и выводы, высказанные в этой работе, сохраняют свою актуальность и на нынешнем этапе развития микенологии. [66] "Язык и культуру микенской Греции" должен хорошо изучить каждый, кто углубленно изучает микенологию.

Вместе с тем надо отметить, что ряд положений этой книги устарел в связи с новыми находками табличек линейного письма В и новыми изданиями крито-микенских надписей. Многие надписи сейчас читаются иначе, чем у С.Я. Лурье. Приступать к изучению микенологии с монографии С.Я. Лурье в настоящее время трудно еще и потому, что в ней применяется старая система классификации и нумерации табличек, от которой отказались как раз в то время, когда он уже завершил свой труд. С.Я. Лурье применял, кроме того, систему транслитерации слоговых знаков, несколько отличную от общепринятой. И, наконец, надо отметить, что по отдельным вопросам он придерживался взглядов, не подтвердившихся в ходе развития микенологии.

Поэтому изучение монографии С.Я. Лурье следует начинать, уже имея определенную подготовку, соответствующую нынешнему состоянию этой научной дисциплины. Все сказанное выше относится и к его очерку языка крито-микенских надписей, опубликованному на немецком языке в журнале "Klio".²⁾

Из работ других советских ученых следует в первую очередь отметить ряд блестящих статей И.М. Тронского. Микенскому диалекту посвящена глава "Древнейший письменный язык" вышедшей посмертно его монографии.³⁾ Значительный вклад в разработку лингвистических проблем микенологии, в особенности проблемы диалектной принадлежности языка крито-микенских надписей внес еще один наш соотечественник — Н.С. Гринбаум. В частности, следует отметить первую главу "Язык крито-микенских текстов и древнегреческие диалекты" вышедшей в 1984 г. монографии.⁴⁾ Именному склонению языка крито-микенских надписей была посвящена кандидатская диссертация⁵⁾ и ряд статей автора этой главы.

Данная глава ни в коей мере не преследует цель дать полное описание микенского диалекта. После изучения настоящей работы для более углубленного ознакомления с лингвистическими проблемами микенологии рекомендуем обратиться к единственной на сегодняшний день грамматике Э. Вилборга, представляющей полное описание языка крито-микенских надписей.⁶⁾ Краткий очерк микенской грамматики представляет собой приложение А. Шерера "Mykenisch", дополняющее двухтомное описание древнегреческих диалектов А. Тумба.⁷⁾ В сжатой форме излагаются основные черты грамматического строя языка крито-микенских надписей в обобщающем труде основоположников микенологии М. Вентриса и Дж. Чэдуика "Документы на [67] микенском греческом языке".⁸⁾ Второе издание 1973 г. Дж. Чэдуик снабдил примечаниями, отражающими новые данные и положения микенологии, появившиеся со времени выхода первого издания (см. Библиографию).

Хорошим введением в изучение микенского греческого могут служить работы К.И. Рюйха⁹⁾ и М. Дориа.¹⁰⁾ Конспективное описание микенского диалекта содержит введение в микенологию Дж.Т. Хукера,¹¹⁾ а также словарь В.П. Казанскене и Н.Н. Казанского (см. Словарь, с. 129).

Настоятельная потребность в полном описании языка крито-микенских надписей, которое обобщило бы итоги тридцатипятилетнего развития микенологии, остро ощущается в настоящее время не только самими микенологами, но и специалистами, работающими в области классической филологии и индоевропеистики.

Языковая сторона надписей линейного письма В была объектом интенсивного и всестороннего исследования ученых различных стран. К настоящему времени подробно исследованы звуковой строй и именное словоизменение; в силу специфики крито-микенских надписей менее изучены системы глагольного и местоименного словоизменения.

В дальнейшем изложении, насколько это позволяет объем главы, приводятся различные точки зрения по многим спорным проблемам микенологической лингвистики. Излагая при этом собственную точку зрения, мы не претендуем на окончательное решение обсуждаемых проблем. Право выбора той или иной концепции предоставляется самому читателю.

Приступающему к изучению греческого языка II тысячелетия до н.э. необходимо отдавать себе отчет в тех трудностях, с которыми первоначально столкнулись ученые, и с которыми отчасти придется встретиться и ему. Эти трудности обусловлены тремя основными факторами.

Первый фактор, на который неизменно ссылаются все исследователи, это несоответствие графической системы звуковому строю греческого языка. Во-вторых (что также стало общим местом всех работ по микенологии), крито-микенские надписи представляют собой хозяйственные документы, в основном лаконичные инвентарные списки, содержащие, как правило, изолированные собственные имена, топонимы либо апеллятивы, грамматически не связанные между собой. Лишь в части надписей, главным образом в пилосских, встречаются связные тексты, большей частью из одного предложения. Очевидно, что в деловых надписях не находят отражения многие грамматические явления. Глагол, к примеру, засвидетельствован лишь в формах 3 л. Не засвидетельствован несомненно существовавший в языке звательный падеж существительных (вокатив). Труднодоступным для изучения ввиду лаконичности микенских текстов остается и синтаксис. [68] Правда, в последнее время появились интересные работы и в этой области (см. раздел о синтаксисе).

Третьим фактором, на который почти не обращается внимания, является социально-историческое различие между ахейским обществом II тысячелетия до н.э. и классической греческой цивилизацией. Между различными стадиями последней существует постоянная преемственность культурно-исторической и языковой традиции. Микенская же эпоха отделена от классического времени не просто пятью веками, между ними стоит разрыв в развитии — "темное время" греческой истории, порожденное насильственной гибелью ахейских государств.

За это время произошли коренные изменения в социально-экономической структуре греческого общества, в его материальной и духовной жизни, трансформировались либо вообще исчезли многие общественные институты, обычаи. Под воздействием внешних и внутренних факторов своего развития претерпел изменения и греческий язык, перешедший от микенского к классическому своему состоянию.

В свете сказанного выше следует отметить, что лингвистическое описание языка крито-микенских надписей, с одной стороны, непременно должно опираться на язык классического времени с учетом его исторической грамматики и данных сравнительного изучения индоевропейских языков, а, с другой, — учитывать и результаты историко-археологического изучения эгейской цивилизации.

Чисто синхроническое описание языка табличек линейного письма В, хотя в принципе и возможно, на практике не приведет нас к адекватному раскрытию их лингвистического содержания. К примеру, для существительных тематического склонения засвидетельствованы на письме лишь четыре формы: на -о, -а, -o-i и -o-jo, в то время как по данным исторической грамматики за ними должны были скрываться по пять особых форм в единственном и множественном числах и не менее двух форм в двойственном числе.

Эта особенность изучения языковой стороны надписей линейного письма В позволяет нам определить греческий язык микенской эпохи с точки зрения возможностей его познания как интерпретируемое языковое состояние, в равной степени отличное и от реконструируемого и от непосредственно данного для наблюдения. Сказанное выше вовсе не означает, что лингвистическое исследование языка линейного письма В целиком зависит от внешних данных, грамматический строй его может быть в общих чертах идентифицирован и на основе самих надписей. Об этом свидетельствует и история дешифровки: вступить на правильный путь М. Вентриса вынудили особенности словоизменения, установленные им в ходе комбинаторного анализа еще до определения фонетических значений слоговых знаков.

Несмотря на вышеуказанные трудности, крито-микенские надписи дают исключительно ценный материал для истории языка и для сравнительного изучения индоевропейских языков. Благодаря открытию Вентриса, границы доступной нам истории греческого языка оказались отодвинутыми сразу на целый ряд столетий. Появилась возможность [69] практически проверить правильность многих реконструкций, предложенных лингвистами. И эта проверка в целом блестяще подтвердила правильность и перспективность сравнительно-исторического метода в индоевропейском языкознании. Привлечение микенских данных для сравнительно-исторических исследований должно, однако, обязательно сопровождаться указанием на интерпретацию привлекаемых для сравнения форм.

Использование транслитерированных написаний микенских слов без фонетической интерпретации, которая может иметь несколько вариантов, для сопоставления с другими языками (к примеру, с палео-балканскими) является некорректным. К примеру, написания ka-ko, ko-no, si-a₂-ro интерпретируются как соответственно khalkos, skhoinos, sihalos, т.е. фонетический облик этих слов существенно отличается от засвидетельствованного написания. От использования в сопоставительных исследованиях слов, не поддающихся интерпретации, следует, по нашему мнению, вообще воздерживаться, помня всегда о том, что применяемая нами транслитерация является в значительной мере условной передачей знаков линейного письма В более удобными для нас латинскими буквами.

2. Графическая система линейного письма B¹²⁾

Как указывалось выше, знаки линейного письма В разделяются на три вида: силлабограммы (слоговые знаки), идеограммы¹³⁾ и числовые обозначения.

Для изучения языковой стороны крито-микенских надписей наибольшее значение имеют слоговые знаки (силлабограммы), которыми записывались слова и часть идеограмм (так называемые логограммы или монограммы), о которых речь будет идти ниже.

Силлабограммы в их оригинальном написании и в транслитерированном виде представлены на рис. 8 вместе с номерами, которые были присвоены им на начальном этапе исследования. Как видно из таблицы, инвентарь слоговых знаков включал лишь силлабограммы, передающие гласные или открытые слоги. К настоящему времени дешифрованы 73 силлабограммы, фонетическое значение 16 остальных остается неизвестным. В транслитерированных изданиях крито-микенских текстов недешифрованные знаки передаются цифрами своего порядкового номера в силлабарии линейного письма В, например: 56-ko-we, da-22-to, tu-49-mi.

Можно выделить три основных случая употребления силлабограмм: 1) В большинстве случаев силлабограммы пишутся в линейном порядке слева направо, образуя написания греческих слов:

[70]

2) Два или три слоговых знака в нелинейном, слитном написании могут образовывать сложный знак, называемый логограммой или монограммой. Всего известно пять монограмм:

Во всех монограммах знаки наращиваются снизу вверх, кроме монограммы TURO₂, в которой силлабограмма tu расположена вверху.

По своей функции в структуре надписи монограммы представляют собой подвид идеограмм, о которых речь будет идти ниже.

3) Изолированные силлабограммы могут представлять собой:

а) сокращенные написания слов, которые мы можем расшифровать лишь в немногих случаях, например:

ku = ku-mi-no = κύμινον 'тмин'

ра = pa-ra-jo = παλαιός 'старый'

Приводим список сокращений (по Хукеру):

а: идеограмма с числовым обозначением, значение неизвестно (PY)^*)

а₂: идеограмма с числовым обозначением, значение неизвестно (PY)

ai: сокращение слова ai-ka-na-jo (PY)

da: идеограмма с числовым обозначением, возможное значение 'надсмотрщик'

de: возможно, сокращение слова δεσμά (MY*)

di: идеограмма с числовым обозначением, значение неизвестно (PY)

du: идеограмма с числовым обозначением, значение неизвестно (PY)

е:
1) с числовым обозначением, значение неизвестно;
2) сокращение слова e-ne-me-na (MY)
3) сокращение слова e-ra-pe-ja или e-ra-pi-ja (PY)

ka: идеограмма с числовым обозначением, значение неизвестно (PY)

ki: идеограмма, значение неизвестно (KN*)

ko:
1) сокращение слова ko-wo (KN)
2) сокращение слова ko-ri-a₂-da-na (KN, PY, MY)
3) сокращение слова ko-ru-to (PY)

ku: сокращение слова ku-mi-no (MY)

ma: сокращение слова ma-ra-tu-wo (KN, MY, PY)

me: идеограмма, с числовым обозначением, значение неизвестно (PY) [71]

mi: сокращение слова (МY)

mo: сокращение слова μόνFος (KN, PY)

mu: идеограмма, значение неизвестно (KN)

ni: идеограмма со значением 'фиги', возможно, сокращение слова νικύλεον (KN, MY, PY)

о:
1) идеограмма, значение неизвестно (PY)
2) сокращение слова o-pa-wo-ta (PY)
3) чаще всего — сокращение слова o-pe-ro (KN, PY)

ра:
1) с числовым обозначением, значение неизвестно (KN, PY)
2) сокращение слова para-jo/pa-ra-ja (KN)
3) сокращение слова pa-ra-wa-jo (PY)

ре:
1) идеограмма, значение неизвестно (KN, MY, PY)
2) сокращение слова pe-ru-si-nu-wo (KN)

ро: с числовым обозначением, значение неизвестно (KN)

qо: с числом 1, значение неизвестно (KN)

ra: с числом 1, значение неизвестно (PY)

re: идеограмма, значение неизвестно (MY)

ri: идеограмма, значение неизвестно (PY)

sa:
1) идеограмма 'лен' (KN, PY)
2) сокращение слова sa-sa-ma (MY)

se: возможно, сокращение слова se-to-i-ja (KN)

ta: с числовым обозначением, очевидно, обозначает 'надсмотрщик' (KN, PY)

u: с числом 1, значение неизвестно (PY)

we: возможно, сокращение слова Ρέταλον (KN, PY)

wi: идеограмма, значение неизвестно (PY)

wo: идеограмма, значение неизвестно (PY)

ze:
1) идеограмма, возможное значение — 'мера земли' (PY)
2) сокращение слова ζευγος (KN, PY).

Силлабограммы могут писаться слитно с идеограммами, образуя лигатуры:

а:
1) с идеограммой 'растительное масло' (PY)
2) с идеограммой 'оливки' (KN)

ko: с идеограммой 'шкура'

о: с идеограммой 'ячмень' (KN, PY, MY)

ра:
1) с идеограммой 'одежда' (KN)
2) с идеограммой 'раст. масло' (PY)
3) с идеограммой 'кипер' (KN)

ро:
1) с идеограмой *211 (KN)
2) с идеограммой 'раст. масло' (PY)

qа: с идеограммой 'кипер' (KN)

ri: с идеограммой 'туника' (KN)

si: с идеограммой 'бык' и 'свинья' (PY)

ta: с идеограммой 'овца' (PY)

te:
1) с идеограммой 'одежда' (KN, PY)
2) с идеограммой 'колесо' (PY).

Слоговые знаки могут также писаться над идеограммами, являясь своего рода придатками к ним.

а: над идеогр. 'амфора' (KN) [72]

ai: над идеогр. 'коза' (KN)

de: над идеогр. 'женщина' (KN)

di:
1) над идеогр. 'женщина' (KN)
2) с различными идеограммами, обозначающими виды посуды (KN)

е: над идеогр. *177 (KN)

ka:
1) над идеогр. 'кувшин' (KN)
2) над идеогр. 'свинья' (PY)

ke:
1) над идеогр. 'посуда' (KN)
2) над идеогр. 'лен' (PY)
3) над идеогр. 189 (PY)

ki:
1) над идеограммами 'овца' и 'коза' (KN)
2) над идеогр. 'туника' (KN)

ko: над идеогр. 'одежда' (KN)

ku:
1) над идеогр. 'одежда' (KN)
2) над идеогр. 'кипер' (KN, MY)

me: с квазиидеограммами ko-wo 'мальчик' и ko-wa — 'девочка' (KN)

ne: с идеограммами женщин, детей, и животных (ne-wo = νέFος (KN)

ра: над идеогр. 'женщина' (KN)

ре: над идеограммами 'туника', 'одежда', 'мужчина', 'женщина'

ро: над идеогр. 'одежда' (KN)

pu: над идеогр. 'одежда' (KN, PY)

qe: над идеогр. 'одежда'

re: над идеогр. 'одежда'

sa: над идеогр. 'овца' и 'коза' (KN)

se: над идеогр. *168 (KN)

su: над идеогр. 'дерево' (KN)

tа: над идеогр. 'бык' (KN)

te:
1) над идеогр. 'мужчина' (KN)
2) над идеогр. 'раст. масло'

ti: над идеогр. 'оливки' (KN, MY)

tu: над идеогр. 'женщина' (сокращение слова tu-ka-te = θυγάτηρ 'дочь')

u: над идеогр. *212 (KN)

we:
1) над идеогр. 'бык'
2) над идеогр. 'раст. масло' (MY, PY)
3) над идеогр. *166 (KN, PY)

wi: над идеогр. *152 (PY)

za: над идеогр. 'овца', 'женщина' (PY)

zo: над идеогр. 'одежда' (KN).

Следующий вид знаков — так называемые идеограммы, хотя по их роли в структуре текстов линейного письма В их правильнее было бы называть детерминантами. Идеограммы представляют собой более или менее стилизованные изображения предметов, животных и людей. Значения большинства идеограмм было установлено Э. Беннетом задолго до дешифровки линейного письма В, на их основе он классифицировал таблички так, что таблички, содержавшие одинаковые идеограммы, попали в одну и ту же группу. После того, как была произведена дешифровка, оказалось, что классификация Беннета была удивительно точной, и никаких существенных изменений в нее не пришлось вносить. Идеограммы (см. рис. 12) в транслитерированных изданиях текстов [73] передаются латинскими или английскими словами: VIR (MAN) 'мужчина'; MULIER (WOMAN) 'женщина'; EQUUS (HORSE) 'лошадь'; и др.

Часть идеограмм передается цифровыми обозначениями со звездочкой, т.к. их значение не установлено окончательно, либо не было установлено к моменту дешифровки: *162, *240, *241 и др.

Идеограммы могут в слитном написании образовывать лигатуры. К примеру, идеограммы золото + сосуд в пилосской надписи Tn 316 или медь + сосуд в пилосской надписи Tn 996.

Идеограммы играют важную роль в понимании текстов и интерпретации слов, записанных силлабограммами. К примеру, ставшая теперь знаменитой табличка P 641 была обнаружена археологом Блегеном уже после того, как М. Вентрис опубликовал результаты своей дешифровки. Эта табличка блестяще подтвердила правильность дешифровки, так как каждой словесной записи, прочитанной по методу Вентриса, в точности соответствовало идеографическое изображение определенного вида сосудов: ваз с четырьмя, тремя ушками, ваз без ушек и треножников.¹⁴⁾

Знаки для мер и весов были правильно поняты Беннетом также еще до дешифровки, в изданиях надписей они условно передаются заглавными буквами латинского алфавита (см. рис. 13, 14, 15).

В текстах линейного письма В легко распознается система числовых обозначений (см. гл. I, § 6, с. 25). Эта система является десятиричной, однако она строится не на позиционном принципе, знак для нуля отсутствует. Формы грамматических чисел существительных и прилагательных могут распознаваться при помощи числовых обозначений, в частности, число 2 помогает выявлять формы двойственного числа.

Важное значение для решения вопроса о возможном диалектном членении языка крито-микенских надписей имеет классификация надписей по почеркам, разработанная Э. Беннетом и его последователями. Таблички, найденные в Микенах, принадлежат "перу" шести различных авторов, в Пилосе их было от тридцати до сорока и примерно столько же в Кноссе. Эта классификация является важным вспомогательным средством в работе микенолога.

Основные принципы применения слоговых знаков линейного письма В для записи греческих слов те же, что и в кипрском слоговом письме классической эпохи.¹⁵⁾ Это не удивительно, так как эти два письма связаны в генетическом плане. Из 55 кипрских силлабограмм, 14 совпадают с микенскими слоговыми знаками, либо являются их видоизменением. В то же время между линейным письмом В и кипрским слоговым письмом существуют и определенные различия в плане передачи греческих слов.

Основные правила применения слоговых знаков линейного письма В для записи греческих слов могут быть изложены следующим образом: [74]

2.1. Передача согласных и неслоговых сонантов

На письме не различаются звонкие, глухие и придыхательные согласные: ро-те = poimēn, po-ni-ki-jo = phoinikios; ka-ra-we = grawes (γραες), ka-ke-u = khalkeus, ka-si-ko-no = kasigonos; tu-ka-te-re = thugatrei (θυγατρί), te-me-no = temenos.

Единственное исключение представляет d, слоги с которым всегда обозначаются особыми знаками: 1 = da, 7 = di, 14 = do, 45 = de, 51 = du, 71 = dwe, 90 = dwo. Приведем примеры: da-mo = dāmos (δημος), di-pa = dipas (δέπας), dwo = dwō (δύω).

С.Я. Лурье объяснял эту особенность микенской графики фонетическими условиями, а именно, спирантизацией d-: "...звук, соответствующий δ классического языка, произносился в микенскую эпоху не просто как τ со включением голосовых связок, а несколько иначе, чем греческое δ; поэтому для его выражения понадобились особые знаки»...¹⁶⁾

Поскольку, однако, столь ранняя спирантизация d- маловероятна, нам представляются более правдоподобными объяснения, основывающиеся на особенностях фонетики догреческого языка, для которого было изобретено слоговое письмо. Так М. Лежен объясняет наличие особой серии знаков для слогов, начинающихся с d-, наличием в языке догреческого населения особой фонемы, фонетическая реализация которой приближалась к греческому [δ]. Возможно, это было [l], т.к. в ряде слов, восходящих к догреческому субстрату, наблюдается чередование δ/λ типа ('Οδυσσεύς / Όλυσσεύς).¹⁷⁾

Также в догреческом языке ищет объяснение этой особенности Т.В. Гамкрелидзе. По его мнению, фонологическая система догреческого языка, для которого первоначально предназначалось линейное письмо, различала звонкую и глухую зубные смычные при отсутствии такой оппозиции у смычных фонем других мест образования. Типологические параллели такой системе консонантизма имеются в ряде языков, в частности, в некоторых кавказских.¹⁸⁾

Кипрское слоговое письмо такого исключения не знает: слоги с [t], [th] и [d] передает одна и та же серия знаков: to-po-to-li-ne e-ta-li-o-ne = τα(ν) πτόλιν Έδάλιον.

Перед другими согласными и в конце слова не передаются [s], [r], [m], [n], po-te = patēr, pantes; ka-to, ka-to-ro = Kastōr, Kastoros; ka-ko = khalkos, a-pi = amphi, ko-wo = korwos.

Эта особенность микенской графики, вытекавшая из последовательного применения основного принципа слогового письма — передачи только открытых слогов — не позволяла передавать на письме многие-важнейшие морфологические показатели греческого языка.

Кипрское слоговое письмо отказалось от графического правила опущения сильноначальных, в частности, конечные элементы флексии [75] -v, -s передаются при помощи слоговых знаков -ne, -se, -re: pa-si-le-u-se = βασιλεύς to-ka-po-ne = τό(ν) καπον (κηπον), ka-se = κάς (καί). Это различие можно проиллюстрировать следующим примером: форма άργύρων (род. пад. мн. ч. от αργυρος 'серебро') на Кипре передавалась как a-ra-ku-ro-ne = argurōn, а в Микенской Греции как a-ku-ro. Таким образом, графика линейного письма В точнее передавала слоговую структуру греческих слов, в то время как кипрское слоговое письмо лучше отражало фонемный состав греческих слов.¹⁹⁾

Следует обратить также внимание и на необозначение [s] в начале слова перед смычными согласными: рето [pe-ma = spermo] sperma. σπέρμα 'зерно', ta-to-mo = stathmos, σταθμός 'стойло', ko-no / ko-i-no = skhoinos 'тростник'.

В остальных случаях, т.е. при наличии сочетания смычного согласного с другим смычным согласным или неслоговым сонантом, первый согласный звук передается при помощи слогового знака, обозначающего этот согласный звук в сочетании с гласным последующего слога: a-mi-ni-so = Amnisos, a-ko-ro = agros, ai-ku-pi-ti-jo = Aiguptios (Αιγύπτιος), du-ru-to-mo = drutomos, te-ko-to-ne = tektones (τέκτονες), de-ka-sa-to = deksato. Как исключение к правилу второму (2.1.2) этот же прием используют для передачи сочетаний [mn], [sm], [sw]: de-mi-ni-ja = demnia, do-so-mo = dosmos, wi-so-wo- = wiswo- (ισος), pe-ru-si-no-wo = perusinwos (περυσινός).

Трудную проблему представляет собой написание слова wa-na-ka = — wanaks (αναξ) 'царь', т.к. здесь в формах косвенных падежей согласный [k] передается при помощи слогового знака, повторяющего предшествующий, а не последующий гласный звук.

Им. п. wa-na-ka = wanaks
Род.п. wa-na-ka-to = wanaktos (а не *wa-na-ko-to)
Дат.п. wa-na-ka-te = wanaktei (засвидетельствовано и написание wa-na-ke-te).

Конечные сочетания в существительных с основой на -k и -q^u-, звучавшие как -ks и –q^us (соответствуют класс. -ξ и -ψ), передавались на письме при помощи знаков ka, соответственно, qo: ai-ti-jo-qo = Aithioq^us (Αιθίοψ), o-nu-ka = onukhs (ονυξ), po-ki-ro-qo = poikil-oq^us. Написания o-nu-ka (а не *o-nu-ku) и to-ro-wi-ka (а не *to-ro-wi-ki) показывают, что гласный конечной силлабограммы зависит от согласного ([k] или[q^u]), а не от предшествующего гласного.

Сочетания согласных фонем с -j- и -w- могли передаваться особыми слоговыми знаками. Выше говорилось о том, что система согласных фонем догреческого языка строилась, очевидно, на противопоставлении простых, палатализованных и лабиализованных, к примеру: [t] : [t'] : [t^w]. Инвентарь знаков линейного письма В позволяет сделать предположение о том, что для того языка, для которого это письмо было первоначально придумано, было характерно отсутствие фонологического противопоставления звонких, глухих и придыхательных [76] согласных. Предположение же о том, что для этого языка было характерно противопоставление простых, палатализованных и лабиализованных,²⁰⁾ основывается на том факте, что в микенском письме существуют две серии знаков, передающие сочетания С (согласный) + j, соответственно С + w. Для передачи таких сочетаний линейное письмо В использовало два приема.

1) Сочетания С + j и С + w передавались двумя слоговыми знаками: Сi + jV (гласный) и Сu + wV: ke-se-nu-wo = ksenwos (ξένος); me-wi-jo — = mewjōs (*μεFιως, μενών). Недостаток этого способа заключался в искажении слоговой структуры слова: на письме получалось больше слогов, чем их было в реальном произношении.

2) Очевидно, сознавая этот недостаток, писцы вводили для передачи бифонемных сочетаний Сj и Сw особые знаки, предположительно передававшие палатализованные и лабиализованные фонемы в языке линейного письма А.

Трудно судить, положили ли начало такому употреблению носители языка линейного письма А, отождествлявшие лабиализованные и палатализованные фонемы своего языка с соответствующими бифонемными сочетаниями в языке греков, либо, напротив, писцы греки воспринимали эти фонемы негреческого языка как бифонемные сочетания своего родного. Речь идет о знаках 87 = twe, 91 = two, 71 = dwe, 90 = dwo, 48 = nva, 68 = ro₂ (rjo, ljo), 76 = ra₂ (rja, lja). Знак 66 в ряде случаев передавал сочетание tja, он транслитерируется как ta.²¹⁾ Знак 62 первоначально должен был передавать сочетание pje (р'е в догреческом). В результате перехода pj > pt он уже в микенское время стал читаться как рtе,²²⁾ его же могли использовать для передачи слогов с исконным pte.

Знаки²³⁾ 17 = za, 74 = ze, 20 = zo, 79 = zo₂ могли первоначально передавать сочетание [k] и [g] (т.е. звонкой и глухой фонемы с неслоговым сонантом [j]. В результате фонетического развития эти сочетания моно-фонемизировались, при этом звонкая фонема полностью соответствует фонема ζ классического греческого языка. Что касается глухой фонемы, то ее рефлексами в классическом греческом языке является [ττ] или [σσ], а в ряде случаев и [σ].

Вопрос о фонетической реализации фонем, передававшихся знаками серии z-, может иметь троякое решение: 1) бифонемные сочетания [kj], [gj]; 2) палатализованные фонемы [k’], [g’]; 3) аффрикаты как результат фонетического развития: [dz] и [ts].

В целом следует отметить, что вопрос о фонетическом значении фонем, обозначавшихся знаками серии z-, является одним из самых [77] сложных в микенской филологии и выходит за рамки данной работы.²⁴⁾ Мы ограничимся лишь примерами слов со знаками этой серии, отметив при этом, что фонетическая их транскрипция является в определенной мере условной, т.к. точное значение их не установлено. Примеры:

ka-zo-e = kakjohes, κακίο(ν)ες 'худшие',
me-zo-e = megjohes, μείζο(ν)ες 'большие',
to-pe-za = torpedja, τράπεζα, диал. τόρπεζα 'стол',
za-we-te = kjawetes, τητες, дор. σατες 'в этом году',
ze-pu₂-ro = Zephuros, ζέφυρος (собств. имя).

В равной степени сложную проблему представляет собой и фонетическое значение знаков ro₂ и ra₂, которые либо передают сочетания lj, rj, либо восходят к ним, представляя собой результат их фонетического развития. А. Хойбек в докладе на Женевском коллоквиуме выдвинул заслуживающее внимание предположение о том, что знаки ro₂ и ra₂передавали [ll], [l], [rr] перед [о], соответственно [а].²⁵⁾ Большинство знаков, которые должны были передавать консонантные сочетания с j и w, употребляются в крито-микенских надписях параллельно написаниям с двумя слоговыми знаками, что и способствовало установлению их значения. Приведем примеры:

wi-dwo-i-jo и wi-do-wo-i-jo, wi-du-wo-i-jo = widwohios;
dwo = dwō и du-wo-u-pi = duwōuphi;
e-ke-ra₂-wo-ne и e-ke-ri-ja-wo;
a-ke-ti-ra₂ и a-ke-ti-ri-ja;
ki-ra₂-i-jo и ki-ri-ja-i-jo;
te-mi-dwe-te и te-mi-de-we-te, двойственное число от termidwen(t)s, ср. τερμίς;
pte-re-wa и pe-te-re-wa = ptelewā;
pe-ru-si-nwa и pe-ru-si-nu-wa — perusinwa, от прилагательного perusinwos "прошлогодний", ср. πέρυσι;
ra-pi-ti-ra₂ и ra-pte-ri-ja = rapt(e)ria, от ράπτω;

ra-u-ra-ti-ja и ra-wa-ra-ta₂ = laur-anthiā, от λαύρα.

Как видно из примеров, при написаниях двумя слоговыми знаками перед w мог употребляться слоговой знак, передававший слог с [и], фонетически близким к [w].

Геминация не обозначается: i-qo = hiqq^uos, ίππος, po-pi = popphi < podphi, от πούς, e-ra-pe-me-na = errapmena, от ράπτω, o-wo-ze = owworzei (= ου Fόρζει).

Конечные сочетания -ks и -q^us передаются на письме соответственно ka и qo: wa-na-ka = wanaks, o-nu-ka = onukhs, po-ki-ro-nu-ka = [78] poikilonukhs, re-u-ko-nu-ka = leuk-onukhs, ra-ka = raks, ai-ti-jo-qo — Aithioq^us (Αιθίοψ).

Распространенному мнению о том, что -а, соответственно -о повторяют здесь гласный звук предшествующего слога, противоречит написание слова o-nu-ka (см. выше, с. 76).

Как правило, не передается на письме звук [h]. Исключение составляет лишь знак 25 = a₂, транскрибируемый как [ha]. Он последовательно встречается там, где мы можем предполагать выпавшее [s], первоначально перешедшее в [h]. Например: me-zo-a₂ = mezoha < megjosa (*μέFοα), pa-we-а₂ = pharweha < pharwesa, а₂-te-ro = hateron < smtero-, me-u-jo-а₂ = mewjoha < mewjosa (*μεFιοα), a-pi-а₂-го = Amphi-halos.

В кносских надписях знак а₂ встречается лишь в семи словах, в остальных случаях употребляется обычное а (знак 8).

Знак 29-pu₂ в большинстве случаев передает слог phu: ри₂-te-re = phutēres, re-u-ko-o-ри₂-ги = leuk-ophrm, ze-pu₂-ra₃ = Zephurai, однако, ср. а-pu₂-we = Aipuwei, а-риг-de = Aipu-de (Αιπυδε), da-pu₂-ri-to-jo = Laburinthoio.

2.2. Гласные, дифтонги и слоговые сонанты

Подобно архаическим алфавитам, линейное письмо В не различает долгие и краткие гласные: ko-no-so = Knōssos, po-me = poimēn, ро-те-пе = poimenei, e-ra = Hērāi, e-ke = hekhei (εχει), a-to-ro-qo = anthrōq^uos (ανθρωπος).

Попытку передачи на письме долгого гласного звука путем сочетания силлабограмм CV₁ + V1, возможно, наблюдаем в написаниях a-te-re-e-te-jo = antlēteion (от αντλέω) и qo-o = g^uōn (acc. sg. от βούς).

Как правило, не обозначается на письме вторая часть дифтонгов с i: ро-те = poimēn, e-ra-wo = elaiwon, ελαιον, e-ke = hekhei, di-we = diwei, Διί. В отдельных случаях эти дифтонги полностью обозначены на табличках из Кносса и Микен посредством передачи второй части слоговым знаком i: ko-to-na PY / ko-to-i-na KN = ktoinā; ko-no KN / ko-i-no MY = skhoinos. В кносских надписях встречаются также формы pa-i-to = Phaistos, wo-i-ko-de = woikon-de, οικαδε; we-i-we-si-ja = weirwesia, производное от (F)ειρον 'шерсть'. Вышеприведенные примеры противоречат утверждению К. Рюиха о том, что i как второй элемент дифтонга обозначается лишь перед сочетанием s + согласный.²⁶⁾

Начальный дифтонг ai передавал знак 43, транслитерируемый как ai или а₃, например: ai-ka-sa-ma — aikhsmans, ai-ki-po-de = aigipodei, ai-so-ni-jo = Aisonios, ai-ti-jo-qo = Aithioq^us. Нет ни одного примера, где бы начальное ai передавалось через знак 8 = а.

Слоги rai, lai мог передавать знак 33 — ra₃.²⁷⁾ Он засвидетельствован лишь в Пилосе и в Микенах. К примеру, в пилосских списках рабынь знак ra₃ засвидетельствован в им. п. мн. ч.: ku-te- ra₃, o-ka- ra₃, ze-pu- ra₃, т.е. там, где слово оканчивалось на lai или rai. Там же, где употреблен род. мн. ч., пишется обычный знак ra: ku-te-ra-o, ze-ри₂-га-о, т.к. в [79] данном случае дифтонг отсутствовал: -rāōn, -lāōn. Вместо знака ra₃ мог употребляться и обычный знак ra, например, o-ka-ra в пилосских списках рабынь.

Напротив, дифтонги со вторым элементом и, как правило, передаются на письме путем написания второй части дифтонга при помощи слогового знака u: o-u-qe — ou-q^ue, ουτε, a-ro-u-ra = arourā, ka-ke-u = khalkeus, re-u-ko = leukoi, ta-u-ro = Tauros. Однако в отдельных случаях этот знак пропускается: qo-u-qo-ta / qo-qo-tu — g^uoug^uōtās, βουβωτας, o-wo-ze = ou worzei 'не обрабатывает', to-to = touto, τουτο, ke-po-da / ke-u-po-da-o (собственное имя). Иногда также случается, что и как второй элемент дифтонга передается через слоговой знак, содержащий w: ra-wa-ra-ti-ja и ra-u-ra-ti-ja = Laur-anthia, e-wi-ri-po = Euripos. Как обратный случай можно рассматривать встречающуюся иногда передачу слогов с w через и: di-wi-ja / di-u-ja = Diwja, от Ζεύς, me-u-jo / me-wi-jo = mewjōs (μείων).

2.4. Плавные

Одна и та же серия знаков обозначает слоги, начинающиеся с l и r: ra-wa-ke-ta = lāw-āgetās, дор. λαγέτας, ra-pte = rapter, ραπτής, re-u-ko = leukos, ma-le-re — mātrei, ri-no — linon, ri-jo = Rion, rouso = Lousos, e-u-wa-ko-ro = Eu-agros, ru-ko-ro — Luk-ōros, re-u-ko-o-ри₂-ги = leuko-ophrūs.

2.5. Разделение на слова

Слова отделяются друг от друга:

— вертикальной чертой |

— точкой .

— пробелом [ ]. Встречается в редких случаях.

Энклитики всегда пишутся вместе с предшествующим словом: tu-ka-te-qe = thugatēr q^ue = θυγάτηρ τε; me-ta-qe = meta q^ue = μετά τε; ta-ra-nu-qe = thrānus q^ue, θρανυς τε; ma-te-de = mātēr de = μήτηρ δε; a-mi-ni-so-de = amnison-de = Άμνισόνδε.

Не отделяются от последующих слов также проклитики или квазипроклитики: o-u-di-do-to = ои didontoi (pers. 3 sing. praesentis indicativi passivi), o-do-ke = ho dōke (aoristus) и др.

Имеются и случаи, когда в слитном написании выступают два многосложных полнозначных слова pa-si-te-o-i = pansi theoihi 'всем богам', to-so-ku-su-pa = tosson ksumpan 'столько всего', a-ta-na-po-ti-ni-ja — = Athānāi potniāi 'владычице Афине' и др. Во всех этих случаях мы имеем дело со словами, которые тесно связаны грамматическим согласованием и смыслом. Часть из слитных написаний чередуется с раздельным: pa-ro-da-mo — paro dāmōi 'у народа' обычно пишется pa-ro da-mo.

Обратный случай представляет собой употребление разделительного знака между составными частями сложного слова: а-ри ke-ka-u-me-no = apukekaumenos страдат. причастие презенса или перфекта от αποκα(ί)ω 'жечь, обжигать'; ke-re-si-jo we-ke — Kresio-werges 'критской работы', e-ne-wo pe-za = ennewo-peza 'девятиногий'. Последнее слово встречается в слитном написании. [80]

3. Интерпретация микенской лексики

Неприспособленность микенской графики к передаче греческих слов становится очевидной уже при первом знакомстве с ней. Несоответствие принципов письма звуковому строю является основным фактором, который затрудняет, а в целом ряде случаев делает вообще невозможным толкование микенской лексики.

Для интерпретации микенской лексики существуют два основных метода:

- отождествление со словом классического древнегреческого языка через систему сопоставлений последовательностей графем;

- установление значения комбинаторным путем. Комбинации этих методов образуют логический квадрат четырех степеней интерпретируемости микенской лексики.

3.1. Слово отождествлено, причем его значение подтверждается контекстом либо, по крайней мере, не противоречит ему:

a-ni-ja = haniai, ηνίαι 'вожжи';
а-ри = ари, απύ / από 'от';
e-re-pa = elephas, ελέφας 'слоновая кость';
i-je-re-u — hiereus, ιερεύς 'жрец';
i-qo = hiqq^uos, ιππος 'конь';
ko-ri-ja-da-na — koriadna, κορίαννα 'кориандр';
ko-wa = korwā, κόρη 'девочка';
ko-wo = korwos, κόρος 'мальчик';
me-u-jo = mewjōs, μείων 'меньший', 'малый';
me-zo = mezōs, μέ(ι)ζων 'больший, большой';
ne-wo = newos, νέος 'новый';
mi-ta = minthā, μίνθη 'мята';
pa-ka-na = phasgana, φάσγανα 'меч';
pa-te = patēr, πατήρ 'отец';
pa-te = pantes, πάντες 'все';
ро-те — poimēn, ποιμήν 'пастух';
pose-da-o — Poseidēōn, Ποσειδών 'Посейдон';
qo-u-ko-ro — g^uoukoloi, βουκόλοι 'волопасы';
qo-u-qo-ta — g^uou-g^uotās, βουβότης 'волопас';
ra-wa-ke-ta — lāw-āgetās, λāγέτāς 'военачальник';
ri-no = liпоп, λίνον 'лен';
ta-ra-nu = thrānus, θρηνυς 'скамеечка для ног';
ti-ri-po = tripo(d)s, τρίπους 'треножник';
te-ko-to-ne = tektones, τέκτονες 'плотники';
we-to = wetos, ετος 'год'.

Из числа вышеприведенных толкование слов ti-ri-po, ta-ra-nu, i-qo, ра-ka-na подтверждается идеограммами, интерпретация же остальных подтверждается общим контекстом надписей, в которых они засвидетельствованы.

Надежную интерпретацию имеет и ряд сложных слов и дериватов, не засвидетельствованных в языке классического периода, но образованных от известных основ по обычным словообразовательным моделям древнегреческого языка: [81]

na-u-do-mo — naudomoi (ναΰς и δέμω) 'строители кораблей';
ka-ra-wi-po-ro = klāwi-phoros (κληίς и φέρω) 'ключница';
e-re-pa-te-jo — elephanteios (ελεφάντινος) 'из слоновой кости';
to-ko-do-mo = toikho-domoi (τοιχος и δέμω) 'строители';
wa-na-ka-te-ro — wanakt-eros (ανάκειος) 'царский';
wa-tu-o-ko / wa-tu-wa-o-ko — wastu-hokhos (αστυ и εχω) 'владыка города';
ra-e-ja = lāeiā (λαϊνός) 'каменный';
we-ka-ta = wergatai (εργον) 'рабочие';
re-u-ko-o-pu₂-ru — leuk-ophrus (λευκός и οφρυς) 'белобровый';
pe-ki-ti-ra₂ = pektriai (от πέκω) 'чесальщицы'.

В эту же группу должны быть отнесены и имена собственные и топонимы, о которых мы с уверенностью можем сказать, что они являются именами людей и названиями населенных пунктов, и которые в то же время легко отождествить с известными нам словами древнегреческого языка:

a-mi-ni-so = Amnisos, ’Αμνισός;
a-mu-ta-wo = Amuthāwōn, ’Αμυθάων;
a-pa-ta-wa = Aptarwā, "Απταρα;
te-se-u = Thēseus, Θησεύς;
ka-to = Kastōr, Κάστωρ;
Ko-no-so — Knōsos, Κνωσός;
ku-do-ni-ja — Κυδωνία;
tu-ri-so = Tulisos, Τυλισός;
pa-i-to = Φαιστός;
a-ki-re-u = Akhil(l)eus, ’Αχιλλεύς.

3.2. Микенское слово может быть легко отождествлено с соответствующим словом классического языка, но значение его непонятно, либо оно может быть установлено приблизительно. К этой категории относятся слова, частично или полностью изменившие свое значение в течение длительного исторического периода, разделяющего микенскую и классическую греческую цивилизации. Контекст надписей показывает, что этим словам нельзя приписывать те значения, которые они имели в I тысячелетии до н.э. В качестве примера можно привести слово qa-si-re-u = g^uasilem, βασιλεύς. В микенскую эпоху оно обозначало не царя, а какое-то высокое должностное лицо.²⁸⁾ Существительное o-nu-ka, несомненно, соответствует классическому ονυξ, но в крито-микенских надписях оно обозначало вид тканей. В этих случаях налицо совпадение обозначающего при частичной или полной трансформации означаемого.

Классическому φοινιξ в крито-микенских надписях соответствуют формы инструментального падежа этого слова po-ni-ke = phoinike (ед. ч.) и po-ni-ki-pi = phoinikhphi (мн. ч.). Однако, какое из значений слова φοινιξ ('пальма', 'феникс' или 'пурпур') надо выбрать для интерпретации микенского слова? Археологические данные как будто бы говорят в пользу первого значения.

Слов этой категории не так много, это объясняется тем, что для [82] интерпретации микенской лексики в принципе требуется понимание значения слов.

3.3. Значение слова понятно, либо в принципе ясно, к какому кругу понятий его отнести, но отождествить его с известными словами классического языка невозможно. Значения этих слов устанавливаются из контекста надписей. Здесь прежде всего следует упомянуть глагольный корень a-ja- со значением 'инкрустировать'. От него засвидетельствовано причастие a-ja-me-no = a-ja-menos (страдательное причастие презенса или перфекта). Сюда же относится основная часть микенских имен собственных и топонимов, не получивших отождествления с классическими греческими словами.

Следует предположить, что некоторое число из неинтерпретируемых слов представляют собой заимствования из догреческих языков, исчезнувшие вместе с крушением микенской цивилизации. Другие могут быть исконными греческими словами индоевропейского происхождения, также вышедшими впоследствии из употребления. Среди них могут быть и такие, которые имеют соответствия в классическом языке, но особенности микенской графики не позволяют нам идентифицировать их.

Следует также считаться и с тем, что в отдельных случаях могут выступать расхождения в фонетическом облике микенских слов и их классических греческих соответствий. К примеру, слово qe-to выступает в списке предметов посуды. Допустив, что гласная -е- соответствует здесь классическому ι, можно интерпретировать это слово как πίθος. При этом следует также принимать, что π- в греческом слове восходит к q^u.

Другими примерами подобной интерпретации являются de-re-u-ko = dleukos, класс, γλευκος²⁹⁾ или da-pu-ri-to-jo = Daburinthoio (род. пад. от λαβύρινθος).³⁰⁾

Значительная часть микенской лексики имеет "алгебраический" характер: можно установить грамматическую принадлежность слова и его грамматическое значение, но лексическая интерпретация остается недоступной или же гипотетической. В качестве примера можно привести топоним u-ta-no и производное прилагательное в форме мужского или среднего рода u-ta-ni-jo = u-ta-nios или u-ta-nion, собственное имя или название должностного лица ko-ma-we (n.s.), ko-ma-we-to (Gen. Sg.), ko-ma-we-te (Dat.-Loc. Sg.) и производное от него прилагательное в форме женского рода ko-ma-we-te-ja. С такими "алгебраическими" выражениями исследователям приходится иметь дело на каждом шагу. К ним относится и ряд слов с недешифрованными, знаками: например, собственное имя *ru-83 засвидетельствовано в двух падежных формах: ru-83-е (дат. п. ед. ч. на -ei) и ru-83-o (род. п. ед. ч. на -os).

3.4. Четвертую категорию составляют слова, которые не поддаются ни семантической интерпретации, ни отождествлению с [83] классической греческой лексикой. Понимание их затрудняется, тем, что подавляющее большинство из них засвидетельствовано вне контекста, часто в фрагментах надписей. Некоторые из них могут представлять собой сокращения. Большая часть непонятных слов принадлежит кносским табличкам. В качестве примера можно привести: а₂-ri-e, a-zo, ai-ki-po, di-ra-ro, ja-qo.

Здесь мы также должны иметь дело с утраченными впоследствии словами либо с такими, которые мы не в состоянии отождествить. Наши трудности с пониманием этих слов, очевидно, лишь отчасти вызваны несовершенством слогового письма. Следует полагать, что многие из них остались бы для нас непонятными даже в том случае, если бы мы получили их точную фонологическую запись.

3.5. В свете сказанного выше ясно, что полная интерпретация микенской лексики должна включать:

— фонологическую транскрипцию,

— соответствие в языке классического периода,

— семантическую интерпретацию (перевод).

Это требование выполняется лишь для части микенской лексики, например: wa-na-ka = wanaks, (F)αναξ 'царь'; de-ki-si-wo/de-ki-si-wo-jo = dexiwos, -oio, δεξι(F)ός 'правый'; e-re-pa = elephas, ελέφας 'слоновая кость' и некоторых других (см. Словарь).

Гипотетичность или даже невозможность толкования значительной части слов, засвидетельствованных в надписях линейного письма В, вызывала в свое время сомнения в правильности дешифровки. Предполагаем, что они могут появиться и у начинающего исследователя, вступающего в область микенологии. В этой связи можно высказать следующие соображения. Во-первых, непонятные слова встречаются и в надписях классического времени, выполненных алфавитным письмом. Вспомним хотя бы знаменитое σαστηρα в херсонесской присяге. Исключительно сложными для понимания являются, к примеру, и составленные алфавитным письмом памфилийские надписи, которые содержат ряд плохо поддающихся толкованию слов.

Во-вторых, тот факт, что в крито-микенских надписях оказалось немало еще для нас непонятного, скорее служит дополнительным доказательством правильности дешифровки. Если бы в текстах, относящихся к более древней эпохе в развитии общества и языка, отделенной от классического времени "темным периодом", абсолютно все оказалось бы ясным и доступным нашему пониманию, то скорее в этом случае можно было бы усомниться в истинности полученных М. Вентрисом фонетических значений знаков линейного письма В.

3.6. Возникает также вопрос, как могли греки микенской эпохи пользоваться столь неудобным письмом, допускавшим много вариантов чтения одного и того же написания. К примеру, для написания pa-te для одних надписей на основе контекста принимается толкование πατήρ, а для других πάντες. В принципе возможны также толкования φάντες, πανθήρ, πάντει, πάντε.

Действительно, один слоговой знак, передающий губной или задненебный смычный, может передавать до семидесяти различных слогов. Потенциал значений силлабограмм серии t- меньше, т.к. слоги, [84] начинавшиеся с d-, обозначались особыми слоговыми знаками. В свою очередь у знаков серии d- потенциал значений вдвое меньше, чем у серии t-. Ограничены значения знаков ni, mi или i. С математической точки зрения число различных возможных чтений слов из трех знаков может достигать 70³ = 34.300. Однако фонологические и морфонологические законы языка резко ограничивают число допустимых сочетаний фонем и слогов. Поэтому, чем длиннее слово, тем, как правило, оно легче интерпретируется. Определенные чтения начального знака автоматически исключают многие возможные чтения следующих знаков. Это обстоятельство позволило интерпретировать целый ряд собственных имен: a-ki-re-u = Akhilleus, ’Αχιλλεύς, de-u-ka-ri-jo = Deukaliōn, Δευκαλίων, da-ma-te = Dāmātēr, Δημήτηρ, e-re-u-ti-ja = Eleuthia, ’Ελευθία, a-re-ka-sa-da-ra = Aleksandrā, Αλεξάνδρα. Здесь нельзя не упомянуть и топонимы ko-no-so = Knōsos, Κνωσός и a-mi-ni-so = Amnisos, ’Αμνισός, сослужившие роль ключа при дешифровке.

3.7. В понимании сущности соотношения крито-микенской письменности и звукового строя греческого языка сложились три концепции. М. Вентрис и Дж. Чэдуик понимают особенности линейного письма В как орфографические правила. Этот термин широко применяется почти всеми микенологами. С этой точки зрения опущение второго компонента дифтонгов с -i, опущение неслоговых сонантов и -s в конце слова и слога, необозначение долготы гласных, особые приемы для передачи сочетаний смычных с другими консонантами являются условностями микенской орфографии.³¹⁾

Противоположный подход был высказан В. Мерлингеном,³²⁾ С.Я. Лурье³³⁾ и в ранних работах В. Георгиевым.³⁴⁾ По их мнению, указанные особенности следует объяснять фонетическими навыками носителей микенского диалекта. К примеру, они полагали, что опускавшиеся на письме неслоговые сонанты и s, действительно, выпадали в произношении либо были сильно редуцированы.

В определенных отношениях им нельзя отказать в правоте. Скажем, обозначение глайдов -j- и -w- в позиции после [i], соответственно [u] и перед гласным, это, конечно, не орфографическое правило, а отражение реального произношения. Подобное переходное -i- иногда встречается и в древнегреческих алфавитных надписях. К сожалению, смешивание фонетических и графических особенностей встречается и в работах, выходящих в свет и в последнее время. К примеру, "Введение в изучение линейного письма В" Хукера³⁵⁾ причисляет вставку глайдов -j- и -w- к числу так называемых орфографических особенностей.

В отношении, однако, остальных основных особенностей линейного письма В фонетическая концепция несостоятельна. Представляется [85] невероятной столь далеко зашедшая фонетическая эволюция на таком древнем этапе истории древнегреческого языка, к тому же не оставившая никаких следов в греческих диалектах классического времени. В частности, если бы необозначавшиеся на письме сильноначальные и -i как второй элемент дифтонга, действительно, выпали в произношении, то это привело бы к утрате важнейших показателей грамматических категорий и вызвало бы появление новых грамматических средств. Поскольку никаких признаков перестройки грамматической системы в языке линейного письма В не наблюдается (она во всех отношениях гораздо архаичнее, чем система греческих диалектов классического времени), то фонетическое объяснение в целом представляется неправдоподобным.

С другой стороны, нельзя считать верной и "орфографическую" концепцию: нет оснований говорить об орфографии и орфографических правилах в собственном смысле слова по отношению к крито-микенским надписям. Многочисленные колебания в написаниях многих слов (по два и даже три варианта), примеры которых уже частично приводились выше, ни в коем случае не позволяют увидеть в надписях линейного письма В нормированность, которая и составляет сущность орфографии. Впрочем, создается впечатление, что многие микенологи, употребляя термин "орфография", понимают под ним графические особенности, а не систему орфографических условностей.

Наиболее адекватной представляется нам концепция И.М. Тронского, который объясняет особенности микенского письма последовательным соблюдением основного принципа графики — передачи на письме только сильноначальных согласных (т.е. согласных, начинающих слог).

В античной грамматической традиции существовало правило слогоделения, согласно которому начинать слог внутри слова могли только те консонантные группы, с которых могло начинаться греческое слово. Легко убедиться в том, что при помощи вставки на письме вспомогательного гласного передаются лишь те сочетания согласных, с которых могли начинаться греческие слова: re-po-to = leptos (πτ-), de-mi-ni-ja = demnia (μν-), di-pte-ra = diphthera (φθ-).

Исключение составляет группа s + смычный, но s перед согласным не передается микенской графикой и в начале слова. Например: ре-то - = spermo > *spermnt, σπέρμα, ko-no = skhoinos, σχοινος. Можно предположить, что причиной этого является особый монофонемный статус таких сочетаний.

Как подчеркивал И.М. Тронский, кипрское слоговое письмо смогло выработать приемы для передачи неслоговых сонантов и s в конце слога и слова, лишь отступив от основного принципа слогового письма, согласно которому передавались только сильноконечные согласные.

В отличие от носителей кипрского диалекта I тыс. до н.э., которые пользовались своим силлабарием в силу традиции, греки микенского времени не знали и не могли представить себе другие способы фиксации речи. Проигрывая в целом по сравнению с алфавитным и даже с кипрским слоговым письмом, микенская графика открыла нам глаза [86] на целый ряд фонологических особенностей древнегреческого языка. На их основании можно сделать важные выводы о структуре древнегреческого слога.³⁷⁾ Дифтонги с -и предстают в свете микенских данных как бифонематические, а дифтонги с -i — как монофонематические,³⁸⁾ в то время как алфавитное и кипрское слоговое письма не делают между ними различия. Между тем, по нашему мнению, показателен тот факт, что в новогреческом языке древние дифтонги с -i представлены простыми гласными, а рефлексы дифтонгов с -u, хотя уже и не являются дифтонгами, сохраняют все же бифонематический характер. Также и пропуск 5 в сочетании с согласным обусловлен монофонематическим характером этих групп.³⁹⁾

По нашему мнению, писцы ощущали неудобство пользования таким письмом и постепенно вводили в него определенные усовершенствования. Об этом свидетельствуют "дополнительные" знаки au, a₂ = ha, a₃ = ai, pu₃ = phu, pte, dwo, nwa и др., особая серия знаков для d + гласный, спорадическая передача второй части дифтонгов с -i.

Не исключено, что отдельные писцы в нарушение основного принципа слогового письма предпринимали попытки передавать сильноначальные -n⁴⁰⁾ и -r знаками -na и -ra. Об этом свидетельствуют, возможно, написания ki-to-na и ka-ra-te-ra, если толковать их как формы именительного падежа (khitōn и krater).⁴¹⁾

4. Звуковой строй языка крито-микенских надписей

Основываясь на данных крито-микенских надписей и наших представлениях о фонетической эволюции греческого языка на раннем этапе его развития, фонемный состав микенского диалекта можно представить следующим образом (см. табл. 1).

Основной проблемой микенского консонантизма является вопрос о возможности наличия в микенском палатализованных смычных и спирантов как особых фонем.⁴²⁾ В то время как С.Я. Лурье решал этот вопрос положительно,⁴³⁾ другие исследователи предполагали, что особые слоговые знаки для передачи сочетаний tj + V, rj + V и др. в микенском греческом языке передавали бифонемные сочетания.⁴⁴⁾ В частности, сложную проблему представляет собой вопрос о фонологическом статусе и фонетической реализации фонем, условно транслитерируемых знаками серии z- (см. выше, раздел о графической системе). [87]

Таблица 1. Согласные и неслоговые сонанты:

4.1. Согласные и неслоговые сонанты

В микенскую эпоху уже завершился переход s > h в начале слова перед гласной и в середине слова между гласными:
e-qe-ta = heq^ue-tās (и.-е. корень *sec^u-, ср. επομαι, и лат. sequor);
е-те = hemē (и.-е. корень *sem-/*som-, ср. εις, εν-ός, лат. sem-el);
e-ke = hekhei (и.-е. корень *seg^h, ср. εχω, импф. ειχον < *εσεχον;^*1)
е-о = ehōn (и.-е. корень *es-, ср. εών, лат. es-se);
we-te-i = wetehi (дат.-места, пад. от wetos, (F)ετος.^*2)

Слог ha в Пилосе, как правило, передавался силлабограммой а₂: a₂-te-ro = hateron < *smtero (ср. ατερος, ετερος). В Кноссе же в этом случае употреблялся обычный знак а: te-tu-ko-wo-a = tetukhwoha (прич. перфекта от τεύχω), в Пилосе это слово засвидетельствовано в написании te-tu-ko-wo-а₂.

Следует полагать, что h, возникшее в результате этого перехода, еще сохранялось во всех положениях, хотя в большинстве случаев и не обозначалось на письме. Об этом свидетельствует отсутствие элизии в сложных словах, в которых второй компонент должен начинаться с h: a-pi-e-ke = amphi-hekhei αμφί и εχω o-pi-a₂ra {так — HF} = opi-hala (Acc. Sg. от οπί = επί и αλς 'местность над морем', но o-po-qo (а не o-pi-o-qo) = op-oq^uon (от οπί и ωψ, ср. μέτωπον 'налобник'). О сохранении h в середине слова говорит также употребление особого знака a₂=ha в им.-вин. падеже мн. ч. существительных среднего рода на -s: e-ke-a₂ = enkheha < *enkhesa, pa-we-а₂ = pharweha < *pharwesa от pharwos (cp. φάρος).

Равным образом, s перешло в h в середине слова в положении после гласной перед j. Можно привести такие примеры:

1) причастия перфекта жен. р. на -*usia > -uhia: a-ra-ru-ja = araruhiai (от αραρίσκω), de-di-ku-ja = dedidakkhuhiai (от διδάσκω);

2) женские имена на -esia >-ehia, образованные от мужских имен на -ēs: a-ti-ke-ne-ja, ai-pu-ke-ne-ja, ср. соответствующие мужские имена a-ti-ke-ne, ai-pu-ke-ne;[88]

3) прилагательные на -jo, образованные от существительных.

В языке классического времени в ряде случаев интервокальное s было сохранено, что отчасти совпадает с микенским состоянием. В классическом греческом мы застаем первоначальное интервокальное -s- сохраненным в двух основных случаях:

1) в окончаниях Dat. plur. -οίοι, -ασι, -αισι, -ιοί и др.;

2) в формах сигматического аориста и футурума глаголов с вокалическими основами типа δώσω, ετίμησα и т.п.

Данные крито-микенских надписей свидетельствуют о сохранении -s- в глагольных формах: do-se = dōsei (от δίδωμι), a-ke-re-se = agrēsei (от αγρέω). В существительных -s- встречается лишь у основ на слоговые сонанты и дифтонги: ka-ke-u-si = khalkeusi, а не *ka-ke-u-i = *khalkeuhi; ti-ri-si — trisi, τρισί. Здесь проявилось действие аналогии к основам на согласные и неслоговые сонанты, которые сохранили -s-, т.к. оно не находилось в интервокальном положении:

— a-mo-si = harmos(s)i < *harmnt-si, атт. αρμασι, ср. им. пад. мн. ч. a-mo-ta = harmota < *harmnta;

— e-ke-si = enkhes-si. εγχεσσι, ср. им. пад. мн. ч. (e)-ke-a = enkheha.

М. Лежен предлагает для сохранения интервокального -s- в этих двух случаях двоякое объяснение: либо -s- здесь вначале также перешло в -h-, а к эпохе написания дошедших до нас надписей было восстановлено по аналогии к согласным основам, либо под действием все той же аналогии -s- здесь вообще не ослаблялось в -h-.⁴⁵⁾

В двух вышеприведенных случаях микенский диалект совпадает с классическим древнегреческим языком. Однако между микенским и классическим греческим существует серьезное расхождение в отношении флексии дательного падежа множественного числа тематических основ: классическим окончаниям -οισι, -α(ι)σι соответствуют микенские -o-i, -a-i, которые мы должны интерпретировать как –oihi, -aihi < -oisi, āsi.⁴⁶⁾

Этот факт заставляет нас склониться к тому предположению, что первоначально -s- перешло в -h- во всех случаях, и лишь позднее под действием внутрисистемных морфологических факторов было восстановлено в формах дательного падежа множественного числа. Как пишет об этом сам М. Лежен, восстановление -s- должно было проходить в два этапа, к моменту написания дошедших до нас надписей был завершен лишь первый из них.⁴⁷⁾

Принимая во внимание то, что конечная группа -ns в ряде диалектов классического времени сохранилась (например, в аргосском и критском), а в других представлена самыми различными результатами фонетического развития, можно предположить, что в микенское время выпадение -n- еще не наступило. Это, в частности, относится к формам винительного падежа мн. ч. на -ons, -ans (на письме -о, -а).

Противоположной точки зрения придерживается М. Лежен, который [89] считает, что, если бы в окончаниях -ονς, -ανς в микенскую эпоху еще сохранялось -ν-, то вин. пад. мн. ч. передавался бы на письме окончаниями -о-по, -α-па. Тем самым мы имели бы, например, *si-a₂-ro-no = sihalons (от σίαλος) и *а₃-ka-sa-ma-na = aikhsmans (от αιχμή) (вместо засвидетельствованных на письме форм si-а₂-го и ai-ka-sa-ma), поскольку согласный в ауслаутной группе С + s передается на письме.

С другой стороны, очевидно, что в микенский период выпадение -n- перед -s с компенсаторным удлинением предшествующего гласного еще не могло иметь места.

Поэтому М. Лежен постулирует в раннегреческом для окончаний -ons и -ans аллофонные варианты -os и -as, выступавшие в результате упрощения конечной согласной группы в определенных позициях. К микенскому времени окончания -os и -as были обобщены во всех позициях и вытеснили окончания с -n-.⁴⁸⁾

Объяснение Лежена представляется нам в определенной мере искусственным. Естественнее, по нашему мнению, исходить из особого фонологического статуса сильноначального [n] в структуре слога, который соответствовал скорее статусу -i как второго элемента дифтонга. Поэтому в полном соответствии с основным принципом микенского письма как сочетания -οις, -αις, так и -ονς, -āνς передавались на письме как -о, -a.⁴⁹⁾

С другой стороны, группы -ts, -ds должны были уже перейти в -ss, так как они всегда передаются на письме как s + V: pi-we-ri-si = piwerissi (от Πιερίδες), а не *pi-we-ri-di-si, ne-ki-ri-si (им. пад. мн. ч. пе-ki-ri-de), а не *ne-ki-ri-di-si.

В языке крито-микенских надписей, в отличие от всех диалектов I тыс. до н.э., еще сохранялись лабиовелярные фонемы, противопоставлявшиеся губным, зубным и задненебным смычным фонемам.⁵⁰⁾ Эти фонемы [q^u], [q^uh] и [g^u] микенская графика передает при помощи слоговых знаков qo, qe, qi, qa. Фонема [q^u] засвидетельствована в словах a-to-ro-qo = anthrōq^uos, e-qe-ta = heq^uetās, jo-qi = hoq^ui (классические греческие ανθρωπος, επέτας, οτι). В некоторых именах собственных с исходом на -qo-ta вторую часть можно интерпретировать как –q^uhontās или –q^uhoitās (классическое -φοντāς или -φοιτāς), например: a-na-qo-ta, a-pi-qo-ta, a-e-ri-qo-ta, e-u-ru-qo-ta и др. В этих словах можно предполагать фонему [q^uh], независимо от того, какой вариант интерпретации второй части выбрать. Фонема [g^u] представлена в словах a-pi-qo-to + amphi-g^uotos (-βατός), -qo-o = g^uōs (βους), su-qo-ta = su-g^uotus (συβώτāς).

Есть основание полагать, что процесс перехода лабиовелярных в губные смычные, результаты которого отмечаются в аркадо-кипрском [90] диалекте классического времени, начинался уже в эпоху написания микенских табличек. Об этом свидетельствует знак 16 = qa (в некоторых работах по микенологии его транслитерировали как pa₂). Этот знак в основном передает индоевропейские лабиовелярные фонемы: o-qa-wo-ni — Hoq^uāwoni (дат. падеж ед. ч. от οπάων), ti-ri-jo-qa = Trioq^us (Τριόπας). В одном случае он засвидетельствован в слове с этимологическим [ph]: ku-su-to-ro-qa = ksunstrophā. Далее следует отметить, что в ряде случаев индоевропейские лабиовелярные фонемы перед [а] передаются знаком ра, а не qa: pa-te = pantes (< k^uant-),⁵¹⁾ pa-ra-jo = palaios (< q^ual-).

В трех случаях засвидетельствовано чередование:

pa-pa-jo (Jn 389) : qa-qa-jo (Vn 119),
pa-pa-ro (Dx 207) : qa-qa-ro (As 640),
te-pa-i (Oe 107) : te-qa-de (X 508), te-qa-ja (Ep 539).

Вероятно, знак 16 первоначально, действительно, передавал лабиовелярные фонемы перед [а]. Позже их реализация стала приближаться к реализации соответствующих губных либо совпала с ней, о чем и свидетельствуют приведенные выше написания. Некоторые исследователи, однако, считают, что лабиовелярные еще сохранялись перед [а]. В частности, Э. Вилборг указывает на то, что этимология слов πας, παλαιός нуждается в уточнении, а колебания в употреблении знаков ра и qa имеют место в собственных именах, где нет полной уверенности, что каждая пара представляет собой одно и то же слово.⁵²⁾

Самостоятельную фонему представлял собой также и звук [j]. Силлабарий имеет три знака для передачи его сочетаний с гласными: 57 = ja, 46 = je, 36 = jo. Как самостоятельная фонема этот звук встречается, в частности, в сочетании -wj-: me-wi-jo/me-u-jo = mewjōs, di-wi-ja/di-u-ja = Diwjā. В начале слова [j] встречается лишь в слогах ja и jo. Причем, во всех словах, начинающихся с jo, первый слог представляет собой относительное местоимение, которое пишется слитно с последующим словом (подробнее см. § 6.1). В ряде случаев формы с j чередуются с написаниями, где j отсутствует: jo- : о-, ja-ke-te-re : a-ke-te-re, а₂-ke-te-re, ja-sa-ro : a-sa-ro. Это может указывать на начало фонетического перехода j > h.⁵³⁾ Однако чередование jo : о может не иметь фонетического характера, а восходить к различным индоевропейским корням, тогда о- следовало бы интерпретировать как hō- из *sō-.

Особенно часто выступает j в положении после [i] перед гласной. В этом случае оно представляло собой лишь переходный звук, совпадающий с фонетической реализацией фонемы [j], чем и объясняется его обозначение на письме: e-te-wo-ke-re-we-i-jo — etewoklewehios, ро-ni-ki-jo = phoinikios, ku-ru-me-ni-jo = Klumenios, ki-ni-di-ja = knidia. Такой же переходный звук выступал в произношении после дифтонгов со вторым элементом -i, не обозначавшимся на письме. Написание jV указывает на дифтонгический характер предшествующего гласного: [91] e-re-pa-te-jo = elephanteios, di-ka-ta-jo = diktaios, wi-ri-ne-jo = wrineios, o-pi-tu-ra-jo = opi-thuraios. Написания V-i-jV никогда не чередуются с написаниями v-jV, т.е. -a-i-jo, -e-i-jo, -o-i-jo и т.п. никогда не чередуются с -a-jo, -e-jo, -o-jo. Лишь в Кноссе мы встречаем два исключения: ke-ra-ja-pi/ke-ra-i-ja-pi, и po-ti-ni-ja-we-jo/po-ti-ni-ja-we-i-jo. По нашему мнению, написания V-i-jV являются здесь частным случаем от более общего исключения: обозначения на письме второй части дифтонгов с -i, которое в ряде случаев имеет место в кносских табличках (см. выше § 2.2).

Интересную проблему представляет собой фонологическая структура окончания род. п. ед. ч. тематического склонения. Ее можно представить как [ojo] и [oio]. Последнее реализовалось бы в произношении с переходным после дифтонга oi, т.е. oijo. Мы отдаем предпочтение первой интерпретации, принимая во внимание фонетическое развитие -osjo > -ohjo > -оjо. Кроме того, если бы за -оjо скрывалось -оiо, то в Кноссе, видимо, встречался бы графический вариант -o-i-jo.

В то же время фонема [j] не сохранилась в микенском диалекте в тех случаях, когда в позднейшем греческом языке этимологическое [j] представлено [ζ]. Звук, в который перешло [j], в этом случае условно транслитерируется знаками серии z-, но вопрос о его фонетической реализации остается нерешенным. Приведем пример: ze-u-ke-si = zeuges(s)i, дат. пад. мн. ч. от *ze-u-ko = zeugos, ζευγος, ср. лат. jugum. Аналогично фонеме [j] сонант [w] также выступает в надписях и как самостоятельная фонема, и как переходный звук между и и последующей гласной фонемой.⁵⁴⁾

Как самостоятельная фонема он засвидетельствован в словах wa-na-ka = wanaks, wa-tu = wastu, we-to = wetos, ke-ra-me-wi = keramēwi, te-mi-dwe-te = termidwente, dwo = dwō (ср. гомеровское δώ-δεκα < *δFώ-δέκα).

Как переходный звук (глайд) мы его обнаруживаем в ku-wa-no = kuanoi, e-u-wa-ko-ro = Eu-agros, a-re-ku-tu-ru-wo = Alektruōn, e-ri-nu-we = Erinuei, ta-ra-nu-wo = Thrānues.

4.2. Гласные

Характерной особенностью языка крито-микенских надписей, сближающей его с аркадо-кипрским и эолийскими диалектами, является судьба слоговых сонантов [r, l, m, n]. Как известно, в большинстве диалектов [m, n] перешли в [а], а [r] и [l] в[ar] или [ra], соответственно в [al] или [la]: *kmto-m > ε-κατόν, *es-m > ηα, *neun > εν-νέ(F)α, *-mn-t- > -ματ- (σπέρματα), *drt- > δάρσις, δαρ-τός, δρα-τός, *stlw- > σταλνā > лесб. στάλλα, атт. στήλη.

В упомянутых же выше диалектах индоевропейские слоговые сонанты [m, n, r, l]в ряде случаев перешли в ο, ρο, ορ, ολ, λο.⁵⁵⁾ Это же явление отмечается и в микенском диалекте: здесь результаты фонетического [92] развития и.-е. слоговых сонантов представлены как гласной [о], так и с гласной [а]. В слове a-no-wo-to = an-owoton < *n-ous-n-to — 'безухий' представлены оба варианта фонетического развития n. Начальное n- privativum всегда представлено как а-: a-na-mo-to = anarmostoi 'не прилаженные' (от αρμόζω), a-ta-ra-si-jo = atalansioi '(кузнецы), не имеющие задания' (от ταλασία).

Другие примеры: a-pe-a-sa = ap-esntia 'отсутствующая' (от απ-ειμι), а₂-te-ro = hateron < *sm-tero- 'другой' (кл. ετερος), e-ra-po = elaphos < *elnbho- 'олень';

но: a-pi-qo-to = amphi-g^uotos < *g^umto- (от αμφί и βαίνω), e-ne-wo = ennewo < *(e)newn, εννέα.

Суф. -mnt- представлен в микенском диалекте двумя вариантами: -mat и -mot-. Первый вариант, имеется, к примеру, в словах de-ma-si = derma(t)si (Dat. Pl. от derma < *dermnt, δέρμα), ka-ra-ma-to = klasmatōn (Gen. Pl. от klasma < *klasmnt, κλάσμα). Вариант -mot- засвидетельствован в двух словах: 1) а-то, a-mo-ta, a-mo-ta и a-mo-si (соответственно Nom. Sg., Nom. Pl., Nom.-Acc, и Dat. Pl. от harmo < *harmnt, αρμα), 2) ре-то = spermo < *spermnt, σπέρμα. Это слово имеет также и вариант ре-та = sperma.

Плавные: засвидетельствованы в таких надежных примерах как: pa-we-a = pharweha < *bhrwes- (от φάρος), qe-to-ro- = q^uetro < *q^uetr-'четыре', τέτταρ-ες, to-pe-za = torpeza < *(q^u)tr- pedia, атт. τράπεζα.

Интересной особенностью микенского вокализма является чередование е : i, засвидетельствованное, к примеру, в таких словах: te-mi/ti-mi-to, te-mi-ti-ja/ti-mi-ti-ja, a-te-mi-to/a-ti-mi-te, a-ke-wa-ta/a-ki-wa-ta, e-pa-sa-na-ti/i-pa-sa-na-ti, qa-me-si-jo/qa-mi-si-jo.⁵⁶⁾

Это чередование, которое отмечается в корнях слов, заимствованных из языков догреческого населения, следует объяснять влиянием субстрата. Нет ни одного случая такого чередования в корнях исконно греческих слов либо во флексии.

Слияние гласных, имевшее место в I тыс. до н.э., еще неизвестно в крито-микенских надписях: do-e-ro = doelos, кл. δουλος, е-та-а₂ = Hermahāi (d.s.), атт. ‘Ηρμης e-ke-e = hekhehen, атт. εχειν po-se-da-o = Poseidāōn, Ποσειδών.

В этих и подобных случаях контракции гласных препятствовал звук [h], возникший из интервокального [s]. Он частично получал отражение на письме при помощи знака а₂ = ha: ke-re-а₂ = skeleha (Nom. Pl. от skelos, σκέλος), pa-we-a₂ = pharweha (Nom. Pl. от pharwos, φαρος). Тот факт, что написания с а₂ чередуются в ряде случаев с написаниями при помощи знака N 8 = а (например, pa-we-a₂/ra-we-a), свидетельствуют, по мнению ряда исследователей, об ослаблении и даже выпадении h между гласными. По нашему же мнению, здесь мы имеем дело с графическим явлением: употреблением знака N 8 [а] в функции знака N 25 [a₂]. Поскольку особых знаков [93] для передачи сочетаний h с другими гласными не было, и знаки передававшие о, ō, е, ē и т.д., передавали также соответственно и hо, hō, hē, he и т.д., то по аналогии к знакам, передававшим другие гласные, знак а мог также употребляться и для передачи слогов hа и hā. Слово ko-to-no-o-ko = ktoino(h)okhos 'держатель участка земли' имеет графический вариант ko-to-no-ko. Здесь мы можем иметь дело с ранним ослаблением h между двумя гласными одинакового тембра и последующей контракцией гласных, либо со случаем гаплографии В слове по-ре-re-а₂, по-ре-re-е = nōpheleha, nōphelehe 'непригодные' отражена древняя домикенская контракция: пе-о... > nō-... (αν-ωφελής)

4.2.4. Интересный случай метатезы гласных представлен в словах re-wo-te-re-jo = lewotreios 'предназначенный для мытья' и re-wo-to-ro-ko-wo = lewotrokhowoi 'банщики', ср. гомеровские формы λοετρόν и λοετροχοóς.⁵⁷⁾

5. Именное словоизменение

5.0. Морфологические категории имени

Категория рода имен существительных в языке крито-микенских надписей не обнаруживает каких-либо отличий от классического древнегреческого языка. Этого и следовало ожидать, поскольку трехчленная гория рода по данным всех древних и.-е. языков завершила свое становление уже в позднеиндоевропейском состоянии. Отметим лишь что в микенскую эпоху существительные мужского рода с основой на -ā- уже выделились в составе 1 склонения в особый лексико-грамматическии разряд (см. ниже).

Категория числа. Морфологическую категорию числа конституировали граммемы единственного, множественного и двойственного чисел Наибольший интерес представляет двойственное число, которое в микенское время завершает свое формирование как граммема.⁵⁸⁾ Очевидно, к этому периоду следует отнести появление особой формы косвенных падежей этого числа на -o-i = -oihi(n). В то же время форманты им.-вин. падежа этого числа отличаются рядом существенных архаических особенностей от двойственного числа у Гомера и в других диалектах I тыс.

Оппозиция имен по числу лишь отчасти отражалась в письме В этом отношении всю именную лексику можно разделить на такие разряды:

1. оппозиция по числу между формами имен./имен.-вин. п. на письме отражается полностью;

2. оппозиция по числу между формами тех же падежей отражается частично: а) совпадают единственное и множественное число, двойственнoe имеет особую форму; б) совпадает единственное и двойственное число, множественное обозначается особой формой; в) совпадает двойственное и множественное число, единственное представлено на письме особой формой; [94]

3. формальное выражение оппозиции по числу нивелировалось микенской графикой.

Проиллюстрируем эту особенность линейного письма В таблицей 2.

Таблица 2

Представляя собой деловые записи, крито-микенские таблички последовательны в употреблении грамматических чисел, в частности двойственного числа.

Категория падежа. К числу архаических особенностей микенского диалекта следует отнести и своеобразие падежной системы. Крито-микенские надписи показали, что пятипадежная система классического древнегреческого языка представляет собой результат сокращения более полной восьмипадежной системы. Для микенского греческого языка в настоящее время установлена шестипадежная система: классический список дополняет здесь инструменталис.⁵⁹⁾ Вопрос о его наличии в языке крито-микенских надписей вызывал в свое время споры (см. ниже), в настоящее время его можно считать решенным положительно.⁶⁰⁾

Вместе с тем очевидно, что состояние падежной системы, засвидетельствованное в крито-микенских надписях, не может считаться ее древнейшим этапом. Здесь не засвидетельствованы отложительный (аблатив) и местный (локатив) падежи как самостоятельные компоненты падежной системы.

Предпосылки для формирования древнегреческой падежной системы классического периода сложились при переходе от позднеиндоевропейского к раннегреческому языковому состоянию. Эта эпоха не документирована и у нас нет особых оснований надеяться, что в наше распоряжение поступят более древние греческие тексты, чем пилосские или кносские архивы 14-12 вв. до н.э.

Однако реконструкция древнейшего состояния греческой падежной системы становится в настоящее время возможной благодаря данным крито-микенских надписей и достижениям нового этапа развития индоевропеистики. Они позволяют сделать вывод о том, что на самом раннем этапе истории древнегреческого языка продолжалось действие наметившейся еще в общеиндоевропейском состоянии тенденции к [95] формированию полноценной падежной системы. Были полностью включены в систему дательный, местный и инструментальный падежи, возможно, что этот процесс затронул и отложительный падеж. Лишь при переходе к микенскому языковому состоянию, представляющему собой следующий этап истории греческого языка, эта тенденция угасает и начинается обратный процесс редукции падежной системы. Как это часто бывает в истории языков, на новом этапе развития свертывается, разрушается то, что создавалось в течение длительного периода на предшествующих этапах развития.

Созданную на древнейшем этапе эволюции греческого языка систему падежных окончаний можно реконструировать следующим образом:

В парадигме именного словоизменения уже на раннем этапе истории греческого языка соблюдалось основное требование закона разграничения единственности, множественности и двойственности в горизонтальном ряду, т.е. была преодолена характерная для общеиндоевропейского языкового состояния недифференцированность ряда падежей по числу. Индоевропейские данные позволяют нам с уверенностью говорить о дифференциации по трем числам трех падежей: номинатива, аккузатива и вокатива. Для инструменталиса и датива наличие такой дифференциации подтверждается данными крито-микенских надписей. Для генитива и локатива мы можем предполагать дифференциацию по двум граммемам категории числа: единственному и множественному, формы которых реконструируются для общеиндоевропейского. Особые формы двойственного числа у этих падежей должны были появиться уже в ходе развития греческого языка как самостоятельной ветви. Наконец, для аблатива мы можем достоверно реконструировать на основании и.-е. данный и рудиментарных остатков этого падежа в древнегреческом языке лишь единственное число. Для множественного числа можно по аналогии к инструменталису предполагать использование форм на -φι, а для двойственного числа — форм с окончанием -oihin < -oisi + n (класс, -οιιν > -οιν), которое, очевидно, оформляло все косвенные падежи в этом числе.

Представленный набор падежных формантов характеризуется совершенно нормальным для таких парадигм явлением — увеличением числа омонимичных форм в вертикальном ряду при возрастании степени маркированности ряда как экспонента грамматического числа. Как известно, множественное число выступает как маркированное по отношению к единственному, а двойственное — по отношению ко [96] множественному. Поэтому следует отметить, что с формальной точки зрения функционирование падежной системы было надежно обеспечено достаточным количеством формантов, дифференцировавших отдельные граммемы категории падежа. Тем не менее именно на древнейшем этапе истории греческого языка начинается процесс редукции падежной системы. При переходе от древнейшего к микенскому состоянию число падежей уменьшается, возникает тенденция к образованию синкретических падежей.

В языке крито-микенских надписей мы застаем уже синкретический дательный-местный падеж, есть серьезные основания полагать, что здесь также завершился процесс синкретизма родительного и отложительного падежей.

В греческом языкознании уже давно предлагалось объяснение причин слияния этих падежей. В качестве таковых назывались:⁶¹⁾

- формальное совпадение (частичное),

- семантическая близость и связанная с этим нейтрализация противопоставления в определенных контекстах.

Ни один из этих двух факторов в настоящее время не может рассматриваться в качестве основной причины слияния падежей. Частичное формальное совпадение — явление широко распространенное в древних и.-е. языках (и не только в них). Оно встречается и в новых и.-е. языках, которые сохранили древнюю флективную систему (к примеру: славянские, литовский). В одних случаях падежи с частично совпадающей флексией, действительно, сливались в дальнейшей истории языка. Однако есть немало примеров и того, как идентичность формальных экспонентов части падежных форм не приводит к падежному синкретизму. Вслед за В. Георгиевым можно отметить, что существуют допустимые и недопустимые совпадения падежных флексий. Если в силу фонетического износа флексии устраняется формальная оппозиция, которая по причинам семантико-функционального характера обязательно должна находить свое выражение, то язык изыскивает средства для восстановления разрушенных звеньев структуры.⁶²⁾

В древнегреческом языке существовали возможности обновления и пополнения падежной флексии за счет формантов наречных образований. В определенной мере эти возможности были использованы на позднеиндоевропейском и раннегреческом этапах развития. Речь идет о формантах -si (дательный и местный падежи мн. ч.) и форманте -phi (инструментальный и, возможно, отложительный падежи мн. ч.).

За пределами падежной системы осталось, однако, гораздо больше формантов, наречных форм, которые могли бы быть использованы для оформления падежей, выходивших из употребления, либо для создания новых падежей. Здесь прежде всего следует отметить триаду "агглютинативных" квазипадежей: на вопрос где?: -θι (αλλοθι), на [97] вопрос откуда?: -θεν (αλλοθεν), на вопрос куда? -σε (αλλοσε) или -δε (οικαδε).

И, наконец, никак нельзя обойти молчанием формы на -φι — полисемантические образования, дублировавшие в языке Гомера синкретические родительные и дательные падежи во всех их употреблениях. В языке крито-микенских надписей широко представлены образования на -φι (-pi согласно правилам микенского письма) и адлатив на -de, о которых речь будет идти ниже. Однако из всех названных выше и других образований только формы на -φι вошли на древнейшем этапе языкового развития в падежную систему в качестве инструментального падежа мн. ч. При этом в других своих употреблениях они продолжали функционировать как полунаречные образования.

Падежная система микенского диалекта отражает тот этап эволюции системы именного словоизменения, который является промежуточным между древнейшим греческим и классическим состоянием. Здесь уже представлены синкретический дательный — местный и, очевидно, родительный — отложительный⁶³⁾ падежи, в то же время еще сохраняется самостоятельный инструменталис.⁶⁴⁾

Синкретизм дательного и местного падежей. О том, что местный падеж уже слился с дательным, говорят следующие факты:

— наличие двоякого окончания -e/-i у существительных, употребленных в значениях как датива, так и локатива;

— наличие локативного по происхождению окончания -е = -ei у существительных тематического склонения, употребленных в значении дательного падежа;

— формы местного с нулевым окончанием, функционирующие-как в локативном, так и дативном значении;

— наличие общей формы у этих двух падежей, восходящей к -*si.

С точки зрения статуса датива, который мы застаем в исторически засвидетельствованных языках, это, несомненно, синтаксический падеж, играющий важную роль в структуре высказывания. В различных синтаксических позициях датив может выражать понятийные категории объекта, субъекта, реципиента, агенса и т.п. В системе же дифференциальных семантических признаков ему могут быть приписаны два основных признака (дистинктора): направленность и периферийность. Направленность ставит датив в оппозицию к номинативу, а периферийность — к аккузативу.

Однако и.-е. языки не сразу выработали такой статус этого падежа, на раннем этапе своей истории этот падеж относился к семантическим-(конкретным) падежам. С формальной стороны датив близок к локативу, вслед за Куриловичем⁶⁵⁾ можно рассматривать форманты этих падежей как апофонические варианты одного и того же окончания, [98] дифференцированные, однако, уже в позднеиндоевропейском состоянии.

Поскольку датив, отпочковавшийся от локатива, наличествует в балто-славянской, индоиранской и италийских ветвях, можно уверенно реконструировать его и для общеиндоевропейского состояния. Для тех же древних и.-е. языков, в которых он совпадает с местным, есть все основания полагать, что мы имеем дело со вторичным синкретизмом.

Характерной чертой датива в различных древних и.-е. языках является его преимущественное образование от имен существительных. С другой стороны, очевидно, что локатив в силу своей семантики образовывался от имен неодушевленных. Таким образом, оба эти падежа в отношении охвата именной лексики находились в отношении дополнительного распределения. Правда, в древних и.-е. языках имеются случаи употребления датива от неодушевленных существительных и, соответственно, локатива, образованного от одушевленных. Эти употребления заслуживают особого рассмотрения, однако, нельзя не отметить, что такие употребления специфичны для тех языков, в которых выступают, и могут считаться вторичными.

Их появление должно объясняться грамматикализацией этих падежей и связанной с этим тенденцией к устранению парциальности охвата именной лексики.

В то же время положение Куриловича об отпочковании датива от первичного локатива сохраняет свою силу. Расщепление локатива на собственно локатив и датив было связано с коренной перестройкой типологии языка. Локатив в позднеиндоевропейскую эпоху вычленяется из древнего набора наречных форм, приобретает статус падежа.

Однако на пути к полному включению локатива в систему (как это, к примеру, произошло в балтийских и индоиранских языках) стояли препятствия, которые оказались в русле того развития, которым пошел греческий язык, непреодолимыми.

Семантика локатива требовала существования наряду с ним в системе еще двух падежей: аблатива и адлатива. Никаких следов самостоятельного адлатива и.-е. языки не обнаруживают. Эта функция исконно выполнялась аккузативом, выступавшим таким образом в двух свойствах: и как грамматический, и как синтаксический падеж. В греческом языке винительный направления часто усиливается частицей -δε (микенское -de), которая широко употребляется и в крито-микенских надписях, и в языке Гомера. Однако адлатив с -δε не единственная возможность передачи понятия движения к чему-либо, уже у Гомера для этой цели широко используются предлоги, которые позволяли намного точнее передать различные варианты этого понятия. Предлоги в собственном смысле слова (a-pi = amphi, αμφί, а-ри = ари, απύ από, e-pi = epi, επί и др.) засвидетельствованы и в крито-микенских надписях. Но здесь они еще в значительной мере сохраняют свой наречный характер. На процесс синкретизма датива и локатива предлоги на раннем этапе развития греческого языка еще не могли оказать влияния.

Слияние датива и локатива в значительной мере было вызвано [99] аналогией к аккузативу. Подобно тому, как аккузатив сочетает в себе синтаксические и локальные значения, синкретический датив-локатив также представляет собой возможность двоякого употребления.

Частичная общность флексии позволяет объяснить, почему локатив синкретизировал именно с дативом:

Во множественном числе никаких особых окончаний для датива не реконструируется, поэтому следует признать, что в греческом языке с начала его развития как самостоятельной ветви и.-е. языков датив и локатив имели общее окончание. Частичное совпадение флексии ни в коей мере не затрудняло функционирование этих падежей. В тех случаях, когда флексия совпадала, конкретные значения датива или локатива идентифицировались не только контекстом, но и категориальным лексическим значением существительного: одушевленные Существительные имели дативные значения, а неодушевленные — локативные.

Такое положение не могло не привести к тому, что различие между формами этих падежей начинает стираться, и первично дативные и первично локативные формы начинают употребляться в одних и тех же значениях.

Такое состояние мы и застаем в крито-микенских надписях. Здесь в атематическом склонении исконно дативное окончание -е = -ei и исконно локативное окончание –i = -i употреблялись как в дативном, так и в локативном употреблениях.

Дативные употребления:

ро-те-пе = poimenei (от ποιμήν),
wa-na-ka-te = wanaktei (от (F)αναξ),
po-seda-o-ne = posedāōnei и po-se-da-o-ni = posedāōni (от Ποσειδών),
ka-ke-wi = khalkēwi (от χαλκεύς),
ke-ra-me-wi = keramēwi (от κεραμεύς),
tu-ka-te-re = thugatrei (от θυγάτηρ).

Локативные употребления:

e-re-i и e-re-e = Helehi, Helehei;
we-te-i-we-tw-i = wetehi wetehi 'ежегодно' (от (F)ετος);
a-ke-i = Agehi.

У тематических основ различать исконно дативное и локативное окончание (ōi и ŏi) невозможно, так как оба они одинаково передавались на письме (-о). Однако у некоторых существительных тематического склонения на письме засвидетельствовано окончание -е, за которым должно скрываться исконно локативное окончание -ěi, апофонически чередовавшееся с -ŏi.

В качестве примера можно привести существительное di-da-ka-re = didaskalei (от διδάσκαλος). Окончание -ει в классическом греческом языке отмечается в наречиях типа οικεί.

Формальное объединение локатива и датива еще не означало полной [100] элиминации местного падежа из системы. В противоположность классическому языку, в котором локативная функция является предложно-падежной, в микенском локативная функция еще чисто падежная. Правда, и в классическом языке локативный по значению датив встречается в беспредложном употреблении, но такие употребления всегда контекстуально обусловлены. Иначе обстоит дело в крито-микенских надписях. Здесь топонимы выступают в дательном-местном падеже без предлогов, причем, как правило, самостоятельно, без опоры на контекст. К примеру, надпись Vn 19 содержит топонимный список из 9 названий, которые стоят в дательном-местном падеже. Локативное значение определяется здесь ввиду отсутствия вводной формулы лишь категориальной лексической семантикой существительных. Ср. надпись Vn 20, где те же топонимы стоят в вин. п. направления с послелогом -de:

Подобным образом и дативное значение распознается по значению лексемы, от которой образована падежная форма. К примеру, в надписях серии Es выступают имена божеств в дательном-местном падеже, по смыслу надписей и лексическому значению устанавливается их дативное употребление: po-se-da-o-ne= poseidāōnei (от Ποσειδων) и др.

Таким образом слияние этих падежей следует объяснять двумя факторами:

— наличием общей формы во множественном числе и в ед.ч. у основ на -ā-,

— частичным охватом лексики, находившейся в отношении дополнительного распределения.

Поскольку в тех случаях, когда эти падежи совпадали по форме, их значение надежно дифференцировалось категориальным лексическим значением (одушевленные или неодушевленные имена существительные), то значимость флексии в выражении оппозиции этих падежей отступает на задний план. Дативные и локативные окончания начинают употребляться безо всякой разницы в значении, что и приводит к слиянию этих падежей.

Синкретический дательный-местный падеж возникает в результате действия тенденции к полному включению всех падежей в систему. По сравнению с самостоятельными дативом и локативом синкретический падеж обладал важным свойством, отсутствовавшим у них — полным охватом лексики.

Историю синкретизма датива и локатива можно схематически представить таким образом (см. табл. 3).

Синкретизм генитива и аблатива. Слияние этих падежей в принципе протекало под действием тех же факторов, что и описанное выше [101]

слияние датива и локатива. Эта пара также представляла собой комплекс грамматического и локального падежа. В формальном плане они были связаны еще более тесно, чем датив и локатив, так как особое аблативное окончание имелось лишь у тематических основ, а у основ на -ā- и атематических эти падежи совпадали.

Таблица 3

В то же время вопреки широко распространенному мнению о близости значений, мы полагаем, что эти падежи не были связаны тесно в семантическом плане. Основным в семантическом содержании аблатива является отделение, выделение из чего-л. Семантическая цель генитива прямо противоположна: не только не передает отделение, но напротив, выражая связь, отношение между двумя объектами вообще, он содержит указание на включение одного объекта в сферу другого. Скажем генитив patris в латинском словосочетании amor patris в плане языковой семантики лишь выражает то, что первый объект amor относится к сфере другого объекта (patris). Ничего более в значении собственно генитивной формы нет. Смысловая интерпретация выражения (любовь отца или любовь к отцу) является уже значением словосочетания и основывается на общем смысле высказывания, в состав которого включено это выражение.

Не противоречит ли такой трактовке семантической природы генитива и аблатива тот факт, что во многих языках аблатив либо предложные конструкции с аблативным значением часто в ходе исторического развития языка берут на себя функции генитива? Примеры общеизвестны: романское de/di, немецкое von , английское of и др. По нашему мнению, действительно, между этими падежами может возникать определенная семантическая связь, однако, она появляется уже в синтагматическом, а не в парадигматическом плане, и объясняется определенной смысловой интерпретацией аблативных форм либо аблативных предложных конструкций. Исходящий от чего-либо или выделяющийся из чего-либо воспринимается как сохраняющий определенную связь с чем-либо и следовательно относящийся к сфере чего-либо. То, что такая интерпретация аблативных по первичному значению форм является лишь возможной и не вытекает облигаторно из семантики этого падежа, показывают примеры [102] тех языков, в которых генитивные и аблативные по значению формы (падежи, предложные конструкции, синтаксические обороты и т.п.) строго разграничены и нейтрализации их противопоставления не наблюдается.

К примеру, в венгерском языке при наличии сложных синтаксических средств передачи генитивного значения, не наблюдается никакой тенденции к использованию аблативных по значению падежей в этой функции. В современном болгарском языке вместо родительного падежа употребляется конструкция с предлогом на, первичное значение которой было локативным, а не аблативным.

Отметим также, что в истории и.-е. языков отмечаются случаи, когда аблатив сливался не с генитивом, а с другими падежами: с дативом в германских и с местным и инструментальным в латыни. Показательна и судьба аблатива в италийских языках, в которых окончание -d, первоначально оформлявшее этот падеж лишь у тематических основ, распространилось на все типы основ. Тем самым здесь была устранена унаследованная от общеиндоевропейского состояния формальная сопряженность аблатива с генитивом у большинства основ.

Из всего сказанного выше можно сделать вывод о том, что слияние генитива и аблатива процесс, имевший место в истории греческого языка — это один из возможных путей развития падежной системы. В классическом греческом языке самостоятельного аблатива уже нет, функции его как в беспредложном, так и в припредложном употреблениях взял на себя генитив. Формальные пережитки древнего аблатива на *-ωδ >-ω сохранились в некоторых диалектных наречных формах: дельф. Fοίκω 'из дома', крит. ω, οπω 'откуда?', крит. τω-δε 'оттуда'. В наречиях τηνωθεν, τουτωθεν на древнюю форму аблатива наслоился суф. -θεν с тем же значением.

Эти пережиточные формы позволяют нам утверждать, что и в греческом языке на раннем этапе его истории имелся самостоятельный отложительный падеж.

Непосредственных данных судить о том, как обстояло дело с аблативом в крито-микенских надписях, у нас нет по той простой причине, что здесь отсутствуют практически контексты, в которых он мог бы выступать.

Правда, в надписи Sb 1314 встречаем выражение a-wa-ra-ka-na-o pa-ma-ko. Если вслед за В. Мерлингеном⁶⁶⁾ понимать его как awrakhnāon pharmakon 'лекарство из пауков', то в форме a-wa-ra-ka-na-o мы должны иметь genitivus materiae, восходящий к аблативу.

Для решения этого вопроса можно пойти другим путем: следует проверить, нет ли среди форм генитива таких, которые по происхождению являются аблативными. В этом случае можно обратить внимание на наличие двоякого окончания -o-jo- и -о- у имен тематического склонения. Если за -o-jo должно скрываться исконно ге-нитивное окончание -o-jo-<-*osio, то -о может восходить к аблативному -*ōd (подробнее см. раздел о тематическом склонении). [103]

Отметим, наконец, что в крито-микенских надписях дважды встречается генитив на -o-jo после предлога pa-ro (класс. παρά). В этом употреблении генитив мог быть только продолжением аблатива. В подавляющем большинстве случаев предлог ра-ro засвидетельствован в крито-микенских надписях с дательным-местным падежом, образуя конструкцию с посессивным значением типа класс. η παρ νμιν πολιτεία 'наше государство'.

Надпись Cn 45 представляет собой регистр голов скота. Каждая строка надписи включает: 1) название местности — 2) предлог pa-ro + собственное имя в дативе-локативе — 3) собственное имя в генитиве — 4) идеограмма — 5) число. Например, вторая строка: 1) pu-ro ra-wa-ra-li-jo 2) pa-ro ko-so-ne 3) we-da-ne-wo 4) AGNA 5) 40 /+.

Эта структура выдержана в 11 строчках, но в шестой строке читаем: 1) u-po-ra-ki-ri-ja 2) pa-ro do-ro-jo-jo 3) a-ko-so-ta-o 4) CAPELLA 5) 35.

Собственное имя do-ro-jo-jo, судя по именительному падежу do-ro-jo, засвидетельствованному в другой надписи, стоит в генитиве.

Часть надписей серии Еа строится по схеме: 1) собственное имя — 2) глагол e-ke = hekhei (εχει — 'имеет') — 3) o-na-to 'участок' — 4) предлог pa-ro + существительное в дативе-локативе. Общий смысл этих надписей: 'такой-то имеет участок у такого-то'. Например: е-и-те-пе e-ke o-na-to pa-ro su-qo-ta Еа 822 = Eumenes hekhei onaton paro su-g^uotāi 'Эвмен имеет участок земли у свинопаса'. Другие же надписи этой серии вместо конструкции с pa-ro содержат беспредложный генитив: sa-ke-re-u e-ke o-na-to su-qo-ta-o ko-to-na Еа 716 — S. hekhei onaton sug^uotāo ktoinās 'С. имеет участок земли свинопаса'. Никакой разницы в значении между предлогом pa-ro и генитивом установить нельзя, что и дает нам основания утверждать о посессивном значении этого предлога в крито-микенских надписях. Обратим внимание на надпись Еа 782: ru-ko-ro ra-wa-ke-si-jo e-ke o-na-to pa-ro mo-ro-qo-jo ko-to-na po-me-no GRT 1. Здесь при предлоге pa-ro употреблен родительный падеж: mo-ro-qo-ro-jo ... po-me-no — М.-ojo poimenos.

В обоих случаях очевидно, что родительный падеж употреблен ошибочно вместо дательного-местного в результате смешения двух способов передачи посессивного значения. Однако отметим, что, по нашему мнению, сам по себе факт такого неуместного употребления генитива с pa-ro говорит о том, что в принципе этот падеж был возможен при предлоге pa-ro, разумеется, в отложительном значении.

Таким образом, косвенные данные ведут нас к предположению о том, что в микенском диалекте генитив уже синкретизировал с аблативом.⁶⁷⁾

Можно также предположить, что на раннем этапе истории древнегреческого языка аблатив был дифференцирован по числу. В значении множественного числа этого падежа могли употребляться [104] образования на phi (-φι), подобно тому, как эти же образования функционировали в языке крито-микенских надписей как множественное число инструментального падежа (см. ниже).

Инструменталь. Одним из наиболее ценных результатов исследования языка крито-микенских надписей для греческого и индоевропейского языкознания явилось обнаружение самостоятельного инструментального падежа, формально и функционально отличного от дательного-местного, с которым он позднее слился. В значениях этого падежа во множественном числе последовательно употреблялись формы на a-pi, -о и pi (соответственно у основ на -а-, тематических и атематических). Этим окончаниям соответствует серия -a-i, -o-i и -si, которая встречается у форм со значением дательного-местного падежа. Так как за написанием -о во мн.ч. тематических основ могло скрываться лишь -ois < *-ōis (исконное окончание инструментального падежа мн.ч.), то В. Мерлинген предложил рассматривать -o-i и -a-i в дательном-местном падеже мн.ч. тематических основ и основ на -а- как окончания -oisi и -asi, принявшие вследствие фонетического перехода s > h вид -oihi и -āhi, где h не передавалось по правилам микенской графики.⁶⁸⁾

Выделить особые окончания в ед.ч. не удается из-за графических особенностей линейного письма В. Обращает, однако, на себя внимание тот факт, что у атематических основ в формах, употребленных в значении инструменталя, не отмечается чередование -e/-i, засвидетельствованное у этих основ в дательном-местном падеже. Это также может рассматриваться как аргумент в пользу того, что за написанием -е скрывались разные окончания: -ei в дательном-местном и -ē (или -ĕ) в инструментале.

Положение о микенском интрументале было поставлено под сомнение К. Галавотти,⁶⁹⁾ М. Дориа⁷⁰⁾ и К.И. Рейхом.⁷¹⁾ Следует, однако, отметить, что им не удалось обосновать свою точку зрения убедительной аргументацией и в настоящее время вопрос о микенском инструментале может считаться решенным.⁷²⁾ Положение о самостоятельном инструментале языка крито-микенских надписей вытекает из анализа данных самих надписей, а не навязывается извне срав-тельной грамматикой индоевропейских языков. Последняя лишь подсказывает, какие именно окончания имели засвидетельствованные на письме формы.

Рассматривая микенский инструментальный падеж, нельзя обойти молчанием и оригинальную гипотезу югославского ученого П.Х. Илиевского [105] о синкретизме инструментального и отложительного падежей в микенском диалекте.⁷³⁾ Эта гипотеза объясняет употребление датива при отложительных по значению предлогах απν и ες-εξ в диалектных надписях из Аркадии, с Кипра, а также из Памфилии (в остальных диалектах здесь нормально употреблялся генитив, продолжавший и.-е. аблатив).

По мнению П. Илиевского, на раннем этапе истории той диалектной ветви, к которой восходят аркадский, кипрский и памфилийский диалекты, т.е. в микенском диалекте (большинство микенологов не считает эту диалектную группу непосредственным продолжением микенского диалекта, см. раздел о диалектной принадлежности языка крито-микенских надписей), рассматриваемом им как древнейшая ступень развития этой диалектной группы, произошло слияние инструментального и отложительного падежей. Оно было вызвано совпадением форм этих падежей в ед.ч. тематического склонения. Аблатив на -*ōd (*woikōd) уподобился инструментальному на -о (*woikō) вследствие отпадения конечного -d: *woikōd > woikō. Омонимичность форм аблатива и инструменталя в ед. ч. атематических основ привела, по мнению Илиевского, к формальному слиянию этих падежей и у других основ, этот процесс синкретизма должен был произойти в микенском диалекте. Таким образом, он считает, что в микенскую эпоху было два синкретических падежа: дательный-местный и инструментальный-отложительный, и все формы инструментального падежа могли иметь и отложительное значение.

В послемикенскую же эпоху в упомянутых выше диалектах датив слился с инструментальным падежом (как и в других греческих диалектах), при этом новый синкретических падеж, по мнению П. Илиевского, принял на себя и функции аблатива.

К сожалению, гипотеза Илиевского, дающая, на первый взгляд, столь удачное объяснение аркадо-кипрского феномена, не нашла, по нашему мнению, подтверждения ни в крито-микенских надписях, ни в аркадском и кипрском диалектах. Тем не менее ее роль в развитии микенологии заслуживает самой высокой оценки. Излагая свою позицию по данному вопросу, мы не стремимся навязать свое мнение, представляя читателю право самому сделать выбор между противоположными концепциями.

Остановимся вначале на показаниях микенского диалекта. Для того, чтобы утверждать, что в микенском функция аблатива выполнялась инструментальным падежом, необходимо, очевидно, установить во всех засвидетельствованных надписях контексты, требующие аблатива, и проверить, действительно ли во всех этих контекстах мы имеем дело с формами инструментального падежа. Поскольку инструментальный в ед.ч. оканчивался на письме на -о, -а, -е, а дательный-местный на -о, -а, -e/i, то различие между аблативными и [106] локативными по значению формами находило бы свое отражение лишь у атематических основ. В случае употребления окончания -i речь может идти только о дательном-местном падеже, в то время как за написанием -е может скрываться и инструментальный (-ē), и дательный местный (-ei). Иначе обстоит дело во множественном числе, где на письме серия инструментальных окончаний -o = -ois, -a-pi = -āphi, -pi = -phi отличается от окончаний дательного-местного на -o-i = -oihi, -a-i = -aihi и -si = -si. Здесь, однако, Илиевский делает первое произвольное предположение, считая, что у основ на -es-/-os- (типа γένος) в локативном значении употреблялись лишь формы на -i, а формы на -е всегда имели только аблативное значение, т.е. за ними никогда не мог скрываться дублетный вариант дательного-местного на -e = -ei. Другое произвольное допущение делается Илиевским для множественного числа: формам на -pi = -phi приписывается исключительно аблативное значение.

Как отмечалось выше, многие таблички линейного письма В представляют собой списки населенных пунктов — топонимные гнезда. Основываясь на своих произвольных допущениях, П.Х. Илиевский делит такие надписи на три группы: адлативные, локативные и аблативные. Выделение первой группы никаких возражений не вызывает, т.к. адлатив (винительный падеж направления) хорошо распознается по частице -de (-δε). Однако противопоставление "локативных" и "аблативных" надписей не выдерживает критики. Если бы П.Х. Илиевский был прав, то в одних надписях встречались бы только локативные окончания (-e-i, -o-i, -a-i, -si), в других — только аблативные (-е-е, -о, -a-pi, -pi). Данные крито-микенских надписей показывают, однако, что формы, которым П.Х. Илиевский приписывает аблативное значение, могут выступать в тех же синтактико-семанти-ческих позициях и даже в тех же топонимных гнездах,⁷⁴⁾ что и датив-локатив.

Итальянская исследовательница А. Морпурго-Дэвис привела целый ряд примеров, доказывающих ошибочность обоих предположений.⁷⁵⁾ Формы окончания -е-е и -pi, с одной стороны, и на -ei, -o-i, -a-i, -si, с другой стороны, встречаются в одном и том же контексте, в одних и тех же синтаксико-семантических позициях, хотя по Илиевскому это исключено. Локативное окончание -e-i, к примеру, встречается в пилосских надписях всего четыре раза, из них два раза параллельно "аблативным" (по Илиевскому) формам на -pi или на -е-е.

Слабым местом гипотезы Илиевского является и положение об исключительно отложительном значении топонимов на -pi = -phi (-φι), которое противоречит данным исторической грамматики. У Гомера среди локальных употреблений этих образований основным следует считать именно локативное, а аблативное значение вторично, т.к. оно [107] всегда контекстуально зависимо. И, что самое главное, в микенском диалекте засвидетельствованы такие формы на -pi, которым без всякого сомнения можно приписать локативное значение. Следует особо подчеркнуть двойственный функционально-семантический характер этих образований в языке крито-микенских надписей. С одной стороны, это парадигматические формы инструментального падежа множественного числа. С другой — это внепарадигматические формы с локальным значением, дублировавшие парадигматические формы дательного-местного падежа.

Несомненных примеров аблативного значения у форм на -pi в крито-микенских надписях пока что не обнаружено. Однако, если такое значение и будет обнаружено, что вполне вероятно, то это вовсе не будет доказательством синкретизма инструменталя и аблатива. Аблативное значение форм на -φι засвидетельствовано и у Гомера, хотя в эпическом языке функции и.-е. аблатива перешли, как и в остальных греческих диалектах, к генитиву.

В свете сказанного выше видно, что микенский материал не подтверждает гипотезы Илиевского и тем самым не дает объяснения аркадо-кипрского феномена. Правильный подход к решению этой проблемы содержится в упомянутой выше работе А. Морпурго-Дэвис. Проанализировав данные аркадских и кипрских надписей, итальянская исследовательница пришла к следующим выводам:

— в аркадо-кипрском диалекте датив вместо генитива засвидетельствован лишь в предложных конструкциях;

— в беспредложном употреблении засвидетельствован генитив в функциях и.-е. аблатива;

— вытеснение генитива дативом отмечается и при предлогах, которые употребляются с исконным (а не аблативным) генитивом.⁷⁶⁾

Из этого А. Морпурго-Дэвис делает совершенно правильный вывод о том, что объяснение особенности аркадо-кипрского датива следует искать в особенностях предложно-падежной системы этого диалекта, в изживании предложного генитива. Подобная тенденция действовала, по ее мнению, и в аттическом диалекте, с той лишь разницей, что в аттическом из предложно-падежной системы изживался не генитив, а датив.

В заключение следует отметить, что нельзя не признать правоту П.Х. Илиевского в той части его работ, в которой он отстаивает положение о самостоятельном инструментальном падеже крито-микенских надписей.⁷⁷⁾

Классы основ и типы склонения. В табличках линейного письма В встретились практически все типы основ, известные в классическом древнегреческом языке. [108]

Общая схема тематического склонения выглядит так:

Единственное число
мужской (женский) род

им. do-e-ro = doelos, δουλος
род. do-e-rojo = doeloio, te-o = theō
д.-м. do-e-ro — doeloi, dida-ka-re = didaskalei
вин. do-e-ro = doelon
вин. напр. ko-no-so-de =Knōsson-de
инстр. ku-ru-so = khrūsō, i-qo-e = hiqq^uōe (?)

Средний род

им. ku-mi-no = kuminon
род. не засвидетельствован
д.-м. i-je-ro= ierōi
вин. e-ra₂-wo = elaiwon
инстр. o-po-qo = op-oq^uō

Множественное число
мужской (женский) род

им. a-pi-qo-ro = amphi-q^uoloi
род. a-pi-qo-ro = amphi-q^uolōn
д.-м. a-pi-qo-ro-i = amphi-q^uoloihi
вин. si-a₂-ro = sihalons
вин. напр. 47-so-de = ...-ons-de
инстр. ku-ru-so = khrūsois, e-re-pa-te-jo-pi = elephanteiophi

средний род

им. ku-mi-na = kumina
род. не засвидетельствован
д.-м. pe-di-ro-i = pediloihi
вин. o-na-ta = onata
инстр. не засвидетельствован

Двойственное число
мужской (женский) род

им.-вин. a-to-po-qo = arto-poq^uō
pa-sa-ro = passalō

средний род

им.-вин. e-qe-si-jo = heq^uesijō
wo-zo-me-no = worzomenō

Как видно из схемы, в тематическом склонении засвидетельствованы такие конечные элементы:

1) -o — имен. п. трех чисел, род. п. мн. ч. и частично ед. ч., дат.-мест. п. ед.ч., вин. ед. и мн. ч.; инстр. ед. и мн. ч.;

2) -o-jo — род. ед. ч.;

3) -o-i — дат.-местн. мн. ч.;

4) -а — имен./вин. мн. ч. имен ср. р.;

5) -е — вариант окончания дат.-мест. п. ед. ч.;

6) -pi — твор. п. мн. ч. (как исключение), нормальная форма инструментального мн. ч. оканчивается у тематических основ на -o = -ois. [109]

7) -o-e — возможный вариант окончания инструменталиса в единственном числе.

Среди основ на -о-/-е- засвидетельствованы существительные всех трех родов, сюда относятся и прилагательные, склонявшиеся в муж. и ср. р. по тематическому склонению, а также прилагательные двух окончаний типа ανάριθμος, -ον. Как видим, существительные ср. р. на письме отличались от существительных муж. (жен.) р. лишь в имен.-вин. падеже мн. ч. В единственном числе различие между ними не находило отражения на письме. У прилагательных трех окончаний типа καλός, -η(ά), -ον формы ср. р. в имен.-вин. п. мн. ч. совпадают с формами имен, и вин. п. ед. и мн. ч. жен. р. Поэтому часто не представляется возможным определить, формой жен. или ср. р. представлены они в имен, или вин. п. мн. ч. Это относится к тем случаям, когда не пишется существительное, к которому относится прилагательное. К примеру, прилагательное а) -ko-so-ni-ja в надписи KN Рр 437 — это прилагательное, образованное от существительного αξων, засвидетельствованного в форме имен. п. мн. ч. a-ko-so-ne. Форма же а) -ko-so-ni-ja, относящаяся к идеограмме 246 с неустановленным значениям, несомненно, форма мн. ч., как на это указывает число 6 при идеограмме. Однако это может быть имен. п. мн. ч. как жен. р. (на -αi), так и ср. (-а).

В род. п. ед. ч. наряду с окончанием -οιο (ср. гом. и фесс. -οιο) засвидетельствовано и -о.⁷⁸⁾ За ним могло скрываться аблативное по происхождению ōd > -ō либо засвидетельствованное в классическом кипрском окончание -ον. Для дательного местного падежа ед. ч. можно предположить свободное варьирование исконно дативного -ōi и локативного -oi. Апофонический вариант последнего — окончание -ei (ср. классическое οκει), возможно, содержат некоторые формы этого падежа с исходом на -е. Окончание дательного-местного падежа мн. ч. -o-i было интерпретировано В. Мерлингеном как -oihi < -oisi,⁷⁹⁾ что разделяется большинством исследователей. Загадочная форма инструментального падежа ед. ч. i-qo-e = hiqq^uōe (?) = *iππωε (?) не получила пока что удовлетворительного объяснения.

Парадигма склонения основ на -ā- может быть восстановлена в следующем виде.

Единственное число
женский род

им. i-je-re-ja — hiereia
род. i-je-re-ja — hiereiās
д.-м. i-je-re-ja = hiereiāi
вин. ko-to-na = ktoinān
вин. напр. di-ka-ta-de — Diktān-de
инстр. o-pi-ke-re-mi-ni-ja = opi-kremniā [110]

мужской род

им. a-ko-so-ta = Arksotās
род. a-ko-so-ta-o= Arksotao
д.-м. ai-ki-pa-ta = Aigi-pastās
вин. ki-ti-ta = ktitān

Множественное число
женский род

им. a-wa-ra-ka-na — awrakhnai
род. a-wa-ra-ka-na-o = awrakhnāōn
д.-м. ki-ri-te-wi-ja-i=kritēwiāhi
вин. a-ro-u-ra = arourans
вин. напр. da-83-ja-de = ...-ans-de
инстр. o-pi-ke-re-mi-ni-ja-pi = opi-kremniāphi

мужской род

им. e-re-ta- = eretai
род. e-re-la-o = eretāōn
д.-м. e-re-ta-i = eretāhi

Двойственное число⁸⁰⁾
женский род

им.-вин. ko-to-no = ktoinō
a-ni-ja-e = hāniāe
д.-м. wa-na-so-i = wanassoihi

мужской род

им.-вин. we-ka-ta-e = wergatāe

Как видно, на письме засвидетельствованы такие окончания:

1) -а — имен. ед. и мн. ч., род. ед. ч. имен жен. р., дат.-местн. ед. ч., инструмент, ед. ч.;

2) -а-е — имен.-вин. дв. ч.;

3) -а-i — дат.-местн. мн. ч.;

4) -а-о — род. ед. ч. имен муж. р., род. мн. ч.;

5) -o-i — дат.-местн. дв. ч.;

6) -о — имен.-вин. дв. ч. имен жен. р.

Муж. р. уже имел в род. п. ед. ч. особое окончание -а-о = -ао. Этот факт имеет важное значение для исторической морфологии. Интерпретация окончания инстр. п. ед./ч. основывается на индоевропейских данных. Дат. п. мн. ч. на -a-i = -āhi полностью аналогичен соответствующей форме тематического склонения. Большой интерес для исторической грамматики представляет окончание имен.-вин. п. дв. ч. на -о = -о, заимствованное у тематических основ. У существительных муж. р. засвидетельствовано окончание -а-е = -ае, в котором можно усматривать влияние атематических основ. В форме wa-na-so-i = wanassoihi имеем дело с дат.-местн. п. дв. ч. от Ράνασσα. Окончание -o-i = -oihi, очевидно, как и -о в имен.-вин. заимствованно из тематического склонения.

Общая схема атематического склонения⁸¹⁾ выглядит так: [111]

Единственное число

им. wa-na-ka = wanaks, (Ρ)αναξ, ke-ra-me-u = kerameus
род. ke-ra-me-wo = keramēwos (κεραμεύς)
дат.-местн. wa-na-ka-te — wanaktei, kera-me-wi = keramewi
вин. ka-ra-te-ra — kratēra
вин. напр. pe-re-u-ro-na-de =Pleuronade (Πλευρών)
инстр. e-re-pa-te = elephante (-e?) (ελέφας)

Множественное число

им. ka-ke-we = khalkewes (χαλκεύς), pa-we-a₂ = pharweha (φαρος)
род. pa-we-o = pharwehōn
д.-м. ka-ke-u-si = khalkeusi
вин. напр. pa-ki-ja-na-de = Sphagianas-de
инстр. ki-to-pi = khitōmphi (χιτών)

Двойственное число

им.-вин. qi-si-pe-e = q^usiphehe (ξίφος).

Для этих основ на письме характерны такие окончания:

1) 0 (нулевое окончание) — имен. п. ед. ч.;

2) -и — имен. п. ед. ч.;

3) -о — род. п. ед. и мн. ч.;

4) -е — дат.-местн. п. ед. ч., инструмент, п. ед. ч., имен. п. мн. ч., имен.-вин. п. дв. ч.;

5) -i — дат.-местн. ед. ч.;

6) -а — вин. п. ед. и мн. ч., имен.-вин. п. мн. ч. имен ср. р.;

7) -a₂ — имен.-вин. п. мн. ч. имен ср. р.;

8) -si — дат.-местн. п. мн. ч.;

9) -pi — инструмент, п. мн. ч.

Конечные сочетания согласных -ks и -q^us передавались на письме как -ka соответственно -qo; ср. wa-na-ka = wanaks, ai-ti-jo-qo = Aithioq^us, Αιθίοψ, o-nu-ka = onukhs (ονυξ).

Двоякое окончание -e/-i в дат.-местн. ед. ч. восходит к окончаниям самостоятельных дат. и местн. п., слившихся до времени написания дошедших до нас надписей. Нет оснований полагать, что мы имеем здесь дело с фонетическим чередованием e:i, засвидетельствованным в корнях некоторых слов негреческого происхождения.

Кроме того, есть основания полагать, что в крито-микенских надписях еще засвидетельствованы формы местного с нулевым окончанием, употреблявшиеся во всех значениях синкретического дат.-местн. п.⁸²⁾ Окончание инструмент, п. ед. ч. можно интерпретировать как -ē⁸³⁾ или как -е.⁸⁴⁾ Инструмент, п. мн. ч. был оформлен суф. -phi, ср. гомеровское [112] -φι. Для вин. п. мн. ч. Э. Риш предполагает также окончание -e = -es,⁸⁵⁾ в приводимых им примерах, однако, мы скорее имеем дело с синтаксической непоследовательностью: употреблением нейтрального имен. п. вместо требуемого грамматическим согласованием вин.

Краткий обзор основных типов атематических основ.

Основы на задненебный:
ονοξ: o-nu-ka = onukhs (n.s.), o-nu-ke — onukhes (n. pl.)
κηρυξ: ka-ru-ke = kārukei (d. -l.s.)
φοινιξ: po-ni-ke = phoinike (i. s.), po-ni-ki-pi (i. pl.).

Основы на -d-:
τρίπους: ti-ri-po = tripos (n.s.), ti-ri-po-de = tripode (n.d.),

Основы на -t-:
μέλι: me-ri = meli (n.s.), me-ri-to = melitos (g.s.)

"Αρτεμις: a-te-mi-to = Artemitos (g.s.), a-ti-mi-te (d.s.)

Fάναξ/αναξ: wa-na-ka (n.s.), wa-na-ka-to (g.s.), wa-na-ka-te и wa-na-ke-te (d.s.).⁸⁶⁾

Основы на -nt-:
ελέφας: e-re-pa = elephas (n.s.), e-re-pa-ta = elephanta (acc. s.), e-re-pa-te = elephante (i.s.), e-re-pa-to = elephantos (g.s.).

Засвидетельствованы также причастия настоящего времени активного залога: а-ре-о = apeōn (n.s.), a-pe-o-te = apeontes (n.pl.) и др. В крито-микенских надписях широко употребляются прилагательные с суф. -went-. В отличие от языка гомеровского эпоса, где этот суффикс присоединяется к основе с помощью соединительной гласной (δακρυ-ό-εις), здесь он непосредственно примыкает к основе: te-mi-dwe = termidwen(t)s (n.s.), te-mi-dwe-te = termidwente (n.-a.d. ntr.), te-mi-dwe-ta = termidwenta (n.pl. ntr.). Жен. р. этих прилагательных уже в микенское время имел исход на -we-sa = wensa вместо ожидаемого -wa-sa = wassa < -wsņtia: mi-to-we-sa (от μίλτος).

Существительные ср.р. имели в микенском двоякий исход основы вследствие различного фонетического развития:

К примеру, слово σπέρμα встречается в написаниях pe-ma = sperma и ре-то = spermo.

Основы на лабиовелярный:
Αιθίοψ: ai-ti-jo-qo = Aithioq^us (n.s.), ai-ti-joqe= Aithioq^uei.

Основы на губной не засвидетельствованы.

Основы на -s-:

Во всех типах этих основ интервокальное s перешло в h, которое еще, несомненно, сохранялось. Эти основы можно разделить на четыре группы:

а. Существительные среднего рода на -es-/-os-:
τέμενος: te-me-no = temenos (n.s.) [113]
(F)ετος: we-to = wetos (acc. s.), we-te-i-we-te-i = wetehi — wetehi 'ежегодно'. В форме za-we-te = kia-wetes (ср. дор. σατες, ион. σητες, атт. τητες 'в этом году') мы, очевидно, имеем дело с местным падежом с нулевым окончанием.

φαρος: pa-we-a = pharweha (n.pl.), pa-we-o = pharwehōn (g.pl.)
φαρος: pa-we-pi = pharwesphi (i.pl.)
δέπας: di-pa = dipas (n.s.), di-pa-e = dipahe (n.-a.d.)

Как видим, здесь еще не было расширителя основы -t-, засвидетельствованного в классическое время.⁸⁷⁾

б. Существительные на -ēs-:
Ευμήδης: e-u-me-de = Eumedes (n.s.), e-u-me-de-i = Eumedehi. Сюда же относятся еще ряд сложных имен собственных со второй частью -μηδης: a-pi-me-de = Amphi-mēdēs (n.s.), a-pi-me-de-o (g.s.) и e-ke-me-de = Hekhe-mēdēs.

в. Прилагательные на -es-:
ανωφελής: no-pe-re-ai = nōpheleha (n.pl.ntr.), no-pe-re-e = nōphelehe (n. -a.d.ntr).

г. Прилагательные и причастия на -os-:
К этим основам принадлежали перфектные причастия на -wos, не получившие еще расширителя основы -t-, и сравнительная степень прилагательных на -jos-, не имевшая еще -ν- в суффиксе, αραρώς:
a-ra-ru-wo-a = ararwoha (n.pl.ntr.) (от. αραρίσκω). με(ί)ζων: те-го-a₂ = mezoha (n.pl.ntr.), me-zo-e (n.pl.).

Сонатные основы:

Основы на -i-:
απόδοσις: a-pu-do-si = apudōsis
πόρτις: po-ti-pi = portiphi (i.pl.).

Основы на -и-:
θρηνυς: ta-ra-nu = thranus (n.s.), ta-ra-nu-we (n.pl.)
'Ερινύς: e-ri-nu-we = Erinu(w)ei (d.s.)

Основы на -ēw-:
κεραμεύς: ke-ra-me-u (n.s.), ke-ra-me-wo (g.s.), ke-ra-me-wi (d.s.), ke-ra-me-we (n.-a.d.).

Другие дифтонгические основы:
Ζεύς: di-wo = diwos (g.s.) и di-we = diwei (d.s.)
βους: qo-o=g^uōn (g.pl.) или g^uōs (a. pl.)
γραυς: ka-ra-we = grāwes (n.pl.)
ναυς: na-u-do-mo = nau-domoi (n.pl.) 'строители кораблей' (от ναυς и δέμω), na-si-ke-re = nausi-klēs.

Не представлены убедительными примерами основы на -oi- (типа πειθώ) и на -ou- (типа δμώς).

Основы на носовой:
ποιμήν: ро-те = poimēn (n.s.), po-me-no = poimenos (g.s.), po-me-ne = poime-nei (d.l.s.)
χιτών: ki-to-ne = khitones (n.pl.), ki-to-pi (i.pl.). [114]

Несохранившиеся в классическом греческом языке основы на -т-представлены следующим формами: εις: е-те = heme (i.s.)
σειρήν: se-re-mo- = seirēmōn (g. pl.) или seirēmo- (первый компонент сложного слова).

Основы на -r-:
πατήρ: pa-te = patēr (n.s.)
*ραπτήρ: ra-pte-re = rapterei (d.s.) (от ράπτω).

Основы на -l-:
αλς: o-pi-a₂-ra₂ = opi-hala (a.-s.), a-ro- (...) -u-do-pi = halos hudopphi (i.pl.) 'водами моря'.

6. Местоименное словоизменение

6.1. Относительное местоимение выступает в написаниях о- и jo-, в обоих случаях оно пишется слитно с последующим словом. Двоякое написание может объясняться начавшимся процессом перехода j > h. Предлагаются различные интерпретации jōs/hōs "как", jō(d)/hō(d) 'откуда', joi/hoi 'где'. Видимо, ближе всего к истине интерпретация С.Я. Лурье, который считает, что за написаниями o-/jo- скрывалось ho-/jo (имен. п. ед. ч. ср. р.), которое "по своему словоупотреблению... соответствует русскому что в выражениях: 'женщина, что мыла белье'; 'человеку, что стоял на улице'.⁸⁸⁾ Этим местоимением часто начинаются вводные формулы надписей: jo-a-se-so-si si-a₂-ro = jo asēsonsi sihalons 'что (т.е. сколько) будут откармливать свиней'. Далее следует топонимный список с указанием количества свиней по каждому населенному пункту.

6.2. Личные местоимения

μίν: da-mo de-mi pa-si e-ke-e = dāmos de min (a.s.) phāsi hekhehen 'народ же говорит, что она имеет'.

σφείς: me-ta-qe pe-i = meta q^ue spheis (или sphehí) 'и с ними'.

6.3. Указательные местоимения

От основы to- засвидетельствованы формы мест.-дат. п. to-e и to-me, представляющие большую трудность для интерпретации. Как род. п. ед. ч. интерпретируется форма to-jo = tοiο. В выражении to-to we-to = toto (tōto) wetos 'в этом году' мы несомненно имеем дело с формой среднего рода указательного местоимения, соответствующей класс, τουτο. Проблематично, однако, отсутствие -u- в первом слоге. Деловым характером надписей объясняется частое употребление местоимения τόσ(σ)ος, которое стоит в итоговой строке надписи. Засвидетельствованы формы to-so = tossoi (мн. ч.), tosson (ед. ч. ср. р.), to-sa = tossai (мн. ч. ж. р.), tossa (мн. ч. ср. р.), to-so-jo = tossoi (родительный падеж ед.ч.). Например: to-so-de te-re-ta e-ne-e-si = tossoi de telestai en-ehensi 'а столько всего телестов (следует число)'. [115]

7. Глагол

Есть серьезные основания полагать, что микенский глагол существенно отличался как в морфологическом, так и в семантическом плане от греческого глагола классического времени.⁸⁹⁾ К сожалению, лаконичность надписей и ограниченность их содержания дают нам очень мало данных об этом.

Глагольная система представлена весьма фрагментарно. Из финитных форм глагола засвидетельствованы лишь формы 3-го лица. Э. Вилборг перечисляет 60 форм: 36 презентных, 7 футуральных и одную перфектную.⁹⁰⁾ Отсутствуют императив, конъюнктивой оптатив. Из нефинитных форм засвидетельствованы причастия и инфинитивы.

Не считая тех особенностей, которые определяются архаическим состоянием звукового строя микенского диалекта, можно выделить три основные черты микенского глагола.

Третье лицо ед. ч. медиопассива наст, вр., как и позднее в аркадском диалекте, оканчивалось на -toi (на письме -to): e-u-ke-to = eukhetoi, класс ευχεται.

Отсутствие аугмента является нормой, например, do-ke = dōke, класс, εδοκε. Скорее как исключение можно рассматривать аугмент в формах a-pe-do-ke = apedoke и e-ka-le-re = ekathēre. Эта черта сближает микенский с языком Гомера.

Причастия активного перфекта могли иметь пассивное (точнее интразитивное) значение. Основа этих причастий еще не получила расширителя основы -t- (см. 5.3.3.7).

Остается привести формы глаголов, наиболее существенные для интерпретации надписей.

αγρέω: a-ke-re-se = agrēse (аорист) или agrēsei (футурум).

αγω: a-na-ke-e = an-agehem (презентный инфинитив), a-ke = agei (презенс).

αραρίσκω: a-ra-ru-ja = araruiai (ж.р. активного причастия перфекта), a-ra-ru-wo-a = ararwoha (мн. ч. ср. р. того же причастия)

αρμόζω: a-ra-ro-mo-te-me-na = ararmotmenai, класс ηρμοσμέαι (ж.р. пассивного причастия перфекта), a-ra-ro-mo-te-me-no = ararmotmenō (дв. ч. ж. р. того же причастия), a-na-mo-to = an-armostoi (отглагольное прилагательное).

δατέομαι: e-pi-de-da-to — epi-dedastoi (3-е лицо пассивного перфекта), e-pi-da-to = epi-dastos (отглагольное прилагательное) или то же, что и e-pi-de-da-to, но без удвоения.

δέχομαι: de-ka-sa-to — deksato (медиальный аорист).

δέω: de-de-me-no = dedemenō (дв. ч. пассивного причастия перфекта).

διδάσκω: если исправить написание de-di-ku-ja на de-di-da-ku-ja, можно получить толкование dedidakhuiai 'обученные' (с интранзитивным значением).

δίδωμι: di-do-si = didonsi (активный презенс), di-do-to — didontoi(пассивный презенс), do-se = dösei (активный футурум), do-so-si = dōsonsi (активный [116] футурум), dō-ke = dōke (активный аорист), a-pe-do-ke = ap-edōke (активный аорист с аугментом), a-pu-do-ke = apu-ddke (то же без аугмента).

είμι: i-jo-te = iontes (причастие презенса).

ειμί: e-e-si = ehensi < esensi, класс, εισιν, то же с приставками: a-pe-e-si, e-ne-e-si = ap-ehensi, en-ehensi; e-so-to = esontoi (3-е лицо мн.ч. футурума); е-о = ehōn, ион. εών, атт. ων (причастие презенса), то же с приставками: а-ре-о = ap-ehōn и е-пе-о = en-ehōn, жен. р.: a-pe-a-sa — ap-ehassai < *ap-esntiai. Имперфект этого глагола засвидетельствован, вероятно, в форме te-ko-to-a-pe = tektōn ap-ēs или ар-ēп 'плотник отсутствовал'.

εχω: hekhei = eke (активный презенс), e-ko-si = hekhonsi (то же в 3-м л. мн. ч.), e-ke-e = hekhehen (инфинитив активного презенса), e-ko = hekhōn, e-ko-te = hekhontes (активное причастие презенса).

ζέω: ze-so-me-no = zessomenoi (медиальное причастие футурума). καίω: a-pu-ke-ka-u-me-no = apu-kekaumenos (медиальное причастие перфекта).

κτίημι (кл. κτίζω): ki-ti-je-si = ktiensi (3-е л. мн. ч. активного презенса), ki-ti-me-na = ktimenā (пассивное причастие презенса).

λείπω: re-qo-me-no = leiq^uomenoi (медиальное причастие презенса).

οφείλω: o-o-pe-ro-si = ho ōphe(l)lonsi 'что должны' (3-е л. мн. ч. активного презенса), jo-o-po-ro = jo ōphlon 'что они были должны' (3-е л. мн. ч. активного аориста).

ράπτω: e-ra-pe-me-na = errapmena (пассивное причастие перфекта).

τεύχω: te-tu-ko-wo-a, te-tu-ko-wo-a₂ = tetukhwoha (активное причастие перфекта).

τίθημι: te-ke = thēke (3-е л. ед. ч. активного аориста), то же с приставкой: jo-po-ro-te-ke = jo pro-thēke 'что он установил'.

8. Синтаксис

Деловой, а точнее инвентарный характер надписей определяет бедность их синтаксиса. Исследовалась в основном область, лежащая на стыке морфологии и синтаксиса — функциональная морфология, или морфосинтаксис. В то же время лишь сравнительно недавно появились работы, посвященные собственно синтаксису⁹¹⁾ и даже синтаксису текста, или макросинтаксису языка крито-микенских надписей.⁹²⁾

8.1. Синтаксис падежей

За недостатком места мы не останавливаемся на тех употреблениях падежей, которые характерны для них и в языке классической эпохи. Остановимся лишь на некоторых существенных отличиях микенского синтаксиса падежей.

Дательный падеж. Дательный падеж цели, который редко встречается в языке классического периода, в языке крито-микенских [117] надписей засвидетельствован в трех случаях, что существенно, учитывая их ограниченный объем и лаконичность содержания:

— wo-ro-ne-ja pa-we-si = worneia pharwessi 'ягнячья (шерсть) для плащей' MY Ое 111;

— pa-ta-jo-i-qe e-ke-si-qe ai-ka-sa-ma — paltaiohi-q^ue⁹³⁾ enkhesi-q^ue aiksmans 'наконечники для стрел и копий'. PY Jn 829;

— di-pte-ra ai-za pe-di-ro-i = diphtherā aigja pediloihi⁹³ PY Ub 1318 'шкура козья для сандалий'.

Синкретический дательный-местный падеж употребляется в локативном значении без предлогов. Для крито-микенских надписей такое употребление является нормальным, приведем, к примеру, надпись Cn 608. Она начинается вводной формулой: jo-a-se-so-si si-a₂-ro o-pi-da-mi-jo = jŏi⁹⁴ asēsonsi sialons opidāmioi, 'где⁹⁴⁾ будут откармливать свиней постоянные жители'. За ней следует список из девяти топонимов, каждый из которых должен стоять в дательном-местном падеже, как об этом свидетельствуют несомненные формы этого падежа на -i (e-ra-le-i), на -е (a-pu₂-we) и на -si (pa-ki-ja-si). Как известно, беспредложное употребление дательного падежа места встречается и в языке классического периода, в первую очередь, в гомеровском эпосе. Однако, следует отметить два принципиальных отличия языка крито-микенских надписей от языка первого тысячелетия. Во-первых, в языке классического периода локативное по значению употребление датива без предлогов не представляет уже нормы, а должно скорее рассматриваться как угасающий архаизм. Во-вторых, в крито-микенских надписях сплошь и рядом локативный по значению дат. мест. п. употребляется в изолированном употреблении, без глагола, что немыслимо в I тысячелетии.

Винительный падеж. Для крито-микенских надписей нормальным является употребление винительного падежа направления с суф. -de (адлатива): ko-no-so-de = Knōsson-de 'в Кносс', a-mi-ni-so-de = Amnison-de 'в Амнис', pe-re-u-ro-na-de = Pleurona-de 'в Плеврон'. Есть примеры употребления аккузатива направления без суф. -de: jo-i-je-si me-za-па ... qo-o PY Cn 3.1. jō hiensi messanan ... g^uōns 'сколько пошлют в Мессану ... быков'.

Инструментальный падеж. В собственно инструментальном употреблении микенский инструменталь в синтаксическом плане ничем не отличается от датива инструмента в языке классического периода. В то же время беспредложный социативный инструменталь засвидетельствован в микенском диалекте в приименном употреблении: ti-ri-po e-me po-de = tripo(d)s hemē pode 'треножник с одной ножкой'. Подобное употребление датива немыслимо в классическом древнегреческом языке.

Родительный падеж. В крито-микенских надписях имеется несколько примеров genetivus materiae, например, pte-re-wa = ptelewās 'из вяза' (в кносских регистрах колесниц). Вопрос о том, является ли это [118] употребление родительного падежа исконным или оно восходит к и.-е. аблативу, не получил в индоевропеистике окончательного решения. Ответ на него, однако, чрезвычайно важен для признания гипотезы П.Х. Илиевского (см. с. 105).

Употребление падежей с предлогами. В крито-микенских надписях широко засвидетельствован предлог pa-ro = paro, атт. παρά. В подавляющем большинстве случаев он засвидетельствован с дат.-мест, п., однако, это употребление не свидетельствует об особенности синтаксиса падежей в микенском диалекте, а объясняется деловым характером надписей. Конструкция pa-ro + дат.-местн. падеж имеет в крито-микенских надписях исключительно посессивное значение и как таковая часто употребляется параллельно беспредложному генитиву: o-na-to su-qo-ta-o = onaton sug^uotāo 'участок земли свинопаса'. Следует подчеркнуть, что в этом употреблении παρά и в языке классического периода употреблялось с дативом (продолжавшим в этом употреблении локатив): η παρ ημιν πολιτεία 'наше государство' и т.п.

По нашему мнению, никакого отличия от привычного употребления падежей с этим предлогом здесь нет.⁹⁵⁾ Отметим, что дважды встречается предлог pa-ro с родительным падежом в конструкции pa-ro + собственное имя с тем же посессивным значением. В обоих случаях несомненно, что генитив употреблен ошибочно в результате смешения двух способов выражения посессивности. Вместе с тем такое употребление генитива, неуместное в данной конструкции, свидетельствует о том, что в принципе этот падеж также мог употребляться при предлоге pa-ra.

Ничего примечательного в употреблении других предлогов с падежами не обнаружено.

8.2. Согласование

В отличие от современных хозяйственных документов, для которых вполне нормальными являются записи типа: столы письменные 1 (один); стул столярный 4 (четыре) — для крито-микенских надписей в принципе характерно последовательное употребление грамматических чисел в зависимости от смысла. Как правило, всюду, где контекст, либо числовое обозначение дают нам представление о количестве регистрируемых записью предметов или людей, мы видим соответствующие формы грамматических чисел:

ti-ri-po 1 = tripo(d)s 1 — ед. ч.

ti-ri-po-de 2 = tripode 2 — дв. ч.

по-ре-ге-е 2 = nōphelehe⁹⁶⁾ 2 — дв. ч.

по-ре-re-ar 6 = nōpheleha — мн. ч.

Двойственное число последовательно употребляется с числом 2 (два) либо для обозначения постоянной парности. Впрочем, встречаются и нарушения в согласовании форм грамматических чисел с количеством исчисляемых в надписях предметов, но такие случаи следует рассматривать как исключение. [119]

Особый случай представляет слово ko-wa = korwā, атт. κόρη 'девочка', которое никогда не употребляется в двойственном числе. Это неудивительно, так как форма двойственного числа от этого слова на письме совпадает (ko-wo = korwō)c написанием слова ko-wo = korwos 'мальчик'. Как показывают прилагательные, согласованные со словом ko-wa по числу, перед символом 2 это слово употреблялось в ед. ч.⁹⁷⁾

8.3. Порядок слов

В полных предложениях обычный порядок слов — SVO, где S — субъект, подлежащее, V — глагол (verbum) и О — объект, дополнение. Ср. e-u-me-de e-ke o-na-to = Eumēdēs hekhei onaton, Ευμηδης εχει δνατον и др. Однако обратный порядок слов OSV также встречается: ср. to-sa-de na-u-do-mo o-u-di-do-si = tossa de nau-domoi ou didonsi.

Довольно часто в этой синтаксической структуре глагол выдвигается на первое место: VSO, но в этом случае перед глаголом обязательно должна стоять одна из четырех частиц о-, jo-, ο-a₂ или o-da-a₂, причем две первые пишутся слитно с глаголом. Независимо от их первичного значения, все эти частицы в контексте надписей имеют значение 'вот сколько ...', к примеру: o-da-a₂, o-na-te-[re]e-ko-si ko-to-na = o-da-a₂ onatēres hekhonsi ktoinās... 'вот сколько арендаторы имеют земли ...' Как указывает В.В. Иванов,⁹⁸⁾ в этой особенности микенского синтаксиса мы имеем дело с архаическим правилом индоевропейской синтаксической акцентуации, согласно которому глагол, не имевший ударения, не мог начинать предложение и поэтому перед ним употреблялись частицы, стоявшие под ударением.

Прилагательные могут выступать после существительных: ko-to-na ki-ti-me-na = ktoinā ktimena 'частная земля', ko-to-na ke-ke-me-na = ktoinā kekemena 'общественная земля', но гораздо чаще прилагательное предшествует имени, к примеру, приведенные выше выражения, как правило, засвидетельствованы с прилагательным на первом месте. То же относится и к несогласованному определению в родительном падеже.

Предлоги всегда стоят перед существительными: pa-ro da-mo = paro dāmo 'у народа' и др.

Конструкцию с отделяемой глагольной приставкой (тмесис) усматривали в пилосском тексте Ае 134 o-pi... qe-to-ro-po-pi o-ro-me-no = opi q^uetro-popphi horōmenos⁹⁹⁾ 'наблюдающий над четвероногими'. В принципе принимая предложенный перевод этой фразы, мы, однако, полагаем, что o-pi представляет собой не отделенную приставку, а предлог, сочетающийся с полунаречной формой на -pi, имеющей здесь вполне допустимое локативное значение. В противном случае при переходном глаголе o-pi-o-ro = opi-horō (εφοράω) должен был бы стоять вин. п. *qe-to-ro-po-da = q^uetro-podas. [120]

8.4. Аккузатив

В микенском диалекте засвидетельствован оборот accusativus cum infinitivo, он выступает дважды в одной фразе в пилосской надписи Ер 704: ... i-je-re-ja e-ke e-u-ke-to-qe ... e-ke-e te-o da-mo-de-mi pa-si o-na-to e-ke-e — ... hiereia ... hekhei eukhetoiq^ue hekhehen theon dāmos de min¹⁰⁰⁾ phā si ... onaton hekhehen 'жрица имеет [участок], но клянется, что владеет бог, народ же говорит, что она владеет участком'. Оба оборота (e-ke-e te-o и mi e-ke-e) выступают после verba dicendi, первый из них повторяется и в надписи Eb 297.

8.5. Придаточные предложения

Возможно, что придаточное предложение времени представлено в надписи Na 711: o-wi-de pu₂-ke-qi-ri o-te wa-na-ka te-ke au-ke-wa da-mo-ko-ro = ho wide Р. (собств. имя), hote wanaks thēke А. (собств. имя) da-mo-ko-ron 'вот что увидел П., когда царь назначил А. на должность da-mo-ko-ro'.

Определительное придаточное предложение с союзом jo-qi = hoqq^ui, ο τι 'то, что', возможно, выступает в надписи Sb 1314, которая, однако, не поддается надежному толкованию.

Возможности расширения наших знаний о структуре предложения, синтаксической и падежной грамматике крито-микенских текстов ограничены из-за стереотипности и однообразности этих текстов. Однако это не значит, что все особенности синтаксиса крито-микенского диалекта выявлены и описаны в современной микенологии. Синтаксис микенских текстов требует дальнейшего углубленного изучения как в рамках исторического синтаксиса греческого языка, так и в сравнительно-генетическом индоевропейском языкознании (см. работы Т.В. Гамкрелидзе, В.В. Иванова, В. Лемана, Ю.С. Степанова, И.М. Дьяконова и В.П. Нерознака).

9. Диалектная принадлежность языка крито-микенских надписей

9.1. Как известно, древнегреческий язык античной эпохи не представлял собой однородное состояние, а распадался на множество местных наречий, говоров, которые объединялись в диалекты и диалектные группы. Вопрос о диалектном членении древнегреческого полидиалектного языкового состояния относится к самым сложным проблемам древнегреческого языкознания. Естественно, что после дешифровки крито-микенских надписей, с одной стороны, появилась надежда, что они прольют свет на происхождение диалектов I тыс. до н.э., а с другой, — возникла необходимость определить диалектную принадлежность их языка. По этим вопросам высказывались все микенологи. Не приводя подробный список их исследований, отсылаем читателя к работам Н.С. Гринбаума,¹⁰¹⁾ ко второй главе монографии [121] И.М. Тронского¹⁰²⁾ и к анкете А. Бартонека,¹⁰³⁾ в которых отражен весь спектр точек зрения на проблему диалектной принадлежности микенского языкового состояния.¹⁰⁴⁾

9.2. Дешифровавшие крито-микенскую письменность М. Вентрис и Дж. Чэдуик первоначально полагали, что аркадо-кипрский и эолийский диалекты классического времени восходят к общеахейскому, который и отражен в табличках линейного письма В. Сходной точки зрения придерживались А. Товар, К. Рюих и С. Я. Лурье. Определенное уточнение в эти взгляды вносит А. Хойбек, который считает, что язык линейного письма В близок к протоаркадскому, но не идентичен ему. В подобном же духе высказывались и другие филологи-классики, и среди них М. Лежён и А. Шерер.

Первая классификация греческих диалектов с учетом данных крито-микенских языковых памятников была осуществлена швейцарским языковедом Э. Ришем. В основу своей классификации он положил метод диалектных изоглосс (признаков), используемых в лингвистической географии, которые он располагает на временной оси в порядке относительной хронологии. Все 20 диалектных изоглосс Э. Риш объединяет в 4 группы, соотнося каждую из них с определенным периодом истории греческого языка (см. таблицу Риша); в соответсттвии с реально-историческим подходом предлагается такая периодизация истории древнегреческого языка:

1-9 признаки относятся к эпохе до 1200 г. до н.э.; 10-13 — 1200—900 гг. до н.э.; 14-16 — позднее 900 г. до н.э.; 17-20 изоглоссы остаются недатированными. Из приведенных в диалектной классификации Э. Риша 20 изоглосс микенский участвует в 11 схождений. Лакуны в сетке общегреческих изоглосс объясняются прежде всего неполнотой микенских языковых свидетельств, особенностями слогового письма, несовершенно отражающего фонетический и морфологический облик слова.

Согласно Э. Ришу, для микенского периода в истории греческого языка восстанавливается единообразный южногреческий диалектный ареал, в который входят ионийский, аркадо-кипрский и микенский диалекты. К этой точке зрения склоняется сейчас и Дж. Чэдуик. С древнейшей ступенью аркадо-кипрского состояния отождествляет микенский диалект Ф. Адрадос.

Своего рода раннее койнэ усматривают в языке крито-микенских надписей Н.С. Гринбаум и В. Георгиев. Болгарский ученый считает, что микенский базировался на ионийском и протоаркадо-кипрском диалектах. По мнению же Н.С. Гринбаума, микенский — это смесь североахейского и протоионийского, испытавшая определенное влияние [122] протоаркадо-кипрского. На сходных позициях стоял и И.М. Тронский, который определял язык микенских архивов как принадлежащий той ветви греческого языка, к которой восходят эолийский диалекты классического времени, но с наличием воздействия протоионийских наречий. По мнению И.М. Тронского, следует признать наддиалектный и архаизирующий характер микенского. Как наддиалектную норму, но сформировавшуюся на основе лишь одного диалекта — древнейшей ступени аркадо-кипрского, рассматривает микенский и А. Бартонек.¹⁰⁵⁾

Выскажем и собственные соображения по этому вопросу. Если проецировать известное нам полидиалектное состояние I тыс. до н.э. на более ранние эпохи, то мы придем к выводу, что на раннем этапе своей истории греческий язык был либо слабо дифференцирован в диалектном отношении, либо существовало совершенно иное диалектное членение, которое уже не может быть нами восстановлено. Действительно, изоглоссы, противопоставлявшие диалекты классического времени, возникли к концу микенской эпохи, либо уже в субмикенский период. Нам представляется более вероятной относительная однородность древнейшего греческого языкового состояния, связанная, возможно, с незначительным числом самих носителей языка. Тот диалект, который мы называем микенским, либо те говоры, на основе которых он сформировался как наддиалектная норма, появляются в эпоху зарождения известного позднее диалектного членения. Микенский мы можем рассматривать как переходную ступень от общегреческого состояния к диалектам I тыс. до н.э. Соображения общеисторического порядка приводят нас к признанию микенского древнеахейским диалектом, реликтами которого в классическое время являются аркадский, кипрский, памфилийский, а также ахейский субстрат в дорийских говорах Пелопоннеса и Крита. С лингвистической точки зрения, однако, искать микенскому место среди позднейших древнегреческих диалектов не вполне правомерно, так как он относится к эпохе зарождения диалектного членения классического времени, т.е. предшествует ему.

Подобную ошибку совершали бы мы, если бы отводили латыни место среди романских языков или санскриту среди новоиндийских. Еще более удачным примером может служить старославянский язык, с одной стороны продолжающий южнославянскую языковую традицию, а с другой стороны, сохраняющий такие архаические черты наддиалектного характера, которые ставят его в особое положение по отношению ко всем славянским языкам. Эти черты позволяют считать старославянский таким языковым состоянием, отличием которого от праславянского с практической точки зрения можно пренебречь.

Равным образом и язык крито-микенских надписей, с одной стороны, несомненно, принадлежит к той ветви древнегреческих диалектов, к которой восходят аркадский, кипрский и памфилийский диалекты, а также ахейский субстрат в дорийских наречиях Пелопоннеса [123] и Крита. С другой стороны, он обладает такими архаическими особенностями, в свете которых не представляется допустимым ставить его на одну плоскость с диалектами или диалектными группами классического древнегреческого языка.

9.3. Вопрос о диалектной принадлежности микенского может быть также поставлен и в плане соотнесения микенских данных с фактами других греческих диалектов. Так как для интерпретации микенских текстов постоянно приходится находить соответствия их формам в диалектах классического периода, то с неизбежностью встает вопрос, на какой диалект следует ориентироваться как на основной источник отождествлений? При этом мы отвлекаемся оттого, объясняется ли близость какого-либо диалекта классического периода языку крито-микенских надписей архаичностью первого, генетическим родством или тем и другим.

Остановимся кратко на основных схождениях языка крито-микенских надписей с диалектами и диалектными группами классического периода.

Черты, сближающие микенский с додорийскими (восточными) диалектами:

1. Ассибиляция ti > si (в дорийских сохраняется τι).

2. Будущее время на -sō (в дорийском на -σεω). Ср. мик. do-so = doso. ион. δώσω, но дор. δοσέω. Ср. еще мик. de-me-o-te = demehontes, part. fut. activi; класс. δέμω 'строить, сооружать'.

3. o-te = hote, ср. ион. и арк. υτε, эол. οτα, но дор. οκα.

Черты, общие с аркадо-кипрским и эолийским диалектами:

1. Частичное отражение и.-е. r как ro или or. Например: qe-to-ro = q^uetro-, ср. арк. τέτορτος, фесс. πέτρο-, но ион. и дор. τέτρα-.

2. Начальная группа pt- в словах πτόλεμος и πτόλις косвенно засвидетельствована в микенских собственных именах po-to-ri-jo = Ptoliōn, e-u-ru-po-to-re-mo-jo = Euru-ptolemoio, po-to-re-ma-ta = Ptolemātās.

3. Предлог а-ри = ари, в арк., кипр., фесс., лесб. απύ, ср. ион.-атт. и дор. από.

4. Предлог pe-da = peda, в арк. лесб., беот. πεδά. Впрочем в микенском засвидетельствован и альтернативный предлог me-ta = meta, ср. ион.-атт. μετά.

9.2.3. Черты, общие с аркадо-кипрским диалектом:

1. Окончание среднего залога -to = -toi (e-u-ke-to = eukhetoi, εύχεται), соответствующее аркадскому -τοι, кипрскому -τυι, в остальных диалектах -ται.

2. Местоимение pe-i = spheis, ср. арк. σφεις.

Черты, общие с ионийским диалектом:

1. Имя бога Посейдона po-se-da-o = Poseidāōn, в ион. Ποσειδέων, гом. Ποσειδάων, ср. арк. Ποσοιδαν, дор. Ποτειδάων.

2. Окончание -е-и = -eus в им. падеже ед. ч. основ на -ēw-, например: i-e-re-u = hiereus, ср. атт. ιερεύς, но арк. ιερής.

3. Предлог ku-su = ksun, ср. ион. ξύν, но σύν в большинстве других диалектов, в т.ч. в аркадо-кипрском.

4. Предлогу еп (e-ne-e-si — en-ehensi) соответствуют εν в большинстве диалектов, но в аркадо-кипрском засвидетельствовано ιν. [124]

Архаические особенности языка крито-микенских надписей, противопоставляющие его всем древнегреческим диалектам классического времени в целом.

1. Сохранение лабиовелярных фонем.

2. Сохранение фонемы j.

3. Двойственное число основ на -ā- с окончаниями -о = -ō и -а-е — -āe (?).

4. Окончание -e = -ei в дат. п. ед. ч. атематических основ.

5. Широкое употребление форм на -pi = -phi (-φι).

6. Сохранение основ на -т-.

7. Отсутствие соединительного гласного -о- перед суф. -pi = -phi и wen(t)s, ср. гомеровское δακρυ-ό-εις, κοτυληδονόφι.

8. Самостоятельный инструментальный падеж.

9. Беспредложное употребление дат.-местн. в локативной функции и инструментального в социативной как норма.

10. Отсутствие артикля.

11. Архаические формы предлогов po-si = posi, ср. арк.-кипр. πός, дор., фесс., ποτί, гом. προτί, ион., лесб. προς; o-pi = opi, ср. атт. επί.

12. Отсутствиетлагольного аугмента как норма.

13. Метатеза гласных в корне lewo-, ср. гомеровское λο(F)ε-, класс. λούω 'мыть'.

При этом следует отметить, что, если бы микенская графика точнее передавала фонологическую структуру древнегреческого языка, то, несомненно, всплыли бы на свет и другие архаические особенности микенского.

Особенно близок микенский диалект языку гомеровского эпоса, точнее его древнейшему слою. Выше уже отмечались различные особенности языка линейного письма В, имеющие соответствия в гомеровских поэмах: зияние (hiatus), окончание -οιο/-ου в род. п. ед. ч. тематических основ, отсутствие глагольного аугмента и др. В микенском обнаружено до сих пор 37 редких гомеровских слов. Эта близость языка крито-микенских надписей гомеровскому языку объясняется в первую очередь архаическим характером эпического языка. Представляется также вполне допустимым высказываемое некоторыми учеными предположение о генетическом родстве древнейшего слоя языка гомеровских поэм и микенского диалекта. При этом все же следует подчеркнуть, что даже древнейший слой эпического языка не может быть отождествлен с микенским диалектом. Для последнего часто является нормой то, что у Гомера уже идет на убыль, находится на стадии отмирания.

Огромное значение, еще по настоящему не оцененное, для истории греческого языка, греческой исторической лексикологии и диалектологии, равно как и для ареальной индоевропеистики, имеет обширное собрание архаической лексики в "Лексиконе" Гесихия Александрийского, составленном в V в. н.э. Как показывают уже проведенные исследования, значительное число микенских лексем находят соответствия с глоссами из словаря Гесихия. Тем самым для микенологии открывается новый источник пополнения свидетельств. [125]

* * *

В заключение остановимся кратко на основных итогах и достижениях лингвистического исследования памятников линейного письма В. К настоящему времени в силу делового характера надписей полнее всего исследованы звуковой строй и морфология имени, а также лексика их языка. Данные крито-микенских надписей в основном подтвердили фундаментальные положения исторический грамматики греческого языка, выдвинутые прежде. В ряде случаев они позволили глубже понять известные ранее явления. В частности, в настоящее время мы можем гораздо полнее представить процесс формирования падежной системы древнегреческого языка.

Исключительно ценным оказались данные крито-микенских надписей и для греческой этимологии. Многие греческие слова предстали в них в такой форме, которая не засвидетельствована ни в одном диалекте классического времени, но которая предполагалась на основании этимологического анализа: ξένος, ανθρωπος, μείων; в отношении же других стало ясно, что предлагавшиеся ранее этимологии неверны, либо подлежат уточнению. К таким словам можно отнести βασιλεύς, ενεκα, ''Ήρα, ηρως, θεός, δουλος, ξίφος, πας, παλαιός, πίθος.

Кроме упомянутых в начале М. Вентриса и Дж. Чэдуика, С.Я. Лурье, И.М. Тронского, К. Рюиха, Э. Вилборга, М. Дориа в изучении языковой стороны крито-микенских надписей большой вклад внесли М. Лежён, Ф. Бадер, А. Бартонек, В. Георгиев, О. Семереньи, А. Морпурго-Дэвис, В. Мерлинген, Э. Риш, В. Пизани, Л. Деруа, X. Гайс, А. Хойбек, М.Д. Петрушевский и другие исследователи.¹⁰⁶⁾ Ценнейшим подспорьем в работе микенолога является генеральный индекс линейного письма В, который составили Ж.П. Оливье, Л. Годар, Л. Зейдель и К. Сурвину (1973).

Изучение языка линейного письма В отнюдь не исчерпало себя ни в чисто внутреннем плане, ни в "прикладном". Ожидают решения важные проблемы фонологии, морфологии, морфосинтаксиса древнейшего письменного языка греков. Появление новых надписей, новых чтений табличек порой заставляет переосмысливать высказанные ранее положения, вносить коррективы в прежние теории и гипотезы.

Греческое языкознание продолжает привлекать микенологический материал для подтверждения разработанных ранее положений исторической грамматики, либо для их уточнения, дополнения, а в ряде случаев для выдвижения новых теорий. Несомненно, что микенология далеко еще не дала того, что она может дать для истории греческой диалектологии и для гомеровского вопроса.

Неоценимо значение языка крито-микенских надписей для общеиндоевропейского языкознания, а также для исследования древнейшей истории отдельных ветвей индоевропейских языков, в частности, для палеобалканистики.

Специального изучения заслуживает весь комплекс историко-культурных и языковых связей микенского и фригийского ареалов. [126] В словаре микенского и фригийского наблюдаются существенные схождения (лексические встречи). Эти схождения охватывают в первую очередь социальную терминологию, ср. мик. wa-na-ka, фриг. wanak, wanaktei (dat. sg.) 'царь, правитель', мик. ra-wa-ke-ta, фриг. lawag<e>taei (dat. sg) 'предводитель (вооруженного) народа'. В результате контактов Микен и Фригии происходил обмен в социальной и культурной сферах, о чем свидетельствуют приведенные выше заимствования из микенского во фригийский.

Общность лингвокультурной традиции Микен и Фригии обнаруживается и в облике древних культурных слов, например, в обозначении вина: ср. микенск. wo-no (греч. (F)οινος) 'вино', фриг. woines, nom.pl. 'вина'.

Ряд показательных соответствий выявляется и в морфологии микенской и фригийской языковых систем, в трактовке унаследованных от индоевропейского языкового состояния архетипов. В области именной системы это сходство в парадигме склонения, включая оформление падежных окончаний, ср. мик. we-to (греч. (F)ετος 'год', we-te-i-we-te-i 'год за годом', фриг. wetei '(в) год', dat. sg., мик. ma-te-re, dat. sg. 'матери', фриг. materej, dat. sg. 'матери' и др. В системе глагола речь идет о таких явлениях как отсутствие аугмента, совпадение окончаний у форм медия на -to, -toj во фригийском и архаическом греческом, окончаний причастий на -menos и др. Существенные сходства наблюдаются в системе местоимений, ср. микен. wo-jo 'его', 'принадлежащий ему', фриг. ow-ewi-n 'ei, sibi' < *sou-sue и др.

Кроме отмеченных выше чисто языковых микено-фригийских соответствий необходимо иметь в виду, что в общем культурно-историческом контексте почти одновременно возникли первые алфавитные системы письма во Фригии и в Греции.

В связи с интенсивно ведущимися исследованиями языка линейного письма А, других письменностей эгейского круга, а также догреческого субстрата в греческом языке появляется насущная необходимость сопоставить эти исследования с новейшими достижениями микенологии. [126]

Назад К оглавлению Дальше

¹⁾ Лурье С.Я. Язык и культура микенской Греции. М.; Л., 1957.

²⁾ Lurie S. Die Sprache der mykenischen Inschriften // Klio 42, 1964, S. 5-60.

³⁾ Тронский И.М. Вопросы языкового развития в античном обществе. Л., 1973.

⁴⁾ Гринбаум Н.С. Ранние формы литературного языка. Л., 1984.

⁵⁾ См.: Шарыпкин С.Я. Именное склонение языка крито-микенских надписей: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Л., 1972.

⁶⁾ Vilborg E. Tentative Grammar of Mycenaean Greek. Göteborg, 1960.

⁷⁾ Scherer A. Mykenisch // Thumb A. Handbuch der griechischen Dialekte, bearbeitet von A. Scherer. Heidelberg, 1959. Bd. 2. Anhang.

⁸⁾ Ventris M., Chadwick J. Documents in Mycenaean Greek. Cambridge, 1956.

⁹⁾ Ruigh C.J. Etudes du grec mycénien. Amsterdam, 1957.

¹⁰⁾ Doria M, Awiamento allo studio del miceneo. Roma, 1965.

¹¹⁾ Hooker J.T. Linear B. An introduction. XII, 204.

¹²⁾ По вопросу происхождения линейного письма В см.: Heubeck A. L’Origine della lineare В // SMEA, F. XXIII 1982. Р. 195-207.

¹³⁾ Некоторые исследователи выделяют из состава идеограмм в особый, четвертый вид знаков обозначения мер и весов, см., например; Hooker. J.T. Op. cit. Р. 37.

^*) Индексы PY, MY и KN обозначают соответственно Пилос, Микены и Кносс.

¹⁴⁾ Другие примеры см.: Чэдвик Дж. Дешифровка линейного письма В. С. 155, 185-186, 197.

¹⁵⁾ О кипрском слоговом письме см.: Лурье С.Я. Язык и культура Микенской Греции. С. 27-29; Thumb A. Handbuch der griechischen Dialekte, Heidelberg, 1909. S. 286-288; Masson O. Les inscriptions chypriotes syllabiques. P. 1961.

¹⁶⁾ Лурье С.Я. Язык и культура микенской Греции. С. 50.

¹⁷⁾ Lejeune М. Mémoires de philologie mycénienne, 1 série, 1958. С. 327-328. Типологически такое явление наблюдается в современных албанских диалектах.

¹⁸⁾ См.: Гамкрелидзе Т.В. К вопросу о системе смычных и фрикативных "минойского" языка по показаниям греческой линейной письменности класса В // ВЯ. 1988. N 1. С. 66-68.

¹⁹⁾ Подробнее см.: Тронский И.М. Слоговая структура древнегреческого языка и греческое слоговое письмо // Древний Мир. Академику Струве В.В. М., 1962. С. 620-626.

²⁰⁾ Такое предположение впервые высказал Л.Р. Палмер, см.: Palmer L.R. Mycenaeans and Minoans. Р. 59; см. также: Lejeune M. Contexteet interprétation // Mémoires... T. III. P. 41-53.

²¹⁾ См.: Lejeune M. Doublets et complexes // Mémoires... T. III. P. 91-104; Idem. Les syllabogrammes taz₂ et two // Memoires... T. II. P. 327.

²²⁾ Подробнее см.: Лурье С.Я. Язык и культура микенской Греции. С. 56-57; Szemerényi О. The consonant alternation pt/p in early Greek // Colloquium Mycenaeum. P. 323-340.

²³⁾ С.Я. Лурье транслитерировал эти знаки как са, се, со, что в принципе правильно, т. к. соответствует принятой в микенологии условности представлять микенские силлабограммы, передающие консонанты, буквами, обозначающими глухие согласные. Однако такой способ транслитерации никто не принял.

²⁴⁾ Для тех, кто желает подробнее ознакомиться с этой интереснейшей проблемой и, возможно, попробовать найти ее решение, рекомендуем следующие работы: Лурье С.Я. Язык и культура микенской Греции, с. 53-56; Bartoněk A. The phonic evaluation of the S-and Z- signs in Mycenaean // Sbornik praci filosofické fakulty Brnenské University. Ε 9. 1963. S. 89-102; Risch E. Les consonnes palatalisées dans le grec du l-er millénaire // Colloquium Mycenaeum. P. 267-282; Petruševski M.D. Révision de la translittération des syllabogrammes *17 (za), *20 (zo), *74 (ze) et *79 (zu?) // Colloquium Mycenaeum. P. 259-265.

²⁵⁾ Heubeck A. The sign-doublets ro₂, ra₂, ta₂. // Colloquium Mycenaeum. P. 239-257.

²⁶⁾ Ruijgh C.J. Études du grec mycénien. Р. 24.

²⁷⁾ Lejeune M. Essais de philologie mycénienne. X. Les diphtongues en -i à Pylos // Revue de philologie. 39. f. 1. 1965. Р. 25-27.

²⁸⁾ Подробнее см.: Palmer L.R. Interpretation of Mycenaean Greek lexts. P. 39, 442.

²⁹⁾ См.: Chadwick J. Mycenaean wine and the etymology of γλυκύς // Minos, 9. 1966. P. 192-197.

³⁰⁾ См.: Palmer L.R. Mycenaeans and Minoans. London, 1961. P. 120.

³¹⁾ См.: Ventris М., Chadwick J. Evidence for Greek dialect in the Mycenaean archives // Journal of Hellenic studies, 73, 1953. P. 84-104.

³²⁾ Merlingen W. Bemerkungen zur Sprache von Linear B. Wien, 1954.

³³⁾ Лурье С.Я. Язык и культура микенской Греции. С. 27-69; Luria S. Die Sprache der mykenischen Inschriften. S. 5-38.

³⁴⁾ Георгиев В. Нынешнее состояние толкования крито-микенских надписей. София. 1954.

³⁵⁾ Hooker J. Introduction... P. 35.

³⁶⁾ В бумажной книге отсутствуют и знак сноски, и ее текст — HF.

³⁷⁾ Тронский И.М. Слоговая структура древнегреческого языка и греческое слоговое письмо // Древний мир. Академику Струве В.В. М., 1962. С. 620-626.

³⁸⁾ Bartoněk A. Monophonemic diphthongs in Mycenaean // Minos, 8. 1963. Р. 51-61.

³⁹⁾ Doria M. Les graphies mycéniennes pour s+occlusive de mot et de syllabe // Studia Mycenaea. P. 59-64.

⁴⁰⁾ См.: Chadwick J. Twenty-seven years of Linear В // Proceedings of the VIIth Congress of the International Federation of the Societies of Classical studies. Budapest. 1984.

⁴¹⁾ См. раздел об атематическом склонении.

⁴²⁾ Bartoněk A. Outline of phonemic system in Mycenaean Greek // Sborník praci filosoficke fakulty Brnenske University. A. 12. 1964. P. 195-209.

⁴³⁾ Luria S. Die Sprache der mykenischen Inschriften. S. 5-10.

⁴⁴⁾ См., например: Palmer L.R. Mycenaeans and Minoans. P. 59; Lejcune M. Contexte et interprétation. Mémoires. T. III. P. 41-53.

^*1) Скобка не закрыта в книге. HF.

^*2) Скобка не закрыта в книге. HF.

⁴⁵⁾ Lejeune М. Restauration analogique de la sifflante intervocalique // Mémoires... . T. III. P. 157-162.

⁴⁶⁾ Подробнее см. ниже в разделе о тематических основах.

⁴⁷⁾ Lejeune М. Notes de morphologie mycénienne // BSL. 60. 1965. P. 1-5.

⁴⁸⁾ Lejeune M. Restauration analogique... // Memoires... T. III. P. 157.

⁴⁹⁾ Дифтонгоидным характером сильноначальных -п, -r, -l объясняет их пропуск на письме С.Я. Лурье, см.: Luria S. Die Sprache der mykenischen Inschriften... S. 20-21.

⁵⁰⁾ Открытие лабиовелярных в микенском греческом языке, имеющее огромное значение для индоевропеистики, принадлежит М. Вентрису и Дж. Чедуику, см. Evidence for Greek dialect... Из последних работ рекомендуем: Тодорович М. М. Индоевропейските лабиовелари во микенскиот грчки диiалект // Żiva antika. 1984. G. 34. Sv. 1-2. S. 73-78 (резюме на фр. языке).

⁵¹⁾ Сочетание kw в греческом языке претерпело те же изменения, что и q^u, ср. ιππος > *ekwo-.

⁵²⁾ Vilborg E. Tentative grammar of Mycenaean Greek. P. 32, 46.

⁵³⁾ Русаков А.Ю. Судьба и.-е. *у- в греческом // Лингвистические исследования, 1983. Функциональный анализ языковых единиц. М., 1983. С. 165.

⁵⁴⁾ Вопрос о фонетической реализации этой фонемы (билабиальная или лабиодентальная?) остается открытым.

⁵⁵⁾ См.: Morpurgo A. L'esito delle nasali sonanti in miceneo // Rendiconti della classe di scienze morali, storiche e filologiche dell' Accademia dei Lincei. 15. 1960. P. 331-336.

⁵⁶⁾ Подробнее см.: Лурье С.Я. Язык и культура микенской Греции. С. 72-75; Hester D.A. The i/e alternation in Mycenaean Greek // Minos. 6. 1958. P. 24-35; о палеобалканском влиянии на фонетику микенского греческого см.: Откупщиков Ю. Палеобалканские элементы в микенской фонетике // Concilium "Eirene" XVI, 16th International Eirene Conference. Vol. 3. P. 145-150.

⁵⁷⁾ См.: Ventris M., Chadwick J. Evidence for Greek dialect... P. 96; Лурье С. Я. Язык и культура... С. 84; Luria S. Die Sprache der mykenischen Inschriftcn. S. 37-38.

⁵⁸⁾ См.: Lejeune M. Observations sur le nombre duel // Mémoires. Т. II. P. 47. Slings S.R. Mycenian data for an autonomos dual // Proceedings of the VIIth Congress... Bd. 1984.

⁵⁹⁾ Честь открытия инструменталиса в микенском принадлежит Мерлингену, см.: Merlingen W. Bemerkungen zur Sprache von Linear B. Wien, 1954. S. 27.

⁶⁰⁾ См. по этому поводу: Шарыпкин С.Я. К вопросу об инструментальном падеже в языке крито-микенских надписей // Лингвистические исследования 1978. М., 1978. С. 221-230.

⁶¹⁾ См., например: Brugmann К. Griechische Grammatik, München, 1900. S. 375-376.

⁶²⁾ См.: Георгиев В. И. Оcновни проблеми на славянската диахронна морфология. C. 179-180.

⁶³⁾ См.: Ventris J., Chadwick J. Documenls... P. 85; Шарыпкин С.Я. Синкретизм греческого датива... С. 207-208; Morpurgo А. Il genitivo miceneo e il sincretismo dei casi; Шарыпкин С.Я. К особенностям синтаксиса датива в аркадо-кипрском диалекте. С. 65-66.

⁶⁴⁾ См.: Merlingen W. Bemerkungen zur Sprache von Linear B. Wien, 1954. S. 27; Venlris J., Chadwick J. Documents... P. 85.

⁶⁵⁾ См. по этому поводу: Kuryłowicz J. The inflectional categories of Indo-European. P. 190.

⁶⁶⁾ Merlingen W. Pylos. Sb 1314 // Die Sprache. 1958. N 4.

⁶⁷⁾ Подробнее см.: Mühlenstein Η. Interprétations des mots mycéniens // Atti del 2° colloquio internazionale di studi minoico-micenei. Pavia, 1958; Morpurgo A. Il genitivo miceno e il sincretismo dei casi // Rendiconti della classe di scienze morali, storiche e fílologiche dell' Accademia dei Lincei. 1960. N 15.

⁶⁸⁾ Merlingen W. Bemerkungen zur Sprache von Linear B. Wien, 1954.

⁶⁹⁾ Galavotti C. Quelques remarques de morphologie // Proceedings of the Cambridge colloquium on Mycenaean sludies. Cambridge, 1966. P. 180-190.

⁷⁰⁾ Doria M. Strumentali, ablativi e dativi in micenco // Atti e memorie del 1° congresso... P. 764-780.

⁷¹⁾ Ruijgh C.J. Etudes du grec mycénien. Amsterdam, 1964. P. 76-78.

⁷²⁾ См. по этому поводу: Шарыпкин С. Я. К вопросу о творительном падеже в языке крито-микенских надписей // Лингвистические исследования. 1978. М., 1978. С. 221-229; Lejeune М. L’instrumental pluriel thématique//Mémoires.... ΙΙΙ-ème série. Р. 255-266.

⁷³⁾ Илиевски П.Х. Аблативот, инструменталот и локативот во наjстарите грчки текстови. Скопjе, 1961; Ilievski P.Hr. A peculiarity of the Arcado-Cyprian dative // Linguistique balcanique. 1963. T. 6; Илиевски П.Х. Инструменталот и неговите функции во микенскиот грчки // Прилози. Макед. акад. на науките и уметностите. Од-ние за лингвистика и литературна наука. 1981. Т. 6. N 1. С. 23-51 (рез. на англ. яз.).

⁷⁴⁾ Убедительной критике была подвергнута гипотеза П.Х. Илиевского в работах А. Морпурго-Дэвис, см.; Morpurgo-Davies А. Ап instrumental-ablative in Mycenaean? // Proceedings of the Cambridge colloquium on Mycenaean studies, Cambridge, 1966; см. также: Шарыпкин С.Я. К особенностям синтаксиса датива в аркадо-кипрском диалекте // Iноземна фiлологiя. Львов, 1984. Вып. 74; Moreschini-Quattordio А. Il sincretismo dei casi in miceneo e in arcado-cipriota // Studi e saggi linguistici. Pisa. XI. 1971. P. 69-88.

⁷⁵⁾ Morpurgo-Davies А. An instrumental-ablative in Mycenaean // Proceedings of the Cambridge Colloquium on Mycenaean studies. Cambridge, 1966; см. также: Шарыпкин С.Я. К особенностям синтаксиса датива в аркадо-кипрском диалекте.

⁷⁶⁾ См.: Morpurgo-Davies А. Ор. cit. См. также: Luraghi S. Note sul sistema preposizionale dell' arcado-cipriota // Aevum. 1. 1984. P. 13-19.

⁷⁷⁾ См. в особенности: Ilievski P.Hr. II sincretismo dei casi in miceneo. E sincretizzato lo strumentale con il dativo? // Studi micenei ed egeo-anatolici. XII, Roma. 1970. P. 88-116.

⁷⁸⁾ Luria S. Die Sprache der mykenischen Inschriften. S. 39-42; Ruipérez M.S. Le génitif singutier thématique en mycénien et en grec du premier millénaire // Colloquium mycenaeum. P. 283-293; Lejeune M. Le génitif síngulier thématique // Mémoires... III-ème série. P. 11-17.

⁷⁹⁾ Merlingen W. Bemerkungen zur Sprache von linear B. Wien, 1954. S. 27.

⁸⁰⁾ См.: Lejeune M. Le duel des thèmes en -ā // Mémoires... III. P. 277-283.

⁸¹⁾ См.: Bartoněk A. The consonantal declension in Mycenaean // Proceedings of the VII-th Congress of the International federation of the societies of classical studies. 2. Bd., 1984. P. 491-499.

⁸²⁾ См.: Шарыпкин С.Я. Синкретизм греческого датива в свете древнейших греческих надписей; Santiago R.A. Mycenaean locatives in... e.-u. // Minos, Salamanca, 1975, f. 1-2 P. 110-122.

⁸³⁾ Lejeune M. Essais de philologie mycénienne. XI. L'instrumental pluriel thematique. P. 226.

⁸⁴⁾ Тронский И.М. К вопросу об окончаниях инструменталя в древнегреческом языке // Iноземна фiлологiя. 28. Львов, 1972. С. 19-21.

⁸⁵⁾ Risch E. L'accusatif pluriel des thèmes consonantiques en mycénien // Bulletin de la société linguistique de Paris. T. 53. 1957—1958. P. 96-102.

⁸⁶⁾ По поводу написания слова wa-na-ka в косвенных падежах см. выше в разделе о графической системе, а также: Panagl О. Eine "Interferenz" von nominaler Stammbildung u. Linear B. Schrift (wanaka) // Kadmos. 1971. Bd. 10. H. 2. S. 125-134.

⁸⁷⁾ См. по этому поводу: Lejeune M. Essais de philologie mycénienne. XII. Les neutres en -āς // Mémoires... III. 269-274.

⁸⁸⁾ Лурье С.Я. Язык и культура микенской Греции. С. 147.

⁸⁹⁾ См.: Pinault G. La place du verbe en mycénien: résultats et problèmes // Actes de la session linguistique de Bourg-St-Maurice 1976. Publication du conseil scientifique de la Sorbonne Nouvelle 1977.

⁹⁰⁾ Vilborg E. Tentative grammar of Mycenaean Greek. P. 105.

⁹¹⁾ Иванов В.В. Отражение правил индоевропейской синтаксической акцентуации в микенском греческом // Balcanica. Лингвистические исследования. М., 1979. С. 39-55; Bader F. La subordination en mycénien // Colloquium Mycenaeum. P. 295-312.

⁹²⁾ Panagl O. Textual features in the Linear В tablets // Colloqium Mycenaeum. P. 313-322.

⁹³⁾ Окончание дат.-мест. п. мн. ч. -oihi восходит к -*oisi, см. соответствующий раздел морфологии. (Ссылка на сноску 93 повторена в книге. HF).

⁹⁴⁾ Местоимение jo- допускает и другие толкования; см. раздел о местоимениях.

⁹⁵⁾ Противоположная точка зрения, усматривающая здесь особенность микенского диалекта, разделяется многими микенологами, см.: Luria S. Die Sprache der mykenischen Inschriften. C. 55; Казанский Н.Н. Очерк микенской грамматики // Предметно-понятийный словарь греческого языка. С. 58.

⁹⁶⁾ Микенская форма соответствует прилагательному ανωφελής 'непригодный'.

⁹⁷⁾ Подробнее см.: Шарыпкин С.Я. Именительный-винительный падеж двойственного числа 1-го склонения в языке крито-микенских надписей // Iноземна фiлологiя. Львов, 1968. Вып. 17. С. 9-10.

⁹⁸⁾ Иванов В.В. Отражение правил индоевропейской синтаксической акцентуации в микенском греческом // Balcanica. Лингвистические исследования. М., 1979. С. 39-55.

⁹⁹⁾ См.: Vilborg E. A tentative grammar... § 63; Казанский Н.Н. Указ. соч. С. 59.

¹⁰⁰⁾ С.Я. Лурье понимает -mi как вин. п. от местоимения 1 л. ед. ч. *μι = με.

¹⁰¹⁾ Гринбаум Н.С. Крито-микенские тексты и древнегреческие диалекты // ВЯ. 1959. N 6. С. 78—86; Он же: Язык крито-микенских текстов и древнегреческие диалекты // Ранние формы литературного языка (древнегреческий). Л., 1984. С. 17-35.

¹⁰²⁾ Тронский И.М. Вопросы языкового развития в античном обществе. Л., 1971. С. 99-102.

¹⁰³⁾ Dialectal classification of Mycenaean in the opinion of various scholars // Studia Mycenaea. Brno. 1968. P. 155-210.

¹⁰⁴⁾ Краткая характеристика основных особенностей древнегреческих диалектов, а также образцы текстов на этих диалектах, включая микенский содержатся в недавно опубликованном пособии Н.Н. Казанского: Казанский Н.Н. Диалекты древнегреческого языка. Л., 1983.

¹⁰⁵⁾ Bartonek A. Greek dialectology after the decipherment of linear B. // Studia Mycenaea. P. 37-51.

¹⁰⁶⁾ См. Библиографию.

Назад К оглавлению Дальше