Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Советская историческая наука, вооруженная великой теорией марксизма-ленинизма, при исследовании античности уделяет также значительное внимание разработке проблем эллинистической истории как одного из важных этапов истории древнего мира. Изучение эллинистического периода советскими учеными тем более важно, что буржуазная историография, искажая историю, пытается доказать «незыблемость» и «извечность» капитализма, причем ищет капиталистических отношений во всей древней истории и, в частности, в экономике эллинистической эпохи.

Решительно борясь против ложных буржуазных теорий о сущности эллинизма, советские историки обратили свое внимание прежде всего на экономическое развитие эллинистических стран, на уровень развития производительных сил эпохи эллинизма. В изучении этого вопроса советская наука достигла значительных успехов. Академики С.А. Жебелев и В.В. Струве в своих работах по истории эллинизма уделяли особое внимание экономике эллинизма. Принципиальные вопросы экономической и политической истории эллинизма освещены в последней работе профессора А.Б. Рановича, который много работал над основными вопросами истории эллинизма («Основные проблемы истории эллинизма», журн. «Вестник древней истории», № 1, 1949 г.).

Основываясь на результатах глубокого изучения экономических основ эллинистического общества в свете марксистско-ленинской теории, приняв во внимание письменные источники и памятники материальной культуры III—I веков до н.э., советские историки создали марксистскую концепцию эллинистической истории, ставшую важнейшим оружием в борьбе с реакционной буржуазной историографией. [5]

Английский историк Тарн принадлежит к числу известных специалистов по истории эллинизма. Его книга «Эллинистическая цивилизация» написана на основании последних данных, взятых из большого количества источников и специальных исследований по отдельным проблемам эллинизма. Особенно удались Тарну главы об эллинистической культуре (гл. VIII-X).¹⁾ По свежести материала книга Тарна выгодно отличается от вышедших ранее буржуазных работ по эпохе эллинизма. Оригинальные работы русских ученых В.Г. Васильевского и Ф.Ф. Соколова, а также более поздние труды М.М. Хвостова — «История восточной торговли греко-римского Египта» (1907 г.) и «Текстильная промышленность в греко-римском Египте» (1914 г.), которые в свое время были выдающимися трудами в мировой научной литературе и стояли значительно выше многих сочинений современных им западных историков, в настоящее время хотя и не утеряли своего значения, но в большой мере устарели и носят слишком специальный характер. Известная в свое время книга немецкого ученого Дройзена «История эллинизма» (русский перевод 1890—1893 гг.) также устарела но своему материалу в сравнении с книгой Тарна.

В отличие от других буржуазных историков, особенно современных, фальсифицирующих события прошлого в угоду своим реакционным концепциям, Тарн приводит факты, почти не пытаясь их объяснять. В современных условиях полнейшего краха буржуазной исторической науки эту черту Тарна можно считать почти достоинством. Это вовсе не значит, что у Тарна нет своей концепции, она у него есть и довольно часто мешает ему видеть факты в их объективном свете. Тарн, как и подавляющее большинство буржуазных ученых, находится под влиянием модернизаторской тенденции. В нескольких местах книги он употребляет термин «капитал» (гл. V, стр. 173, гл. III, стр. 120 и др.) или говорит о том, что «Западная Азия уже перешла от натурального хозяйства к денежному», причем это наивно аргументируется тем, что Ахемениды накопили [6] огромные сокровища (гл. IV, стр. 140). Тарн некритически употребляет понятие «национального государства» (гл. II, стр. 63, 66, 74), «национального чувства» (гл. II, стр. 73), «национальной армии» (гл. II, стр. 75). Он говорит о феодализме на Востоке в доэллинистические времена и борьбе с феодальным землевладением эллинистических монархов (гл. IV, стр. 137), что связано с допущением крепостнических отношений типа феодального крепостничества (подробнее об этом ниже). Тарн считает также, что в Римской империи существовали «настоящие профессиональные союзы» (гл. II, стр. 102 и 126) и т.д.

Однако эта модернизация у Тарна отличается от реакционного модернизма в духе Ростовцева или Карштедта. В своей книге Тарн в основном стоит на прогрессивных позициях, и это позволяет ему высказывать ряд верных суждений. При всех своих модернизаторских пороках он старается не потерять реальную основу описываемой эпохи. Так, признавая известные элементы «сходства» между эпохой эллинизма и капитализмом, Тарн подчеркивает, что между этими эпохами «имеется радикальная и решающая разница», что, в отличие от капиталистического общества, эллинизм представлял собой «мир, лишенный машин и полный рабов. Особенно важен последний факт. Для того чтобы видеть эллинистическое общество в его подлинном облике, никогда не следует терять из виду его рабской основы» (гл. I, стр. 22). Тарн дает верную оценку «революции» Агиса IV и Клеомена III: «Ни один из этих царей, — пишет Тарн, — не затронул вопроса об илотах, потому что оба они, далеко не будучи революционерами, думали, что возрождают древнюю Спарту Ликурга. Но греки считали, что Клеомен выполняет революционную программу, и в последующей войне с Ахейским союзом он имел в каждом городе на своей стороне бедноту» (гл. III, стр. 128). Несколько ниже Тарн справедливо замечает, что «каждая греческая революция, за исключением, быть может, пергамской, производит впечатление беспочвенной, так как в ней не участвуют рабы» (там же).

Многие суждения автора проникнуты сочувствием к угнетенным: «Птолемеи… не смогли построить прочное и мощное государство, основанное на эксплоатации народа: как только прекратился наплыв греков, их военная мощь [7] пала» (гл. V, стр. 187). Тарн с сочувствием говорит о тяжелом положении египетских крестьян и ремесленников (гл. V, стр. 184), о нечеловеческих условиях работы в рудниках («рудное дело было позорнейшим пятном на теле эллинизма» — гл. VII, стр. 229), о «постыдной торговле» рабами на о. Делосе (гл. VII, стр. 240) и т.д.

Но Тарн неспособен преодолеть свою буржуазную ограниченность. Признавая рабовладельческую основу эпохи эллинизма, автор в то же время не делает отсюда никаких выводов. Этот порок методологии Тарна особенно бросается в глаза в трактовке такой решающей проблемы исторического процесса, как проблема классовой борьбы. Признавая наличие противоречий между рабами и рабовладельцами, он в то же время старается завуалировать классовую борьбу между ними. Так, он рисует идиллическую картину общественных отношений на о. Родосе, где правящие фамилии «выполняли свой долг по отношению к бедным… Родос никогда не знал внутренних смут и мог, в случае крайней необходимости, спокойно вооружить своих рабов» (гл. IV, стр. 165). Только буржуазно-идеалистическими представлениями Тарна можно объяснить его утверждение, что смягчение рабства объясняется ростом гуманности, влиянием стоицизма и дельфийского оракула (гл. III, стр. 111); сам автор, впрочем, тут же добавляет: «этому движению содействовало соображение чисто земного характера, что дешевый свободный труд делает невыгодным рабское производство» (там же).

Тарн безнадежно путает, когда пытается дать общее определение эллинизма как определенной исторической эпохи. В самом начале своей книги он утверждает, что «эллинизм» — только «условная этикетка» для цивилизации трех веков, в течение которых греческая культура распространялась далеко за пределы своей родины; никакое общее определение не может полностью охватить этот процесс» (гл. I, стр. 20). Таким образом Тарн отказывается дать общее определение эллинизма. Эллинизм, утверждает он, только «условная этикетка», это период распространения греческой культуры за пределами Эгейского бассейна. Следовательно, у эллинистического периода нет никакого единого внутреннего содержания. С другой стороны, несколькими строками ниже он вынужден заявить: [8]

«Однако во многих отношениях эллинистический период образует связное целое, и мы кратко рассмотрим его в этом аспекте».

Научное определение эллинизма может быть дано только с позиций единственно передовой марксистско-ленинской исторической науки. Эллинизм — не только исторический период, охватывающий около трех столетий, с конца IV до конца I века до н.э.; это не только эпоха распространения эллинской культуры далеко на восток и на запад: эллинизм — это, прежде всего, определенная стадия развития рабовладельческой социально-экономической формации. Как установлено советской исторической наукой, рабовладельческая формация проходит в своем развитии четыре этапа: древневосточный, греческий, эллинистический и римский. Каждый этап характеризуется не только определенными хронологическими и территориальными рамками, но и представляет известный шаг вперед в развитии рабовладельческого способа производства. Если древневосточную стадию можно определить как примитивно-рабовладельческую, то римская стадия характеризуется наиболее полным развитием рабства, охватывающим всю экономику Средиземноморья в римскую эпоху. Каждому этапу рабовладельческого способа производства соответствуют свои особенности политической надстройки — особенности, которые определяются, прежде всего, внутренним развитием самого способа производства, а также и всем своеобразием социально-исторической среды. В то время как для древнего Востока и для эллинизма ведущей формой государственного устройства являлась централизованная деспотическая монархия, в классической Греции преобладал город-государство, полис.

Если с этой точки зрения мы подойдем к эллинистическому периоду, то он оказывается третьей фазой в истории рабовладельческой формации. Его особенности определяются, прежде всего, историческими предпосылками. О них Тарн почти ничего не говорит, и это является существенным пороком всей буржуазной историографии.

Предпосылки эллинизма нужно искать как в классической Греции, так и на Востоке, в персидской державе Ахеменидов. И тут и там главной предпосылкой был рост [9] производительных сил, поэтому переход к этой новой стадии рабовладельческой формации был прогрессивным и, как указывает Ф. Энгельс, этот «процесс повторяется на высшей ступени».²⁾

В эгейском мире переход к эллинизму диктовался, в основном, дальнейшим развитием рабовладельческого ремесла и торговли. Это, с одной стороны, вызывало противоречие между узкими рамками полисов, их дробностью, узостью самого Эгейского бассейна и ростом производительных сил. Ведь производительные силы требовали более широкой государственной формы, чем полис, и более широкого рынка, чем существующий, зажатый в северо-восточном углу Средиземного моря. С другой стороны, развитие рабства и разорение мелких свободных производителей в IV веке обостряли классовые противоречия и приводили к ряду острых социальных конфликтов, требовавших своего разрешения.

Такова была обстановка, сложившаяся на Балканском полуострове в IV веке. Она привела к длительным военным столкновениям между греческими полисами, к развитию наемничества, к разложению античной демократии и поискам новых государственных форм, к попыткам вырваться военным путем за узкие рамки эгейского рынка. Все это завершилось во второй половине IV века македонским завоеванием Греции и организацией военно-колонизационного похода на Восток Александром Македонским,

В Персии, насколько можно судить по нашим скудным источникам, IV век также был ознаменован глубоким политическим кризисом, Мы, к сожалению, не имеем полных данных, чтобы говорить о росте производительных сил на Востоке в эту эпоху. Однако кое-какие отрывочные данные, например о проникновении в Грецию в IV веке некоторых предметов торговли с Востока, говорят о развитии восточного ремесла и торговли. Налицо, во всяком случае, был кризис политический. Персидская «мировая» держава, когда-то объединявшая все восточное Средиземноморье и игравшая в качестве такого объединителя, бесспорно, прогрессивную роль, в IV веке быстро клонилась к упадку. Ослабление [10] центральной власти, борьба придворных клик, превращение сатрапов в самостоятельных государей, восстания покоренных народов, уменьшение восточных контингентов в армии и огромное увеличение количества наемников-греков — все это были грозные симптомы надвигающегося краха. Попытка оздоровить Персию созданием новой формы эллинизированной монархии, предпринятая Киром Младшим, потерпела неудачу. Но, во всяком случае, процесс эллинизации западных частей Персии начался задолго до Александра и облегчил ему проникновение на Восток.

Сложность эллинизма кроется как раз в его двойственности, в том, что у него два корня — греческий и восточный. Сложность его в том, что он образовался путем военно-колонизационной экспансии греков и Македонии на Восток, в том, что эта экспансия в огромной степени активизировала социально-экономические и политические процессы, происходившие в Персии, и привела к переходу примитивно-рабовладельческой стадии к стадии более высокой.

Здесь мы подходим к центральному и самому трудному вопросу: действительно ли эллинистический период представлял более высокий этап рабовладельческой формации не только по сравнению с древним Востоком, но и по сравнению с классической Грецией?

Если верить Тарну, на этот вопрос придется дать отрицательный ответ. В описании Египта, самого типичного, быть может, эллинистического государства, мы читаем у него: «За исключением рудников, в Египте не было рабства, если не считать домашних рабов в греческих домах: труд местного населения был слишком дешев и слишком детально контролировался, чтобы рабство имело хозяйственный смысл» (гл. V, стр. 184). Так ли это? Исследования советских ученых показали, что в птолемеевском Египте даже в сельском хозяйстве количество рабов было достаточно велико,³⁾ не говоря уже о городском ремесле. В Александрии было огромное рабское население, занятое не только в домашнем хозяйстве. Однако центр тяжести вопроса лежит не в этом. [11]

Эллинизм унаследовал от примитивно-рабовладельческого общества древнего Востока своеобразные формы зависимости, которые Тарн часто называет крепостническими, отождествляя их с феодальными. Советская историческая наука со всей убедительностью показала, что говорить о феодализме на древнем Востоке нет никаких оснований.⁴⁾ Так называемое «крепостничество» на Востоке было не чем иным, как особой формой примитивного рабства, которую можно сблизить со спартанской илотией, фессалийской пенестией и другими аналогичными формами зависимости в отсталых районах классической Греции. На Востоке, особенно в мощных централизованных монархиях Египта, Вавилонии и Ассирии, в течение веков развивалась государственная собственность на землю, что привело к закабалению государством и его представителями — храмами, крупными чиновниками — непосредственных производителей, к превращению их в государственных рабов. Завоевание Востока греками и македонянами усилило эти тенденции, которые распространились на многие отрасли ремесла и торговли.

Такое усиление было вполне понятно. С одной стороны, завоеватели и их правящая верхушка — Птолемеи, Селевкиды, Атталиды и др., — чувствуя непрочность своей социально-экономической базы, стремились укрепить ее, проводя последовательную систему государственных («царских») монополий, зародыши которой они уже застали на Востоке. С другой стороны, общий рост производительных сил, развитие торговли и денежного хозяйства неизбежно должны были стимулировать и укреплять те же «монополистические» тенденции.

Правда, иногда мы можем констатировать некоторое ослабление «крепостнических» отношений в эпоху эллинизма. В монархии Селевкидов это было связано с интенсивным развитием городов. Царские «крепостные», оказавшись на городской земле, повидимому, получали освобождение. Зато каждое образование нового полиса означало увеличение количества рабов, занятых в ремесле и домашнем хозяйстве. В Египте при первых Птолемеях [12] существовала система «добровольной» аренды крестьянами царской земли. Правда, и тогда эта добровольность была чрезвычайно условной: непосильное бремя налогов, принудительные поставки и трудовая повинность уже в III веке фактически превращали «свободных арендаторов» в государственных рабов. Положение их делается еще хуже, когда прогрессирующее разорение крестьянства заставляет Птолемеев во II веке перейти к принудительной аренде.

Что же касается других эллинистических территорий — Балканского полуострова и Малой Азии, — то здесь можно констатировать несомненный рост рабского производства. Относительно Малой Азии сам Тарн говорит, что экономическая система Атталидов характеризуется усиленным применением рабского труда. «Все цари и города пользовались рабским трудом в рудниках. Но если в Египте монопольные мастерские обслуживались полукрепостными, — царские предприятия в Пергаме, вырабатывавшие пергамент, ткани и знаменитую «парчу Атталидов», затканную золотыми нитями, применяли труд массы рабов, преимущественно рабынь, под надзором «главного надзирателя царских мастерских» (гл. IV, стр. 158).

В Греции рост вольноотпущенничества как будто говорит об уменьшении количества рабов. Однако не нужно забывать, что случаи отпуска рабов на волю становятся особенно многочисленными в последний период эллинизма (II и особенно I век), когда Греция переживала тяжелый кризис. Кроме того, рост вольноотпущенничества падает главным образом на мелкие и средние хозяйства, а не на крупные. Наконец, если в старых греческих государствах — Афинах, Коринфе, Спарте и др. — в эпоху эллинизма имел место некоторый экономический кризис, то в прежних отсталых районах — Локриде, Фокиде, Акарнании, Этолии, Ахайе, Аркадии — наблюдался хозяйственный подъем, связанный с развитием рабства, которого раньше эти районы почти не знали.

Подводя итог, мы можем сказать, что в эпоху эллинизма в общем происходило дальнейшее развитие рабства как хозяйственной системы. Оно выступает в двух видах: в форме «чистого» (или «классического») рабства, когда раб является, как правило, [13] иноплеменником, полностью лишен средств производства служит только вещью, товаром, орудием производства, и в форме «государственного рабства» («крепостничества») на Востоке, когда раб принадлежит к числу подданных того же государства, частично может быть наделен средствами производства и не является только орудием производства, но обладает (по крайней мере, номинально) некоторыми гражданскими правами. Что касается «чистого» рабства, то оно, несомненно, усиливается на всей территории эллинистических государств, за исключением, быть может, очагов старого классического рабства в Греции. Государственное же рабство в некоторых районах (в монархии Селевкидов и при первых Птолемеях) обнаружило тенденцию к ослаблению. Однако эта тенденция оказалась временной, да и там, где она выступала, она компенсировалась развитием «чистого» рабства в городском ремесле и в сельском хозяйстве.

Когда мы говорим, что эллинизм был шагом вперед в развитии рабовладельческой системы, это не должно непременно означать чисто количественное увеличение рабства. Рабовладельческая система, так же как рабовладельческий способ производства в широком смысле слова, означает всю совокупность общественных отношений данной формации или ее стадии. Поэтому, если мы хотим определить прогрессивность известной общественной формы по сравнению с предыдущей, мы должны рассмотреть ее всесторонне.

Мы уже указывали, что одной из предпосылок перехода к эллинизму была узость эгейского рынка. Поход Александра, образование его монархии, простирающейся от Дуная до Инда, интенсивная колонизация и градостроительство, проводимые как им самим, так и его преемниками (диадохами), в значительной степени оживили торговые сношения в Восточном Средиземноморье и привели к колоссальному расширению рынка. Распадение «мировой» державы Александра не оказало в этом отношении обратного влияния, так как образовавшиеся из нее государства диадохов были достаточно велики и проводили ту же политику покровительства торговле, колонизации, основанию городов и улучшению путей сообщения. [14]

Насколько интенсивны были торговые сношения в Восточном Средиземноморье эпохи эллинизма, говорит гл. VII книги Тарна. Конечно, не следует преувеличивать емкость эллинистического рынка. Как и во всех докапиталистических формациях, торговля в то время носила поверхностный характер, и ни о каком переходе к настоящему денежному хозяйству в эпоху эллинизма не может быть и речи. Тем не менее, экономические связи между отдельными странами стали более тесными.

Бесконечные войны диадохов и эпигонов, т.е. преемников Александра и их потомков, были вызваны не только борьбой за наследство Александра и стремлением к мировому господству: они порождались (особенно в III веке) также борьбой за тогдашние рынки и торговые пути. Насколько большую роль играла международная торговля, показывает пример г. Родоса. Его монетная система господствовала во всем Восточном Средиземноморье. Его морское право через Рим и Византию дошло до средневековой Венеции. Годовой оборот родосской транзитной торговли достигал 50 млн. драхм (около 20 млн. золотых рублей в средней золотой валюте XIX века). Когда в 225 г. Родос был разрушен землетрясением, эллинистические монархи оказали городу щедрую помощь строительными материалами, деньгами, хлебом и рабочей силой: настолько в эллинистическом мире ценили посредническую роль Родоса!

На базе более тесных международных сношений, явившихся следствием широты эллинистического рынка и более широкого, хотя и поверхностного политического объединения, возникает ряд новых явлений в идеологии: космополитизм стоиков и киников, синкретические религии, культ Тюхе (Фортуны) и пр.

Выше мы уже касались вопроса о том, что одной из предпосылок эллинизма было крушение классического города-государства. Полис был разорван на куски внутренними противоречиями, и на смену ему пришла более широкая и мощная государственная форма — эллинистическая монархия. Классический греческий полис в V веке сыграл свою историческую роль. Именно в рамках полиса (в частности, Афин) развилась наиболее совершенная форма рабовладельческой демократии. Союз полисов отбил натиск на Европу персидских полчищ; только полис [15] мог породить античный театр, античную скульптуру, ее архитектуру. Однако в середине IV века историческая роль города-государства окончилась. Он не мог обеспечить своим купцам достаточно широкий рынок и безопасные торговые пути. Античная демократия как политическая форма в условиях обостренной классовой борьбы уже была неспособна обеспечить подавление рабов и гарантировать рабовладельцам политическую власть, а промышленникам-рабовладельцам и богатым торговцам — их прибыли. Бесконечные внешние войны между греческими государствами мешали торговле, ослабляли их и не давали возможности объединенными силами прорвать персидский барьер и захватить богатства Востока. Филипп II с помощью оружия объединил Грецию, положил конец внутренним и внешним войнам, а его сын бросил силы Македонии и Греции на Восток.

Если классический полис, с его рабовладельческой «свободой», широкой политической жизнью и бессмертными созданиями человеческого гения, сравнить с военно-бюрократической монархией эллинистической эпохи, то сразу становится очевидной разница между ними. «Все зависит от условий, места и времени».⁵⁾ Полис хорошо подходил к рабовладельческому обществу узкого Эгейского бассейна в IV—V веках, выражал волю мелких рабовладельческих коллективов. Но эта форма совершенно не годилась для огромных территориальных государств эллинистической эпохи, выросших на базе древневосточных монархий. Только сильная централизованная монархия могла оградить интересы незначительного правящего меньшинства (сначала греко-македонского, а впоследствии туземного) на необъятных равнинах Востока. В условиях ирригационного земледелия только такая монархия могла держать в покорности массы привозных рабов и своих же собственных закабаленных крестьян и ремесленников. Только она могла организовать сильную армию и флот, создать новые торговые пути и установить связи с отдаленными уголками «обитаемой вселенной».⁶⁾ [16]

Вполне закономерно поставить вопрос: что было прогрессивнее, что в большей степени содействовало росту производительных сил, что открывало большие возможности для дальнейшего развития? И здесь ответ может быть только один: прогрессивнее была монархия III—II веков. После всего сказанного это не нуждается в дальнейших доказательствах. Можно только привести еще одно соображение: эллинистическая монархия была непосредственной предшественницей Римской империи, с одной стороны, и ряда государственных образований в Восточном Средиземноморье — с другой. Такие государства, как новоперсидская держава Сассанидов, арабский халифат и пр., были бы также немыслимы без предпосылок, заложенных в эпоху эллинизма.

Аналогичным образом нужно ставить вопрос и об идеологии. Конечно, эллинистическая эпоха не могла бы создать «Илиаду» и «Одиссею», она не могла бы породить Эсхила, Софокла, Аристофана, Фукидида, Демокрита и Аристотеля. Но зато в классический период не могли бы жить ни Архимед, ни Эвклид, ни Эратосфен, ни Полибий, ни Феокрит. Бесспорно, конечно, что условия эллинистической эпохи не благоприятствовали возникновению высокооригинальных и глубоких философских систем, появлению высокой трагедии и политической комедии, расцвету гармонического искусства Фидия и Поликлета. Но зато эти же условия были предпосылкой необычайного расцвета точных наук, медицины, филологии и, пусть мало оригинальных, но зато универсальных, философских систем.

Поскольку полис отмирал, отмирала и его идеология. И не случайно на формирование римской духовной культуры наибольшее влияние оказала идеология эллинизма: точные науки, комедия Менандра, стоицизм и эпикурейство, александрийская поэзия и т.д.

Таково значение эллинизма, его место в общем развитии рабовладельческой формации, чего Тарн не смог понять. Ограниченность буржуазного кругозора мешает ему дать правильное представление об эллинизме как определенной стадии исторического развития общества. Эллинизм распадается у него на ряд отдельных явлений, мало связанных друг с другом и освещенных с буржуазных позиций. [17]

Однако при всех указанных недостатках книга Тарна представляет несомненный интерес. Советский читатель, вооруженный марксистской концепцией эллинизма, найдет в «Эллинистической цивилизации» Тарна обилие тщательно собранных фактов и немало интересных мыслей, заслуживающих того, чтобы с ними ознакомилась наша советская общественность.

Проф. С. Ковалев. [18]

К оглавлению Дальше

¹⁾ Если отбросить странное распределение материала между этими главами: «Литература» и «Наука и искусство». Естественнее было бы другое распределение и другие названия: «Литература и искусство» и «Наука».

²⁾ К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XIV, стр. 450.

³⁾ Сб. «Из истории материального производства античного мира», Огиз, 1935, стр. 63, 64, 105 и др.

⁴⁾ Исследования академика В.В. Струве, проф. А.Б. Рановича и др.

⁵⁾ Краткий курс истории ВКП(б), 1945, стр. 105.

⁶⁾ В рамках эллинистических монархий также существовали автономные или полуавтономные полисы с греческим правом. Но их роль там была второстепенной.

К оглавлению Дальше