Система OrphusСайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена,
выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Искендеров А.А.
Тоётоми Хидэёси

Часть вторая.
В зените славы

Назад

Глава одиннадцатая.
Кампаку

Дальше

Ни Ода Нобунага, ни Тоётоми Хидэёси не имели титула сёгуна. Потому ли, что этому мешала их не слишком знатная родословная, потому ли, что само это звание было так опошлено бездарным правлением последних сёгунов из династии Асикага, что потеряло свое прежнее значение и высокое к себе уважение. Может быть, и обе эти причины сыграли свою роль.

Казалось бы, обладание реальной властью освобождало верховного правителя от пустых соблазнов, в частности от стремления присваивать всевозможные чины и звания, которые мало что могли прибавить этим историческим личностям. Они и без того, как живые монументы, возвышались над всеми, постоянно освещаясь ослепительными лучами славы. И тем не менее в льстиво-угодливом восхвалении личности внешне формальные атрибуты занимали далеко не последнее место. Есть, очевидно, своя закономерность в том, что, чем сильнее жажда испить полную чашу [272] славы и чем острее выражена эта страсть к почестям, тем уродливее они проявляются.

Ода Нобунага, стоявший по своему социальному происхождению на несравненно более высокой ступени иерархической лестницы, чем Хидэёси, и будучи, несомненно, более образованным человеком, гораздо сдержаннее последнего относился к собственным чинам и званиям, хотя нисколько не уступал ему в тщеславии. Он взял себе лишь одно звание правого министра (удайдзин), которое в табели о рангах, существовавших еще в древней Японии, занимало относительно скромное место. Это был третий по рангу министр после главного министра (дайдзё-дайдзин) и левого министра (садайдзин).

Правда, некоторые японские авторы высказывают мнение, будто Ода Нобунага добивался получения одного из трех самых высоких званий, существовавших в тогдашней Японии: сёгуна, канцлера (кампаку) или главного министра. Более того, утверждается, что император якобы собирался уже произвести Нобунага в сёгуны и даже направил к нему своего специального посланника, чтобы получить от него согласие на это, но Нобунага почему-то медлил с ответом. В связи с этим высказывается предположение, что он в то время обдумывал не свой ответ императору, а новую структуру политической власти, которая полностью обеспечивала бы его единоличное правление всей страной. Рассказанное, как полагают некоторые японские историки, происходило всего за 27 дней до внезапной гибели Нобунага, и поэтому, мол, истинная причина того, почему Ода Нобунага не ответил императору, так и осталась навсегда не выясненной.1)

Однако, какова бы ни была действительная причина, фактом остается то, что высшим званием, которым обладал Нобунага, было звание правого министра. Кстати, это звание он получил от императора в 1568 году, т. е. в самом начале своей блестящей карьеры. Конечно, при желании он вполне мог присвоить себе и другие, куда более высокие звания и чины.

По-другому относился к чинам и званиям Хидэёси. Его не очень-то мучили сомнения, принимать или не принимать новое, более высокое звание. Казалось, он обладал всеми возможными чинами и званиями. Не в пример Нобунага он щедро одаривал императора за получаемые звания.2)

Из всех чинов и титулов, которыми был наделен Хидэёси, он особенно гордился званием кампаку, полученным им в 1585 году.3) Это звание, которое примерно соответствовало канцлеру или главному советнику императора, хотя фактически было значительно более высокого ранга и шло сразу после императора, носили представители древнего аристократического дома Фудзивара, выполнявшие [273] функции регентов при японских императорах, но фактически правившие страной начиная с IX века. Присваивая себе звание кампаку, Хидэёси стремился не просто подчеркнуть свою близость к императору, а встать если не вровень с ним, то по крайней мере совсем рядом, демонстрируя свою реальную верховную власть не только фактически, но и юридически. Во всяком случае, выше звания, не считая сёгуна, ни один человек даже из самых знаменитых и влиятельных феодальных династий и придворной знати никогда не удостаивался.

В ознаменование столь значительного для него события — присвоения ему звания кампаку — и желая придать этому еще большую респектабельность и величественность, утоляя неуемное тщеславие и необузданную страсть к неограниченной личной власти, Хидэёси решил воздвигнуть в Киото дворец, да такой, чтобы своим великолепием, красотой и грандиозностью он затмил все, что когда-либо сооружалось в японской столице. Дворец Дзюракудай строился три года — с 1585 по 1587-й. К сожалению, сам дворец впоследствии был полностью разрушен и о нем мы можем судить лишь по случайно уцелевшим некоторым его частям, например так называемым китайским воротам (карамон), находящимся ныне в храме Дайтокудзи в Киото, и некоторым другим деталям, а также по отрывочным сообщениям современников. Последние позволяют заключить, что это было действительно уникальное сооружение, выполненное в строгом соответствии со всеми требованиями и эстетическими канонами архитектурного стиля, который господствовал в период так называемой культуры Момояма (конец XVI века).

Дворец Дзюракудай как резиденция и канцелярия кампаку Хидэёси воздвигался с большой помпой. На его сооружение не жалели ни средств, ни людского труда. Это было, пожалуй, одно из самых дорогостоящих сооружений, которые когда-либо воздвигались в японской столице. Такая подчеркнутая расточительность тоже имела определенный смысл: получив титул кампаку, Хидэёси не только доказывал свое моральное превосходство над столичной аристократией, обитавшей в своих роскошных виллах, но и откровенно выставлял напоказ свои богатства, чтобы никто не сомневался в том, что он самый богатый человек в стране. Поэтому его дворец и по размерам занимаемой площади, и по местоположению, не говоря уже о внешнем виде и внутреннем убранстве, должен был превзойти все другие столичные постройки, включая дворец самого императора.

Хидэёси придавал сооружению дворца очень большое значение и лично следил за ходом строительства, В одном из писем жене он сообщал, что только что вернулся в Оцу прямо из Киото, где [274] находился в связи с работами по сооружению дворца Дзюракудай и где давал необходимые распоряжения. С нескрываемой радостью он заметил, что «строительство дворца в Киото близится к завершению».4)

Дворец Дзюракудай был расположен в самом центре столицы и занимал довольно значительную площадь. Это было великолепное с архитектурной точки зрения и грандиозное по своим размерам строение, больше напоминавшее хорошо укрепленный феодальный замок, чем виллу, предназначавшуюся для кратковременного пребывания правителя в столице. Усадьба с разбитыми на ней прекрасными садами и тенистыми аллеями была отгорожена от внешнего мира четырьмя высокими каменными стенами, вдоль которых с внешней стороны по всему периметру тянулся широкий и глубокий ров, наполненный водой. Внутренние помещения дворца помимо богатых покоев самого Хидэёси, жилых комнат, предназначавшихся для влиятельных феодалов, которые приезжали в столицу по его вызову и останавливались во дворце, включали также огромные парадные залы, где устраивались пышные приемы для знатных гостей, многочисленные чайные комнаты, а также залы, в которых в большом количестве хранились золото, серебро, другие драгоценности, которыми Хидэёси щедро одаривал своих верноподданных вассалов. Во дворце была предусмотрена специальная площадка, на которой устраивались представления театра Но.

Наряду со строительством дворца Хидэёси развернул огромные строительные работы по полной, в сущности, реконструкции всей столицы. Был перестроен, вернее, заново построен императорский дворец. Влиятельные феодалы не только из прилегающих к столице провинций, но и из более отдаленных районов возводили для себя богатые особняки, в которых останавливались, когда приезжали в столицу. В городе появились новые улицы и районы. Большинство старых улиц обрели после реконструкции совершенно новый облик. Хидэёси установил новые границы города и обнес его земляным валом протяженностью 23 км, что придавало столице вид города-крепости.

Все храмы, которые были разбросаны повсюду, Хидэёси приказал сосредоточить в западной и восточной частях города. По его указанию в Киото была сооружена статуя Будды, которая хотя и уступала по своим размерам известным статуям Будды в Нара и Камакура, но тоже была достаточно массивной и величественной.

Внешний вид Киото, который во всем своем великолепии предстает сегодня перед нашим взором, во многом сохраняет черты и облик того старого города, который в эпоху Хидэёси и его стараниями был, в сущности, построен наново и превращен в один из красивейших городов Востока. [275]

Когда первый из португальских миссионеров, Франциск Ксавье, посетил в 1551 году Киото, японская столица, еще не оправившаяся от недавних ожесточенных междоусобных войн, лежала в руинах. За 40 лет японская столица совершенно преобразилась. Это был, по существу, новый город, который не просто был восстановлен из руин и пепелищ, но построен заново, с широкими, прямыми улицами, красивыми парками, великолепными дворцами, храмами и особняками.

Вот как описывает Киото той поры португальский миссионер епископ Алессандро Валиньяни, которого Хидэёси принимал в своем столичном дворце в 1591 году: «В центре столицы расположен сильно укрепленный, очень красивый замок. Вокруг него вырос огромный город. В этом городе феодалы построили великолепные особняки. Все здесь достигло степени совершенства. Можно, вероятно, вообразить себе, какой это замечательный город, если учесть, что нигде в Европе не сыщешь такого.

Внутри особняков и вокруг них удивительная чистота, а сами строения настолько изящны и красивы, что и представить себе невозможно, чтобы что-нибудь могло быть совершеннее этого».5)

Однако сохранившиеся впечатления одного из иезуитов, сопровождавших Валиньяни во время его посещения дворца Дзюракудай, были не столь восторженными: «В Европе не одни короли и аристократы, но и горожане имеют богатые особняки. А в этой столице этого нет. Единственное, что выдерживает сравнение с европейскими городами, это величественность японской столицы, по крайней мере части ее».6)

На строительство дворца Дзюракудай и реконструкцию столицы щедро давали деньги богатые сакайские купцы, нажившие огромные состояния на внешней торговле, чем во многом были обязаны своему покровителю Тоётоми Хидэёси. Это было время, когда Япония необычайно бурно и оживленно расширяла старые и устанавливала новые внешние связи, которые так или иначе сосредоточивались в столице. У японских берегов все чаще стали появляться иностранные корабли с заморскими товарами, все большее число любознательных японцев выезжало за границу, направляясь не только в соседние, но и в далекие европейские государства, росло количество стран, где возникали японские поселения. Такие поселения создавались в Таиланде, Камбодже, других странах Юго-Восточной Азии.

Японская столица жадно вбирала в себя все новое, что появлялось в стране в результате широких сношений с внешним миром. Это касалось всего: новинок промышленных изделий, предметов домашнего обихода, образцов прикладного искусства, произведений живописи, скульптуры, графики и т. д. Роскошь дворцов и расцвет [276] культуры в различных ее проявлениях — вот что составляло содержание непродолжительного периода в истории Киото, связанного с последними годами жизни Хидэёси. Этот короткий отрезок времени, именуемый в истории японской культуры «периодом Момояма», некоторые японские исследователи отождествляют даже с европейским Ренессансом. Так велик был, по их мнению, подъем японской культуры в то время.7) Эпицентром этого культурного «взрыва», естественно, была японская столица, которая в период правления Хидэёси переживала свой «золотой век».

Но вернемся к дворцу Дзюракудай. Когда Хидэёси принял решение построить в столице грандиозный дворец-замок, он вовсе не собирался менять расположение своей военной ставки. Главный его штаб продолжал оставаться в Осака. Там он чувствовал себя и увереннее и безопаснее. Отсюда во все провинции страны тянулись нити, связывавшие военного диктатора с теми, кто осуществлял его власть на местах. Там была сосредоточена вся система военно-деспотического управления страной. Новый дворец имел другие функции, главная из них состояла в том, чтобы военной диктатуре придать некоторые гражданские, точнее, светские черты. А для этого необходимо было не только присвоить себе самое высокое звание японской придворной аристократии — кампаку, но и показать, что обладатель его по праву принадлежит к высшим слоям японского общества и имеет фактические и юридические права управлять всей страной.

Но для того чтобы еще больше укрепить свою власть и свой авторитет, Хидэёси решил торжественно и пышно отметить завершение строительства дворца. Весной 1588 года в столицу со всей страны съехались влиятельные феодалы, которым надлежало участвовать в церемонии открытия дворца, а главное — в чествовании его хозяина, который не только имел теперь столь высокое звание кампаку, но к тому времени победоносно завершил поход на Кюсю, предопределивший, по существу, благоприятный для него исход всей долгой борьбы за установление своего полного господства над всей территорией Японии.

Чтобы придать церемонии еще большую значимость и торжественность, Хидэёси просил императора посетить этот дворец.

Император Гоёдзэй принял приглашение и дал согласие лично участвовать в торжествах. Это было удивительно. Японские императоры, вокруг которых веками создавали ореол таинственности и которые изображались чуть ли не божествами, практически не посещали частных резиденций, какой бы высокий пост ни занимал их владелец и в каком бы звании ни находился. Если они и наносили визиты знатным особам, то делали это в крайне редких случаях: предыдущий императорский визит был нанесен шестому сёгуну из [277] дома Асикага — Ёсинори — в 9-м году Эйкё (1437), т. е. более чем за сто пятьдесят лет до визита Гоёдзэя во дворец Хидэёси.8)

Хидэёси придавал весьма важное значение факту присутствия императора на его торжествах. И объяснялось это отнюдь не простым желанием восстановить и укрепить дружественные отношения с императорским двором, заметно ослабевшие при Ода Нобунага и даже вовсе прерванные последним. Демонстрируя высокое уважение к императору и внешне всячески поддерживая его авторитет, Хидэёси преследовал свои собственные цели. Нельзя не согласиться с Иноуэ Киёси, который придерживается такой же точки зрения и в подтверждение ее приводит высказывание японского ученого XVIII века Накаи Тикудзан, утверждавшего, что Хидэёси, всячески афишируя свое уважительное отношение к императору, на самом деле стремился использовать, как и все прежние диктаторы, авторитет последнего для того, чтобы оказать давление на феодалов и тем самым утвердить и укрепить свою власть над ними.9)

Шествие императора во дворец Хидэёси было обставлено очень торжественно. На всем пути следования собралось множество людей, которые наблюдали за столь необычной процессией, во главе которой находились император, императрица и лица императорской фамилии в окружении высокопоставленных императорских сановников, представителей придворной аристократии, а также многочисленной свиты, одетой в блестящие, красочные наряды. Рядом с императором ехал Хидэёси, а чуть поодаль — министры и наиболее влиятельные даймё, специально прибывшие в столицу, чтобы участвовать в этой церемонии.

Это было необыкновенно яркое зрелище, стоял теплый апрельский день, весь город утопал в зелени, еще цвела своим нежно-розовым цветом знаменитая японская сакура, наполняя воздух свежестью. Все это прибавляло торжественному шествию новые краски и делало его еще более великолепным. Чтобы полюбоваться процессией, в столицу прибыло множество народу не только из пяти центральных провинций, расположенных вблизи Киото, но и из отдаленных мест. Участники шествия двигались медленно и величаво, лишь изредка останавливаясь для непродолжительного отдыха. Все улицы и переулки, по которым они проходили, усиленно охранялись шестью тысячами стражников.10)

Биограф Хидэёси У. Денинг так описал это непривычное даже для столичных жителей событие: «В 1588 году Хидэёси решил отпраздновать свой триумф на юге, устроив у себя во дворце Дзюра-кудай прием в честь императора. В предшествующую эпоху, насыщенную бурными событиями, императорская власть не пользовалась особым вниманием, поэтому мало кто разбирался в тонкостях [278] церемонии, связанной с организацией визита императора. Одним из них был Маэда Гэнъи, который после соответствующих консультаций с придворными аристократами разработал ритуал, больше всего подходивший для данного случая. В основном и главном этот ритуал соответствовал тому, который исполнял третий сёгун из дома Асикага — Ёсимицу.

Подготовка к этому пышному шествию заняла целых три месяца. Когда все необходимые приготовления были закончены, Хидэёси и его высшие государственные чиновники сопровождали императора из его дворца до дворца Дзюракудай...

Впечатление от приема, устроенного в честь императора, было просто сенсационным. Ничего подобного не происходило на протяжении столетий. Для многих император всегда оставался личностью таинственной и даже божественной».11)

В самом деле, Хидэёси приказал одному из своих верных вассалов, Маэда Гэиъи, тщательно продумать все детали церемонии, связанной с организацией торжественной встречи императора, в частности подробно изучить ритуал, которому следовали, когда император посещал сёгуна Асикага Ёсинори в столичном квартале Муромати.12) Сам Хидэёси ранним утром 14 апреля 1588 года направился к императорскому дворцу и оттуда, находясь среди свиты, сопровождал императорский экипаж до самого дворца Дзюракудай. А когда процессия прибыла ко дворцу, он встретил императора по всем правилам этикета, воздав ему все необходимые почести.13)

Император провел во дворце Хидэёси несколько дней.14) Организаторы все устроили так, чтобы император не чувствовал ни малейших неудобств. В почестях и знаках внимания к Сыну неба, как именовали японских императоров, недостатка не было.

Здесь же, во дворце, Хидэёси представил императору важных особ, которые находились в родственных отношениях с Хидэёси или были близкими ему людьми. Это были Ода Нобукацу, который занимал пост министра — хранителя печати (найдайдзин), Токугава Иэясу, имевший звание старшего советника (дайнагон), Хидэнага (родной младший брат Хидэёси), занимавший положение старшего советника (дайнагон), Хидэцугу, имевший звание среднего советника (тюнагон), Укита Хидэиэ — вице-министр, начальник левой дворцовой охраны, Маэда Тосииэ — начальник правой дворцовой охраны.15)

На второй день, 15 апреля, Хидэёси провел официальную встречу с участием императора, на которой присутствовали 29 самых влиятельных и могущественных феодалов страны.16) Внешне встреча была обставлена так, что создавалось впечатление, будто феодалы съехались в столицу со всех концов страны исключительно [279] для того, чтобы продемонстрировать свое уважение и свою преданность императору Японии. На самом же деле, вызывая феодалов в столицу, Хидэёси преследовал иную цель. Император нужен был для того, чтобы, принося дань уважения ему и отдавая необходимые почести, заручиться полной его поддержкой и от его имени и его устами заставить феодалов беспрекословно повиноваться новому верховному правителю страны.

На этой встрече, которая проходила в одном из парадных залов дворца Дзюракудай, феодалы присягали на верность не столько императору, сколько фактическому властелину — кампаку Хидэёси. Текст клятвы, которую в торжественной обстановке, в присутствии императора давал каждый из феодалов в отдельности, содержал три пункта. В ней говорилось о чувствах вечной благодарности императору, о необходимости заботиться о благополучии его величества. Но главным был пункт, гласивший: «Приказы и распоряжения кампаку должны соблюдаться всеми, все их должны беспрекословно выполнять».17)

Каждый, кто нарушит эту клятву, говорилось в ней, будет проклят богами всех 66 провинций Японии, он лишится всех своих владений и все его родные и близкие будут уничтожены.

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что главной фигурой, кому феодалы поклялись служить верой и правдой, был Хидэёси, а император оказался как бы пристегнутым к этому событию, не оказывая на него сколько-нибудь значительного влияния. В тексте клятвы упоминалось о владениях императора, на которые феодалы поклялись не посягать. Но если учесть, что большую часть этих владений императорский двор получил из рук того же Хидэёси, то станет очевидным, что, обращаясь к императору, феодалы фактически славили того же Хидэёси.

Что касается реальной политической власти, то в положении императора ровным счетом ничего не изменилось: он продолжал царствовать, но не править. Единственное, пожалуй, что изменилось в его положении, это то, что он вышел из почти полной изоляции, в какой пребывал в годы правления Нобунага, и пренебрежение со стороны фактических правителей, как это было до Хидэёси, сменилось показным уважением. Однако императорский двор по-прежнему держали в стороне от политической жизни, не допускали к кормилу власти, которое целиком находилось в руках Хидэёси.

Звание кампаку, которое восходило к древнему японскому роду Фудзивара и присваивалось исключительно представителям самых знатных феодальных династий, требовало, чтобы обладатель его непременно был аристократического происхождения. Но поскольку Хидэёси по своему социальному положению не отвечал этому [280] требованию, то ему необходимо было по крайней мере взять аристократическую фамилию, чтобы хотя бы внешне все выглядело респектабельно. И император дал ему новую, вполне аристократическую фамилию Тоётоми, которая отныне как бы приравнивалась к таким известным фамилиям высшей феодальной знати, как Фудзивара, Минамото, Тайра, Татибана.18) Это была его последняя фамилия, которую он носил оставшиеся десять лет своей жизни и под которой вошел в японскую историю.

Хидэёси был вполне удовлетворен тем, как император сыграл предназначавшуюся ему роль, своим авторитетом воздавая хвалу и честь новому и единственному правителю всей страны, склоняя присутствовавших во дворце Дзюракудай феодалов к безоговорочному признанию исключительной власти Хидэёси над собой. За эти усилия и старания император был щедро вознагражден. По некоторым данным, Хидэёси вручил императору огромную по тем временам сумму — 5530 рё.19) Это не считая других многочисленных и дорогих подарков, в том числе земельных угодий.

Дорогие подарки получили все члены императорской фамилии, придворные аристократы, высокопоставленные императорские сановники, а также многочисленная свита, сопровождавшая императора, включая фрейлин и прислугу.

Так завершились пышные торжества, устроенные Хидэёси по случаю возведения в столице дворца-замка, который становился резиденцией нового правителя страны и домом, где, по мысли его хозяина, предполагалось устраивать приемы для самых высокопоставленных особ японского общества, включая императора и придворную аристократию. Этим Хидэёси надеялся окончательно расположить к себе императора и его ближайшее окружение.

Свое шумное появление в столице, почти полную реконструкцию Киото, а по существу, отстройку его заново Хидэёси отметил не только пышными празднествами во дворце Дзюракудай, на которых присутствовала привилегированная знать. Он решил ознаменовать свое восхождение на аристократический Олимп грандиозным чаепитием, на которое наряду с феодалами и другими знатными особами собрали и простой люд. Хидэёси стремился продемонстрировать свою «связь» с народом, понимание его нужд и чаяний.

Празднества во дворце Дзюракудай проводились весной 1588 года, а чаепитие было организовано осенью того же года. Его устроили прямо на холме Китано, у храма Тэммангу, в северной части Киото. Чаепитие действительно было грандиозное. На него съехались многочисленные торговцы из Сакаи и других городов, прибыли и крестьяне близлежащих сел и деревень. Об этом необычайно многолюдном и, очевидно, очень красочном пиршестве [281] написано немало и подробно. Рассказывается, как тщательно оно готовилось, с какой настойчивостью и каким упорством Хидэёси требовал, чтобы как можно большее число людей собралось на это чаепитие, как демократично он вел себя, свободно общаясь и с высокопоставленными особами, и с простым людом.

На основании этого факта некоторые авторы склонны изображать Хидэёси чуть ли не выразителем интересов широких народных масс. Японский историк Цудзи Дзэнноскэ, например, явно преувеличивая значение этой личности в японской истории и представляя Хидэёси как политика, стоявшего вне общественных классов, писал, будто тот в равной мере выражал интересы всего народа: больших и маленьких людей, образованных людей и простых смертных — словом, всех общественных классов.20)

Хидэёси жил и действовал в условиях классового общества и, естественно, не мог находиться вне определенной системы социальных отношений. Несмотря на то что он был далеко не знатного происхождения, он, оказавшись на самой вершине власти, прекрасно «вписался» в структуру правящего класса, усердно и старательно отстаивая его интересы и укрепляя его господствующие позиции. Однако как каждый правитель, стремящийся любой ценой удержаться у власти, он нуждался в поддержке не только правящей элиты, но и широких народных масс. Отсюда — его постоянные заигрывания с народом, стремление выставить себя выразителем и защитником его интересов. Хидэёси, хитрому политику и искусному дипломату, не раз удавалось обманывать не только своих соперников, рвавшихся к власти, но и народные массы, которые, особенно на первых порах, возможно, и поверили в эту исключительную личность, связывая с ней свои надежды на лучшую жизнь. Но из этого вовсе не следует вывод, будто Хидэёси стоял над классами и в одинаковой мере заботился о всех слоях японского общества. Вышедший из трудовой среды, но рано оказавшийся у кормила правления страной, он с упоением вкушал прелести жизни диктатора, укрепляя общественные устои того социального строя, который его породил.

Дворец Дзюракудай, построенный в тот момент, когда Хидэёси находился в зените славы и власти, просуществовал недолго. В 1592 году, всего через четыре года после того, как торжественно и пышно отпраздновали открытие роскошной резиденции, Хидэёси добровольно отказался от звания кампаку, которое перешло к его племяннику — приемному сыну и наследнику Хидэцугу, а сам Хидэёси навсегда покинул дворец Дзюракудай и поселился в замке Фусими, где в уединении, почти затворником провел остаток своей жизни. С этого времени и до конца дней своих Тоётоми Хидэёси носил титул Тайко, который давался [282] отставному кампаку, передавшему это высокое звание своему наследнику.

Что побудило Хидэёси к такому шагу? Какие причины лежали в основе столь неожиданного решения? Ответить на эти вопросы однозначно невозможно. Совершенно очевидно, что необходимо учитывать сумму обстоятельств.

Первое соображение, которое напрашивается само собой, это надвигавшаяся старость и связанное с этим желание заранее позаботиться о том, чтобы после его смерти власть в стране прочно удерживалась за его родом. В 1592 году Хидэёси исполнилось 56 лет. По тем временам это был весьма почтенный возраст, до которого доживали далеко не многие. И хотя Хидэёси прожил почти в полном уединении, на которое он сам себя обрек, еще целых шесть лет, но и в 56 лет он выглядел уже глубоким старцем и поэтому, очевидно, спешил еще при жизни решить проблему наследования власти.

Он прекрасно помнил, как сложно и остро протекала борьба вокруг вопроса о преемнике Ода Нобунага, сколько хитрости надо было проявить и сколько потратить сил самому Хидэёси, чтобы решить этот вопрос в свою пользу. А где гарантия, что все это не повторится после смерти и кто-либо из его же близкого окружения не попытается силой отстранить от власти его законного наследника и сам захватить власть? Он не мог не думать об этом и не предпринимать какие-либо шаги, чтобы предотвратить жестокую битву за власть, которая, как ему казалось, неизбежно возникла бы и разрушила все то здание, которое создавалось с колоссальными жертвами и огромным трудом.

Подтверждением сказанного могут служить письма Хидэёси последних лет его жизни, в которых явственно прослеживается тревога за будущее развитие страны, которое он связывал прежде всего с тем, в чьих руках окажется власть после его смерти и как будет осуществляться управление государством. Он прекрасно понимал, что на верховную власть будут претендовать все наиболее влиятельные и тщеславные феодалы, которых ничто не остановит, если появится хоть малейшая возможность захватить власть. Поэтому еще при жизни Хидэёси хотел как-то умерить аппетиты крупных феодалов, оградить их притязания на высший пост в государстве определенными рамками, которые никто не мог бы переступить, чтобы посягнуть на верховную власть, которая по замыслу Хидэёси должна принадлежать только прямым потомкам его фамилии.

Когда Хидэёси принял решение отказаться от звания кампаку, его наследнику, приемному сыну, шел 24-й год. Это был возраст достаточно зрелого человека, которому вполне можно было [283] доверить управление страной. Хидэёси именно на это и рассчитывал, надеясь дать своему наследнику возможность постепенно освоить сложную структуру политической власти и самостоятельно заниматься государственными делами.

Вместе со званием кампаку к Хидэцугу перешел и дворец Дзюракудай, где он поселился на постоянное жительство как полноправный его хозяин.

Однако спустя три года обстановка круто изменилась и события приняли глубоко драматический оборот. Все началось с того, что в 1595 году, когда Хидэёси шел уже 60-й год, его любимая наложница родила ему сына Хидэёри. Появление на свет родного сына, законного наследника, заставило Хидэёси отказаться от своих прежних решении и пойти на открытое вероломство. Без всяких на то оснований он обвинил своего племянника, приемного сына, в измене и вынудил его покончить жизнь самоубийством, а звание кампаку передал новорожденному. Что касается дворца Дзюракудай, который был немым свидетелем разыгравшейся в его стенах страшной трагедии, то Хидэёси приказал сровнять его с землей, чтобы ни сейчас, ни в будущем он не напоминал людям об инциденте, характеризующем бесчеловечность и свирепую жестокость диктатора. Так неожиданно быстро и бесславно закончилась история дворца, который строился на века и, казалось, вечно должен был, как бессменный часовой, оберегать все то, что было сделано Хидэёси для процветания японского государства, олицетворять его самого и его эпоху.

Хидэёси не остановился на том, что заставил своего племянника, которого сам же провозгласил своим наследником, расстаться с жизнью. Одной смерти ему было мало. То ли боясь за будущее благополучие нового наследника, то ли будучи уже в состоянии душевного и умственного расстройства, он пошел на крайнюю и ничем не оправданную жестокость: спустя полмесяца после того, как Хидэцугу совершил по его приказу самоубийство, он истребил всех его родных, близких и тех, кто входил в его окружение. Эта кровавая бойня была учинена, как свидетельствуют письменные источники, наемными убийцами, которых набрали из числа так называемых каварамоно, т.е. оборванцев, обитателей киотоского района Кавара, «славившегося» своим преступным миром. Этих бродяг переодели в военную форму, снабдили всеми видами оружия и на рассвете 2 августа 1595 года доставили в заранее обусловленное место, где они учинили страшную резню. Об этом ужасном побоище подробно говорится в одном из ранних жизнеописаний Хидэёси, составленном Хоан («Хоан Тайкоки»). По описанию автора, 50 бородатых мужчин с хладнокровием садистов, орудуя длинными мечами, убивали всех, не щадя ни [284] женщин, ни детей. Трехлетняя дочь Хидэцугу и его жена воззвали о помощи к Будде, произнося молитву: «Наму амида буцу» («Господи, помилуй!»), но и они были схвачены и убиты. В то страшное утро было убито более 20 человек только за то, что они находились в родственных отношениях с племянником Хидэёси — Хидэцугу.21)

Кровавая расправа, учиненная над Хидэцугу, его родными и близкими, далеко не единственный пример проявления крайней жестокости и абсолютной безжалостности, присущих Хидэёси, которому, когда он находился в состоянии гнева или простого каприза, ничего не стоило убить человека, даже если это были близкие ему люди.

Неожиданное для всех, в том числе и прежде всего для самого Хидэёси, рождение сына, который становился отныне законным преемником отца, продолжателем его рода и его правления, еще острее поставило проблему власти, вызывало у Хидэёси тяжелые и горестные размышления о том, как сохранить власть за его сыном и оградить его от всех опасностей и превратностей судьбы. Он прекрасно понимал, что насильственная смерть Хидэцугу, которого Хидэёси сам же провозгласил своим наследником и которому передал свое звание кампаку, не только не решила проблему власти, а, может быть, еще более осложнила ее. Быстро стареющий и дряхлеющий Хидэёси хотел во что бы то ни стало решить этот вопрос и как можно скорее. Он, разумеется, не желал повторения прошлого опыта, не хотел, чтобы и после его смерти развернулась ожесточенная борьба за власть и чтобы кто-то из феодалов, пусть даже близких ему по духу, завоевал власть, как в свое время добился этого он сам, и чтобы эта власть оказалась не в руках его собственного сына.

Каким образом избежать этого? Как обеспечить «законный» характер передачи политической власти своему малолетнему сыну, сохранить ее за ним и в дальнейшем, когда Хидэёси уже не будет на свете и резко возрастет число явных и скрытых претендентов на власть? Вот что больше всего заботило Хидэёси, который лихорадочно пытался найти пути решения этой очень непростой задачи.

Он решил образовать специальный совет, который состоял бы из сильных и верных ему сторонников. Они должны были бы надежно опекать его сына, пока он не достигнет совершеннолетия, и вести государственные дела в полном соответствии с его собственными замыслами. Этим целям призван был служить так называемый совет пяти старейшин, или высших советников (го-тайро), которым Хидэёси вверял не только надежную охрану своего сына, но и судьбу страны. Сохранилась копия документа, в котором [285] Хидаёси, обращаясь к пяти самым влиятельным своим сподвижникам, которых назначил высшими советниками — членами этого совета пяти старейшин, просил оказать помощь его сыну Хидэёри.

В документе говорится: «До тех пор, пока Хидэёри не достигнет совершеннолетия, я прошу тех, чьи имена указаны здесь, помогать ему во всем. Это единственная моя просьба.

Я повторяю: я прошу вас пятерых взять на себя заботу о моем сыне Хидэёри и всех его делах. Детали сообщены пяти администраторам,22) и я не хотел бы их повторять. На этом я заканчиваю».23)

Документ датируется 5 июля 1598 года, а Тоётоми Хидэёси скончался 18 августа 1598 года, т. е. он был написан почти за полтора месяца до смерти его автора. В числе лиц, кому вверял Хидэёси судьбу своего сына и будущее страны, оказались Токугава Иэясу, Маэда Тосииэ, Мори Тэрумото, Уэсуги Кагэкацу и Укита Хидэиэ.

Почему выбор пал именно на этих людей?

Прежде всего потому, что это были наиболее сильные, влиятельные феодалы, которые обладали достаточно большой властью и большими возможностями, чтобы активно влиять на ход событий в стране.

Главной фигурой был, конечно, Токугава Иэясу, который не только обладал огромным богатством, мощной военной силой и громадным влиянием, но имел и еще одно важное преимущество и тем выделялся среди других: он, как и сам Хидэёси, был одним из ближайших сподвижников Ода Нобунага, активным продолжателем его дела. К тому же он более чем на десять лет был старше троих из пяти, что также имело определенное значение. Лишь Маэда Тосииэ был старше его по возрасту, хотя разница между ними составляла всего четыре года.

Маэда Тосииэ служил в войсках Ода Нобунага, от которого за военные победы, одержанные в боях против его противников, получил земли в провинции Этидзэн и стал владельцем феодального замка в Футю. Но особенно преуспел он при Хидэёси. Когда Маэда Тосииэ понял, что обстоятельства складываются в пользу Хидэёси, он тут нее переметнулся на сторону последнего, предав в тяжелый момент своего военачальника Сибата Кацуиэ, одного из ближайших сподвижников Ода Нобунага. В битве при Сидзугадакэ, окончательно решившей исход борьбы за власть между Хидэёси и Кацуиэ в пользу первого, измена Маэда Тосииэ тоже сделала свое дело: она ослабила армию Сибата п укрепила позиции Тоётоми Хидэёси.

Хидэёси оценил Маэда, равно как и его раболепно-угодливое услужение новому правителю, которому он отдал в наложницы свою тринадцатилетнюю дочь, ставшую впоследствии госпожой [286] Кага (Кагадоно — по названию провинции, которую ее отец получил от Хидэёси, в том числе и за то, очевидно, что пожертвовал ему свою красавицу дочь). Маэда Тосииэ быстро продвигался по служебной лестнице, получая все более высокие военные звания и административные должности, а вместе с ними и все новые земельные владения, ежегодный доход с которых достигал 235 тыс. коку риса.24) Он непосредственно руководил строительными работами при сооружении замка для Хидэёси в Нагоя (провинция Хидзэн, на Кюсю), а также замка Фусими под Киото, куда переехал Хидэёси, отказавшись от своего звания кампаку и покинув дворец Дзюракудай. Хидэёси был настолько близок с Тосииэ, что дал ему даже свое имя Тикудзэн, которое ранее носил сам по названию принадлежавшей ему провинции, также перешедшей теперь в руки Маэда Тосииэ.

Из пятерки наиболее влиятельных людей в правящей элите, на кого обратил в то время свой взор Хидэёси, Маэда Тосииэ был главным, кто мог реально претендовать на самые первые роли в армии и государстве после смерти Хидэёси. Но не прошло и года после смерти Хидэёси, как Маэда Тосииэ внезапно заболел и умер. В тот момент борьба за власть среди тех, кому Хидэёси завещал всячески оберегать и защищать своего малолетнего сына, к которому, как он наивно надеялся, автоматически перейдет власть, еще не достигла полного накала. Маэда Тосииэ умер 3 марта 1599 года в возрасте 61 года.

Крупной фигурой был также Мори Тэрумото. Его отношения с Хидэёси складывались и чрезвычайно сложно, и на редкость просто. Впервые они столкнулись на поле битвы как представители враждующих лагерей. Сильный и воинственный клан Мори, обширные владения которого занимали почти всю западную часть острова Хонсю, никак не мог смириться с чрезмерными амбициями Ода Нобунага, пытавшегося подчинить своей власти всю Японию и посягнувшего на самостоятельность этого влиятельнейшего феодального дома. Армия Мори стойко противостояла всем попыткам войск Ода Нобунага покорить западные районы страны. Западной группировкой войск Нобунага, перед которой стояла задача разгромить армию Мори и таким образом заставить этот феодальный дом подчиниться власти Нобунага, командовал Хидэёси. Ода Нобунага не только пристально следил за развитием событий на этом театре военных действий, но и собирался лично прибыть на западный фропт для нанесения главного удара по позициям противника.

Однако, как рассказано выше, неожиданная трагическая гибель Нобунага круто изменила всю ситуацию на этом фронте. Хидэёси, который прекрасно понимал, что в создавшейся обстановке необходимо [287] предпринять быстрые и решительные действия, предложил Мори Тэрумото прекратить военные действия и заключить мир. Последний, не зная еще подлинных причин столь резкого поворота событий, пошел на перемирие, чем объективно облегчил положение Хидэёси, обеспечив ему возможность немедленных действий, связанных с необходимостью срочно направиться с войсками в столицу и вовремя подавить мятеж Акэти Мицухидэ, не дав ему привлечь на свою сторону другие силы из числа как сподвижников, так и противников Нобунага.

Впоследствии Мори Тэрумото встал на сторону Хидэёси и под его знаменами участвовал во многих крупных военных операциях. В частности, его войска участвовали в военных походах на Сикоку и Кюсю, сражались на стороне Хидэёси в битве при Одавара, в ходе которой был повергнут в прах последний из грозных противников Хидэёси — феодальный клан Го-Ходзё.

При Хидэёси Мори Тэрумото был одним из крупнейших феодалов. Он владел огромными территориями на западе страны, которые приносили ему доход более миллиона коку риса.

Мори Тэрумото остался верен Хидэёси и его семье до конца. Когда Токугава Иэясу, первый нарушивший клятву верности, данную Хидэёси, посягнул на власть и стал притеснять тех, кому она была завещана, Тэрумото не колеблясь вступил с ним в открытый бой. Но в битве при Сэкигахара силы так называемой западной группировки, в которую входили и войска Тэрумото, потерпели поражение, и политическая власть перешла в руки нового правителя страны Токугава Иэясу. Мори Тэрумото лишился почти всех своих владений.

Однако клан Мори, хотя и сильно ослабленный, продолжал существовать, а впоследствии сыграл немаловажную роль в свержении токугавского режима, действуя в союзе с другими так называемыми посторонними феодальными князьями (тодзама даймё), т. е. теми, кто не принадлежал непосредственно к роду сёгунов из феодальной династии Токугава и не был ее прямым вассалом. Кроме Мори в это число входили такие кланы, как Маэда, Симадзу, Датэ и др.

Что касается двух других членов совета старейшин — так называемой пятерки (го-бугё), то и они были весьма влиятельными феодалами. Кагэкацу принадлежал к знаменитому княжескому роду Уэсуги, который значительно возвысился в эпоху Камакура (1192—1333), пользуясь покровительством сёгуна Асикага Такаудзи. Почувствовав в себе силу и уверенность, представители этого клана активно включились в междоусобные войны с соседними феодалами, пытаясь расширить свои владения и укрепить свое влияние в северо-восточном районе страны. Однако неожиданное [288] возвышение феодального дома Го-Ходзё встало грозной преградой на пути осуществления захватнических планов феодалов рода Уэсуги, которые не в состоянии были одолеть этого сильного противника и вынуждены были искать помощи и защиты у тех, кто обладал большей военной мощью. Таким оказался феодал Нагао Кагэтора из северной провинции Этиго, ставший впоследствии главой этого феодального дома и принявший имя Уэсуги Кэнсин. Кагэкацу был его приемным сыном.

Когда Хидэёси, ведя войну против Сибата Кацуиэ, выиграл важное сражение при Сидзугадакэ, разгромив войска своего грозного противника и обеспечив тем самым беспрепятственное продвижение к власти, Уэсуги Кагэкацу присоединился к лагерю победителя и признал его власть над собой. К тому времени он владел огромными территориями в северо-восточной части страны, включая провинции Синано, Этиго и остров Садо, с доходом в 550 тыс. коку риса.

Летом 1586 года Кагэкацу прибыл в столицу, где встретился с Хидэёси, после чего так тесно связал свою судьбу и с ним, и с его семейством, что ему в знак особого уважения была дарована фамилия, которую прежде носил сам Хидэёси, — Хасиба. Кагэкацу со своими войсками участвовал в разгроме армии Го-Ходзё, наступая на замок и город Одавара со стороны Хокурикудо. Вместе с Хидэёси он участвовал в военных кампаниях по покорению северо-востока страны. Хидэёси, высоко ценивший Кагэкацу как способного военачальника и талантливого организатора, присваивал ему высокие воинские звания и назначал на ответственные посты в государственном аппарате. В правительстве Хидэёси Кагэкацу занимал довольно высокую должность государственного советника третьего ранга.

Вместе с высокими чинами и должностями Хидэёси щедро одаривал его новыми землями, которые расширили и без того огромные владения Кагэкацу и значительно увеличили его доходы. Так, в его владение перешли три уезда в провинции Оми: Гамо, Ясу и Такасима, которые приносили ему дополнительно доход в 10 тыс. коку риса.

Однако Кагэкацу не сдержал слова и изменил клятве, данной Хидэёси. Когда Токугава Иэясу, опираясь на свою военную мощь, решил силой оружия проложить себе путь к власти, Уэсуги Кагэкацу принял его сторону и вместе с ним атаковал замок Осака, где укрывались семья Хидэёси и верные его сторонники, до последнего сражавшиеся в осажденном городе Осака.

Зато завидную стойкость, верность заветам Хидэёси проявил Укита Хидэиэ. Владелец провинций Бидзэн и Мимасака, он преданно служил Хидэёси, участвуя вместе с ним в военных кампаниях [289] по завоеванию островов Сикоку и Кюсю. В битве при Одавара он был командующим морскими силами, обеспечивая доставку морем в район боевых действий армии Хидэёси и войск верных ему феодалов. За боевые заслуги и личную преданность Хидэёси назначил его, как и Уэсуги Кагэкацу, государственным советником третьего ранга. При Хидэёси он значительно расширил свои владения. Кроме провинций Бидзэн и Мимасака, которые достались ему по наследству, он владел также половиной провинции Биттю и тремя уездами в провинции Харима. Его годовой доход исчислялся в 574 тыс. коку риса.

Когда Токугава Иэясу, нарушив клятву, данную Хидэёси, развернул ожесточенную борьбу за власть, Хидэиэ пытался противодействовать его честолюбивым устремлениям. Он организовал и возглавил объединенные силы воинских подразделений западных феодалов. Однако в битве при Сэкигахара западная военная группировка потерпела поражение, и Хидэиэ вынужден был бежать с поля боя и скрываться от преследователей. Ои нашел приют и убежище на юге острова Кюсю, во владениях феодального дома Симадзу. В этой глуши он прожил до конца своей жизни, отдавая все свободное время изготовлению декоративных изделий из бамбука и сочинению стихов. Хидэиэ умер в 1655 году в возрасте 82 лет.

Высший совет из пяти самых влиятельных и могущественных феодалов был создан Хидэёси для защиты его рода от всяких случайностей и любых поползновений силой захватить власть, которую он завещал своему родному сыну. Что же касается руководства повседневными делами страны, то совет старейшин этим практически не занимался. Между тем социально-экономическая политика Хидэёси, предусматривавшая изменение аграрного строя, развитие внутренней и внешней торговли, создание новых отраслей промышленного производства, требовала принципиально иной системы управления страной, которая в условиях складывания общегосударственных хозяйственных связей не могла строиться лишь на военно-административных, в сущности своей деспотических методах.

Сложность новых задач, особенно в социально-экономической области, остро стоявших перед единым централизованным государством, требовала нового подхода к их решению и новых форм управления. Хидэёси понимал, что старая система управления государством, существовавшая при режиме сёгуната Асикага и сохранявшаяся в почти нетронутом виде при Ода Нобунага, нуждается в серьезных изменениях, хотя и не очень пока ясно представлял себе, какой характер должны носить эти перемены. С одной стороны, как любой диктатор, он не мог представить, чтобы кто-то [290] помимо него принимал решения по какому-либо, даже самому пустячному вопросу, а с другой стороны, уже был не в состоянии один решать все, да и силы начинали угасать. Неумолимо надвигалась старость, а вместе с нею все сильнее и отчетливее проявляли себя физическая дряхлость и умственная слабость. Личная власть, которую Хидэёси так усиленно насаждал и укреплял и благодаря которой, казалось, всего можно было добиться легко и просто, сама по себе не обеспечивала работу всех звеньев сложного государственного механизма. Нужны были знающие и энергичные люди, которые смогли бы руководить основными участками жизнедеятельности централизованного государства.

Однако при подборе таких людей главными принципами, которыми руководствовались диктаторы, были не компетентность и не отношение этих людей к своим служебным обязанностям, а степень их личной преданности диктатору. Почти всегда правители воспринимали всю сложность этой проблемы через призму простейшей формулы: «Интересы диктатора превыше всего». На деле это означало, что аппарат власти должен думать и заботиться прежде всего о безопасности и благополучии правителя, а затем уже печься об интересах и делах государственных. И все только потому, что те, кто насаждал и укреплял режим личной власти, свои интересы ставили превыше всего.

На Востоке родилась притча, согласно которой правитель, если он хочет казаться умнее и благороднее, чем есть на самом деле, должен иметь возле себя способных и энергичных визирей, чтобы на их фоне и самому выглядеть в глазах доверчивых людей благоразумным и рассудительным. Однако притча оставалась всего лишь нравоучением, а жизнь вносила суровые коррективы, не оставляя места для сентиментальности. Мировая история не богата примерами, когда великих людей, оказавшихся в ореоле славы, всецело поглощали бы деяния на благо своего отечества, а безрассудные поступки, направленные на возвеличение собственной персоны и укрепление единоличной власти, не затемняли бы их волю и сознание.

Тоётоми Хидэёси не был в этом отношении исключением. Как всякий тиран, почти искренне убежденный в своем праве на вседозволенность, он не терпел никакой самостоятельности своих чиновников, какой бы высокий пост они ни занимали, если это касалось государственных дел, решение по которым принимал он лично. При назначении на государственные посты основным критерием, из которого он исходил, служили не деловые качества людей, хотя полностью игнорировать это было невозможно, а их личная преданность ему, нередко подкрепляемая родственными связями. [291]

Главной фигурой в военно-административном аппарате Хидэёси, фактически первым министром был Асано Нагамаса. Это был высший сановник Хидэёси, его, так сказать, премьер-министр. Столь высокое положение Асано Нагамаса объяснялось особо доверительным характером их отношений: его жена была младшей сестрой любимой фаворитки Хидэёси — Ёдогими. Это обстоятельство имело куда большее значение, чем деловые качества руководителя чиновничьего аппарата государственной власти, хотя он и обладал, очевидно, незаурядными способностями администратора, что проявилось, в частности, в том, что ему принадлежала едва ли не важнейшая роль в разработке и проведении кэнти Хидэёси.

Во главе ведомств, существовавших при Хидэёси как главе государства, он поставил доверенных и преданных ему людей, которых лично хорошо знал. Это были феодалы средней руки родом либо из провинции Овари, где родился сам Хидэёси, либо из соседней провинции Оми. Ведомство, в ведении которого находились дела столицы и прилегавших к ней территорий, а также вопросы религии, возглавлял Маэда Гэнъи. Он же выступал в роли главного судебного эксперта по гражданским делам. Финансами страны и всеми валютными операциями занималось специальное ведомство, во главе которого стоял Нагацука Масаиэ, обладавший способностью запоминать цифры и быстро считать. Существовали специальные ведомства, которые занимались торговлей, а также общественными работами. Первым из них руководил Масита Нагамори, вторым — Исида Мицунари. Последний одновременно исполнял обязанности начальника полиции и специального уполномоченного по городу Сакаи.

Примерно те же ведомства и с тем же кругом обязанностей существовали при Ода Нобунага. Однако это чисто внешнее сходство. Создавая при себе эти органы исполнительной власти, Нобунага и не помышлял о том, чтобы наделить их реальным правом решать какие-то вопросы. Он не очень-то прислушивался к чьему бы то ни было мнению, поэтому и руководителей этих ведомств, им же самим назначенных, он вовсе не рассматривал как своих советников, предложения которых следует хоть в какой-то степени учитывать. Он шел напролом, не считаясь ни с чем, не утруждая себя никакими играми в гражданское правление и действуя исключительно как военный диктатор, признававший лишь грубую военную силу и военные методы правления. Это было вызвано не только суровыми обстоятельствами смутного времени, но и поспешностью, стремлением очень быстро, почти мгновенно решить все вопросы. Несмотря на деспотизм Хидэёси, в чем он вряд ли уступал Нобунага, он, вероятно, лучше, чем его предшественник, понимал важность создания эффективной системы управления страной с расширением [292] элементов гражданского правления. К тому же он обладал и лучшими организаторскими способностями.

Каковы бы ни были действительные причины, ясно одно: во взглядах Нобунага и Хидэёси на роль и место гражданской администрации в системе государственного устройства и управления страной проявились определенные различия. Многие исследователи сходятся во мнении, что мероприятия Хидэёси в этой области носили более последовательный характер, они учитывали не только сиюминутные задачи, не только его личные интересы и потребности, но в известной мере и будущее страны, перспективы ее развития.

Существует, правда, и другая точка зрения, смысл которой сводится к тому, что Хидэёси, как и его предшественник Ода Нобунага, смотрел на эти ведомства скорее как на традиционные институты, которые никакой реальной роли в управлении страной не должны играть. Так называемый совет пяти администраторов (го-бугё), как и совет старейшин (го-тайро), предназначался вовсе не для того, чтобы стать составной частью государственной машины и на деле осуществлять функции исполнительной, а тем более законодательной власти.

Если даже согласиться с такой точкой зрения, то и в этом случае нельзя пройти мимо тех попыток, которые предпринимал Хидэёси и которые свидетельствуют о том, что он ясно понимал — управлять страной, руководить сложными социально-экономическими процессами нельзя одними военными методами. Он был, пожалуй, первым из японских военных диктаторов, кто но только осознавал это, но и предпринял ряд важных шагов, которые объективно содействовали созданию новой системы государственного устройства и государственного управления, системы, которая, по его убеждению, должна была после кровопролитных междоусобных войн, длившихся непрерывно почти два столетия, наконец надолго, если не навсегда, обеспечить в стране мир и политическую стабильность.

Исторические источники донесли до наших современников слишком мало сведений, на основании которых можно было бы судить в полном объеме о структуре государственной власти при Хидэёси, формах и методах управления делами страны, иерархии должностных лиц. И тем не менее сохранившиеся документы и материалы той эпохи позволяют с большой долей достоверности воссоздать довольно стройную систему управления страной, представлявшую собой сложный государственный механизм, все составные части которого были тщательно продуманы и находились — как в центре, так и на местах — в соподчинении друг с другом и во взаимодействии. Это были и государственные чиновники разных рангов, подчинявшиеся руководителям соответствующих ведомств, и [293] управляющие провинциями со своим многочисленным штатом сотрудников, которые управляли территориями, принадлежавшими лично Хидэёси и были обязаны постоянно следить за соседними княжествами, и главные советники, в обязанности которых входило решение спорных вопросов и отдельных недоразумений, которые могли возникать между членами совета старейшин (го-тайро), и быть своего рода посредниками между ними.

Среди чиновников, состоявших на государственной службе, было, очевидно, немало способных, грамотных специалистов, преданно исполнявших свои обязанности, а иногда даже и сочувственно относившихся к нуждам и чаяниям простых людей. Хронисты донесли до нас рассказ чиновника по имени Тамака Ёсияку, который отвечал за проведение аграрной реформы Хидэёси в пяти провинциях. Первое свое назначение на ответственную должность, связанную с проведением земельного кадастра в провинции Иё, на острове Сикоку, он получил в 1583 году, когда ему было 30 лет. Сохранившиеся записи рисуют тяжелое положение крестьян, едва сводивших концы с концами, питавшихся вместо риса, которого вечно не хватало, листьями и травой. В своих ветхих лачугах они страдали от холода и сырости, так как не имели теплой одежды. Сочувственное отношение к крестьянству со стороны высокого государственного чиновника, каким был Тамака, который к тому же приходился родственником влиятельному феодалу Мори, следует рассматривать скорее как исключение. Но такие исключения, очевидно, были, и они свидетельствуют о том, что в административном аппарате были специалисты, которые в социально-экономических преобразованиях Хидэёси хотели видеть, может быть, более глубокий социальный смысл, чем усматривал он сам.

Конечно, как бы ни был высок интерес Хидэёси к делам гражданской администрации, сколь большое значение ни придавал он созданию новой системы управления страной, по сути своей он оставался военным диктатором и в силу этого больше полагался, конечно, на силу и авторитет своих военных приказов, чем на иные методы решения проблем страны. И тем более ему были чужды какие-либо правовые нормы, законы, которые соблюдались бы на всей территории страны и в рамках которых происходил бы процесс становления и развития нового общества и новых общественных отношений.25)

К концу жизни Хидэёси и вовсе отошел от решения внутренних проблем страны, передоверив их другим, а сам целиком посвятил себя подготовке к завоевательным походам на Азиатский материк с целью покорения обширных районов, лежащих за многие сотни и тысячи километров от Японии. Среди причин, побудивших Хидэёси отказаться от звания кампаку и передать его, а вместе с ним [294] и передоверить решение внутригосударственных дел своему племяннику, может быть, самая главная причина состояла именно в том, что тем самым он освобождал себя от всех второстепенных, с его точки зрения, дел, чтобы полностью посвятить себя осуществлению этой бредовой идеи, которая с неудержимой силой обуяла его на склоне лет. Он настолько уверовал в свое могущество, что страна, которую он полностью подчинил своей власти, уже казалась ему слишком малой территорией, она виделась ему как одна провинция, и он оказывается одержимым идеей мирового господства, ему мерещатся обширные земли и целые континенты, которые благодаря завоевательным походам его непобедимой армии в один прекрасный день окажутся под его владычеством. Он полностью посвятил остаток своей жизни подготовке и осуществлению военной интервенции на материк.

В качестве первой жертвы своих агрессивных захватов Хидэёси избрал Корею, покорив которую он собирался двинуться дальше, на Китай, а затем и на другие страны.

Корейская авантюра — самая мрачная страница всей жизни и деятельности Хидэёси. Этими действиями он перечеркнул многое из того, что было им содеяно и что принесло ему успех и славу. В ней отчетливо выявилась негативная сущность его деятельности, которая до поры скрадывалась тем, что на первый план выступила деятельность позитивная внутри страны, связанная прежде всего с прекращением междоусобных войн и объединением японских земель в централизованное государство.

Это был рубеж, резко отделивший прежний период деятельности Хидэёси как объединителя страны и создателя единого централизованного японского государства от последнего этапа его жизни, бесславно завершившейся захватнической войной, которая лишь на долгие годы покрыла позором и того, кто ее развязал, и страну, которая вела эту грязную войну.

Неспровоцированная война против Кореи, в победоносном исходе которой Хидэёси нисколько не сомневался, должна была по его замыслам явиться лишь началом его широкомасштабных захватнических походов. Благодаря им он надеялся прочно войти но только в японскую, по и в мировую историю как великая личность, подвигами которой будущие поколения будут только восхищаться. В действительности же японо-корейская война показала, что Хидэёси был далеко не во всем дальновидным политическим деятелем. Он оказался неспособным учитывать национальные интересы своего и других народов, их священное право и долг защищать свою свободу и независимость. Эта война повела Хидэёси не к величию, не к сиянию славы, а к закату и бесславию.


Назад К содержанию Дальше

1) См.: Ода Нобунага-но субэтэ (Все об Ода Нобунага). Токио, 1983, с. 27.

2) Звания правого министра Нобунага был удостоен в знак проявленной к нему признательности со стороны императора, которому Нобунага, вступив в столицу, выделил дополнительные земли с доходом в 300 коку риса. Хидэёси же за свои высокие чины и звания пожаловал императору земли с доходом в 7 тыс. коку риса. Для Хидэёси это была но столь уж большая жертва, если учесть, что он сам владел землями, которые ежегодно приносили ему доход в 2 млн. коку риса [см.: Иноуэ Киёси. Нихон-но рэкиси (История Японии). Т. 1. Токио, 1975, с. 246].

3) Помимо кампаку он был еще и главным министром, и министром – хранителем печати (найдайдзин), обладал многими другими званиями [см.: Тоётоми Хидэёси-но субэтэ (Все о Тоётоми Хидэёси). Токио, 1981, с. 148-149].

4) Цит. по: 101 Letters of Hideyoshi. Transl. and ed. by A. Boscaro. Tokyo, 1975, с. 81.

5) Цит. по: Нихон рэкиси дзэнсю (Вся история Японии). Т. 10. Нобунага и Хидэёси. Токио, 1969, с. 202.

6) Там же.

7) Интересны рассуждения на этот счет известного японского историка-медиевиста Харада Томохико, который считает, что во второй половине XVI столетия в Японии сложились благоприятные условия для расцвета культуры в форме Ренессанса. Однако правители страны, пришедшие на смену Хидэёси, пишет он, своей политикой прервали такой именно ход развития, не дали элементам культуры Возрождения, которые, несомненно, вызревали в ту пору, проявиться в полной мере [См.: Харада Томохико. Сэкигахара кассэи дзэнго. Хокэн сякай-ни окэру нингэн-но кэнкю (До и после битвы при Сэкигахара. Положение человека в феодальном обществе). Токио, 1956, с. 159-160].

8) См.: Одзаки Сиро. Тоётоми Хидэёси. Токио, 1961, с. 193.

9) Иноуэ Киёси. Нихон-но рэкиси. Т. 1, с. 245.

10) См.: Сиба Рётаро. Тоётомикэ-но хитобито (Семья Тоётоми). Токио, 1973, с. 38.

11) W. Dening. The Life of Toyotomi Hideyoshi. Tokyo, 1955, с. 258.

12) См.: Тоётоми Хидэёси-но субэтэ, с. 150.

13) Там же.

14) По одним данным — три дня, по другим — четыре и даже пять.

15) Тоётоми Хидэёси-но субэтэ, с. 150.

16) Нихон рэкиси дзэнсю. Т. 10, с. 203.

17) Цит. по: Нихон-но кассэн (Японские баталии). Т. 6. Тоётоми Хидэёси. Токио, 1978, с. 304.

18) Как сообщала японская газета «Иомиури», обнаружены новые архивные документы, на основании которых можно заключить, в частности, что Хидэёси претендовал на то, чтобы ему была дана фамилия Фудзивара, которую носили представители старинного аристократического рода, и чтобы впредь его величали Фудзивара Хидэёси (см.: «Иомиури», 20.05.1982).

19) См.: Тоётоми Хидэёси-но субэтэ, с. 151. Рё — старинная японская монета, золотая и серебряная.

20) См.: Цудзи Дзэнноскэ. Нобунага, Хидэёси, Иэясу. Токио, 1943, с. 59.

21) См.: Мацуёси Садао. Тайко то хякусё (Тоётоми Хидэёсн и крестьяне). Токио, 1957, с. 20-21.

22) Речь идет об исполнительном органе — так называемых пяти администраторах, или министрах (го-бугё), — который был создан Хидэёси для решения текущих дел.

23) 101 Letters of Hideyoshi, с. 77.

24) Такиянаги Мицутоси, Мацудайра Тосиити. Сэнгоку дзиммэй дзитэн (Биографический словарь по периоду феодальных войн). Токио, 1963, с. 225.

25) Прав, очевидно, Дж. Сэнсом, который считает, что, осуществляя объединительную миссию, ни Нобунага, ни Хидэёси и не помышляли о том, чтобы создать единую систему гражданского и уголовного права, обязательную для всей страны (см.: G. В. Sansom. A History of Japan. 1334—1615. Stanford, California, 1961, с. 337).


Назад К содержанию Дальше

























Написать нам: halgar@xlegio.ru