Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Искендеров А.А.
Тоётоми Хидэёси

Часть третья.
На закате жизни

Когда Хидэёси лишь начинал свою военную и политическую карьеру, Япония была охвачена не только постоянными феодальными междоусобицами, но и мощными народными движениями, достигшими к тому времени небывалого размаха и остроты. Главная отличительная черта народных движений в Японии того периода заключалась в том, что они происходили, как правило, одновременно, а иногда и в тесной связи и прямом взаимодействии с феодальными войнами. Основное содержание всей политической жизни страны в эпоху, охватывавшую почти целиком два столетия — XV и XVI, составляли беспрерывные междоусобные войны, которые вели феодалы против центральной власти и друг с другом ради расширения своего влияния, укрепления военно-экономического могущества и утверждения своего независимого положения. Именно это обстоятельство наложило весьма существенный отпечаток на народные движения, на выступления крестьян, что определенным образом отразилось на формах и методах борьбы народных масс, характере требований, общей социально-политической направленности этого движения.

Часто принимавшие религиозную окраску, заключавшие в себе немало противоречий, движения народных масс, в особенности крестьян, порождают немалые трудности в изучении этого важного для понимания рассматриваемой исторической эпохи вопроса. К тому же испытывается большая потребность в добротных исторических документах и материалах, которые проливали бы дополнительный свет на объект исследования, давали возможность взглянуть на него и шире и глубже.

В оценке крестьянских движений, представлявших собой важную составную часть политической жизни этой страны в XVI веке, японские исследователи нередко придерживаются диаметрально противоположных взглядов. При этом одни из них главное внимание обращают на форму, которую принимало то или иное восстание, оставляя в стороне его социальный характер. Другие же, наоборот, сосредоточивая все свое внимание на анализе борьбы [343] крестьян, почти полностью абстрагируются от ее формы, что нередко ведет к преувеличению социально-классовой направленности крестьянского движения.¹⁾ В последние годы в японской историографии заметен несомненный прогресс в изучении и толковании этой проблемы, хотя многие вопросы, как и прежде, нуждаются в дополнительных изысканиях, более глубоком и всестороннем их освещении.

Для того чтобы лучше понять характер полемики, которую на протяжении не одного уже десятилетия ведут японские историки по вопросам, касающимся роли крестьянских движений и их воздействия на японское общество XVI века, когда шла перестройка феодальных отношений, выявить сильные и слабые стороны в их научной аргументации, равно как и определить свое отношение к проблеме в целом, необходимо рассмотреть наиболее типичные крестьянские выступления того времени и попытаться наметить основные особенности и главные тенденции в развитии народных движений в Японии в рассматриваемый исторический период.

В цепи народных выступлений, которыми так богата политическая история Японии второй половины XV — всего XVI века, особое место занимает восстание в провинции Ямасиро, которое являлось, с одной стороны, высшей точкой крестьянского движения в этой стране за всю предшествующую историю, его кульминацией, а с другой — своего рода ориентиром и мощным импульсом для развертывания борьбы японских крестьян в XVI столетии. Это восстание интересно прежде всего тем, что дает возможность рассмотреть некоторые принципиально важные методологические вопросы, относящиеся к оценке крестьянских движений Японии той эпохи, их социальной направленности, степени заключенного в них революционного потенциала, места и роли в политических переменах и социально-экономических сдвигах, которые происходили в японском обществе во второй половине XVI века и на рубеже XVI—XVII веков. Неудивительно, что в оценке именно этого восстания наиболее остро проявились крайние точки зрения.

Провинция Ямасиро непосредственно примыкала к столице, и уже одно это обстоятельство в смутное время, когда силой оружия решался вопрос, кому править страной, привело к тому, что ее территория не раз превращалась в арену ожесточенных сражений различных феодальных группировок, боровшихся за верховную власть. Жители провинции, может быть, острее других понимали и чувствовали развитие событий, связанных с ослаблением политической власти центрального правительства и усилением в стране центробежных тенденций. Многие крупные феодалы, претендовавшие [344] на всю полноту власти, не раз вступали в ожесточенные схватки со своими соперниками, стремясь овладеть этой провинцией.

К концу XV века практически вся провинция Ямасиро оказалась во власти могущественного феодального дома Хатакэяма. Две группировки этого рода, руководимые родными братьями Хатакэяма Ёсинари и Хатакэяма Масанага, каждый из которых претендовал на роль военного губернатора, вели между собой настоящую войну на уничтожение, всей своей тяжестью обрушившуюся на плечи крестьян. Борьба не утихла и после того, как закончилась одиннадцатилетняя война годов Онин, вконец разрушившая столицу Киото и причинившая огромный ущерб провинции Ямасиро и другим пристоличным областям, где в те годы проходили особенно ожесточенные бои.

Для отпрысков дома Хатакэяма провинция Ямасиро представляла большую ценность не только с военной точки зрения, ибо владение укрепленным плацдармом в непосредственной близости от столицы давало возможность постоянно и активно претендовать на высокие посты в центральном правительстве. Эта провинция, особенно ее южная часть, имела важное экономическое значение. Здесь пролегал торговый путь, связывавший Киото с древней столицей страны и крупнейшим храмовым городом Нара. Вдоль всего тракта возникали поселения торговцев и ремесленников, у перевалочных пунктов селился простой люд, который обслуживал транзитную торговлю. В провинции Ямасиро было выше развито сельское хозяйство, специализировавшееся главным образом на производстве продуктов питания для жителей столицы и ее окрестностей. Плодородные земли и мягкий климат позволяли собирать в лучшие годы по два урожая некоторых видов сельскохозяйственных культур. Все это обеспечивало и относительно более высокий уровень жизни сельского населения. Близость к столице имела своим последствием и более высокую политическую активность населения провинции, где раньше, чем в других районах страны, и гораздо острее проявлялись вольнодумство, неповиновение местным властям, тенденции к самоуправлению.

В ходе крестьянских выступлений, которые и раньше происходили в этих местах, наряду с основным требованием о введении моратория на выплату ренты и налогов²⁾ делались слабые попытки ввести самоуправление в некоторых поместьях, главным образом в тех, владельцы которых проживали либо в столице, либо в городе Нара, а их поместьями управляли наместники. И тем не менее до определенного времени восставшие крестьяне не покушались на феодальную власть и существовавший [345] строй, а ставили перед собой куда более скромную задачу — упорядочить систему взимания податей, сделать ее более «справедливой и гуманной», несколько смягчить феодальный и ростовщический гнет.

Восстание в Ямасиро ознаменовало качественно новый этап в истории крестьянского движения Японии.

По подсчетам японских историков, в XV веке в стране произошло 113 крестьянских выступлений, из которых почти две трети приходились на центральные провинции, расположенные вокруг городов Киото и Нара, включая провинцию Ямасиро.³⁾ В ряду этих выступлений восстание в провинции Ямасиро занимает особое место. Оно не только достойно венчало мощный подъем борьбы японского крестьянства в XV веке, но и вывело народные движения на новые рубежи.

Непосредственным поводом к восстанию послужила упоминавшаяся уже междоусобная война двух феодалов дома Хатакэяма. Она полностью дезорганизовала жизнь этой провинции, имела губительные последствия для всей ее экономики, пагубно сказалась па материальном положении ее жителей и держала их в постоянном страхе. Их заставляли нести тяжелое бремя всевозможных повинностей: обслуживать армии феодалов, снабжая их продовольствием, выплачивать огромные военные налоги. Войны уничтожали жилища и целые деревни. Вытаптывались крестьянские поля.

Именно поэтому главным требованием восставших был немедленный и полный вывод всех войск обоих представителей феодального дома Хатакэяма из провинции Ямасиро. Восставшие прекрасно понимали, что осуществить это требование можно было только объединенными усилиями всего населения, когда на борьбу, в том числе и вооруженную, поднимутся все, кто в состоянии отразить атаки феодальных войск.

Восстание началось 11 декабря 1485 года, когда на многолюдном собрании жителей провинции были оглашены и приняты требования, которые восставший народ должен был предъявить феодалам Хатакэяма. Восставшие, к которым присоединились и некоторые более зажиточные слои, включая мелкопоместное дворянство, потребовали вывода с территории провинции всех войск феодалов, возвращения захваченных у крестьян земель, уничтожения таможенных застав, воздвигнутых между отдельными районами провинции, и др. Крестьяне в ультимативной форме заявили, что в случае, если их законные требования не будут удовлетворены, они прибегнут к силе В одном из немногих дошедших до нас документов, имеющих непосредственное отношение к этому восстанию, а именно в дневнике буддийского монаха [346] из храма Дайдзёин, говорится: «Жители провинции Ямасиро в возрасте от 15 до 60 лет созвали большое собрание.

Одновременно сходки проходили по всей провинции. Затем все жители пришли к общему согласию и потребовали вывода войск из провинции. Поистине это было вершиной гэкокудзё („низы побеждают верхи")».⁴⁾ В народе говорили: «Кто бы из двух владетельных князей ни победил, для нас лично это не имеет никакого значения. Они оба должны убраться из нашей провинции».⁵⁾

Столкнувшись с твердой позицией широких крестьянских масс, которые не просто провозгласили это требование, но и полны были решимости с оружием в руках его отстаивать, феодалы, располагавшие не столь уж многочисленными войсками,⁶⁾ вынуждены были отступить, тем более что все их попытки силой подавить народное сопротивление были легко отбиты. К концу 1485 года войска обоих Хатакэяма покинули пределы провинции. Это была первая серьезная победа восставших, хотя, разумеется, опасность нового вторжения феодальных войск, и не только этого клана, но и правительственных, реально продолжала существовать. Это потребовало от восставших создания своих вооруженных отрядов, которые в состоянии были бы отразить вторжение в провинцию феодальных сил.

Что же касается требования об уничтожении застав, то оно относилось к многочисленному слою торговцев, которые экономически были заинтересованы в ликвидации всех помех и ограничений на пути расширения торговли. В этом были заинтересованы и те слои крестьянства, которые, имея сельскохозяйственные излишки, не всегда могли реализовать их на местном рынке и вынуждены были отправляться на дальние. Искусственно воздвигнутые заставы и таможенные барьеры мешали этому.

Судя по характеру требований, восстание в Ямасиро охватило чрезвычайно широкий по социальному составу круг участников. Оно включало в себя неоднородные силы, каждая из которых в большей или меньшей мере стремилась выразить и отстоять свои интересы. Не вызывает, однако, сомнений, что основной и самой массовой движущей силой восстания было крестьянство, все его слои — от наибеднейших, включая париев и люмпенов, до сельских богатеев. Естественно, что руководители восстания стремились в той или иной мере учитывать требования всех его участников, чтобы сохранить их единство — важнейшее условие успешного развертывания борьбы.

После изгнания феодалов дома Хатакэяма управление провинцией полностью перешло в руки восставших. Всеми делами ведал выборный орган, состоявший из 36 наиболее влиятельных [347] представителей самостоятельных деревенских хозяев (так называемых кокудзин).⁷⁾ Совет руководил всеми делами провинции: заботился об охране своей территории от нападения войск соседних феодалов, определял размеры налогов,⁸⁾ осуществлял контроль за общественным порядком и т. д. Восемь лет провинция Ямасиро находилась на положении самоуправляемой. Но, пожалуй, самым примечательным было то, что спустя два месяца после начала восстания, а именно 13 февраля 1486 года, 36 выборных представителей на своем заседании в храме Бёдоин в Удзи приняли специальное законоположение («Кунидзю окитэхо»), которое имело обязательную силу на всей территории Ямасиро. Это было своего рода юридическое оформление системы самоуправления, которая была создана в провинции в ходе крестьянского восстания.

К сожалению, законоположение, которое могло бы пролить свет на многие проблемы, связанные как с самой системой власти и конкретным осуществлением самоуправления, так и с характером восстания, его движущими силами и особенно его руководством, не сохранилось. Очевидно имея в виду сам факт существования такого документа, некоторые японские историки пытались определить представительное собрание, созданное в ходе этого восстания, как народный парламент, выполнявший все функции высшего государственного органа, а этот документ именовать «Конституцией Республики Ямасиро».⁹⁾ Эта точка зрения, основанная на предпосылке о подлинно народном характере восстания в Ямасиро, не встретила одобрения у большинства японских историков, хотя некоторые из них и не склонны были полностью ее игнорировать, усматривая в ней и некоторые положительные моменты.

Но прежде чем давать общую характеристику восстанию, необходимо рассмотреть самые трудные и недостаточно изученные вопросы — о социальной базе восстания и главных целях, которые преследовали его руководители. Следовательно, что представляла собой и в чьих интересах действовала новая политическая власть, так называемое всепровинциальное собрание (сококу)?

Восстание в Ямасиро было движением и массовым, и чрезвычайно широким по социальному составу его участников. По существу, оно охватывало все социальные слои и группы населения провинции, исключая, пожалуй, лишь высший, феодальный слой. Восстание вполне можно считать всенародным в том смысле, что в борьбе в той или иной степени принимало участие все населенно провинции, все слои сельских и городских жителей. Однако главной движущей силой восстания было, несомненно, крестьянство, в основном его беднейшие и средние слои, а также зажиточная часть сельского населения, так называемые земельные [348] самураи (дзидзамураи). Характер взаимоотношений этих двух сил в конечном счете предопределял направленность восстания, успешное или неуспешное развитие событий, его конечные цели.

Социальное положение этих двух главных сил было далеко не одинаковым. Если «земельные самураи» владели участками земли в несколько гектаров, то среднее крестьянство имело в личном пользовании не более 0,3 га.¹⁰⁾ Их объединяло то общее, что и те и другие, хотя и в неодинаковой степени, подвергались одни эксплуатации, другие притеснениям со стороны крупных феодалов. Эта неудовлетворенность своим положением и стремление высвободиться из тисков, в которые их все туже зажимали крупные феодалы, толкали их на совместную борьбу против общего врага. В то же время, если крестьяне боролись против тяжелого налогового бремени, за улучшение своего материального положения, пытались вырваться из нищеты и бесправия и обеспечить себе более или менее сносное существование, то деревенские богатеи ставили перед собой совсем иные цели: они хотели не просто ликвидировать крупных феодальных собственников, как таковых, но и вытеснить их и занять их место. Некоторые японские историки, желая подчеркнуть высокий удельный вес «земельных самураев» в этом восстании, ставят вопрос даже так: а не находились ли эти самые «земельные самураи» в вассальных отношениях с Хосокава Масамото, который близко стоял к группировке Хатакэяма Масанага, и если это так, то, следуя намерениям Хосокава и ловко манипулируя сельским населением, не преследовали ли они цель лишь добиться изгнания из провинции Ямасиро не вообще феодальных войск, а только войск Хатакэяма Ёсинари?¹¹⁾

Противоречия между участниками восстания, прежде всего между главными его силами — крестьянством и «земельными самураями», не могли, конечно, не отразиться на характере восстания, его развитии и исходе. В конечном счете они предопределили и его поражение. Эти противоречия существовали с самого начала и проявились, в частности, в том, что «земельные самураи», захватив лидерство, стремились подчинить борьбу крестьян достижению своих корыстных целей. Характерно, что собрания крестьян и «земельных самураев» проходили раздельно. Делалось это, очевидно, для того, чтобы последние могли свободнее обсуждать и решать свои проблемы, не будучи стесненными присутствием крестьянских представителей.

В то же время «земельные самураи», идя на союз с крестьянством и понимая, что одним им не одолеть крупных феодалов, вынуждены были учитывать требования крестьянских масс, да и всего населения провинции, которое испытывало на себе жестокий [349] феодально-ростовщический гнет и в среде которого достаточно глубоко укоренились идеи крестьянского самоуправления.

Исполнительная власть в провинции, представленная официальным главой провинции, так называемым всепровинциальным судьей (сококу цуки гёдзи), который избирался сроком на один месяц из числа членов провинциального собрания, скорее всего из представителей «земельных самураев», в своей деятельности, особенно на первых порах, должна была строго следить за тем, чтобы требования, одобренные на сходке всего населения провинции (или, как пишут некоторые японские авторы, «народным собранием» — «кокумин сюкай»), неукоснительно выполнялись.

За несколько лет существования в провинции Ямасиро системы самоуправления удалось добиться многого. Союз и единство действий всех антифеодальных сил позволили не только обуздать могущественных представителей феодального дома Хатакэяма, изгнать из провинции их войска и наместника центрального правительства (сюго), но и осуществить ряд важных социально-экономических мероприятий, заметно улучшивших материальное положение крестьянства и всего трудового населения и преобразивших экономическую и общественно-политическую жизнь провинции. Воцарился долгожданный мир, прекратились грабежи и разбои.¹²⁾

Сокращение налогов, размеры которых устанавливались теперь самими крестьянами (к тому же основная их часть шла на общественные нужды), прекращение реквизиций, которым постоянно подвергались и без того убогое крестьянское имущество и скудный урожай, улучшение орошения полей, дорожное строительство, уничтожение застав, мешавших развитию торговли внутри провинции, расширение и укрепление органов самоуправления в деревнях, волостях, уездах — эти и другие шаги новой власти имели, несомненно, прогрессивный характер и подрывали основы феодального строя. Вот почему и крупные феодалы, прежде всего те, кто зарился на богатые земли провинции Ямасиро, и центральное правительство не могли смириться с создавшимся положением, которое таило в себе немалую угрозу для правящего класса.

Однако правительство, само значительно ослабленное феодальной междоусобицей, не решалось открыто подавить восстание и прибегло к тактике заигрывания с его руководителями, тем более что попытка Исэ Садамунэ, который был назначен военным администратором провинции Ямасиро вместо Хатакэяма Масанага, войти с войсками в провинцию для наведения там «порядка» окончилась провалом.¹³⁾

В конце концов феодальным силам удалось собрать необходимое [350] войско и осуществить вооруженное вторжение в Ямасиро. При этом, как часто бывало в подобных случаях, не обошлось и без прямого предательства со стороны тех, кто вначале примыкал к восстанию, но, как показали события, фактически оказался его случайным попутчиком. Сопротивление восставших крестьян, в том числе и их вооруженных формирований, было резко ослаблено наметившимся расколом в их рядах, прежде всего усилившимися разногласиями и противоречиями в самом руководстве.

К сожалению, время не сохранило никаких сведений о руководителях восстания. Нам неизвестно, что это были за люди, каких взглядов придерживались, какие идеи отстаивали. Ясно, однако, что многие представители «земельных самураев», входившие в ядро восстания еще в то время, когда оно находилось на подъеме, стали искать пути сотрудничества с официальными властями, боясь упустить момент и оказаться в проигрыше. Они готовы были предать интересы восставших, если это могло обеспечить признание за ними тех привилегий и преимуществ, которых они добились для себя после упразднения права прежних феодалов на владение крупными поместьями, на которые теперь претендовали они сами.

Феодальные войска, вступившие в пределы провинции Ямасиро, преодолевая разрозненные очаги сопротивления восставших крестьян, захватывали уезд за уездом и вскоре установили полный контроль над всей территорией. К началу 1494 года восстание было полностью подавлено, и на всей территории провинции с новой силой разгорелась феодальная междоусобица.¹⁴⁾

Таков печальный исход восстания в Ямасиро. Оно потерпело поражение в силу тех же главных причин, которые не раз в мировой исторической практике приводили к неудачам даже более крупные и лучше организованные антифеодальные выступления крестьян. Это — различие интересов у участников восстания, их разрозненность, отсутствие сильного и надежного руководства, предательство тех сил, которые на начальном этапе примыкали к восставшим, но затем стали переходить на сторону врага. Кроме того, ограничившись, по существу, одной провинцией и не имея широких и тесных связей с борьбой крестьян в других провинциях, восстание оказалось изолированным от остальной части страны, где продолжали господствовать старые средневековые порядки и нравы.

Крестьянское восстание в Ямасиро имело как отрицательные, так и положительные последствия. В этом и состоит диалектика развития общества. С одной стороны, поражение восстания вело к усилению феодального гнета, укреплению политического и экономического могущества крупных феодальных князей, дальнейшему [351] обострению феодальных междоусобиц. Но, с другой стороны, несмотря на поражение, само восстание, установленная им система крестьянского самоуправления, которая просуществовала более восьми лет, сыграли огромную революционизирующую роль, вселили широким народным массам как деревни, так и города уверенность в возможности ликвидации феодального строя, зародили в освободительном движении Японии демократические идеи и тенденции — разумеется, насколько это было возможно в то время.¹⁵⁾

В оценке этого восстания, его характера и последствий мнения японских историков расходятся, причем амплитуда расхождения взглядов достаточно широка. Нельзя не согласиться с советским исследователем А.А. Швецовым, который, полемизируя с рядом японских авторов, обращает внимание на известное преувеличение некоторыми из них уровня сознательности крестьянства в ту эпоху, на явную модернизацию, к которой они прибегают, в частности, тогда, когда новую политическую власть в провинции Ямасиро определяют как «народный парламент», и т. д.¹⁶⁾

При всей справедливости такой критики хочется вместе с тем обратить внимание и на другую сторону проблемы. В какой мере можно (и возможно ли вообще) рассматривать это восстание как качественно новый рубеж в истории развития не только крестьянского движения, но и самого японского общества, изменения его социально-экономической структуры? Или, говоря иначе, можно ли это восстание ставить в определенную историческую связь с глубинными изменениями, которые происходили в японском обществе того времени? В этом, собственно, состоит суть дискуссии. Отрицая плодотворность попыток некоторых японских авторов найти такие связующие линии, не следует впадать в другую крайность и невольно принижать значение крестьянского движения как важнейшего и радикальнейшего события, ведущего к обострению кризиса всей феодальной системы, а в конечном счете к ее разложению и гибели. Рассмотрим эту очень непростую проблему в более широкой ее постановке.

При изучении крестьянских войн и крестьянских движений периода позднего феодализма (XV—XVII века) исследователи, применяя метод сравнительно-исторического анализа, в качестве определенного эталона, своего рода отправной точки зрения берут Крестьянскую войну в Германии середины 20-х годов XVI столетия, которая открыла в Европе эпоху буржуазных революций и которая нашла такого блестящего исследователя, каким был Ф. Энгельс. Его работа «Крестьянская война в Германии», специально посвященная этому событию, служит образцом тщательного научного анализа, широких обобщений, искусного применения сравнительно-исторического метода. Проводя известную [352] аналогию между Крестьянской войной и революцией 1848—1850 годов в Германии, Ф. Энгельс подчеркивает ту мысль, что при всем существенном отличии их друг от друга перед революцией 1525 года стояли, по существу, те же крупные проблемы, имевшие жизненное значение для всего народа, какие впоследствии стояли в более широком плане перед буржуазной революцией середины XIX века.¹⁷⁾ Не случайно Ф. Энгельс отмечал, что со времени Великой крестьянской войны «протекло три столетия и многое изменилось; и все же Крестьянская война вовсе не так далека от наших современных битв, и противники, с которыми приходится сражаться, большей частью те же самые».¹⁸⁾

Изучая историю крестьянских движений своей страны, далеко не каждый исследователь может устоять перед искушением «подтянуть» отдельные, наиболее крупные выступления крестьян или систему взглядов их руководителей до уровня событий и фактов немецкой истории эпохи Реформации и Крестьянской войны. В таких случаях нередко прорисовывается картина, которая хотя и содержит черты некоторого внешнего сходства, но сходство это в значительной мере предстает все же иллюзорным.

Не удалось избежать этих крайностей и некоторым японским историкам, особенно тем, которые, как отмечалось выше, хотели бы несколько «приподнять» значение антифеодальных движений в своей стране, придать им более высокое социальное звучание. Именно этим следует объяснить желание ряда японских историков привнести в восстание в Ямасиро элементы, которые если и не отождествляли бы, то по крайней мере ассоциировали бы это событие с отдельными чертами буржуазной революции.

Восстание в Ямасиро при всем том, что это был кульминационный пункт борьбы японских крестьян в XV веке, не содержало требований, на основании которых можно было бы говорить даже о зародышах буржуазного развития. Для этого не созрели объективные предпосылки. И не только социально-экономические. Это восстание имело все-таки местный, локальный характер и не приняло общенациональных размеров. Условия раздробленной страны, которую буквально раздирали нескончаемые внутренние феодальные войны, объективно сдерживали зарождение и рост буржуазных элементов. Любопытно в этой связи замечание Ф. Энгельса: подчеркивая высокую выдержку и энергию, проявленные немецким народом в эпоху Реформации и Крестьянской войны, он пишет, что в иных условиях, т. е. у «централизованной нации», эти выдержка и энергия «привели бы к самым блестящим результатам».¹⁹⁾

Сейчас мы подошли к одному из очень важных вопросов, связанных с принципиальной оценкой крестьянского движения и [353] вообще борьбы народных масс в Японии в XVI веке, их роли в событиях, которые развернулись в стране во второй половине этого столетия и если были не самыми радикальными во всей предшествовавшей японской истории, то, во всяком случае, имели переломное значение.

В японской и советской историографии утвердилась точка зрения, согласно которой после восстания в Ямасиро крестьянское движение в Японии пошло на убыль. В доказательство этого тезиса приводятся обычно данные о сокращении числа зафиксированных крестьянских восстаний. Оно действительно сократилось. Если в XV веке произошло 113 крестьянских восстаний, то на XVI век приходится всего 44.²⁰⁾

В то же время, несмотря на сокращение числа восстаний японских крестьян в XVI веке, некоторые историки (например, Касахара Кадзуо, Инамура Рюити) говорят применительно к данному периоду даже о крестьянской войне. В чем тут дело? Как объяснить столь значительные расхождения во взглядах?

Весь вопрос в том, под каким углом зрения рассматривать эти восстания. Если смотреть на них как на силу, с помощью которой новые феодальные владетели пытались установить свое господство, а затем, достигнув этой цели, подавить борьбу крестьян, то тогда логически вытекает вывод, что с установлением нового феодального господства путем образования крупных феодальных княжеств (а это происходило как раз на рубеже XV—XVI веков) крестьянское движение неизбежно должно было идти на убыль.²¹⁾ Но это в том случае, если крестьянское движение рассматривать лишь как неразрывную составную часть феодальных войн.

Иногда пишут о спаде самостоятельной крестьянской борьбы в XVI веке, объясняя его тем, что, во-первых, от борьбы отошли крупные мёсю и самураи-землевладельцы, которые к началу XVI века укрепили свои феодальные права, а во-вторых, состоятельные крестьяне и крестьяне, освободившиеся в связи с некоторым увеличением числа мелких хозяйств от барщинной и патриархальной эксплуатации, стали широко привлекаться воюющими князьями в свои армии.²²⁾ Те японские авторы, которые не склонны признавать крестьянское движение как самостоятельную революционную силу, рассматривают борьбу крестьян, особенно в период внутренних феодальных войн (XV—XVI века), лишь как своеобразный привесок к феодальной междоусобице. При этом главная роль отводится «земельным самураям» и даже феодалам, которые в борьбе со своими соперниками терпели поражение, разорялись и сами превращались в крестьян.²³⁾

Крестьянское движение в Японии в середине и второй половине XVI века в самом деле было тесно связано и часто перекрещивалось [354] с феодальными войнами, развиваясь, как справедливо замечает Н. А. Иофан, как бы в одном потоке с феодальными междоусобицами.²⁴⁾ Однако основная характерная черта, присущая японскому крестьянскому движению этого периода, главная его тенденция определялась тем, что борьба крестьянства и народные движения в целом явились составной частью объединительного процесса, сыграли важную роль в образовании централизованного японского государства. Именно в этом прежде всего проявилось качественно новое содержание народных движений, включая борьбу крестьян, в середине XVI века в Японии, которая от феодальной раздробленности шла к созданию единой государственности со всеми сопровождающими этот процесс политическими, экономическими, социальными и культурно-идеологическими аспектами такой борьбы. Это придавало крестьянскому движению более широкий размах по охвату как участников, так и территорий, усиливало его социальную направленность, делало еще острее, упорнее и кровопролитнее, превращаясь фактически в настоящие крестьянские войны.²⁵⁾

Это был не однозначный процесс. Он протекал сложно и противоречиво. В то время Япония, еще не представлявшая собой централизованной нации, не была расколота на два больших, противостоящих друг другу лагеря, как это имело место в некоторых западноевропейских странах накануне буржуазных революций, но сам господствующий класс оказался расколотым по меньшей мере на три враждовавших между собой лагеря. Один был представлен объединителями страны — сначала Ода Нобунага, а затем продолжателем его дела Тоётоми Хидэёси и поддерживавшими их крупными феодалами; в другом же находились противоборствующие силы, представленные прежде всего местными князьями, стремившимися любой ценой сохранить свою независимость не только от центрального правительства, но и от новоявленных претендентов на верховную власть. Эти княжества, практически изолированные друг от друга, находились по преимуществу на восточных и западных окраинах страны, по тем временам значительно отдаленных от центра, где разворачивались главные политические битвы и военные сражения. И, наконец, весьма внушительную силу представляла буддийская церковь, которая сама превращалась в феодала, настоящего феодального землевладельца, в руках которого были сосредоточены огромные земельные массивы, не говоря уже о других несметных богатствах. В распоряжении буддийской церкви находилась также многочисленная, хорошо вооруженная армия.

Самой могущественной среди буддийских сект к середине XVI столетия становится Икко, или Монтосю («секта [355] приверженцев»), которая охватывала своим влиянием около половины всех последователей буддизма в Японии. Главный ее храм Хонгандзи, представлявший собой неприступную крепость, был расположен на горе Исияма, близ Осака. Могущественный сам по себе, он имел многочисленные ответвления по всей стране, но особенно велико было его влияние на периферии.

Крестьянское движение, охватившее в XVI веке огромные территории (главным образом на окраинах Японии), проходило в основном под лозунгами и руководством этой буддийской секты. Наиболее крупные волнения крестьян приходились на середину и вторую половину XVI века и развертывались, как правило, на обширных пространствах к северо-востоку и юго-западу от столицы, включая провинции Микава, Этидзэн, Исэ, Кии и др.

Провинция Микава, расположенная в восточной части острова Хонсю, в середине XVI века превратилась в арену ожесточенной междоусобной борьбы, которую с переменным успехом вели между собой различные феодалы, претендовавшие на эти земли. Ситуация в провинции приняла остродраматический характер после того, как в военные действия, которые вначале велись в основном между войсками феодала Мацудайра, владевшего этой провинцией, и феодального дома Имагава, притязавшего на эту территорию, были втянуты войска Ода Нобунага и Токугава Иэясу. Первый из них вел в то время междоусобную войну с Имагава, а второй сам не прочь был, воспользовавшись моментом, укрепить и расширить свои позиции.

Совершенно естественно, что больше всех пострадали в этой междоусобице крестьяне, на плечи которых непосильной ношей легли огромные поборы, постоянные реквизиции продовольствия. Крестьянские посевы вытаптывались, уничтожались целые деревни, разорялось крестьянское хозяйство, трудовые массы нищали. У них не оставалось иного выхода, кроме как всем миром подняться на борьбу против феодалов, как старых своих господ, так и новых претендентов на эту роль, не очень разбираясь в том, какие цели каждый из них преследовал и какого политического курса придерживался. Доведенные до отчаяния, они сражались против невыносимого феодального гнета, отстаивали свое право на существование и мирную жизнь. При этом крестьянство, как это нетрудно представить исходя из характера требований и лозунгов, которые отстаивали восставшие, выступало против феодальных междоусобиц, державших жителей провинции в постоянном страхе за свою жизнь.

Однако иной позиции придерживались высшие сановники церкви, которые в качестве крупных земельных собственников наравне со светскими феодалами участвовали в феодальной [356] междоусобице, опираясь в этой борьбе не только на свои вооруженные формирования, но пытаясь активно использовать крестьянские восстания, направляя их против своих политических противников. Так, собственно, было и во времена восстания крестьян в провинции Микава, где, как справедливо отмечает Н.А. Иофан, «боролись между собой за власть две основные политические силы: секта икко и группировка крупных феодалов во главе с Токугава Иэясу».²⁶⁾

В конечном итоге победа оказалась на стороне военной группировки, которую возглавил Токугава Иэясу, разгромивший повстанческую армию этой секты в битве при Вада в феврале 1564 года. С этого момента наметился определенный спад движения — во всяком случае, в той его форме, в какой оно развивалось до того.

В японской историографии, несмотря на наличие весьма разноречивых точек зрения по вопросу о характере крестьянского движения, протекавшего в религиозной оболочке, тем не менее довольно прочно утвердился взгляд на это движение как на силу, активно противостоявшую объединению Японии.²⁷⁾

Некоторые японские историки, в том числе видные, например Иноуэ Киёси, полагают, что у объединителей Японии Ода Нобунага и Тоётоми Хидэёси были три главных врага: во-первых, крупнейшие буддийские и синтоистские храмы, расположенные в Нара и на горе Коясан (провинция Кии), с древних времен владевшие огромными поместьями (сёэн) в районе Кинки и державшие большое число воинов-монахов; во-вторых, крупные даймё, непосредственные враги, которые ни в чем не уступали Ода Нобунага (в частности, Асаи из провинции Оми, Асакура из Этидзэн, Такэда из Кии, Уэсуги из Этиго, Мори из района Тюгоку), и, наконец, крестьянские восстания, протекавшие под знаком секты Икко, которые развивались повсеместно в районах Хокурику, Токайдо и Кинки.²⁸⁾

При такой постановке вопроса борьба крестьянских масс, проходившая под религиозными лозунгами, рассматривается исключительно в контексте феодальных междоусобных войн, как одна из составных ее частей. Неудивительно поэтому, что многие японские историки не склонны видеть в религиозных крестьянских восстаниях ничего революционного и говорят о них лишь как о силе, которую использовали представители господствующего класса в своих интересах, т. е. для укрепления политической власти и экономической мощи феодалов, как духовных, так и светских.

При всей справедливости суждений о сложности и противоречивости этой формы борьбы японских крестьян, которая, несомненно, несла на себе определенную печать феодальных междоусобиц [357] и даже включала в себя отдельные их элементы, было бы неправильным рассматривать это движение лишь в рамках феодальных войн, которые в тот период действительно занимали главное место в политической жизни Японии, сводить его к одной из сил, противодействовавших процессу объединения страны. Малоубедительной выглядит также логика рассуждений, по которой объединение Японии и возникновение единого централизованного государства предстают как простая нужда в подавлении крестьянских движений и сами эти объективные процессы выступают как следствие разраставшегося крестьянского движения, внушавшего большие опасения всему классу феодалов.

Спору нет, объединители страны Ода Нобунага и Тоётоми Хидэёси, ведя жестокую борьбу со своими противниками из феодального лагеря, с не меньшей жестокостью подавляли любое проявление неповиновения, а тем более открытое сопротивление их линии на создание централизованного государства. В этом отношении они не делали никакого различия между оппозиционно настроенными к ним феодалами, светскими и духовными, и народными движениями, если последние добровольно выступали на стороне «своих» феодалов или вопреки воле и желанию крестьян оказывались втянутыми в феодальную междоусобицу. В отношении народных движений Ода Нобунага и Тоётоми Хидэёси проявляли особую жестокость и свирепость. Иначе и быть не могло.

Сохранились лаконичные записи летописцев и хронистов, которые с завидным хладнокровием фиксировали чудовищные расправы, чинимые армией Ода Нобунага над повстанцами в провинциях Кага, Этидзэн, Исэ, Кии и в других местах. Особенно жестокий характер эти репрессии приняли в провинциях Кага²⁹⁾ и Этидзэн, где были уничтожены чуть ли не все повстанцы. В 60–70-х годах XVI века центрами крестьянского движения, принявшего религиозную оболочку, становятся провинции Кии и Исэ, на юге острова Хонсю, и именно сюда устремляется армия Нобунага, который вел с духовенством настоящую войну на уничтожение. Его 80-тысячная армия, вторгшаяся на территорию этих двух провинций, уничтожала все на своем пути. В провинции Исэ войска Нобунага штурмом овладели замком-крепостью Нагасима, центром восстания, и уничтожили весь ее 20-тысячный гарнизон.³⁰⁾ Это произошло в 1574 году. Две его попытки, предпринимавшиеся до этого (одна в 1571 и вторая в 1573 году), натолкнулись на упорное сопротивление восставших крестьян и окончились неудачей.

Жестоко подавляя малейшее проявление неповиновения, Ода Нобунага, как считает японский историк Судзуки Рёити, не мог рассчитывать на поддержку крестьян. При этом ученый ссылается [358] на письмо из 17 пунктов, которое Нобунага направил сёгуну Асикага Ёсиаки в 1572 году, где он выразил свое удивление и неудовольствие по поводу того, что происходит в стране, особенно в связи с крестьянскими волнениями.³¹⁾

Вместе с тем следует, очевидно, иметь в виду и объективный характер тех событий, которые развертывались на политической сцене Японии. Крестьянство, поднимавшееся на борьбу под религиозными лозунгами, далеко не всегда слепо следовало за своими религиозными наставниками. При анализе религиозного по форме движения крестьян, получившего наименование икко икки, и его оценке исследователи вынуждены в основном опираться на документы, исходящие либо от буддийского духовенства, выступавшего в роли лидера этого движения, либо от светских феодалов, боровшихся против буддийской церкви и поддерживавших ее сил, в том числе и крестьянских выступлений, имевших религиозную окраску. Исследователям почти ничего не известно о позиции самих крестьян, их настроениях, думах и чаяниях и о том, в какой мере их действительные устремления нашли свое адекватное выражение в дошедших до нас документах, составленных буддийским духовенством, претендовавшим на роль не только политического и военного руководителя религиозных восстаний крестьян, но и идейного лидера крестьянства. Мы не знаем также, насколько достоверны сами источники, которые составлялись при определенном направленном воздействии господствующего класса феодалов, стремившегося изобразить крестьянские восстания как выступления сборища мятежников, государственных преступников, бандитов и разбойников. В каждом источнике, а особенно когда речь идет о крестьянской борьбе, нельзя не видеть его классовую направленность, выраженную в нем вполне определенную политическую тенденцию, чисто практические задачи и цели.

Движение икко икки было не только разношерстным по составу участников; по существу, оно объединяло три разных по целям движения. Участвовавшие в нем наряду с крестьянством владельцы земельной собственности, включая так называемых земельных самураев, и буддийское духовенство в лице могущественного храма Хонгандзи с его многочисленными местными храмами и огромным монашеским воинством стремились использовать революционную энергию крестьянских масс для достижения своих целей. Первые надеялись расширить свои владения и подняться на ступеньку или несколько ступенек выше по иерархической лестнице. У буддийского же духовенства аппетиты были непомерными: оно добивалось не просто расширения храмовых владений, но превращения в крупных феодалов — владетелей провинций. И непосредственные враги у них были разные. Если первые вели [359] борьбу, так сказать, на локальном уровне, т.е. против владельцев крупных поместий, не выходя за пределы своих уездов, в крайнем случае своей провинции, то вторые ставили перед собой задачу самим стать влиятельными владетельными князьями и наравне с самыми могущественными феодалами бороться за свое не только экономическое, но и политическое господство.

Наиболее опасными и реальными противниками высшего духовенства секты Икко, которое, судя по всему, претендовало даже на обладание всей полнотой политической власти в стране, были, естественно, объединители страны — Ода Нобунага, а после его смерти Тоётоми Хидэёси. Они могли сорвать эти далеко идущие планы. Поэтому именно против них храм Хонгандзи и его многочисленные ответвления на местах развернули борьбу, втягивая в нее всех своих приверженцев, и прежде всего крестьянство как самую многочисленную и подвергавшуюся наиболее жестокому угнетению силу.

Для того чтобы привлечь на свою сторону широкие крестьянские массы и удерживать их под своим влиянием, недостаточно было одной религиозно-духовной общности и принадлежности к одной секте. Необходимо было учитывать социальные требования крестьян, проявлять заинтересованное отношение к их нуждам и заботам.

Собственно говоря, «Десять статей Хонгандзи», которые служили своего рода программой восстаний, проходивших под религиозными лозунгами секты Икко, достаточно полно выражали требования крестьян, во всяком случае на первом этапе борьбы.³²⁾

Многие японские исследователи обращают внимание на то, что популярность секты Икко среди крестьянских масс и вообще трудового люда в значительной мере объяснялась тем, что эта секта проповедовала более простые и доступные «истины», а ее обряды были скромны и обыденны. В ее проповедях содержались даже идеи равенства и справедливости, которые, находясь в явном противоречии с принципами феодально-сословной системы, в тот жестокий век звучали чуть ли не революционным вызовом обществу, в котором господствовал культ грубой силы, а беззаконие, угнетение и насилие вошли в его плоть и кровь.

Однако следует при этом иметь в виду, что сказанное, особенно в части, касающейся поддержки требований крестьян, справедливо в отношении того периода деятельности секты Икко (конец XV — начало XVI века), когда она еще не имела своих храмовых владений и не превратилась в духовного феодала. К середине XVI века эта секта, по существу, сама стала эксплуататором крестьян и наряду со светскими феодалами участвовала в междоусобной войне, надеясь расширить свои и без того огромные [360] владения и укрепить свою экономическую мощь и политическое влияние.

В этот период происходит заметное размежевание сил внутри движения икко икки, которое фактически распадается на два противоположных в социально-классовом отношении лагеря с разными задачами и целями борьбы, хотя внешне движение оставалось как бы в одной религиозной оболочке. По существу же религиозная общность превращалась в ширму, которая не могла скрыть острые социальные противоречия между духовными феодалами, в которых превратилось духовенство секты Икко, и крестьянами, т. е. между эксплуататорами и эксплуатируемыми. Очевидно, именно это обстоятельство имел в виду Судзуки Рёити, когда писал, например, что сражения в провинции Этидзэн «с самого начала и до конца всецело представляли собой борьбу класса против класса».³³⁾ При этом автор ссылается на хроники периода правления Ода Нобунага («Нобунага коки»), в которых говорится, в частности, о том, что «в обеих провинциях собралось огромное количество самураев, которые имели здесь родственников, и, получив возможность вернуться к своей прежней деятельности, они создавали здесь посады у ворот монастырей».³⁴⁾ Речь идет скорее всего о тех самураях, которые после поражения феодальных армий своих сюзеренов искали пристанища в родных местах и возвращались в основном к крестьянскому труду.

Эту же мысль проводит и Кокусё Ивао, обращая внимание на то, что в провинции Иё, например, довольно часты были случаи, когда феодалы, ведя ожесточенные войны друг с другом и войсками центрального правительства ради сохранения своей автономии, потерпев поражение, разорялись и становились простыми крестьянами.³⁵⁾

Эволюция, которую претерпели руководители движения икко икки, влекла, конечно, за собой и определенные изменения характера самого движения, его ближайших и конечных целей. Происходило все более широкое и в социальном отношении все более глубокое раздвоение этого движения. Руководителей восстания все меньше занимали нужды и требования крестьян и все больше захватывала феодальная междоусобица, на которую они смотрели как на естественную и насущную необходимость, без чего нельзя укрепить свои позиции, а при благоприятном развитии событий установить свое господство над значительной частью территории страны и даже над всем обществом. До поры они скрывали свои истинные цели, чтобы не оттолкнуть от себя крестьянство, направляли его борьбу против светских феодалов, своих врагов в междоусобной борьбе, в том числе и в особенности против объединителей страны Ода Нобунага и Тоётоми Хидэёси, которые к тому [361] же преследовали буддизм, а следовательно, и секту Икко как одно из его ответвлений.

Однако в политике, которой следовали объединители Японии, в тех мероприятиях, которые они осуществляли на подвластных им территориях, было немало общего с требованиями, выдвигавшимися и отстаивавшимися участниками народных движений. Более того, многие из требований, которые пытались реализовать восставшие в той или иной провинции (ликвидация поместий, уничтожение таможенных застав, введение свободной торговли, свободное пользование общинными угодьями, отмена или значительное снижение местных феодальных налогов и др.),³⁶⁾ в объединенном государстве получали более реальные шансы на претворение в жизнь. В условиях феодальной междоусобицы успехи, достигнутые в ходе крестьянской борьбы, не могли быть прочными и долговечными, ибо любая провинция, как бы далеко она ни была расположена, оставалась лишь островком в бушующем океане феодальных войн и в любой момент на него могли обрушиться волны огромной разрушительной силы. Укрепление политического и экономического могущества князей (именно к этому сводилась в конечном счете линия духовенства секты Икко, которое само превращалось в феодальных владетелей) сохраняло и усиливало раздробленность страны, а это, в свою очередь, вело к застою в экономической жизни, ужесточению феодальной реакции, закреплению патриархальных отношений.

Конечно, трудно представить, чтобы участники крестьянских восстаний, даже более сознательные их представители, ясно воспринимали цели, да и сам характер движения за объединение страны, тем более что при самой высокой степени организованности религиозных восстаний элемент стихийности был в них весьма значительным, если не преобладающим. Но и при всем этом нельзя не видеть определенную, может быть, не вполне осознанную взаимосвязь между требованиями восставших крестьян, направленными против «своих» феодалов и носившими местный характер, и движением за политическое и государственное объединение страны, в ходе которого не только безжалостно уничтожались старые институты власти как в центре, так и на местах, но и менялась социально-экономическая и политическая структура всего общества. Антифеодальная борьба широких крестьянских масс, расшатывая старые феодальные устои, несомненно, объективно содействовала этому процессу. Поэтому, несмотря на локальный характер, в самом этом движении достаточно отчетливо проступали общенациональные черты, отразившие новые веяния, главные особенности и основные тенденции той эпохи.

Религиозное движение японских крестьян если не развивалось [362] в одном русле с движением за объединение страны, то, во всяком случае, объективно содействовало этому процессу, но никак не противостояло ему, хотя в то время субъективно руководство движением всячески стремилось направить движение против объединителей Японии, прекрасно понимая, что с созданием единого централизованного государства оно лишится своего автономного положения, основанного на политическом влиянии и экономическом могуществе, которых оно достигло в значительной мере благодаря тому, что использовало антифеодальные настроения и борьбу крестьян в своих корыстных интересах, отражая центробежные тенденции.

Движение икко икки представляло собой классовую борьбу японских крестьян. И если в отдельные периоды и моменты этой борьбы их интересы, нужды и требования скрывались под религиозной оболочкой, то это нисколько не меняло дела и объяснялось лишь условиями того времени. Как отмечал Ф. Энгельс, революционная оппозиция феодализму проходит через все средневековье, выступая соответственно условиям времени «то в виде мистики, то в виде открытой ереси, то в виде вооруженного восстания».³⁷⁾

Борьба японского крестьянства, проходившая под религиозными лозунгами, была важной, но не единственной формой выражения крестьянского протеста и тем более народного сопротивления в целом феодальной реакции во второй половине XVI века. Народные движения, охватившие широкие социальные слои не только деревни, но и города, продолжали набирать силу, нанося ощутимые удары по позициям уже не только старой, но и новой феодальной власти. Крестьянам приходилось в трудной борьбе отстаивать и те завоевания, которых им удалось добиться ценой огромных жертв в ходе антифеодальных восстаний в предшествовавшие десятилетия и благодаря которым несколько улучшилось их материальное и правовое положение. В ряде провинций они активно сопротивлялись проведению аграрной политики Хидэёси, особенно выступая против тех ее сторон, которые прямо были направлены на ликвидацию крестьянского самоуправления, на жесткую регламентацию всего уклада крестьянской жизни. Такие восстания происходили в ряде районов страны.³⁸⁾

Важное значение в этот период приобретает борьба горожан, особенно их низших слоев, недавних выходцев из деревень. Города как торгово-ремесленные центры, эти «вершины средневековья», нередко находились в открытой оппозиции к феодальным князьям, пытаясь борьбой и откупом если не уничтожить, то по крайней мере ослабить свою зависимость от феодалов, добиться большей самостоятельности в ведении собственных дел. При всей сложности их отношений с объединителями страны, особенно с Ода [363] Нобунага, который силой пытался подавить любое проявление свободолюбия в японских городах, последние тем не менее активно содействовали процессу создания единого централизованного государства, видя в этом одно из решающих условий расширения торговой деятельности по всей стране и роста промышленного производства.

При анализе народных движений в Японии во второй половине XVI века обращает на себя внимание то обстоятельство, что среди участников восстаний довольно широко была распространена идея самоуправления, которая овладела (по-видимому, можно так утверждать) самыми широкими массами. В этом состоит одна из главных отличительных особенностей крестьянских восстаний и вообще народных движений в Японии второй половины XVI столетия. Именно этот необычный для средневековья феномен дал некоторым японским историкам основание для суждений о том, а не стояла ли Япония в то время на пороге вызревания буржуазных отношений? Отсюда, очевидно, проистекают встречающиеся в японской историографии такие, например, оценки и определения, относящиеся к характеристике крестьянских восстаний и народных движений в рассматриваемый период, как «народный парламент», «независимая крестьянская республика», «предтеча демократического движения Японии» и т.д. При всем модернизме этих определений, в которых, несомненно, содержится известная переоценка социально-экономического и общественно-политического уровня развития японского общества того времени, было бы неверно впадать в другую крайность и недооценивать борьбы, которую вели японские крестьяне и широкие народные массы в ту переломную эпоху японской истории, борьбы, которая в значительной, если не в решающей мере повлияла на изменения, по существу затронувшие все стороны политической, экономической и культурной жизни государства. И, может быть, самым главным условием или предпосылкой этих глубоких перемен было то, что идея самоуправления, которую повсеместно, как в деревне, так и в городе,³⁹⁾ выдвигали и отстаивали народные движения, находилась в прямой конфронтации с политикой автономии, которую проводили крупные феодальные князья и из-за которой велись феодальные войны.

И если автономия крупных феодалов и верховного духовенства стояла серьезной преградой на пути политического объединения страны и образования единого централизованного государства, то самоуправление, которого добивались антифеодальные силы, объективно способствовало развитию этого процесса. В этом суть проблемы и правильного понимания характера крестьянского движения в Японии в историческую эпоху, когда народные массы своей самоотверженной борьбой расшатывали и разрушали сами основы [364] старых отношений феодального господства и содействовали становлению новых отношений как в политической, так и в социально-экономической сфере.

Конечно, эти их устремления были во многом наивными и иллюзорными, они не имели ясно осознанной и четко выраженной цели. И тем не менее это был протест против существующих порядков, призыв к ниспровержению феодального строя, революционная оппозиция феодализму. Все это, вместе взятое, несомненно, подрывало сами устои существовавшего политического режима, содействовало прогрессу общества.

Разумеется, осознание необходимости социальных изменений далеко не всегда соответствует наличию объективных материальных предпосылок для этого. Очевидно, и в данном случае существовало противоречие между субъективными устремлениями народных масс и наличием объективных социально-экономических предпосылок, необходимых для их осуществления.

Объединители страны Ода Нобунага и особенно Тоётоми Хидэёси, борясь против крестьянства как антифеодальной силы, вынуждены были считаться с его требованиями и даже идти на удовлетворение некоторых из них во избежание дальнейшего обострения политической ситуации в стране и усиления новой волны народного гнева. К тому же ряд требований имел во многих отношениях единую направленность: и у крестьян, и у тех, кто выступал за политическое объединение страны, были, в сущности, одни и те же враги — сёгунат Асикага, феодальные группировки, на которые он все еще опирался, и сама старая, отживавшая свой век политическая и социально-экономическая структура общества. Ломка устаревших форм феодальных отношений и всей политической оболочки общества происходила не только сверху. Крестьянство объективно было заинтересовано в успешном завершении этого процесса, связывая с ним свои надежды на лучшую жизнь. Поэтому вряд ли правомерно политику объединения Японии выводить из стремления ее инициаторов раз и навсегда покончить с крестьянским движением. Как бы ни были мощны по размаху и остроте крестьянские восстания и сколько бы ни доставляли они хлопот княжеской власти, не они, а феодалы раздирали страну на части, и именно это явилось основой и главной предпосылкой движения за объединение страны, которое объективно созрело и по времени, и по оформлению сил, которые могли взять на себя осуществление этой важной исторической миссии.

Налицо имелись и определенные материальные условия и социальные предпосылки. Вопрос об уровне социально-экономического развития Японии в XVI веке, особенно во второй его половине, остается одним из наиболее сложных в современной японской [365] историографии. Одни историки придерживаются мнения о значительной экономической отсталости этой страны в тот период, другие, напротив, сильно преувеличивают уровень ее экономического и социального развития, в том числе элементы и признаки капиталистического уклада. Как отмечал видный советский исследователь А.Л. Гальперин, Япония в указанный период в ряде областей промышленного производства отставала от соседей — Китая и Кореи. Но в то же время тезис о чрезвычайной экономической отсталости Японии вызывал у него серьезные сомнения. По его мнению, в ту пору в стране уже нарождалась буржуазия (в лице торговцев, ростовщиков, отдельных промышленников), усиление которой, особенно в связи с ростом городов, внешней торговли, развитием горного дела, производством оружия и т. д., вызывало беспокойство в феодальных кругах.⁴⁰⁾ И хотя при желании можно было бы упрекнуть исследователя в некоторой переоценке роли и возможностей торгово-ростовщического капитала,⁴¹⁾ в целом его анализ социально-экономического положения Японии конца XVI века и попытки выявить тенденцию общественного развития Японии в тот период представляются интересными и весьма плодотворными.

В самом деле, во второй половине XVI века заметно оживились промышленность и торговля, развитие которых, однако, все больше упиралось в узость региональных границ феодальных княжеств. Торговля с заморскими странами велась порой куда оживленнее, чем внутри страны между отдельными провинциями, отгороженными друг от друга таможенными барьерами, заставами и другими искусственно созданными препятствиями и заслонами. Раздробленная страна, раздираемая феодальными войнами, становилась серьезной преградой на пути политического и социально-экономического развития, объективно порождала силы, способные организовать и возглавить движение за ее объединение. Это была историческая необходимость, которая все настойчивее пробивала себе дорогу, обусловливая закономерность происходившей ломки старых феодальных отношений и их глубокую перестройку. В этом процессе роль крестьянской борьбы была чрезвычайно велика. Именно в этом аспекте следует прежде всего рассматривать и с этой точки зрения оценивать крестьянское движение в Японии во второй половине XVI столетия.

Конечно, эта перестройка шла в рамках и на базе феодального общественного строя.⁴²⁾ Но в этом процессе вполне могли проявиться, пусть лишь в зачаточной форме, и элементы нового, капиталистического уклада. Причем буржуазные элементы нередко возникали и проявляли себя вначале не в масштабе всей страны, а на местном уровне — в отдельных, более развитых княжествах, в [366] некоторых городах и лишь затем при благоприятно складывающихся условиях становились достоянием страны в целом. В этом отношении определенный интерес представляют замечания советского историка М.М. Смирина, крупного специалиста в области изучения Крестьянской войны в Германии, который, говоря об особенностях положения первых буржуазных элементов в Германии, отмечал, что они «зарождались в раздробленной стране, где отсутствовали элементарные условия для их дальнейшего развития. При княжеском мелкодержавии не могло быть речи о государственном покровительстве возникавшим элементам капиталистического уклада; отсутствовали даже такие условия, как безопасность дорог, единство монетной системы, общегосударственная законность. Нескончаемые внутренние феодальные войны, сопровождаемые грабежами и контрибуциями, произвольный княжеский фиск и вымогательства многочисленных чиновников княжеских «дворов» ставили всякую предпринимательскую деятельность, не обеспеченную особыми привилегиями, в зависимость от произвола и всяких случайностей. Несоответствие условий, существовавших в феодальной Германии, характеру новых производительных сил проявилось уже при самом зарождении первых элементов и даже предпосылок капиталистической мануфактуры».⁴³⁾ Очевидно, некоторые из названных черт пригодны и для социально-экономической характеристики японского общества второй половины XVI века.

В ряде крупных феодальных княжеств к концу XVI века наладился довольно быстрый рост некоторых видов производства. В частности, в прибрежных княжествах особенно быстро развивалось кораблестроение. Именно на эти княжества Хидэёси дал разверстку на строительство судов, когда готовился к войне против Кореи. Центры кораблестроения находились в то время в провинциях Исэ, Цусима, Кии. Здесь были построены военные суда общим водоизмещением 16 тыс. т.⁴⁴⁾ Строительство кораблей вели и купцы в ряде портовых городов (Сакаи, Хаката, Осака и др.). Японские суда, которые вели в то время торговлю с Китаем, могли перевозить до 2,5 тыс. коку грузов (т. е. до 400 т).⁴⁵⁾

К XVI веку относится широкая эксплуатация, по существу, всех известных ныне в Японии золотых, серебряных и медных рудников. К тому времени значительно усовершенствовались методы добычи и плавки металла.

Как известно, К. Маркс отмечал, что открытие золотых и серебряных приисков в Америке явилось одним из главных моментов первоначального накопления, утренней зарей капиталистической эры производства. Что касается Японии, то открытие таких рудников в самой стране, несомненно, также сыграло важную роль в ее [367] экономическом и социальном развитии. Конечно, тот факт, что эти рудники принадлежали феодалам, не мог не задерживать развитие капитализма. Но в то же время феодалы, которые нуждались в различных товарах, особенно в оружии, вынуждены были прибегать к услугам торговцев, в руки которых стали переходить и драгоценные металлы. И совершенно естественно предположить, что, как в свое время внешняя торговля, которая первоначально велась храмами и феодалами, а затем все больше стала переходить в руки торговцев, рудники, принадлежавшие правительству или феодалам, постепенно отдавались на откуп какому-либо частному предпринимателю.

Таким образом, к концу XVI века в Японии довольно четко обозначились явления, связанные, с одной стороны, со значительным накоплением денежных средств в руках торгового капитала на основе главным образом доходов от внешней и внутренней торговли, судоходства, добычи драгоценных металлов, ростовщических операций, а с другой — с появлением крестьян, которые не получили по земельной реформе Хидэёси надела, были лишены средств производства и вынуждены были продавать свою рабочую силу.⁴⁶⁾ Однако вложение этих накоплений в промышленность было затруднено всей системой феодальных регламентаций, а также тем, что наиболее выгодные отрасли производства — горное дело, кораблестроение, производство оружия — были сосредоточены в руках феодалов или центрального правительства.

Поэтому ранние формы капиталистической промышленности (за исключением, возможно, рассеянной мануфактуры) если и могли возникнуть в этот период, то лишь в единичных случаях и были, очевидно, недолговечными. Правда, некоторые японские историки-медиевисты пишут о существовании в Японии уже в XVI веке не только рассеянной мануфактуры, что вполне вероятно (в частности, для домашней промышленности, подчиненной оптовому торговцу), но и первых централизованных мануфактур.⁴⁷⁾ Можно предположить, что в Японии, как, впрочем, и в некоторых других странах Востока, казенные мануфактуры, принадлежавшие центральному правительству или отдельным крупным феодалам, развились по времени раньше и получили распространение более широкое, чем частная капиталистическая мануфактура.

В то же время и параллельно с этим развивалось частное предпринимательство. Характерно, что мероприятия Ода Нобунага и Тоётоми Хидэёси по ограничению приема в цехи и гильдии новых членов и роспуску некоторых крупнейших объединений ремесленников и торговцев объективно отражали, как справедливо считают некоторые японские авторы, интересы новых торговцев и предпринимателей и должны были содействовать росту частного [368] предпринимательства, зарождению ранних форм капиталистической промышленности.⁴⁸⁾

Необходимо обратить внимание на еще одно немаловажное обстоятельство. На процессы, происходившие в Японии во второй половине XVI века и заключавшие в себе определенные условия для зарождения элементов капиталистического развития, оказали известное влияние вступившие к тому времени в полосу капиталистического производства европейские государства, устанавливавшие первые контакты и связи с этой страной, в том числе в области экономических отношений.

Однако насаждавшаяся в Японии с начала XVII века политическая система, основанная на всемерном укреплении феодальных устоев путем введения жесткой феодальной регламентации, полного контроля над всеми сферами социально-экономической жизни общества и строгой изоляции страны от внешнего рынка, по существу, в зародыше уничтожила первые ростки буржуазного развития как в области зарождения материальных предпосылок нового общества, так и особенно в сфере формирования демократических основ и традиций, создаваемых под огромным воздействием широких крестьянских восстаний и массовых народных выступлений, охвативших страну в XVI столетии, особенно во второй его половине.

Успешное развертывание крестьянской борьбы сыграло исключительно важную роль в становлении и развитии элементов нового общества, помогало им укрепиться в будущем. Крестьянские движения даже в период, когда феодализм как социальная система еще не вступил в полосу своего разложения, если и терпят поражение, то все равно в огромной мере содействуют общественному прогрессу. От размаха, остроты и глубины крестьянской борьбы во многом зависят и темпы общественного прогресса, и последовательность политических и социальных преобразований, обеспечивающих его успешное развитие.

Поэтому, когда говорят о политической и социально-экономической обстановке, сложившейся в Японии к концу XVI века, а также о характере крестьянского движения, то речь должна идти, очевидно, не о том, чтобы во что бы то ни стало доказать, что к тому времени в этой стране уже зародились капиталистические производственные отношения, а о том, насколько реальной была перспектива именно такого развития. Думается, что такая перспектива открывалась перед Японией и если она не реализовалась, то во многом это объяснялось не отсутствием объективных предпосылок, а скорее причинами субъективного характера, своеобразным стечением исторических обстоятельств.

Японские исследователи немало внимания уделяют выявлению [369] причин поражения крестьянских движений. Они даже пытаются вывести некую закономерность того, что крестьянские восстания к концу XVI века неизбежно должны были пойти на убыль, что они чуть ли не фатально были обречены на бесперспективность.

Исследуя этот вопрос, Нандзё Норио, например, выделяет следующие три причины, которые, по его мнению, предопределили спад, а в конечном счете и поражение крестьянских восстаний в Японии в конце XVI века. В качестве первой он называет тот факт, что у крестьян было изъято оружие. В 1578 году крупный даймё Сибата Кацуиэ запретил крестьянам своих владений иметь оружие. Затем его примеру последовал Хидэёси, который в 1585 году запретил хранить в монастыре Коясан военные доспехи и ружья, а вслед за этим в 1588 году издал указ о полном изъятии у крестьян всякого оружия, указ, известный под названием «охота за мечами» («катанагари»). По этому указу повсеместно в стране, во всех ее провинциях, крестьянам запрещалось иметь длинные и короткие мечи, луки, ружья и всякое другое оружие.

Вторая причина, по мнению Нандзё Норио, состояла в том, что Хидэёси в 1591 году провел жесткое разделение японского общества на три социальные категории: самураев-воинов, горожан и крестьян. В результате все самураи должны были покинуть сельскую местность и поселиться на постоянное жительство в призамковых городах, что привело к разрыву союза крестьян и «земельных самураев», составлявшего основу крестьянского движения той эпохи, его движущую силу. Крестьяне, лишившиеся руководства со стороны «земельных самураев», не могли дальше успешно развивать восстания.

Наконец, третьей причиной автор считает то обстоятельство, что уже при Токугава Иэясу, который, кстати сказать, весьма опасался крестьянских восстаний, совершенно намеренно проводилась политика строжайшей регламентации всей жизни общества и резкого усиления надзора над крестьянством по всей стране, которая имела целью ослабить крестьянство и духовно и физически.⁴⁹⁾

Как видим, основные причины спада крестьянского движения автор связывает в основном с личностью Хидэёси, его политикой в отношении крестьянства.

Действительно, крестьянские восстания, которые приходились уже на период правления Хидэёси, выдвигали требования, направленные и против нового режима власти. К крестьянским восстаниям, вызванным старыми, в значительной степени патриархальными отношениями, существовавшими в японской деревне до проведения кэнти Хидэёси, прибавлялось и наслаивалось недовольство политикой новых властей, при которых фактически завершился [370] процесс перестройки феодальных отношений и для которых крестьянский вопрос был решен, а потому, мол, не было никаких оснований для выражения крестьянами какого-либо протеста. Именно такой хотели видеть действительность новые крупные феодальные князья, в том числе и сам Хидэёси. Но не такой радужной воспринимали реальную жизнь крестьяне и вообще трудовой люд Японии. Оснований для протеста оставалось предостаточно.

К прежним факторам, вызывавшим недовольство крестьян, прибавились новые, и среди них такой немаловажный, как развязанная Хидэёси захватническая японо-корейская война, уносившая десятки тысяч человеческих жизней и требовавшая все новых жертв и лишений, ввергавшая в состояние отчаянной безысходности все общество, но более всего низшие его слои, прежде всего крестьянство, которое не только несло на себе всю тяжесть военных расходов, но и было превращено в основного поставщика пушечного мяса. По данным Нэдзу Масаси, подати и поборы с крестьян доходили в тот период до 80-90% урожая.⁵⁰⁾ Война резко ухудшила и без того тяжелое положение японского крестьянства, от которого требовали все новых и новых жертв во имя далеких от него и непонятных ему имперских целей и амбиций правителей Японии. Как уже отмечалось, Хидэёси рассчитывал, что японо-корейская война позволит ему не только значительно ослабить или вовсе ликвидировать оппозицию крупных феодалов, но самое главное — решительно ликвидировать народные восстания и сделать крестьян послушным орудием своей политики. Но, несмотря ни на что, народные массы продолжали борьбу. Их протест нередко принимал специфические формы: это было и открытое неповиновение властям, и уклонение от уплаты государственных налогов и постоянных сборов средств на военные нужды, и бегство из родных мест, чтобы избежать мобилизации в армию, и т. д. Исторические документы того времени зафиксировали серьезные трудности, которые испытывали местные власти по сбору налогов с крестьян и городских жителей и набору все новых рекрутов для безнадежно затянувшейся и, казалось, не имевшей конца войны.

Таким образом, крестьяне продолжали вести борьбу и при режиме Хидэёси, хотя это и были в основном отдельные проявления крестьянского недовольства. В целом же к концу XVI века крестьянское движение в Японии идет на убыль.

Если причины поражения крестьянских движений в конце XVI века связывать непосредственно с деятельностью Хидэёси, то в числе других следует назвать и такой немаловажный фактор, как созданный новым правителем страны огромный репрессивный аппарат для подавления всякой оппозиции, прежде всего, разумеется, народных выступлений. [371]

Одной из первейших забот Хидэёси было создание такой внутриполитической системы, при которой применяемый им широкий арсенал мер, в первую очередь массовые репрессии, позволял бы в самом зародыше душить малейшие проявления недовольства диктаторским режимом и удерживать всю полноту власти в руках одного человека. Как истый самовластный деспот, Хидэёси не мог обойтись без своего репрессивного аппарата принуждения и отлаженной системы, которая наряду с выколачиванием налогов из крестьянства полностью исключала бы всякую возможность не только организованного, но и стихийного выступления против режима личной власти как со стороны народных масс, так и со стороны феодалов, прежде всего самурайства.

Эта система покоилась на указах Хидэёси, в которых устанавливался строгий порядок начисления и взимания налогов с крестьян, вводилась жесткая регламентация всего уклада жизни крестьян и самураев, устанавливалась круговая порука, при которой процветали взаимная слежка и тайные доносы друг на друга. В указе о создании пятидворок и десятидворок и об их круговой поруке предписывалось, чтобы все самураи, объединившись по пять, а низшее население по десять человек, составив свои общины, в письменном виде дали круговое поручительство (с приложением личных печатей) в том, что они не допустят преступных действий.⁵¹⁾

В другом указе, который закреплял социальные различия в японском обществе конца XVI века, говорилось о том, что в случае, если крестьянин бросит свой надел и займется торговлей или поступит в услужение, то наказание должен понести не только он, но и все крестьяне его деревни. Если же такого крестьянина станут укрывать крестьяне или горожане, то наказание понесет вся деревня или весь определенный район города.

Здесь же предписывалось, чтобы самураи всех рангов, которые без разрешения покинули своих сюзеренов, были подвергнуты тщательной проверке. Если же сюзерен даст самураю возможность скрыться, то вместо него надлежит казнить трех других вассалов этого же сюзерена, а если не будут казнены эти трое, то наказанию следует подвергнуть самого сеньора.⁵²⁾

Система пятидворок для самураев и десятидворок для низших слоев японского общества, которая была установлена для всей территории страны, призвана была обнаруживать в зародыше и жестоко подавлять любую феодальную оппозицию режиму личной диктатуры, любой протест народных масс. Она, несомненно, была нацелена на то, чтобы лишить народные массы возможности активно бороться за свои жизненные права и социально-классовые интересы. [372]

Из других причин, обусловивших спад крестьянского движения, необходимо указать на слабость союза крестьян и горожан (особенно плебейства). Находясь в довольно сильной зависимости от феодальных магнатов, японский средневековый город не всегда мог достаточно активно проявлять свою ведущую роль в политической и идеологической жизни общества. Даже в тех городах, где торгово-ремесленная деятельность достигла относительно высокого уровня и где существовало городское самоуправление, крупные торговцы, эти «отцы городов», сами эксплуатировали крестьян и нередко помогали феодалам усмирять крестьянские и городские восстания.

Но, конечно, главные причины спада и в конечном счете поражения крестьянской борьбы лежали в самом крестьянском движении, которое все больше раскалывалось под воздействием острых внутренних противоречий. От борьбы отходили не только деревенские богатеи и «земельные самураи», после того как первые увеличивали богатство и укрепляли свое положение независимых хозяев, а вторые превращались в феодальных землевладельцев. Добившись некоторого улучшения материального положения, борьбу прекращала и какая-то часть крестьянства. Сказывались также недостатки и просчеты в организации крестьянских восстаний, слабость их руководства, а также идеологической базы крестьянской борьбы.

Все эти и другие объективные факторы предопределили поражение крестьянских восстаний в конце XVI века, и тем не менее последние сыграли огромную революционизирующую роль, оказали чрезвычайно большое влияние на сам процесс перестройки феодальных отношений, на политическое и социально-экономическое развитие Японии в XVI веке и в последующие столетия. Своей борьбой крестьянство не просто расшатывало основы феодального строя, но и вынуждало господствующий класс идти на уступки, отказываться от устаревших форм эксплуатации и переходить к более «передовым» методам управления обществом, создавая тем самым необходимые предпосылки и условия, при которых большой простор для вызревания получают элементы нового, капиталистического развития как в материально-производственной сфере, так и в области зарождения и утверждения прогрессивных идей и традиций.

Восстания японских крестьян второй половины XVI века — не исключение из этого правила и этой общей исторической закономерности. Именно здесь находятся истоки многих событий последующей истории Японии, тех глубоких политических, социальных и экономических перемен, которые произошли в этой стране спустя столетия, в том числе и в особенности в области развития [373] общественной мысли и демократических идей, в немалой степени содействовавших вызреванию элементов и некоторых характерных черт буржуазного строя, его революционному становлению.

Назад К содержанию Дальше

¹⁾ По мнению крупного специалиста в области экономической истории Японии Хондзё Эйдзиро, крестьянские восстания рассматриваемого периода, проходившие под религиозными лозунгами, являлись не более как стычка ми представителей различных религиозных течений (см.: Хондзё Эйдзиро. Социальная история Японии. М., 1935, с. 117). Примерно на такой же позиции стоит и Судзуки Рёити, который видит значение японских крестьянских движений XVI века, по существу, лишь в том, что представители господствующего класса, не стоявшие у власти, по стремившиеся к ней, использовали борьбу крестьян в своих корыстных целях [см.: Судзуки Рёити. Гэкокудзё-но сякай (Общество, в котором «низы» побеждают «верхи»). Токио, 1949, с. 143]. В то же время такой историк, как Инамура Рюити, называет выступления японских крестьян, принимавшие религиозную форму, крестьянскими войнами, подчеркивая при этом, что они были наиболее последовательными и подлинно революционными [см.: Инамура Рюити. Сюкё кайкаку то Нихон номин сэнсо (Религиозная реформация и крестьянские войны в Японии). Токио, 1955, с. 1]. Как бы полемизируя с этой точкой зрения, Кокусё Ивао заявляет, что в отличие от Западной Европы, где действительно имели место и крестьянские войны, и крестьянские восстания, в Японии выступления крестьян не были ни войнами, ни восстаниями, а были всего лишь волнениями или мятежами [см.: Кокусё Ивао. Хякусё икки-но кэнкю (Изучение крестьянских восстаний). Токио, 1959, с. 60].

²⁾ В японской историографии эти восстания получили название «токусэй икки» (букв. «восстание за установление справедливого правления»). Они были направлены в основном против ростовщической кабалы, в защиту прав крестьян.

³⁾ См.: Нихон бункаси тайкэй (История японской культуры). Т. 8. Токио, 1956, с. 127.

⁴⁾ Цит. по: Нандзё Норио. Борёку-но Нихонси. Сёмин-ва иканиханко ситэкита ка (Народные волнения в истории Японии. Как сопротивлялся простой народ?). Токио, 1971, с. 87.

⁵⁾ Там же, с. 80.

⁶⁾ Войска феодала Масанага насчитывали 1,5 тыс. человек, а войска его младшего брата Ёсинари — всего 1 тыс. (Нандзё Норио. Борёку-но Ни хонси..., с. 85).

⁷⁾ По другим данным, совет состоял из 38 человек [см.: Иноуэ Киёси. Нихон-но рэкиси (История Японии). Т. 1. Токио, 1975, с. 194].

⁸⁾ Земельный налог-рента был сокращен наполовину [см.: Нихон сирё сюсэй (Сборник документов по истории Японии). Токио, 1956, с. 236-237].

⁹⁾ Такую концепцию, немало удивившую многих ученых, выдвинул в свое время Миура Сюко в работе, которую он так и озаглавил — «Народный парламент в эпоху сэнгоку» («Сэнгоку дзидай-но кокумин гикай»).

¹⁰⁾ См.: Накамура Китидзи. Нихон кэйдзайси (Экономическая история Японии). Ч. 1. Токио, 1955, с. 285.

¹¹⁾ Такой точки зрения придерживается, в частности, Нандзё Норио, полагающий, что именно этим следует объяснить, почему центральное правительство не направило карательные войска для подавления восстания (см.: Нандзё Норио. Борёку-но Нихонси..., с. 88).

¹²⁾ Источники описывают такой случай: когда один торговец был убит в целях ограбления, то убийца немедленно был найден, арестован и по решению общего собрания приговорен к смерти [см.: Ямасирококу икки (Восстание в Ямасиро). — «Рэкиси хёрон». 1955, февраль, № 63, с. 7].

¹³⁾ См.: Ямасирококу икки, с. 8.

¹⁴⁾ Там же, с. 8-9.

¹⁵⁾ Не случайно известный японский историк Хани Горо, определяя место этого восстания в истории крестьянского движения средневековой Японии, писал, что оно явилось «провозвестником демократического движения в Японии и имело огромное значение в истории освободительной борьбы японского парода» (см.: Хани Горо. История японского народа. М., 1957, с. 55).

¹⁶⁾ А. А. Швецов. Восстание японских крестьян в Ямасиро (1485—1493 гг.). — Исследования по истории стран Востока. Л., 1964, с. 34.

¹⁷⁾ Ф. Энгельс. Крестьянская война в Германии. Т. 7, с. 436.

¹⁸⁾ Там же, с. 345.

¹⁹⁾ Там же.

²⁰⁾ Нихон бункаси тайкэй, с. 127.

²¹⁾ Такой именно точки зрения придерживается, в частности, Судзуки Рёити, считающий, что, после того как укрепились княжества и в стране возникло новое феодальное господство, крестьянство начало распадаться и не представляло собой уже столь грозной силы, как в период годов Онин, когда росли новые феодальные силы и крестьянство своей борьбой со действовало этому процессу [см.: Судзуки Рёити. Нихон тюсэй-но номин мондай (Крестьянский вопрос в Японии в средние века). Киото, 1948, с. 180].

²²⁾ См.: И. Г. Поздняков. О некоторых особенностях крестьянских восстаний в Японии в XV—XVI вв. — «Краткие сообщения Института народов Азии АН СССР». Вып. 50. Японский сборник. М., 1962, с. 40.

²³⁾ Кокусё Ивао. Хакусё икки-но кэнкю, с. 9.

²⁴⁾ Н. А. Иофан. Из истории феодальных войн и народных движений в Японии в середине XVI в. (Икко икки в провинции Микава). — «Краткие сообщения Института народов Азии АН СССР». Вып. 64. История стран Дальнего Востока. М., 1963, с. 102.

²⁵⁾ Представляется верной оценка, которую дает этим движениям Касахара Кадзуо, определяя их как крестьянские войны [Касахара Кадзуо. Нихон-ни окэру номин сэнсо (Крестьянские войны в Японии). Токио, 1954, с. 36]. По существу, такой же точки зрения придерживался известный японский историк Хаттори Сисо, рассматривавший выступления японских крестьян в XV—XVI вв. как крестьянскую войну, длившуюся более столетия [см.: Хаттори Сисо. Тёсакусю (Собрание сочинений). Т. 4. Токио, 1955, с. 157].

²⁶⁾ Н. А. Иофан. Из истории феодальных войн и народных движений в Японии в середине XVI в.., с. 106-107.

²⁷⁾ Такой же точки зрения придерживаются и некоторые советские историки. Так, Л. Л. Швецов подъем религиозных восстаний во второй половине XVI в. прямо связывает с политикой феодальных объединителей страны, в которой сторонники секты Икко видели повое усиление крепостнического гнета (см.: А. А. Швецов. Восстания японских крестьян в XV—XVI веках под религиозными лозунгами. — «Ученые записки Дальневосточного государственного университета». Вып. 6. Владивосток, 1962, с. 245). И. Г. Поздняков пишет, что «во всех восстаниях секты против крупных феодалов, а затем во второй половине XVI в. против объединителей страны единым фронтом боролись разнородные силы: крестьянство, самураи и духовенство. Такой блок оказался прочным во время восстаний 1487 г. в Kara, 1563 г. в Микава, 1570—1580 гг. в Кинай» (см.: И. Г. Поздняков. О некоторых особенностях крестьянских восстаний в Японии в XV—XVI вв., с. 44). Не та кую категоричную, хотя и близкую к этому позицию занимает и Н. А. Иофан, считающая, что «Икко икки в своей последней стадии являлось весьма серьезной помехой для объединения Японии» (см.: Н. А. Иофан. Из истории феодальных войн и народных движений в Японии в середине XVI в. (Икко икки в провинции Микава), с. 107].

²⁸⁾ См.: Иноуэ Киёси. Нихон-но рэкиси. Т. 1, с. 237.

²⁹⁾ Только в провинции Kara было истреблено от 30 тыс. до 40 тыс. человек [см.: Нихон дзэнси (Полная история Японии). Т. 7. Токио, 1959, с. 30]. Почти целое столетие просуществовала в этой провинции автономная власть местных феодалов и духовенства, установленная в результате успешного восстания, проходившего в 1487—1488 гг. под лозунгом секты Икко и охватившего около 200 тыс. крестьян [см.: Нихон сирё сюсэй (Сборник документов по истории Японии). Токио, 1956, с. 249]. Именно в результате этого победоносного восстания резко возросло влияние секты Икко и в других провинциях страны. Более того, власти провинции Кага, которую после победы повстанцев стали именовать даже «крестьянским государством» («хякусё моти-но куни»), несколько раз направляли повстанческую армию в соседнюю провинцию Этидзэн с намерением и ее освободить из-под господства могущественного феодала Асакура, который, в свою очередь, надеялся раз громить религиозных повстанцев и подчинить себе провинцию Kara. Однако примерное равновесие сил не давало возможности ни одной из сторон осуществить свои замыслы. Даже Ода Нобунага сумел покорить провинцию Этидзэн лишь после смерти Асакура.

³⁰⁾ См.: Инамура Рюйти. Сюкё кайкаку то Нихон номин сэнсо, с. 195.

³¹⁾ См.: Судзуки Рёити. Тоётоми Хидэёси. Токио, 1971, с. 35.

³²⁾ В этом документе, который регламентировал обязанности монахов храма Хонгандзи и вообще приверженцев секты Икко, содержались и требования, с которыми выступали крестьяне, в частности против сюго и дзито, нещадно эксплуатировавших крестьян и облагавших их непомерными поборами [см.: Касахара Кадзуо. Синею хаттэн то икко икки (Развитие секты Синею и восстания секты Икко). Токио, 1949, с. 209].

³³⁾ Судзуки Рёити. Тоётоми Хидэёси, с. 34-35.

³⁴⁾ Там же, с. 34.

³⁵⁾ См.: Кокусё Ивао. Хакусё икки-но кэнкю, с. 9.

³⁶⁾ Например, требование о моратории на феодальные налоги и долги ростовщикам (токусэй), с которым неизменно выступали восставшие. Оно входило составной частью в серию мер, которые принял Ода Нобунага в целях оживления торговли, особенно в городах. Он ввел, в частности, дни для свободной торговли на рынке в городе, который возник вокруг его замка Адзути. То же самое сделал Хидэёси. Правда, высказывается точка зрения, что Нобунага ловко использовал это требование крестьян, чтобы затруднить развитие крестьянской борьбы, поскольку одно из основных требований, за осуществление которых боролись крестьяне, стало ненужным (см.: Нандзё Норио. Борёку-по Нихонси.., с. 104-105). Даже если все обстояло так, как пишет автор, это не меняет дела, поскольку речь в данном случае идет о том, что на определенном этапе борьбы некоторые из требований крестьян и объединителей страны объективно могли совпадать.

³⁷⁾ Ф. Энгельс. Крестьянская война в Германии. — Т. 7, с. 361.

³⁸⁾ Иногда японские историки, преувеличивая прогрессивный характер аграрных преобразований Тоётоми Хидэёси, склонны любое сопротивление его политике характеризовать чуть ли не как реакционное выступление на том лишь основании, что это сопротивление, как, например, в провинциях Хиго в 1587 г. и Муцу в 1590—1591 гг., было не чисто крестьянским и даже не столько крестьянским, сколько выступлением самураев-землевладельцев, мелких и средних феодалов, которые стремились сохранить старые порядки и использовали борьбу крестьян в своих интересах. Такой точки зрения придерживается, в частности, Араки Мориаки [см. его статью «Тайко кэнти-но рэкиситэки иги» («Историческое значение кэнти Хидэёси»). — «Рэкисигаку кэнкю». 1954, № 167, с. 17-19]. Однако участие феодальных элементов и даже их руководство не могут умалить значение революционной борьбы крестьян за свои права. Можно напомнить в этой связи слова К. Маркса, который писал, что крестьяне (речь шла как раз о парцелльных крестьянах) «неспособны защищать свои классовые интересы от своего собственного имени... Они не могут представлять себя, их должны представлять другие. Их представитель должен вместе с тем являться их господином, авторитетом, стоящим над ними, неограниченной правительственной властью, защищающей их от других классов и ниспосылающей им свыше дождь и солнечный свет» (К. Маркс. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта. — Т. 8, с. 208).

³⁹⁾ На становление и развитие самоуправления, существовавшего в XVI в. в ряде японских городов, большое влияние оказало крестьянское движение, которое расшатывало феодальные устои, ослабляло могущество феодалов и облегчало борьбу горожан за независимость от феодальных князей.

⁴⁰⁾ См.: А. Л. Гальперин. Очерки социально-политической истории Японии в период позднего феодализма. М., 1963, с. 15.

⁴¹⁾ А. Л. Гальперин писал: «Активность торгово-ростовщического капитала, его стремление сосредоточить в своих руках торговлю и даже производство, перехватить у феодалов их важные дополнительные источники до ходов (рудники, внешнюю торговлю и др.) и проникнуть в деревню (подчинение домашней крестьянской промышленности) — все это в известной мере подрывало устойчивость феодальных порядков, монополию даймё, их экономическое и политическое господство». (А. Л. Гальперин. Очерки социально-политической истории Японии..., с. 15-16).

⁴²⁾ В оценке характера этого переходного периода в развитии японского феодализма тоже нет единой точки зрения. Некоторые японские историки считают, что в то время в Японии «возникло новое феодальное господство» [см.: Судзуки Рёити. Нихон тюсэй-но номин мондай (Крестьянский вопрос в Японии в средние века). Киото, 1948, с. 180]. Советский исследователь И. Г. Поздняков определяет эту эпоху как период «расцвета и некоторой перестройки феодальной формации». Именно то, полагает автор, что подъем крестьянских восстаний относился не ко времени разложения феодальной формации, обусловило неизбежность их поражения (см.: И. Г. Поздняков. О некоторых особенностях крестьянских восстаний в Японии в XV—XVI вв., с. 48).

⁴³⁾ М. М. Смирин. Народная реформация Томаса Мюнцера и Великая Крестьянская война. М., 1955, с. 9.

⁴⁴⁾ Мэйдзи дзидай-но когёси (История промышленности периода Мэйдзи). Т. 3. Токио, 1931, с. 24.

⁴⁵⁾ Там же, с. 22.

⁴⁶⁾ По мнению японского историка Нэдзу Масаси, на горных предприятиях, главным образом казенных, где работали в основном беглые крестьяне, существовала своеобразная форма наемного труда [см.: Нэдзу Масаси. Син Нихон рэкиси (История Японии в новом освещении). Т. 1. Токио, 1949, с. 291].

⁴⁷⁾ Как полагает, например, Акияма Кэндзо, во многих случаях господство капитала распространялось на сферу обращения и только в редких случаях проникало в сферу производства. И хотя, пишет он, вопрос о мануфактуре является спорным, он лично не исключает, что такая мануфактура в производстве сакэ существовала в Японии еще в конце XVI в. [см.: Акияма Кэндзо. Тюсэй-ни окэру Нихон-но рэкиси (История Японии в средние века). Токио, 1936, с. 216-217].

⁴⁸⁾ См.: Нэдзу Масаси. Син Нихон рэкиси. Т. 1, с. 27-29.

⁴⁹⁾ См. Нандзё Норио. Борёку-но Нихоиси..., с. 105.

⁵⁰⁾ Нэдзу Масаси. Син Нихон рэкиси. Т. 1, с. 233.

⁵¹⁾ См.: Нихон сирё сюсэй, с. 258. Перевод этого указа на русский язык содержится в: Г. И. Подпалова. Крестьянское петиционное движение в Японии. М., 1960, с. 168-169.

⁵²⁾ Полный текст указа Хидэёси о закреплении социальных различий см.: Г. И. Подпалова. Крестьянское петиционное движение в Японии, с. 168.

Назад К содержанию Дальше