| Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. | |
ГЛАВА II
ЧЕМ ОНИ ЗАНИМАЛИСЬ? КАКОВ БЫЛ ИХ СТРОЙ?
Имеющиеся материалы позволяют судить о таких чертах экономики древних цебельдинцев, как сельское хозяйство (земледелие, животноводство), охота, ремесленное производство (обработка камня, дерева, кости и кож, керамическое производство, металлургия, прядение и ткачество). Они занимались также торговлей и военной подготовкой. В настоящее время имеются все основания и для выводов о социальной структуре населения древней Цебельды.
1. Сельское хозяйство и промыслы
Земледелие. Топография и структура поселений древней Цебельды со всей определенностью указывают на то, что здесь существовала вполне устойчивая организация сельскохозяйственной территории, обрабатываемые участки которой были сосредоточены в окрестностях населенных пунктов. Каждая семья имела земельный участок при общинном владении, орудия для обработки почвы и тягловую силу.
Характер земледелия древних цебельдинцев пока еще не совсем ясен. Выше уже отмечалось, что значительная часть ближайших к поселению и наиболее удобных для земледелия участков была занята под кладбищами. Это указывает на небольшую площадь земель, использовавшихся под сельскохозяйственные культуры в окрестностях поселений. Поэтому можно предполагать, что участки, закрепленные за отдельной семьей, обрабатывались [54]
Рис. 11. Сельскохозяйственные орудия: топор (1), цалда (2), садовый нож (3), маральник (4), мотыги (5-10), серпы (11-12), ступка (13) и зернотерка (14). 1, 5-8, 14 — Цибилиум, 2 — Лата, 3 — Джгерда, 4 — Атара Армянская. 9 — Апушта, 10, 11 — Лар, 12 — Шапка, 13 — Баг.
долгое время. Семья в этом случае должна была принимать меры к ежегодному возрождению качества почвы путем использования правильного севооборота. Впрочем, ограниченность обрабатываемых площадей могла быть связана и с тем, что население основных военных поселений Цебельды могло получать часть продуктов [55] от менее воинственных жителей окраин Апсилии.
Новые участки очищались от леса и кустарника в первую очередь с помощью огня. Употреблялись также и соответствующие инструменты, по-видимому, специальные тяжелые топоры, имевшие удлиненную насадочную часть. Могли здесь использоваться и боевые топоры, часто встречающиеся в могильниках Цебельды. При расчистке новых участков от кустарника и колючек применялись железные топоры-цалды. Одна такая цалда была найдена в селе Лата [63, табл. I, рис. 28].
Из почвообрабатывающих орудий на территории исторической Цебельды зафиксированы главным образом железные мотыги. Две из них могут быть связаны с поселениями, большинство же найдено в женских погребениях во всех известных могильниках цебельдинской культуры, за исключением крепости Шапка, где зафиксирована, кажется, лишь одна такая случайная находка. Форма мотыг достаточно характерна; с течением времени она несколько меняется [17, 189]. В III — первой половине V в. преобладают орудия с одним рабочим, довольно широким лезвием и молоточковидной либо гладкой обушной частью. Со второй половины V в. появляются двулезвийные мотыги, первоначально имевшие кирковидную форму, с одним тупым острием; к VII в. они принимают законченное симметричное оформление обоих лезвий, при этом значительно удлиненных и суженных. Малые размеры и узкие лезвия рабочих частей у большинства мотыг, возможно, свидетельствуют о том, что они использовались после вспашки при посадке и прополке злаковых, основную тяжесть по обработке которых несли женщины.
Из других почвообрабатывающих орудий этого времени необходимо отметить единственный железный наральник, происходящий из погребения, разрушенного в Атаре Армянской. Он представляет собой прототип тех металлических сошников, которые будут использоваться на этой территории на протяжении всего средневековья. Большая редкость подобных находок должна объясняться, по-видимому, тем, что плуги здесь обычно были полностью деревянными. Их конструкция могла быть примерно следующей: корень или сук срубленного дерева (бука, дуба, граба и др.) использовался как рало, с [56] противоположной стороны прикреплялась ручка. Пахота осуществлялась парой волов, тащивших плуг на простейшем ярме. Их наличие документируется глиняным сосудом в виде фигурки быка [53, 205-206]. Почвы в окрестностях цебельдинских поселений не отличаются большой плотностью, и поэтому, вероятно, нужда в железных наральниках здесь была невелика.
Основными земледельческими культурами исторической Цебельды были, вероятно, мягкая пшеница и просо, составлявшие, судя по источникам, основной продукт земледелия и в последующий период вплоть до XIX в. Видное место в сельском хозяйстве древних цебельдинцев должно было занимать культурное садоводство. Прямым свидетельством культивирования виноградарства на рассматриваемой территории является находка косточек винограда местного сорта «качич» в слое III— IV вв. римской крепости Себастополис [61, 72], находившейся в границах Апсилии. В погребениях древних цебельдинцев найдены плоды двух видов местного ореха. В Алуштинском могильнике на топоре сохранились остатки ветви с листьями и плодами мелкого местного ореха «фундук» [17, 186].* В одном из погребений у крепости Цибилиум найдено несколько грецких орехов. Следует отметить, что до последнего времени оба вида орехов занимали значительное место в растительном комплексе Цебельды и Кодорского ущелья.
Урожай злаков созревал, очевидно, в сентябре. Для уборки урожая пользовались железными серпами и ножами. В окрестностях Цебельды найдено два вида древних серпов. Первый, более архаичный, с короткой рукояткой, обнаружен в погребении на Верином холме (Ахьацараху), второй — случайная находка на могильнике в урочище Лар. Слабый прогиб лезвия обоих серпов, не позволяющий захватывать много колосьев, по-видимому, свидетельствует о том, что колосья убирались отдельно от соломы. В других хозяйственных операциях подобного типа должны были использоваться и кривые ножи с длинной, широко открытой тульей, найденные в Джгерде. Срезанные колосья сушились, зерно вымолачивалось и ссыпалось затем в пифосы — большие хозяйственные кувшины. В аналогичной таре хранились вино, сушеные фрукты и т. д.
Пшеничное и просяное зерно мололи с помощью гранитных [57] зернотерок простейшего вида, состоявших из двух овальных камней различного размера. Обломок такой зернотерки был положен в головах женщины, похороненной на Цибилиумском могильнике. На поселениях помимо таких зернотерок найдены овальные, не очень глубокие ступки, в которых зерно растиралось с помощью песта, изготовленного из крупной гальки.
Земледелие на территории исторической Цебельды засвидетельствовано и ранневизантийскими источниками. Так, Агафий Миринейский, описывая поход византийцев против мисимиян в 556 г., сообщает: «Поэтому римляне, находясь в укреплении апсилийцев, старались протянуть время, пока не истечет срок жатвы» [2, 116]. Позднее, после поражения мисимиян, византийский полководец Иоанн «разрешил им снова безбоязненно возделывать свои поля и восстановить прежний образ жизни» [2, 124]. Косвенное указание о возделывании злаковых в Апсилии содержится и в сообщении Прокопия Кесарийского о событиях в Лазике, когда византийцы «из-за недостатка продовольствия... покинули эти крепости (Сканда и Шорапани. — Ю. В.), так как питаться, подобно колхам, долгое время местным пшеном, к которому они не привыкли, они совершенно не могли» [3, 418].
Скотоводство. Скотоводство в древней Цебельде засвидетельствовано достаточно обильными находками костей домашних животных, большинство которых выявлено в культурных напластованиях поселений. По определению проф. Н. И. Бурчака-Абрамовича, остеологический материал с поселения в урочище Лар содержал кости крупного (корова) и мелкого (овца, коза) рогатого скота. Были обнаружены также кости лошади и свиньи.
Об уровне и значении скотоводства в жизни древних цебельдинцев говорят и многочисленные косвенные данные, полученные главным образом на основе анализа изображений на керамике. Видное место занимают здесь скульптурные головки животных, в первую очередь баранов, прилеплявшиеся сбоку [61, 19-23]. Возможно, что и другая группа рельефных украшений, так называемые «двуспиральные налепы», должна сопоставляться со стилизованными изображениями бараньих рогов. На поздних этапах развития цебельдинской культуры [58] фиксируются налепы, имитирующие козьи головки. Достаточно выразителен сосуд в виде фигурки быка, который говорит о большом значении крупного рогатого скота в местном стаде. Сама форма ряда керамических изделий древней Цебельды, характеризующихся специфическим «чашечкообразным» венчиком, возможно, должна быть поставлена в зависимость от молочного животноводства. Неоднократно зафиксированные на могильниках Цебельды захоронения лошадей говорят о высоком уровне местного коневодства.
Рис. 12. Кости быка (1), барана (2), козы (3) и свиньи (4), глиняные головки барана (5) и козы (6), скульптурная фигура быка (7), ножницы (8) и вилка (9). 1-4 — Лар, 5-9 — Шапка.
Как полагают, с овцеводством [53, 163] должна быть связана находка в одном из погребений Цебельды железных пружинных ножниц. С использованием в пищу мяса животных, несомненно, связана большая бронзовая двузубая вилка из другого погребения. До сих пор абхазцы используют такие вилки, когда варят мясо [53, 163].
О характере скотоводства в древней Цебельде имеются хотя и скудные, но достаточно определенные данные. В своей основе оно должно было иметь придомный характер. Под пастбища могли использоваться окрестности поселений, а после уборки урожая — и сельскохозяйственные участки. Вместе с тем у нас имеются [59] достаточные свидетельства развития отгонного скотоводства. На альпийских пастбищах Гуарапа В. С. Орелкин нашел камень с древними рисунками, среди которых имеется несколько изображений характерных цебельдинских топоров V—VI вв. Однако при исследовании ацангуар — высокогорных пастушеских сооружений в этой зоне пока не обнаружено керамики и других остатков древнее VIII—X вв. Этот факт должен свидетельствовать в пользу того мнения, что отгонное скотоводство древних цебельдинцев еще не достигло того размаха, который оно приобрело позже.
В нашем распоряжении нет прямых письменных свидетельств о скотоводстве у апсилов. Однако данные более позднего периода, по-видимому, немногим должны отличаться от тех условий, в которых находилось скотоводство древних цебельдинцев. В раннем средневековье (VIII—X вв.) все альпийские пастбища в окрестностях Цебельды были освоены для выпаса главным образом: мелкого рогатого скота. По данным этнографа Ц. Н. Бжания, население Цебельды «издавна славилось скотоводством», а в середине XIX в. здесь каждый средний зажиточный крестьянин имел 2-3 коровы, 2 тягловых быка, 200-250 коз, 50-60 овец и 2-3 лошади [13, 43]. В начале XIX в. С. Броневский, имея в виду местных коров из окрестностей Сухуми, писал: «Рогатый скот около Согума малого роста, имеет кости высунувшиеся, глаза быстрые и сердитые, но мясо вкусное и жирное». По мнению исследователей, речь шла о древнейшей местной горной мелкорослой породе с узкими твердыми копытами, приспособленными к каменистой почве гор [13, 39].
Охота. Охота играла, по-видимому, заметную роль в жизни древних обитателей Цебельды. Обращают на себя внимание многочисленные клыки кабанов и других диких животных, использовавшиеся в качестве украшений — амулетов в ожерельях. Видное место в охотничьем промысле должен был занимать горный олень, керамическая фигурка которого найдена в одном из погребений могильника на Грушевом холме (Ахаччарху) [13, 61, 64-65]. Кости птиц выявлены в культурном слое поселения в урочище Лар. Основными орудиями, использовавшимися при охоте, по-видимому, были метательное копье и лук со стрелами. [60]
Обработка камня. Возведение оборонительных сооружений и других зданий, благоустройство поселении, проведение дорог, устройство цистерн, водостоков — для всех этих многочисленных работ требовалось большое число каменщиков. Их деятельность складывалась из заготовки материалов, их обработки и, наконец, самого строительства.
Добыча строительного материала облегчалась топографией поселений, занимавших вершины, образованные известняковыми породами, залегающими послойно и характеризующимися обилием трещин в местах выхода на поверхность. Поэтому обычно каменоломня располагаюсь в зоне строительства. Камень выламывался с помощью железных или деревянных клиньев. Признаки интенсивной выломки камня отмечены как внутри, так и вне стен во всех крепостях цебельдинской культуры, выбор места каменоломни диктовался различными соображениями — необходимостью углублять рвы через перешейки (Пскал, Ахыста, Пал), террасировать территорию поселения, наращивать обрывы.
Обработка строительного камня требовала большой затраты труда. Наиболее ответственные места — углы зданий, облицовка башен и отдельных участков стен [16, табл. X, рис. 9; XI, рис. 1, 4, 6, 7], своды, арки оконных и дверных проемов — возводились из квадров, подвергавшихся тщательной отеске, в процессе которой пользовались узким железным орудием. После каждого удара оно оставляло маленькую ямку, которыми покрыта вся обработанная поверхность. Размеры плит в облицовке башни крепости на горе Шапке составляли 0,8 х 0,5 х 0,4 м, в облицовке башни Цибилиума они несколько мельче — 0,65 х 0,2 х 0,4 м. Прочие оборонительные стены (Герзеул, Шапка, Цибилиум, Ахыста, Пскал, Пат) возводились в большинстве случаев из ломаного камня с грубо обработанной внешней поверхностью, но с почти обязательным соблюдением рядов в облицовке, что достигалось подбором обломков одной толщины и грубой подтеской соответствующих граней. Размеры таких блоков невелики, они удерживаются во всех трех измерениях в пределах 20+40 см. Исключение составляют восточная стена Пскальской крепости, где в кладке [61] использованы плиты размером более метра в поперечнике.
Обжиг извести происходил поблизости от строительства. Наличие исходного материала и аналогии на смежной территории (Анакопия) позволяют предполагать, что обжигательные известковые печи находились на территории крепостей. Известь выдерживалась в ямах длительный срок, в прямой зависимости от которого находилась и ее прочность. Во всяком случае, в кладке башен Шапки и Цибилиума известковая прокладка долговечнее и прочнее, чем связываемые ею известняковые блоки, в настоящее время интенсивно разрушающиеся под воздействием атмосферных явлений.
Возведение укреплений требовало хорошего знания местности, ее стратегических возможностей, различных специфических навыков. Апсилийские зодчие, несомненно, должны были проходить необходимую выучку у римских или византийских мастеров, почерк которых улавливается во многих конструкциях крепостей древней Цебельды. Вдоль намеченной линии стен первоначально вырубалась в скале ступень, на которую должна была опираться подошва стены. Так, например, главная башня Цибилиума была возведена на гребне скалы, наружный склон которой имел две или три ступени. Нижняя цокольная часть стены до высоты 0,5-1 м от подошвы обычно немного выступала. Дальше стены наращивались по строгой вертикали. В отдельных случаях, прежде чем проводить основную стену над недостаточно защищенным природой обрывом, последний наращивался каменным панцирем на высоту до 10-15 м, как это сделано, например, в восточной части Цибилиума.
Свою специфику имела сама кладка стен. В древние оборонительных стенах и башнях Цебельды применялась в своей первоначальной или пережиточной форме кладка, именуемая обычно opus quadratum [42, 140-141]. Сложенные таким способом стены представляют собой две наружные конструктивные облицовки, возведенные из хорошо отесанных крупных квадров. Промежуток между облицовками заполнялся бутовой кладкой из ломаного камня, залитого известковым раствором. Стены наращивались постепенно небольшими ярусами, соответствовавшими обычно одному или двум рядам облицовочных блоков. В воротной части Герзеульской крепости [62] имеется однослойная кирпичная прокладка, восходящая к соответствующему римско-ранневизантийскому приему, обычно называемому opus mixtum [42, 138].
В главной башне Цибилиума отмечено двухслойное возведение наружной стены, причем сначала поднимаясь сердцевина башни с подвальным помещением до уровня пола комнаты первого этажа. Это первоначальное сооружение имело самостоятельную квадровую наружную облицовку, к которой затем была прислонена еще одна вертикальная стена толщиной более метра с повторной наружной облицовкой. Упомянутые помещения в цоколе первого этажа башни были выложены также прекрасно отесанными квадрами и перекрыты сводом с люком в его вершине. Другая башня Цибилиума имела изнутри угловые прямоугольные выступы — столбы, на которых, вероятно, покоился каменный свод. В крепости на горе Ахыста в толще стены прослежен тайник, имевший свод, выложенный тесаным камнем. Проемы окон в обеих башнях Цибилиума были перекрыты арками.
Толщина стен, сложенных на известковом растворе, обычно составляла 1,5-2 м, однако в отдельных случаях превышала 3 м. Верхняя плоскость стен всюду разрушена, и поэтому трудно судить, была ли она гладкой или ее венчали зубцы. Последнее следует с достаточным основанием предполагать в оформлении верхней боевой площадки башен.
Помимо стен на известковом растворе в древней Цебельде, особенно по ее периферии, широко использовались так называемые «циклопические» стены, которыми были укреплены крепости в урочищах Лар и Апушта, у поселения Пал и др. Эти стены в соответствии с достаточно укоренившимися местными традициями [21] складывались всухую из крупных и средних обломков камня без подтески. Ширина таких стен составляла обычно 2-3 м при высоте до 2-2,5 м. В настоящее время от них сохранились довольно мощные валы, окружающие крепостной двор. На горе Бат подобным валом было защищено поселение.
Особую категорию сооружений в крепостях составляли объекты водоснабжения. Прослежены остатки обычно углубленных в скалу и выложенных камнем на растворе цистерн. В Цибилиуме выявлена каменная цистерна [63] с внутренней керамической обмазкой, подвергавшейся обжигу. К цистернам вели вырубавшиеся обычно в скале водосборы. Любопытен искусственный каменный ров, прослеженный на поселении у крепости Пал.
В строительных работах, по-видимому, принимали участие не только специалисты-каменщики, но и большая часть населения цебельдинских поселений, поскольку значительное число операций не требовало специальных навыков. Таковы были подтеска скалы при подготовке строительной площадки, ломка камня и его транспортировка, наконец, основные работы по благоустройству своего населенного пункта. В последнем случае возводились подпорные стенки из ломаного камня насыпались террасы и т. д.
Определенных усилий требовало благоустройство дорог. От воротной башни Шапки в сторону поселения и могильника дороги частично вырубались в скале, частично наращивались с помощью каменных подпорный стенок. У Цибилиума в скале прослежена искусственная выемка, через которую проходила дорога к поселению.
Заканчивая раздел об обработке и использовании камня в древней Цебельде, необходимо упомянуть о зернотерках и ступках простейших форм, изготовлявшихся из гранитных валунов, которые доставлялись на поселение из близлежащих ущелий. Обращают на себя внимание также такие каменные поделки, как многочисленные терочники, песты, а также находимые в погребениях и поселениях точильные камни. Полуфабрикаты хрустальных бус с частично отшлифованными гранями, но еще без отверстий, найденные в одном из погребений, свидетельствуют о местной обработке горного хрусталя [61, 55-56].
Производство керамики. По объему продукции керамическое производство древней Цебельды являлось, несомненно, наиболее распространенным видом местного ремесла. Об этом говорят десятки и сотни тысяч, если не миллионы керамических фрагментов, сплошь (иногда на значительную глубину) покрывающих территории поселений и окружающих их склонов, а также около тысячи целых или фрагментированных сосудом найденных в погребениях [11; 16, табл. XXV-XXVIII; 17, 186-188; 53, 131-138; 61, 18-32; 62 и др.]. [64]
Рис. 13. Цебельдинские керамические изделия II—IV вв.: 1, 2, 10 — Шапка; 4-5, 8, 9 — Цибилиум; 7 — Апушта.
Керамическое производство древних цебельдинцев базировалось на богатейшем ассортименте местных глин. Присутствие большого числа ошлакованных фрагментов посуды и керамического шлака позволяет предполагать, что какая-то часть печей для обжига керамики находились на территории поселений внутри крепостных стен. Сырье заготавливалось поблизости и доставлялось к [65] мастерской, где производили формовку гончарной керамики — пифосов, амфор, больших двуручных сосудов, одноручных кувшинов, мисок, тарелок, отдельных горшков, кирпича.
Рис. 14. Цебельдинские керамические изделия V—VII вв.: 1-8, 10-13 — Шапка. 9 — Цибилиум.
О существовании ряда самостоятельных керамических мастерских могут свидетельствовать специфически значки, отличающие иногда целую серию сосудов. Одним из наиболее распространенных клейменных знаков [66] было наносимое на горло или поверхность сосуда изображение, напоминающее латинскую букву W. Среди других сюжетов следует отметить пятиконечную звезду, ромб, угол и т. д.
Иной, не ремесленный, а скорее домашний характер носило производство лепной керамики, изготовлявшейся без гончарного круга, по-видимому женщинами. Такого рода керамика, судя по находкам в культурных напластованиях поселений, всегда играла значительную роль и хозяйстве и быте местного населения. Правда, это почти не прослеживается в погребениях, поскольку там находят главным образом гончарную, более дорогую посуду. В группе лепной керамики преобладают горшки, миски, чаши на высоких поддонах. В последнем случае хорошо виден кустарный характер таких изделий. У них довольно сносно обожженная чаша и поддон, но перехват обычно имеет обжиг лишь на глубину до 1 см, а дальше глина, как правило, не поддается даже реставрации. Домашний характер носил и обжиг пряслиц.
Керамические изделия древней Цебельды хорошо изучены, что позволяет сегодня с достаточным основанием проследить их эволюцию на протяжении 500 лет с достаточной хронологической дифференцированностью по векам от II по VII включительно.
Древнейший керамический сосуд, который должен быть связан с цебельдинской культурой, найден в комплексе II в. на Цибилиумском могильнике. Кувшин имеет воронкообразное горло, обрамленное у края венчика рантом, и ручку с жгутовым оформлением.
Ассортимент керамических изделий апсилов III в. н. э. включает большие двуручные кувшины с воронкообразном рифленым венчиком, вазочки на высоком полом поддоне, кухонные горшочки, кружки и др. Украшалась керамика волнистым орнаментом, покрывавшим иногда всю поверхность изделия. На ручках нередки рельефные спиралевидные или зооморфные налепы.
Керамика IV в. мало меняет свой облик: несколько округляются тулова у одноручных кувшинчиков, венчики их постепенно принимают чашечкообразную форму с бороздчатым оформлением, поддон у вазочек несколько понижается. В погребениях появляются плоскодонные пифосы с массивным венчиком, миски, котлы, ритуальные сосуды в виде фигурок оленя, быка и т. д. В украшении [67] сосудов помимо сюжетов, бытовавших ранее, возникают нарезной и штампованный (главным образом крестовидный) орнаменты. Ручки многих сосудов оформлены по-прежнему — жгутом по краю. Амфоры привозные.
Рис. 15. Редкие формы керамических изделий из различных пунктов Цебельды: 1-2 — Шапка, 3 — Апушта, 4-5 — Цибилиум.
В V в. керамика древних цебельдинцев претерпевает ряд эволюционно обусловленных изменений как по форме, так и по ассортименту. Венчики больших двуручных сосудов и одноручных кувшинов приобретают гофрировку. У пифосов появляется массивный выступающий поддон. Одноручные кувшины имеют, как правило, грушевидную форму. Распространяются появившиеся еще, возможно, в конце IV в. краснолаковые тарелки. Вазочки больше не фиксируются. Для этого времени характерны остродонные (дно формовано с помощью пробки) амфоры с перехватом местного изготовления. Орнаментация изделий несколько меняется: волнистый орнамент используется только для украшения верхней части тулова, горла и (редко) венчика. Широко распространяются [68] штампованный (кружки, полукруги, ромбы и т. д.) и нарезной той орнаменты.
В VI в. здесь по-прежнему распространены пифосы с выступающим узким поддоном, двуручные сосуды с чашечкообразным гофрированным венчиком, одноручные кувшины с грушевидным туловом, миски, кухонные горшки, амфоры с перехватом, разнотипные краснолаковые тарелки и т. д.
В конце периода появляются одноручные кувшинчики с лощеной поверхностью. В украшениях керамики сохраняет значение многорядная волна, широко распространен штампованный орнамент, нередки рельефные зооморфные налепы, налепные шнуровидно оформленные валики и т. д.
В VII в. традиционные формы апсилийской керамики постепенно изживаются. Вероятно, уже в первой половине века из производства исключаются амфоры с перехватом, краснолаковые тарелки. Венчик у двуручных сосудов теряет гофрировку, утрачиваются многие орнаментальные сюжеты (многорядная волна, зооморфные налепы и др.). К концу века в погребениях фиксируются, как правило, лишь своеобразные одноручные лощеные кувшинчики из хорошо отмученной глины со скудной орнаментацией (штампованные кружки, рельефные свастики и кресты на днищах и т. д.) и кухонные горшочки.
Таким образом, на протяжении столетий апсилы создали большое число исконно самобытных, местных и творчески переосмысленных античных форм керамических изделий, анализ которых лишний раз подчеркивает большое значение памятников цебельдинской культуры и системе древностей Восточного Причерноморья.
Металлургия. Судя по имеющимся данным, собственные кузницы и мастерские по обработке железа и других металлов существовали в большинстве поселений исторической Цебельды. Об этом говорят как многочисленные металлические шлаки и отдельные предметы, так и богатая специфическая продукция мастерских, выявленная в погребениях.
Так, погребение кузнеца было разрушено в урочище Лар. Его инвентарь содержал главным образом обломки либо поврежденные экземпляры железных хозяйственных орудий и оружия, а также серебряные украшения. [69]
Орудий кузнечного ремесла в Цебельде, к сожалению пока не найдено. Металлургия древних цебельдинцев базировалась на местной, достаточно богатой сырьевой базе. На территории исторической Цебельды железные руды прослежены в ряде пунктов Кодорского ущелья (Зима, Ажара, Сакен и др.); медные фиксируются в верховьях Чхалты, Птыша, Клыча, Джампала, в Дальском ущелье, в районе села Джгерда и в других пунктах; проявления золота отмечены по рекам Джампал и Кодор. Имеются выходы серебро-свинцовых руд. В соответствии с этим в Цебельде следует выделить изделия мастерских, специализировавшихся на обработке железа, меди и драгоценных металлов [16, табл. XXXVI-XLVII; 53, 143-163; 61, 39-45].
Рис. 16. Серебряный сосуд из Цебельды (Шапка).
Продукция мастерских по обработке железа включала оружие (топоры, наконечники копий, дротиков и стрел, мечи, кинжалы и ножи, умбоны и другие детали щитов), хозяйственные орудия (мотыги, цалды, серпы, ножницы, струги, гвозди и т. д.), элементы конской сбруи, предметы одежды (пряжки, декоративные напоясные пластинки, фибулы), отдельные украшения (браслеты, гривны, копоушки, кольца и т. д.).
Достаточно развитым было медно-литейное дело. Изготовлялись многочисленные изделия, среди которых необходимо отметить фибулы, пряжки, браслеты, серьги, кольца, копоушки, колокольчики, бусы, гвоздики, игольники и иглы, цепочки, вилки, умбоны, различные подвески, наконечники стрел и т. д.
Ювелирное производство документируется серебряными и золотыми предметами; последние попадаются очень редко. Из серебряных изделий местного изготовления необходимо отметить фибулы, пряжки, браслеты, серьги, височные подвески, поясные декоративные пластинки, накладки, кольца, перстни, пластинчатые обкладки ножен мечей и кинжалов и т. д. Особняком стоит замечательный [70] серебряный кубок. Он близок к античным по контуру, но имеет змеевидные ручки, исполненные в местных традициях [16, табл. XLVII, рис. 9, 10]. Сотовидное украшение стенок сосуда может быть связано, по-видимому, с оформлением соответствующих стеклянных изделий. Из золотых предметов лишь витой браслет и круглопроволочные серьги с полным основанием могут быть отнесены к местной продукции. В ювелирном деле широко применялись также вставки цветных стекол и камней.
Деревообрабатывающее ремесло. В строительном деле, а также в производстве различных бытовых предметов в поселениях Цебельды видное место занимали плотники и столяры. К сожалению, природные условия не способствуют длительной сохранности дерева на этой территории. Довольно часты находки обгорелых обломков, но работы по определению древесных пород пока не проводились. Впрочем, никакой разницы в составе лесных пород древней Цебельды по сравнению с настоящим временем, видимо, быть не должно. Таким образом, в строительстве и в производстве различных деревянных бытовых предметов могла использоваться древесина дуба, каштана, бука, ореха, ясеня, самшита и других пород, заготовка которых не представляла особых трудностей.
Как уже отмечалось выше, абсолютное большинство жилищ, хозяйственных и служебных построек возводилось в Цебельде из дерева. Наиболее трудоемким процессом в этом случае была обработка каркасных и опорных столбов, балок и стропил, поддерживавших крышу, коробок и полотнищ дверей и ворот, лестниц и т. д. Каркас зданий, возможно, сплетался прутьями рододендрона или мелкого ореха. В плетении стен и в кровельном покрытии основное значение имела солома осоки и камыша. Об этом свидетельствует и византийский историк VI в. Агафий Миринейский, который сообщал, что в окрестностях Цебельды в это время жилища строились «из дерева и соломы» [2, 122]. Дерево широко применялось и в сооружении лесов при строительстве крепостных стен и башен. Следы деревянных брусьев прямоугольного сечения засвидетельствованы в Цибилиуме.
Пересеченная местность с большим числом горных [71] рек вызывала необходимость в строительстве мостов. Деревянный мост, например, должен был находиться на месте современного Чертова моста через реку Джимеле в урочище Лар.
Широко использовалось дерево и в интерьере жилищ. Низкие деревянные столики, скамьи, крюки, различная утварь (кружки, миски и т. д.) несомненно играли большую роль в быту древних цебельдинцев. Из дерева изготовляли рукояти ножей, мечен, топоров, мотыг, древки копий и стрел, основы луков, полотна щитов, ножны для ножей, кинжалов, мечей и т. д.
Использование древесины в погребальных памятниках Цебельды фиксируется лишь в VII в., когда под покойниками начинает появляться дощатая подстилка. В одном случае прослежено использование в качестве такой подстилки в могиле большого (длиной более 1,5 м и шириной до 0,4 м) куска коры с подстилающим ее тонким слоем древесины.
Деревообделочных инструментов из Цебельды до нас пока дошло немного. Заготовка и первичная обработка древесины в основном осуществлялись железными топорами, в первую очередь рабочими, с удлиненной проушной частью. Такие инструменты выявлены пока лишь в Цибилиуме и в погребении кузнеца в урочище Лар. Из последнего происходит также достаточно совершенный струг, который, судя по его размеру, предназначался для обработки небольших деревянных деталей. На территории того же могильника было случайно найдено тесловидное орудие, по своей форме близкое к мотыгам, характеризовавшим в раннем средневековье степную и лесостепную зоны Восточной Европы.
Поскольку в Цебельде были широко распространены мотыги совершенно иной конструкции, это орудие также должно быть связано с деревообрабатывающим производством.
Помимо твердой древесины, в изготовлении различных бытовых предметов видное место должно было занимать использование прутьев и камыша. Кроме возведения стен жилищ и других построек эти материалы могли использоваться для изготовления корзин, циновок и т. д.
Обработка кости. К деревообрабатывающему ремеслу довольно близко примыкает обработка кости [72] и рога. Сведения об этой отрасли производства в Цебельде пока относительно скудны [19, 100; 53, 205]. В погребениях довольно часто встречаются клыки кабана, зубы оленя, фаланги с просверленным отверстием для подвешивания, а также обломки изделий из трубчатых костей животных. Одна из таких трубочек была орнаментирована четырьмя продольными рядами врезных кружочков с точками в центре. Аналогичный орнамент имела костяная пластинка (обкладка ручки ножа?) из погребения второй половины VII в.
Рис. 17. Деревообрабатывающие инструменты: струг (1), долото (2), топор (3), тесло (4), 1, 2, 3 — Лар, 2 — Шапка.
На поселениях попадаются отдельные трубчатые кости с надпилом. Наиболее яркой находкой, связанной с косторезным ремеслом в Цебельде, следует пока считать накладку лука из погребения на Стеклянном холме (Абгидзраху). Она состояла из отдельных продолговатых костяных пластин, обозначивших в грунте плавную дугу длиной до 1,5 м. Охота на горных оленей, туров, косуль и т. д. способствовала использованию и быту древних цебельдинцев и изделий из рога — в одном из погребений найден обломок рога, возможно от ножен.
Кожевенное дело. Развитое скотоводство и охота представляли собой благоприятную основу для местного скорняжно-кожевенного и шорного производства. Следы его проявляются на остатках кожаных изделий, сохраняющихся в погребениях. Наибольшее распространение имели кожаные пояса с бронзовыми и железными пряжками, встречающиеся как в мужских, так и в женских [73] могилах. Иногда пояса имели бронзовую или серебряную фигурную пластинчатую обкладку. На позднем этапе цебельдинской культуры (VII в.) они снабжаются еще и металлическими наконечниками. Из ремней изготовлялись также портупеи (от которых находят обычно мелкие портупейные пряжки), части конской упряжи и т. п. Интересной находкой представляются остатки кожаных башмаков со своеобразными бронзовыми застежками, обнаруженные в одном из погребении VII в. на Юстиниановом холме [19, 104].
Рис. 18. Изделия из кости: детали ножен (1, 2), рукояти ножей (3, 4), амулет (5). 1-5 — Шапка.
Продукция кожевенного производства должна была занимать важное место в военном деле. В цебельдинских могильниках отмечено применение кожи для обшивки деревянных ножен мечей и кинжалов, поверх которой накладывались серебряные пластины и бляшки-гвоздики. Кожа, вероятно, использовалась и в обшивке деревянных щитов, при изготовлении луков, в производстве мешков, подстилок, одежды, седел и т. п. В отдельных погребениях зафиксированы следы кожаной подстилки. В заключение необходимо отметить, что специальных инструментов для обработки кожи в Цебельде пока не найдено.
Прядение и ткачество. Прядение и ткачества в древней Цебельде носили, по-видимому, домашний характер. Вещественными остатками этого производства служат лишь глиняные пряслица, которые были обнаружены как на поселениях, так и в женских погребениях. В последнем случае они фиксируются иногда в нескольких экземплярах [17, 179]. Отпечатки тканей сохраняются также на отдельных бронзовых и железных предметах в могильниках.
Сырьевую базу местного ткацкого ремесла должна, была составлять продукция животноводства (шерсти [74] овец) и, вероятно, земледелия (лен, конопля). Прядение, как и ткачество, было исключительно женским занятием. Нитки изготовлялись с помощью примитивных деревянных прялок с керамическими грузилами. Ткали на простейшем деревянном горизонтальном станке. Судя по имеющимся отпечаткам, местные ткани имели различную, иногда очень тонкую фактуру. Одежду шили бронзовыми иголками, хранившимися обычно либо в кожаных нагрудных мешочках, имевших иногда бронзовый ободок, либо в бронзовых игольниках, нашивавшихся на рукав платья выше локтя.
Рис. 19. Глиняные пряслица. 1-4 — Апушта; 5-9 — Азанта.
3. Торгово-экономические и культурные связи
Существование транзитного торгового пути общевосточнопричерноморского значения способствовало проникновению на территорию исторической Цебельды значительного числа импортных изделий. О ее торгово-экономических и культурных связях говорят две категории находок — собственно привозные вещи и местные изделия, исполненные под влиянием иноземных образцов. Первая группа включает в себя стеклянную посуду, некоторые металлические изделия (сосуды, украшения, [75] оружие), керамику (амфоры, кувшины, краснолаковые блюда), большинство бус. Во вторую входят отдельные керамические изделия (амфоры, кувшины), оружие (умбоны, мечи, наконечники стрел), конский убор (псалии), хозяйственные изделия (ножницы), украшения (серьги, пряжки, фибулы, перстни). Самостоятельное место занимают монеты. Интересны, хотя пока и скудны, данные о цебельдинском экспорте.
Стеклянная посуда. Стеклянная посуда найдена в целом (в погребениях) и фрагментированном (на поселениях) виде [15, 16, табл. XLVII, рис. 11-12; 53, 139-142; 61, 32-39; 65]. В настоящее время с территории исторической Цебельды известно уже более 50 целых стеклянных сосудов, которые распадаются на 10 групп и в свою очередь более чем на 20 вариантов. В первую группу входят стаканы с округлыми стенками, варианты которых фиксируются в погребениях со второй половины IV до первой половины VII в. Вторая группа объединяет стаканы усеченно-конусовидной формы, среди которых отмечено два варианта, характеризующим вторую половину IV—VI вв. Третья группа характеризуется коническими кубками, подразделяющимися на пять вариантов, представленных в комплексах второй половины IV — середины VII в. Четвертая группа имеет два варианта, относящихся к концу IV — началу V в. и ко второй половине VI в. Пятая характеризуется флаконами трех вариантов, характерных для погребений второй половины V — первой половины VII в.
Кроме того, в комплексах конца V — второй половины VII в. отмечены единичные находки чаш с полым поддоном, округлых стаканов с синими нитевыми напаями, стаканов с поперечным перехватом и синими нитевыми напаями, рюмковидных бокалов и одноручный кувшинчиков.
Стеклянные сосуды с напаями синего стекла относятся к продукции восточно-римских провинций (Египет, Палестина, Сирия и др.) [49, 100]. Отдельные варианта этой посуды могли производиться и в Северном Причерноморье (Пантикапей, Фанагория) [49, 100]. Сосуда первой группы с сотовидным орнаментом — сирийского типа [51, 231]. Центры производства рюмковидных сосудов известны на Кипре, в Египте и в Сирии [50, 152-153]. Использование цветных и бесцветных стеклянных [76] нитей для украшения сосудов отмечено как в сирийских и египетских, так и в западноевропейских мастерских. В частности, украшение сосудов из прозрачного стекла синими нитями имело широкое распространение в мастерских на Рейне (Кельн и др.) [50, 140].
Рис. 20. Импортная стеклянная посуда из погребений у крепости Шапки.
Тот факт, что основные находки стеклянных изделий в Цебельде тяготеют к ближайшим приморским пунктам (главным образом Шапкинский могильник), свидетельствует о том, что они поступали в Цебельду через Себастополис. Здесь при раскопках найдены многочисленные фрагменты стеклянных стаканов с синими напаями и рюмковидных сосудов аналогичных цебельдинским. Находки отдельных экземпляров стеклянных сосудов в Гилячском могильнике (к северу от Клухорского перевела) подтверждают высказанную Н. П. Сорокиной что на Северный Кавказ эти изделия попадали «через [77] мысль, приморские центры Восточного Причерноморья» [49, 100], т. е. через Цебельду.
Рис. 21. Импортные бронзовые изделия: умбон (1), пряжки (2, 3), фибулы (4-6), фляга (7) и перстень (8), 1, 3-7 — Шапка, 2 — Лар, 8 — Цибилиум.
Металлический импорт. Из бронзовых изделий этой группы находок следует упомянуть сосуды, умбон, серию пряжек, отдельные фибулы и перстни. На территории исторической Цебельды найдено два бронзовых сосуда. От первого сохранилась лишь донная часть, второй представляет собой крупную флягу с накидной крышечкой на бронзовой цепочке из погребения середины второй половины VI в. Позолоченный римский умбон (центральная часть щита) с гранеными тульей и шляпками гвоздей найден в погребении второй половины V в. Интересна группа бронзовых, позолоченным пряжек с плоской перегородчатой инкрустацией разноцветным стеклом, найденных главным образом в погребениях второй половины VI — первой половины VII в. Эта группа изделий, должно быть, была связана с производством восточносредиземноморских византийских мастерских (Сирия и др.) [69; 228, рис. 2, 5-10]. Из Цебельды известна также одна раннеримская бронзовая шарнирная фибула типа «авцисса», которая найдена в [78]
Рис. 22. План (1) и инвентарь погребения с импортной пряжкой с греческой надписью (Лар): 2 — 3 — керамика, 4 — железный меч (а, б, в — серебряные детали ножен меча), 6-8 — железные наконечники копий, 9 — бронзовый браслет, 10-11 — бронзовые пряжки, 12-15 — серебряные пряжки, 16 — бронзовая фибула.
погребении начала V в. н. э. [53]. Явно не местный облик носит другая фибула, отличающаяся от первой пластинчатой дужкой и пружинной частью — она найдена в комплексе рубежа IV—V вв. Особняком стоит прекрасной работы инкрустированная фибула — брошь, изображающая павлина, — из погребения середины VII в. [18]. Ближайшая ей аналогия лишь одна куда менее эффектная позднеримская птицевидная застежка, происходящая из Восточного Средиземноморья [68, табл. 49, рис. 322]. [79] Привозными должны быть перстни, на печатках которых имеются античные по своему характеру изображения женских головок, лошадей и т. д.
Заканчивая раздел об импорте бронзовых изделии, необходимо также упомянуть замечательный уздечный набор с коня, по-видимому павшего во время штурма крепости Цибилиум в конце VII в. и тогда же засыпанного обломками ее стен.
Помимо железных удил здесь найдены бронзовые позолоченные псалии, гвозди, ременные наконечники и бляшки с плоской инкрустацией, пропеллеровидная пластинка и др.
Серебряные импортные изделия из Цебельды представлены в первую очередь медальоном с изображением медузы Горгоны и нательными христианскими крестиками, а также рядом пряжек и других деталей поясных наборов. На лицевой стороне упомянутого медальона вокруг изображения имеется надпись: «единый бог, помогающий приносящему». Л. А. Ельницкий, специально изучавший этот медальон, нашел ему аналогии в Антиохии, где они датированы 347 и 398 гг. [30]. Цебельдинский медальон найден в комплексе середины — второй половины V в.
Из привозных золотых изделий следует упомянуть нательный христианский крестик из комплекса VII в. и кулон рубежа IV—V вв. и бусину из погребения втором половины IV — начала V в. [53, 195-207]. Эти изделия выполнены в духе провинциальных восточносредиземноморских, римско-византийских традиций.
В одном из погребений на Юстиниановом холме найдены медальон и пара серег, стилистически совершенно не связанные с местной культурой. Эти предметы изготовлены из олова с ощутимой примесью железа, бронзы,* серебра и других элементов. На лицевой стороне медальона — женское лицо в профиль, обращенное к цветку, на оборотной стороне — фигура льва, обрамленная зернью. По стилистическим особенностям это изделие надо отнести также к продукции восточносредиземноморских ранневизантийских провинциальных мастерских [18].
Привозная керамика. На протяжении всего рассматриваемого периода древние цебельдинцы приобретали со стороны и отдельные виды керамической посуды. [80] В одном из ранних (рубеж III—IV вв.) погребений Цибилиумского могильника найдена импортная римская амфора с гофрированными стенками, изготовленная из тонко обработанной глины. С конца IV в. в Цебельду поступают простые краснолаковые тарелки. Два привозных краснолаковых блюда с характерной орнаментацией известны из комплексов середины VI в. Довольно часто на поселениях попадаются обломки привозных керамических изделий — это фрагменты амфор с рифленой поверхностью, а также амфор с перехватом в средней части тулова и с пироксеновидной примесью в глине, закраины различных, главным образом краснолаковых мисок, чаш и блюд, по форме и орнаментации перекликающихся с продукцией позднеримских и ранневизантийских провинциальных мастерских.
Рис. 23. Оловянный медальон из погребения VII в. на Юстиниановом холме (Шапка).
Импорт бус. На территории исторической Цебельды обнаружено более двух десятков тысяч бус. Абсолютное большинство их найдено в погребениях и относится, за исключением сравнительно редких изделий из горного хрусталя, гагата, камня, бронзы и керамики, к импорту. Первое по количеству место занимают разнообразных форм и колера бусы из стекла, которые относятся [81] к продукции римско-византийских провинциальных восточносредиземноморских мастерских (Египет, Сирия, Малая Азия и др.). В Цебельде найдено множество пастовых одноцветных и мозаичных бус, которые также поступали сюда из южных районов Средиземноморья. Оттуда же ввозились довольно многочисленные раковины каури. Часто находят здесь изделия из так называемого египетского фаянса. Египетского происхождения и стеклянная подвеска в виде головки негритянки [24, 378]. Довольно значителен процент янтарных бус, сырье для которых добывалось в Прибалтике, Поднепровье и других местах. Большой интерес представляет найденная в комплексе VI в. каменная бусина с печаткой, на которой продавлен иероглиф «бeнь» в древнекитайском стиле «кай-шу», характерном для Китая IV—VI вв. Значение иероглифа — «корень», «император» [16, 93].
Рис. 24. Импортные глиняные изделия — амфора (1) и краснолаковые тарелки (2-6): 1 — Цибилиум, 2, 3, 5, 6 — Шапка, 4 — Ажара.
Если абсолютное большинство стеклянных, фаянсовых, пастовых изделий поступало в Цебельду через Себастополис и отсюда шло дальше на Северный Кавказ, то янтарь, большинство сердолика, а также упомянутая бусина с китайским иероглифом попали сюда, вероятно, с Северного Кавказа через Клухорский перевал. Об этом [82] должен свидетельствовать анализ процентного соотношения различных видов этих изделий, обнаруженных по обе стороны перевала. Если в Цебельде, особенно в IV—V вв., абсолютное преобладание имеют стеклянные и пастовые бусы [61, 56], то на Северном Кавказе больше всего каменных — янтарных и сердоликовых изделий [35, 11-13].
Рис. 25. Импортные (1-32) и местные (33-35) бусы из различных могильников Цебельды: 1-4 — медовое стекло, 5-6 — «египетский» фаянс, 7 — янтарь, 8, 9 — стекло с металлической прокладкой, 10-16 — синее стекло, 17 — сердолик, 18 — раковина каури, 19-30 — паста, 31 — гешир, 32 — камень, 33-35 — горный хрусталь. [83]
Рис. 26. План (1) и инвентарь погребения со стеклянной подвеской в виде головки негритянки: 2-4, 6 — бронзовые фибулы, 5 — бронзовая подвеска, 7 — бронзовое кольцо, 8 — железный нож, 9-14, 18, 19, 27-29, 31-33 — стеклянные бусы, 15-17 — янтарные бусы, 35-36 — серебряные подвески с сердоликами.
Прочие свидетельства импорта. Выше уже отмечалось, что ряд изделий, характеризующих цебельдинскую культуру, возник под влиянием иноземных форм, несколько переосмысленных затем на местной почве. Хотя импортных их прототипов на территории исторической Цебельды пока не найдено, но проникновение сюда таких изделий, хотя бы в единичных экземплярах, вряд ли может подвергаться сомнению.
Римскими по своему происхождению являются умбоны — металлические центры щитов. Близкие по форме умбоны можно увидеть, например, на щитах римских легионеров барельефа колонны Траяна [45, рис. 121]. В Цебельде железные и реже бронзовые умбоны встречаются в мужских захоронениях второй половины IV—VI вв. В зависимость от северопричерноморского вооружения позднесарматского времени должны быть поставлены простые цебельдинские мечи, а также мечи и ножи с кольцевидными навершиями [57, 6, 8, 24]. С Северного Кавказа в Цебельду пришли и колчанные наборы — большинство известных здесь наконечников стрел имеет характерное трехлопастное ромбическое оформление Различные варианты таких наконечников выявлены в [84] Цебельде в комплексах V — второй половины VI в. Через Клухорский перевал сюда должны были проникнуть и пряжки-сюльгамы.
Ярко выраженный общепричерноморский характер носят почти все пряжки, фибулы, серьги, перстни и ножницы из Цебельды. В III — первой половине V в. здесь преобладали простейшие формы бронзовых и железных круглопроволочных, овальных или прямоугольных пряжек. Во второй половине V — первой половине VII в. в Цебельде бытуют пряжки с зооморфной иглой. Во второй половине VI—VII вв. — пряжки с инкрустированными щитками и полыми кольцами. Аналогичная закономерность характерна и для памятников Крыма [4].
Бронзовые и железные фибулы с самого начала находятся в зависимости от северопричерноморских центров. Отсюда заимствована форма наиболее ранних лучковых подвязных одночленных фибул, характеризовавших Цебельду во II—IV вв. В конце IV в. в Цебельду поступают прогнутые «лебяжинские» фибулы, возникшие на Боспоре в результате проникновения туда черняховских элементов. А. К. Амброз полагает, что появление их в Абхазии связано с северокавказским влиянием [4, 107]. Вместе с тем не следует исключать возможность доставки их и через Себастополис, поскольку на Северном Кавказе этот вариант фибул получает распространение в V—VI вв. [5, 57], а в Цебельде они фиксируются уже в IV в., сохранившись лишь до середины V в. Во второй половине VI—VII вв. в Цебельде бытовали местные пластинчатые крестовидные фибулы, по происхождению связанные с круглопроволочными более раннего времени.
Та же зависимость прослеживается и в отношении серег. Они были заимствованы из Северного Причерноморья в конце II — начале III вв. и, постепенно трансформируясь, сохранялись до второй половины VI в., когда получили распространение иные, кольцевидные формы.
Достаточно яркие «вторжения» со стороны отмечены и в керамике древней Цебельды. Это прежде всего амфоры, как по общей идее, так и в конкретных деталях созданные на основе общепричерноморских амфор с перехватом. Ранние цебельдинские амфоры (первая [85] половина V в.) и ряд кувшинчиков местного производства имеют характерный вертикальный венчик, связанный с аналогичным оформлением изделий позднеримского времени. Как в погребениях, так и на поселениях в V—VI вв. широкое распространение получили простые краснолаковые тарелки, часть которых могли изготовлять местные мастера.
Рис. 27. Керамический экспорт Цебельды: 1 — Каманы, 2 — Себастополис, 3 — Пицунда, 4 — Красная Поляна.
Цебельдинский экспорт. Данные о цебельдинском экспорте довольно скудны, в первую очередь по причине слабой изученности соседних территорий. При раскопках Себастополиса было найдено большое количество керамических фрагментов цебельдинского происхождения. Это пифосы [16, табл. XXXIII, рис. 1] и одноручные кувшинчики с характерной орнаментацией. Отдельные обломки той же керамики известны из Гумистинского ущелья (Каман, Отсюш). Фрагменты большого двуручного кувшина были найдены при раскопках римского Питиунта. Наконец, наиболее отдаленной от Цебельды находкой является одноручный кувшин, обнаруженный в одном из разрушенных погребений IV в. в Красной Поляне (Сочинский район). Предметом вывоза [86] могли быть зерно, фрукты, кожи, меха, а также невольники и т. д.
Рис. 28. Серебряные и золотая (12) монеты из окрестностей Цебельды: 1 — Нерон, 2 — Домициан, 3 — Нерва, 4 — Траян, 5 — Адриан, 6 — Антонин Пий, 7 — Люций Вер, 8 — Марк Аврелий, 9 — Септимий Север, 10 — Юлия Домна, 11 — Феодосий II, 12 — Юстиниан I.
Денежное обращение. Основу денежного обращения древней Цебельды составляла главным образом провинциальная римская (кесарийская) на раннем (II—IV вв.) и византийская монета на позднем (VI—VII вв.) этапе существования цебельдинской культуры. На ее территории найдено более 500 монет [16, 69; 27, 65-67], которые должны быть полностью связаны с местным денежным [87] обращением. Две древнейшие монеты этого периода — золотые подражания статерам Лисимаха — найдены: первая в составе Герзеульского клада, захороненного во второй половине II в. н. э., вторая вместе с несколькими другими неизвестными монетами в начале этого века у крепости Цибилиум. Серебряные римские монеты, главным образом денарии Августа рубежа новой эры, известны в составе Герзеульского клада и клада монет, найденного в Верхней Эшере рядом с могильником цебельдинской культуры.
Основная масса кесарийских серебряных монет I—III вв. сосредоточена в окрестностях главным образом трех центров древней Цебельды: у Герзеульской крепости в составе клада (около 500 монет, чеканенных в правление императоров Нерона, Веспасиана, Домициана, Нервы, Траяна, Адриана, Антонина Пия, Луция Вера, Марка Аврелия); в погребениях Шапкинского могильника (до 20 монет, чеканенных в правление императоров Нервы, Траяна, Адриана, Антонина Пия, Юлии Домны); на Цибилиумском могильнике (до 10 монет, чеканившихся в правление императоров Траяна, Адриана, Септимия Севера и др.). Три серебряные кесарийские монеты (одна чеканена при Адриане) найдены в могильнике села Атара Армянская.
В своей массе все эти монеты из погребений обнаружены в комплексах III—IV вв., в одном случае — в комплексе середины VI в. Находки бронзовых монет III—IV вв. в Цебельде крайне редки (два случая).
Из поздних монет, найденных исключительно в Шапкинском могильнике, первая, серебряная силиква, отчеканена в правление императора Феодосия II (408—450 гг.) в Константинополе, другие три — золотая и две серебряные — в правление Юстиниана I (527—565 гг.). Силиква происходит из погребения рубежа V—VI вв., остальные — из погребения второй половины VII в. [18, рис. 43].
Таким образом, хотя основную роль в торговых операциях древних цебельдинцев еще, по-видимому, играл обмен, здесь важное место занимала и денежная торговля. По справедливому замечанию К. В. Голенко, широкое распространение кесарийского серебра в Цебельде было обусловлено тем, что оно «служило основным средством обращения в той части Колхиды, которая находилась [88] в зависимости от римлян и контроль над которой осуществлялся через приморские крепости» [27, 24], в данном случае через Себастополис. Отсюда, несомненно, поступала в Цебельду большая часть монет, как в римское, так и в византийское время. Служили они средством оплаты в торговле с римским гарнизоном Себастополиса и во внутренних межапсилийских сделках. Римские и византийские монеты проникали в цебельдинскую долину самыми различными способами. Один из них может быть проиллюстрирован данными византийских источников. Так, в сообщении Прокопия Кесарийского о том, что лазы в VI в. «стерегли границы, не получая от римлян ни денег, ни хлеба», содержится указание на существовавший у римлян обычай субсидировать пограничные племена за определенные, главным образом стратегического характера услуги. Об этом достаточно ясно говорит Агафий Миринейский: «Военачальник же Сотерих отправился в указанный ему путь. Ибо он привез императорские деньги для раздачи соседям-варварам в качестве императорский субсидии. Эта раздача производилась ежегодно с древних времен» [2, 87]. Таким образом, если в VI в. «императорская субсидия» раздавалась аланам и «более отдаленным народам», то вполне закономерно предположить, что во II—III вв. аналогичная ситуация наблюдалась и в отношении территориально более близких к римским границам народов, важнейшим из которых были блокировавшие Клухорский перевальный путь апсилы. Именно с такой субсидией следует, по-видимому, связывать Герзеульский клад монет — один из взносов Рима в экономику древних цебельдинцев, почему-то не розданный и закопанный в землю.
Топография исторической Цебельды — важнейший по своему стратегическому значению Западно-Кавказский перевальный путь, здесь же пограничный район Римской империи, рядом Северный Кавказ с издавна перемещающимися кочевниками — в значительной степени обусловила военный облик древних цебельдинцев. Благодаря обычаю класть в могилы обильный инвентарь, цебельдинские погребения служат редким по полноте [89] источником для изучения вооружения «эпохи переселения народов» (V—VII вв.).
Рис. 29. Железные наконечники копий и дротиков IV—VII вв.: 1-10 — Шапка, 11, 12 — Лар.
Каждый боеспособный мужчина — воин. Таков вывод, который основывается на изучении сотен погребений. Во всех захоронениях мужчин обычно лежат два наконечника копий, топор или меч, щит, иногда колчанный набор, нож. Находки проливают свет на многие воинские обычаи апсилов. В могилах воинов, например, найдены амфоры, вероятно, с вином. Можно говорить, по-видимому, и о том, что в условиях военного быта у древних цебельдинцев сложился культ оружия, отразившийся на их погребальном обряде. С воинскими погребениями связаны и все известные конские захоронения.
Вооружение древних цебельдинцев может быть подразделено на наступательное и оборонительное. В первом случае это оружие дальнего и ближнего боя — копья, дротики, лук и стрелы и, возможно, праща, топоры, мечи, кинжалы и ножи. Во вторую группу включаются щиты и кольчуга. [90]
Наконечники копий и дротиков. В течение нескольких веков наконечники копий в Цебельде претерпевали определенные изменения [17, 188; 53,150-151; 61, 39-40]. В IV в. они имеют широкое листовидное перо с продольным ребром, доходящим до острия. Во второй половине того же века наконечники несколько изменяются — перо сужается и вытягивается, серединное ребро, не доходя до конца, двумя резкими возвратами уходит вдоль краев к основанию. Этот признак, постепенно усугубляясь, сохраняет свое значение в течение всего V в., когда серединное ребро приобретает шестигранное в сечении оформление. В VI в. лезвие все более удлиняется, продольное ребро спускается к тулье. Перо ромбовидное в сечении, тулья приобретает наружное огранение.
В VII в. большинство наконечников имеет равномерной ширины перо с сужением в средней части. Серединная грань, как правило, отсутствует. Параллельно с листовидной формой в VI — первой половине VII в. довольно широко, обычно в паре с первыми, используются четырехгранные наконечники с миниатюрным листовидным жальцем на конце.
Наконечники, условно сопоставляемые с дротиками, имеют конусовидную форму и различные размеры. Часть их может быть предположительно связана с подтоками копий.
Лук и стрелы. Классический лук зафиксирован в Цебельде лишь однажды, когда в погребении были отмечены следы его истлевших костяных накладок. Луки изготовлялись из дерева и поэтому не сохранились. Все известные в Цебельде наконечники стрел, за исключением двух бронзовых, железные [18, рис. 4, 7-20; 53, 151-153].
В IV в., как правило, использовались лишь кованые конические и плоские наконечники. С конца IV — начала V вв. в Цебельде широко распространяются разнообразные черешковые наконечники. Среди них отмечаются шипастые, круглые в сечении, четырехгранные, трехлопастные, треугольные и трехлопастные ромбические. Последние преобладают в VI в.
Топоры. Цебельдинские топоры известны в двух разновидностях [16, табл. XXXVI, рис. 9-20; 17, 188; 53, 147-150; 61, 43-45]. Первая, обычная, характеризуется массивной формой, широким лезвием, узкой шейкой и округлой обушной частью; рукоять также массивная, короткая — ее изображение имеется на культовой камне в верховьях реки Джампал (гора Гуарап). Фиксируются они в погребениях IV—VII вв. и за этот период сохраняются почти в неизменном виде — с течением времени лишь несколько расширяется лезвийная часть и выгибается верхняя линия.
Рис. 30. Железные (1, 3-16) и бронзовый (2) наконечники стрел IV—VI вв. (Шапка).
Как известно, сила удара боевого топора зависит от длины рукояти. Поэтому у боевых топоров она обычно была длинная и сравнительно тонкая. Некоторая вислообушность и короткая рукоять цебельдинскнх топоров [92] находит аналогию среди метательных топоров франков V—VII вв.— так называемых франциск. По сообщению Прокопия, их «железо было крепким... деревянная же ручка очень короткая. При первом же натиске по данному знаку они обычно бросают во врагов эти секиры, разбивая их щиты и убивают их самих» [3, 239]. Найденные археологами франциски, как и топоры гуарапских изображений, имели ручки не более 30-40 см.
Рис. 31. Топоры IV—VII в.: 1, 9 — Апушта, 2 — Лата, 3-4 — Цибилиум, 5, 6, 8, 11 — Шапка, 7 — Гуарап, 12 — Амткел.
[93] Если цебельдинские топоры были действительно метательными, то эта традиция могла сохраняться здесь еще со времен бронзовых топоров.
Вторая, более редкая форма цебельдинских топоров характеризуется узкой лезвийной частью и длинным молоточковидным обухом. Топоры этого вида почти не встречаются в ранних погребениях, занимая видное место лишь в комплексах VI—VII вв. Особняком стоит своеобразное оружие с металлической частью кирковидной формы, найденное в комплексе начала VII в.
Мечи, кинжалы, ножи. Древнейшими из известных в Цебельде являются мечи и ножи с кольцевидными навершиями. В IV—V вв. здесь были распространены исключительно двулезвийные мечи. Во второй [94] половине VI в. они постепенно вытесняются однолезвийными клинками [53, 144-147].
Рис. 32. Мечи (1-9) и ножи (10-15) IV—VII вв.: 1, 3-10, 12-15 — Шапка, 2 — Апушта, 11 — Цибилиум.
Согласно обычаю, распространенному сначала у кочевников Восточной Европы, а с V в. и по всей Европе, к мечу подвешивалась большая буса, вероятно на шнурке. Некоторые исследователи считают, что она имела магическое значение. Такие бусы (чаще мозаичные или каменные) лежали около большинства цебельдинских мечей V—VI вв. Следовательно, общеевропейская мода «эпохи переселения народов» была воспринята не только дунайскими или боспорскими, но и апсилийскими воинами.
Не менее типично для той эпохи сочетание длинного двулезвийного меча с однолезвийным боевым ножом (или коротким мечом). Меч подвешивался на узком ремне, свисавшем с пояса и продетом в деревянную скобу на ножнах. Длина ремня регулировалась малыми пряжками.
Кинжалы в погребениях Цебельды довольно редки. По своей форме они представляют собой увеличенные ножи или уменьшенные мечи. Ножи — непременная принадлежность каждого жителя древней Цебельды вне зависимости от пола и возраста. Форма их на протяжении веков изменяется мало.
Щиты. Щиты древние цебельдинцы изготавливали из дерева [53, 153]. Поверхность их покрывалась кожей. Форма четырехугольная или овальная. Прямоугольный (49 х 68 см) щит найден на Стеклянном холме в комплексе конца VI — начала VII вв. Углы его были укреплены железными скобами, а торцы обшиты железными полосами на длинных гвоздях. Шестигранную вытянутую форму, судя по остаткам дерева, мог иметь щит с позолоченным граненым умбоном.
Остальные щиты овальной (диаметром до 0,7 м) формы. Железные умбоны имели граненую или гладкую поверхность и плавный либо уступчатый переход к полям. Изнутри в центре щит имел деревянную рукоять с железным покрытием, связанным с умбоном с помощью гвоздей, иногда выковывавшихся слитно со щитком рукояти.
Кольчуга, панцирь. В Цебельде пока не найдено ни одной целой кольчуги. Имеются лишь характерные обрывки, состоящие из нескольких сцепленных вместе [95] железных плоских колечек. В 50-х гг. на территории Шапкинского могильника было разграблено погребение воина, по рассказам крестьян, имевшего бронзовый панцирь и шлем. От панциря сохранилась лишь одна массивная пластинка с отверстием.
Рис. 33. Щиты (1-3, 9) (реконструкция) и умбоны (4-8) из погребений IV—VII вв.: 1-3, 5-9 — Шапка, 4 — Цибилиум, 1-3 — предположительные реконструкции.
Конская сбруя. На ранних этапах цебельдинской культуры (IV—V вв.) здесь использовалась уздечка с простыми железными двукольчатыми удилами.
В VI—VII вв. распространяются железные удила со стержневыми или пластинчатыми псалиями, с загнутым концом, иногда орнаментированными насечкой. Помимо удил в конских погребениях находят различные железные колечки, пряжки, бронзовые бубенчики [53, 156-161]. [96]
Рис. 34. Детали уздечных наборов: 1-5, 7, 8 — Шапка, 6 — Цибилиум.
Боевая тактика. Таким образом, вооружение древних цебельдинцев отличалось разнообразием и было достаточно мощным для своего времени. Использовалось оружие во время боя в следующем порядке: сначала выпускались стрелы, затем противника поражали метательными копьями и дротиками. Когда враги сходились, в дело шли мечи и топоры. В византийских источниках сохранились достаточно яркие зарисовки боев, происходивших на территории Цебельды. Приведем описание сражений в этом районе Агафия Миринейского, подходящее к случаю. Первое из них происходило между византийцами и савирами: «...Около 500 савиров помещались на каком-то возвышенном пункте, далеко отстоящем от остального войска. Когда Максенций и Феодор хорошо разведали, что они, отложив оружие, находятся в беззаботном состоянии, то тотчас же послали против них 300 всадников. Окружив незаметно стены... они стали поражать варваров метательными копьями, [97] камнями, стрелами и всем, что попадалось под руку...» [2, 117].
Далее Агафий описывает уже столкновение византийцев с мисимиянами: «На маленькую кучку римлян в не больше чем 40 всадников, собравшихся вместе... напало 600 мисимиян пеших и конных, полагая, что, окружив их, легко перебьют благодаря своей численности. Но те, имея опыт в военном деле и быстро заняв какой-то холм, показали доблестные дела. Завязался ожесточенный бой, шедший с переменным успехом. Они пытались окружить римлян. Римляне же то бросались на них сомкнутым строем, чтобы прорвать и привести в расстройство весь варварский строй, то отступали и возвращались в безопасное место...» [2, 119-120].
Любопытно описание некоторых обстоятельств осады Тцахара, сопоставляемого с Пскальской крепостью. Византийцы, «построив несколько домиков и хижин как можно ближе к стене... безопасно штурмовали ее, пользуясь одинаково и осадными орудиями, и метанием копий, и другими подобными способами, делая положение тех, кто был внутри, чрезвычайно тяжелым и даже невыносимым. Варвары от этого тяжело страдали, были весьма сильно теснимы, но не переставали защищаться. Некоторые из них, пользуясь черепахами, пытались на ступать на римское сооружение, чтобы их разрушить. Но, прежде чем они приблизились и должным образом прикрылись, некий Сварука по имени, славянин по происхождению, метнул копье в не успевшего еще прикрыться и поразил его смертельно. Тотчас же черепаха дрогнула и, рассыпавшись, рухнула. Раскрылись и остались без защиты люди, которых римляне легко перебили, поражая копьями» [2, 123].
Судя по всему, как по облику вооружения, так и по боевой тактике, древние цебельдинцы немногим отличались от византийцев.
Социальная структура населения древней Цебельды может быть в какой-то степени представлена лишь на основании археологических данных, подкрепленных некоторыми соображениями, базирующимися на византийских письменных источниках. [98]
Как было показано выше, все население исторической Цебельды в рассматриваемую эпоху сосредоточивалось примерно в двух десятках более или менее крупных населенных пунктов, отстоявших друг от друга на 2-7 и более километров. Каждый из этих пунктов представлял собой естественно или с помощью стен и валов укрепленное поселение с большим числом тесно поставленных одноэтажных деревянных жилых и подсобных строений, разделенных узкими улочками. Поблизости располагался могильник, отдельными скоплениями погребений занимавший огромную территорию, иногда много десятков гектаров. Поселения были соединены между собой более или менее сносными дорогами, пригодными иногда и для колесного транспорта.
Социальная структура поселений довольно хорошо прослеживается путем комплексной характеристики древних могильников, более или менее четко разделенных на участки, каждый из которых служил для погребения членов отдельной большой семьи. Так, на Шапкинском могильнике были захоронены представители по крайней мере 45 больших семей. Каждое такое семейное кладбище насчитывает до 50-150 погребений, захороненных в период с конца II в. по VII в. включительно. Расчеты показывают, что такая семья во время расцвета цебельдинской культуры (IV—VII вв.) состояла из 8-10 человек, а все население данного пункта достигало 500-600 человек [20, 26].
Наблюдения, проведенные А. К. Амброзом в отношении ряда больших семейных кладбищ Цебельды, позволяют выделить на каждом из них несколько малых семей. Так, на одном из большесемейных кладбищ на Стеклянном холме (Абгидзраху) дифференцируются три самостоятельных скопления могил — южное, среднее и северное. Каждое из них, судя но фибулам, сложилось уже в III—IV вв. и развивалось дальше самостоятельно. В другом могильнике на Грушевом холме (Ахаччарху) с IV в. располагалось три группы могил, а северный край раскопа задел четвертую. Таким образом, на каждом кладбище большой патриархальной семьи параллельно функционировали с IV по VII вв. несколько маленьких кладбищ, разделенных незначительными промежутками свободной площади. Размеры каждой из таких групп — 12-25 могил, охватывающих промежуток времени в [99] 300—400 лет. Малые семьи, аналогичные цебельдинским, выделяются в Суук-су (отсталые готы — федераты Византии), среди склепов Боспора, а также в Башкирии и Удмуртии.
Не все семейные кладбища одного могильника одновременны. Отмечается затухание отдельных малых, а иногда и больших семей в конце VI — начале VII в, другие возникают в IV, V и VI вв., что говорит о выделении новых семей, служит показателем роста населения в данном пункте.
Отсюда можно сделать вывод, что все большим семьи были объединены между собой близкими и дальними, иногда уходящими в глубь столетий родственными связями и, следовательно, каждый из населенный пунктов древней Цебельды представлял собой родовое поселение с зарождавшимися чертами городской формации, по своей структуре восходящее к аналогичный поселкам, характеризовавшим эту территорию в более древние времена.
Но родовая организация уже переживала свой заключительный этап. Как было сказано выше, больше патриархальные семьи в Цебельде уже в III—IV вв. достигли тех размеров, когда выделение малых семей стало необходимым для сохранения гибкости всей социальной организации общества того времени. При этом такая семья должна была получить отдельное помещении а затем скот и землю. Однако малые семьи до конца существования Апсилии сохраняют здесь единство (патронимию), оформляемое на поселениях отдельными кварталами, а на могильниках — рамками большесемейного кладбища.
О равноправии всех семей в рамках одного населенного пункта свидетельствует сопоставление их состояния. В литературе уже высказана мысль о значительной имущественной дифференциации у древних цебельдинцев [8, 200; 53, 129-130; 61, 14-15]. Такие выводы были основаны лишь на сопоставлении разновременных захоронений внутри одного семейного кладбища. В то же время, если сопоставить одновременные погребения из различных семейных кладбищ, то можно сделать вывод об отсутствии сколько-нибудь заметной имущественной дифференциации на поселениях Цебельды вплоть до VII в., что должно объясняться в первую очередь правовым [100] регулированием, характерным для родовой организации.
По-видимому, в связи с социальным укладом в одной цебельдинской семье в одно и то же время сосуществовали два погребальных обряда — трупоположение и трупосожжение. Исследователи пытаются объяснять это явление различной этнической принадлежностью погребенных [11, 106], «смешанными культурами двух традиций одного этнического массива» [61, 16], «различием в вероисповедании» [9, 229]. Однако ряд данных (в 80% случаев преобладание трупоположения, длительность совместного использования обрядов в рамках одной семьи и др.) говорят о том, что эти объяснения недостаточны. Не отвергая возможности интерпретировать разницу в погребальных обрядах в семье обстоятельствами смерти данного лица, можно в то же время предположить и иную, социальную причину этого явления. У нас нет прямых свидетельств о существовании рабства у цебельдинцев, хотя они, так же как и их соседи лазы и абазги, по свидетельству византийских историков, могли поставлять на византийские рынки невольников. Однако родовой строй препятствовал установлению развитого рабства в Цебельде, хотя исключать какие-то зачаточные его формы нет оснований. Поэтому сжигали трупы скорее всего пленников, принятых в данную семью и пользовавшихся почти равными правами с ее членами при жизни, но похороненных по иным погребальным обрядам. На Цибилиумском могильнике доследовано три расположенных рядом женских погребения III в.: первое и второе — трупоположения с однотипным и довольно богатым инвентарем, а третье кремационное, имевшее лишь железные фибулу и браслет. Эти погребения одновременные и, вероятно, взаимосвязаны [16, 64]. Не следует ли в этом случае имущественное и обрядовое неравенство объяснять зависимым положением кремированной? Позже особой имущественной разницы между погребенными по обоим обрядам не наблюдается, хотя специальные исследования, возможно, смогут прояснить этот вопрос.
Важно отметить и факты, свидетельствующие о неравномерности темпов внутреннего распада родовой организации в различных пунктах исторической Цебельды. Если это явление наиболее ярко прослеживается на [101] Шапкинском могильнике и несколько смазано у Цибилиума, то на других погребениях семейная дифференциация проявляется пока с трудом. Конечно, уровень изученности последних много ниже, но уже и теперь трудно объяснить сплошное скопление погребений на площади до 1 кв. км в урочище Алушта. Таким образом, процесс разложения родовой организации проходил более ускоренными темпами в населенных пунктах, непосредственно тяготевших к торговому пути и ближайших к побережью.
Если черты имущественной дифференциации почти не проявляются внутри отдельных родов, то между ними существовала хорошо прослеживаемая разница как в приобретении предметов роскоши, так и в хозяйственной специализации. Так, стеклянная, краснолаковая и местная амфорная посуда фиксируются пока почти исключительно на Шапкинском могильнике. Здесь же в основном обнаружены наборы женских туалетных принадлежностей. Вся известная монета на территории внутренней Цебельды сосредоточена в погребениях Шапкинского и Цибилиумского могильников. В то же время, если для всех остальных погребений исторической Цебельды был характерен обычай класть в могилы женщин мотыги, пряслица и даже зернотерки, то ни в одном захоронении Шапкинского могильника таких изделий не найдено. Здесь преобладали предметы импорта и роскоши и отсутствовали орудия труда. Следовательно, в Шапке существовали какие-то особые условия, исключившие необходимость обработки земли и получения сырья для нужд домашнего хозяйства. В то же время женщины Шапки в большей степени уделяли внимание своей внешности, чем жительницы многих других поселений исторической Цебельды. Это явление не может объясняться иначе, как определенной хозяйственной специализацией различных родов, причем население большинства периферийных поселений было занято непосредственным производством средств к существованию, в то время как отдельные роды были исключены из этой системы, потребляя, по всей видимости, ее излишки. Местоположение Шапки у начала горного отрезка Клухорского перевального пункта позволяет предполагать, что с самого начала ее население заняло ведущее место в торговле между побережьем и горами. Не исключено, что экономическое [102] положение последних определялось также охраной купеческих караванов, уходивших за перевалы. В качестве компенсации значительная часть товаров могла оседать здесь и через посредство уже местных торговцев распространяться среди остального населения древней Цебельды.
Об отдельных штрихах местной социальной жизни можно судить и по уже неоднократно цитировавшимся трудам византийских авторов Прокопия Кесарийского и Агафия Миринейского. Прокопий, например, сообщает, что в Цибилиуме имелся «начальник крепости» [3, 403], по-видимому представитель местной родоплеменной верхушки. Агафий, описывая события в Апсилии и соседней с ней Мисиминии, отмечает, что апсилы и мисимияне были близкими «по образу жизни» [2, 119]. Во всем последующем, весьма обстоятельном описании Агафия нет никаких данных о существовании единоначалия у мисимиян. В то же время сам характер их поведения позволяет предполагать существование здесь какой-то коллективной власти (народного собрания или совета старейшин).
Обращает на себя внимание воинственный облик всего мужского населения древней Цебельды. Здесь неукоснительно соблюдался уже упомянутый выше принцип «каждый боеспособный мужчина — воин»; из столетия и столетие в очень высоком темпе развивается боевое оружие, меняется его ассортимент. «В потусторонний мир» мужчина уходил в полном боевом облачении, часто с конем; вплоть до VII в. мужчины различных семей внутри рода обладают примерно одинаковым снаряжением. Все это позволяет определить социально-политический строй древних цебельдинцев как «военно-демократический». Характеризуя такого типа строй, Ф. Энгельс писал: «Военачальник, совет, народное собрание образуют органы родового общества, развивающегося в военную демократию. Военную потому, что война и организация для войны становятся теперь регулярными функциями народной жизни» [1, 164].
Таким образом, имеющиеся данные могут говорить лишь о том, что на всем протяжении существования цебельдинской культуры ее носители были объединены в крупных населенных пунктах по родовому признаку. Вместе с тем здесь достаточно четко прослежены черты [103] разложения основ родового строя, о чем в первую очередь говорит выделение семейных кладбищ. Во всяком случае, в нашем распоряжении пока нет никаких данных, свидетельствующих, что уже с IV—V вв. в Цебельдо существовали какие-то «господствующие классы» [9,1 229], которые могут быть связаны с ранней стадией феодализма [7, 8]. Мы наблюдаем лишь характерные черты строя «военной демократии».
Родовой строй древних цебельдинцев представляется несколько усложненным, деформированным, в основе чего следует видеть результат воздействия античного мира, органической, хотя и периферийной частью которого была Цебельда на протяжении многих веков.
В основе деформированности общественного строя Апсилии можно усматривать ряд обстоятельств, среди которых в первую очередь необходимо указать на военизированную специализацию ее населения, обусловленную буферной ролью Апсилии в системе обороны границ Римско-Византийской империи. Тесные политические и культурные связи с Римом, а затем его преемницей Византией вызвали некоторую однобокость внутреннего развития страны, что выразилось, в частности, в невнимании к своей экономике — все лучшие для обработки земли ушли под кладбища. Свою роль, по-видимому, сыграла и различная хозяйственная специализация поселений в зависимости от их географического расположения — одни, протянувшиеся вдоль древнего пути и более богатые, были военизированы, жители других, на периферии страны, в большей мере занимались земледелием и скотоводством. Обращает на себя внимание и независимость граждан Апсилии, о чем говорит обилие вещей в могилах при отсутствии реальных следов имущественной дифференциации. Судя по всему, местные военачальники и совет старейшин с успехом могли тормозить развитие этой дифференциации, поскольку разорение и обогащение воинов были обычно связаны с дальними походами и завоеваниями. Апсилы же, хотя и были воинственны, в условиях буферной специализации своей страны этого качества открыто не проявляли.
Любопытно, что аналогичные цебельдинским по своему характеру поселения выявлены и в Северной Болгарии. Это тоже горные крепости с лабиринтами однотипных лачуг и с богатым населением. Полагают, что это [104] были готы-федераты, находившиеся на пограничной службе у Византии и образовывавшие, следовательно, еще один буфер на ее границе. На рубеже VI—VII вв. они были разбиты аварами и славянами.
В отличие от апсилов их соседи лазы и особенно абазги придерживались более независимой политики, их социальная структура развивалась равномерно, в их среде раньше проявилось расслоение, появились «князья». Они чаще терпели поражения в войнах, но их самостоятельность сослужила им добрую службу впоследствии, когда встал вопрос о том, кто выживет, а кто погибнет. Положение апсилов было не лучше, но зато они всегда чувствовали рядом сильного союзника. И когда этот союзник в условиях арабских нашествий отдалился, на передний план выступили черты архаизации строя Апсилии, что и привело в конечном счете к поглощению ее населения и территории в середине VIII в. усилившимися абазгами. [105]
* В упор не понимаю, как ветка может быть на топоре. Но в книге именно так. — HF.