Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Б. В. Ананьич и В. М. Панеях.
Заседание, посвященное памяти Б. А. Романова

Исторические записки, вып. 62, 1958 г.
[284] — начало страницы.

16 ноября в Ленинграде состоялось совместное заседание Ленинградского отделения Института истории АН СССР и Сектора древнерусской литературы Института русской литературы АН СССР (Пушкинский дом), посвященное памяти видного советского историка, доктора исторических наук, профессора Бориса Александровича Романова (1889—1957).

С докладом о творческом пути Б. А. Романова выступил доктор исторических наук профессор С. Н. Валк.¹⁾

Доклад «Работы Б. А. Романова по истории русского империализма» сделал доктор исторических наук профессор А. Л. Сидоров.

Друзья и товарищи по работе, ученики Б. А. Романова, сказал А. Л. Сидоров, собрались на это научное заседание для того, чтобы отдать дань уважения памяти этого выдающегося ученого, чтобы отдать себе отчет в том, какое место он занимает в нашей советской историографии, оценить вклад, который он внес в развитие советской исторической науки.

А. Л. Сидоров охарактеризовал Б. А. Романова как крупнейшего специалиста с разносторонними интересами, сочетавшего изучение хронологически далеко отстоящих друг от друга областей русской истории — федальной России и русского империализма. Трудно сказать, в какой области Б. А. Романов сделал больше. Одно несомненно, что его вклад в изучение истории России эпохи империализма чрезвычайно велик. Б. А. Романов являлся одним из виднейших специалистов в этой области.

Можно наметить основные линии, по которым развивалось изучение истории империализма в трудах Б. А. Романова: дальневосточная политика России в конце XIX — начале XX в.; дипломатическая история русско-японской войны; некоторые вопросы истории рабочего движения накануне и в период первой русской революции; финансовые связи и отношения царской России с западным империализмом.

Изучение всех этих проблем имело и имеет большое значение для понимания процессов экономического и политического развития России в период перехода от домонополистического капитализма к империализму. Этот период характеризуется широким привлечением в Россию иностранного капитала, на основе которого развивался ряд отраслей промышленности страны и развернулось широкое железнодорожное строи тельство. После заключения союза с Францией, в известной мере на базе этого политического союза и за счет притока французских капиталов, активизируется политика России на Дальнем Востоке. Царская Россия включилась в борьбу держав за раздел Китая. Здесь завязывался, таким образом, узел империалистических противоречий. Необходимо было всесторонне изучить силы, толкавшие Россию на этот путь, исследовать роль иностранного капитала в экономическом развитии России, вскрыть связь между деятельностью Министерства финансов и Министерства иностранных дел.

Когда Б. А. Романов приступил к работе над этими темами, наша наука располагала еще незначительным кругом источников. Что же касается исследований то здесь мы имели преимущественно работы М. Н. Покровского, который, хотя и являлся в то время крупнейшим представителем советской исторической науки, историком-коммунистом, все же допускал, как известно, крупные теоретические ошибки — в частности, М. Н. Покровскому было присуще отрицание империалистического характера русско-японской воины, которая, по его мнению, являлась лишь отражением противоречий между Германией и Англией.

В начале 20-х годов появился ряд статей Б. А. Романова, посвященных дальневосточной политике царизма и происхождению русско-японской войны среди которых особый интерес представляют: «Витте и концессия на р. Ялу», «Витте накануне русско-японской воины», «Лихунчангский фонд» и др. Уже в этих статьях им был затронут [284] широкий круг экономических и политических вопросов. В них Б. А. Романов показал приемы и методы политики русского царизма на Дальнем Востоке, проследил ход дипломатической борьбы, развернувшейся вокруг железнодорожного строительства в Китае, в частности в связи с постройкой КВЖД. Много внимания в этих первых работах, посвященных дальневосточной теме, Б. А. Романов уделил характеристике такого крупного государственного деятеля периода царствования Николая II, каким был С. Ю. Витте, той роли, которую последний играл в проведении общегосударственной политики России, выходя за пределы своих функций министра финансов.

В этих статьях Б. А. Романов сделал много интересных научных наблюдений, впервые выявив борьбу тенденций в правящих кругах царской России, которые были представлены С. Ю. Витте и В. Н. Ламздорфом, с одной стороны, Николаем II и А. Безобразовым — с другой.

Всестороннее освещение этого вопроса и сейчас представляет важную и интересную задачу, которая может быть решена только при условии привлечения обширного материала, показывающего связь между деятельностью Министерства финансов и проведением внешнеполитического курса, между политикой Витте и общей политической линией русского самодержавия.

Б. А. Романов откликался почти на все появлявшиеся в нашей печати публикации, посвященные дальневосточной политике царизма. Так, например, он отозвался развернутыми рецензиями на выход из печати в 1922 г. первого тома журнала «Красный архив», на опубликование «Дневника» Куропаткина, «Воспоминаний» С. Ю. Витте и др. Он писал свои критические статьи, опираясь не только на материалы рецензируемых публикаций, но и на многочисленные самые различные источники, изученные им. Б. А. Романов и сам издал много документов, представляющих большой научный интерес. Из его публикаций этого периода наибольшее значение имеют: «Конец русско-японской войны», «Портсмут. Переписка С. Ю. Витте и других лиц», «Петербургская крупная буржуазия в январские дни 1905 г.», «Безобразовский кружок летом 1904 г.» и др. В 1925 г. в «Красном архиве» появилась публикация документов, посвященная переговорам о займе 1905—1906 гг. Позднее было найдено много новых документов, относящихся к этой теме, но Б. А. Романов первым в нашей науке осветил финансовое положение царизма в обстановке высшего подъема революции в октябре — декабре 1905 г., когда по всей России строились баррикады, а царское правительство было накануне финансового краха и только финансовая поддержка международной буржуазии дела возможность царизму подавить революционное движение в стране.

Потребовался ряд лет, скрупулезная разработка отдельных сюжетов большой темы для того, чтобы создать обобщающий труд о дальневосточной политике царизма — книгу «Россия в Маньчжурии (1892—1906 гг.)». За эту работу Б. А. Романову была присуждена степень кандидата исторических наук, но такая книга сделала бы честь любому доктору. Прошло 30 лет с момента выхода в свет «России в Маньчжурии», но она не только до сих пор сохраняет большое научное значение, но и будет еще долго служить незаменимым научным и справочным пособием для историков. Эта книга сохранила ценность потому, что она написана в результате изучения огромного количества первоклассного русского и иностранного документального материала, к оценке которого Б. А. Романов подошел, опираясь на ленинскую теорию империализма. В книге впервые приведен ранее не известный большой и убедительный материал, иллюстрирующий указание В. И. Ленина о военно-феодальном характере империалистической политики русского самодержавия в Маньчжурии и Иране. Эта работа была написана на высоком идеологическом уровне. У Б. А. Романова не было предшественников в создании подобного рода исследований, и здесь его учителями являлись только произведения В. И. Ленина и сама жизнь.

Б. А. Романов наметил в этой книге основные этапы внешней политики царской России на Дальнем Востоке, охарактеризовал деятельность Русско-Китайского банка, отношения России с Англией и Германией, вопрос об оккупации Маньчжурии и т. д. Б. А. Романову удалось доказать, что русско-японский конфликт с самого начала принял международный характер, так как без иностранных займов Россия не могла бы вести войну.

«Россия в Маньчжурии» имеет большое значение для изучения всего комплекса международных отношений на Дальнем Востоке, поскольку в ней не только вскрываются корни дальневосточной политики царизма, но и разоблачаются захватнические действия японского империализма в Китае и Корее. В интересах науки было бы полезно выпустить второе издание этой книги, представляющей интерес как для советских, так и для китайских историков.

Еще один шаг в изучении дальневосточной проблемы Б. А. Романов сделал, написав фундаментальный труд — «Очерки дипломатической истории русско-японской войны», изданный в 1947 г. Эта книга была встречена с большим интересом общественностью и получила высокую оценку специалистов. Второе ее издание (1955 г.) увеличилось в объеме по сравнению с первым вдвое за счет значительного расширения круга вопросов, рассматриваемых автором. Если в первом издании Б. А. Романов дал по [285] преимуществу характеристику политики русского самодержавия, то в новом издании освещены отношения между всеми крупнейшими империалистическими странами в период назревания дальневосточного конфликта, в период самой русско-японской войны и после ее окончания. Для него Б. А. Романов написал главы, посвященные роли США в международных отношениях на рубеже XIX—XX вв. (гл. 8 и 15). Особенный интерес представляет новый большой раздел (гл. 16) о Портсмутской конференции, публиковавшийся также в виде самостоятельной статьи. В этом разделе Б. А. Романов со всеми подробностями проследил повседневный ход конференции, открыв перед читателем закулисную сторону дипломатической борьбы, развернувшейся в Портсмуте, нарисовал живую картину происходивших событий. Книга значительно выиграла от того, что Б. А. Романов включил в нее написанную совсем заново третью, заключительную часть, посвященную политическим итогам войны (гл. 17 и 18), доведя тем самым свое исследование до образования Антанты в Европе и на Дальнем Востоке. Таким образом, эта книга — результат многолетнего и всестороннего анализа дальневосточной проблемы— явилась полной дипломатической историей русско-японской войны.

А. Л. Сидоров подчеркнул, что советкая историческая наука не может развиваться без создания источниковедческой базы. Б. А. Романов много сделал и в этой области. Помимо многочисленных публикаций документов, помещавшихся Б. А. Романовым в исторических журналах, им были составлены два больших тематических сборника документов: «Рабочий вопрос в комиссии В. Н. Коковцова в 1905 г.» и «Русские финансы и европейская биржа в 1904—1906 гг.» В последние годы своей жизни Б. А. Романов продолжал работать над подготовкой к опубликованию большого сборника документов о внешних займах царизма с начала 90-х годов до первой мировой империалистической войны.

В заключение А. Л. Сидоров сказал, что советские историки благодарны Б. А. Романову не только за труды, которые он оставил, не только за проблематику, которую он выдвинул для научного изучения, но и за приемы и самый метод исследования, за то, что его работы служат примером глубоко научного марксистского анализа актуальных вопросов новейшей истории, за то, что Б. А. Романов строил все свои работы на исследовательской основе, стремясь охватить и действительно охватывая всю совокупность литературы и документальных материалов по каждой теме, за то, что он ввел в научный оборот огромное количество ценных документов, хранящихся в наших архивах.

Труды Б. А. Романова, отметил А. Л. Сидоров, переживут еще многие десятилетия и еще сослужат огромную службу советской исторической науке в подготовке новых кадров советских историков, помогут ориентироваться в сложных вопросах истории внешней политики России и, вероятно, подтолкнут многих наших молодых исследователей на изучение проблем эпохи империализма.

С докладом «Книга Б. А. Романова «Люди и нравы древней Руси»», выступил член-корреспондент АН СССР Д. С. Лихачев.

В этой книге, сказал Д. С. Лихачев, больше, чем где бы то ни было в других работах, запечатлелся Б. А. Романов: его своеобразная манера излагать свои мысли, подход к историческому материалу, его темперамент ученого и художника. Может быть, именно поэтому «Люди и нравы древней Руси» — одна из самых оригинальных книг в исторической и, может быть, литературоведческой исследовательской литературе. Книга Б. А. Романова «Люди и нравы древней Руси» необычна прежде всего по подходу к историческому материалу: он задался целью реконструировать жизнь и исторические типы людей древней Руси с тем, чтобы «дать живое и конкретное представление о процессе классообразования в древнерусском феодальном обществе». О приемах своей художественной реконструкции жизни XI—XIII вв. Б. А. Романов довольно точно пишет сам в предисловии к книге: автор «взял на себя, как толмач, перевести старинные слова» на язык современного читателя. Он переводит их тут же, на глазах у читателя, демонстрируя в книге и подлинный текст и его интерпретацию в современных понятиях, современных представлениях (в книге дается, конечно, не языковый перевод, а перевод понятий и представлений). Этот «перевод» сближает древние понятия с современными и одновременно, путем этого сближения, вскрывает их различие. Чтобы приблизить жизнь древней Руси к взору и слуху современного читателя, Б. А. Романов обильно вводит в свой текст вполне современные нам выражения, совмещая их с архаизмами подлинных древнерусских материалов. Эти современные нам выражения возможны в книге только потому, что рядом с ними ставятся выражения XI—XIII вв. В этом необычно остром столкновении модернизмов и архаизмов жизнь древней Руси приближается к современному читателю до почти полной ее ощутимости и зримости в отдельных ее проявлениях. Правда, говорит Д. С. Лихачев, ученых читателей с консервативными литературными вкусами эта своеобразная манера изложения настраивала отрицательно к книге Б. А. Романова, но она же создавала ему близких друзей среди тех, кто предпочитает острую постановку вопросов, научную смелость и оригинальность ученому снобизму и скучному научному благоприличию.

В своей книге Б. А. Романов использует хорошо известные источники, но он ставит [286] им такие вопросы, которые этим источникам еще не предлагались. Б. А. Романов использует эти памятники для воспроизведения живых, ярко расцвеченных картин древнерусской жизни. Он изображает погоню за бежавшим холопом, используя для этого Киево-печерский патерик, воспроизводит «жизнь человека», идя за этим человеком по следам Кириковых вопрошаний и т. д. Эти «круги жизни» сковываются автором в единую цепь при помощи своеобразно выбранного «гида» — Даниила Заточника.

«Гид» этот выбран на редкость удачно. Это человек, захваченный согласно концепции Б. А. Романова, процессом классообразования, человек, носимый, как щепка, в бурном потоке жизни XI—XIII вв., «мизантроп», относящийся к современной ему жизни с критикой и с «приглядкой к ее гримасам». Б. А. Романов не выдумал его — он только реконструирован им на основе реального произведения. Автор примеривает его к различным ситуациям XII—XIII вв., читает его глазами «Слово о полку Игореве» или расценивает его словами современных ему князей. В конце концов Б. А. Романов настолько объединяет Заточника с его эпохой, что Заточник становится для него неким символом своего времени. Перед нами, конечно, эксперимент, и если говорят, что эксперимент невозможен в исторической науке, то в книге Б. А. Романова это получает живое опровержение.

В результате такого рассмотрения жизни древней Руси, действуя воображением историка, Б. А. Романов воссоздал по крохам зримые и слышимые, почти осязаемые сцены старой русской жизни. И эта открывшаяся нам жизнь оказалась совсем не такой, какой она обычно нам представлялась. Культура древней Руси открылась для него не с ее фасадной стороны, а с внутренней. Книга ввела нас внутрь княжеского двора, внутрь смердьей клети, внутрь церковного «дома». То, что показал нам здесь Б. А. Романов в современных нам терминах, а его «подручный гид» Даниил Заточник — в терминах XII—XIII вв., оказалось гораздо сложнее, чем мы представляли себе, разглядывая эти здания с их фасадов. Сложность людских взаимоотношений, пестрота социального состава, сложность процесса классообразования открыли перед нами с новой стороны высоту культуры древней Руси. Из книги Б. А. Романова, говорит Д. С. Лихачев, мы отчетливо увидели и то, что жить в этой обстановке были вовсе не так просто и не так легко, что эпоха была жестокой, что нравы были даже не «домостроевскими», но и до-домостроевскими. Иногда Б. А. Романов рисует картины прямо-таки мрачные: конкретно, во всех деталях описана погоня за бежавшим холопом, жестокие дружинные нравы, продажа детей «одерень», нарушения клятв, случаи феодального самоуправства. Эта обрисовка тяжелых сторон жизни древней Руси вызвала больше всего возражений тех лиц, которые примитивно понимали патриотизм историка лишь как долг восхваления и идеализации прошлого своей родины. А между тем разве могли мы сомневаться в том, что наряду со светлыми сторонами жизни в древней Руси были и стороны темные? Разве могли мы забывать, что в непосредственном соседстве с великолепными храмами их подлинные творцы ютились в жилищах полуземляночного типа? Признание высокой культуры Киевской Руси отнюдь не требует от нас идеализации ее социальной жизни, которую главным образом и изучает Б. А. Романов, показывая нам жесточайшую эксплуатацию смердов и холопов, их трудное. жизненное положение, их бесправие. Б. А. Романов показал высоту древнерусской культуры через сложность социальных отношений того времени, через демонстрацию процесса классообразования, свидетельствующего об определенной стадиальной высоте русской культуры, через показ отнюдь не примитивной, а напротив, сложной умственной жизни того времени, не затушевывая вместе с тем трудностей и горечи древнерусской жизни, не модернизируя ее и не принимая тона барственной к ней снисходительности. Киевская Русь настолько приближена в книге Б. А. Романова к современному читателю, что вызывает в нем сострадание к человеку того времени, до отказа «глотнувшему полынной горечи» жизни, к подневольному холопу или «свободному» смерду. Читатель воспринимает прошлое Руси как свое прошлое, и в этом поразительный художественный эффект книги, а вместе с тем — ее подлинный патриотизм.

Главное в содержании книги — это люди, а «нравы» в ней лишь фон, на котором эти люди показываются. Часть людских образов реконструируется Б. А. Романовым почти шахматовскими приемами из нелитературных источников — из Русской Правды, из Кириковых вопрошаний, из Митрополичьего правосудия.

Анализируя «Моления» Даниила Заточника и статьи Русской Правды, Б. А. Романов устранил гипотезу о Данииле как о беглом княжеском холопе и сомнения в том, что первая редакция «Моления» действительно старше второй.

Он последовательно реконструирует жизнь феодальной «челяди», вскрывает бытовое положение холопов в рамках феодального общества, показывает те типично феодальные каналы, по которым шло пополнение рабочей силы в хозяйстве феодала, показывает стремление законодательства удержать эту рабочую силу в хозяйстве. В основном автор исходит здесь из представления о феодальной общественной формации, вскрывая лишь бытовую обстановку XI—XIII вв. Для автора, как и для Б. Д. Грекова, основой феодального хозяйства остается втягиваемый в него всяческими путями и способами смерд. [287]

Б. А. Романов рисует жизнь свободного смерда как основной человеческой фигуры не только хозяйства феодала, но и всей «киевской государственности», рисует бытовую обстановку жизни смердов, тонко вскрывает различное отношение к смердам в среде этого господствующего класса, начиная от полнейшего презрения к смерду и приравнивания его к животному и кончая «смердолюбием» Мономаха.

Б. А. Романов обращается и к хозяевам вотчинного двора, светским феодалам, князьям. Здесь центральная и наиболее импозантная фигура — Владимир Мономах, раскрытая Б. А. Романовым совершенно по-новому. В отличие от своих предшественников, рассматривавших Мономаха в ряду князей X — начала XI в. и создававших «величественный» и несколько абстрактный образ этого князя, Б. А. Романов рассматривает Мономаха как представителя своего времени, — времени феодальной раздробленности. Б. А. Романов раскрывает биографию Мономаха не как нечто уникальное, а как среднюю, типическую, плотно включенную в княжеский быт своего времени. Мономах в интерпретации Б. А. Романова отнюдь не более мелкая историческая фигура, чем у его предшественников, но фигура эта уже не идеализирована, не вознесена над эпохой, а плотно к ней пригнана, объяснена ею и введена в историческую перспективу.

Б. А. Романов рисует, кроме того, еще один тип крупных феодалов — «князей» церкви, а затем возвращает нас в той же церковной сфере к низам общества — к мелким представителям клира.

Наконец, в своей книге Б. А. Романов показывает «жизнь всякого человека» древней Руси, поскольку этого всякого человека захватывали одни и те же стороны цепкого церковного быта. Здесь перед читателем проходят роды, крестины, рост ребенка, его воспитание, примеры родительской власти над ним, вопросы, связанные с браком, семейным бытом, разводом, побочной семьей и, наконец, вопросы, возникающие в обстановке преддверия смерти — составление завещания, последствия смерти главы семьи .для ближайших ее членов.

В заключение Д. С. Лихачев подчеркнул, что ни один историк и литературовед, занимающийся памятниками Киевской Руси, не сможет пройти мимо оригинальной и глубоко талантливой книги Б. А. Романова, книги, подвергшей правовые и литературные памятники древней Руси требовательному анализу историка, увидевшего в них не только отражение действительности, но частично и самую эту действительность.

Доктор исторических наук профессор В. Н. Вернадский в своем выступлении говорил о Б. А. Романове как об исследователе социальных отношений в древней Руси. Он отметил, что социальные отношения древней Руси — эта тема, которой начинал свой научный путь Б. А. Романов и которой он занимался на протяжении всей своей жизни. Работы Б. А. Романова в этой области представляют чрезвычайно большой интерес. Ему принадлежит, например, блестящий анализ «Устава о закупах» и «Устава о холопах», а также исследование положения смердов.

В. Н. Вернадский отметил, что Б. А. Романов отнюдь не отвергал феодальную природу общественного строя Киевской Руси, как пытались утверждать некоторые из его критиков. Наоборот, и проблему закрепощения древнерусского смерда и проблему холопства он рассматривал под углом зрения развития в Киевской Руси именно феодальных отношений. Другое дело, что Б. А. Романов (и в этом его большая научная заслуга) выявил близость в бытовом положении феодально-зависимых людей и рабов (что явилось отражением пережитков рабовладельческой психологии и чрезвычайно характерно для рассматриваемого периода), а также детально исследовал проблему перехода от свободного к несвободному состоянию в феодальном обществе.

В. Н. Вернадский отмечает как выдающиеся явления советской историографии такие крупные работы Б. А. Романова, как «Комментарии к Русской Правде», «Комментарии к Судебнику 1550 г.», а также книгу «Люди и нравы древней Руси», в оценке которой он присоединяется к мнению Д. С. Лихачева.

Говоря о Б. А. Романове как историке, В. Н. Вернадский указал, что ему был присущ ряд замечательных качеств. В своих работах он всегда шел от источника, его интерпретации, его исследования, Б. А. Романов умел заставить заговорить мертвый источник. Он обладал богатейшим историческим воображением, что позволяло ему представить себе психику людей прошлого. В его подходе к источнику никогда не было модернизации или субъективизма. Работы В. А. Романова отличаются строгостью и отточенностью мысли. Именно поэтому ему удавалось восстановить живую жизнь со всеми ее противоречиями и неуловимыми переходами. Подлинная сила Б. А. Романова как историка — в неугасимом огне ищущей мысли, в неутомимой жажде истины.

С сообщением «Б. А. Романов и археологи» выступила кандидат исторических наук М. А. Тиханова.

С археологами и археологией, говорит М. А. Тиханова, Б. А. Романов соприкасался еще в студенческие годы на занятиях А. А. Спицына и на лекциях своего учителя А. Е. Преснякова, придававшего большое значение памятникам материальной культуры при изучении древнейшего периода истории СССР. Но непосредственное творческое сотрудничество с археологами началось у Б. А. Романова после 1934 г., когда он участвовал (в качестве рецензента и участника коллективных трудов по истории культуры [288] древней Руси) в работе ГАИМК. Именно к этому периоду относится, например, его развернутая рецензия на подготовлявшийся тогда в Институте феодального общества сборник «Древняя Русь», оказавшая значительную помощь его авторам в разработке ряда проблем социально-экономической истории, а также истории культуры древней Руси.

Весной 1936 г. Б. А. Романов написал, по заказу ГАИМК, большой критический отзыв (более 8 п. л.) «К вопросу о русском сельском поселении эпохи феодализма (по поводу работ Н. Н. Воронина и С. Б. Веселовского)». В указанном отзыве, написанном им не только в критическом, но и в известной мере в исследовательском плане, Б. А. Романов поднял ряд кардинальных вопросов социальной истории Руси феодального периода и тщательнейшим образом разобрал методику работы указанных авторов как над письменными, так и над археологическими источниками и материалами.

Особенно укрепились связи Б. А. Романова с археологами в конце 30-х годов,, когда он принимал активное участие в обсуждении «Истории культуры древней Руси». Тогда же Б. А. Романов взялся написать для этого издания главу «Люди и нравы древней Руси XI—XIII веков», которая, правда, не вошла в его состав, а вышла отдельной книгой уже после войны. Им также были написаны три первых параграфа к главе «Деньги и денежное обращение древней Руси». В своих критических замечаниях по отдельным главам и частям «Истории культуры древней Руси» Б. А. Романов всегда настаивал на необходимости при решении исторических вопросов сочетать исследования вещественных памятников с анализом письменных источников. Творческие дискуссии в среде археологов, в которых участвовал Б. А. Романов, послужили тон научной атмосферой, в которой в известной мере создавались как книга «Люди и нравы древней Руси», так и комментарии к «Правде Русской».

Б. А. Романову как педагогу посвятил свой доклад кандидат исторических наук Н. Е. Носов.

Б. А. Романов, сказал он, являлся замечательным педагогом. Ученики, товарищи, все те, кто в той или иной мере был знаком с Борисом Александровичем, помнят, с какой любовью и вниманием относился он к молодежи, стремясь передать ей свои большие и разносторонние знания.

Н. Е. Носов рассказал о семинарах Б. А. Романова по Русской Правде, которые он в течение нескольких лет вел на первом курсе Исторического факультета ЛГУ. Основной целью, которую преследовал в своих семинарах Б. А. Романов, было не столько изучение Русской Правды как законодательного памятника, сколько обучение студентов навыкам работы над источником, умению читать источник глазами историка, проникать через его «призму», как любил говорить Борис Александрович, в подлинную жизнь изучаемой эпохи. Достигалось это путем упорной и тщательной (продуманной до мельчайших подробностей) работы с учениками. В первую очередь Б. А. Романов стремился создать на своих семинарах атмосферу полного творческого равенства между ним, как руководителем, и участниками семинара. Только при этом условии, считал он, семинар может стать подлинной «творческой лабораторией». В этих целях Б. А. Романов, приступая к работе над Русской Правдой, стремился как бы изолировать участников семинара от существующего историографического окружения и поставить их перед необходимостью самим (без ссылок на какие-либо установившиеся точки зрения) разобраться и дать толкование той или иной статьи Русской Правды. Но подобного рода попытки студентов разобраться в тексте источника, первоначально весьма беспомощные и наивные, шли отнюдь не самотеком. Умелой постановкой вопросов Б. А. Романов незаметно управлял ходом мышления участников семинара, постепенно все усложняя и усложняя стоявшие перед ними задачи. Со временем (например, только разбор первой статьи Русской Правды продолжался четыре семинарских занятия) их суждения и мысли приобретали все большую четкость, а восприятие анализируемого текста — все большую и большую остроту. Те смысловые, логические и текстологические мелочи, на которые студенты раньше не обращали внимания, приобретали теперь для них большую научную значимость, поскольку они на собственном опыте видели, как из того или иного толкования именно этих «мелочей» вырастали нередко диаметрально противоположные трактовки крупных исторических явлений.

Если же в разборе той или иной статьи участники семинара заходили в тупик, то Б. А. Романов прибегал к следующему приему. Он предлагал одному из участников семинара быть, например, истцом, другому — ответчиком, третьему — судьей и т. д. Действующие лица ставились им в самые различные, типичные для той эпохи положения, из которых они и должны были выпутаться тоже средствами того времени. В результате подобного рода обыгрывания статьи обычно удавалось добиться от участников семинара не только правильного ее понимания, но и увидеть за, казалось бы, мертвыми юридическими формулами живых людей древней Руси. Особое внимание уделял Б. А. Романов выяснению классовых и групповых (внутриклассовых) противоречий и борьбы. В конце годового семинара каждый из его участников должен был написать, специальный доклад по одной или двум статьям Русской Правды с привлечением на [289] этот раз литературы не только по своей теме, но и вообще по Русской Правде в целом. Знакомясь с ней, студенты неожиданно убеждались, что проделанная ими в течение года работа по постатейному текстологическому изучению Русской Правды являлась по существу своеобразным отражением общего пути историографического осмысления Русской Правды в «большой науке». Говоря словами Б. А. Романова, он вел своих учеников в историческую науку не с «парадного крыльца, а с черного хода», показывая им «не столовую, а кухню исторической науки».

Указанные педагогические приемы находили свое проявление и в спецсеминарах по истории СССР периода феодализма, проводившихся Б. А. со студентами старших курсов, в частности, в его семинарах по вопросам источниковедения XIV—XVI вв. и в: этих семинарах Б. А. Романов стремился прежде всего привить своим ученикам навыки работы над источниками, умение не только прочесть источник глазами историка, но и увидеть за ним живую жизнь изучаемой эпохи. Он призывал не бояться «любой интеллектуально черновой работы», так как именно она составляет основу всякого подлинного исторического исследования. Чутко и внимательно относился Б. А. Романов; к любому новому наблюдению над источником, к любой свежей мысли. Он был решительным противником всякого рода упрощенчества и догматизации, в какой бы форме они не проявлялись. Большое внимание уделял Б. А. Романов обучению студентов технике исторического (монографического) исследования.

Большое место в педагогической деятельности Б. А. Романова занимали и его спецкурсы и спецсеминары по истории внешней политики царизма конца XIX — XX в. Вопросы источниковедения и на этих занятиях играли первостепенную роль. Б. А. Романов считал, что перед тем, как приступить к исследованию новой и новейшей истории, надо пройти хорошую источниковедческую школу в области изучения древнейших периодов истории. «Так же, как хирург, — со свойственной ему образностью говорил Б. А., — перед тем, как приступить к операциям над живыми людьми, длительное время практикуется на трупах, так же и мы, историки, должны сперва научиться работать (при помощи не только ножа, но и лупы и пинцета) над древними (умершими) формациями перед тем, как перейти к работе над новой историей, отнюдь не более легкой (как иногда предполагает наша молодежь), а значительно более сложной и трудной для ее изучения и осмысления».

Весьма своеобразно относился Б. А. Романов и к выбору тематики курсовых работ и докладов по истории СССР периода империализма. Он сознательно давал участникам своих семинаров такие темы, которые хотя и были весьма значительны по проблематике, но имели весьма ограниченную и очень не выигрышную для обработки источниковедческую базу. Он считал, что подлинного мастерства можно достичь, учась, именно на таком материале.

Большая работа была проделана Б. А. Романовым и по организации студенческого научного кружка при кафедре истории СССР, руководителем которого он был с 1948 по 1951 г. В кружке ставились доклады по всем периодам истории СССР, в обсуждениях нередко принимали участие не только студенты, но и члены кафедр факультета, а также историки других научных учреждений Ленинграда.

Педагогическая деятельность Б. А. Романова далеко не исчерпывалась его работой в стенах ЛГУ. Он всегда с предельной чуткостью и внимание относился к работе аспирантов и своих младших товарищей по Институту истории, радовался их успехам, помогал в преодолении трудностей. По любому вопросу каждый из молодых сотрудников Института имел возможность в любое время обратиться к Б. А. «Для меня вы, молодежь, — нередко говорил Борис Александрович, — это тот кислород, без которого я не могу ни творчески работать, ни жить».

¹⁾ Доклад С. Н. Валка публикуется полностью. См. стр. 269-282.