Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

К разделу Индия

Глава XIX
Южная Азия до середины I тысячелетия до н.э.

§ 1. Общая характеристика источников

Древнейшая цивилизация Южной Азии — Индская (III — начало II тысячелетия до н.э.) — известна по археологическим материалам. Напротив, историю классической Индии (и Шри Ланки — Цейлона) I тысячелетия до н.э. и начала новой эры приходится изучать главным образом по литературным источникам. Количество археологических памятников, находящихся в распоряжении исследователей, весьма ограничено. В известной мере это может быть объяснено недостаточным еще объемом археологических раскопок, однако надо отметить и то, что жаркий и влажный климат Южной Азии способствует разрушению непрочных строительных и писчих материалов. Эпиграфические источники появляются поздно (с III в. до н.э.), они сравнительно немногочисленны и довольно однообразны по содержанию. Отдельные сведения эпиграфики имеют первостепенное значение, но в целом надписи не дают возможности восстановить даже общую канву политической истории. Практически отсутствует частноправовая документация, необходимая для решения проблем социально-экономической структуры. В сравнении с другими областями древнего мира Южная Азия крайне бедна синхронными источниками.

В то же время цивилизации Южной Азии отличает стойкая преемственность развития. Культура Древней Индии в значительной мере сохранилась в средние века и новое время, а произведениям древней литературы придавался священный авторитет. Благодаря этому в распоряжении исследователя находятся многочисленные литературные источники по истории Древней Индии. Но именно устойчивость культурной традиции и священный характер литературы обусловливают трудности их исторического исследования. Почти все литературные источники многослойны. Часто текст является лишь изложением вековой традиции, и потому его содержание значительно древнее времени его [271] составления. Многие произведешь представляют собой лишь запись того, что было создано и долгое время передавалось в устной форме. Даже после записи текста основной формой его бытования нередко оставалась устная. С этим связано наличие множества версий одного и того же текста, позднее закрепление канонической редакции и соответственно чрезвычайная сложность текстологических проблем (тем более что основная масса рукописей относится лишь к позднему средневековью). Для большинства литературных источников Древней Индии принципиально невозможно установление авторства и точной датировки. Произведения, как правило, имеют общеиндийский характер, и их трудно или невозможно локализовать не только хронологически, но и географически. По содержанию почти все сохранившиеся памятники литературы носят в той или иной степени религиозный характер. Отсутствуют сочинения документальные и претендующие на описание реальности определенного времени и места. Исторические произведения представлены лишь цейлонскими хрониками, которые относятся к рубежу древности и средневековья и посвящены главным образом истории буддизма и буддийских монастырей Цейлона.

Специфика источников по Древней Индии такова, что политическая история ее может быть восстановлена довольно фрагментарно и не всегда с достаточной степенью надежности, а социально-экономические отношения приходится характеризовать в самых общих чертах, рассматривая крупные исторические периоды и обширные районы. Исследователь часто вынужден обращаться к методам исторической аналогии или реконструкции, исходящей из материала значительно более поздних эпох. Основная масса сведений относится к области религии и культуры, но и они, по указанным особенностям источников, с трудом могут быть рассмотрены в исторической перспективе.

§ 2. Индская цивилизация

Первые находки памятников так называемой Индской цивилизации относятся еще к середине XIX в„ но настоящее ее открытие произошло лишь в 20-х годах нашего столетия, когда начались раскопки на месте современных поселений Мохенджо-даро и Хараппа (по названию последнего и всю археологическую культуру часто называют Хараппской). Наиболее крупные раскопки проводились в 20–30-е годы XX в. под общим руководством Дж. Маршалла. После Мохенджо-даро и Хараппы были обнаружены такие [272] крупные городские центры, как Чанху-даро, Калибанган, Лотхал и многие др. К настоящему времени памятники Индской цивилизации найдены более чем в 200 пунктах Западной и Северной Индии, в Синде, Белуджистане и на Макранском побережье Аравийского моря. Само название «Индская цивилизация» сохраняется ныне как условное, ибо территория ее распространения намного шире долины Инда. Индская цивилизация уже не кажется единой и совершенно неизменной, удается установить как последовательность периодов ее развития, так и выделить отдельные культурные зоны. От собственно долины Инда, составляющей центральную зону, отличаются области, расположенные к западу от Инда, северные области (Рупар, Калибанган, Аламгирпур) и южные (в основном полуостров Катхиавар). Хронологически Хараппская культура определяется в границах примерно 2300—1700 гг. до н.э., но для разных зон и отдельных центров датировки не могут полностью совпадать.

В настоящее время обнаружен ряд поселений, которые можно определить как дохараппские и раннехараппские. Собственно Хараппской культуре в долине Инда предшествовали земледельческие поселения (типа Амри) и протогородские центры (подобно Котдиджи). Некоторые предхараппские памятники (например, в Калибангане) имеют много общего с развитой Хараппой. В то же время археологический материал показывает тесные связи культур Северо-Западной Индии с Афганистаном, Белуджистаном и далее на запад вплоть до Двуречья (Элам, Шумер). Южные области распространения Хараппской культуры были колонизованы в эпоху расцвета городов долины Инда. Городским поселениям типа Хараппы здесь предшествовали примитивные охотничьи стоянки.

Крупнейшие города Индской цивилизации, такие, как Мохенджо-даро, Хараппа, Калибанган, имеют однотипную планировку. В городе находилась цитадель, служившая религиозно-административным центром города. В цитадели Мохенджо-даро раскопано зернохранилище и бассейн, предназначенный, вероятно, для культовых омовений. В Хараппе возле зернохранилища располагались платформы для обмолота зерна и ряд однообразных небольших помещений, где жили, по-видимому, работники, занятые на обслуживании зернохранилища. Собственно город был разделен широкими (до 10 м) улицами на большие кварталы, расчлененные внутри узкими переулками. Дома, обычно двухэтажные с плоскими крышами, строили из обожженного кирпича стандартной формы и размера. Площадь нижнего этажа [273] дома составляла около 100 м². Вход в дом находился со стороны бокового переулка; во внутреннем глухом дворе располагался очаг и хозяйственные помещения. Почти в каждом доме была комната для омовений. Система городского водоснабжения и канализации выглядит едва ли не самой совершенной на Древнем Востоке. В последние века существования индских городов можно заметить нарушение строгой городской планировки, очевидно, связанное с общим упадком цивилизации.

Погребения редко встречаются в хараппских городах и потому антропологический материал, находящийся в распоряжении науки, довольно ограничен.

На территории Республики Индии в последние десятилетия наиболее обширные раскопки велись в Лотхале, который, возможно, был морским портом. Об этом свидетельствуют раскопки верфи, связанной каналами с рекой, впадающей в Камбейский залив.

О широких внешних связях (по морю и по суше) городов Индской цивилизации говорят находки изделий Хараппской культуры (в основном печатей) в городах Месопотамии (Ур, Киш, Телль-Асмар), а также в Иране (Яхья-тепе) и Южной Туркмении (Алтын-депе). Некоторые изображения на предметах, найденных в Месопотамии (печати из Телль-Асмара, ваза из Телль-Аграба), считают типично индийскими. Основная часть находок в Месопотамии датируется последней третью III тысячелетия до н.э. — временем расцвета Хараппы, отдельные предметы обнаружены в слоях вплоть до касситского времени. Промежуточным звеном между Индией и Месопотамией могли служить острова Персидского залива. Подтверждением этого является сходство печатей Бахрейнских островов с индийскими и находки предметов, изготовленных на Бахрейнских островах, в городах Индской цивилизации.

О хозяйственной жизни населения можно судить по находкам зерна и костных остатков. Наличие специальных рыночных помещений и множества гирь свидетельствует о том, что была развита не только внешняя, но и внутренняя торговля. В значительном количестве дошли до нас ремесленные изделия (керамика и терракота, бронзовое литье и резьба по камню и кости и т.п.). Скульптурных изображений сравнительно немного, все они небольшого размера. Это знаменитая бронзовая статуэтка танцовщицы, так называемый царь-жрец, мужской торс, небольшие фигурки животных и птиц, служившие амулетами или игрушками, модели повозок и лодок. Пожалуй, наиболее [274] распространенными являются терракотовые фигурки женского божества (так называемая богиня-мать).

Самыми характерными предметами Хараппской культуры являются небольшие прямоугольные печати, обычно вырезанные из мягкого камня и содержащие изображения и краткие надписи. К настоящему времени их опубликовано около двух с половиной тысяч (большая часть происходит из Мохенджо-даро). Некоторые печати имеют сзади выступ с отверстием для шнура. Вероятно, их носили на теле, используя в качестве амулетов. Печати, происходящие из одного района, часто содержат сходные сцены, связанные, видимо, с местным культом или храмом. На печатях обычно изображаются животные и фантастические существа или антропоморфные божества, окруженные животными. Следует отметить сцену борьбы героя с двумя тиграми и знаменитое изображение рогатого божества, сидящего в так называемой йогической позе в окружении животных (по-видимому, владыки мира). Часто встречается мотив священного или мирового дерева и разного рода астральные и календарные символы. Анализ изображений на печатях позволяет говорить об известной близости религиозных воззрений населения индских городов с верованиями, сохранившимися в современном индуизме.

Работа по дешифровке письменности Хараппской культуры затруднена отсутствием какой бы то ни было билингвы и малым объемом текстов (к тому же на однотипных предметах, большей частью на печатях). В настоящее время определены морфемно-силлабический характер письма (общее количество знаков от 300 до 400) и направление чтения — справа налево. Формальный анализ текстов показывает, что структуру их языка с наибольшей вероятностью следует считать близкой языкам дравидийской семьи. Этот вывод позволяет при дешифровке текстов пользоваться реконструкциями, основанными на анализе дравидийских языков. Культура Хараппы также может интерпретироваться в свете данных этнографии дравидийских народов.

Упадок и конец Индской цивилизации в западной и центральной областях ее распространения относится к началу II тысячелетия до н.э. В крайних северных (Хастинапура, Рупар) и южных (современный штат Гуджарат) областях упадок происходит несколько позднее, и здесь до середины II тысячелетия до н.э. Индская цивилизация постепенно трансформировалась в позднехараппские и послехараппские культуры. [275]

§ 3. «Ведийский период»

Период конца II — первой половины I тысячелетия до н.э. носит название «ведийского», поскольку основными источниками для его изучения до сих пор являются веды. Веды — целый комплекс произведений древнейшей религиозной литературы Индии. В это понятие обычно включаются четыре основных сборника (самхиты) и примыкающая к ним так называемая поздневедийская литература. Самхиты содержат гимны, напевы, жертвенные формулы, заклинания. Наиболее ранняя из них — «Ригведа» («Веда гимнов»). Судя по упоминаемым в ней географическим названиям (реки Инд, Сарасвати, Гумал, Гималайские горы), «Ригведа» была создана арийскими племенами уже на территории Северо-Западной Индии (в Пенджабе) и, возможно, Афганистана. Указаний на более восточные и южные области в «Ригведе» почти нет — горы Виндхья вовсе не упоминаются, а о реках Ганге и Ямуне говорится редко и лишь в самых поздних гимнах. Исходя из выводов сравнительного языкознания (в частности, из сопоставлений с Авестой и арийской лексикой в текстах из Передней Азии), а также из археологических материалов, появление ариев в Индии не может быть отнесено ко времени раньше середины II тысячелетия до н.э. В то же время место вед в истории индийской культуры таково., что их окончательное оформление нельзя отнести ко времени позже первой трети I тысячелетия до н.э. По-видимому, следует основную часть гимнов «Ригведы» датировать концом II тысячелетия до н.э. и относить составление единого сборника к рубежу II—I тысячелетий до н.э. Создание других самхит произошло, очевидно, несколько позднее, что не исключает глубокой древности вошедших в них текстов.

«Ригведа» содержит 1028 гимнов разной величины (от 1 до 58 стихов), общее количество стихов ее 10462. Древними редакторами она была разделена на 10 циклов (мандал). Мандалы со II по VII традицией приписываются отдельным риши (мудрецам, основателям жреческих родов — Вишвамитре, Атри, Бхарадвадже, Васиштхе и др.). Традиция находит опору в самих гимнах, в тексте которых сочетаниями звуков иногда обыгрываются имена этих риши. «Фамильные мандалы» обычно считаются древнейшей частью «Ригведы». IX мандала содержит только гимны, обращенные к Соме-Очистителю (Павамане). Они расположены по формальным признакам (в зависимости от [276] стихотворных размеров по порядку убывания числа стихов в гимнах). По-видимому, эта мандала представляет относительно позднее собрание гимнов (однако сами гимны Соме могут быть весьма древними). Принципы выделения I, VIII и X мандал неясны, X мандала по языку и по содержанию — самая поздняя часть «Ригведы» и представляет собой пестрый конгломерат текстов, добавленных к уже законченному собранию. Самаведа по своему содержанию лишена самостоятельного значения, поскольку лишь 75 гимнов ее («напевов» — саман) не являются повторением «Ригведы». Яджурведа («веда жертвенных формул») дошла в пяти редакциях, из которых четыре (Катхака, Каништхала-Катха, Тайттирия и Майтраяни) именуются Черной Яджурведой, а пятая — Ваджасанея — Белой. Белая Яджурведа состоит из 2 тыс. гимнов (формул), в значительной мере заимствованных из «Ригведы» и Атхарва-веды и расположенных в соответствии с порядком их чтения при совершении ритуала. Черная Яджурведа помимо стихотворных формул содержит составленные в прозе объяснения ритуала и в этом отношении близка поздневедийской литературе брахман.

С точки зрения содержания наряду с «Ригведой» наиболее интересна Атхарваведа. Она сохранилась в двух редакциях — Шаунакия и Пайппалада. Шаунакия (или Вульгата) состоит из 731 гимна и 20 книг (канда) общим объемом около 6 тыс, стихов. Примерно 1/6 часть ее текста написана в прозе (XV книга целиком, большая часть XVI и некоторые другие). Около 1/7 части текста Атхарваведы совпадает с «Ригведой», причем в основном заимствуются гимны из X, а также I и VIII мандал (гимны-заклинания, стоящие в самой «Ригведе» особняком). В I-XII книгах Атхарваведы тексты объединяются по формальному признаку (по количеству стихов), а в XIII-XVIII книгах — тематически (в XIV — свадебные, в XVIII — похоронные и т.д.). Старинные комментарии нередко игнорировали XX или XIX и XX книги, возможно, не принадлежавшие первоначальному собранию. Из 143 гимнов XX книги 128 заимствованы из «Ригведы». Вторая редакция Атхарваведы — Пайппалада (или Кашмирская) нередко значительно отличается от Вульгаты; она состоит из 6500 стихов, и около 1/8 части ее текста совершенно оригинально.

Не все тексты «Ригведы» и Атхарваведы предназначены для чтения при совершении жертвенного ритуала, некоторые из гимнов и заклинаний, используемых в ритуале, очевидно, не были составлены с этой целью. По содержанию [277] они весьма разнообразны. Большинство гимнов «Ригведы» обращено к какому-либо божеству и содержит его восхваление и просьбу (последняя не всегда выражена прямо, но иногда подразумевается в тех эпитетах, которыми характеризуется божество). Встречаются космогонические гимны, гимны-заговоры и заклинания, гимны-загадки. Атхарваведа состоит в основном из заклинаний, но нередки в ней и обычные гимны, сходные или совпадающие с «Ригведой». Эго заговоры против злых духов и болезней, молитвы о долгой жизни, обретении детей, власти или богатства. Религия Атхарваведы обнаруживает ряд черт, позволяющих говорить о сравнительно позднем оформлении памятника (почитание абстрактных божеств: Скамбхи — опоры, Кала — времени и др.). Упоминания риса и тигровой шкуры также свидетельствуют о том, что ко времени создания Атхарваведы арии уже значительно продвинулись к югу и к востоку от Пенджаба. Однако основное различие между «Ригведой» и Атхарваведой лежит не в области хронологии. Они освещают два разных аспекта ведийской религии. «Ригведа» — памятник высокой жреческой поэзии, связанной с великими жертвоприношениями (шраута). Атхарваведа в большей степени ориентирована на домашний (грихья), неофициальный ритуал и содержит тексты, созданные не только в брахманской среде. Возможно, именно этот более «народный» характер Атхарваведы долгое время препятствовал причислению ее к «троице священного знания» (траи).

Сам ведийский язык является важнейшим историческим источником, поскольку анализ его помогает установить территорию первоначального расселения ариев и возможный путь их продвижения в Индию. Для решения проблемы общественного строя и культуры ариев до их появления в Индии необходимо сопоставление вед с иранскими текстами (прежде всего с Авестой). Лексика вед, описания, эпитеты, просьбы к богам и восхваления дарений, содержащиеся в гимнах, общий характер ведийской религии дают представление о хозяйстве, социальном и политическом строе создавших их племен (при этом, однако, следует учитывать известную традиционность описаний и вытекающую отсюда архаизацию отношений). В нескольких гимнах «Ригведы» содержатся исторические предания, например о славной битве предводителя племен бхаратов, царя Судаса с племенами Куру и их союзниками.

Конечно, первостепенным источником являются веды для истории религии, мифологии и в целом культуры [278] индийской группы ариев, и в этом отношении значение вед выходит далеко за пределы собственно индологии. Поскольку каждое событие повседневной жизни в древности сопровождалось специальными магическими обрядами и чтением соответствующих заклинаний, Атхарваведа содержит обширный материал о быте, обычаях и верованиях индийцев (возможно, не только собственно ариев). Гимны «Ригведы» представляют собой поэтические тексты, созданные на особом сакральном языке во время озарений, связанных, возможно, с экстатической практикой. Они вызывают ряд картин, соединенных не столько логическими, сколько ассоциативными связями, тексты их насыщены метафорами, символами, намеками на нечто хорошо известное исполнителям и слушателям.

В интерпретации вед исследователи исходят как из сравнительного материала (прежде всего наиболее близкого — Авесты), так и из средневековых комментариев (самым значительным из которых является написанный Саяной в XIV в.). Проблема отношения к комментаторской традиции является одной из самых важных и сложных не только в исследовании ведийской литературы, но и в индийском источниковедении в целом.

В состав поздневедийской литературы входят брахманы, араньяки и упанишады. Брахманы посвящены преимущественно истолкованию символики жертвенного ритуала и объяснению связи между ритуальным действием и текстом жертвенных формул (мантр). С брахманами сходны араньяки (лесные книги), содержащие, однако, больше спекулятивных рассуждений, чем практических предписаний. Еще более умозрительный характер имеют упанишады («сокровенное знание»), называемые также «веданта» («конец веды»). Согласно традиционной классификации ведийских текстов к «Ригведе» примыкают две брахманы — Айтарея и Каушитаки — вместе с дополняющими их араньяками и упанишадами. Несколько брахман принадлежат Самаведе (Панчавимша, Джайминия). Наиболее обширная и важная брахмана относится к Белой Яджурведе. Это Шатапатха брахмана («Брахмана ста путей»), дошедшая в двух редакциях — Канва и Мадхьяндина. Заключительные главы ее составляет Брихадараньяка упанишада. К Атхарваведе причисляется лишь Гопатха брахмана, текст очень поздний и мало связанный с самхитой.

Брахманы в целом несколько позднее самхит и могут быть условно датированы первой третью I тысячелетия до [279] н.э. Создавались они в Северной Индии, примерно на территории между Сатледжем и верхним течением Ганга. Примерно к VIII—VI вв. до н.э. относятся и наиболее ранние упанишады, начиная с Брихадараньяки и Чхандогьи, хотя произведения этого жанра продолжали составлять и многими столетиями позже. Считается, что поздневедийская литература отразила новый (по сравнению с самхитами) этап истории Древней Индии, для которого характерны дальнейшее развитие сословно-кастовой структуры, становление государственности, усложнение ритуала и формирование новых религиозных концепций. В то же время следует предполагать, что некоторые из этих перемен кажутся особенно наглядными вследствие того, что иным стал характер источников.

Брахманы содержат обширный материал о ритуалистической стороне ведийской религии. Поскольку интерпретации брахман порой исходят из мифа, изложение мифов и легенд составляет существенную часть их содержания. Именно в брахманах содержатся древнейшие версии известных мифов и легенд о потопе, о Шунахшепе, о Пуруравасе и Урваши и многие другие. Нередки также упоминания исторических или полуисторических правителей ведийской эпохи. Поздневедийская литература интересна главным образом с точки зрения истории религии и культуры, поскольку она, с одной стороны, позволяет на огромном материале исследовать особенности архаического мировоззрения, а с другой — содержит основы важнейших религиозно-философских доктрин Древней Индии. Сведения поздневедийской литературы об экономике, социальной и политической структуре Индии отрывочны и в большинстве случаев крайне лаконичны. Вследствие того, что произведения ее посвящены ритуалу или умозрительным построениям, они не могут достаточно полно и равномерно отразить все стороны жизни общества. Однако именно случайный характер большинства упоминаний, отсутствие сознательной тенденциозности освещения придает им значительную степень исторической достоверности. Методика исследования подобных источников предполагает строгий учет контекста, влияния общего содержания и композиции текста на характер сообщаемых сведений. В частности, необходимо различать информацию, полученную из отрывков, содержащих правило (видхи) или его разъяснение (артхавада). Очевидна неоднородность сведений, почерпнутых из догматических или повествовательных фрагментов текста, из образов и аллегорий и т.д. Особо следует [280] отметить, что брахманы в основном посвящены ритуалам официальным, некоторые из них (например, обряд коронации) имели важное государственное значение. Описание таких церемоний дает возможность судить о характере царской власти, положении отдельных групп придворных, наличии народных собраний.

Работа по выделению из произведений поздневедийской литературы материала, относящегося к индийским реалиям, по существу, только начинается. Она имеет важное значение, в частности, и потому, что позволяет сравнивать сведения ведийской литературы с данными археологических исследований.

В настоящее время большинство археологов связывает с ариями археологическую «культуру серой расписной керамики», появление которой в Северо-Восточном Пенджабе относится к XII—XI вв., а дальнейшее распространение в междуречье Ганга и Ямуны и в Раджастхане — к первой половине I тысячелетия до н.э. Не только хронология и география, но и общий характер «культуры серой расписной керамики» в целом соответствует тому, что известно о материальной стороне жизни ведийских ариев (применение лошади, постепенный переход к использованию железных орудий труда и многое другое). Наиболее важные раскопки «культуры серой расписной керамики» были проведены в Хастинапуре и Атранджикхере.

Весьма интересны также данные экспедиций последних лет в Пенджабе, где впервые обнаружено непосредственное взаимодействие «культуры серой расписной керамики» с позднехараппской. Это позволяет на археологическом материале решать проблемы синтеза арийских и доарийских культур Северной Индии. При распространении «культуры серой расписной керамики» на восток, в долину Ганга, она взаимодействовала с «культурой медных кладов и желтой керамики», часто сопоставляемой в научной литературе с мундоязычными племенами. Здесь также встают проблемы взаимовлияния разных этнокультурных традиций. Нужно, однако, подчеркнуть определенную условность соотнесения археологических культур с языковыми общностями. Происходивший синтез этнических традиций заставляет говорить о постепенном формировании в «ведийский период» собственно индийской культуры, сложившейся уже на территории Индостана и включившей как арийские, так и неарийские элементы. [281]

Глава XX
Литературные источники (от середины I тысячелетия до н.э. до середины I тысячелетия н.э.)

§ 1. Ведийские сутры и дхармашастры

К поздневедийской литературе примыкают так называемые веданги (вспомогательные части вед), которых традиция насчитывает шесть. Веданги представляют дисциплины, необходимые для чтения и толкования священных текстов вед и для правильного исполнения ритуала. Они включают сочинения о грамматике и этимологии, обрядовых правилах и движении небесных светил (от расположения которых зависел выбор времени для жертвоприношения и т.п.). Составлены они в жанре сутр, т.е. состоят из предельно кратких изречений, предназначенных для запоминания наизусть и часто почти непонятных без комментария. Веданги явились основой значительной части традиционной индийской науки. Не все они дошли до нас. Особый интерес представляет «Нирукта» Яски (примерно VI в. до н.э.) — этимологическое толкование трудных слов, имен и названий в ведийских текстах. Опираясь на традицию веданг, было создано крупнейшее научное произведение Древней Индии «Аштадхьяи» Панини — описательная грамматика санскрита в четырех тысячах максимально кратких правил. Она является очень важным историческим источником. В примерах, иллюстрирующих грамматические правила, Панини и его древние комментаторы приводят множество имен, названий и терминов, позволяющих судить о географии, социальном и политическом строе Индии. «Аштадхьяи» (Восьмикнижие) выгодно отличается от других индийских литературных источников тем, что, по всей видимости, текст ее дошел до нас в своем первоначальном виде, он может быть довольно точно датирован (примерно IV в. до н.э.) и лишен какой-либо тенденциозности. Из комментариев к грамматике Панини наиболее важна «Махабхашья» («Великий комментарий») Патанджали II в. до н.э. Еще большее значение в качестве исторических источников имеют сутры, содержащие правила совершения ритуала (кальпа). Собственно ритуальные сутры делятся на шраута и грихья. Шраутасутры посвящены так называемым великим жертвоприношениям, связанным с возлиянием сомы и совершаемым по заказу специальными жрецами. Они близки литературе брахман как по содержанию, так и по времени составления (около середины I тысячелетия до н.э.). Шраутасутры, видимо, явились [282] образцом при создании грихьясутр. Грихьясутры описывают домашние обряды, исполняемые каждым домохозяином, принадлежащим к «арийскому» обществу (церемонии при зачатии ребенка, беременности, родах, наречении имени, обучении, на свадьбе и на похоронах и др.). Время создания большинства грихьясутр — середина и вторая половина I тысячелетия до н.э. Связь их с поздневедийской литературой проявляется не только в области идей, но и в том, что сутры обычно составлялись в отдельных ведийских школах (Ашвалаяна, Шанкхаяна, Апастамба и др.) и часто в деталях ритуала и подборе текстов обнаруживают особую близость тому или иному ответвлению (шакха) веды. Грихьясутры являются уникальными источниками по этнографии Древней Индии. В изложении грихьясутр обрядовые действия сопровождаются чтением ведийских мантр, причем нередко таких, которые присоединены к обряду искусственно. Брахманы — составители текстов не были беспристрастными собирателями обычаев, мы вправе говорить об известной брахманизации в грихьясутрах древней народной обрядности. В средние века были созданы многочисленные комментарии, ритуальные трактаты и практические руководства, являющиеся дополнением и развитием литературы грихьясутр.

В ритуальные собрания текстов (кальпасутры) традиционно включались также дхармасутры, непосредственно примыкающие к грихьясутрам и составленные в основном во второй половине I тысячелетия до н.э. Они содержат изложение правил поведения (дхармы) человека в зависимости от стадии жизни (ашрамы), в которой он находится. Эти правила поведения нередко являются лишь интерпретацией содержания соответствующего символического ритуала (например, правила поведения брахманского ученика восходят к обряду его посвящения — упанаяне). Поведение человека (преимущественно брахмана) представляется составителям дхармасутр ритуалом и описывается с точки зрения ритуалиста. В центре внимания находится жертвоприношение, понимаемое как средство очищения, и все правильные (соответствующие дхарме) действия уподобляются очищающей жертве. Второе лицо кроме брахмана, которое интересует составителей дхармасутр (хотя значительно меньше, чем брахман), — кшатрий-царь. Битвы, которые ведет царь с целью охраны земли и своих «детей» — подданных, рассматриваются также как особый тип жертвоприношения. Таково же освещение и иной деятельности царя — административной, судебной и т.д. Важным [283] для составителей сутр является вопрос о соотношении брахмана и кшатрия-царя. Они утверждают превосходство брахмана и считают религиозным долгом царя проявление щедрости к брахманам. Несмотря на явную односторонность и тенденциозность освещения, дхармасутры содержат чрезвычайно важный материал прежде всего о социальных отношениях в Древней Индии. Они в значительной степени являются записью обычаев, а частично и правовых обычаев (например, в связи с правилами о совершении поминальных жертв во всех дхармасутрах подробно излагается порядок раздела наследства). Основные дхармасутры написаны сутрами, изредка перемежающимися с отдельными стихами. В более поздних произведениях этого жанра, впрочем, стиль сутры скорее формально имитируется — они принадлежат к письменной литературе и, по существу, не требуют комментария.

Наиболее архаична дхармасутра Апастамбы, дошедшая до нас в составе большого ритуального сборника. Древней является и основная часть дхармасутры Баудхаяны, возможно, также некогда объединенной с грихьясутрой Баудхаяны и другими ритуальными сочинениями этой школы. Сутра Васиштхи относится к более позднему времени и довольно своеобразна. Дхармасутра Гаутамы по-разному оценивается в историографии, но, по-видимому, в дошедшем до нас виде, исходя из анализа ее языка, композиции и содержания ее следует считать одной из поздних дхармасутр. Наконец, дхармасутра Вишну, составленная в первые века новой эры, близка другим дхармасутрам только по формальному признаку (большая часть ее написана не в стихах, а сутрами).

Дхармашастры в узком смысле слова (в широком смысле слова дхармасутры также носят это название) возникли на основе дхармасутр. Наиболее ранней и наиболее значительной из них является Манусмрити (так называемые «Законы Ману»). Как и другие дхармашастры, она написана в легкой для усвоения и запоминания стихотворной форме (шлоками). Другим важным отличием от сутр является то; что шастры не связаны с какой-либо ведийской школой и приписываются не отдельным местным и родовым авторитетам (типа Апастамбы или Баудхаяны), а прародителюлюдей Ману, ведийскому риши Яджнавалкье или самим богам (как Вишну).

Манусмрити состоит из 12 глав (адхьяя). Главы со второй по шестую содержат изложение дхармы брахмана по порядку ашрам. Они чрезвычайно близки [284] дхармасутрам, и нет сомнения, что прежде всего на основе текста дхармасутр они и составлены. Далее, в седьмой — девятой главах ее, излагается дхарма царя-кшатрия, а в конце девятой главы — дхармы двух прочих варн — вайшьев и шудр. Десятая глава посвящена дхарме так называемых смешанных каст. Таким образом общее построение всей основной, центральной части Манусмрити представляет полную схему системы четырех варн. Главы первая и начало второй, одиннадцатая и двенадцатая служат обрамлением и содержат изложение космогонических представлений и доктрины кармы (эти главы часто сходны с пуранами). Манусмрити — источник многослойный, и при оценке тех или иных его сведений необходимо постоянно учитывать контекст, стараться по возможности представить те источники, на основе которых написана та или иная глава. Если в отношении второй — шестой глав в основном справедливо то, что сказано о содержании дхармасутр, то с наиболее важными для историка главами, повествующими о царе, по-видимому, дело обстоит иначе. Освещение политической, военной, судебной деятельности царя происходит в основном в духе древних дхармасутр, однако содержащийся в этих главах конкретный материал лишь в незначительной мере может быть возведен к дхармасутрам. Многое заставляет предполагать влияние на Ману (как и на другие дхармашастры) специальной литературы, посвященной вопросам управления государством (т.е. артхашастры).

Шастры, как и многие другие памятники древнеиндийской литературы, можно рассматривать как с точки зрения истории возникновения текста, так и с точки зрения его функционирования. Хотя исторический анализ выделяет отдельные фрагменты или идеи различного происхождения, в конечном счете противоречия снимаются и текст существует и должен рассматриваться как единое целое.

Манусмрити датируется примерно рубежом новой эры. В первые века новой эры (около II—III вв.) была создана другая дхармашастра — Яджнавалкья, несколько уступающая Ману по степени авторитетности. Ее размер — около 900 стихов, примерно в три раза меньше, чем Манусмрити. В дошедшем до нас виде Яджнавалкья состоит из трех книг примерно равной величины, посвященных соответственно «обычаю» (ачара), «судопроизводству» (вьявахара) и «искуплению» (праяшчитта). Можно предполагать, однако, что первоначальное членение текста было ближе к сутрам и Манусмрити. Для Ману характерно обилие повторов и противоречивых вариаций одной и той же [285] темы, что объясняется, очевидно, в основном разнообразием использованных источников и, возможно, постепенностью сложения памятника. Изложение Яджнавалкьи более последовательное и строгое. В тех разделах, которые особенно важны для историка (о дхарме царя и тесно связанном с ним судопроизводстве), составитель Яджнавалкьи среди других источников активно использовал известную «Артхашастру Каутильи».

Среди более поздних дхармашастр огромное большинство посвящено традиционным сюжетам литературы о дхарме — темам ежедневных обязанностей человека, нечистоты и искупления, а также изложению закона кармы. Они часто бывают близки поздним упанишадам. С точки зрения социальной истории Индии особый интерес представляет дхармашастра Нарады («Нарадасмрити»), целиком посвященная вопросам права. В первых главах ее речь идет о процессуальном праве, а затем излагаются традиционные восемнадцать поводов судебного иска, включающие как гражданские, так и уголовные дела. Составлена она была, вероятно, около III—IV вв. н.э., объем Нарады примерно равен Яджнавалкье. Текст ее в отличие от Ману и Яджнавалкьи дошел в нескольких версиях. По-видимому, существовали и другие дхармашастры, сходные по типу с Нарадой, не дошедшие до нашего времени. По цитатам в средневековых комментариях восстановлены близкие Нараде по времени и характеру дхармашастры Брихаспати и Катьяяны.

Почти все дхармасутры и дхармашастры в средние века были снабжены комментариями, которые также можно использовать в качестве исторического источника. Задачи комментирования и тип комментария бывает различным. Одна из основных задач комментатора — закрепление текста от перемен и искажений. Именно с этой целью комментируются синонимами самые понятные слова. Комментатор часто выступает в качестве издателя-текстолога, сопоставляя рукописи, производя их отбор и исправления. Важной функцией комментария является собственно интерпретация текста, причем обычно комментатор исходит из параллельных текстов и стремится к их согласованию. В некоторых случаях интерпретация комментатора зависит и от условий времени и места его деятельности. Часто приведение параллельных мест становится самоцелью, и тогда комментарий превращается в нибандху — тематический сборник цитат из дхармашастр.

Первые комментарии относятся ко второй половине I [286] тысячелетия н.э. Наиболее важными являются комментарии Бхаручи и Медхатитхи к Манусмрити (последняя треть I тысячелетия н.э.), комментарий Виджнанешвары «Митакшара» к Яджнавалкье (XI в.). В качестве собрания цитат представляет ценность комментарий Апарарки к Яджнавалкье (XII в.) и ряд нибандх, в особенности «Критьякальпатару» Лакшмидхары (XII в.). «Смритичандрика» и некоторые другие. В значительной мере благодаря комментариям, в интерпретации комментаторов тексты дхармашастр приобрели важное значение в традиционном праве средневековой Индии. При использовании шастр в качестве источника по древности, однако, следует проводить ясную грань между текстом как таковым и его осмыслением в комментарии.

§ 2. Артхашастра

Еще в прошлом веке изучение индийской литературы, и в частности дхармашастр, заставляло предполагать существование в древности исчезнувшей впоследствии литературной традиции политических трактатов. В начале XX в. эти предположения были блестяще подтверждены открытием рукописи наиболее знаменитого из подобных сочинений «Артхашастры Каутильи». (Само слово «артхашастра» — букв. «наука о выгоде» — является таким же наименованием всей дисциплины, как дхармашастра — «наука о долге».) «Артхашастра Каутильи» состоит из пятнадцати книг разной величины и содержания. Основную часть ее составляет изложение теории собственно политического искусства (так называемой нитишастры — правил борьбы с соперниками внешними и внутренними), а также науки о войне. С точки зрения историка, особый интерес представляют обширные книги (II-IV), посвященные административной структуре государства, вопросам экономики и финансов, организации суда и следствия, решению судебных дел. Прежде всего эти книги содержат много материала совершенно уникального, а в тех случаях, когда имеются параллели в литературе дхармашастр, сведения «Артхашастры» обычно кажутся не только полнее и точнее, но и древнее дхармашастр. «Артхашастра» выгодно отличается от дхармашастр тем, что само освещение ее меньше страдает брахманской тенденциозностью. Вопросы, связанные с управлением государством, рассматриваются не с точки зрения религиозно-этических обязанностей, а исходя главным образом из интересов правителя и государственной целесообразности. Для «Артхашастры» характерен [287] весьма рационалистический и практический подход к проблеме управления государством, что, впрочем, не исключает ни традиционности общего мировоззрения, ни специального интереса, проявляемого к магической практике (чему посвящена одна из книг «Артхашастры» — XIV).

«Артхашастра» — один из самых важных источников по истории Древней Индии и во многих отношениях необычный для Индии. Но некоторые общие особенности индийских литературных текстов свойственны и «Артхашастре». Она также является описанием не конкретного индийского государства в определенный период, а государства вообще, соединяющего общие черты реально существовавших государств. Она прежде всего отражает не политическую практику, а теорию политики. Дошедшая до нас «Артхашастра» традицией, нашедшей отражение и в самом трактате, приписывается советнику Чандрагупты Маурья Каутилье (Чанакье). Однако, по-видимому, Каутилья является таким же псевдоавтором, как Ману и Яджнавалкья или в лучшем случае Апастамба. Статистическое исследование трактата показывает, что, несмотря на единство общего подхода и терминологии, трактат обнаруживает значительное разнообразие стиля. Возможно, он был составлен из нескольких самостоятельных произведений. Несомненно во всяком случае, что содержание «Артхашастры» не является творением одного или нескольких отдельных авторов, это прежде всего изложение многовековой традиции определенной дисциплины (артхашастры). «Артхашастра» — источник чрезвычайно многослойный не только потому, что отдельные части ее могли быть написаны разными людьми и в разное время, но прежде всего потому, что в ней слились идеи, разрабатывавшиеся поколениями древнеиндийских ученых. Судя по случайным датирующим материалам в «Артхашастре», ее текст в настоящем виде был составлен примерно в I в. н.э., но отраженная в ней традиция артхашастры восходит к середине и второй половине I тысячелетия до н.э. Таким образом, артхашастра развивалась параллельно с литературой дхармасутр. По форме изложения «Артхашастра Каутильи» напоминает дхармасутры сочетанием лаконичной прозы со стихами.

В течение средневековья было создано несколько произведений, как бы продолжающих традиции артхашастры. Это прежде всего «Нитисара», автор которой Камандака (около середины I тысячелетия) называет себя учеником Чанакьи; «Нитивакьямрита», написанная джайном [288] Сомадевасури в XI в.; «Шукранитисара», текст которой окончательно оформился лишь к началу XIX в. Эти произведения могут содержать интересные параллели и дополнения к «Артхашастре Каутильи», но в целом их значение неизмеримо меньше не только в силу более позднего времени составления, но и потому, что по идейным тенденциям они ближе дхармашастрам, чем древней артхашастре.

Отдельные книги «Артхашастры» (особенно вторая) заставляют предполагать наличие развитой специальной литературы по различным областям знания (в частности, по архитектуре, горному делу, земледелию и т.д.). Древнейшие образцы ее не сохранились, но более поздние, средневековые трактаты о ремеслах и искусствах (шильпашастры), а также научные сочинения (в особенности замечательный компендий VI в «Брихатсамхита» Варахамихиры), часто передавая древнюю традицию, могут содержать важный материал для историка.

§ 3. Эпос и пураны

Важными источниками по истории и культуре Древней Индии являются произведения, именуемые в индийской традиции итихаса («былое») и пурана («древнее»), Принадлежащие к этому жанру «Махабхарату» и «Рамаяну» обычно называют эпическими поэмами, хотя и форма их, и содержание имеют известные отличия от эпоса других народов. «Махабхарата» состоит примерно из 100 тыс. двустиший — шлок (в критическом издании несколько меньше — около 78 тыс.) и разделена на 18 разных по объему книг. Иногда поэму «Хариванша» («Род Хари») рассматривают как обширную девятнадцатую ее книгу. Основной сюжет «Махабхараты» — лишение потомков царя Панду (Пандавов) царства их двоюродными братьями Кауравами и возвращение царства после кровопролитной братоубийственной битвы. Однако не более половины текста излагает непосредственно основной сюжет. «Махабхарата» изобилует вставными эпизодами как повествовательного, так и дидактического характера. Часто эти эпизоды являются вполне самостоятельными произведениями, вставленными в поэму посредством рамочных конструкций. Некоторые из них излагают мифы, древние легенды и предания. Дидактические части представляют собой философские трактаты в стихах (например, знаменитая «Бхагавадгита») или наставления. Обширнейшие XII и XIII книги («Шанти» и «Анушасана») содержат подробное изложение тех [289] вопросов, которые обычно разбираются в дхармашастрах. «Махабхарата» в целом и в особенности ее дидактические части имеют много общего с «Манусмрити» не только по содержанию, но и текстуально. Дидактический элемент в «Махабхарате» столь важен, что она нередко и в туземной традиции, и в научной литературе рассматривалась прежде всего как шастра.

«Рамаяна» почти в четыре раза короче «Махабхараты» и представляет собой более цельное произведение, содержащее меньше отступлений, вставных эпизодов и дидактики. Текст ее почти целиком посвящен изложению основного сюжета — похищения Ситы, жены царевича Рамы, демоном Раваной и последующего возвращения Ситы. «Рамаяна» традицией считалась «первой поэмой (кавья)», и действительно, ее стиль часто близок классической индийской поэзии.

«Махабхарата» дошла в сотнях рукописей (преимущественно позднего средневековья XV—XVIII вв.), передающих десятки версий поэмы, значительно отличающихся друг от друга объемом, содержанием, последовательностью изложения и вариантами чтения. Принято выделять две основные группы версий — северную (которая подразделяется на северо-западную и центральную) и южную, представленную рукописями на малаялам, телугу и грантха. Так же многочисленны и версии «Рамаяны», подразделяемые на три группы, из которых лишь две — бенгальская и западноиндийская — могут быть определены географически. Как для всякого памятника устного творчества, для «Махабхараты» и «Рамаяны» принципиально невозможно установить «подлинный», «авторский» или «первоначальный» текст. Записи текста восходят к разным сказителям, а каждое исполнение являлось творческим процессом, при котором неизбежны вариации изложения (вариации по определенным правилам и с помощью более или менее устойчивых, «формульных» оборотов).

В связи с этим невозможно определить и дату составления поэмы, но правомерно говорить лишь о широких хронологических пределах ее оформления и записи. Упоминания отдельных эпизодов поэм или их названий встречаются в памятниках индийской литературы примерно с середины I тысячелетия до н.э. Древнейший список названий книг «Махабхараты» относится к началу новой эры. Текст ее уже был записан, но еще не в той форме, в какой она дошла до нас. Некоторые детали (например, упоминание гуннов) свидетельствуют о том, что доступный нам [290] текст мог быть записан не ранее середины I тысячелетия н.э. С гуптской эпохи появляются многочисленные изображения героев и сюжетов эпоса, В целом время оформления обеих поэм условно определяется в границах середины I тысячелетия до н.э. — середины I тысячелетия н.э. Относительная хронология поэм неясна. Обычно считается, что основной сюжет «Рамаяны» мог быть несколько более древним, но окончательное оформление ее произошло позже, чем «Махабхараты».

Разным временем должны датироваться отдельные книги «Махабхараты» и «Рамаяны». Из семи книг «Рамаяны», например, первая и последняя считаются наиболее поздними. Отдельные эпизоды внутри книг могли представлять самостоятельные произведения, существовавшие задолго до создания поэмы в целом, а некоторые сюжеты мифов и легенд могут восходить к глубочайшей древности, притом не только арийской (или индоевропейской), но и местной (доарийской).

«Махабхарата» и «Рамаяна» многослойны не только в аспекте «чистой» хронологии. По содержанию и по форме они представляют конгломерат самых разных элементов: архаичных мифов и военных сказаний, легенд и притч, трактатов и басен, обширных перечней имен богов, народов, городов, генеалогий, мест паломничества и т.п. Они принадлежат не только разному времени и разным народам Индии, но и создавались в разной социальной среде. Первоначальная героико-эпическая поэзия была связана конечно с военной аристократией — кшатриями, она развивалась параллельно с жреческой, ведийской литературой. Однако дошедшие до нас своды несомненно отражают позднейшую брахманскую редакцию эпоса. Как во всяком эпическом произведении, отражение действительности в «Махабхарате» и «Рамаяне» весьма сложное и следует постоянно учитывать то, что история тесно сплетается с мифом. Археологические материалы показывают, что города, являющиеся основным местом действия «Махабхараты», были связаны единой материальной культурой (серая расписная керамика, сменяющаяся затем северной чернолощеной) и переживали расцвет (прежде всего Хастинапура) в XI—X вв. до н.э. По-видимому, к этому времени и относится ядро эпического повествования. Сказания «Махабхараты» часто отражают социальную и политическую обстановку, очень близкую той, которую можно восстановить по ведийским источникам, — войны племенных союзов, сопровождаемые угоном коров, и т.д. В ведийской литературе [291] упоминаются и некоторые из персонажей эпоса, которые могли иметь исторические или полуисторические прототипы (Джанамеджая, Парикшит). Однако материальная культура и «Махабхараты», и «Рамаяны» (цветущие города, пышные дворцы) должна быть отнесена к концу I тысячелетия до н.э. и началу новой эры. Эпос изобилует анахронизмами (например, упоминания о Риме, Антиохии и городе греков —Александрии, якобы покоренных Пандавами, должны относиться к первым векам новой эры). В области духовной культуры происходит такое же смешение разных напластований, и если на политической карте «Махабхараты» племена куру и панчала соседствуют с греками и гуннами, то в религиозной ее картине культы древних ведийских богов уживаются с индуистской триадой, Скандой и Дургой.

В историографии неоправданно большое место занимает проблема историчности основного сюжета «Махабхараты», битвы между Пандавами и Кауравами на поле Куру (Курукшетре). Поскольку в ведийской литературе есть упоминания об эпических героях и о поле Куру, но нет еще сведений о великой битве на этом поле, можно предполагать, что битва эта во всяком случае не имела ни масштабов, ни значения, придаваемых ей эпосом. Эпические поэмы важны прежде всего как собрание памятников древней устной литературы (причем разных племен и народов Индии), как воспроизведение преимущественно кшатрийских военных сказаний, освещающих индийское общество, государство, культуру и религию иначе, чем ведийские, брахманские источники. Обширный, хотя и крайне сложный для интерпретации материал содержат поэмы о географии, этнографии и политической истории Индии. Но не менее важно изучение эпоса как единого целого, независимо от его многослойности. «Махабхарата» и «Рамаяна» на рубеже древности и средневековья становятся важнейшими священными книгами индуизма, во многом заменяя древние веды. Они отражают основные черты традиционной культуры Индии и в этом качестве также заслуживают самого пристального изучения.

Во многих отношениях с «Махабхаратой» и «Рамаяной» сходны так называемые пураны. Сама индийская традиция признает это сходство, иногда причисляя эпические поэмы (прежде всего «Махабхарату») к пуранам. Пураны — также обширные произведения, включившие в себя весьма разнородный материал и ставшие священными книгами индуизма. Обычно называют восемнадцать больших пуран [292] (из которых наиболее важны «Вишну», «Ваю», «Матсья», «Бхагавата», «Агни») и несколько десятков малых (упапуран). Некоторые пураны вишнуистские, другие шиваистские. Оформление их проходило в основном в I тысячелетии н.э., но отдельные части пуран могут выходить за эти хронологические рамки и относиться как к последним векам до новой эры, так и к первой половине II тысячелетия. Основными частями пуран, с точки зрения самой индийской традиции, являются космогония, теогония и генеалогии царей. Огромное количество индуистских мифов известно именно из пуран. Значительная часть мифологии пуран неарийского происхождения. Не все пураны единообразны по содержанию. Некоторые включают чисто литературный материал, иногда пересказы или дословную передачу самостоятельных произведений (например, «Двадцать пять рассказов Веталы» в «Агнипуране») либо специальные трактаты по эстетике, музыке, изобразительным искусствам, астрономии и т.д. Значительная часть пуран посвящена изложению религиозных обетов и перечислениям мест паломничества.

С исторической точки зрения особенно важны содержащиеся в нескольких пуранах («Матсья», «Вишну», «Ваю») царские генеалогии, династийные списки с указанием продолжительности правления (правда, списки эти не полностью совпадают в разных версиях). Хотя политическая история излагается в пуранах очень кратко и в свете общих мифологических и космогонических представлений о смене мировых периодов, исследование показывает, что пураническая хронология содержит много достоверных сведений о государствах Магадхи, Андхры, Гуптов.

§ 4. Буддийские и джайнские источники

Помимо литературы, так или иначе связанной с ведийской религией, брахманизмом, индуизмом, до нас дошла обширная литература буддийская и менее значительная джайнская. Буддийский канон на языке пали «Типитака» («Три корзины») был записан на Цейлоне в царствование Ваттагамани около 80 г. до н.э. (хотя отдельные тексты были включены в него позднее). Он принадлежит школе буддизма тхеравада (или хинаяна). Первая часть канона — «Виная-питака» содержит правила поведения буддийского монаха. Важнейшими частями ее служит «Пратимокша» — своего рода дисциплинарный кодекс, являющийся важнейшим источником по изучению буддийской общины, [293] и «Кхандхаки». В «Махавагге» и «Чуллавагге», входящих в состав «Кхандхак», содержатся рассказы, иллюстрирующие правила поведения и сообщающие легенды о поводах к произнесению Буддой того или иного правила. Эти разделы являются одной из древнейших частей канона и включают сведения, интересные с исторической точки зрения (не только по истории общины, но и об отношениях ее с мирянами, о землевладении, ремесле, рабстве и т.п.). Есть предположения об использовании составителем какой-то древней хроники.

Еще более важные источники входят во вторую часть канона — «Сутта-питаку» («Книга поучений»). Она состоит из пяти сборников поучений: «Дигха-Никая», «Маджхима-никая», «Самьютта-никая», «Ангуттара-никая» и «Кхуддака-никая». В произведениях, вошедших в состав «Сутта-питаки», разъясняются, часто в диалогической форме, буддийское учение — дхарма и взгляды Будды на различные проблемы религиозной философии и этики и социальных отношений. «Сутта-питака» включает в себя множество легенд и преданий о жизни и нирване Будды, его ближайших учениках и сподвижниках, о ранней истории буддийской общины, а в связи с этим и о правителях государств Индии, бывших современниками Будды. Наиболее поздняя по времени оформления и пестрая по составу часть «Сутта-питаки» — «Кхуддака-никая» («Собрание малых книг»). В качестве исторического источника особенно важен входящий в «Кхуддака-никаю» сборник джатак. Джатаки — рассказы о перерождениях Будды. В палийском каноне их 547. Обычная структура джатаки такова — она начинается с рассказа о современном событии, обычно о поступке того или иного монаха, затем Будда излагает рассказ о прошлом, когда произошло нечто сходное, и наконец связывает прошлое и настоящее, отождествляя персонажи рассказов (один из которых и объявляется Буддой в прежнем рождении). Все джатаки заканчиваются гатхами — стихотворной частью, иногда более, иногда менее обширной, и содержащей либо мораль истории, либо ее краткое переложение. Порой гатхи джатак совпадают со стихами из других частей канона. Нередко они стилистически и по содержанию мало связаны с прозаическим текстом (причем в некоторых случаях мораль стихов не является специфически буддийской и напоминает скорее брахманские афоризмы). Принято считать, что гатхи являются наиболее древней частью джатак. Строго говоря, только они и входят в канон, а проза рассматривается [294] лишь в качестве комментария, поясняющего, по какому поводу стихи были произнесены. Если гатхи датируются III—I веками до н.э., то прозаический текст относится к первым векам новой эры. В прозаической части «рассказ о прошлом» обычно является более древним, чем «рассказ о настоящем». Рассказы джатак весьма различны как по жанру (это басни о животных, притчи, бытовые новеллы, волшебные сказки и т.д.), так и по происхождению. Сюжеты некоторых джатак представляются весьма древними и находят близкие параллели в ведийской и эпической литературе. Некоторые вошедшие в джатаки рассказы явно не буддийского происхождения, часто это популярные фольклорные сюжеты, обработанные и приспособленные для буддийской аудитории. В то же время ряд джатак несомненно был создан в монастыре. В отличие от других частей канона «Сутта-питака» обращена не только к монахам, но и к светским почитателям буддизма. Прежде всего в джатаках буддийское учение излагается в той форме, в какой оно воспринималось не учеными монахами, а широкими, иногда простонародными кругами.

Третья книга палийского канона — «Абхидхамма-питака» посвящена буддийской метафизике и психологии. В качестве исторического источника представляет интерес входящий в нее текст «Катхаваттху», содержащий изложение учений разных буддийских школ.

«Типитака» складывалась в течение веков. Традиция приписывает важную роль в сложении канона III буддийскому собору, происходившему в Паталипутре в правление Ашоки. В Байратской надписи Ашоки перечисляется ряд рекомендуемых буддийских сочинений, которые исследователи отождествляют с частями дошедшего до нас канона. Несомненно существование значительной буддийской литературы во времена Ашоки, но трудно сказать, насколько ее произведения были тождественны с дошедшими до нас. Изображение буддийских сюжетов в памятниках искусства II—I вв. до н.э. (главным образом, в рельефах Бхархута) обнаруживает ряд отличий от известных нам письменных вариантов. В настоящее время можно считать доказанным, что для изучения первоначального буддизма (и буддийской литературы в том числе) необходимо использовать не только палийский канон тхеравады, но и памятники, связанные с так называемым северным буддизмом.

Из неканонических текстов следует отметить «Милинда-паньху» («Вопросы Милинды») —текст, построенный в форме диалогов между буддийским монахом Нагасеной и [295] царем греков Милиндой (т.е. Менандром). Блестящие ответы Нагасены на все вопросы царя в конце концов убеждают Милинду в мудрости буддийского учения. Памятник был составлен примерно в I в. до н.э. на санскрите в Северной Индии, но известен лишь в переводе на пали, выполненном в I в. н.э. на Цейлоне. Он представляет интерес не только как выдающееся произведение буддийской философской литературы и свидетельство взаимосвязи индийской и эллинской культур, но и как источник по социальной и отчасти политической истории.

В первые века новой эры в Северной Индии был составлен целый ряд санскритских памятников, принадлежавших разным школам северного буддизма. Многие из них дошли фрагментарно или известны лишь в китайских и тибетских переводах. Эти тексты важны как с точки зрения истории буддизма (в частности, развития махаяны), так и потому, что содержат ряд преданий о первоначальной истории буддизма, отсутствующих в палийском каноне. Особо надо упомянуть памятники буддийской поэтической агиографии — поэму Ашвагхоши «Жизнь Будды» (I—II вв.), целиком дошедшую лишь в китайском и тибетском переводах, и «Лалитавистару», также содержащую жизнеописание Будды.

К началу новой эры относятся также сборники буддийских легенд — авадан, отчасти сходных с джатаками («Дивьявадана», «Аваданашатака»), Особый интерес представляет часть «Дивьяваданы», посвященная легендам об Ашоке («Ашокавадана»), и хотя многие из легенд имеют явно фольклорный характер, в них могут содержаться исторически достоверные предания. Информация средневековых авторов и комментаторов (Кшемендры, например) нередко восходит именно к сборникам авадан. Махаянистская «Манджушримулакальпа» является как бы хроникой индийских династий VII в. до н.э. — VIII в. н.э., и высказываются предположения о том, что при ее составлении помимо легенд могли быть использованы и документальные материалы.

Буддийские монастыри с их преемственностью поколений учителей имели благоприятные возможности для сохранения и передачи исторического предания. Также и в палийской литературе Цейлона следует прежде всего отметить стихотворные буддийские хроники. Самая ранняя из них — Дипавамса («Островная») — относится к рубежу IV—V вв. Наиболее богатую информацию содержит Махавамса («Великая»), датируемая V—VI веками. Она служила [296] в известной мере образцом для более поздних хроник — Махабодхивамсы, повествующей о перенесении ветки священного дерева бодхи из Индии на Ланку во II в. до н.э., Даттхавамсы, представляющей историю важной буддийской реликвии — зуба Будды и т.д. Традиция составления хроник не прерывалась до нового времени. Чулавамса, например, доводит изложение до XVIII в. Как все ранние исторические повествования, хроники представляют соединение истории с мифом. Изложение хроник неравномерно, отдельные части их составлялись не одновременно и на основе разных источников. Махавамса охватывает историю Индии от Бимбисары (конец VI в. до н.э.) до Ашоки, а историю Ланки — от Виджаи (V в. до н.э.) до Махасены (IV в.). Они сообщают хронологическую канву индийской истории, несколько отличную от пуранической. Сведения цейлонских хроник об истории Индии восходят в конечном счете к индийской легендарной традиции, но дополненной собственно цейлонскими легендами о Будде. Кроме того, все повествование проникнуто идеей об избранничестве Ланки как Острова дхармы. В центре внимания составителей находятся акты покровительства царей буддийской сангхе, дарения монастырям, устройство религиозных празднеств и строительство. Большое место уделяется и внутренней истории буддийской общины — спорам между представителями различных течений и школ, соперничеству крупных монастырей.

Непосредственными источниками палийских хроник помимо устной традиции послужили «книги заслуг» (пунняпоттхака), т.е. записи о благочестивых деяниях, хранившиеся в царском дворце и знатных семьях, и не дошедшие до нашего времени более ранние палийские («Аттхакатха Махавамса») и, может быть, сингальские хроники. Те же источники, частично независимо от «Махавамсы», были, по-видимому, использованы в позднейших средневековых хрониках и комментариях к ним, как палийских («Махавамса тика» VIII—IX вв., «Махабодхивамса» и др.), так и сингальсках («Пуджавалия», «Никаясанграха»). В некоторых деталях они дополняют изложение «Махавамсы» и «Дипавамсы».

К IV—V вв. относится и огромная комментаторская работа над текстом канона. Важнейшие комментарии связываются с именем жившего на Цейлоне в это время выдающегося буддийского ученого Буддхагхоши. Комментарии представляют значительный интерес не только потому, что позволяют интерпретировать трудные места текста, но и [297] потому, что содержат предания и легенды, восходящие к утерянной письменной литературе или к устной традиции. Обилием рассказов и легенд выделяется комментарий Буддхагхоши к «Дхаммападе», а его предисловие к «Самантапасадике» (комментарию к «Виная-питаке») об истории буддизма по содержанию близко к хроникам.

Большое значение могут иметь и источники, связанные с джайнизмом, но они значительно хуже изучены, чем буддийские. Джайнский канон секты шветамбаров, называемый «Сиддханта» или «Агама», окончательно был составлен поздно, лишь в начале VI в., на соборе в Валабхи. Он записан на одном из среднеиндийских диалектов — ардхамагадхи. Джайнская традиция возводит значительную его часть ко времени самого основателя религии Махавиры, и, возможно, некоторые канонические тексты относятся по крайней мере к маурийской эпохе. В состав канона входит около 50 различных произведений. Анги, составляющие важнейшую часть его, содержат в основном правила поведения джайнских монахов и мирян, изложение основ веры и полемику с брахманизмом, легенды о Махавире и других учителях. Второстепенные части канона (упанги) представляют собой трактаты по разным областям знания (зодчество и музыка, математика и астрономия и т.д.). В джайнский канон входит значительное количество литературных произведений повествовательного характера, как прозаических, так и стихотворных. Некоторые из них являются пересказом известных сюжетов, другие вполне оригинальны. Джайнская литература, как правило, более назидательна и аллегорична, чем буддийская. Джайнские исторические предания ценны в первую очередь для установления истории самого джайнизма. Описания взаимоотношений джайнской общины с различными правителями древнеиндийских государств содержат иногда уникальные сведения о политической и религиозной истории Индии. Особенно интересны сведения джайнских текстов о древнеиндийских немонархических объединениях (республиках), их истории и внутренней структуре.

Заслуживают внимания генеалогические и хронологические перечни, содержащиеся в джайнских сочинениях. Наставления о поведении монахов позволяют представить структуру джайнской общины. Поскольку значительная часть предписаний регулирует взаимоотношения монахов, собирающих милостыню, с домохозяевами, затрагивается и повседневная жизнь мирян, преимущественно деревенских жителей. Джайнские тексты, как и буддийские, с [298] которыми их приходится постоянно сравнивать, позволяют внести существенные коррективы в ту картину социальных отношений, которая вырисовывается на основе источников брахманско-индуистского круга.

Известна значительная неканоническая джайнская литература средневековья на пракритах и гибридном санскрите. Интерес могут представлять жития джайнских патриархов, выдающихся монахов и мирян, в частности «Стхавираваличарита», а так же «Паришиштапарван» Хемачандры XII в., доносящие иногда отголоски древней исторической традиции.

§ 5. Лирика, драма, проза поздней древности и средневековья

В начале новой эры появляются первые литературные источники на южноиндийских языках. Это главным образом тамильская поэзия. Стихотворные антологии («Паттупатты», «Еттутохей») на древнетамильском языке были составлены не ранее середины I тысячелетия н.э., но сами вошедшие в них поэтические произведения могут датироваться первыми веками новой эры — временем, когда под покровительством царей Пандья процветало поэтическое общество так называемой третьей санги (I—III вв.). Основой классической тамильской поэзии являлось устно-песенное творчество, истоки которого могут восходить к глубокой древности. Первой половиной I тысячелетия может датироваться и сборник афоризмов «Курал» Тируваллувара,часто обнаруживающий сходство с индийскими шастрами о дхарме, артхе и каме. К середине I тысячелетия относится грамматический трактат «Толькаппиям» и поэма «Шилаппадикарам» («Повесть о браслете»). Памятники тамильской литературы содержат описание земель могущественных царей, городов, обрядов, семейного быта и традиций. Они помогают понять мировоззрение древних тамилов и дают богатую информацию об их культах и религии. Однако описания эти обычно традиционны и часто изобилуют гиперболами. Реалистические картины (например, изображение столкновений местных царей с яванами — очевидно, римскими купцами) переплетаются с мифологическими образами. Памятники средневековой тамильской литературы, например пураны XII—XVI вв., содержат изложение преданий о древности.

В качестве исторических источников можно использовать такие произведения древнеиндийской литературы, как [299] драмы, поэзия на санскрите и пракритах, сборники басен и новелл.

Среди драм гуптского и послегуптского периодов особо следует упомянуть о драме Вишакхадатты «Мудраракшаса» (VI в.), повествующей о воцарении Чандрагупты Маурья и хитроумных политических интригах его советника Чанакьи. Драма основана на исторических преданиях (так называемой «Чанакья-Чандрагупта-катха») и часто используется в качестве источника по истории ранних Маурьев. Яркие картины городского быта содержит драма Шудраки «Глиняная повозка» (IV в.). Нередко и на основе драм крупнейшего из индийских писателей Калидасы (V в.) делались попытки восстановить картину истории Индии гуптской эпохи. При работе с подобными источниками необходимо постоянно учитывать специфику жанра и каноны драматургии и театрального искусства, изложенные в специальном трактате «Бхаратия Натьяшастра» (который и сам по себе является интересным историческим источником).

В первые века новой эры существовала, по-видимому, обширная повествовательная литература как на санскрите, так и на пракритах. Многие произведения ее не сохранились или дошли до нас в позднейших версиях и пересказах. Средневековые авторы Сомадева и Кшемендра, например, создавали свои поэтические сказания на основе обширного пракритского прозаического сочинения «Великий сказ» Гунадхьи (III—IV вв.), содержавшего не только богатый бытовой материал, но и множество исторических легенд. Сборник басен и новелл «Панчатантра» сложился в своей первоначальной форме («Тантракхьяика») примерно в то же время, но дошедшие до нас варианты датируются XII и даже XVII веками. «Панчатантра», как и другие сочинения этого жанра, состоит из прозаического текста со стихотворными вставками, обычно резюмирующими или вводящими рассказ. Сопоставление версий показывает, что особенно большие изменения со временем появляются в стихотворной части в результате заимствования из других источников, как устных, так и письменных. Фольклорные в основе своей произведения, вошедшие в состав сборника, помогают несколько сгладить односторонность информации религиозной литературы дхармашастр о семейном и общественном укладе Древней Индии. В то же время необходимо учитывать как чрезвычайную многослойность подобных сочинений (не только в хронологическом плане), так и то, что отражение действительности в них носит весьма специфический характер. [300]

В качестве источников по древности могут быть использованы средневековые поэтические хроники или исторические поэмы подобно кашмирской «Раджатарангини» Кальханы (XII в.) и «Гаудавахо» Вакпати, словари синонимов (в особенности «Амаракоша», составленная Амарасимхой в V—VI вв.), философские трактаты и комментарии к ним (главным образом сочинения мимансаков, например «Мимансасутра» Джаймини IV—V вв,), сочинения по эротике («Камасутра» III—IV вв.), медицине и астрономии.

Глава XXI
Памятники материальной культуры и данные эпиграфики (середина I тысячелетия до н.э. — середина I тысячелетия н.э.), иноземные источники

§ 1. Археологические источники (вторая половина I тысячелетия до н.э.)

В середине I тысячелетия до н.э. происходит некоторая унификация материальной культуры в долине Ганга. Распространяется железная индустрия. Для археологических комплексов этого времени характерна так называемая северная чернолощеная керамика. Укрепленные поселения городского типа появились уже в конце ведийского периода, а к середине I тысячелетия до н.э. относится основание важнейших городских центров Древней Индии. Особо надо отметить крупнейшие в Индии крепостные сооружения и остатки буддийских монастырей в Каушамби (столице государства Ватса в VI—V вв. до н.э.), цитадель и стены древней столицы Магадхи Раджагрихи, раскопки в Рупаре и Уджаяни (экспедиции Дж.Р. Шармы, Б.Б. Лала и др.). Раскопки индийских городов дают сравнительно мало информации, очевидно, прежде всего потому, что основным строительным материалом почти до рубежа новой эры оставалось дерево. Однако в некоторых случаях остатки деревянных строений сохранились (Шишупалгарх в Ориссе, дворец Ашоки в маурийской столице Паталипутре). Лучше сохранились и изучены города северо-запада (например, Таксила), возникшие и развивавшиеся при известном влиянии ахеменидского Ирана, подчинившего эти территории в конце VI в. до н.э. Раскопки Дж. Маршалла в Таксиле (1913—1934) всесторонне показывают историю города на [301] протяжении нескольких веков (градостроительство, хозяйство, быт, религию и культуру), они имеют первостепенное значение для изучения проблемы эллинистического) влияния в Индии.

Монументальные каменные сооружения в Индии датируются в основном маурийским и послемаурийским периодом. Это знаменитые колонны Ашоки, обширные буддийские комплексы в Бхархуте, Санчи, Бодхгае, пещерный храм в Карле. Они свидетельствуют о распространении буддизма, развитии искусств и ремесел. Скульптурные изображения на колоннах Ашоки по манере исполнения обнаруживают близость к официальному искусству Ахеменидов, а их содержание и символика выражают определенную религиозно-политическую доктрину. Многочисленные рельефы сооружений, окружающих ступы, в основном иллюстрируют сюжеты буддийских легенд. Они являются ценнейшим источником по истории формирования буддийской литературы. Многие изображения наглядно показывают повседневную жизнь города, деревни, дворца. Важные сведения можно получить анализируя памятники изобразительного искусства как источник для изучения индийской мифологии и народных верований.

§ 2. Нумизматические источники второй половины I тысячелетия до н.э.

В середине I тысячелетия до н.э. в Индии появились монеты. В VI—V вв. до н.э. они представляли собой медные бруски, в IV—III вв. до н.э. распространились так называемые клейменые монеты — кусочки серебра (реже меди) разного веса, формы и размера с символами, толкование которых до сих пор вызывает споры. Крупнейшие клады клейменых монет найдены в Эране (около 3 тыс. монет) и в Амаравати (около 8 тыс. монет). Появление и распространение монеты является свидетельством развитого товарного обращения. Благодаря строгой классификации находки их нередко позволяют датировать целые археологические комплексы. Появление изображений и легенд на монетах, по-видимому, связано с эллинистическим влиянием. Первостепенное значение имеют монеты для восстановления политической истории индо-греческих и индоскифских государств (последовательность царствований, примерные границы государств, титулатура правителей и т.д.). Легенды монет помогают датировать другие эпиграфические источники.[302]

§ 3. Эпиграфические источники второй половины I тысячелетия до н.э.

Письменность в Индии распространяется с середины 1 тысячелетия до н.э. Около VI в. до н.э. был разработан древнеиндийский алфавит брахми, однако древнейшие памятники индийской эпиграфики относятся лишь к маурийской эпохе. Наиболее обширными и важными из них являются надписи Ашоки (268—231 гг. до н.э.). К настоящему времени найдено более 150 надписей Ашоки, но многие из них являются лишь версиями одного и того же текста. Наличие нескольких параллельных версий позволяет восстанавливать лакуны в отдельных надписях. Текст надписей составляли в царской канцелярии в Паталипутре и затем рассылали по провинциям, где делались переводы на местные языки и наречия. Почти все надписи Ашоки сделаны на так называемых среднеиндийских языках (пракритах). На территории Северо-Западной Индии и Афганистана найдено несколько надписей на арамейском и греческом языках (в том числе арамейско-греческая и индо-арамейская билингвы из района Кандагара). Шрифт подавляющего большинства надписей — древняя разновидность письма брахми, несколько надписей из Северо-Западной Индии (из Шахбазгархи и Мансехра) выполнены шрифтом кхароштхи, греческие и арамейские надписи — соответственно греческим и арамейским письмом.

Надписи Ашоки принято классифицировать по трем основным группам. К первой принадлежат наскальные эдикты: четырнадцать больших наскальных эдиктов, малые наскальные эдикты, два особых эдикта из Калинги (в версиях из Дхаули и Джаугады), а также эдикт из Байрата, высеченный на каменной плите. Следующую группу составляют надписи на колоннах: семь колонных эдиктов, надписи из Лумбини и Нигалисагара и так называемый эдикт о расколе. Последняя группа представлена тремя надписями из Барабара о дарении пещер общинам адживиков. Многие эдикты датированы годом со времени коронации «царя Пиядаси, любимого богами» (т.е. Ашоки), датировка остальных с большей или меньшей степенью точности устанавливается путем их сопоставительного анализа. Все большие наскальные эдикты, оба особых калингских и две пещерные надписи были составлены на двенадцатом-тринадцатом году после коронации. Малые наскальные эдикты, по-видимому, были созданы несколькими годами ранее. Двадцатым годом датируется надпись из Лумбини, и [303] вероятно, также надпись из Нигалисагара. Третья пещерная надпись сделана годом раньше. Большие колонные эдикты датированы двадцать шестым и двадцать седьмым годами после коронации. Можно предполагать, что к последнему периоду царствования Ашоки относятся также Байратский эдикт, «эдикт о расколе» и так называемый эдикт царицы.

Принятая характеристика надписей Ашоки как «эдиктов» не вполне отвечает их содержанию. Большая часть их посвящена религиозным и моральным увещеваниям. Надписи Ашоки созданы с целью распространения дхармы (религиозных и нравственных правил) и для того, чтобы засвидетельствовать перед подданными и во веки веков приверженность царя принципам дхармы. Надписи, таким образом, являются прежде всего текстами религиозного характера. Часто они обращены к главам провинций и местным чиновникам, которые должны были сами выполнять изложенные в них предписания дхармы и регулярно зачитывать их при стечении народа.

Значение надписей Ашоки как исторического источника чрезвычайно велико. Места находки надписей позволяют установить примерные границы державы Ашоки, исследование надписей с лингвистической точки зрения и племенных названий, упоминаемых в эдиктах, дает возможность судить о локализации отдельных племен, распространении языков и диалектов. Таким образом, надписи Ашоки способствуют определению основ не только индийской хронологии, но также исторической географии. В нескольких надписях (прежде всего в 13 и 2 больших наскальных эдиктах) речь идет о миссиях, направленных в соседние страны с целью распространения дхармы. Перечисляются правители столь отдаленных эллинистических государств, как Эпир и Кирена, что свидетельствует о широте международных связей Индии. Ряд эдиктов содержит рассказ о завоевании Ашокой государства Калинга на восьмом году после коронации. Большое место занимают описание деятельности царя по управлению государством и наставления отдельным чиновникам. Это позволяет представить административную структуру как державы в целом, так и отдельных провинций. В надписях содержится материал об отправлении правосудия, строительстве дорог, налоговой системе (надпись из Лумбини). Большое значение имеют надписи Ашоки как источник по истории буддизма. Ряд их свидетельствует о поклонении царя буддийским святыням (освобождение от налогов деревни Лумбини, где родился Будда, обновление ступы будды Конакамани в Нигалисагара) и взаимоотношении [304] его с сангхой. Специальный эдикт, известный в нескольких версиях (из Сарнатха, Санчи, Каушамби), призван воспрепятствовать расколу сангхи. В Байратском эдикте перечисляются рекомендуемые буддийские тексты.

Несмотря на огромную научную литературу, посвященную надписям Ашоки, не все термины их удается убедительно истолковать. В ряде случаев могли быть и прямые ошибки или искажения по вине местных переводчиков или резчиков (о чем упоминается уже самим Ашокой в 14 наскальном эдикте). Эдикты Ашоки принадлежат к официальным царским надписям и разделяют все особенности этого вида источников. Кроме того, как уже было сказано, внешняя и внутренняя политика, юридическая, строительная и прочая деятельность царя освещаются в них лишь с точки зрения религиозной значимости. Однако именно надписи Ашоки позволяют представить маурийский период индийской истории по синхронным, документальным источникам. Сопоставление с надписями Ашоки является важным методом исследования трудно датируемых литературных памятников.

Маурийским периодом датируются три надписи внука Ашоки Дашаратхи (около 220 г. до н.э.) о дарении пещер адживикам. Надпись на каменной плите из Махастхана и надпись на бронзе из Сонхгаура рассказывают об устройстве зернохранилищ для помощи голодающим во время стихийных бедствий. По палеографическим данным они также датируются III веком до н.э.

Эпиграфический материал послемаурийской эпохи (II—I вв. до н.э.) довольно немногочислен. Главным образом это небольшие дарственные и посвятительные надписи, подписи к скульптурным изображениям (например, в Бхархуте), легенды на монетах. Из отдельных эпиграфических памятников следует упомянуть известную надпись конца II в. до н.э. из Беснагара (древняя Видиша). Она повествует о том, что колонна с изображением Гаруды была воздвигнута таксильцем Гелиодором, сыном Диона, вишнуитом (бхагаватом), греческим посланником, прибывшим от царя Антиалкида ко двору царя Бхагабхадры на 14-м году правления последнего. Надпись важна не только содержащимся в ней сообщением о дипломатических связях двух государств, но главным образом как свидетельство проникновения индийских культов в греческую среду. Надпись является и одним из древнейших памятников по истории вишнуизма. [305]

Из эпиграфических находок с территории Декана следует упомянуть несколько надписей Сатаваханов I в. до н.э. и большую надпись царя Калинги Кхаравелы. Последняя была высечена в Хатхигумпхе (в районе Бхубанешвара), по палеографическим признакам она датируется I веком до н.э. Надпись Кхаравелы, написанная в высоком поэтическом стиле, довольно подробно рассказывает о жизни царя: его детстве, успехах в изучении различных наук, посвящении в наследники престола и на двадцать пятом году жизни — о коронации. События царствования Кхаравелы излагаются по годам, речь идет о строительстве храмов и стен, создании прудов и парков, об устройстве празднеств и организации военных походов. Прославляются победы Кхаравелы над правителями Северной Индии и его благочестие по отношению к монахам и отшельникам. Изложение доводится до тринадцатого года правления и заканчивается обширным панегириком царю. Надпись Кхаравелы представляет большую ценность как обилием содержащихся в ней исторических сведений, так и в качестве раннего образца официальных панегириков, в значительном количестве дошедших до нас от следующей эпохи.

Почти все надписи рассматриваемого времени созданы на среднеиндийских языках, санскритская эпиграфика появляется лишь к концу I в. до н.э.

С конца III — начала II в. до н.э. появляются и эпиграфические памятники на Цейлоне. В основном это посвятительные надписи на древнесингальском языке, высеченные у входа в пещеру. Они очень кратки и сообщают обычно, кому посвящена пещера, а также имя дарителя (в редких случаях упоминается его положение или титул). Более пространны наскальные надписи о дарении буддийской сангхе искусственных каналов или водоемов.

§ 4. Археологические источники и памятники искусства первой половины I тысячелетия н.э.

В первые века новой эры на территории Северо-Западной Индии, Афганистана, Восточного Ирана и юга Средней Азин располагалась Кушанская держава — одно из крупнейших и наименее изученных государств древности. Письменные источники по истории Кушан весьма скудны, и основной материал предоставляет исследователю археология. Между тем раскопана эта территория еще слабо и весьма неравномерно. Ее археологическое изучение началось в основном лишь в 20–30-е годы усилиями Археологической [306] службы Индии и Французской археологической миссии в Афганистане. Исследованием кушанской культуры занимались также археологи Италии, Франции, Германии. В последние десятилетия сложились самостоятельные археологические школы в странах региона (Индия, Пакистан, Афганистан, Иран). Большое значение придается изучению кушанской проблемы в Советском Союзе.

Внимание большей части археологов до сих пор сосредоточивалось на памятниках искусства кушанской эпохи. Плохо известна политическая история Кушан, даже хронологическая канва ее устанавливается лишь в самых общих чертах и до сих пор не удается согласовать сведения различных источников для установления абсолютной хронологии Кушан, В частности, время расцвета державы при Канишке исследователи относят к различным датам в пределах I—III вв.

Археологический материал по истории Кушан довольно разнообразен. Это архитектурные сооружения, скульптура, терракота, керамика, живопись, ювелирные изделия, монеты и надписи. Антропологический материал позволяет делать выводы о сложной и запутанной этнической истории Центральной Азии на рубеже и в начале новой эры. Для кушанского периода характерно бурное развитие городов и городских ремесел, широкая внешняя торговля, взаимодействие самых разных художественных и культурных традиций.

Из крупных городских центров кушанского времени следует особо отметить такие, как Пурушапура (Пешавар) и Таксила (городище Сирсукх), Пушкалавати (Чарсада) и Матхура, Капиша (Беграм) и Бактры (Балх). В Пешаваре, где, согласно традиции, находилась столица Кушан, раскопано буддийское святилище и ступа. О системе фортификации свидетельствуют остатки крепостных стен кушанского городища Таксилы. В окрестностях Таксилы раскопками вскрыт буддийский монастырь. Династийное святилище кушанских царей находилось в Матхуре. Здесь найдены замечательные образцы дворцовой скульптуры, в частности знаменитая статуя Канишки. Из района Матхуры происходят и многочисленные памятники буддийской скульптуры.

Французская экспедиция Д. Шлюмберже в 50–60-е годы исследовала династийное святилище Кушан в Сурх-Котале, в Северном Афганистане (по дороге из Кабула в Мазари-Шариф). Сурх-Котал представляет собой значительный архитектурный ансамбль. Центром его служил большой храм, расположенный на вершине холма и окруженный стенами с [307] башнями. Склон холма расчленен уступами, представляя парадную лестницу для религиозных церемоний. В находящемся неподалеку малом храме сохранился алтарь огня. Скульптурная галерея обожествленных кушанских царей весьма сходна с изображением Канишки из Матхуры. Фрагменты архитектурного убранства показывают значительное эллинистическое влияние. Знаменитая надпись из Сурх-Котала свидетельствует о работах в святилище в правление Канишки и Хувишки.

Центром области Паропамисад являлась древняя Капиша. Мощная городская стена из сырцового кирпича окружала прямоугольное пространство площадью около 25 га. Крепость была обведена двумя параллельными рвами. Город кушанского времени имел регулярную планировку. Огромный интерес представляют произведения искусства, найденные во дворце. Чернолаковые коробочки из Китая, стеклянные изделия из восточных провинций Римской империи свидетельствуют о широких внешних связях Кушан. Мелкая пластика с изображением сцен из античной мифологии показывает значительное влияние эллинистического искусства. Особенно важна большая коллекция резной слоновой кости, служившей для украшения шкатулок и мебели. Стиль изображений на кости сходен с памятниками матхурской школы. Содержание также совершенно индийское: сцены придворной жизни, танцовщицы, мифологические существа — якши и макары, архитектурные детали. Коллекция резной кости из Беграма дает уникальную возможность судить об искусстве индийских мастеров, поскольку в самой Индии по климатическим условиям подобные памятники не сохранились.

В Шотараке возле Беграма раскопан буддийский монастырь, включающий четыре молельни и большую ступу. Здесь также найдены горельефы с изображениями на сюжеты буддийских легенд — авадан и статуи из шифера в гандхарском стиле.

Важное значение имеют раскопки в Хадде, в 8 км от Джелалабада. Расположенный здесь буддийский монастырь представляет собой прямоугольный двор, окруженный по периметру монашескими кельями. Сохранились остатки многочисленных ступ, украшенных фигурками амуров и атлантов. Встречаются типично гандхарские изображения варваров, воинов, монахов и аскетов и т.д. Найдены остатки живописи. Скульптуры будд и бодисатв из Хадды являются яркими образцами греко-буддийского искусства. [308]

Между Джелалабадом и Бактрами находится знаменитый пещерный монастырь в Бамиане, основанный, по традиции, Канишкой. Сохранившиеся помещения с остатками фресок и многометровые статуи Будды относятся к III—V вв.

Сенсационные результаты принесла советско-афганская экспедиция под руководством В.И. Сарианиди в 1978 г. В Тилля-тепе возле города Шибаргана в Северном Афганистане были найдены шесть богатейших царских погребений, относящихся, по-видимому, к периоду возникновения Кушанской державы. В могильниках обнаружены тысячи ювелирных изделий. Большая часть их выполнена в эллинистических традициях, некоторые обнаруживают сходство с памятниками так называемого скифского золота. Привозные вещи и монеты демонстрируют связи с Римом, Индией и Китаем примерно в I в. н.э.

Интересные памятники кушанского времени найдены на территории советской Средней Азии, такие, как Халчаян, Дальверзин-тепе, Кара-тепе и др. В Халчаяне в Южном Узбекистане раскопан дворец местного правителя. В парадных помещениях дворца располагались глиняные раскрашенные скульптуры, изображавшие, возможно, лиц царского рода. Одежда и головные уборы напоминают матхурскую скульптуру кушанских царей. Декоративное убранство дворца включает фриз с музыкантами, вакханками и сатирами, а также сценами с всадниками, стреляющими из лука. Скульптура Халчаяна представляет яркий образец бактрийского дворцового стиля. Раскопанный неподалеку Дальверзин-тепе — укрепленный город первых веков н.э. Здесь вскрыты жилые кварталы ремесленников и административные здания, буддийский храм со ступой и многочисленными фрагментами глиняной скульптуры. В Дальверзин-тепе найдены привозные ювелирные украшения, золотые предметы с надписями индийским шрифтом кхароштхи, изделия из слоновой кости.

В Кара-тепе в районе Термеза обнаружен буддийский пещерный монастырь. В комплексе монастырских сооружений можно назвать храм, окруженный коридором, кельи монахов, ступу. Сохранились фрагменты росписей и рельефов. Особенно важны находки предметов с надписями индийским и бактрийским шрифтом.

Распространение буддизма и индийской культуры в Средней Азии может быть прослежено также по таким памятникам, как святилище в Айртаме (знаменитый фриз I—II вв. и найденная недавно бактрийская надпись [309] Хувитки), храм и ступа в Фаяз-тепе, скульптура из Топрак-кала (Хорезм, IV в.). Индийские сюжеты в искусстве Средней Азии раннего средневековья (Пенджикент, Варахша и др.) являются свидетельством активных связей Средней Азии с Индией, укрепившихся именно в кушанскую эпоху.

Из памятников искусства на территории Индии, не связанных с Кушанами, следует упомянуть рельефы Амаравати, Гуптскую скульптуру (как буддийскую, так и индуистскую). Ценным историческим источником являются настенные росписи в пещерах Аджанты. Они могут быть довольно точно датированы. Древнейшие фрагменты относятся примерно к I в. до н.э. и могут быть сопоставлены с рельефами ступы в Санчи. Самые поздние росписи были созданы в VII или VIII в. Основная часть живописи датируется гуптской эпохой. Росписи покрывали стены и потолки храмовых помещений (чайтья) и залов для собрания монахов (вихара). Основными сюжетами их являются эпизоды буддийских легенд. Иллюстрируя легенды, росписи Аджанты широко показывают быт горожан, придворной знати и царей. Изображения позволяют представить внешний вид городских улиц, садов, внутренность дворца, предметы быта, реконструировать несохранившуюся городскую архитектуру. Плодотворными могут быть сопоставления изображений с данными литературных источников (в особенности если учесть довольно надежную датировку живописи Аджанты). Живопись Аджанты наглядно демонстрирует эволюцию религиозных представлений (развитие идей махаяны, культа бодхисаттв, обожествление Будды).

От первых веков новой эры дошло значительное количество памятников архитектуры и каменной скульптуры на Шри Ланке. Архитектура представлена главным образом ступами и буддийскими храмами, скульптура — статуями Будды. В хрониках часто упоминаются статуи Будды, но вызывает затруднение их отождествление с сохранившимися памятниками. Удается обнаружить связь цейлонской иконографии и стиля изображений Будды с индийскими школами — Гандхарой, Матхурой, Амаравати. Изображались и светские персонажи, прежде всего лица царской фамилии. Наиболее замечательным образцом древней живописи Шри Ланки являются фрески Сигирии (V в.), на которых изображены, по-видимому, знатные дамы и служанки. [310]

§ 5. Нумизматические источники первой половины I тысячелетия н.э.

Для изучения истории Индии и Центральной Азии на рубеже и в начале новой эры первостепенное значение имеет нумизматика. Политическая история этого времени, последовательность правлений индо-сакских, индо-парфянских и кушанских царей восстанавливается главным образом благодаря монетам. Не меньшее значение имеют нумизматические данные и для решения проблем истории Центральной и Восточной Индии, государства Сатаваханов и др. Монеты первого известного кушанского царя Герая чеканились в подражание последним греко-бактрийским царям. Прослеживается возвышение Кушан при Куджуле Кадфизе. Выпущенные им монеты часто встречаются в Гандхаре (только в Таксиле найдено около 2,5 тыс.) Наименование правителя — ябгу — сменяется титулом «царя царей». Распространение власти царя на индийские земли отражается в появлении на монетах надписи «Великий спаситель» не только греческим шрифтом, но и индийским — кхароштхи. При Виме Кадфизе была проведена денежная реформа. Основой монетной системы Кушан стала золотая монета, выпущенная в подражание ауреусу Августа. Это может свидетельствовать как об экономическом положении государства, так и о его внешних связях. Подтверждением активной торговли с Римской империей являются находки кладов римских монет на территории Кушанского царства.

На реверсе монет Вимы Кадфиза изображался обычно индийский бог Шива со священным быком Нанди. Это может свидетельствовать о религиозной политике царя. Чрезвычайно разнообразен реверс монет Канишки и Хувишки, встречается около 30 изображений — целая галерея богов различных религий. Наиболее часто помещались на монетах зороастрийские божества — Митра и Анахита, эллинистические — Гелиос, Гефест, иногда Серапис, индийские, в том числе Будда. На монетах последнего Великого Кушана Васудевы вновь наряду с изображением местных иранских божеств Ардохшо и Наны важное место занимает индийский Шива.

Надписи на кушанских монетах чаще всего двуязычные— греческая и кхароштхи, а при Канишке — бактрийские надписи. Монеты не имеют датировок, и вследствие этого возникают сложности и в определении последовательности правлений, и в установлении абсолютной хронологии. [311] Приходится учитывать и возможность того, что несколько кушанских царей носили одно и то же имя.

География монетных находок свидетельствует о направлении, характере и степени развития торговых связей. Могут они быть полезны и при определении границ государства. Характерно, например, обилие кладов кушанских монет в центральной части долины Ганга, входившей в состав державы, и появление имитаций кушанских монет в Бихаре, по-видимому, поддерживавшем связи с Кушанами. Изображения на монетах дают представление о кушанском изобразительном искусстве. Нередко они повторяют монументальные статуи. О характере царской власти свидетельствует стиль изображения царя и наличие нимба вокруг его головы.

Кушано-сасанидские монеты Пероза, выполненные в подражание чекану Васудевы, но с легендой на среднеперсидском языке, помогают восстановить политическую историю и хронологию конца Кушанской державы.

§ 6. Эпиграфические источники первой половины I тысячелетия н.э.

В первые века новой эры неуклонно увеличивается число эпиграфических памятников. Возрастает и значение этого вида источников для восстановления древнеиндийской истории. Наряду с государственными появляется значительное число частных надписей. В большинстве своем это тоже записи о пожертвованиях храмам или монастырям. Надписи такого рода обычно очень кратки и содержат лишь упоминания имени дарителя, самого дара и того, кому приносится дар. Иногда упоминается также, при каком правителе произошло дарение, и эти имена царей и даты правления имеют первостепенное значение для установления политической истории и хронологии. С точки зрения социально-экономической истории особый интерес представляют надписи о дарениях деревень брахманам, а также пещерные тексты II в. из Насика и Карле о пожертвованиях, оказанных общине буддийских монахов Ушабхадаттой, зятем шакского кшатрапа Нахапаны. Некоторые надписи сообщают о передаче денежных сумм ремесленным или торговым корпорациям, с тем чтобы проценты с них шли на нужды буддийской общины. Общине может быть преподнесено также поле, купленное прежде у другого лица, причем в этом случае указываются цена и размеры поля. Подобного рода эпиграфические тексты частично компенсируют отсутствие в [312] Индии образцов собственно деловой документации. В большой наскальной надписи царя Рудрадамана I из Джунагадха середины II в. рассказывается об ирригационных работах, проведенных этим царем, и в связи с этим дается исторический обзор о создании водоема во времена Чандрагупты Маурья и проведении ирригационного канала по указанию Ашоки Яванараджей Тушаспой.

Кушанская эпиграфика представлена надписями на статуях, рельефах, реликвариях и резных геммах-печатях, наконец, легендами монет. Большая часть надписей — посвятительные или дарственные. Почти все они крайне лаконичны. Встречаются надписи греческие, индийские —шрифтами кхароштхи и брахми, бактрийские. Из числа последних важнейшей является большая надпись (25 строк) из Сурх-Котала, повествующая о ремонте храма при Хувишке. Сама смена языка или шрифта дает ценную информацию о культурных влияниях или ориентации правителей на те или иные области и народности. Лингвистические данные, в частности ономастика надписей, имеют важное значение для решения сложной проблемы этнической принадлежности Кушан. Упоминаемые в эпиграфике титулы позволяют судить о политической и административной структуре государства. Надписи свидетельствуют о религиозной политике Кушан, о покровительстве буддизму (строительство святилищ и монастырей, дарения, заказы на возведение статуй Будды и т.д.). Распространенные культы отражаются в упоминаниях отдельных божеств. Находки надписей иногда помогают судить о границах государства. Например, ряд надписей из Каушамби, датированных по эре Канишки, свидетельствует о том, что данный город входил в состав Кушанского царства. Большое количество надписей из Матхуры подтверждает сведения о значении этого города в кушанский период. Царская титулатура указывает как на внутреннюю структуру государства, так и на его состояние при том или ином правителе. Надписи с упоминанием имени царя или с датировкой по эре Канишки позволяют дать хотя бы относительную датировку архитектурных сооружений и памятников искусства.

Важное значение имеют надписи и фрагменты буддийских рукописей из Центральной Азии на санскрите, пракритах, бактрийском, согдийском, уйгурском языках (в том числе найденные на территории советской Средней Азии). Будучи остатками древнейших списков, они бывают полезны для решения текстологических проблем буддийской литературы. Само наличие подобных текстов демонстрирует [313] распространение буддизма и индийского культурного влияния в этом районе, иногда фрагменты рукописей позволяют судить об истории отдельных школ и сект. Несмотря на отрывочность и лаконичность, эти источники дают возможность проверить сведения, передаваемые позднейшей буддийской традицией.

С III—IV вв. в Индии появляются дарственные грамоты на землю, обычно выполненные на медных пластинках. В качестве дара может выступать отдельный участок, деревня или несколько деревень. Во вступлении занимающем нередко основную часть грамоты, в витиеватом поэтическом стиле (кавья) перечисляется царская генеалогия (иногда мифическая). Грамоты содержат обращения к местным правителям, чиновникам и представителям общин и перечень прав нового землевладельца. Они являются важным источником не только по социально-экономической истории, но и по изучению политической структуры государства. Официальные надписи Гуптов, как, например, знаменитая Аллахабадская надпись Самудрагупты IV — пышный стихотворный панегирик, составленный сановником Харишеной, — рассказывают о военных походах и иных деяниях царей. Имеющие надежные датировки надписи в стиле кавья чрезвычайно важны для установления хронологии произведений индийской литературы.

Цейлонская эпиграфика по характеру мало отличается от индийской. В основном это дарственные надписи, пещерные и наскальные. Появляются надписи также на литых таблицах и колоннах. Начиная с IV в. встречаются эпиграфические тексты о натуральных или денежных вкладах торговым корпорациям, с тем чтобы проценты шли на нужды буддийских монастырей или на устройство буддийских религиозных праздников. Большая часть надписей выполнена на сингальском языке, но есть и некоторое количество санскритских текстов. Шрифт их до IV в. похож на брахми времен Ашоки. Позже появляется собственно сингальский шрифт.

В первой половине I тысячелетия в Южной Индии появляются тамильские надписи шрифтом дравиди.

§ 7. Иноземные источники

В свете того, что уже сказано о специфике местных литературных источников, ясно, почему особое значение приобретают сочинения иноземцев об Индии, и прежде всего античных писателей: эти источники имеют достаточно твердую [314] датировку, описывают конкретную историческую действительность, обычно определенную местность Индии. Существенно и то, что индийское общество оценивается со стороны, глазами представителей иной культуры. Античные источники позволяют представить индийское общество и государство в их исторической реальности и могут иногда исправить сведения индийских литературных текстов.

Народы Средиземноморья вступили в более или менее регулярные контакты со странами Южной Азии после создания державы Ахеменидов и подчинения ряда областей Северо-Западной Индии Дарием I в конце VI в. до н.э. В надписях Дария появляются названия сатрапии Гандхары, а затем и Хинду, имена индийцев встречаются в вавилонских и эламских документах персидского времени. Для исследования района долины Индии Дарием была отправлена специальная экспедиция во главе с ионийским греком Скилаком из Карианды. По-видимому, в основном к «Периллу» Скилака восходит описание Индии в «Истории» Геродота. Геродот рассказывает о природе Индии и обычаях населяющих ее племен. Характерно, что известна ему только северо-западная часть Индии и восточной границей Индии для него служит великая пустыня (т.е. пустыня Тар).

Наиболее важным источником сведений об Индии в начале IV в. до н.э. являлось сочинение Ктесия «Описание Индии». Труд Ктесия дошел до нас лишь в отрывках у более поздних писателей (в основном византийского времени). Судя по этим фрагментам, описание Индии было посвящено главным образом чудесам (диковинным животным, баснословным народам и др.) и изобиловало фантастическими рассказами. Ктесий ссылается, впрочем, на бактрийцев и индийцев, бывших при дворе великого царя. У Ктесия уже вырабатывается определенная концепция Индии, в известной мере повлиявшая на ее восприятие последующими писателями.

Настоящее открытие Индии греками произошло во время похода Александра Македонского. Некоторые из спутников Александра создали описания похода и местностей, по которым проходила греко-македонская армия. События индийского похода нашли отражение в записках Птолемея, Аристобула, Онесикрита, Неарха. После распада державы Александра между государством его преемника диадоха Селевка Никатора и индийской державой Маурьев установились дипломатические связи. При дворе Чандрагупты Маурья и его сына Биндусары находились греческие посланники Vегасфен и Даимах, напиcавiие специальные сочинения [315] об Индии. Ни записки участников похода Александра, ни сочинения греческих посланников не сохранились. Однако писатели более позднего времени активно использовали эти труды, и в известной мере можно представить характер утерянных книг. Важнейшими трудами, содержащими обширный пересказ сведений об Индии, являются «Индика» Арриана, «География» Страбона, «Историческая библиотека» Диодора. Более мелкие и часто не содержащие ссылок отрывки сохранились у множества писателей (Плутарх, Элиан, Курций Руф, Солин, Плиний, Афиней, Климент Александрийский и многие другие).

Флавий Арриан был учеником Эпиктета. Его философские интересы, возможно, отразились и в сочинениях об Индии. «Описание Индии» («Индика») является продолжением основного труда Арриана «Поход Александра» и написано, видимо, после него, около 166—168 гг. «Индика» делится на две части: собственно описание Индии (главы 1-17) составляет первую часть, а вторая, большая часть посвящена морскому плаванию Неарха от Инда до Тигра и менее интересна с точки зрения индологии. Арриан сам называет свои источники. Описание индийского похода составлено им в основном по Птолемею и Аристобулу, а «Индика» — по Мегасфену и Неарху с использованием также географического труда Эратосфена (который, в свою очередь, пользовался Даимахом),

Сведения об Индии Страбона почерпнуты также из литературных источников, главным образом из Мегасфена и других авторов начала эллинистической эпохи (Неарх, Онесикрит, Аристобул), а кроме того, из труда Эратосфена.

В отличие от Страбона и Арриана, сопоставлявших источники и относившихся к ним критически, автор «Исторической библиотеки» Диодор Сицилийский (80—23 гг. до н.э.) был в основном компилятором. Ценность его труда зависит прежде всего от того, какие им были использованы источники. Сопоставление его описания Индии с текстами Арриана и Страбона показывает, что Диодор пользовался трудом Мегасфена. По-видимому, изложение Диодора близко следует построению «Индики» Мегасфена и является лишь ее сокращенной версией, эпитомой.

Из тех, кто описывал поход Александра, видимо, наиболее достоверными авторами были Птолемей и Неарх. Весьма интересны сведения Онесикрита, особенно о религии и философии брахманов. Но основным сочинением античности об Индии был труд Мегасфена. Посольство Мегасфена относится к 90-м годам III в, до н.э. До этого он был [316] послом у Сибиртия, сатрапа Арахосии, изучал труды историков Александра, в частности Онесикрита. Возможно сам немного знал индийский язык или имел квалифицированных переводчиков.

«Индика» состояла из четырех частей, посвященных: 1) географии, флоре и фауне, 2) описанию обычаев, городов и государственного строя, 3) общественному устройству и философам, 4) преданиям о древности Индии. Оценивая сведения Мегасфена, необходимо ясно различать то, о чем он пишет как очевидец, и то, что излагается им со слов туземных информаторов, главным образом брахманов. Соответственно «Индика» должна рассматриваться как изложение, с одной стороны, индийской действительности, с другой — индийских представлений об этой действительности. В некоторых случаях можно предполагать, что на изложении автора сказываются чисто греческие представления, поскольку «Индика» написана греком и для греческого читателя, но нет оснований говорить о сознательной идеализации Индии у Мегасфена. (Идеализирующие черты, впрочем, в некоторых случаях могут быть приданы тексту Мегасфена теми авторами, через посредство которых он дошел до нас.) Сведения Мегасфена, конечно, ограничиваются преимущественно тем, что он мог наблюдать по пути в Паталипутру и в самой столице, но то, о чем он свидетельствует как очевидец, заслуживает большого доверия. В ряде случаев правильно интерпретируемые фрагменты Мегасфена находят прямое подтверждение в индийских источниках и в целом его труд имеет первостепенное значение для восстановления политического и социального строя Индии маурийской эпохи.

Историки и географы конца республики и начала империи не случайно ограничились практически только источниками раннего эллинизма. После выделения в середине III в. до н.э. Парфянского и Греко-Бактрийского царств Средиземноморье имело слабые связи с Южной Азией и получало о ней мало информации. Некоторые довольно фрагментарные известия связаны в основном с историей Греко-Бактрийского царства. Положение в Центральной Азии вкратце описывает Страбон, основывавшийся на труде Аполлодора из Артемиты. Интересно, что Помпей Трог в своей «Истории», дошедшей до нас в сокращении Юстина, рассказывает не только о правлении греко-бактрийских царей и их походах в Индию, но также передает исторические предания об Индии, несомненно восходящие к индийскому оригиналу. Предание, сохранившееся у Плутарха, о похоронах [317] Менандра по буддийскому ритуалу, вероятно, также восходит к индийскому источнику.

Ко времени ранней империи относится расцвет морской торговли Рима с Индией через Александрию Египетскую. Страбон сообщает, что ежегодно 120 кораблей отплывали в Индию из гавани Миосгормоса. Античные авторы сообщают о ряде индийских посольств в Рим в первые века новой эры. О широкой торговле Индии со Средиземноморьем свидетельствуют находки римского стекла и монет в Южной Индии и на Цейлоне, керамики (подражание римской) в Тамлуке и других городах в устье Ганга, а также предметов индийского происхождения на территории Римской империи (например, знаменитая статуэтка из слоновой кости в Помпеях). В Юго-Восточной Индии, в Арикамеду, найдены остатки римской фактории I—II вв. В связи с этим в произведения римских авторов проникала новая значительная информация об Индии. Это в основном географическая информация, и дошла она до нас в составе научной литературы: «Естественная история» Плиния (23/24—79 г.), «География» Птолемея (90—168 гг.), «Перипл Эритрейского моря». Географический горизонт этих произведений простирается в области Южной и Восточной Индии, а также Цейлона. Они имеют огромное значение для определения исторической географии Индии и содержат существенные сведения об экономике разных областей, о городах и торговле Индии, а в некоторых случаях упоминается и политическая ситуация в том или ином регионе.

Наконец, в эпоху поздней античности и раннего средневековья Индия упоминается неоднократно, в основном у христианских авторов. Сведения об Индии у писателей этого времени чрезвычайно пестры. Они восходят частично к более древним сочинениям, от Ктесия до Мегасфена и Арриана, но в некоторой части отражают и непосредственные связи Римской империи и Византии с Индией (как «Христианская топография» монаха Космы Индикоплова середины VI в.). Сведения об Индии и Кушанах содержатся в таких сирийских текстах II—III вв., как апокрифические «Деяния святого Фомы», будто бы обратившего в христианство индопарфянского царя Гондофара, «Книга законов страны», сохранившиеся отрывки из сочинения Бар Дайсана о законах брахманов. Кое-какую информацию можно найти в «Жизни Аполлония Тианского» Флавия Филострата и в манихейских сочинениях. Для христианских авторов, писавших об Индии (Амвросий Медиоланский, Аврелий Августин, Климент Александрийский и многие другие), характерно преимущественное [318] внимание к религии, обычаям и нравам брахманов. Амвросию приписывалось специальное сочинение на эту тему, в значительной мере совпадающее с книгой Палладия «О нравах брахманов», сохранившейся в «Романе об Александре» Псевдо-Каллисфена. Полагают, что труд Палладия был создан в IV в. частично на основе литературных источников, частично по рассказам некоего фиванца, бывшего на Малабаре. У авторов поздней античности появляется интерес и к буддизму и буддийскому монашеству. Китайские хроники ханьского времени в нескольких словах обрисовывают этнополитическую ситуацию в Центральной Азии в последней трети II в. до н.э. «Хоуханьшу» рассказывает о пяти княжествах юэджей, включая Гуйшуан (Кушан). Удается отождествить упоминаемого в китайском тексте правителя с Куджулой Кадфизом, известным по нумизматическим данным. Сведения о Центральной Азии содержит и рассказ о походе Бань Чао на запад, однако неясно, с каким кушанским правителем столкнулись китайцы. Более тесные связи с Индией устанавливаются лишь с распространением в Китае буддизма, и основные китайские источники об Индии относятся к середине I тысячелетия. В начале V в. китайский паломник Фа Сянь совершил многолетнее путешествие по Индии и Цейлону в поисках рукописей и с целью посещения святых мест буддизма. Его сочинение называется «Заметки о буддийских странах». В 629—645 гг. состоялось путешествие по Индии Сюань Цзана, а в конце VII в. — И Цзина. Обширные записки китайских паломников (а также «Жизнеописание Сюань Цзана») содержат множество сведений по исторической географии и политической истории прежде всего современных им Индии и Цейлона. Осведомленность, наблюдательность, знание индийских языков и тщательность описания делают их источниками первостепенной важности. Сведения китайских паломников подтверждаются археологическими данными. Путешественники особенно подробно рассказывают о буддийских памятниках Индии и Цейлона, истории буддизма, состоянии монастырей и жизни монахов, учениях отдельных буддийских школ, о системе образования. Проявляли они большой интерес и к более мирским предметам.

Официальные сассанидские надписи (надпись Шапура I на «Каабе Зороастра» и др.) сообщают о покорении «Кушаншахра». Сведения о борьбе Сассанидов с кушанами содержатся у арабских (Табари) и армянских историков IV—VI вв. (Фавст Бузанд, Егише, Моисей Хоренский). Отрывочная информация о кушанах имеется в буддийской [319] исторической традиции (китайской, тибетской, цейлонской). В основном это предания о распространении буддизма и о покровительстве буддизму со стороны Канишки, который считался чакравартином — властителем огромной империи.

Наиболее важным произведением средневековья об Индии является сочинение хорезмийца Абурейхана Бируни (XI в.). Бируни отличается огромной осведомленностью и удивительной беспристрастностью изложения. Многое он описывает как очевидец, живший в Индии после походов Махмуда Газневи. Бируни изучал санскрит, читал индийские тексты и передавал их содержание в своем труде. Некоторые из использованных им сочинений в настоящее время неизвестны или известны в иных вариантах.

История Индии в связи с общей историей буддизма затрагивается и в трудах тибетских средневековых ученых, из которых следует назвать «Историю буддизма» Будона (XIV в.) и «Историю буддизма в Индии» Таранаты (начало XVII в.). Их сведения в ряде случаев воспроизводят индийские исторические предания, хотя в целом для периода древности мало достоверны.

В настоящее время в государствах Южной Азии, и прежде всего в Республике Индии, ведется большая работа по изучению древних источников, главным образом публикации критических изданий основных памятников санскритской литературы, и широкие археологические изыскания. Благодаря последним не только выясняется хронологическая канва индийской истории и материальная сторона жизни древних индийцев, но может быть определена и специфика развития отдельных районов огромного субконтинента. Существенного расширения количества доступных литературных источников ожидать, по-видимому, невозможно, и основная задача состоит в более строгом отборе их и тщательном источниковедческом анализе. [320]

Назад К оглавлению Дальше