выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
| Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. | |
| Назад | Воляк Ева Архипелаг мореплавателей |
Дальше |
— Самоа? Конечно, знаю, где находится Самоа! — авторитетно заявил один наш знакомый в Джакарте. Он посмотрел на карту и ткнул пальцем в ... Самос.
Этот разговор состоялся во время небольшой викторины «Что ты знаешь о Самоа?», которую мы провели среди наших друзей незадолго до выезда в Апиа. Оказалось, что все вместе мы очень мало о нем знаем. Средний европеец представляет себе, что его нужно искать где-то на Тихом океане. Название «Самоа» ассоциируется у него с именем Роберта Льюиса Стивенсона, и он имеет на основе романов Конрада и С. Моэма вполне сложившееся мнение о пейзаже, климате архипелага и обаянии полинезийцев.
Знания об островах до сих пор бедны. Предполагается, что полинезийцы появились на Тихом океане где-то между 2000 г. до н.э. и 400 г. н.э. Прибыли они из Юго-Восточной Азии и заселили Самоа, Раротонга, Тонга и Таити. Постепенно они расселялись и по другим островам. На маленьких суденышках, ориентируясь по звездам, присутствию и отсутствию определенных видов птиц и направлению волн, они с женщинами, детьми и со всем своим имуществом пересекали Тихий океан задолго до появления здесь великих мореплавателей-европейцев.
К сожалению, у самоанцев не было собственной письменности. Поэтому трудно проследить их прошлое и отделить историческую правду от существующих легенд и мифов. Все события их жизни передавались устно из поколения в поколение. Их прошлое представляется каким-то сказочным, фантастическим, совершенно опровергающим научные гипотезы о загадочном появлении самоанцев на Тихом океане. {9}
— Мы пришли не из Америки, не из Азии. Мы ведем свою родословную отсюда. Мы всегда были здесь.
Живя в самом сердце Полинезии, в двух тысячах милях от ближайшего континента, Австралии, и в четырех тысячах от Америки, они убеждены, что ведут свое происхождение прямо от... самого могущественного из плеяды полинезийских богов — Тангалоа Ланги.
Вот как, по их представлению, происходило сотворение самоанского мира. Великий Тангалоа взглянул на бесконечную лазурь морей и пожелал иметь там для себя место отдыха. Он воздвиг огромную скалу, а затем разбил ее на куски, которые, подобно камням для перехода лужи, разбросал по всему океану. Так появился архипелаг. Однако, измерив расстояние между островами, он нашел, что Уполу и Мануа слишком далеко отстоят друг от друга. Поэтому между ними он поместил утес, предназначенный для отдыха богов. Позднее этот остров-утес назвали Тутуила. Проделав всю эту работу, Тангалоа ниспослал на землю святую лиану, которая разрослась по скалам. Листья лианы опадали и гнили, и из них возникали существа, подобные червям. Их заметил Тангалоа и превратил в людей. На каждом острове Тангалоа поселил по одной паре людей: Са и Ваи на острове, который сегодня мы называем Савайи, У и Полу — на Уполу, Туту и Ила — на Тутуила. То и Га были перенесены на Тога (Тонга), в то время как Фи и Ти — на Фити (Фиджи). Тангалоа постановил также, что каждым островом будет править только один владыка, которому присваивается королевский титул Туи. Первый из созданных островов должен был стать местопребыванием короля королей. Эту высокую честь Тангалоа оказал еще не рожденному сыну Ночи (По) и Дня (Ао). Во время родов оказалось, что плод прирос животом к матке. И сын получил имя Сатиа Моаатоа (Прикрепленный животом). Из первых букв этого имени и возникло название Самоа. Люди смотрели на страдающего мальчика и говорили:
— Какая жуткая боль!
Поэтому название первого самоанского острова звучит как Мануа Теле (Великая Боль).
Позднее владыкой Фиджи стал Туифити, известный своей жестокостью. Даже самые близкие его родственники не были уверены в завтрашнем дне. Отчаявшиеся {10} сыновья владыки, Нофо и Саума, решили бежать. К ним присоединился двоюродный брат короля Салевао. Братья забрали своих жен, а предусмотрительный Салевао глотнул немного земли и скал. Они сели в каноэ и поплыли на восток.
Когда они очутились в самоанских водах, между Уполу и Савайи, на носу лодки появился Тангалоа.
— Взяли ли вы запасы в дорогу? — спросил он.
— Да, господин. У нас есть скалы и земля,— ответил Салевао.
— Выплюнь землю здесь!
Салевао выполнил приказ, и из той земли вырос остров Маноно. Тогда бог сказал Нофо и его жене:
— Это будет ваша страна.
Остальные поплыли дальше. Вскоре Тангалоа снова приказал:
— Теперь, Салевао, выплюнь скалы.
Из этих скал выросла Аполима.
— Саума и жена Саумы, — это будет ваша страна.
Прошло много лет. Пронеслись столетия, с чередующимися радужными годами мира и благоденствия и годами кровавых войн.
Наступил 1899 год. На пороге нового века Соединенные Штаты Америки, Германия и Великобритания заключили договор, по которому архипелаг Самоа был поделен на две части. Западные острова отошли немцам, восточные — достались Соединенным Штатам. Великобритания отказалась от своей доли в пользу Германии взамен на ее нейтралитет в бурской войне и отказ от претензий на острова в других районах Тихого океана (Тонга, Ниуэ, Соломоновы острова).
Период немецкого господства продолжался около пятнадцати лет. Западное Самоа управлялось немецким губернатором, который опирался на великих вождей, а также на совет фаипуле, то есть на самоанцев, представляющих отдельные избирательные районы страны. Европейское меньшинство представлял Государственный совет, состоявший из высоких государственных чиновников и представителей местного европейского населения.
В начале первой мировой войны все немецкие колонии на Тихом океане, в том числе Самоа, были заняты английскими войсками. После окончания войны на {11} основе Версальского договора (1919 г.) Западное Самоа было официально отобрано у немцев и передано как мандатная территория от имени Лиги наций Новой Зеландии. Во второй половине 20-х годов (1927—1930) на Самоа возникло антиколониальное движение «мау», и начались вооруженные столкновения с новозеландской администрацией.
После второй мировой войны Западное Самоа было преобразовано в подопечную территорию ООН под управлением Новой Зеландии. В результате плебисцита, проведенного в 1961 году, Организация Объединенных Наций признала независимость Западного Самоа. 1 января 1962 года орудийный салют возвестил всем островам Тихого океана о рождении новой республики — первого полностью независимого государства Океании. Другая часть Самоа осталась американской.
Система государственного управления Западного Самоа сочетает элементы республиканского строя со старой родовой иерархией. Здесь нет политических партий и профсоюзных организаций. В соответствии с конституцией главой республики является президент, избираемый Законодательным собранием сроком на пять лет. Функции вождя и президента были пожизненно возложены на двух главных вождей — Тупуа Тамасесе и Малиетоа Танумафили II. В 1963 году после смерти президента Тупуа Тамасесе единственным главой государства остался Малиетоа.
Президент формирует правительство во главе с премьер-министром. Правительство несет ответственность перед однопалатным парламентом, который называется Законодательной ассамблеей и избирается на три года. Граждане Самоа европейского происхождения выбирают в парламент своих депутатов на общих основаниях. Коренные самоанцы пользуются промежуточными выборами, через глав своих родов — матаи.
Столицей Западного Самоа провозглашена Апиа, город с населением в 21 тыс. человек. Там нам предстояло прожить три года.
— Вот это вся Апиа, — Марсель Корруа округлым движением руки обвел пространство между двумя выступающими в море мысами. — Прибрежная улица, два {12} отеля, один кинотеатр, публичная библиотека и несколько магазинов. C'est tout.1)
Марсель — француз. Он работал в местном отделении ООН и на следующий день после нашего приезда взял на себя роль гида в незнакомом городе.
— Город? Это, собственно говоря, и не город с административной точки зрения. У него нет официальных границ, нет централизованного управления. Это конгломерат из сорока девяти деревень, каждая из которых представляет собой самостоятельный организм. Название городу дал поселок Апиа, лежащий на восточном берегу залива.
Мы проехали на машине всю столицу вдоль и поперек за час. Прежде всего побывали на Прибрежной улице, раскинувшейся над заливом, потом посетили поселки в глубине острова, а также деревни, стоящие на песках и мангровах.
— Вон та возвышенность на горизонте — гора Ваэа.— Марсель указал на зеленый горб, торчащий над городом.— На ее вершине находится могила Роберта Льюиса Стивенсона. Вам обязательно нужно сходить на эту гору.
Но я на время утратила интерес к каким-либо прогулкам. Блеск солнца резал глаза. Утомляла красочная толпа и назойливый, вездесущий шум волн, разбивающихся о рифы. Его было слышно в амбулатории при больнице в глубине острова и ночью и днем. Он протискивался в помещение всякий раз, когда открывались двери в магазин Маккензи с кондиционером, где я сделала свои первые покупки. Он заполнял паузы в музыкальном сопровождении фильмов, демонстрируемых в кинотеатре. То громкий, то замирающий, то нарастающий вновь, он грохотал днем, как лавина из камней. В тихие, безветренные вечера он пел модерато, подобно ветру в камышах... Но постепенно шум океана стал повседневностью, расположил к себе, и я уже его больше не слышала.
Вместе с шумом океан неизменно приносил запах тины, смешанный с запахами пассифлоры, копры и плодов манго. {13}
Со временем, медленно и постепенно, из случайных впечатлений начал вырисовываться истинный облик города.
«Почему именно Апиа, этот маленький поселок, был возведен в ранг столицы?» — не раз думала я в первые дни моего пребывания на Самоа. Мне объяснили, что Апиа в предколониальный период никогда не имела большого политического значения. В ней не жили господствующие роды, она не была административным центром. Ее развитие началось только во второй половине XIX в. с притоком европейцев и ростом торговли. Оказалось, что из всех пунктов побережья западной части архипелага только Апиа обладает прекрасной естественной гаванью, куда через широкий проход между рифами без опаски могут входить европейские корабли. Эта гавань, миссионеры и прежде всего копра решили судьбу поселка Апиа и всей страны.
Но все началось с миссионеров.
Благочестивые отцы из Лондонского миссионерского общества начали свою просветительскую деятельность на Самоа с... одежды для аборигенов. Миссионеры объяснили им, что набедренные повязки из листьев оскорбляют христианское чувство морали, но они смогут избежать греха, если будут носить брюки и платья, прикрывающие грудь и ноги. Чтобы спасти свои души, самоанцы вынуждены были покупать ситцевые ткани, нитки, иголки, ножницы и другие товары, поставляемые прибывающими в Апиа парусными судами. За эти атрибуты спасения торговцы заставляли их платить огромным количеством овощей, фруктов и мяса.
Но это было только начало.
Развитие техники в Европе вызвало стремительный рост потребности в кокосовом масле, используемом при производстве свечей и мыла. Началась эра копры, а с ней процветание апийского порта. На острова хлынула волна пришельцев из Америки и Европы, охотников нажить состояние на кокосах. В апийский порт прибывало все больше и больше кораблей, которые привозили текстиль, орудия труда и огнестрельное оружие, а увозили копру.
С наплывом белых поселенцев побережье начало быстро {14} застраиваться. Временно сколоченные бараки, склады и магазины с железными крышами втискивались между самоанскими домами фале, покрытыми соломой. Как грибы после дождя, росли каменные церкви и первые кабачки с грогом. Англия, Соединенные Штаты Америки и Германия, заботясь о кармане своих граждан, учредили в Апиа свои консульства. Так рождался городской уклад жизни.
А самоанцы?
Белые привезли им железо, грог и болезни: корь, коклюш, грипп... Эпидемия за эпидемией собирали среди местных жителей свою жатву. Начали распространяться кожные заболевания. Мыло стоило порядочную меру кокосового масла, а личная гигиена пропагандировалась миссионерами в XIX в. не так горячо, как юбки и панталоны. Разжигаемые среди аборигенов межплеменные войны стали с использованием «прогрессивного» огнестрельного оружия более кровавыми, чем когда-либо в прошлом. Подсчитано, что в период между 1840 и 1880 гг. местное население уменьшилось на одну треть. Это та цена, какую Самоа заплатило за выход из «варварства».
Народ тайно молился богам своих предков: «Избавьте нас от плавающих богов, ибо вместе с ними приходят болезни и смерть...».
Но «плавающие боги» прочно обосновались в Апиа. Они торговали, занимались интригами, разжигали тщеславие местных вождей и натравливали их друг на друга. За оружие скупали землю.
Соперничество трех великих держав за торговое и политическое влияние обострилось. Консулы Англии, Германии и Соединенных Штатов Америки пытались всеми средствами: клеветой, подкупом и силой — завоевать монополию на самоанский кокосовый бизнес. В 1889 г. обстановка накалилась, назревал вооруженный конфликт. Любая искра могла вызвать взрыв.
16 марта в окруженном рифами заливе Апиа находилось семь военных кораблей: немецкие «Адлер», «Эбер» и «Ольга», американские «Ванделия», «Трентон» и «Нипсик», английский «Каллиоп». Они притаились, наблюдая друг за другом, направив жерла пушек на белые дома города. Вдруг налетел ураган. Кораблям необходимо было покинуть окруженную рифами западню {15} и выйти в открытое море. Но... это означало оставить вражеские корабли без присмотра, отказаться от своих претензий на изобилующие копрой острова. Только «Каллиоп» уже при разбушевавшемся урагане сумел выйти в море и уцелел. Остальные корабли разбились о рифы, а часть их команды утонула.
Самоанцы из поселка Апиа тут же организовали спасение утопающих. Рискуя жизнью, они вытаскивали из моря тех, кто, не моргнув и глазом, был готов обратить их дома в пепелище. Вождь деревни в знак благодарности получил из Вашингтона... золотые часы.
Интересным документом того времени является рапорт от 20 марта 1889 г. командира «Каллиопа» X. К. Кейна:
«С глубоким прискорбием должен доложить о страшном урагане, вызвавшем опустошение, превышающее все, что когда-либо случалось с начала использования пара. Из семи кораблей погибло четыре. Два были выброшены на берег. Утонуло 130 человек. «Каллиоп», благословение богу, уцелел... Никто из команды не погиб... От «Трентона», «Ванделии», «Адлера» и «Эбера» остались только обломки. Спасти выброшенные на камни «Ольгу» и «Нипсик» почти нет никакой надежды.
...В четверг, 15 марта, барометр начал падать. Погода была дождливая и безветренная. На берегу нас заверили, что барометр падает к дождю и нет причин для опасений... после полудня с северо-востока задул ветер, который постепенно усиливался. В полночь разразился шторм. На рассвете при ураганном ветре мы заметили, что нас сносит на рифы. В это же время «Эбер» пошел на дно со всей командой. Спаслось только пять человек.
...Море (16 марта в 8. 00 вечера) уже перекатывалось через рифы. Нас сносило на «Ванделию». «Ольга» находилась рядом по нашему правому борту, а рифы невдалеке по левому... «Ольга» едва не столкнулась с нами... Я решил попытаться выскользнуть и спасти корабль... Потребовал от первого механика выжать из машины все, на что она способна... и понемногу-понемногу, постепенно увеличивая скорость, нам удалось уйти».
Остов «Адлера» так и остался в Апийском заливе. Деревянные части сгнили, и их унесли волны. Железо покрылось ржавчиной и водорослями. Останки глубоко {16} зарылись в песок в нескольких десятках метров от берега и стали неотъемлемой частью городского пейзажа. Они оставались там до 1967 г., пока при строительстве порта их окончательно не засыпали песком, поднятым со дна моря.
Если смотреть на Апиа со стороны залива, то видно, что весь городской фасад образует Прибрежная улица.
— Это пульс города, — сказал о ней Марсель.
Но она означает и нечто большее. Прибрежная улица не только центр торговли и развлечений, но и та лакмусовая бумага, которая отражает процессы изменений, происходящих на острове. Она настоящая летопись страны на протяжении последнего столетия.
Я хорошо изучила эту улицу. Даже сейчас чувствую под ногами неровности ее мостовой, вижу каждый дом и витрину, помню запахи магазинов и придорожных цветов. Я в любое время могу, как и в первые недели после приезда, с удовольствием совершить прогулку от самого мыса Мулинуу на западном берегу залива до мыса Пилота — на восточном.
Полуостров с высоты птичьего полета напоминает палец, обращенный на юго-восток. На кривом «ногте», окруженном мангровыми болотами, стоит белый мавзолей великого самоанского вождя Тамасесе. По вечерам здесь сидят влюбленные и смотрят, как движется луна над черной паутиной сетей, расставленных в лагуне. Из трясины доносятся тихие всплески. При свете фонаря там можно увидеть крохотные подвижные создания, похожие на рыб или головастиков. У них выпуклые глазки, сильно развитые грудные плавники и хвосты, которыми они пользуются как конечностями. Самоанцы называют их талаэ. Это один из немногих уцелевших на земле реликтов той эпохи, когда некоторые формы жизни выходили из воды и приспосабливались к земной атмосфере. Эти талаэ свободно дышат как жабрами, так и легкими, что дает им возможность существовать как на суше, так и в воде.
— Они такие живучие, что выбираются из банки с формалином, — сказал мне знакомый натуралист. {17}
Охотясь на мелких ракообразных и насекомых, талаэ необычайно быстро передвигаются по камням и траве. Иногда они взбираются на низко свисающие ветви мангров и с еле слышным всплеском падают в воду.
У великого вождя Тамасесе самое прекрасное место на земле для вечного отдыха. Широкая лагуна окружает его с запада, с востока и севера. С юга молодой пальмовый лес и мангровы защищают это место от жарких ветров, дующих из глубины острова, а солнце и луна время от времени извлекают из водяной пыли, висящей над рифами, искрящуюся красками радугу. Мир после смерти Тамасесе желает воздать ему то, чего лишил при жизни.
Его преследовали суд и полиция, он был брошен в тюрьму, лишен титула вождя, выслан из родной деревни Ваимосо и обречен на изгнание. 28 декабря 1929 г. Тамасесе был убит новозеландским полицейским в тот самый момент, когда обратился к своим соотечественникам со словами: «Самоанцы, сохраняйте спокойствие!»
Тамасесе очень интересная личность. Горячий патриот, без остатка отдавший себя родине, он стал одним из главных организаторов оппозиционного движения «мау», возникшего в 20-х годах XX в. Члены «мау» выдвинули лозунг «Самоа мо самоа» («Самоа для самоанцев») и старались повлиять на правительство Новой Зеландии и мировое общественное мнение с целью получить если не полную независимость, то, по крайней мере, большую самостоятельность в рамках существующего мандата. Однако легальные способы не давали желаемого результата. «May», верные принципу действовать исключительно мирными средствами, выступили инициаторами бойкота администрации. Власти ответили арестами и изгнанием активнейших членов движения. Но народ не удалось сломить. Милиция, выделенная из членов «мау», пикетировала магазины, принадлежащие европейцам, и не пускала в них ни продавцов, ни покупателей. Население отказывалось платить налоги.
Администрация вынуждена была прибегнуть к чрезвычайным мерам и массовым арестам. Вызванные в Апиа новозеландские крейсеры «Диомед» и «Дунедин» еще больше терроризировали население. Был арестован вождь Тамасесе. Его отправили в шестимесячную ссылку на Новую Зеландию. При возвращении вождя вспыхнула {18} стихийная демонстрация. На пристани собрались тысячи людей. Сотни лодок образовали мост между стоящим в заливе на якоре кораблем и берегом. Тамасесе прошел по этому мосту среди поднятых в приветствии весел. Три дня и три ночи праздновала деревня Ваимосо возвращение своего вождя. Никто и не предполагал, что всего лишь несколько месяцев отделяют его от смерти.
В субботу 28 декабря 1929 г. спокойная, дисциплинированная процессия самоанцев приближалась к Прибрежной улице. Люди шли в порт, чтобы приветствовать возвращающегося из изгнания активного деятеля «мау» — Смита. По белым лавалава в толпе можно было различить четырех великих вождей. Другие участники движения «мау» были опоясаны голубыми лавалава с белой полосой. По обеим сторонам колонны шла милиция, выделяющаяся своими особыми набедренными повязками и белыми тюрбанами. Вместо оружия они несли привязанные к руке палки. В тот момент, когда самоанцы приближались к Прибрежной улице, на них напала новозеландская полиция. Завязалась драка. Один новозеландец упал, и, хотя, как оказалось позднее, не имел никаких телесных повреждений, этот факт послужил предлогом для применения огнестрельного оружия. Полиция начала стрелять. Самоанцы отступили и защищались единственным доступным им оружием — камнями. Во время всеобщей свалки был убит белый полицейский. Тамасесе, выделяющийся в своей белой лавалава, стоя на возвышении, поднял руки вверх и закричал:
— Самоанцы, успокойтесь, прошу вас!
Раздался выстрел. Вождь упал. Те, что стояли ближе к нему, бросились на помощь. Тогда с балкона находившегося рядом комиссариата полиции по толпе дали очередь из пулемета. Какой-то молоденький парнишка, пытавшийся собственным телом прикрыть вождя, был буквально изрешечен пулями.
В ту черную субботу погибло одиннадцать самоанцев, шестнадцать — ранено. По просьбе раненого Тамасесе демонстрация была продолжена. За последней шеренгой самоанцев в порт направился отряд белых полицейских с примкнутыми штыками...
Утром следующего дня Тамасесе умер. Перед {19} смертью, согласно вековой традиции, он передал народу свою последнюю волю: «Моя кровь пролита за Самоа. Этим я горжусь. Не мстите, потому что свою кровь я отдал за дело мира. Сохраняйте мир любой ценой».
Кончилась эра «мау». Несмотря на спокойствие, установившееся в стране, новозеландская администрация усилила террор. Поэтому члены организации, не дожидаясь арестов, целыми группами бежали в лес, как некогда делали их предки после проигранной битвы.
В 1936 г. к власти в Новой Зеландии пришла Трудовая партия. Отношения между самоанцами и администрацией улучшились. Прежние заговорщики вышли из подполья и включились в политическую жизнь. Но «Самоа мо самоа» они ждали еще двадцать шесть лет. Премьером первого правительства независимого государства стал сын великого вождя Тамасесе — Фиаме Матаафа Мулинуу II.
Несколько сот шагов отделяют мавзолей вождя Тамасесе от большого белого дома. Между ними находится только молодой пальмовый лес и большой ухоженный газон. Архитектура здания говорит о том, что оно было возведено во времена немецкой колонизации. Это астрономическая обсерватория, построенная в 1902 г.
— Единственное сооружение подобного рода в юго-восточной части Тихого океана,— так рассказывали нам о нем во время dolce far niente2) на пляже вблизи обсерватории.— Отсюда подают сигналы самолетам, летящим из Америки в Новую Зеландию и Австралию.
Но после нашего полета я не желала больше слушать о самолетах. Мною овладела приятная лень. Нагретый песок излучал тепло, солнце клонилось к закату, и с моря дул легкий освежающий ветерок.
— Давайте искупаемся, — сказал муж. — А то пора уже идти домой. Скоро шесть.
На Малинуу не требуется смотреть на часы, чтобы узнать который час. Каждый день ровно в шесть вечера с крыши обсерватории низкорослый человек в белой лавалава выпускает в небо красный шар, чтобы определить направление ветра. Если в это время лечь на воду, {20} то можно наблюдать за тем, как шар, поднимаясь все выше и выше, превращается в черную точку, а затем совсем исчезает. Становится холодно. Мы вытряхиваем морскую воду из ушей и идем по узкой полоске пляжа вдоль обсерваторского сада к шоссе.
Песок во время отлива замусорен морскими водорослями, напоминающими маленькие стекловидные гроздья винограда и зеленые мхи, среди которых прячутся студенистые двустворчатые моллюски в черных скорлупках. На мелководье, у самой поверхности воды, бежевые морские звезды подстерегают свою микроскопическую добычу. Трудолюбивые крабы копошатся среди камней. Быстро-быстро, бочком-бочком они спешат по своим делам. Иногда неизвестный катаклизм губит целый косяк рыбы, и волны выбрасывают на берег их разбухшие полосатые тушки, которые даже одичавшие собаки далеко обегают стороной.
Граница пляжа отмечена перевернутыми рыбацкими лодками и сетями, расставленными в лагуне в нескольких метрах от берега. Дальше, вдоль берега, тянется шоссе, по левой стороне которого стоят несколько старых деревянных домов в колониальном стиле, а по правой — среди старательно ухоженных хлебных деревьев и кустов — деревня. Ажурные фале прячутся среди красных и белых цветов китайской розы, бело-желтых франджипанов и лиловых бугенвилей. Запах цветов смешивается с запахом дыма костров, на которых самоанцы готовят ужин. В глубине деревни длинноногие подростки меткими бросками камней сбивали с деревьев бледно-розовые плоды манго и гоняли собак, крутившихся возле фале уму в поисках пищи.
Тут же за деревней виднеются два административных здания: здание суда — некрасивое прямоугольное строение без стен, с крышей на бетонных столбах, и здание парламента.
— Что это? — спросила я, когда впервые увидела большое овальное фале под соломенной крышей.
— Это? Парламент, или фале фоно.
— А что это за большой луг возле дороги?
— Малаэ. Здесь проходят традиционные праздники и народные гуляния.
Я добросовестно обошла здание кругом. Как и у всех самоанских фале, у него не было стен. Только над {21} слегка возвышающимся над землей полом нависала крыша, опирающаяся на центральную колонну и боковые столбы. Середина была пуста. Не было ни помещения для администрации, ни мест для публики. Давно запланированное строительство нового парламента откладывалось из года в год из-за отсутствия средств, которые шли на более срочные нужды.
Напротив фале фоно, у самого берега моря, стоят пушки. Вот уже сто лет эти старушки ржавеют на влажном ветру. Но посмотрите на них во время праздника независимости! Смазанные и начищенные, окутанные голубым дымом, они салютуют в честь процветания дорогого Самоа.
За парламентом, пушками и малаэ дорога пустеет, и в нос начинает бить страшное зловоние.
— Магда, нос!
По этому сигналу вся семья зажимает носы и припускает галопом. Это дает о себе знать апийская мусорная свалка, отделенная от шоссе высокой живой изгородью. Она-то и отравляет воздух в радиусе нескольких сотен метров.
Дома центральной части города начинаются в нескольких десятках метрах отсюда. Среди сохранившихся со времен колониализма трущоб, маленьких домиков с садиками и низких живых изгородей стоит одно здание с грязным двором — первое на Самоа предприятие Джима Кэрри по переработке фруктов. В определенное время суток из здания выходят женщины в белой униформе и устало бредут в сторону рынка. Их тусклые глаза и серые лица заметно выделяются на фоне оживленной толпы. Нога за ногу тянут они за собой свою усталость по шумной улице. Первое промышленное предприятие — первый пролетариат.
Женщины входят на респектабельный прибрежный бульвар. Несколько зданий из стекла и бетона придают ему современный вид и видимость процветания. Здесь все дома — двух- или трехэтажные — чистые, белые или крашенные в пастельные тона. Работницы останавливаются перед сверкающими витринами магазинов. За стеклом они видят белые холодильники и заводных шагающих кукол, перевязанные атласными лентами роскошные плитки шоколада и японские транзисторы. Может быть, они что-нибудь купят? За несколько сотен {22} долларов, за несколько десятков долларов, за несколько долларов... А можно ли узнать каково ваше материальное положение? Какой средний заработок каждого члена семьи? 32 доллара в неделю? Нет? 32 доллара в год?! О, sorry3), это не для вас. Может быть, в другой раз, может быть, через несколько лет.
Северная часть бульвара открыта океану и ветру. Только кое-где виднеются одинокие сооружения. Вдоль берега растут огромные зонты деревьев, покрытые яркими пурпурными цветами.
У домов, в тени магазинов, сидят уличные торговцы. На плоских листьях они разложили связки бананов, пирамиды манго и плодов пассифлоры, мохнатые ананасы, карликовые помидоры и красный перец.
Боже мой! По одному только виду Прибрежной улицы можно было бы определить продолжительность нашего пребывания на Самоа! Сколько произошло изменений за эти три года! Взять хотя бы уличную торговлю. По мере того как постепенно, из месяца в месяц, расширялся ассортимент овощей, выращиваемых на приусадебных участках, в продаже стали появляться желтые и зеленые стручки фасоли, огурцы, огромные сочные помидоры, салат...
Сам рынок расположился на площади возле башенных часов. Вокруг него идет мелкая торговля, в то время как на рынке оптом покупают корзины толстых клубней таро, мелкие клубни батата, горы зеленых плодов хлебного дерева, еще липких от смолистого сока, и огромные связки бананов.
Что-то на этом рынке не соответствовало моим представлениям, почерпнутым из описаний дальневосточных базаров.
— Збышек, здесь, наверное, вообще нет нищих!
— Пройдите вдоль и поперек все острова архипелага — и вы не увидите ни одной протянутой за подаянием руки, — сообщил нам Марсель, наш источник информации в первые дни пребывания на Самоа. {23}
— Обратите внимание, здесь никто не торгуется и не навязывает свой товар. Почему? Это и есть фаасамоа. Если клиент, не знакомый с местными обычаями, пытается снизить первоначальную цену, продавец тут же теряет к нему интерес. Цены здесь разные: одни — для самоанцев, другие — для иностранцев, но те и другие постоянные.
Рынок наиболее оживлен и боек в субботу утром. Этот день, свободный от работы в учреждениях и конторах, жители Апии посвящают закупке продуктов на целую неделю. На площадь заезжают красные такси, в раскрытые багажники грузятся корзины таро и бананов. Около одиннадцати утреннюю прохладу сменяет нестерпимая жара. Лица краснеют и покрываются потом, а европейцы начинают ощущать повышенную нервозность и усталость. Время от времени кто-нибудь вскрывает молодой кокосовый орех и выпивает прохладную жидкость из этого миниатюрного натурального холодильника. К часу дня толпа редеет, а после двух — площадь окончательно пустеет.
Три года спустя закончилось строительство крытого торгового зала, и весь этот красочный ароматный базар обрекли на гибель. Торговки перенесли пузатые корзины на низкие прилавки из гигиенических, легко моющихся материалов. Но они не смогли перенести туда неповторимую атмосферу рынка. Она исчезла вместе с грязью, летящей из-под колес автомобилей, и пылью, толстым слоем оседавшей на связках китайской капусты. Кое-где полицейский вылавливает «заблудившуюся» старуху, пытающуюся торговать по-старому, и почтительно отводит ее в комиссариат. Но это уже бойцы, проигравшие сражение. Рынок умер.
Тут же за площадью, в тени магазина «Бэрнс, Филп энд Компани, Лимитид», сидят на циновках торговки корзинами, сплетенными из лыка пандануса, бусами и прочей мелочью, сработанной из семян и ракушек. Цены на эти маленькие шедевры колеблются в зависимости от спроса и предложения.
— Покупайте бусы сейчас, не откладывайте до отъезда! — советовали мне, когда во время строительства порта курс акций на «ракушечьей» бирже понизился.
Это был очень волнующий период для жителей Апиа. Ил и песок, поднятый со дна углубляемой акватории {24} порта, перекачали на другую сторону залива, на мель около Прибрежной улицы. Каждый день жерло огромного землесоса извергало коричневый ил на остов «Адлера» и островки грязного песка у берегов. Каждый день полчища детей, перемазанных, как черти, находили в намятой грязи тысячи разноцветных ракушек: бело-зеленые «кошачьи глазки», малюсенькие фарфоровые монетки и остроконечные раковины улиток... Потом долгими вечерами при свете керосиновых ламп девушки нанизывали их на нейлоновые лески, плели фантастические цепочки, делали удивительные шкатулки и сумочки, которые туристы покупали как предметы экзотики.
Ракушечный бум длился несколько месяцев. Потом землечерпалку разобрали, а в центре города остался, словно парус корабля, неправильный треугольник земли на том месте, где раньше был океан. Некоторое время он оставался голым и пустым, но потом начал зарастать сорняками. Кто-то, видимо, обронил там семена помидор, потому что на этой бесплодной земле неожиданно появились карликовые кустики, покрытые анемичными плодами.
Таким образом в центре города в полном распоряжении городских властей возник участок земли в 28 акров. Нет ничего удивительного в том, что горячим спорам и дискуссиям не было конца. Каждый предлагал свою идею, как лучше использовать пустырь. Его можно было разбить на мелкие участки под жилищное строительство, построить стадион и плавательный бассейн или, скажем, разбить на теннисные корты... А почему бы пожарной команде не построить там свой гараж с наблюдательной вышкой?
Проектные работы по освоению этой территории мой муж начал в июне 1966 г. и закончил через несколько месяцев. В городской библиотеке были выставлены планы и макеты. Проект получил широкую огласку благодаря прессе и радио. Все, даже те, кто понятия не имел об архитектуре, могли воочию увидеть, каким будет их новый район, воздвигнутый на останках прусского «Адлера». Рельефный красочный макет района, застроенного административными зданиями, с парком, красивой набережной и пристанью для парусных лодок, убедил самоанцев. Никто уже не хотел индивидуальных участков или пожарного депо. Тысячи жителей Апиа и всего {25} острова, а также самоанцы, прибывшие из Савайи, Мононо и Аполимы, желали, чтобы их столица была именно такой, какой показана на макете.
Реализация плана застройки осуществлялась постепенно. После утверждения проекта членами кабинета приступили k первому его этапу. Он заключался в создании «зеленого скелета», который позднее в зависимости от финансовых возможностей должен был обрастать отдельными зданиями.
На основе исследований, проведенных опытной станцией тропических растений на Нафануа, отобрали 165 деревьев и наметили место их посадки. Большие грузовики везли плодородную землю и саженцы из глубины острова. Выкапывали в песке ямы, сажали туда молоденькие деревца, засыпали их плодородной землей... Общими усилиями жителей Апиа пустынный треугольник земли зазеленел. Свои символические деревца посадили министры, члены правительства, верховный комиссар Новой Зеландии, представитель ООН... После знаменитых людей и титулованных особ посадила свои три пальмочки и наша семья. Теперь они растут там, крепко вцепившись корнями в песчаную почву, гибкие и сильные.
На Прибрежной улице на каждом шагу вас ожидает какой-нибудь сюрприз.
— Что это за чудище растет там, напротив собора?
— Это наше рыбное дерево.
Подумать только: рыбное дерево. Ветви его гнутся под тяжестью тунцов, красноватых барабулек, пестрых омаров и дряблых осьминогов с пятнистыми телами, напоминающими духов из юмористических журналов. А в корзинах на траве перебирают неуклюжими лапами морские черепахи, выползают из-под влажных листьев разноцветные крабы и креветки. Иногда на дереве повиснет беловатая рыба-молот или гибкая барракуда. Но красивее всего — мелкие рыбешки радужной окраски. Они висят, связанные в разноцветные пучки, как пышные экзотические цветы. Рыбное дерево было объявлено вне закона вместе с рынком и уличными торговками. Не будет больше пыль, разносимая ветром, оседать на дарах моря, не будут они портиться под лучами горячего {26} солнца. Рыбий храм тоже нашел свое место в прохладном торговом павильоне.
Что можно еще увидеть на Прибрежной улице?
«Фабрициус Супермаркет» — неприглядный барак, распространяющий запах прогорклого масла и рыбы. Но я была очень обрадована, когда узнала, что у «Фабрициуса» можно ежедневно покупать свежий хлеб.
— Наконец-то мы покончим с этим непропеченным тестом, которое продавали в Джакарте! — сказала я мужу, положив на стол теплую коричневую буханку. Я торжественно отрезала горбушку, и тотчас же к ней потянулись две пары жадных рук.
— Подождите, давайте сначала насладимся ее видом. О, посмотрите, вот черненькое зернышко! — В мякише хлеба что-то чернело. Зернышко ли?
— Дай увеличительное стекло. Что-то мне здесь не нравится.
Черное зернышко при ближайшем рассмотрении имело крылышки и брюшко. Весь хлеб был нашпигован насекомыми. Мы стали выпекать его дома.
С той поры, проходя мимо «Фабрициуса Супермаркета», я обращала внимание только на женщин, продающих бутылки с мутной жидкостью. Эта жидкость, хотя и имела отталкивающий вид, но приготовлялась из кокосовых орехов и цветочных лепестков. Самоанцы смазывают ею тело во время некоторых праздников. Поскольку у нee очень приятный запах, старые вожди смазывали ею когда-то нос. Вот бесстыдники! Наверное, ни одна девушка не могла устоять перед чудесным ароматом, исходящим от старика во время приветственного потирания носами...
А что творится за фасадом Прибрежной улицы? Как живет сегодня двадцатипятитысячное население Апиа, почти пятая часть населения страны? У нас нет иллюзий на этот счет. В большинстве случаев они живут плохо и бедно, в перенаселенных деревнях, в переполненных домах, в ужасных антисанитарных условиях. А. число людей все время увеличивается... Растет устрашающе быстро, непропорционально по отношению к другим частям страны. {27}
Апиа обладает большой притягательной силой. На первый взгляд, здесь больше возможностей заработать, можно пользоваться «городскими» развлечениями. В Апиа есть кинотеатр, где два раза в неделю показывают новые фильмы, и любительский театр — с премьерами раз в несколько месяцев. Но самое главное — здесь можно провести вечер в танцзалах, громко именуемых клубами. Сорок девять деревень Апиа трещат по швам, застраиваются хаотично и неорганизованно, увеличивают свою жилую площадь за счет уродливых архитектурно-новых сооружений, превращая прекрасные цветущие поселки в трущобы. Деревни теряют свою индивидуальность, утрачивают функциональные и эстетические особенности.
Насколько сложна жилищная проблема, показали исследования, проведенные в 1967 г. Значение этих исследований заключается в том, что самоанцы впервые узнали о существовании такой проблемы и поняли, что она требует скорейшего разрешения. А ведь на семинаре ООН по вопросу жилищного строительства, который состоялся в 1963 г. в Копенгагене, представитель Западного Самоа заявил: «У нас не существует жилищной проблемы!»
Как же в действительности выглядит эта «беспроблемная» ситуация? Около 60% населения Апиа живет в фале, где в среднем площадь, приходящаяся на одного человека, составляет шесть квадратных метров... Иностранцы и состоятельная часть местного населения живут главным образом в домах европейского типа, то есть со стенами и внутренним делением на комнаты. Средняя площадь в этих домах составляет... 19,6 квадратного метра на человека.
Почти половина домов в Апиа крыта соломой. Иногда крыши имеют железные коньки, которые уже через несколько месяцев напоминают старые консервные банки. По крайней мере, такое же количество домов не имеет кухонь. Их обитатели готовят еду на открытом воздухе в земляных печах, так называемых уму.
Может быть, какие-нибудь иные удобства компенсируют апийцам тесноту и отсутствие кухонь?
Давайте посмотрим. Водопровод имеют только 17,5% домов города. А так называемый комфорт... Лучше о нем не говорить. К канализационной сети подключено {28} не более 1% зданий. Жители остальных домов пользуются отхожими ямами или ближайшими зарослями.
Удивительны апийские деревни, деревни без земли... Их население постепенно отвыкает пользоваться извечными продуктами земли и моря. Они перестают их производить. Они их покупают. Это сельско-городское общество утратило старые формы совместной жизни и еще не создало новые; иногда оно становится трудно управляемым. Наблюдается некоторое ослабление общественной дисциплины и рост преступности — явления на Самоа новые и тревожные.
Скученность населения и его слабая организация приводят к чрезмерному захламлению территории. Тут не до шуток. Проблема давно стала серьезной. Правда, по Апиа курсируют машины, очищающие город от мусора, но, во-первых, их очень мало, а во-вторых, они работают там, где есть дороги, то есть вблизи домов, заселенных главным образом высокопоставленной общественной прослойкой. Деревни же, раскиданные по окраинам города, выбрасывают свои отходы: банки, стекла, кости, тряпки — прямо на ближайший пляж. Разумеется, отдел здравоохранения приказал всем не охваченным городской санитарной службой выкапывать глубокие мусорные ямы, но... выполнение этой инструкции зависит от авторитета местных вождей и энергии женских комитетов. Однако в смешанном обществе со стирающимися формами традиционной жизни они уже не так всемогущи, как в сельских районах. Это та цена, которую платит Апиа за урбанизацию.
В столице, наиболее густонаселенном городе Самоа, потребность отдельного человека или семьи выделиться из аинги дает о себе знать в большей степени, чем где-либо в другом месте. Люди, работающие по восемь часов в день в конторах, магазинах, больницах, занимающиеся проблемами современной медицины, техники и народного просвещения, уже не хотят жить в эпохе «ракушек и бус». В небольшом помещении, где они проживают вместе с братьями, сестрами, кузинами, дальними родственниками и множеством детей, нет возможности ни отдохнуть, ни заниматься. Впрочем, эта проблема касается не только людей умственного труда. Огромное большинство населения, которое после окончания неполной средней школы {29} посвящает себя сельскому хозяйству, рыболовству или постройке лодок, тоже ощущает возрастающую потребность изменить образ жизни и свой досуг. Хотя их орудия труда ненамного отличаются от тех, которыми пользовались их прадеды, но сами они стали уже другими. Впрочем, им необходимо стать другими, знать современную технику, быть более развитыми, потому что только так Самоа может существовать в современном мире. Прогресс вызывает изменение различных аспектов общественной жизни, и современный самоанский крестьянин или рыбак тоже хочет после работы почитать газету, пойти в кино, послушать радио. Поэтому фале уже не удовлетворяют людей. Зато в Апиа растут безобразные дома-бараки и фале с «европейскими» пристройками, которые приводят в ужас не только любителей экзотики.
Единственным эффективным способом борьбы с ростом трущоб может стать разработка общедоступных типовых проектов дешевых и красивых домов на одну семью и возможность производить их в большом количестве с использованием местных строительных материалов. Однако, вопреки здравому смыслу, эта инициатива встретила острую, хоть и неофициальную критику. Многие наши европейские знакомые, имеющие около 20 кв.м. на человека, считали, что мой муж рискует своим профессиональным престижем, связываясь с таким «ненадежным» мероприятием.
— Со своими европейскими домами для самоанцев ты сделаешься всеобщим посмешищем. Всем известно что они лучше всего чувствуют себя, когда живут все вместе в одном фале, сколько бы их там ни было. Не приписывай им свое мировоззрение, потому что полинезийцы совершенно другие люди!
Подобные мнения мы слышали так часто, что муж, прежде чем приступить к работе, решил провести анкету среди различных (по профессии, образованию, заработку) групп населения Апиа. Результаты опроса полностью подтвердили мнение мужа. Только 12% опрошенных выразили желание остаться в фале, 33 — хотели жить в доме, сочетающем традиционные элементы фале с европейским жилищным строительством, 55% высказались за европейский дом с его классическим делением на комнаты различного назначения. {30}
Тогда возмутились эстеты.
— Но это же преступление, — предостерегали они. — Разве вы сумеете создать что-то более совершенное, чем прекрасное самоанское фале?
Это был веский аргумент. Нет дома, который лучше подходил бы к пейзажу и климату, удачнее сочетал бы элегантность форм, легкость конструкции, гармонию пропорций и прохладу внутренней части и так вписывался бы в окружающую природу, словно его создали имеете с лагуной, пальмами и солнцем. И тем не менее...
— Я хотела бы иметь дом под одной крышей с кухней и чтобы в кухне была раковина и шкафчик для кастрюль.
— Я хочу иметь собственную комнату, чтобы мне никто не мешал. Я буду учиться и читать книги. Сейчас, возвращаясь из конторы, я сажусь заниматься. Заканчиваю заочные курсы и пишу диплом. Но мне очень трудно, так как в моем фале живет много народу и поэтому здесь всегда очень шумно.
— Мой муж приезжает с плантации только по воскресеньям. Нам некуда деться, потому что наше фале переполнено. Мы ходим от одних родственников к другим и просим приютить нас.
Апийцы хотят жить иначе, чем до сих пор. Они не желают жить ни в трущобах, ни в общежитиях, а хотят иметь хорошие, удобные и комфортабельные дома. Они не хотят спрашивать на это разрешения у любителей экзотики.
Несколько раз в месяц Апиа охватывает необыкновенное волнение. Это надвигается волна туристов. Они появляются и исчезают с регулярностью лунных фаз. Об их прибытии возвещает черный силуэт парохода на горизонте и оживленное движение в порту. Первыми проявляют активность дети. Они разбегаются по садам, где рвут цветы с деревьев и кустов, и поспешно нанизывают на длинные нити красные гибискусы, белые франджипаны и пурпурные лепестки имбиря. Это будут приветственные ула — ожерелья из цветов и листьев. Потом настает очередь женщин. Они вынимают из тайников {31} под бревенчатым потолком корзины с лыком пандануса, плетеные веера и ожерелья из ракушек. После этого женщины чинно отправляются на Прибрежную улицу, где раскладывают на листьях свой товар. Ждут покупателей.
На рынках Апиа можно купить различные сувениры местного производства
Приходит пароход. Выходят господа, обвешанные фотоаппаратами, с воющими транзисторами в руках, с сигарами в зубах и в узких пестрых шортах с цветочками, птичками и бабочками. Рядом щебечущие женщины в мини-платьях с чудовищными цветами на груди. На головах водевильные шляпки.
Они деловито проходят по Прибрежной улице, фотографируют башенные часы и небо на закате, покупают майорийских божков, тики, вырезанных самоанскими ремесленниками, прошедшими обучение в Новой Зеландии, и японский цветастый ситец на лавалава. Вечером им обеспечено веселье в одном из ночных ресторанов: «Хула Таун», «Найтин Холз Клаб» или «Уайт Хорз Инн»... Они знают, чего хотят. Им нужна удобоваримая возбуждающая экзотика. У них нет времени искать ее по глухим дырам, где можно заработать чесотку и дизентерию и утратит иллюзии, взращенные {32} голливудскими мелодрамами о Южных морях. Они хотят получить то, за что платят. Девушки с нежной и ароматной кожей опоясывают бедра юбками из золотистой травы и танцуют для них хулу. Низкими поклонами они вызывают их на паркет и учат самоанской сиве. Оркестр в зеленых венках выбивает для них ритм на банках из-под керосина. Возбужденные экзотической атмосферой и дешевым виски, туристы ритмично покачиваются в восторге от сознания того, что находятся в сердце Полинезии/ Воспитанные на суррогатах, они не чувствуют себя обманутыми и даже не подозревают, что юбка из травы имеет такое же отношение к самоанской экзотике, как японский ситец и банки из-под керосина.
Если они остаются на более длительный срок и в состоянии платить втридорога, то останавливаются в отеле Эгги Грей. Его владелица подвизается на гостиничном бизнесе несколько десятков лет и отлично знает вкусы туристов. Несмотря на свои семьдесят лет, она держит в ежовых рукавицах администрацию отеля, семью и персонал. Высокая, с царственной осанкой, в длинном платье, Эгги прохаживается тяжелым шагом по вестибюлю и саду. Там обменяется с гостями парой слов, здесь поторопит ленивую барменку или высмотрит садовника, флиртующего с горничной.
В саду, между современными павильонами, Эгги построила самоанский дом и открыла там первоклассный бар. Дом действительно очень красив. Над его постройкой трудились лучшие самоанские строители.
— Здесь нет ни одного гвоздя, ни одной металлической детали. Крыша привязана к деревянным столбам веревками из волокон кокосового ореха и крыта листьями сахарного тростника. Это настоящий гостевой самоанский дом, леулумоэнга! — информирует она своих клиентов.
О, Эгги знает, как удержать туристов! Зачем им трястись по ухабистой дороге, если полинезийская экзотика может прийти к ним сама! Они сидят в настоящем самоанском фале, пьют настоящее сухое «мартини» и наблюдают, как настоящие полинезийские девушки танцуют настоящую островную сиву! POLYNESIAN PARADYSE!5) {33}
На противоположном конце Прибрежной улицы стоит другой отель. Управляет им родная сестра Эгги Грей — Мэри. Старожилы утверждают, что пожилые дамы испокон веков соперничают друг с другом как на общественной, так и на профессиональной ниве. Отель Эгги — ее личная собственность и носит красноречивее название «У Эгги Грей». Поэтому Мэри, болезненно переживая роль администратора в государственном заведении с безликим названием «Касино», компенсирует свое ущербное положение активностью на социальной ниве. Как только по Апиа распространяется весть, что Эгги строит новый павильон, в местной газете появляется заметка об участии Мэри в благотворительном мероприятии. Если Эгги открывает новый бар, Мэри берет шефство над делегацией самоанских девушек, отправляющейся на конкурс красоты в Австралию.
Мэри, в отличие от сестры, маленькая, кругленькая, со смешными кудряшками. Постукивая высокими каблучками, она появляется то на обеде в честь мистера Икса, то на коктейле у мистера Игрека. Она безошибочно знает, каков курс Смитов на социальной бирже и на каком уровне устроят прием Брауны, какие светские и официальные персоны примут в нем участие и кого обойдут. Короче говоря, Мэри — живая хроника немного смешного, немного грустного и очень специфичного мирка «сливок» Апиа.
«Касино» процветает только по инерции, так как доход от отеля идет в пользу государства. Живут там те, кто в какой-то степени связан с государственным сектором: приглашенные специалисты, представители различных агентств ООН, эксперты, положение которых не обязывает правительство платить доллары за апартаменты для них у Эгги. Поэтому мы сразу же после прибытия в Апиа попали в «Касино».
Мы приехали поздним вечером. Заспанный бой внес чемоданы в отель и исчез. Я огляделась вокруг. От огромной комнаты бросало в дрожь. Какие-то столбики, колонки, узкие оконца, фестоны паутины под потолком... Со стены на меня сурово смотрела английская королева. Казалось, она высунулась из рамы и спрашивает: «А вы, выскочки, чего здесь ищите?!» Тем временем послышался стук каблучков, и из темного коридора появилась Мэри. {34}
— Добро пожаловать, добро пожаловать! Как добрались? Номер приготовлен. Сионе, помоги внести чемоданы!
По скрипящим ступенькам мы поднялись на второй этаж и попали в деревянную галерею, откуда двери вели в отдельные номера. Сионе распахнул одну из них и внес багаж. Когда он уходил, я шепотом напомнила мужу:
— На чай.
Збышек протянул заранее приготовленную монету. Но парнишка отскочил в сторону, как ошпаренный. Он недвусмысленно отказывался принять деньги и даже казался оскорбленным.
— Может быть, ему мало монеты? А может быть, это сын заведующей? — размышляли мы после его ухода с неприятным чувством совершенной бестактности.
В ту ночь мы долго не могли заснуть. Комары проникали в комнату через дырки в сетках на окнах и жужжали, как безумные. Море шумело за порогом. Я думала о «Касино», о котором мне рассказали по дороге с аэродрома. Это большая деревянная развалина — самое старое здание на Самоа. Оно наполнено отголосками давно минувших событий, тенями давно умерших людей. Здесь перед первой мировой войной была резиденция немецких колониальных властей: доктор Зольф, первый немецкий губернатор Самоа, сидел здесь с вождями за чашкой кавы. А его преемник, Эрих Шульц, в августе 1914 г. принявший решение сдать острова англичанам, наблюдал отсюда 29 августа того же года за высадкой новозеландских войск.
С тех пор здание изрядно обветшало. Деревянные перекрытия сгнили, паркет выпал, перила на элегантных верандах и галереях сломались. Уже сменились три поколения людей и бесчисленные поколения пауков, а дух губернатора Шульца все еще прячется по мрачным углам. Ночью со всех сторон слышны шорохи и треск. Ими наполнен весь дом. Кажется, что их издают пол, стены и потолок. Это короеды пожирают наследие колониализма.
На следующее утро милый Марсель Корруа с некоторым опозданием предупредил нас:
— Да, забыл вам вчера сказать, чтобы вы не давали самоанцам на чай. Вы оскорбите их чувство собственного {35} достоинства. Если хотите, можете предложить им сигареты или какую-нибудь безделицу, но только не деньги!
Слишком поздно!
В Апиа кроме туристов, специалистов, связанных контрактами, и весьма многочисленной европейской колонии можно встретить еще один сорт иностранцев.
Появляются они неизвестно откуда. Их выплевывают затхлые суденышки, перевозящие копру, яхты с прогнившей палубой, приносят пассаты и западные ветры. Это настоящие перелетные птицы. Вчера их еще не было, а сегодня они тут как тут: сидят в плетеных креслах бара «Касино» и потягивают пиво из щербатых кружек, водят тяжелым взглядом по зелени деревьев и океану за окнами, молчат. Вдруг ни с того ни с сего они начинают говорить о себе безудержно и бесстыдно. Выворачивают наизнанку свою жизнь, как старый тулуп. Рассматривают под микроскопом каждое зернышко успеха, раздувают его в большие разноцветные шары и забавляются на глазах слушателей. Потом — трах! Шар счастья лопается. Из него с шипением выходят дни сытости и веселья. Остается серый сморщенный мешочек воспоминаний да заурядные, печальные люди в пропотевших рубашках. Их много слоняется по набережной, разочарованных и никому не нужных. Иногда, на короткое время, они пускают анемичные корешки привязанности и обосновываются на несколько месяцев в полных тараканов апартаментах тетушки Мэри. Где-то они работают, что-то делают, пытаясь обмануть горечь прошлого, но в один прекрасный день исчезают.
Есть здесь люди и другого сорта. Это бизнесмены и технические работники, прилетающие сюда из Соединенных Штатов, Австралии, Новой Зеландии... Их фетиш — гигиена и деньги. Опрятные, распространяющие вокруг себя запах одеколона, очень спокойные, они подъезжают к отелю на такси и с подозрением рассматривают мутные рюмки под «мартини». Они приезжают сюда, потому что должны выполнить свою миссию. Их окружает атмосфера рационализма и умеренности. Но после {36} нескольких дней повышенной влажности и нестерпимой жары их охватывает беспокойство. Их энергия размягчается до консистенции гуммиарабика, деятельность увязает в бесконечном количестве недель без начала и конца. Время утрачивает для них свое условное измерение.
Они уезжают в замешательстве и с неприятным чувством тревоги. Или, во что, казалось бы, трудно поверить, постепенно теряют свой безукоризненный внешний вид и свои old spice6). Незаметно обрастают они новыми привычками, напяливают на себя цветастые рубахи с пятнами пота под мышками. Они расслабляются, опускаются и... остаются. Сначала они думают, что в любую минуту, когда захотят, смогут уехать отсюда, и верят в то, что сохранили напористость и твердость. Они клянутся с завтрашнего дня начать новую жизнь и собираются в дальнюю дорогу, но в один прекрасный день начинают понимать, что завтра не будет. Есть только сегодня и еще раз сегодня и так до самого конца. Неужели во всем этом виновата душевная вялость, которую порождает горячий и душный климат? Неужели они теряют силу воли? Некоторые бунтуют, некоторые уезжают. Но кто из них сможет навсегда вырвать остров из своего сердца и памяти?
Серой перелетной птицей Тихого океана был Сэм. Толстые стекла очков, усталые глаза, рахитичные ноги в шортах до колен. Он садился на краешек кресла в нашем доме, дрожащей рукой протирал очки и говорил:
— Как поживаете, уважаемый пане Воляку? Как поживаете, уважаемая пани доктор? Для меня счастливый happening7) побывать в польском доме. Вы удивляетесь, пани доктор, моему польскому языку? Не удивляйтесь. Совсем не нужно этому удивляться, потому что я, уважаемый пан архитектор, из города Лодзи. Что это был за прекрасный город!
В 1926 году папа прикрыл бизнес, и мы выехали из Польши. Папа, мама, брат и я. Папа открыл маленький магазинчик в Сиднее. Торговля шла, но мы не были счастливы. Нет, мы были недовольны. Прошли годы, и мы привыкли. Только мама не привыкла. Есть не могла. Совсем потеряла аппетит. Хлеб не такой, как в {37} Лодзи, и овощи не те... Потом родители умерли, и мы остались с братом вдвоем. Брат был хорошо образован. Способный этот мой брат. У него прекрасный дом в Мельбурне, прекрасная жена, прекрасные дети... Я же окончил только Technical College8). Денег на двоих не хватало. Но у меня были способности к электронике. Поэтому, как только началась World War Second9), я пошел к американцам. Мне повезло, что я был здесь, когда Гитлер напал на Польшу. Из нашей семьи никого не осталось. Знаете ли вы, пани доктор, что это такое, когда нет семьи? Для меня война — это часы radio operations10) американцев. Новая Гвинея, Гуам, Самоа, Соломоновы острова... У меня прекрасные certificates11). Хотите посмотреть? Как-нибудь я вам их покажу.
А вы, пане Воляк, откуда, если можно узнать? Из Варшавы? Тоже прекрасный город. Мне было двенадцать лет, когда мы уезжали, но я помню, хорошо помню. А как там сейчас? Новые дома, новые люди... New life, new faces12), можно сказать.
Пане, а войско еще носит фуражки? Как они назывались? Такие с рогами... А, да, конфедератки. Да, это были конфедератки! Их уже нет! Ах, как жалко, пане Воляк, такие были прекрасные головные уборы.
После войны я снова работал у американцев. На Восточном Самоа, в Паго-Паго. Там мне было хорошо. В холодильнике всегда холодные цыплята, сэндвичи, напитки. Люди меня любили. Приходили выпить, хлопали по плечу и говорили: «Сэм, ты наш друг. Ты превосходный радиооператор. Ты можешь на нас рассчитывать!» Но они мне не помогли, когда пришел новый governor13) и уволил меня с работы. Он всех выбросил. Директоров и office girl14). Он везде хотел иметь своих людей.
Мне дали прекрасные характеристики. Если вы поедете со мной в отель, пане Воляк, то я покажу их вам. Может быть, ваша супруга тоже хочет посмотреть? Они написали, что я exellent15) работник в области radio operation {38} и что они меня всем рекомендуют. Но сами они меня никуда не брали.
Я получил proposition16) в Апиа и поехал. Много лет занимался их radio communication17). Но денег на этом не заработал, да и аппаратура неважная. Часто выходит из строя. Как только я получил новый job18) на Новой Гвинее, поехал туда. Хорошо ли мне там было — не могу сказать. Но тогда что-то стало происходить с моей головой. Меня трясла лихорадка, появился шум в ушах, и видел я все хуже. То ли малярия, то ли еще что... Пошел в больницу. Разные доктора меня лечили, но мне от этого не стало лучше. В Польше были врачи — это врачи, а здесь — лучше об этом не говорить, никто из них не смог мне даже поставить диагноз.
Когда я пролежал в больнице несколько недель, ко мне пришли из моего оффиса и предложили: «Напиши, Сэм, resignation19)». Я ответил, что не хочу, потому что болен и должен на что-то жить. А они: «Если ты сам не напишешь, то получишь dismiss20), а зачем тебе это? А так получишь exellent certificate и поищешь себе job где-нибудь в другом месте». Что делать — я уволился... Лечиться я больше не мог — не было денег... Я покажу вам свидетельство врачей. Вы сами увидите...
Я прочитал, что в Апиа нужен радиооператор. Ну и поехал. Но это уже не то. Я стал стар. С головой все хуже, и сил нет. В Паго-Паго мне было хорошо. Платили, там был хороший radio staff21), очень contemporary22). А здесь нужен кто-нибудь помоложе, чтобы работать ночью, если аппаратура выйдет из строя.
Что со мной, пани доктор? Может быть, вы что-нибудь посоветуете? В глазах какие-то хлопья появляются и вижу все хуже. А в ушах все шумит и шумит. Есть не могу. Да и что за еда в этом отеле... Одно свинство. Сегодня я первый раз на Самоа ел настоящий обед, home made23). Пани доктор — хозяйка first class24), можно {39} сказать. Нет, алкоголь не употребляю. С головой делается плохо и руки трясутся.
Да, на чем я остановился... Ага, вы посоветуйте, пани доктор, что мне делать. Пани доктор, наверное, думает, что он там болтает. У него есть брат — пусть тот ему и поможет. Брат ему посоветует. Да, у меня есть браг. Он very important person25). Сделал карьеру в текстильной промышленности. Он менеджер на большой фабрике. Вчера был на Самоа, на американском Самоа, в Паго-Паго. Он возвращался из Сан-Франциско с business conference26) в Австралию. Брат был так близко! Как я его ждал! Заказал dinner27) у Мэри... на 12 персон. Пригласил директора радиостанции, deputy minister of radio and communication28). Было много людей, которые меня знают... Пусть они посмотрят, какой у Сэма брат! А мой брат знаете, что сделал, пане архитектор? Позвонил из Паго-Паго и сказал, что у него нет времени, он не приедет. Не приедет! Пане, если б я знал, сам бы поехал в Паго-Паго... Чтобы увидеться, поговорить! Ведь он мой брат, у меня нет больше никого на свете...
И знаете, что мой брат ответил мне, своему брату? «Ты, Сэм, не приезжай ко мне в Мельбурн. Если хочешь меня видеть, то напиши. Я сам найду тебя в Сиднее. Если уедешь с Самоа, не ищи job в Южной Австралии. Там нужны молодые, а не такие, как ты, Сэм. Поезжай в Северную Австралию. Может быть, ты найдешь себе работу».
Я, пани доктор, с моим здоровьем, поеду в пустыню?! А что вы скажете, пане Воляк? Что? Нас только двое. Неужели он меня стыдится? Разве может быть такое, чтобы брат стыдился брата?! Я знаю, что я — попросту никто. У меня нет денег, нет здоровья, нет молодости, нет семьи. У меня есть только один-единственный брат. Куда я сейчас поеду? Нет во всем мире страны, которая была бы моей. Нет дома, который был бы моим. Но я знаю, что я поеду туда, куда никто не хочет ехать. Еще год, два, может быть, пять лет. С каждым новым приглашением зарплата уменьшается и становится хуже климат: кому сейчас нужен старый Сэм. {40}
1) Это все (франц.). — Здесь и далее прим. пер.
2) Сладостное ничегонеделание (итал.).
3) Простите (англ.).
4) {В книге пропущена. OCR}.
5) Полинезийский рай (англ.).
6) Старые привычки (англ.).
7) Случай (англ.).
8) Техникум (англ.).
9) Вторая мировая война (англ.).
10) Радиопередачи (англ.).
11) Характеристики (англ.).
12) Новая жизнь, новые лица (англ.).
13) Губернатор (англ.).
14) Секретарша (англ.).
15) Превосходный (англ.).
16) Предложение (англ.).
17) Радиосвязь (англ.).
18) Работа (англ.).
19) Заявление об уходе (англ.).
20) Увольнять (англ.).
21) Радиооборудование (англ.).
22) Современный (англ.).
23) Домашний (англ.).
24) Первый класс (англ.).
25) Очень важная личность (англ.).
26) Деловая конференция (англ.).
27) Обед (англ.).
28) Заместитель министра по радиовещанию и связи (англ.).
Написать нам: halgar@xlegio.ru