Система OrphusСайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена,
выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

К разделу Казачество

Тикиджьян Р.Г.
Казачество и неказачье население Дона: становление, этносоциальный состав и проблемы взаимоотношений

Возрождение казачества: история и современность.
Сборник статей к V Всероссийской (международной) научной конференции.
Издание 2-е, испр. и доп. Новочеркасск, 1995.
{64} - конец страницы.
OCR OlIva.

Данная проблема длительное время находится в центре внимания исследователей истории Юга России. Вопросы о происхождения, численности, этническом составе, социальной дифференциации и правовом положении казачьего и неказачьего населения активно изучались в дореволюционной историографии1). Особую роль в их разработке сыграли труды Донского областного Статистического комитета2).

Оставаясь дискуссионными, эти вопросы критически переосмысливались в советской историографии 20-х — начала 90-х годов3). Сегодня, в обстановке возрождения казачества России и Дона они вновь приобретают актуальное звучание, но вызывают неадекватную реакцию в среде неказачьего населения. Поэтому в нашей статье мы подведем некоторые итоги исследования заявленной проблематики.

Несмотря на достаточно большое количество теорий и гипотез происхождения казачества и закрепления за ним территории Дикого Поля, ни одна из них на сегодняшний день не является общепризнанной. В дальнейшем всестороннем изучении нуждаются обе основных научных концепции: миграционного и автохтонного происхождения казачества. И та, и другая имеют изъяны, особенно когда исследователи впадают в крайности и хотят определить конкретных предков казаков. К примеру, некоторые сторонники автохтонной теории сосредоточились на попытках доказать становление казачества на основе этносов касогов, аланов (ясов), либо бродников, не учитывая динамику процессов этно- и социогенеза казачьих общин в более поздний период XVI — нач. XVII вв. Они стремятся тем самым «удревнить» и облагородить происхождение казаков, обосновать их национальную самость. Часть сторонников миграционной концепции также впала в крайность, преувеличивая значимость в становлении казачества групп беглых крестьян и холопов с территории Руси и Малороссии. Здесь на первый план выдвигаются не этнические, а социально-классовые аспекты, подчеркивающие происхождение казачества от российского крестьянства и угнетенного {64} люда. Обе полярные точки зрения имеются в казачьей эмигрантской и советской официальной историографии 30-х – 70-х годов. Сегодня вокруг этого спорного момента идут острые дискуссии. Они связаны не только с научной, но и политической значимостью проблемы, выводящей на решение вопроса об этнической, национальной особости казачества. Чтобы разрушить старые стереотипы и новые псевдоисторические мифологемы, необходимы комплексные исследования историков, этнографов и археологов. Требуются научные концепции, включающие в себя наиболее аргументированные выводы и наблюдения как автохтонной, так и миграционной теорий происхождения казачества Юга России. Скрупулезный анализ документальных источников, использование цивилизационно-культорологического подхода к данной проблеме позволили продвинуться вперед в изучении целого ряда ее аспектов, отраженных в научных публикациях А.И. Козлова, А.И. Агафонова, Н.А. Мининкова, А.В. Венкова, Б.Н. Проценко, С. В. Черницына4).

Разделяя основные идеи названных исследователей, предпримем попытку концептуального осмысления, основных этапов этносоциальной эволюции и сословно-правовых взаимоотношений казачьего и неказачьего населения края. Источники свидетельствуют, что в конце XIV — первой половине XVI веков на территории Дикого Поля шло формирование казачества как особой социальной и этнографической группы (субэтноса) на полиэтнической основе. Закрепление самостоятельности территории нижнего и верхнего Дона, утверждение казаков как коренного населения колонизируемого края обусловили создание на рубеже XVI—XVII веков отдельного квазигосударственного образования — «Великое Войско Донское». Эти процессы протекали в условиях нестабильной геополитической ситуации, отчего хозяйственное освоение объективно сдерживалось. Поэтому на данном этапе малые этнические и социальные группы ногайцев, татар, запорожцев-черкас, украинских и русских крестьян, холопов и работных людей достаточно быстро вливаются в казачью общность. Но уже в начале XVII века историки подчеркивали наличие в среде казачьей военной общины четко наметившейся социальной градации на «лучших людей» (атаманов и старшин), рядовых (полноправных), казачьих учеников и слуг (именуемых «чурами»). Последних обязывали пройти институт ученичества у «старых» казаков, чтобы они могли (иногда после многолетнего стажа) стать {65} полноправными, коренными казаками5). Постепенно выделяется и верхушка торговых, домовитых казаков. В составе казачьей общины имелись теперь и священнослужители. Завершение данного этапа можно, связывать: с окончательным оформлением административных, военно-политических структур Войска к началу 30-х годов XVII века; юридическим закреплением за донским казачеством известных прав и привилегий правительством Михаила Романова; становлением его как военно-служилого сословия Российского государства.

Следующий этап хронологически включает XVII — первую половину XVIII веков. Именно в этот период самостоятельного квазигосударственного развития и включения в состав территории Российской империи происходит существенная этносоциальная эволюция казачества, идет активное пополнение неказачьего населения края. В состав последнего постепенно входят большие и малые этнические группы со всей совокупностью хозяйственных и социальных связей, бытовых традиций, религиозных верований. Уже с начала XVII в. начинается формирование группы донских, «базовых» (своих) татар, представителей тюркоязычных этносов, исповедовавших ислам. К середине XVIII века закрепляются после длительного военно-политического и культурного взаимодействия права казачества за «базовыми» донскими калмыками, исповедовавшими ламаизм. При постоянных контактах с казаками названные группы не ассимилировались и сохранились вплоть до начала XX века. Часть из них неминуемо принимала христианство и вливалась в численно и политически преобладавшую славяно-русскую группу казачества. Со временем этот процесс привел к складыванию в среде донских казаков метисной прослойки, обозначавшейся в источниках XVII—XVIII вв. терминами «тума» и «болдырь»6).

Усиление военно-политических, экономических и культурных контактов с Россией в XVII в., с одной стороны, оформление системы крепостного права в метрополии, с другой, вызывали активный приток славяно-русского населения в ходе дальнейшей колонизации Юга и территории Дикого Поля. Кроме того, церковная реформа патриарха Никона послужила причиной притока на казачьи земли, значительного числа старообрядцев поповского толка7). До XVIII века источниками пополнения казачества в большой степени оставалась миграция, хотя с середины предшествующего столетия начался активный процесс внутреннего воспроизводства {66} казачьего населения. В последней четверти XVII в. приближение южных границ России к Дону и. взятие Азова в итоге походов Петра I активизировали колонизацию донских земель. Сюда двинулись потоки беглых крестьян и тяглых людей, сезонных, ремесленных рабочих («наброду» по терминологии того времени).

В связи с ростом населения усложнялась процедура включения в казачье войсковое сословие. Источники середины XVII — начала XVIII вв. фиксируют разделение не только на «старых» и «молодых товарищей», но также на «старожилых» и «новопришлых» казаков. Старожилами называли природных, коренных, родившихся на Дону в казачьей семье или бывших казаками в первом поколении, проживших на Дону 10-15 и более лет. Привилегии старшин и домовитых торговцев стали передаваться по наследству. Очень бурно эти процессы развивались в главном войске, в низовьях Дона. «Новопришлые» казаки по традиции, чтобы стать равноправными, должны были выдержать стаж, а затем попадали в разряд «голутвенных». С начала XVII в. активно идет социальное становление неказачьих групп населения Дона. Более поздний термин «иногородние», «иногородцы», применяемый казаками к этим категориям, подразумевал людей, принадлежащих к иному, неказачьему роду, пришедших на Дон из других городов и областей. Эти группы изначально ограничивались в правах по сравнению с казачьей верхушкой и рядовыми казаками. В воинской казачьей среде к ним относились, как правило, с презрительным покровительством.

К таким категориям принадлежали и «зажилые бурлаки» из крестьян и работных людей, осевших на Дону. Они работали по найму на казачью верхушку, занимались добычей и варкой соли, ловлей рыбы, ремеслом, а позднее и земледелием. Однако на данном этапе названные страты оставались достаточно гибкими и имелась возможность перехода в состав казачества. Такой переходной социальной категорией долгое время был институт «оземейных» (семейных, приписных казаков). Не имея права участвовать в «кругах», оземейные числились в составе казачьей военной организации, несли службу по охране станиц, выполняли иные повинности. Внизу социальной лестницы располагались пленные («ясырь»), как правило, из числа неправославного населения8). Они находились на положении лично зависимых слуг, а женщины часто в качестве наложниц. Их могли продать, {67} обменять и т.д. В этом проявлялись элементы патриархального рабства. Этнический состав групп неказачьего населения также выглядел неоднородно. К середине XVIII века в них преобладали русские и украинцы9).

Во второй половине XVIII — первой половине XIX столетий происходят существенные изменения в социальном становлении основных слоев казачьего и неказачьего населения донского края, во взаимоотношениях между ними. На данном этапе действует целый комплекс факторов как внутреннего, так и внешнего характера, влияющих на состояние этого процесса. К концу XVIII века завершились интеграция донских земель и их административное включение в состав Российской империи. Развернулось активное строительство городов-крепостей. В результате резко возрос приток мигрантов-переселенцев в Приазовье. Тем самым государственная и народная колонизация соединялись в единый поток, обеспечивали существенный прирост населения и открывали широкие возможности для хозяйственного освоения Юга России. Отдаление опасных границ на территорию Кубани и Предкавказья, развитие торговли и земледелия стимулировали генезис капиталистических отношений. За счет миграции и естественного прироста увеличилась численность казаков с 30-40 тысяч в начале XVIII в. до 200 тысяч к концу века. Так, только после присоединения Крыма и разорения Запорожской Сечи на Дон переселилось более 900 семей казаков-черкасов, которые быстро влились в состав казачества и растворились в нем.

Казачья старшина в названный период захватывала и закрепляла за собой огромные массивы войсковых земель, привлекала на них поселенцев: русских и украинских крестьян. Уже после 1763 г. здесь осело около 100 тысяч приписных крестьян. В 1796 году по указу царского правительства они фактически переводились на положение крепостных и принадлежали своим владельцам-старшинам. Последние с 1798 г. получили права великорусского дворянства.

К концу XVIII в. земледелие на Дону постепенно вытесняет традиционные охоту и рыболовство, а к середине XIX в. товарное земледелие и скотоводство становятся ведущими отраслями аграрной специализации края. Значительную роль в казачьей среде играл торговый капитал, поэтому в 1804 г. создается «Общество донских торговых казаков»10). Одновременно завершился процесс превращения казачества в замкнутое и полупривилегированное военно-служилое {68} сословие, что юридически фиксируется в «Положении об управлении Донского Войска» 26 мая 1835 г. Оно официально запрещало прием в казаки представителей других групп населения Дона. Это еще раз подтверждалось указами от 1841 и 1853 гг. К середине XIX в. в сознании казачества тесно переплетались понятия национальной (этнической) принадлежности и сословного положения. Сами казаки постоянно подчеркивали факт независимого происхождения. Так, в послужных списках и материалах церковного учета отсутствовала графа «национальность», а происхождение отмечалось просто — «из казаков». В новых условиях внутри казачества также сформировались сословные группы, соответствовавшие социальной структуре Российского государства: дворянство, купечество (торговые), духовенство, позднее — интеллигенция. Параллельно с втягиванием казачьих хозяйств в товарно-денежные отношения начинается социально-классовая, имущественная дифференциация, выделяются зажиточная верхушка и беднота.

На этом этапе происходит складывание сложной этнической и социальной структуры неказачьего населения, усложняются его взаимоотношения с казачеством. На этнический состав населения наложила отпечаток колонизационная политика правительства. В 80-х годах XVIII века на территорию Приазовья оно переселяет около 12 тысяч крымских армян. Позже, в I четверти XIX века здесь поселились израильские христиане, греки и немцы. Последним для благоустройства выделили по 15 десятин земли на человека. Изначально у этих этнических групп сложились добрососедские отношения с казаками на основе взаимовыгодных экономических связей. Однако, большую часть неказачьего населения края представляли донские крепостные (приписные) крестьяне украинского и русского происхождения, компактно расселявшиеся в помещичьих имениях Миусского, Донецкого, Усть-Медведицкого и Хоперского округов. Другую часть неказачьего населения составляли сезонные рабочие и ремесленники, постоянно приходившие в донские земли на заработки. Но из за «текучести» этого страта ныне сложно установить его численность. В целом, динамика роста казачьего и неказачьего населения прослеживается достаточно четко. В 1822 г. казаков и чиновников насчитывалось 340785, калмыков — 13622, татар — около 1000, крестьян — 15376611). Накануне буржуазных реформ, в 1858 году на Дону проживало 564 тысячи казаков (54%), дворян и чиновников {69} 14 тыс. (1,3), представителей других сословий — 53 тыс. (5,2%)12). Несмотря на политику правительства и войсковых властей, переход из неказачьих групп населения в войсковое сословие традиционно продолжался до начала XIX века. Особое место теперь занимали брачные связи и отношения родства. Они оставались основным механизмом социальной адаптации и средством перехода в ряды казаков. Однако эти процессы стали искусственно ограничиваться с начала XIX века, и уже в 40-е – 50-е годы межсословные браки не давали возможности перейти в служилое сословие. Имели место высылки казачек вместе с мужьями на родину последних, перевод совместных детей в разряд помещичьих крестьян. Причины этих явлений еще предстоит глубоко осмыслить исследователям.

Бесправное положение крепостных крестьян часто приводило к их стычкам с казаками и вспышкам восстаний, как например, в 1818—1820 годах. Казачий этносословный национализм проявлялся в предвзятом отношении ко всем иногородним, в особенности, к крестьянам-малороссиянам13). Их, а также иногородних предпринимателей и работных людей, казаки презрительно называли «сипою», «сипутою». Так начинали завязываться тугие узлы межсословных противоречий и классовых антагонизмов, иногда принимавших форму межэтнической розни.

Решающие изменения в этносоциальном облике Донской области, по мнению большинства исследователей, произошли во второй половине XIX — начале XX веков14). Тогда в условиях буржуазных преобразований и формирования основ гражданского общества серьезно встал вопрос о сохранении казачества как военного сословия, а соответственно, о расширении прав неказачьего населения края. После отмены крепостного права и проведения комплекса реформ буржуазного характера правительство Александра II поощряло миграцию в казачьи области переселенцев для более быстрого экономического освоения Юга-Востока и приобщения патриархальных окраин к современному гражданскому быту. Бывшие крепостные крестьяне теперь получили статус коренных жителей и объединялись в общины, но в отличие от казаков, по-прежнему несших службу, имели меньше надельной земли (казаки — 12-15 десятин и более, крестьяне — 3,5-4 десятины). Коренное крестьянское население в конце XIX — начале XX веков перестало ассоциироваться в глазах казачества с иногородними, но казаки не забывали об их неказачьем {70} происхождении, всячески принижая «хохлов», «кацапов», «москалей», «жидов». В этническом плане среди коренных крестьян преобладали малороссияне, тавричане, русские.

С развитием капитализма и втягиванием хозяйств в рыночные отношения к началу XX в. усилился процесс разложения казачьей и крестьянской общин, четко обозначилась социально-классовая дифференциация. Тогда в казачьей общине доминировали «справные», середняцкие хозяйства15). Еще одним важным фактором в изменении взаимоотношений стала отмена ограничений для вступления в казачье сословие и расширение возможностей выхода из него. В 60-е – 80-е годы XIX века имел место групповой прием коренного населения в войсковое сословие. Документы показывают преобладание в среде принятых православного компонента из числа родившихся на Дону, либо долго здесь проживавших. Но, в отличие от вступавших в казаки на рубеже XVIII—XIX веков, родственные связи с казачеством уже не играли такой серьезной роли. Включение очень крупных групп, не имевших ранее близких, родственных связей с казаками, бесспорно, оказывало влияние на культуру, состав и самосознание казачества в начале XX века, претерпевших существенные деформации.

С реализацией закона от 29 апреля 1868 г. появилась возможность для массы иногородних предпринимателей и переселенцев крестьян, рабочих и ремесленников приобретать собственность и селиться в пределах войсковых, станичных и городских земель, выплачивая за это посаженную плату. В 1887—1888 годах к Донской области были присоединены Ростовский уезд и Таганрогское градоначальство. В 70-е – 90-е годы XIX века уже вкладывалось иное содержание в само понятие «иногородние». Приток их на территорию Дона резко возрос, и в результате к началу XX века глобально изменился этносоциальный облик края. Прирост городского населения (130%) опережал прирост сельского (87%). Быстрыми темпами развивались промышленность и транспорт, шел процесс урбанизации юго-западных районов области, воздействовавший и на патриархальный станичный быт. Складывалась многосословная, мозаичная структура современного населения края. От 12 до 14% казаков вынуждены были заниматься ремеслами и промыслами. В начале XX века более 10 тысяч работали на промышленных предприятиях и шахтах. Активно развивалось предпринимательство среди казаков и коренных крестьян, особенно в аграрном секторе. Увеличилась прослойка казаков и крестьян-рантье, сдающих {71} землю в аренду на выгодных условиях иногородним. Однако, несмотря на общий рост численности казачьего сословия, доля его среди населения Донской области неизбежно уменьшалась. С 1860 по 1897 гг. с 66% она сократилась до 44%, а к 1917 г., по подсчетам разных исследователей, до 38,2-42%. К 1914 г. в области проживало уже около 4 млн.человек, из них казаков — 1,51 млн., коренных крестьян — около 1 млн. (23,5%), иногородних — 1,12 млн. (29%)16).

Изменение соотношения в составе населения не в пользу казаков, считавших себя полноправными хозяевами края, естественно, вызывало их этносоциальную консолидацию на бытовом и сословном уровнях, формировало новые стереотипы ментальности национальной исключительности, стимулировало противопоставление казаков другим группам донских жителей. Но следует заметить, что национальный вопрос в виде острой межэтнической розни никогда на берегах Тихого Дона не возникал, ибо к 1917 г. здесь проживало уже более сорока наций и народностей, среди которых доминировали: казаки, русские, украинцы, армяне. Интернациональные связи на культурно-бытовом уровне преобладали над межсословной рознью, хотя последняя, бесспорно, имела место, и даже искусственно подогревалась царским и войсковым правительствами. При активизации казенного православия на Дону все еще сохранялась конфессиональная свобода, что устраняло известную долю социальных конфликтов. К тому же шло становление обновленной полифонической культуры донского населения, уникальной частью которой по-прежнему оставалась культура казачьего субэтноса, приобретавшего черты великорусской нации.

Иногороднее население, будучи неоднородным по своему этническому и социальному составу, было ограничено в правах и подвергалось нападкам со стороны войсковой администрации. Особенно от этого страдала основная его составная часть — иногородние безземельные крестьяне и временные рабочие, селившиеся на территории казачьих станичных юртов, крестьянских волостей и платившие высокую посаженную плату за краткосрочную аренду земли. К 1917 году резко выросло и число промышленных рабочих, насчитывавших более 120 тысяч из 220-тысячного отряда донского пролетариата. Они, так же, как и иногородние, выдвигали требования по уравнению в гражданских правах и свободах с казачеством17). Запутанность поземельных отношений, острота {72} аграрного вопроса со временем усилили межсословные и этнокультурные противоречия. Первый всплеск конфронтации между казачьим и неказачьим населением пришелся на 1905—1907 годы18).

Под влиянием надвигающейся городской, индустриальной цивилизации медленно шел процесс социокультурного расказачивания, постепенного отмирания отживших свой век сословных и этнокультурных традиций. Неразрешенность, сложность этого переходного процесса в годы революции и гражданской войны, привела к усилению взаимного неприятия, ожесточила межсословное и классовое противостояние, которое вылилось в политику искусственного расказачивания, усугубленного начавшимся внутриклассовым расколом в среде казачьего и неказачьего населения19). Трагическим итогом кровавого конфликта стало этносословное вымирание казачества. Поддержанные Советской властью крестьяне и рабочие, иногороднее население, одержавшие мнимую победу над казаками, одобряли политику расказачивания, проводившуюся в годы партийно-советского режима. Результатом такой политики явилось резкое сокращение казачьего населения Дона. Так, по переписи 1926 года оно составляло 28 % жителей края. Коллективизация и репрессии 30-х – 40-х годов усугубили процесс его унификации и интеграции в новую советскую социальную стратификацию20).

Феномен возрождения казачества России и Дона на рубеже 80-х – 90-х годов вновь заострил проблему взаимоотношений казачьего и неказачьего населения донского края. По результатам социологического опроса населения, проведенного в Ростовской области российской социологической службой «Мониторинг» в 1992 году, выявлено наличие в общем количестве жителей 28% казаков. Положительно относились к возрождению казачества 40,8% респондентов. Эти и другие факты свидетельствуют о сохранении в настоящее время анализируемых нами противоречий. Очевидно, что рассматриваемая проблема требует сегодня глубокого, непредвзятого научного осмысления21). К тому же перспектива принятия государственной программы возрождения казачества заставляет сделать дополнительные шаги в данном направлении. Государственная программа должна включать в себя правовые гарантии и проработку механизма взаимоотношений казачьего и неказачьего населения. Над этими вопросами еще предстоит серьезно поработать историкам, {73} правоведам, политологам и представителям всех ветвей государственной власти вместе с возрождающимся казачеством. Главное здесь — избежать новых конфликтов и потрясений во имя высокой цели процветания демократической России и Тихого Дона.

Настоящая статья представляет собой лишь общую постановку рассматриваемой проблемы в контексте опыта отечественной историографии. Очевидно, что обновляющийся теоретический багаж российской исторической науки позволит более глубоко изучить все аспекты анализируемого в хронологическом плане, среза социальной жизни на Дону. Немаловажное значение имеет, наряду с новым прочтением известных источников, поиск новых документальных сведений. В свою очередь, для этого необходимо обстоятельное обсуждение нынешнего состояния в исследовании заявленной проблемы.


Тикиджьян Р. Г., кандидат исторических наук, доцент кафедры философии и истории ШТИБО


Источники и литература

{75}

1) См.: Ригельман А.И. История о донских казаках — Ростов-на-Дону, 1992; Броневский В.Б. Описание Донской земли, нравов и обычаев жителей. — СПб, 1834; Сухоруков В.Д. Историческое описание земли Войска Донского. — Новочеркасск, 1903; Сватиков С.Г. Россия и Дон (1549—1917 гг.). — Белград, 1924; и др.

2) См. напр.: Статистическое описание Земли донских казаков. Составлено в 1822—1832 гг. — Новочеркасск, 1891; Номикосов С.Ф. Статистическое описание области Войска Донского. — Новочеркасск, 1884; Кошкин И.С., Зубков И.И. Донское торговое общество и его значение в жизни края. — Ростов-на-Дону, 1988; Греков А.М. Очерки экономического и хозяйственного быта населения Донской области. — Таганрог. 1905. Карасев А.А., Донские крестьяне // Труды Донского войскового Статистического комитета. — Новочеркасск, 1867. Вып. I; Марков К.В. Крестьяне на Дону // Сборник обл. Войска Донского Статистического комитета. — Вып. XI, XIII; Сурожский П. Донские калмыки. Очерк. — Новочеркасск, 1912; и др.

3) Пронштейн А.П. Донское казачество эпохи феодализма, в советской исторической литературе // Дон и Северный Кавказ в советской исторической литературе. — Ростов-на-Дону, 1972. — С. 23-37; Агафонов А.И. История Дона эпохи феодализма в современной советской историографии // Известия СКНЦ ВШ. Общественные науки. — 1990. — № 3. — С. 68-72; Торжевский С.И. Рабочие и крестьяне на Дону в XVIII в. // Труд в России. — Л., 1924. Кн. 2; Янчевский Н.Л. Колониальная политика на Дону торгового капитала Московского государства в XVI—XVII вв. — Ростов-на-Дону, 1930; Лунин Б.В. Очерки истории Подонья-Приазовья. — Ростов-на-Дону, 1952. Кн. 2.

4) См.: Козлов А.И. На историческом повороте. — Ростов-на-Дону, 1977; Агафонов Л.И. Область Войска Донского и Приазовье в дореформенный период. — Ростов-на-Дону, 1986; Мининков Н.А. Донское казачество на заре своей истории. — Ростов-на-Дону, 1992; Венков А.В. Донское {74} казачество в гражданской войне (1918—1920). — Ростов-на-Дону, 1992, Черницын С.В. Донское казачество; этнический состав и этнические процессы (XVIII—XIX вв.). Автореферат канд. дисс. — М., 1992; Актуальные проблемы казачьего движения (Круглый стол) // Социологические исследования. —1992. — № 9. — С. 17-29.

5) См.: Станиславский А.Л. Гражданская война в России XVII в. Казачество на переломе истории. — М., 1990. — С. 6-16.

6) Черницын С.В. Донское казачество: этнический состав и этнические процессы (XVIII—XIX вв.) — Автореферат канд. дисс. — М., 1992.

7) Римский С.В. Казачество религия терпимость // Международная жизнь. —1992. — № 7. — С. 92-93.

8) Усенко О. Терпи, казак… // Родина. — 1993. — № 10. С. 23-25.

9) Пронштейн А.П. Земля Донская в XVIII веке. — Ростов-на-Дону, 1961. — С. 179-201; Пронштейн А.П., Мининков Н.А. Крестьянские войны в России XVII—XVIII веков и донское казачество. — Ростов-на-Дону, 1983. — С. 73-93.

10) Шульман Э.А. Земельные отношения в Подонье-Приазовье в 1-ой половине XIX века. — Ростов-на-Дону, 1991. — С. 11-53.

11) Статистическое описание земли Донских казаков. Составлено в 1822—1832 гг. — Новочеркасск. 1891. — С. 92, 96, 97.

12) Агафонов А.И. Область Войска Донского и Приазовье в дореформенный период. — Ростов-на-Дону, 1986. — С. 152-158.

13) См.: Игнатович И. Крестьянское движение на Дону в 1820 г. — М., 1937. С. 9-99.

14) См.: Козлов А.И. На историческом повороте. — Ростов-на-Дону, 1977; Социально-экономическая структура населения Дона и Северного Кавказа, Сборник статей. — Ростов-на-Дону, 1984; Самарина Н.В. Донская буржуазия в период империализма (1890—1914 гг.). — Ростов-на-Дону, 1992; и др.

15) Крестьянство Северного Кавказа и Дона в период капитализма. — Ростов-на-Дону, 1990 — С. 47-65, 81-90, 182-197.

16) Козлов А.И. Казачья окраина России. — Ростов-на-Дону, 1992 — С. 21-22.

17) Карпов В.Ф. Рабочий класс на Дону и Северном Кавказе 1917 году. — Ростов-на-Дону, 1987. — С. 19-47, 61-87.

18) Золотов В.А., Демешина Е.И. Дон в первой русской революции 1905—1907 гг. — Ростов-на-Дону, 1985.

19) См.: Белое дело. Дон и Добровольческая армия // Сб. воспоминаний. — М., 1992; Кириенко Ю.К. Революция и донское казачество. — Ростов-на-Дону. 1988; Венков А.В. Донское казачество в гражданской войне (1918—1920 гг.). — Ростов-на-Дону, 1992; Хмелевский С.К. Буря над Тихим Доном. — Ростов-на-Дону, 1984; и др.

20) Кожанов А.П. К вопросу о социально-демографическом составе казачества Северного Кавказа (по материалам Всесоюзной переписи населения 1926 года) // Известия СКНЦ ВШ. Общественные науки. — 1992. — № 3. — С. 124-128.

21) См.: Градницын А.А. Общественное мнение о возрождении казачества // Социологические исследования. — 1991. — №12. — С. 78-84; Современное донское казачество (политический, социальный, экономический портрет). — Ростов-на-Дону, 1992. — С. 3-5; Сергеев В.Н. Движение за возрождение казачества. — Ростов-на-Дону, 1993. — С. 34-90; Основные положения концепции государственной политики по отношению к казачеству // Поле зрения. — 1994. 24 мая.


























Написать нам: halgar@xlegio.ru