Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. К разделу Казачество

Тикиджьян Р.Г.
Казачество и неказачье население Дона: становление, этносоциальный состав и проблемы взаимоотношений

Возрождение казачества: история и современность.
Сборник статей к V Всероссийской (международной) научной конференции.
Издание 2-е, испр. и доп. Новочеркасск, 1995.
{64} - конец страницы.
OCR OlIva.

Данная проблема длительное время находится в центре внимания исследователей истории Юга России. Вопросы о происхождения, численности, этническом составе, социальной дифференциации и правовом положении казачьего и неказачьего населения активно изучались в дореволюционной историографии¹⁾. Особую роль в их разработке сыграли труды Донского областного Статистического комитета²⁾.

Оставаясь дискуссионными, эти вопросы критически переосмысливались в советской историографии 20-х — начала 90-х годов³⁾. Сегодня, в обстановке возрождения казачества России и Дона они вновь приобретают актуальное звучание, но вызывают неадекватную реакцию в среде неказачьего населения. Поэтому в нашей статье мы подведем некоторые итоги исследования заявленной проблематики.

Несмотря на достаточно большое количество теорий и гипотез происхождения казачества и закрепления за ним территории Дикого Поля, ни одна из них на сегодняшний день не является общепризнанной. В дальнейшем всестороннем изучении нуждаются обе основных научных концепции: миграционного и автохтонного происхождения казачества. И та, и другая имеют изъяны, особенно когда исследователи впадают в крайности и хотят определить конкретных предков казаков. К примеру, некоторые сторонники автохтонной теории сосредоточились на попытках доказать становление казачества на основе этносов касогов, аланов (ясов), либо бродников, не учитывая динамику процессов этно- и социогенеза казачьих общин в более поздний период XVI — нач. XVII вв. Они стремятся тем самым «удревнить» и облагородить происхождение казаков, обосновать их национальную самость. Часть сторонников миграционной концепции также впала в крайность, преувеличивая значимость в становлении казачества групп беглых крестьян и холопов с территории Руси и Малороссии. Здесь на первый план выдвигаются не этнические, а социально-классовые аспекты, подчеркивающие происхождение казачества от российского крестьянства и угнетенного {64} люда. Обе полярные точки зрения имеются в казачьей эмигрантской и советской официальной историографии 30-х – 70-х годов. Сегодня вокруг этого спорного момента идут острые дискуссии. Они связаны не только с научной, но и политической значимостью проблемы, выводящей на решение вопроса об этнической, национальной особости казачества. Чтобы разрушить старые стереотипы и новые псевдоисторические мифологемы, необходимы комплексные исследования историков, этнографов и археологов. Требуются научные концепции, включающие в себя наиболее аргументированные выводы и наблюдения как автохтонной, так и миграционной теорий происхождения казачества Юга России. Скрупулезный анализ документальных источников, использование цивилизационно-культорологического подхода к данной проблеме позволили продвинуться вперед в изучении целого ряда ее аспектов, отраженных в научных публикациях А.И. Козлова, А.И. Агафонова, Н.А. Мининкова, А.В. Венкова, Б.Н. Проценко, С. В. Черницына⁴⁾.

Разделяя основные идеи названных исследователей, предпримем попытку концептуального осмысления, основных этапов этносоциальной эволюции и сословно-правовых взаимоотношений казачьего и неказачьего населения края. Источники свидетельствуют, что в конце XIV — первой половине XVI веков на территории Дикого Поля шло формирование казачества как особой социальной и этнографической группы (субэтноса) на полиэтнической основе. Закрепление самостоятельности территории нижнего и верхнего Дона, утверждение казаков как коренного населения колонизируемого края обусловили создание на рубеже XVI—XVII веков отдельного квазигосударственного образования — «Великое Войско Донское». Эти процессы протекали в условиях нестабильной геополитической ситуации, отчего хозяйственное освоение объективно сдерживалось. Поэтому на данном этапе малые этнические и социальные группы ногайцев, татар, запорожцев-черкас, украинских и русских крестьян, холопов и работных людей достаточно быстро вливаются в казачью общность. Но уже в начале XVII века историки подчеркивали наличие в среде казачьей военной общины четко наметившейся социальной градации на «лучших людей» (атаманов и старшин), рядовых (полноправных), казачьих учеников и слуг (именуемых «чурами»). Последних обязывали пройти институт ученичества у «старых» казаков, чтобы они могли (иногда после многолетнего стажа) стать {65} полноправными, коренными казаками⁵⁾. Постепенно выделяется и верхушка торговых, домовитых казаков. В составе казачьей общины имелись теперь и священнослужители. Завершение данного этапа можно, связывать: с окончательным оформлением административных, военно-политических структур Войска к началу 30-х годов XVII века; юридическим закреплением за донским казачеством известных прав и привилегий правительством Михаила Романова; становлением его как военно-служилого сословия Российского государства.

Следующий этап хронологически включает XVII — первую половину XVIII веков. Именно в этот период самостоятельного квазигосударственного развития и включения в состав территории Российской империи происходит существенная этносоциальная эволюция казачества, идет активное пополнение неказачьего населения края. В состав последнего постепенно входят большие и малые этнические группы со всей совокупностью хозяйственных и социальных связей, бытовых традиций, религиозных верований. Уже с начала XVII в. начинается формирование группы донских, «базовых» (своих) татар, представителей тюркоязычных этносов, исповедовавших ислам. К середине XVIII века закрепляются после длительного военно-политического и культурного взаимодействия права казачества за «базовыми» донскими калмыками, исповедовавшими ламаизм. При постоянных контактах с казаками названные группы не ассимилировались и сохранились вплоть до начала XX века. Часть из них неминуемо принимала христианство и вливалась в численно и политически преобладавшую славяно-русскую группу казачества. Со временем этот процесс привел к складыванию в среде донских казаков метисной прослойки, обозначавшейся в источниках XVII—XVIII вв. терминами «тума» и «болдырь»⁶⁾.

Усиление военно-политических, экономических и культурных контактов с Россией в XVII в., с одной стороны, оформление системы крепостного права в метрополии, с другой, вызывали активный приток славяно-русского населения в ходе дальнейшей колонизации Юга и территории Дикого Поля. Кроме того, церковная реформа патриарха Никона послужила причиной притока на казачьи земли, значительного числа старообрядцев поповского толка⁷⁾. До XVIII века источниками пополнения казачества в большой степени оставалась миграция, хотя с середины предшествующего столетия начался активный процесс внутреннего воспроизводства {66} казачьего населения. В последней четверти XVII в. приближение южных границ России к Дону и. взятие Азова в итоге походов Петра I активизировали колонизацию донских земель. Сюда двинулись потоки беглых крестьян и тяглых людей, сезонных, ремесленных рабочих («наброду» по терминологии того времени).

В связи с ростом населения усложнялась процедура включения в казачье войсковое сословие. Источники середины XVII — начала XVIII вв. фиксируют разделение не только на «старых» и «молодых товарищей», но также на «старожилых» и «новопришлых» казаков. Старожилами называли природных, коренных, родившихся на Дону в казачьей семье или бывших казаками в первом поколении, проживших на Дону 10-15 и более лет. Привилегии старшин и домовитых торговцев стали передаваться по наследству. Очень бурно эти процессы развивались в главном войске, в низовьях Дона. «Новопришлые» казаки по традиции, чтобы стать равноправными, должны были выдержать стаж, а затем попадали в разряд «голутвенных». С начала XVII в. активно идет социальное становление неказачьих групп населения Дона. Более поздний термин «иногородние», «иногородцы», применяемый казаками к этим категориям, подразумевал людей, принадлежащих к иному, неказачьему роду, пришедших на Дон из других городов и областей. Эти группы изначально ограничивались в правах по сравнению с казачьей верхушкой и рядовыми казаками. В воинской казачьей среде к ним относились, как правило, с презрительным покровительством.

К таким категориям принадлежали и «зажилые бурлаки» из крестьян и работных людей, осевших на Дону. Они работали по найму на казачью верхушку, занимались добычей и варкой соли, ловлей рыбы, ремеслом, а позднее и земледелием. Однако на данном этапе названные страты оставались достаточно гибкими и имелась возможность перехода в состав казачества. Такой переходной социальной категорией долгое время был институт «оземейных» (семейных, приписных казаков). Не имея права участвовать в «кругах», оземейные числились в составе казачьей военной организации, несли службу по охране станиц, выполняли иные повинности. Внизу социальной лестницы располагались пленные («ясырь»), как правило, из числа неправославного населения⁸⁾. Они находились на положении лично зависимых слуг, а женщины часто в качестве наложниц. Их могли продать, {67} обменять и т.д. В этом проявлялись элементы патриархального рабства. Этнический состав групп неказачьего населения также выглядел неоднородно. К середине XVIII века в них преобладали русские и украинцы⁹⁾.

Во второй половине XVIII — первой половине XIX столетий происходят существенные изменения в социальном становлении основных слоев казачьего и неказачьего населения донского края, во взаимоотношениях между ними. На данном этапе действует целый комплекс факторов как внутреннего, так и внешнего характера, влияющих на состояние этого процесса. К концу XVIII века завершились интеграция донских земель и их административное включение в состав Российской империи. Развернулось активное строительство городов-крепостей. В результате резко возрос приток мигрантов-переселенцев в Приазовье. Тем самым государственная и народная колонизация соединялись в единый поток, обеспечивали существенный прирост населения и открывали широкие возможности для хозяйственного освоения Юга России. Отдаление опасных границ на территорию Кубани и Предкавказья, развитие торговли и земледелия стимулировали генезис капиталистических отношений. За счет миграции и естественного прироста увеличилась численность казаков с 30-40 тысяч в начале XVIII в. до 200 тысяч к концу века. Так, только после присоединения Крыма и разорения Запорожской Сечи на Дон переселилось более 900 семей казаков-черкасов, которые быстро влились в состав казачества и растворились в нем.

Казачья старшина в названный период захватывала и закрепляла за собой огромные массивы войсковых земель, привлекала на них поселенцев: русских и украинских крестьян. Уже после 1763 г. здесь осело около 100 тысяч приписных крестьян. В 1796 году по указу царского правительства они фактически переводились на положение крепостных и принадлежали своим владельцам-старшинам. Последние с 1798 г. получили права великорусского дворянства.

К концу XVIII в. земледелие на Дону постепенно вытесняет традиционные охоту и рыболовство, а к середине XIX в. товарное земледелие и скотоводство становятся ведущими отраслями аграрной специализации края. Значительную роль в казачьей среде играл торговый капитал, поэтому в 1804 г. создается «Общество донских торговых казаков»¹⁰⁾. Одновременно завершился процесс превращения казачества в замкнутое и полупривилегированное военно-служилое {68} сословие, что юридически фиксируется в «Положении об управлении Донского Войска» 26 мая 1835 г. Оно официально запрещало прием в казаки представителей других групп населения Дона. Это еще раз подтверждалось указами от 1841 и 1853 гг. К середине XIX в. в сознании казачества тесно переплетались понятия национальной (этнической) принадлежности и сословного положения. Сами казаки постоянно подчеркивали факт независимого происхождения. Так, в послужных списках и материалах церковного учета отсутствовала графа «национальность», а происхождение отмечалось просто — «из казаков». В новых условиях внутри казачества также сформировались сословные группы, соответствовавшие социальной структуре Российского государства: дворянство, купечество (торговые), духовенство, позднее — интеллигенция. Параллельно с втягиванием казачьих хозяйств в товарно-денежные отношения начинается социально-классовая, имущественная дифференциация, выделяются зажиточная верхушка и беднота.

На этом этапе происходит складывание сложной этнической и социальной структуры неказачьего населения, усложняются его взаимоотношения с казачеством. На этнический состав населения наложила отпечаток колонизационная политика правительства. В 80-х годах XVIII века на территорию Приазовья оно переселяет около 12 тысяч крымских армян. Позже, в I четверти XIX века здесь поселились израильские христиане, греки и немцы. Последним для благоустройства выделили по 15 десятин земли на человека. Изначально у этих этнических групп сложились добрососедские отношения с казаками на основе взаимовыгодных экономических связей. Однако, большую часть неказачьего населения края представляли донские крепостные (приписные) крестьяне украинского и русского происхождения, компактно расселявшиеся в помещичьих имениях Миусского, Донецкого, Усть-Медведицкого и Хоперского округов. Другую часть неказачьего населения составляли сезонные рабочие и ремесленники, постоянно приходившие в донские земли на заработки. Но из за «текучести» этого страта ныне сложно установить его численность. В целом, динамика роста казачьего и неказачьего населения прослеживается достаточно четко. В 1822 г. казаков и чиновников насчитывалось 340785, калмыков — 13622, татар — около 1000, крестьян — 153766¹¹⁾. Накануне буржуазных реформ, в 1858 году на Дону проживало 564 тысячи казаков (54%), дворян и чиновников {69} 14 тыс. (1,3), представителей других сословий — 53 тыс. (5,2%)¹²⁾. Несмотря на политику правительства и войсковых властей, переход из неказачьих групп населения в войсковое сословие традиционно продолжался до начала XIX века. Особое место теперь занимали брачные связи и отношения родства. Они оставались основным механизмом социальной адаптации и средством перехода в ряды казаков. Однако эти процессы стали искусственно ограничиваться с начала XIX века, и уже в 40-е – 50-е годы межсословные браки не давали возможности перейти в служилое сословие. Имели место высылки казачек вместе с мужьями на родину последних, перевод совместных детей в разряд помещичьих крестьян. Причины этих явлений еще предстоит глубоко осмыслить исследователям.

Бесправное положение крепостных крестьян часто приводило к их стычкам с казаками и вспышкам восстаний, как например, в 1818—1820 годах. Казачий этносословный национализм проявлялся в предвзятом отношении ко всем иногородним, в особенности, к крестьянам-малороссиянам¹³⁾. Их, а также иногородних предпринимателей и работных людей, казаки презрительно называли «сипою», «сипутою». Так начинали завязываться тугие узлы межсословных противоречий и классовых антагонизмов, иногда принимавших форму межэтнической розни.

Решающие изменения в этносоциальном облике Донской области, по мнению большинства исследователей, произошли во второй половине XIX — начале XX веков¹⁴⁾. Тогда в условиях буржуазных преобразований и формирования основ гражданского общества серьезно встал вопрос о сохранении казачества как военного сословия, а соответственно, о расширении прав неказачьего населения края. После отмены крепостного права и проведения комплекса реформ буржуазного характера правительство Александра II поощряло миграцию в казачьи области переселенцев для более быстрого экономического освоения Юга-Востока и приобщения патриархальных окраин к современному гражданскому быту. Бывшие крепостные крестьяне теперь получили статус коренных жителей и объединялись в общины, но в отличие от казаков, по-прежнему несших службу, имели меньше надельной земли (казаки — 12-15 десятин и более, крестьяне — 3,5-4 десятины). Коренное крестьянское население в конце XIX — начале XX веков перестало ассоциироваться в глазах казачества с иногородними, но казаки не забывали об их неказачьем {70} происхождении, всячески принижая «хохлов», «кацапов», «москалей», «жидов». В этническом плане среди коренных крестьян преобладали малороссияне, тавричане, русские.

С развитием капитализма и втягиванием хозяйств в рыночные отношения к началу XX в. усилился процесс разложения казачьей и крестьянской общин, четко обозначилась социально-классовая дифференциация. Тогда в казачьей общине доминировали «справные», середняцкие хозяйства¹⁵⁾. Еще одним важным фактором в изменении взаимоотношений стала отмена ограничений для вступления в казачье сословие и расширение возможностей выхода из него. В 60-е – 80-е годы XIX века имел место групповой прием коренного населения в войсковое сословие. Документы показывают преобладание в среде принятых православного компонента из числа родившихся на Дону, либо долго здесь проживавших. Но, в отличие от вступавших в казаки на рубеже XVIII—XIX веков, родственные связи с казачеством уже не играли такой серьезной роли. Включение очень крупных групп, не имевших ранее близких, родственных связей с казаками, бесспорно, оказывало влияние на культуру, состав и самосознание казачества в начале XX века, претерпевших существенные деформации.

С реализацией закона от 29 апреля 1868 г. появилась возможность для массы иногородних предпринимателей и переселенцев крестьян, рабочих и ремесленников приобретать собственность и селиться в пределах войсковых, станичных и городских земель, выплачивая за это посаженную плату. В 1887—1888 годах к Донской области были присоединены Ростовский уезд и Таганрогское градоначальство. В 70-е – 90-е годы XIX века уже вкладывалось иное содержание в само понятие «иногородние». Приток их на территорию Дона резко возрос, и в результате к началу XX века глобально изменился этносоциальный облик края. Прирост городского населения (130%) опережал прирост сельского (87%). Быстрыми темпами развивались промышленность и транспорт, шел процесс урбанизации юго-западных районов области, воздействовавший и на патриархальный станичный быт. Складывалась многосословная, мозаичная структура современного населения края. От 12 до 14% казаков вынуждены были заниматься ремеслами и промыслами. В начале XX века более 10 тысяч работали на промышленных предприятиях и шахтах. Активно развивалось предпринимательство среди казаков и коренных крестьян, особенно в аграрном секторе. Увеличилась прослойка казаков и крестьян-рантье, сдающих {71} землю в аренду на выгодных условиях иногородним. Однако, несмотря на общий рост численности казачьего сословия, доля его среди населения Донской области неизбежно уменьшалась. С 1860 по 1897 гг. с 66% она сократилась до 44%, а к 1917 г., по подсчетам разных исследователей, до 38,2-42%. К 1914 г. в области проживало уже около 4 млн.человек, из них казаков — 1,51 млн., коренных крестьян — около 1 млн. (23,5%), иногородних — 1,12 млн. (29%)¹⁶⁾.

Изменение соотношения в составе населения не в пользу казаков, считавших себя полноправными хозяевами края, естественно, вызывало их этносоциальную консолидацию на бытовом и сословном уровнях, формировало новые стереотипы ментальности национальной исключительности, стимулировало противопоставление казаков другим группам донских жителей. Но следует заметить, что национальный вопрос в виде острой межэтнической розни никогда на берегах Тихого Дона не возникал, ибо к 1917 г. здесь проживало уже более сорока наций и народностей, среди которых доминировали: казаки, русские, украинцы, армяне. Интернациональные связи на культурно-бытовом уровне преобладали над межсословной рознью, хотя последняя, бесспорно, имела место, и даже искусственно подогревалась царским и войсковым правительствами. При активизации казенного православия на Дону все еще сохранялась конфессиональная свобода, что устраняло известную долю социальных конфликтов. К тому же шло становление обновленной полифонической культуры донского населения, уникальной частью которой по-прежнему оставалась культура казачьего субэтноса, приобретавшего черты великорусской нации.

Иногороднее население, будучи неоднородным по своему этническому и социальному составу, было ограничено в правах и подвергалось нападкам со стороны войсковой администрации. Особенно от этого страдала основная его составная часть — иногородние безземельные крестьяне и временные рабочие, селившиеся на территории казачьих станичных юртов, крестьянских волостей и платившие высокую посаженную плату за краткосрочную аренду земли. К 1917 году резко выросло и число промышленных рабочих, насчитывавших более 120 тысяч из 220-тысячного отряда донского пролетариата. Они, так же, как и иногородние, выдвигали требования по уравнению в гражданских правах и свободах с казачеством¹⁷⁾. Запутанность поземельных отношений, острота {72} аграрного вопроса со временем усилили межсословные и этнокультурные противоречия. Первый всплеск конфронтации между казачьим и неказачьим населением пришелся на 1905—1907 годы¹⁸⁾.

Под влиянием надвигающейся городской, индустриальной цивилизации медленно шел процесс социокультурного расказачивания, постепенного отмирания отживших свой век сословных и этнокультурных традиций. Неразрешенность, сложность этого переходного процесса в годы революции и гражданской войны, привела к усилению взаимного неприятия, ожесточила межсословное и классовое противостояние, которое вылилось в политику искусственного расказачивания, усугубленного начавшимся внутриклассовым расколом в среде казачьего и неказачьего населения¹⁹⁾. Трагическим итогом кровавого конфликта стало этносословное вымирание казачества. Поддержанные Советской властью крестьяне и рабочие, иногороднее население, одержавшие мнимую победу над казаками, одобряли политику расказачивания, проводившуюся в годы партийно-советского режима. Результатом такой политики явилось резкое сокращение казачьего населения Дона. Так, по переписи 1926 года оно составляло 28 % жителей края. Коллективизация и репрессии 30-х – 40-х годов усугубили процесс его унификации и интеграции в новую советскую социальную стратификацию²⁰⁾.

Феномен возрождения казачества России и Дона на рубеже 80-х – 90-х годов вновь заострил проблему взаимоотношений казачьего и неказачьего населения донского края. По результатам социологического опроса населения, проведенного в Ростовской области российской социологической службой «Мониторинг» в 1992 году, выявлено наличие в общем количестве жителей 28% казаков. Положительно относились к возрождению казачества 40,8% респондентов. Эти и другие факты свидетельствуют о сохранении в настоящее время анализируемых нами противоречий. Очевидно, что рассматриваемая проблема требует сегодня глубокого, непредвзятого научного осмысления²¹⁾. К тому же перспектива принятия государственной программы возрождения казачества заставляет сделать дополнительные шаги в данном направлении. Государственная программа должна включать в себя правовые гарантии и проработку механизма взаимоотношений казачьего и неказачьего населения. Над этими вопросами еще предстоит серьезно поработать историкам, {73} правоведам, политологам и представителям всех ветвей государственной власти вместе с возрождающимся казачеством. Главное здесь — избежать новых конфликтов и потрясений во имя высокой цели процветания демократической России и Тихого Дона.

Настоящая статья представляет собой лишь общую постановку рассматриваемой проблемы в контексте опыта отечественной историографии. Очевидно, что обновляющийся теоретический багаж российской исторической науки позволит более глубоко изучить все аспекты анализируемого в хронологическом плане, среза социальной жизни на Дону. Немаловажное значение имеет, наряду с новым прочтением известных источников, поиск новых документальных сведений. В свою очередь, для этого необходимо обстоятельное обсуждение нынешнего состояния в исследовании заявленной проблемы.

Тикиджьян Р. Г., кандидат исторических наук, доцент кафедры философии и истории ШТИБО

Источники и литература

¹⁾ См.: Ригельман А.И. История о донских казаках — Ростов-на-Дону, 1992; Броневский В.Б. Описание Донской земли, нравов и обычаев жителей. — СПб, 1834; Сухоруков В.Д. Историческое описание земли Войска Донского. — Новочеркасск, 1903; Сватиков С.Г. Россия и Дон (1549—1917 гг.). — Белград, 1924; и др.

²⁾ См. напр.: Статистическое описание Земли донских казаков. Составлено в 1822—1832 гг. — Новочеркасск, 1891; Номикосов С.Ф. Статистическое описание области Войска Донского. — Новочеркасск, 1884; Кошкин И.С., Зубков И.И. Донское торговое общество и его значение в жизни края. — Ростов-на-Дону, 1988; Греков А.М. Очерки экономического и хозяйственного быта населения Донской области. — Таганрог. 1905. Карасев А.А., Донские крестьяне // Труды Донского войскового Статистического комитета. — Новочеркасск, 1867. Вып. I; Марков К.В. Крестьяне на Дону // Сборник обл. Войска Донского Статистического комитета. — Вып. XI, XIII; Сурожский П. Донские калмыки. Очерк. — Новочеркасск, 1912; и др.

³⁾ Пронштейн А.П. Донское казачество эпохи феодализма, в советской исторической литературе // Дон и Северный Кавказ в советской исторической литературе. — Ростов-на-Дону, 1972. — С. 23-37; Агафонов А.И. История Дона эпохи феодализма в современной советской историографии // Известия СКНЦ ВШ. Общественные науки. — 1990. — № 3. — С. 68-72; Торжевский С.И. Рабочие и крестьяне на Дону в XVIII в. // Труд в России. — Л., 1924. Кн. 2; Янчевский Н.Л. Колониальная политика на Дону торгового капитала Московского государства в XVI—XVII вв. — Ростов-на-Дону, 1930; Лунин Б.В. Очерки истории Подонья-Приазовья. — Ростов-на-Дону, 1952. Кн. 2.

⁴⁾ См.: Козлов А.И. На историческом повороте. — Ростов-на-Дону, 1977; Агафонов Л.И. Область Войска Донского и Приазовье в дореформенный период. — Ростов-на-Дону, 1986; Мининков Н.А. Донское казачество на заре своей истории. — Ростов-на-Дону, 1992; Венков А.В. Донское {74} казачество в гражданской войне (1918—1920). — Ростов-на-Дону, 1992, Черницын С.В. Донское казачество; этнический состав и этнические процессы (XVIII—XIX вв.). Автореферат канд. дисс. — М., 1992; Актуальные проблемы казачьего движения (Круглый стол) // Социологические исследования. —1992. — № 9. — С. 17-29.

⁵⁾ См.: Станиславский А.Л. Гражданская война в России XVII в. Казачество на переломе истории. — М., 1990. — С. 6-16.

⁶⁾ Черницын С.В. Донское казачество: этнический состав и этнические процессы (XVIII—XIX вв.) — Автореферат канд. дисс. — М., 1992.

⁷⁾ Римский С.В. Казачество религия терпимость // Международная жизнь. —1992. — № 7. — С. 92-93.

⁸⁾ Усенко О. Терпи, казак… // Родина. — 1993. — № 10. С. 23-25.

⁹⁾ Пронштейн А.П. Земля Донская в XVIII веке. — Ростов-на-Дону, 1961. — С. 179-201; Пронштейн А.П., Мининков Н.А. Крестьянские войны в России XVII—XVIII веков и донское казачество. — Ростов-на-Дону, 1983. — С. 73-93.

¹⁰⁾ Шульман Э.А. Земельные отношения в Подонье-Приазовье в 1-ой половине XIX века. — Ростов-на-Дону, 1991. — С. 11-53.

¹¹⁾ Статистическое описание земли Донских казаков. Составлено в 1822—1832 гг. — Новочеркасск. 1891. — С. 92, 96, 97.

¹²⁾ Агафонов А.И. Область Войска Донского и Приазовье в дореформенный период. — Ростов-на-Дону, 1986. — С. 152-158.

¹³⁾ См.: Игнатович И. Крестьянское движение на Дону в 1820 г. — М., 1937. С. 9-99.

¹⁴⁾ См.: Козлов А.И. На историческом повороте. — Ростов-на-Дону, 1977; Социально-экономическая структура населения Дона и Северного Кавказа, Сборник статей. — Ростов-на-Дону, 1984; Самарина Н.В. Донская буржуазия в период империализма (1890—1914 гг.). — Ростов-на-Дону, 1992; и др.

¹⁵⁾ Крестьянство Северного Кавказа и Дона в период капитализма. — Ростов-на-Дону, 1990 — С. 47-65, 81-90, 182-197.

¹⁶⁾ Козлов А.И. Казачья окраина России. — Ростов-на-Дону, 1992 — С. 21-22.

¹⁷⁾ Карпов В.Ф. Рабочий класс на Дону и Северном Кавказе 1917 году. — Ростов-на-Дону, 1987. — С. 19-47, 61-87.

¹⁸⁾ Золотов В.А., Демешина Е.И. Дон в первой русской революции 1905—1907 гг. — Ростов-на-Дону, 1985.

¹⁹⁾ См.: Белое дело. Дон и Добровольческая армия // Сб. воспоминаний. — М., 1992; Кириенко Ю.К. Революция и донское казачество. — Ростов-на-Дону. 1988; Венков А.В. Донское казачество в гражданской войне (1918—1920 гг.). — Ростов-на-Дону, 1992; Хмелевский С.К. Буря над Тихим Доном. — Ростов-на-Дону, 1984; и др.

²⁰⁾ Кожанов А.П. К вопросу о социально-демографическом составе казачества Северного Кавказа (по материалам Всесоюзной переписи населения 1926 года) // Известия СКНЦ ВШ. Общественные науки. — 1992. — № 3. — С. 124-128.

²¹⁾ См.: Градницын А.А. Общественное мнение о возрождении казачества // Социологические исследования. — 1991. — №12. — С. 78-84; Современное донское казачество (политический, социальный, экономический портрет). — Ростов-на-Дону, 1992. — С. 3-5; Сергеев В.Н. Движение за возрождение казачества. — Ростов-на-Дону, 1993. — С. 34-90; Основные положения концепции государственной политики по отношению к казачеству // Поле зрения. — 1994. 24 мая.