Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Процесс объединения русских земель и создания единого Русского государства протекал в трудных международных условиях: над Русью тяготело татарское иго, Великое княжество Литовское стремилось к расширению своей территории за счет русских земель, постоянным очагом военных конфликтов был Ливонский орден. Сложное положение существовало и в сфере внешних экономических связей. Ослабление Руси в результате татарского завоевания, с одной стороны, и господство Ганзы в торговле на Балтийском море — с другой, привели к тому, что внешняя торговля русских земель с Западом оказалась в руках Ганзейского союза. Достигнуть политической и экономической независимости русский народ мог только в напряженной военной и дипломатической борьбе.

Между тем внешняя политика России в этот ответственный период ее истории изучена еще недостаточно. Обобщающие труды, основанные на совокупности русских и иностранных источников, отсутствуют не только по истории внешней политики России XIV — начала XVI в. в целом, но и по истории отдельных ее направлений. Актуальность создания таких трудов очевидна.

Настоящая работа посвящена изучению одного из основных направлений внешней политики России конца XIV — начала XVI в. — прибалтийской политике. Борьба с экспансией Ливонского ордена и вопросы торговых сношений с ливонскими городами занимали важное место во внешней политике Новгорода и Пскова, а со второй половины XV в. — Русского государства. Но сношения русских земель с Ливонией тесно переплетались со сношениями их с Ганзейским союзом, ибо через территорию Ливонии проходили пути русско-ганзейской торговли, а ливонские города являлись членами Ганзы. Поэтому в работе наряду с ливонской политикой Новгорода и Пскова, а затем Русского государства исследуется их ганзейская политика (торговая политика в отношении Ганзы¹⁾, причем последняя рассматривается как составная часть внешней политики России.

Хронологические рамки работы определяются рубежами в развитии русско-ливонских и русско-ганзейских отношений. На грани {3} XIV—XV вв. происходит активизация торговой политики Новгорода и Пскова, имевшая целью содействие местному купечеству, в конце XIV в. начинается подготовка к новому наступлению Ливонского ордена на русские земли; отмеченные явления обусловили выбор конца XIV в. в качестве начального этапа исследования. Его конечный рубеж составляют русско-ливонский договор 1509 г. и русско-ганзейский договор 1514 г., так как эти договоры, подводя итог многовековому развитию русско-ливонских и русско-ганзейских отношений, определили их статус на всю первую половину XVI в., вплоть до 50-х годов, когда правительство Ивана IV поставило вопрос о получении для России выхода к Балтийскому морю путем овладения ливонскими портами.²⁾

Изысканиями в области русско-ливонских и русско-ганзейских отношений автор начала заниматься еще в аспирантские годы, когда ею под руководством проф. Сигизмунда Натановича Валка была написана кандидатская диссертация «Сношения Новгорода с Ливонией и Ганзой в конце XIV и в первой половине XV в.» (1946 г.). В последующие годы, переключившись на другие области исторического исследования, автор время от времени возвращалась к своей первоначальной теме и разрабатывала ее отдельные сюжеты.

Продолжить и завершить многолетние разыскания в области русско-ливонских и русско-ганзейских отношений в период, на который приходится значительный этап объединения русских земель и создание единого Русского государства, автор сумела лишь в стенах Ленинградского отделения Института истории СССР АН СССР.

Автор сердечно благодарит сотрудников группы истории СССР периода феодализма и группы всеобщей истории Ленинградского отделения Института истории СССР за товарищескую критику и помощь во время работы над темой. Особенно глубокую признательность автор приносит Игорю Эриховичу Клейненбергу, к советам которого она прибегала при интерпретации ливонских и ганзейских источников.

Литература и источники

Первые специальные работы по вопросам русско-ганзейских отношений, работы М.Славянского, И. Андреевского, Н.Г. Ризенкампфа, появившиеся в середине XIX в., в настоящее время имеют лишь историографический интерес. Авторы этих трудов, основывавшиеся на ограниченном круге опубликованных источников, давали самый общий и краткий очерк истории немецкого двора в Новгороде, торговли русских {4} с ганзейцами и положения иноземных купцов на Руси.¹⁾ Вышедший в 1862 г. труд Э. Боннеля, посвященный русско-ливонским отношениям, не был исследованием в точном смысле слова: он представлял собой расположенную в хронологическом порядке сводку известий из русских и ливонских источников, снабженную комментариями. К тому же интересующего нас времени — конец XIV — начало XVI в. — Э. Боннель почти не затрагивал, так как заканчивал свою работу 1410 годом.²⁾

Необходимой предпосылкой углубленного исследования истории русско-ливонских и русско-ганзейских отношений явилась публикация исторических источников в XIX—начале XX в. В первой половине XIX в. были изданы важнейшие нарративные источники, касающиеся интересующей нас темы: это прежде всего новгородские и псковские летописи, вышедшие в составе первых томов «Полного собрания русских летописей»,³⁾ а также ливонские хроники, опубликованные в двух сериях: «Monumenta Livoniae Antiquae» (t. I-V, 1835—1847) и «Scriptores rerum Livonicarum» (t. I, 1853; t. II, 1848). Первая публикация наряду с хрониками содержала и документы. Из документальных изданий отметим «Акты, относящиеся к истории Западной России», первый том которых (СПб., 1848) включает тексты отдельных русско-ливонских договоров XV в.

С середины XIX в. начинается интенсивное издание документальных источников, хранящихся в прибалтийских архивах. Для предварительного ознакомления с ними большое значение имел составленный К. Напьерским «Index corporis historici-diplomatici Livoniae, Estoniae et Curoniae» (т. I-II, 1833—1835), включающий регесты документов Кенигсбергского архива. В 1868 г. посмертно был издан подготовленный К. Напьерским сборник грамот по истории русско-ливонских отношений — «Русско-ливонские {5} акты». Дополнением к сборнику являются «Отчеты о разысканиях в Рижском и Ревельском архивах по части русской истории Г. Гильдебранда»,⁴⁾ в которые автор включил опись 100 документов; из Рижского архива и 662 документов из Ревельского архива. В 1894 г. под редакцией А. Барсукова были изданы русские акты Ревельского городского архива XV—XVII вв. (РИБ, т. XV. СПб., 1894); издание насчитывает 137 актов. Дополняет издание А. Барсукова публикация А. Чумикова «Неизданные русские акты XV—XVI вв. Ревельского городского архива» (ЧОИДР, 1897, кн. 2). Особенно важно было как для изучения истории Ливонии в целом, так и русско-ливонских и русско-ганзейских отношений начатое Ф. Бунге в 1853 г. печатание ливонских актов — «Liv-, Est- und Curländisches Urkundenbuch»; 15 томов этого издания, прерванного первой мировой войной, включают документальные источники с конца XII в. по 1510 г.⁵⁾ Известия по истории русско-ливонских и русско-ганзейских отношений содержат также изданные в 1907—1938 гг. протоколы и акты ливонских сословных собраний.⁶⁾ Отдельные источники, важные для интересующей нас темы, печатались в сборниках «Archiv für die Geschichte Liv-, Est- und Curlands» (Bd. I-VII, 1842—1861).⁷⁾

В 70-х годах в Германии сначала Историческая комиссия при Мюнхенской академии наук, затем созданное в 1870 г. Ганзейское историческое общество начали издавать ганзейские документы. Были предприняты две монументальные многотомные публикации, содержащие рецессы (резюме происходивших обсуждений и принятых постановлений) ганзейских съездов, а также различные документы и грамоты ганзейских городов — «Наnserecesse» и «Hansisches Urkundenbuch». В 1911 г. В. Шлютер осуществил критическое издание скры — устава немецкого двора в Новгороде, включающее все редакции.⁸⁾ {6}

Из русских изданий второй половины XIX — начала XX в. для нашей темы представляют интерес тома «Полного собрания русских летописей», содержащие московские летописные своды,⁹⁾ и пятый том «Собрания государственных грамот и договоров» (СПб., 1894), где были изданы тексты русско-ливонских и русско-ганзейских договоров XVI в.

Благодаря указанным публикациям в научный оборот был введен огромный фонд источников по истории русско-ливонских и русско-ганзейских отношений, на основе которого во второй половине XIX в. началось углубленное исследование русско-ганзейских отношений и в начале XX в. — русско-ливонских отношений интересующего нас периода.

Во второй половине XIX в. ведущая роль в исследовании русско-ганзейских отношений принадлежала русским ученым. В 1879 г. вышла книга М.Н. Бережкова «О торговле Руси с Ганзой до конца XV в.». Автор дает обзор торговли в широких масштабах: он рассматривает торговые сношения с Ганзой и Новгорода, и Полоцка, истории ганзейско-русской торговли предпосылает очерк торговли Руси в доганзейскую эпоху. Как заметил А.И. Никитский,¹⁰⁾ такая широкая постановка темы имеет то положительное значение, что дает возможность обозреть целое, но в то же время она препятствует разработке отдельных вопросов, в частности о характере торговли, о степени активности русских купцов. Вследствие недостаточной разработки этих тем в книге М.Н. Бережкова сохранилось высказанное еще первыми историками Ганзейского союза мнение об отсутствии ограничений деятельности ганзейских купцов в Новгороде.¹¹⁾ Недостатком работы М.Н. Бережкова является и то, что конкретную историю новгородско-ганзейских отношений он дает без показа той определенной политики, которая скрывалась за внешне случайным сцеплением событий, и эта история превращается у него в бесцельные чередования враждебных столкновений, ссор, примирений.

Определенные цели М.Н. Бережков усматривает лишь в действиях Ивана III. По мнению Бережкова, Иван III «хотел сноситься с этой Европой без тех препятствий, какие представлялись со стороны Ганзы и лифляндских городов; он хотел отучить Ганзу вмешиваться на будущее время в политику и принимать сторону его врагов Швеции и Ордена; его намерением отнюдь не было прекращение торговли немцев в Новгороде: он предлагал только {7} торговать там на его княжеской воле и, конечно, не мог не обращать внимания на такие отживавшие права немцев, как право беспошлинной торговли».¹²⁾ К сожалению, эта во многом правильная (как мы постараемся показать далее) мысль М.Н. Бережкова не подкреплена в книге детальным анализом русско-ганзейских отношений времени Ивана III. Для историка, не занимавшегося специально в архивах ганзейских городов, такой анализ в то время был невозможен, так как многие ганзейские документы, относящиеся к концу XV в., еще не были опубликованы. Следует отметить, что ценность работы М.Н. Бережкова снижается из-за ее описательного характера.

В ином плане, нежели книга М.Н. Бережкова, построен очерк торговли Новгорода с Западом в «Истории экономического быта Великого Новгорода» А.И. Никитского, вышедший уже после смерти автора в 1893 г. А.И. Никитский рассматривает новгородско-немецкую торговлю как бы в статическом разрезе: он дает характеристику торговых отношений, истории их у него нет. Большой заслугой А.И. Никитского является то, что он первый обратил внимание на меры, к которым прибегали новгородцы для ограничения деятельности ганзейцев в своих владениях: закрепление за своими подданными права на перевозку ганзейских товаров, артельный характер деятельности лиц, занимающихся этой перевозкой, запрещение торговли ганзейцев с гостями и т.д. А.И. Никитский подчеркнул также торговую активность новгородцев, отметил развитие их торговли в Ливонии, Финляндии, Швеции. Минусом работы А.И. Никитского, как заметил еще А.С. Лаппо-Данилевский, является выпадение вопросов экономической политики, а также отсутствие указаний на связь между экономическим строем Новгорода и его политикой.¹³⁾

Рассмотрению политики Ивана III по отношению к Ганзе А.И. Никитский уделяет мало места. В отличие от М.Н. Бережкова он считает, что с водворением в Новгороде московских порядков в сферу русско-ганзейской торговли было внесено «весьма немного» нового; с его точки зрения, мероприятия московского времени в этой области «клонились не более как к улучшению старины». Что касается закрытия немецкого двора в 1494 г., то оно, по мнению А.И. Никитского, не было обусловлено политикой Ивана III, а представляло собой один из обычных в истории русско-ганзейских сношений конфликтов, когда ганзейские купцы, в Новгороде арестовывались в ответ на насилия, чиненные русским купцам на чужбине. А.И. Никитский утверждает, что ганзейская торговля в Новгороде прекратилась по причинам совершенно иного порядка: 1) соперничество городов внутри Ганзейского {8} союза, приведшее к отстранению от торговли с Русью различных групп городов; 2) развитие торговой деятельности самих новгородцев за границей, прежде всего в Ливонии; 3) перемещение торговых путей из Балтийского моря в Атлантический океан; 4) соперничество Нидерландов и Англии, открывших себе доступ к Северному морю.¹⁴⁾

Общий труд по истории русско-ганзейских отношений появился во второй половине XIX в. и на немецком языке. Мы имеем в виду книгу А. Винклера «Немецкая Ганза в России».¹⁵⁾ Ввиду небольшого объема книги и ее чрезвычайно широких хронологических рамок (от XII в. до Петра I) автор сумел дать лишь самый общий очерк истории русско-ганзейских отношений. С точки зрения введения в научный оборот новых материалов представляет интерес появившаяся в 1871 г. статья Г. Гильдебранда о ганзейском посольстве в Новгород 1494 г., во время которого произошло закрытие немецкого двора.¹⁶⁾ Статья написана на основе тогда еще не опубликованных отчетов дерптского и ревельского послов, хранившихся в архиве Ревеля.

В первые десятилетия XX в. ведущая роль в разработке вопросов русско-ганзейских отношений переходит к немецким и прибалтийско-немецким историкам. Р. Гаусман и П. Остен-Сакен в своих работах проследили возрастание влияния ливонских городов на жизнь новгородской ганзейской конторы, следствием чего явился переход руководства конторой в руки ливонских городов.¹⁷⁾ П. Остен-Сакен во второй работе дал очерк торговли Ганзы с Псковом до середины XV в. В. Шлютер, осуществивший критическое издание скры, опубликовал также ее источниковедческое исследование.¹⁸⁾

Очерк русско-ганзейских торговых сношений имеется и в двухтомной работе Э. Денеля о Ганзе эпохи ее расцвета, написанной для конкурса на лучшую работу по истории Ганзы этого периода (1370—1474). В очерке история новгородско-ганзейской торговли дается на широком фоне политических и экономических связей Ганзы. И это его достоинство. Оно является и недостатком, ибо исключает возможность глубокого изучения отдельных вопросов {9} новгородско-ганзейской торговли. Э. Денель останавливается на характере взаимоотношений между ганзейцами и новгородцами и здесь допускает тенденциозное утверждение, что одной из причин неустойчивости отношений между Новгородом и ганзейским купечеством являлись «неразвитое чувство права и низкая моральная дисциплина русских». Что касается закрытия ганзейского двора в Новгороде Иваном III, то оно, по мнению автора, было обусловлено тем, что Русское государство «хотело уничтожить все, что могло иметь значение для вновь подчиненного города», и с этой целью «раздавило сначала русское, а потом немецкое купечество в Новгороде».¹⁹⁾

Названные исследования прибалтийско-немецких и немецких историков в области новгородско-ганзейской торговли или близко связанных с нею вопросов как бы завершаются двумя капитальными трудами Л. Гетца — «Немецко-русские торговые договоры средневековья» и «История немецко-русской торговли в средние века». В известном смысле работы Л. Гетца подвели итог изучению в конце XIX — начале XX в. истории немецко-русской торговли вообще, ибо автор опирался не только на немецкую, но и на русскую литературу вопроса, в частности на работы М.Н. Бережкова и А.И. Никитского.

Первый труд Л. Гетца, содержащий подробный анализ немецко-русских торговых договоров, не является только источниковедческим. Благодаря обширному комментарию, включающему известия из различных источников и вводящему договоры в общую цепь торговых отношений, содержание работы гораздо шире ее названия. По словам автора, «комментарии к договорам являются частью самой истории торговли».²⁰⁾

Во второй работе Л. Гетц рассматривает историю немецко-русской торговли во всех ее аспектах. Это исследование Л. Гетца, как и предыдущее, делится на два отдела: один посвящен новгородской торговле, другой — двинской. Каждый из отделов в свою очередь распадается на две части: хронологическую и систематическую. В хронологической части первого отдела Л. Гетц излагает историю новгородско-ганзейских торговых отношений с момента их зарождения и до закрытия немецкого двора Иваном III. Главным вопросом этой части является вопрос о последовательной смене в руководстве новгородской торговлей трех сил — Висби, Любека, ливонских городов. В систематической части автор подробно исследует вопрос о поездках купцов, о предметах торговли, способах ее и т.д.

Вероятно, под влиянием знакомства с «Историей экономического быта Великого Новгорода» А.И. Никитского Л. Гетц отходит от присущего немецким историкам взгляда на роль Новгорода {10} в ганзейско-русской торговле как на роль чисто пассивную. Он указывает на средства, которыми новгородцы пользовались для ограничения деятельности ганзейцев в пределах своей земли, в частности на монополию при перевозке ганзейских товаров. Л. Гетц отмечает далее усиливающуюся в начале XV в. активность торгового мореплавания новгородцев.²¹⁾ Однако, отмечая проявление активности новгородцев, Л.К. Гетц проблемы торговой политики Новгорода не ставит и, следовательно, не дает ее исследования. Закрытие немецкого двора в Новгороде Л.К. Гетц рассматривает как следствие уничтожения Иваном III торговли новгородского купечества и стремления великого князя сосредоточить торговлю с Западом в руках Москвы.²²⁾

Из зарубежных работ последних десятилетий истории русско-ганзейских отношений посвящены статьи П. Йоханзена «Новгород и Ганза» и «Ганзейская торговля с Россией, особенно с Новгородом, в критическом рассмотрении». Первая статья П. Йоханзена носит очерковый характер. В ней дается общий обзор истории Новгорода, организации ганзейской общины в Новгороде, немецко-русских культурных связей XV в., и в заключении автор останавливается на периоде упадка ганзейской торговли в Новгороде (конец XV — начало XVII в.).²³⁾ Как отмечалось в советской литературе, историческим взглядам П. Йоханзена свойственно присущее ряду немецких историков преувеличение роли Ганзы в истории как Прибалтики, так и севера Европы в целом.²⁴⁾ Эта черта концепции П. Йоханзена проявляется и в рассматриваемой работе: автор ставит акцент на культуртрегерскую роль Ганзы, на культурное влияние Запада, проводником которого в Новгороде было, по мысли автора, ганзейское купечество. В следующей статье П. Йоханзен анализирует два вопроса: об относительном значении восточно-западной торговли для Ганзы и России и о балансе и характере ганзейской торговли с русским востоком. Он считает, что товарообмен между Западом и Востоком в раннее средневековье не был вызван необходимостью, так как обменивались лишь предметы роскоши (меха, воск для свечей — с русской стороны, сукна, ценные изделия — с ганзейской),²⁵⁾ и {11} что удельный вес массовых товаров начинает возрастать в русско-ганзейской торговле лишь с конца XIV в. Рассматривая второй сюжет, П. Йоханзен отмечает, что вопрос о торговом балансе русской и ганзейской сторон для XII—XV вв. решить нельзя из-за отсутствия источников; при этом автор подчеркивает, что активная заморская торговля новгородцев с конца XIII в. почти прекратилась (попытки восстановления ее на Балтийском море были неудачны), и в силу того, что немцы доставляли новгородцам товары, торговля новгородцев стала пассивной, в то время как торговля ганзейцев сохраняла активный характер.²⁶⁾

Разработка вопросов истории русско-ливонских отношений конца XIV — начала XVI в. была связана в первые десятилетия XX в. также с именами прибалтийско-немецких и немецких историков.

П. Остен-Сакен, две работы которого о русско-ганзейских отношениях XIV—XV вв. мы уже назвали, написал обстоятельное, подчас скрупулезное исследование о русско-ливонских отношениях в период правления великого князя Литовского Витовта.²⁷⁾ С. Фегезак изучил историю посольств ливонского магистра Вальтера фон Плеттенберга в Новгород и к Ивану III, имевших целью урегулирование русско-ганзейского конфликта и открытие немецкого двора.²⁸⁾ Работы К. Штерна посвящены изучению русско-ливонской границы и изменений, которым она подвергалась в XV в., а также исследованию псковско-дерптских отношений XV — начала XVI в.²⁹⁾ Г. Козак написал серию статей, в которых рассмотрел русско-ливонские отношения 70-х — начала 90-х годов XV в.³⁰⁾ {12} Р. Кентманн посвятила свою монографию русско-ливонским отношениям конца XV — начала XVI в.³¹⁾

В последние десятилетия к изучению русско-прибалтийских отношений обратилась скандинавская и американская историография. В работах шведских историков А. Аттмана и С. Свенссона о русско-балтийских отношениях XVI в. имеются экскурсы в область русско-ганзейских и русско-ливонских отношений конца XV — начала XVI в. Их касаются и американские исследователи: В. Кирхнер в обобщающем труде о торговых сношениях России с Западной Европой в XV—XVIII вв. и Т. Эспер в статье «Россия и Балтика 1494—1558».³²⁾ И шведские, и американские ученые отмечают стремление России на рубеже XV—XVI вв. к развитию торговли русского купечества на Балтике и особенно в Ливонии. Однако в силу поставленных авторами широких задач формулировка этого тезиса не сопровождается развернутым исследованием, основанным на всей совокупности источников.

Дворянско-буржуазной историографии первой половины XIX в. и особенно буржуазной историографии второй половины XIX и XX в. принадлежит большая заслуга в деле разыскания, публикации и введения в научный оборот огромного фонда источников по истории русско-ливонских и русско-ганзейских отношений. Представители буржуазной историографии создали, как уже отмечалось, обобщающие труды о русско-ганзейской торговле и ряд специальных исследований по отдельным вопросам русско-ливонских и русско-ганзейских отношений конца XIV — начала XVI в.

Однако в силу того, что изучение русско-ливонских и русско-ганзейских отношений находилось преимущественно в руках немецких и прибалтийско-немецких историков, в центре внимания буржуазной историографии стояли в первую очередь Ганза и Ливония, их политика, отношение к русской торговле различных групп городов Ганзейского союза, деятельность магистров Ливонского ордена. Политика России (Новгорода, Пскова, а затем Русского государства) либо совсем не освещалась, либо освещалась в меньшей степени. Характерной чертой построений буржуазной историографии является также представление о пассивной роли Новгорода и Пскова в русско-ганзейских торговых отношениях; благодаря этому взаимоотношения русских земель с Ганзой выпадали из той общеисторической закономерности, которая была установлена буржуазной историографией для развития взаимоотношений Ганзы с другими европейскими странами: на определенном этапе {13} в европейских государствах, контрагентах Ганзы (Дании, Англии, Нидерландах), началась борьба против преобладания ганзейцев в области внешней торговли. Для русских же земель подобный процесс не констатировался.

Широко распространен в буржуазной историографии, особенно в прибалтийско-немецкой, тезис о «русской угрозе», нависшей над Ливонией с конца XV в. Предельно яркое выражение этот тезис получил в работе Р. Кентманн, согласно концепции которой ливонский магистр Вальтер фон Плеттенберг начал в 1501 г. войну с Россией для того, чтобы предотвратить нападение последней на Ливонию. Некоторые авторы тезис о «русской угрозе» склонны распространять и на более раннее время; так, К. Штерн считает возможным в работе, посвященной псковско-дерптским отношениям середины XV в., писать об агрессивности псковичей, об их аннексионистских устремлениях в отношении земель Дерптского епископства.³³⁾

Работам представителей буржуазной историографии о русско-ливонских и русско-ганзейских отношениях тоже свойственна присущая буржуазной историографии в целом тенденция игнорировать взаимосвязь между внешней политикой и внутренним состоянием изучаемых стран, поэтому внешняя политика России, Ливонии и Ганзы конца XIV — начала XVI в. рассматривалась без связи или без достаточной связи с их внутренним положением и уровнем социально-политического развития.

Значительный вклад в изучение русско-ливонских и русско-ганзейских отношений внесен советской историографией. В советское время продолжалась публикация источников, содержащих известия о русско-ливонских и русско-ганзейских отношениях конца XIV — начала XVI в.: вышли очередные тома «Полного собрания русских летописей», включающие ранее не издававшиеся московские летописные своды,³⁴⁾ новое издание Новгородской четвертой летописи,³⁵⁾ а также подготовленные А. Насоновым на основе изучения всей рукописной традиции новые издания псковских летописей и Новгородской первой летописи.³⁶⁾ Под редакцией С.Н. Валка была осуществлена публикация новгородских и псковских грамот, в состав которой входят и договоры с Ганзой и Ливонией, а также грамоты Новгорода и Пскова ганзейским и ливонским городам.³⁷⁾

Советская историография при анализе внешней политики государства исходит из марксистско-ленинского учения об общественно-экономических формациях, в частности из положения {14} о зависимости внешней политики от уровня социально-экономического развития изучаемых стран. Большое значение для исследования истории русско-прибалтийских отношений имеют принятые в советской исторической науке положения 1) о Новгороде и Пскове как о боярских республиках, о централизованном государстве как об определенном этапе в развитии феодальной России; 2) о Ливонии как о феодально-колониальном государстве, руководящая роль в котором принадлежала Ордену — духовно-рыцарской организации, созданной для завоевания и насильственного распространения католицизма; 3) о Ганзе как о типично средневековом союзе городов, против торговой монополии которого на Балтике была неизбежной борьба национальных купечеств и правительств формирующихся централизованных монархий. Эти положения позволяют глубже заглянуть во взаимоотношения главных действующих сил — России, Ливонии и Ганзы — и лучше понять характер их политики, ее основные направления и движущие мотивы.

Специальная разработка истории русско-прибалтийских отношений интересующего нас периода — конца XIV — начала XVI в. — началась в советской историографии после Великой Отечественной войны.

М.П. Лесников в своих работах изучил вопросы об уровне цен, характере торговой деятельности ливонского купечества и Тевтонского ордена, особенностях балтийско-нидерландской торговли и т.д. Представляет интерес, хотя и является спорным, выдвинутый М.П. Лесниковым тезис о незначительности прибылей ганзейцев от торговли с русскими землями вследствие ничтожно малой разницы цен на товары в Новгороде и в Западной Европе.³⁸⁾

Автор настоящего исследования попыталась выяснить направление торговой политики Новгорода в первой половине XV в. — стремление к установлению равных с ганзейцами условий торговли и предоставлению новгородским купцам свободного проезда по морю на Запад.³⁹⁾

Известная книга К.В. Базилевича «Внешняя политика Русского централизованного государства. Вторая половина XV века» представляет большой интерес как попытка синтеза внешней политики Русского государства, рассматриваемой в связи с его внутренним развитием. Касаясь вопросов русско-прибалтийских отношений, автор противопоставляет политике Новгорода, как {15} компромиссной в отношении Ганзы и Ливонского ордена (в силу заинтересованности новгородского купечества и материально связанной с ним боярской знати в торговле с немцами), политику Ивана III, при котором впервые «серьезно и практически» был поставлен вопрос «о самостоятельных русских интересах в Прибалтике, несовместимых с враждебной политикой Ливонского ордена, Ганзы и Швеции, стремившихся преградить «России выход к Балтийскому морю».⁴⁰⁾ К сожалению, выводы К.В. Базилевича не всегда достаточно обоснованы, ибо при анализе русско-прибалтийских отношений он использует лишь русские летописи и ливонскую хронику Руссова, оставляя основную массу источников (ливонские и ганзейские документальные источники) за пределами своего исследования.

В 50–60-х годах появился ряд новых статей М.П. Лесникова преимущественно о прибалтийско-нидерландской торговле, в которых рассматривались и вопросы русско-ганзейской торговли.⁴¹⁾ Автор настоящего исследования продолжила изучение торговой политики Новгорода, а затем отдельных этапов и эпизодов торговой политики Русского государства.⁴²⁾

В работах И.Э. Клейненберга изучаются различные вопросы русско-ганзейских торговых отношений.⁴³⁾ В статье «Цена, вес и {16} прибыль в посреднической торговле товарами экспорта в XIV— начале XVI в.»⁴⁴⁾ И.Э. Клейненберг высказывает мысль, что прибыль ганзейских купцов складывалась главным образом за счет имевшего место в русско-ганзейской торговле уменьшения реального содержания единиц веса от начала пути, проходимого товаром (в месте его покупки), к концу этого пути (в месте продажи товара); уменьшение реального содержания единиц веса приносило ганзейцам (покупавшим и перепродававшим товары) прибыль в виде остававшейся в их руках части товара, и эта прибыль была высокой.

А.Л. Хорошкевич исследует преимущественно различные сюжеты избранной ею очень важной темы — состав ганзейского импорта в русские земли и экспорта из них. Итогом ее исследований является монография «Торговля Великого Новгорода с Прибалтикой и Западной Европой в XIV—XV вв.», в которой ввоз и вывоз товаров рассматриваются в неразрывной связи с экономикой Новгородской земли.⁴⁵⁾ В этом глубоко принципиальное отличие труда А.Л. Хорошкевич от работ ее предшественников, представителей буржуазной историографии.

В меньшей степени, чем история русско-ганзейских отношений конца XV — начала XVI в., получила отражение в специальных работах советских авторов история русско-ливонских отношений рассматриваемого периода. И.Э. Клейненберг изучил отдельные эпизоды из истории русско-ливонских отношений XV в. — военно-морские действия новгородцев в битве в устье Наровы летом 1447 г., мероприятия Русского государства по укреплению наровской границы в конце XV в. и др.⁴⁶⁾ Автор предлагаемого труда дала в двух статьях общий и весьма сжатый очерк русско-ливонских отношений первой половины и 60–90-х годов XV в., {17} а в специальной статье — анализ русско-ливонских договоров 1509 г.⁴⁷⁾

Однако работы советских авторов посвящены лишь отдельным вопросам интересующей нас темы. Обобщающее исследование по истории русско-прибалтийских отношений конца XIV — начала XVI в., когда происходило объединение русских земель и было создано единое Русское государство, в советской историографии до сих пор отсутствует.

* * *

Из нарративных источников сведения по истории русско-ливонских и русско-ганзейских отношений конца XIV — начала XVI в. содержат русские летописи и ливонские хроники.

Известия о русско-ганзейских отношениях в летописях крайне немногочисленны. Их всего четыре: о заключении в 1392 г. новгородско-ганзейского договора (так называемого Нибурова мира), о заключении в 1417 г. мира с немцами (имеется в виду договор с Ганзой), о закрытии в 1494 г. немецкого двора в Новгороде и последующей судьбе арестованных немецких купцов, о съезде с ганзейскими представителями в Нарве в 1498 г. Такая скудость известий о русско-ганзейских отношениях объясняется интересом летописцев прежде всего к событиям политической истории и сравнительно малым вниманием, уделяемым ими сюжетам экономическим.

В силу указанной особенности русских летописей история русско-ливонских отношений получила в них большее отражение; при этом следует отметить, что внимание летописцев привлекали главным образом войны и последующие заключения мирных договоров. Сношения с Ливонией в периоды между войнами на страницах летописей, как правило, не фиксировались.

Наиболее подробно история русско-ливонских отношений освещается в псковских летописях. В XIV—XV вв. Псков являлся главным объектом агрессии ливонских рыцарей, и естественно, что оборона родного края, заключение мирных договоров с Ливонией были сюжетами, волновавшими прежде всего псковских летописцев. В псковских летописях борьба с ливонскими рыцарями получила отражение на протяжении всего интересующего нас периода — от походов рыцарей в Псковскую землю в начале XV в. до русско-ливонской войны 1501—1503 гг. А. Насонов на основе изучения рукописной традиции разделил псковские летописи на три летописи: Псковскую первую летопись, представляющую собой свод, составленный в 1469 г.; Псковскую вторую {18} летопись, составленную в 80-х годах XV в.; и Псковскую третью летопись — свод игумена Псковско-Печерского монастыря Корнилия, составленный в 1567 г.⁴⁸⁾ Для изучения событий до конца 60-х годов XV в. наибольшую ценность имеет Псковская первая летопись, самая ранняя и в то же время самая полная по количеству сведений о русско-ливонских отношениях. События конца XV — начала XVI в. освещены в Продолжении Псковской первой летописи и в Псковской третьей летописи.

В новгородских летописях история русско-ливонских отношений интересующего нас периода нашла гораздо меньшее отражение. Это объясняется тем, что в XV — начале XVI в. Новгород, как правило, находился в стороне от борьбы, которую вели с Орденом Псков, а затем Русское государство. Новгородские летописцы обстоятельно излагают лишь события войны между Орденом и Новгородом в 40-х годах XV в.; наибольшую ценность для ее изучения имеет Новгородская первая летопись младшего извода, как самая близкая к описываемым событиям (она составлена в 1447 г.). Интересные сведения о войне Новгорода с Орденом 40-х годов XV в. есть также в летописи Авраамки, представляющей собой свод, составленный в 1495 г. в Смоленске, в частности, на основе новгородских летописей.⁴⁹⁾

Внимание московских летописцев русско-ливонские отношения стали привлекать главным образом с того времени, когда началось активное вмешательство в них великокняжеской власти, т.е. со второй половины XV в. Московских летописцев особенно интересовали события войн 1480—1481 и 1501—1503 гг., которые являлись уже не столько войнами Пскова, сколько войнами Русского государства с Орденом. Рассказы об этих войнах читаются в Софийской первой летописи по списку Царского (свод 1508 г.), в Софийской второй и Львовской летописях (свод 1518 г.), Уваровской (свод 1518 г.), Иоасафовской (начало 20-х годов XVI в.), Воскресенской (составлена в 40-х годах XVI в.) и Никоновской (середина XVI в.) летописях.⁵⁰⁾ Кроме того, известия о войне 1480—1481 гг. имеются в Московском своде конца XV в., Симеоновской летописи, сокращенных летописных сводах 1493 и 1495 гг. и в своде 1497 г.⁵¹⁾

Московские летописи по сравнению с псковскими при освещении русско-ливонских событий более тенденциозны. Им свойственно стремление замалчивать или преуменьшать неудачи русских войск и соответственно успехи ливонских, когда они имели место. Показательно в этом отношении описание битвы при р. Серице в Псковской земле, происшедшей 27 августа 1501 г. Сражение закончилось поражением русских войск (псковских и московских). {19} Псковский летописец, продолжатель Псковской первой летописи, объясняет поражение русских превосходством орденской артиллерии и указывает, что в результате ее огня обратились в бегство сначала псковские, а затем московские полки.⁵²⁾ Рассказ Псковской летописи следует признать достоверным, так как он подтверждается данными ливонских хроник. В московских летописях — Софийской первой, Софийской второй, Львовской, Уваровской, Воскресенской, основном списке Никоновской — о сражении на р. Серице вообще ничего не говорится, лишь в общей форме сообщается о том, что во время похода в Псковскую землю в 1501 г. ливонские немцы «повоевали» псковские волости.⁵³⁾ В одном из списков Никоновской летописи есть рассказ о битве на р. Серице; поражение русских объясняется здесь тем, что «нЪмцы многие люди» встретились русским войскам «безвЪстно», т.е. неожиданно, и воеводы великого князя не успели «въоружитися».⁵⁴⁾ Таким образом, в московских летописных сводах в одном случае имеет место замалчивание битвы на Серице, в другом — не затрагивавшее самолюбия русских объяснение поражения их случайностью, неожиданной встречей с вражескими войсками. И в первом, и во втором случае налицо отмеченная нами выше тенденция. Подобные примеры можно умножить.

Из ливонских нарративных источников, освещающих интересующий нас период, наиболее ранним является небольшая книга под названием «Eyne Schonne hysthorie»,⁵⁵⁾ составленная в 1508 г. По своему жанру «Eyne Schonne hysthorie» относится к разряду летучих листков. Ее повествование охватывает период с 1491 по 1508 г. Вероятным автором книги является Христиан Бомговер, секретарь ливонского магистра, а затем папский комиссар.⁵⁶⁾ Написанная современником и участником излагаемых событий, «Eyne Schonne hysthorie» освещает очень важный, насыщенный драматическими эпизодами период в истории русско-ливонских отношений. Но она чрезвычайно тенденциозна: героем книги является ливонский магистр Вальтер фон Плеттенберг, а задачей ее — изображение Ливонии как форпоста, защищающего западнохристианский мир от угрозы со стороны русских. «Eyne Schonne hysthorie» — это ярко выраженный антирусский памфлет. Данные «Eyne Schonne hysthorie» были использованы {20} позднейшими ливонскими хронистами, в частности автором «Ливонской хроники» Б. Руссовым.

«Хроника» Б. Руссова охватывает время от появления в XII в. в Ливонии немцев до (в третьем издании) 1583 г.⁵⁷⁾ В первых частях (до ливонской войны, современником которой был Руссов) «Хроника» является компилятивным произведением, кратко излагающим историю Ливонии. О русско-ливонских отношениях с конца XIV и до конца ХV в. в ней имеются лишь три известия: о походе магистра Конрада фон Фитингофа в Псковскую землю во время войны Ордена с Псковом 1406—1409 гг., о походах магистра Гейденрейха Финке фон Оверберга против русских вовремя войны Ордена с Новгородом в 40-х годах XV в. и о походе магистра Бернда фон дер Борха в Псковскую землю в 1480—1481 гг. Известия эти носят характер простой констатации фактов. Более подробно Руссов рассказывает о русско-ливонских отношениях конца XV — начала XVI в. Рассказ его в этой части базируется в значительной мере на данных «Eyne Schonne hysthorie». Хроника Руссова в некоторых отношениях представляет собой примечательное явление в средневековой ливонской историографии: автор ее, ревностный лютеранин и идеолог ревельского бюргерства, с осуждением пишет о привилегиях немецкого дворянства и угнетении им местных крестьян. Но в своем отношении к России он остается верным тенденциям ливонских хронистов, выдвигая тезис о «русской угрозе».⁵⁸⁾

Основную массу источников по истории русско-прибалтийских отношений конца XIV — начала XVI в. составляют документы, немецкие по своему происхождению. На русском языке сохранились лишь некоторые договоры с Ливонией и Ганзой и сравнительно немногочисленные грамоты Новгорода и великих князей московских Ордену и ганзейским городам. Количество же различных документов на немецком языке исчисляется многими сотнями: это русско-ливонские и русско-ганзейские договоры, рецессы ганзейских съездов, рецессы ливонских ландтагов, рецессы съездов ливонских городов, отчеты ганзейских и ливонских послов о переговорах с русскими и, наконец, обширная переписка орденских чинов, ганзейских городов, властей немецкого двора в Новгороде.

Важнейшими из документальных источников по истории русско-прибалтийских отношений являются русско-ливонские и русско-ганзейские договоры. От конца XIV и до начала XVI в. сохранилось 13 русско-ливонских договорных грамот (включая проекты договоров): 1) о мире между Псковом и Ливонским орденом 1417 г. (проект договора); 2) о мире Новгорода с Ливонским орденом {21} и Дерптским епископством 1420 г. (проект договора); 3) о мире между Новгородом и Ливонским орденом 1421 г.;

4) о пятилетием перемирии между Новгородом и Ливонским орденом 1448 г.; 5) о мире Новгорода и Пскова с Ливонией 1448 г.; 6) о мире Новгорода и Пскова с Дерптским епископством 1474 г.; 7) о мире Новгорода с Ливонией 1481 г.; 8) о мире Новгорода с Ливонией 1493 г.; 9) о шестилетием перемирии между Новгородом и Ливонским орденом 1503 г.; 10) о шестилетием перемирии между Псковом и Ливонским орденом 1503 г.; 11) о мире между Новгородом и Ливонией 1509 г.; 12) о мире между Псковом и Ливонией 1509 г.; 13) о мире между Псковом и Дерптским епископством 1509 г. Из русско-ганзейских договоров конца XIV — начала XVI в. дошло 10 договоров (включая проекты): 1392, 1409, 1423, 1434, 1436, 1450, 1466, 1487, 1510 (проект договора), 1514 гг.⁵⁹⁾

Русско-ливонские договоры регулировали межгосударственные отношения русских земель и Ливонии: они определяли сроки мира, фиксировали границу, устанавливали порядок разрешения пограничных конфликтов, условия проезда послов и т.д. Так как ливонские города вели оживленную торговлю с Русью, то большое место в русско-ливонских договорах отводится вопросам торговли. В русско-ганзейских договорах тоже отражены различные стороны торговли: условия проезда и торговли купцов, правовое положение их на чужбине, юрисдикция каждой из сторон по отношению к купцам другой национальности, положение купцов в случае возникновения военных конфликтов и т.д. Наблюдения за изменением содержания и формул русско-ливонских и русско-ганзейских договоров позволяют проследить изменения в соотношении сил договаривающихся сторон, а также в сочетании с другими источниками — цели их политики.

В рецессах ганзейских съездов зафиксированы обсуждение вопросов русско-немецкой торговли и сношений ганзейских городов с русскими землями, а также постановления съездов по этим вопросам.⁶⁰⁾ Аналогичного характера известия применительно к торговле и сношениям ливонских городов с Россией содержат рецессы съездов ливонских городов. Рецессы ганзейских съездов и съездов ливонских городов являются важнейшим источником для изучения политики в отношении России Ганзы и ливонских городов (последние, хотя и входили в Ганзу, но преследовали порою свои интересы).

Рецессы ливонских ландтагов (сословных собраний) включают обсуждение различных вопросов, касавшихся сношений {22} Ливонии с Россией (военных мероприятий, дипломатических и торговых сношений и т.д.), и постановления по этим вопросам. Они важны для изучения политики Ливонии в отношении России. Рецессы ландтагов рисуют также внутреннее положение Ливонии и отношение различных входивших в ее состав политических сил к русским делам.

Если рецессы ливонских ландтагов, ганзейских съездов, съездов ливонских городов освещают политику немецкой стороны, то источником, проливающим свет на политику русской стороны, ее цели и намерения, являются отчеты ливонских и ганзейских послов о переговорах с русскими. Сохранилось 4 отчета ганзейских послов — о переговорах 1436, 1487, 1498 и 1510 гг., и один отчет ливонских послов о переговорах 1503 г. В свои отчеты ганзейские и ливонские послы заносили все подробности происходивших переговоров: они описывали аудиенции, которые им давали русские власти, подарки, записывали свои речи и, что особенно важно, речи русских представителей; именно последние содержат материал, характеризующий направление политики Новгорода, а затем Русского государства в отношении Ливонии и Ганзы.

Переписка орденских чинов, включающая письма великих магистров Тевтонского ордена и ливонских магистров, письма и донесения орденских комтуров и фогтов, отражает военные столкновения и мирные сношения Ливонии с русскими землями. В ней запечатлена подготовка к войнам, ход военных действий, предписания для мирных переговоров и т.д.; встречаются известия и о военных планах русской стороны, составе и численности ее войск.

Многочисленные письма ганзейских городов и властей немецкого двора в Новгороде освещают повседневное течение русско-ганзейской торговли; в них описываются конфликты, вспыхивавшие между сторонами, их причины и условия урегулирования, мирные периоды торговли и т.д. Пожалуй, самый интересный и живой материал дают письма властей немецкого двора, в которых сообщается о состоянии торговли, о пожарах двора, о возмущении новгородцев недоброкачественностью немецких товаров, о бурных собраниях веча, где обсуждались вопросы торговли и т.д. Порою в бесхитростный рассказ письма вплетаются бытовые сценки, изображенные так ярко, что теперь, через пять столетий, видишь, как живых, людей и события того времени. Написанные простыми, но практичными и трезвыми людьми, проникнутые местами народным юмором, эти письма сохранили подлинное дыхание эпохи.

Важным источником для изучения русско-ганзейских отношений является скра — устав немецкого двора в Новгороде. Возникнув в XIII в., она претерпевала в течение длительного времени существования немецкого двора изменения, которые обусловили появление новых ее редакций. Всего для XIII—XVII вв. известно {23} семь редакций скры.⁶¹⁾ Скра детально регулировала внутреннюю жизнь немецкого двора, а также условия торговли и взаимоотношений немецких купцов с русскими.

Сведения о русско-ливонских и русско-ганзейских отношениях встречаются и в грамотах государей соседних с Россией и Ливонией государств, в первую очередь в грамотах великих князей литовских и скандинавских королей. Эти грамоты рисуют сложную и напряженную дипломатическую жизнь, кипевшую в Прибалтике на протяжении интересующего нас периода; освещают политические комбинации, складывавшиеся вокруг русских земель, показывают, в частности, дипломатическую подготовку Ордена к войнам и т.д.

Отдельные сведения о составе русских вооруженных сил, участвовавших в военных действиях против Ливонии, содержит Разрядная книга.

Заключая краткий обзор источников темы, мы считаем нужным подчеркнуть, что исследователю русско-ливонских и русско-ганзейских отношений приходится опираться, за небольшими исключениями, на немецкие (ливонские и ганзейские) источники. Из них он должен черпать данные не только для изучения действий, планов и намерений немецкой стороны, но и русской (Новгорода и Пскова, а затем Русского государства). Естественно, что данные о политике и дипломатии России, извлеченные из иностранных, часто враждебных русским, источников не могли быть всегда объективными. И это требует от исследователя, работающего с ними, критического отношения.

Международные отношения в Восточной Европе и на Балтике в конце XIV в. и русско-ганзейская торговля

В XIV в. на Руси происходил процесс объединения русских земель вокруг Москвы. К концу века он достиг значительных успехов. Большое значение для усиления власти великих князей московских имела победа над татарами на Куликовом поле, во время которой московский князь выступил в роли национального вождя. Однако до завершения объединения было еще далеко, и Русь находилась в состоянии феодальной раздробленности. Москве противостояли великие княжества Тверское и Рязанское, к сохранению своей независимости стремился Великий Новгород, самостоятельной республикой являлся его «младший брат» Псков. Процессу объединения препятствовала и внешнеполитическая обстановка: над Русью продолжало тяготеть {24} татарское иго, Великое княжество Литовское проводило политику экспансии против русских земель, в частности против самого Великого княжества Московского. В этих условиях великие князья московские не имели возможности активно вмешиваться во взаимоотношения Новгорода и Пскова с их соседями — Литвой, Ливонией, Швецией, а также с их основным торговым контрагентом — Ганзейским союзом. Новгород и Псков должны были самостоятельно решать стоявшие перед ними внешнеполитические задачи.

Новгород в конце XIV в. являлся крупной политической и экономической силой. Ему принадлежали огромные колонии, продукция которых — меха, воск (как и аналогичные продукты крестьянских промыслов) — составляла основу новгородского экспорта на Запад. Сам Великий Новгород был одним из наиболее цветущих городов Руси. Новгородское ремесло, не пострадавшее от татарского разорения, достигло в XIV в. высокого развития. Благодаря выгодному положению Новгорода на пересечении важнейших торговых путей большой размах приобрела новгородская торговля. Новгородское купечество вело оживленную торговлю как с русскими землями, так и с Западом. Однако подлинными хозяевами Новгородской земли являлись крупные землевладельцы — бояре: из их рядов избирались высшие должностные лица — посадники и тысяцкие, в их руках находился совет господ (включавший архиепископа, степенных посадника и тысяцкого, старых посадников и тысяцких), который предварительно рассматривал .все важнейшие дела и направлял деятельность веча.

С конца XIII в. Новгород входил в политическую систему Великого княжества Владимирского, и великие князья владимирские, а затем московские были и князьями Новгорода. Взаимоотношения Новгорода с князьями строились на договорной основе, и реальное значение княжеской власти в Новгороде было невелико. Однако начиная с Ивана Калиты великие князья московские стремились расширить свои права в Новгороде и предъявляли к нему финансовые, а затем территориальные требования. Новгородское правительство противовес Москве искало в Литве, и Новгород не раз приглашал из Литвы служебных князей. Правящие боярские круги Новгорода в политике лавирования между Москвой и Литвой усматривали средство сохранения независимости Новгорода, а с нею — своих прав и привилегий.⁶²⁾

Псков, первоначально новгородский пригород, получивший в 1348 г. самостоятельность, также являлся вечевой республикой. Политические порядки в Пскове были близки к новгородским (за исключением того, что вместо посадника и тысяцкого в Пскове {25} было два посадника). Псков обладал неизмеримо меньшей территорией, чем Новгород, и меньшими людскими и материальными ресурсами, поэтому ему было труднее, чем Новгороду, проводить самостоятельную политику.

В конце XIV в. в истории Восточной Европы произошло событие, оказавшее большое влияние на международные отношения: в 1385 г. между Литвой и Польшей была заключена уния, согласно которой великий князь Литовский Ягайло должен был жениться на польской королеве Ядвиге и стать таким образом и польским королем; в 1386 г. уния была скреплена браком Ягайла и Ядвиги. Унию, в основе которой лежала необходимость объединения сил двух народов в борьбе против Тевтонского ордена, польские феодалы стремились использовать для подчинения Литвы Польше. Это вызвало в Литве широкую оппозицию, которую возглавил двоюродный брат Ягайлы Витовт. Опираясь на поддержку не только литовских феодалов, но и широких народных масс, он начал борьбу против Польши с целью сохранения государственной самостоятельности Литвы.⁶³⁾ В 1392 г. между Витовтом и Ягайлом было заключено соглашение, по которому Витовт стал пожизненным правителем Великого княжества Литовского. Вскоре он присвоил себе титул великого князя Литовского. В качестве такового Витовт повел широкую внешнюю политику. Главной его целью являлось полное восстановление независимости Литвы от Польши, а также превращение Великого княжества Литовского в сильнейшее государство Восточной Европы. Для достижения последней задачи Витовт проводил политику экспансии против русских земель, поддерживаемую литовскими феодалами. По отношению к Ордену линия поведения Витовта была непоследовательной: то он возглавлял борьбу против Ордена, то вступал в соглашения с Орденом, пытаясь найти в нем противовес Польше.

Ливония в XIV в. представляла собой феодально-колониальное государство, где господствующим классом являлись немецкие феодалы. Латыши и эстонцы составляли бесправную массу феодально-зависимого крестьянства и низшие слои городского населения.

Наиболее крупной политической силой Ливонии был Орден, владевший более чем половиной всех земель страны. Ливонский орден являлся ветвью Тевтонского ордена,⁶⁴⁾ и ливонские магистры находилсь в зависимости от великих магистров Тевтонского ордена. Но уже с начала XV в. эта зависимость принимает номинальный характер. Помимо Ордена, в состав Ливонии входили Рижское {26} архиепископство и Дерптское, Эзельское, Курляндское епископства. Ливонский магистр, рижский архиепископ, дерптский, эзельский, курляндский епископы являлись государями в своих владениях (в источниках они называются ландесгеррами). Между ландесгеррами происходили частые распри. Особенно упорный характер носили вспышки борьбы между Орденом и рижским архиепископом за главенство в Ливонии. Крупные города Ливонии имели самоуправление. Органами его являлись раты — городские советы, возглавляемые бургомистрами. С конца XIII в. наиболее крупный из городов Ливонии — Рига — вел борьбу за освобождение от власти своего феодального сеньора, рижского архиепископа, и Ордена, также претендовавшего на господство над Ригой. Борьба эта, носившая исторически прогрессивный характер (так как содержание ее составляла борьба бюргерства против феодалов), усиливала тем не менее внутренние смуты в стране, в частности потому, что она в ряде случаев переплеталась с борьбой Ордена и архиепископа между собой.

Забегая вперед, отметим, что в первой четверти XV в. в Ливонии возник (точнее, стал регулярно действующим) сословный орган власти, общий для всей страны, — ландтаги, и Ливония превратилась в конфедерацию. Ландтаги, заседавшие под председательством рижского архиепископа, состояли из четырех курий: Ордена, высшего духовенства, вассалов (дворянства) и городов. Ландтаги рассматривали важнейшие вопросы внешней и внутренней политики и принимали по ним решения. Реальное значение ландтагов было невелико, и их создание не привело к ликвидации политической раздробленности страны.

Верховная власть над Ливонией принадлежала германскому императору (рижские архиепископы являлись князьями «Священной римской империи германской нации») и римскому папе (ему в силу церковной юрисдикции подчинялись магистр Ордена, рижский архиепископ и епископы). Однако вследствие слабости Германской империи (в силу ее феодальной раздробленности) власть императора над Ливонией была номинальной. Большим влиянием в ливонских делах пользовалась римская курия.

Внешняя политика Ливонии носила агрессивный характер, что было обусловлено, в частности, главенством (фактическим) в ней Ордена, духовно-рыцарской организации, предназначенной для завоевания и насильственного распространения католицизма. Объектом экспансии Ливонского ордена в XIV—XV вв. являлись русские земли. Русско-ливонская граница тянулась более чем на 500 км. С русской стороны она распадалась на два отрезка: новгородский протяженностью 20 км — от впадения р. Наровы в Финский залив вверх по ее течению до впадения в Нарову р. Плюсы; псковский протяженностью 480 км — от устья р. Плюсы вверх по Нарове, Чудскому и Теплому озерам и далее, перейдя на западный берег Псковского озера, к югу вплоть до литовской границы. С ливонской стороны граница состояла из трех отрезков: {27} орденского, Дерптского епископства и Рижского архиепископства, причем орденский распадался в свою очередь на три части. По Нарове и северной части Чудского озера проходила граница орденских владений; по Чудскому и Теплому озерам и по суше к юго-западу от Псковского озера тянулась граница Дерптского епископства; к югу от него вдоль русской границы были расположены последовательно орденская область (комтурство) Мариенбург, архиепископская область Пурнау (Purnouwe) и снова орденская область (адвокатура) Розиттен.⁶⁵⁾ Поскольку на долю Пскова приходилась почти вся русско-ливонская граница (480 км из 500) и поскольку экономические и людские резервы Пскова были меньше, чем у Новгорода, постольку именно против Псковской земли были направлены основные удары ливонских феодалов в XIV—XV вв.

Крупнейшие города Ливонии — Рига, Дерпт, Ревель, — а также некоторые более мелкие являлись членами Ганзейского союза. Ганзейский союз, объединявший севернонемецкие города, представлял собой типично средневековый союз городов. Общеганзейским органом власти являлись ганзейские съезды, рассматривавшие вопросы торговли и взаимоотношений с иностранными государствами.⁶⁶⁾ В промежутках между съездами текущими делами ганзейского купечества руководил рат Любека. В организационном отношении Ганзейский союз делился на несколько групп городов (города вендские, прусские, ливонские и др.). Города каждой группы собирались для обсуждения касавшихся их дел на свои съезды.

Сила и богатство Ганзейского союза зиждились на посреднической торговле между Восточной и Западной Европой, которая находилась в руках ганзейского купечества. В ряде европейских стран Ганзейский союз имел свои фактории, из которых важнейшими были фактории в Брюгге, Лондоне, Бергене и Новгороде. В странах, где существовали фактории ганзейцев, а также в некоторых других, например в Дании, ганзейцы, пользуясь слабостью национальных купечеств, сумели приобрести в XIII—XIV вв. большие привилегии. В условиях средневековья Ганзейский союз играл прогрессивную роль в экономической истории Европы, ибо способствовал развитию экономических связей и товарообмена между различными частями Европы. Но по мере развития экономики европейских стран стремление Ганзы к сохранению монополии на торговлю между Западом и Востоком Европы приходит в противоречие со стремлением национальных купечеств {28} занять первенствующее положение во внешней торговле своих стран. Правительства складывающихся централизованных монархий начинают наступление на привилегии ганзейцев.

С середины XIV в. борьбу с Ганзой с целью сокрушения ее господства на Балтийском море повела Дания, в которой происходил процесс усиления королевской власти. Датский король Вальдемар IV Аттердаг в 1361 г. взял и разграбил Висби, центр немецкого купечества на Балтийском море. Действия Вольдемара IV послужили толчком к окончательной консолидации Ганзейского союза. В 1367 г. немецкие города в Кельне заключили союз для ведения войны против Дании. После блестящей победы Ганзейского союза в Штральзунде в 1370 г. был подписан позорный для Дании мир: подтверждались все привилегии ганзейских городов в Дании, Ганза получала крепости на южном берегу Скандинавского полуострова и право голоса при замещении датского престола. Штральзундский мир был вершиной могущества и блеска Ганзейского союза, но спокойно наслаждаться плодами своей победы Ганзе долго не пришлось.

Продолжательницей политики Вальдемара IV, политики усиления Дании, явилась его дочь Маргарита. Ей удалось добиться объединения трех скандинавских государств. В 1397 г. в Кальмаре была провозглашена уния Дании, Норвегии и Швеции: впредь три государства должны были иметь одного короля. Маргарита, действовавшая осторожно, в открытые столкновения с ганзейцами не вступала. Но начиная с ее преемника Эрика XIII (самостоятельное правление с 1412 г.) борьба с Ганзой стала политической программой униатских королей.

В период до создания единого Русского государства ведущая роль в сношениях русских земель с Ганзейским союзом принадлежала Новгороду. Самые ранние зафиксированные в источниках известия о торговле Новгорода с севернонемецкими городами относятся к XII в., ко времени, когда руководство немецкой торговлей на Балтийском море находилось в руках общины немецких купцов в городе Висби на Готланде; позже, с созданием Ганзейского союза, оно перешло в руки вендских городов, составивших первоначальное ядро Ганзы.

Торговля с Ганзой имела существенное значение для экономики Новгородской земли. Основными статьями новгородского экспорта являлись главным образом продукты крестьянских промыслов: пушнина и воск, импорта — продукция западноевропейских сукноделия и горнодобывающей промышленности: различные сорта сукон, серебро, цветные металлы. Наряду с ними ганзейцы поставляли в Новгородскую землю такой продукт широкого потребления, как соль, а также пищевые продукты: сельдь, мед, вина. Ганзейский спрос на продукты новгородских промыслов способствовал подъему последних. Торговля с Ганзой стимулировала также развитие некоторых отраслей новгородского ремесла — ювелирного, металлообрабатывающего, поскольку ганзейцы поставляли {29} необходимое для них сырье в виде металлов. Вместе с тем привоз ганзейцами сукон, соли сковывал в какой-то степени развитие местного ткацкого ремесла и соледобычи.⁶⁷⁾

Отношения между Новгородом и ганзейским купечеством регулировались договорами. Самый ранний из договоров датируется концом XII в., наиболее подробными были договоры Новгорода с Готландом, Любеком и немецкими городами 1262—1263 гг. и проект договорной грамоты Новгорода с Любеком и Готландом 1269 г.⁶⁸⁾ Нормы этих договоров легли в основу новгородско-ганзейских торговых отношений.

Основополагающими являлись статьи договоров, содержащие для купцов каждой стороны гарантию безопасного проезда и свободы торговли во владениях другой стороны. Эти статьи носили двусторонний характер: новгородцам гарантировался безопасный проезд и свобода торговли в «Немецкой земле» и на Готланде, немцам — в Новгороде. Большая группа статей регулировала условия проезда и пребывания купцов на чужбине: определялись маршрут купцов, вознаграждение местным лоцманам и возчикам, размеры пошлин, устанавливались наказания за вред, причиненный купцам. Статьи этой группы (за исключением устанавливающих наказания за вред, причиненный купцам) носили односторонний характер: они были рассчитаны на пребывание ганзейских купцов в Новгородской земле.⁶⁹⁾ Такой характер рассматриваемых статей объясняется, с нашей точки зрения, тем, что хотя новгородцы в XII—XIII вв. ездили на Готланд и в Любек,⁷⁰⁾ но эти поездки были сравнительно редкими, и торговлю с ганзейскими купцами новгородцы вели главным образом у себя на родине, в Новгороде.

Ганзейские купцы имели в Новгороде свое подворье — двор св. Петра, или немецкий двор. С 1402 г. в их руки перешел на правах аренды и готский двор, принадлежавший ранее купечеству Готланда. Ганзейское подворье в Новгороде пользовалось полной автономией. Ганзейские купцы управлялись своими выборными должностными лицами — ольдерманами, позже — приказчиками (hovesknechte) на основе правил скры. Компетенции новгородских властей ганзейцы подлежали лишь в одном случае — при возникновении тяжеб с новгородцами. Тогда пристав тысяцкого вызывал немецких купцов на суд тысяцкого, который рассматривал все тяжбы по торговым делам. {30}

Ганзейские купцы в Новгороде были освобождены от уплаты почти всех пошлин, как проезжих, так и торговых. Они уплачивали лишь одну проезжую пошлину — на пути в Новгород, в Гостинополье, размер которой определялся «стариной».⁷¹⁾ Из торговых пошлин они должны были платить только весчее, пошлину за взвешивание товаров; величина ее была определена договором 1262—1263 гг.: от капи, а также от каждого положенного на скалвы товара взимались 2 куны.⁷²⁾ Кроме этих пошлин, существовал, по-видимому в более раннее время, в период большего значения княжеской власти в Новгороде, сбор с ганзейского купечества в пользу князя. Однако с течением времени этот сбор потерял реальное значение и был заменен обязанностью ганзейских купцов участвовать в приеме великого князя, когда он приезжал в Новгород (дарить ему сукна, вина).

Еще в XIX в. в исторической науке было высказано мнение, что почти полное освобождение ганзейских купцов от пошлин в Новгороде являлось основной причиной больших доходов, извлекаемых ими из торговли с новгородцами.⁷³⁾ Это мнение нуждается в коррективах. Хотя несомненно, что почти полная свобода от пошлин в Новгородской земле была чрезвычайно выгодна ганзейцам, но большие доходы приносила им также прибыль от торговых операций.

И.Э. Клейненберг, возражая М.П. Лесникову, выдвинувшему тезис о незначительности прибылей, получаемых ганзейцами от торговли о Русью, вследствие небольшой разницы цен на товары на новгородском и западноевропейском рынках,⁷⁴⁾ считает, как мы уже отмечали, что основную прибыль ганзейцы получали натурой в виде части товара, остававшегося в их руках благодаря разнице реального содержания единиц веса на месте покупки товара и на месте его продажи. Это положение И.Э. Клейненберг иллюстрирует, в частности, следующими примерами. В Таллине ласт соли содержал 15 мешков, но, привезя соль в Новгород, ганзейцы продавали за ласт только 12 мешков, 3 мешка соли оставалось в руках ганзейского купца, что давало 20% прибыли натурой. Такую же прибыль за счет уменьшения реального содержания единиц веса ганзейцы получали при торговле воском: на рубеже XIV—XV вв. шиффунт воска в Новгороде равнялся 480 фунтам (фунт в Новгороде — около 400 г), в Любеке шиффунт воска содержал только 320 фунтов (фунт в Любеке — 477 г); таким образом, в руках ганзейского купца, купившего в Новгороде как шиффунт 192 кг {31} воска и продавшего в Любеке за шиффунт только 152.62 кг, оставалось 40 кг воска, что составляло 20% прибыли натурой.⁷⁵⁾

Мы считаем, что важным источником прибыли натурой (в виде части товара) для ганзейцев являлись существовавшие в Новгороде при заключении торговых сделок между новгородцами и ганзейцами правила покупки и продажи товаров.

Главными предметами экспорта из Новгорода были, как мы уже указывали, мех и воск. При покупке мехов немцы имели право осматривать их и требовать к ним наддачи (upgift) — дополнительного количества, которое не засчитывалось в счет купленного меха. При покупке воска ганзейцы могли его «колупать» (bekloppen), т.е. откалывать куски воска для проверки его качества, причем отколотые куски в счет веса купленного воска не входили. Наддача к мехам и отколотые в результате колупания куски воска рассматривались как компенсация за возможную недоброкачественность купленных у новгородцев товаров. Размер наддачи к мехам, а также величина кусков воска, которые разрешалось колупать, не были установлены юридическим путем, а определялись лишь «стариной». Пользуясь этим, ганзейцы отколупывали большие куски воска, а к мехам требовали чрезмерных наддач. Благодаря системе наддач и колупания в руки ганзейцев попадала неоплаченная ими часть товара, которая образовывала натуральную прибыль.⁷⁶⁾

Новгородцы же при покупке ганзейских товаров — сукон, соли, сельди, меда, вина — не имели права проверять их качество, а также взвешивать их или измерять. Сукна ганзейцы продавали кипами (stucke) и полукипами (terlinge), которые заключали в себе иногда до 17 поставов (laken) сукна.⁷⁷⁾ Лакен сукна должен был содержать 44 локтя, но новгородец мог проверить его длину только дома, ибо при покупке разворачивать лакен и измерять его длину не разрешалось. Соль ганзейцы продавали мешками, сельдь, мед, вино — бочками. Нормальный вес заполненного мешка или бочки должен был составлять 20 лисфунтов (т.е. 10 пудов),⁷⁸⁾ но при покупке взвешиванию они не подлежали. Легко представить себе, какие возможности наживы предоставляла ганзейцам подобная система и как от нее страдали новгородцы.⁷⁹⁾ {32}

Итак, действовавшие в Новгороде при заключении торговых сделок между новгородцами и ганзейцами правила покупки и продажи товаров, которые не были оформлены в виде юридических норм, но, освященные «стариной», имели их силу и значение, ставили ганзейцев и новгородцев в неравное положение: первым они обеспечивали прибыль от торговых операций, вторым приносили ущерб.

Причины возникновения такого неравенства следует искать, на наш взгляд, в исторической обстановке, существовавшей в период оформления немецко-русских торговых отношений. В XII—XIII вв. экономические связи Новгорода с Западом были мало развиты, поездки новгородцев на зарубежные рынки случались редко, и экономика Новгорода в целом не достигла еще такого развития, как в последующие столетия новгородской самостоятельности. В это раннее время новгородской истории торговые сношения Новгорода с Западом осуществлялись через посредство ганзейского купечества, которое, используя свое положение единственного посредника, сумело установить на новгородском рынке выгодные для себя условия.

Ганзейское купечество прекрасно понимало, что для сохранения этих условий оно прежде всего должно было удержать монополию на торговлю с Новгородом. Именно поэтому Ганза всеми мерами стремилась не допустить установления непосредственных связей Новгорода с Западом, препятствуя как развитию активной торговли самих новгородцев, так и появлению в Новгороде иностранных купцов — неганзейцев. Уже во второй редакции скры, составленной в конце XIII в.,⁸⁰⁾ ганзейским купцам запрещается вступать в компании с русскими и принимать их товары для перевозки и продажи на комиссионных началах; это запрещение распространялось и на компании с европейскими купцами, в первую очередь с предприимчивыми фламандцами и англичанами.⁸¹⁾ Во второй половине XIV в. в четвертой редакции скры указанное постановление было дополнено запрещением привозить на немецкий двор купцов-неганзейцев. § 72 четвертой редакции скры гласит: «Далее, никто, кто хочет пользоваться правами св. Петра, не должен привозить в страну (Новгород, — Н.К.) чужих гостей, будь то ломбардцы или фламандцы или какие иные люди; также не должен он их товар в страну привозить под угрозой штрафа в 50 марок и потери прав двора».⁸²⁾ Приведенное правило повторялось во всех последующих редакциях скры.

Удержанию монополии на новгородскую торговлю в ганзейских руках, сохранению существующих порядков должна была способствовать и та строжайшая регламентация торговой деятельности, которую проводила Ганза. Регламентация {33} распространялась на все стороны торгового обращения: пути сообщения, предметы торговли, способы совершения торговых сделок. Поездки в Новгород разрешались только по определенным путям: согласно постановлению ганзейского съезда 1346 г., все товары, предназначавшиеся для Новгорода, должны были провозиться через порты Ливонии — Ригу, Ревель, Пернау.⁸³⁾ На немецкий двор для продажи русским можно было привозить только определенные сорта товаров (это правило особенно касалось сукон). Вести торговые сделки с русскими разрешалось лишь наличным товаром — «наличное за наличное» (rede umme rede); торговля в кредит строжайшим образом запрещалась. Каждому немецкому купцу разрешалось привозить в Новгород товаров на сумму не более 1000 марок,⁸⁴⁾ так как слишком большой привоз товаров мог вызвать упадок цен на них и дать возможность отдельным купцам совершать большие обороты в ущерб другим. Все эти постановления, регламентирующие торговлю ганзейских купцов в Новгороде, препятствовали развитию частной инициативы, появлению новых форм торговли. Консерватизм, свойственный средневековым корпорациям, пронизывал все стороны жизни двора св. Петра и являлся средством сохранения сложившейся системы новгородско-ганзейской торговли.

Однако, несмотря на явные выгоды этой системы для ганзейцев, неправильно было бы думать, что даже в первый период новгородско-ганзейской торговли Новгород был пассивным объектом деятельности ганзейских купцов и не предпринимал никаких мер для ее ограничения. Одним из таких наиболее ранних мероприятий, существование которого зафиксировано источниками XIII в., являлось обязательство ганзейских купцов при проезде через новгородские владения пользоваться услугами новгородских лодочников, возчиков и носильщиков.⁸⁵⁾ Это правило, чрезвычайно стеснявшее ганзейцев, доставляло неплохой заработок определенной части новгородцев, занимавшейся извозом. Лоцманы, лодочники и носильщики, используя корпоративный характер своих объединений, принуждали ганзейских купцов хорошо оплачивать их труд.

По-видимому, в XIV в. Новгород ограничил деятельность ганзейского купечества пределами самого города. В более раннее время ганзейцы имели право торговать не только в Новгороде, но и в других пунктах Новгородской земли: факты, свидетельствующие о существовании этой торговли, отмечены в источниках.⁸⁶⁾ Для XIV—XV вв. никаких сведений о торговле между новгородцами {34} и ганзейцами в каких-либо пунктах Новгородской земли, помимо самого Новгорода, источники не дают.⁸⁷⁾

В самом Новгороде ганзейские купцы также не располагали полной свободой торговли: им была запрещена торговля с купцами из других русских и нерусских земель; они могли заключать сделки с гостями только при посредстве новгородских купцов. Прямое указание на это мы находим в договоре Полоцка с ливонским магистром и Ригою 1405 г.: «А с новьгородци немецькому купцю торговати, а промежи има ходити нашему полочанину; занеже нас новьгородци не пустят у немечький двор торговати без своего новьгородца».⁸⁸⁾

Если для XII—XIV вв. вопрос о том, пользовались ли ганзейцы в Новгороде правом розничной торговли или нет, является спорным, то отсутствие у них этого права в XV в. не вызывает сомнений: в ганзейских документах XV в. встречаются жалобы на то, что в Новгороде ганзейским купцам запрещено вести розничную торговлю.⁸⁹⁾

Таким образом, к концу XIV в. новгородцы провели ряд мероприятий, целью которых являлись ограничение деятельности ганзейских купцов и защита интересов новгородского купечества. Мы не знаем обстоятельств, при которых в Новгороде были введены эти меры. Источники не дают никаких материалов для суждения о том, вызвало ли введение их энергичное противодействие ганзейцев или же они сравнительно легко с ними примирились. Скорее можно предположить последнее, ибо, несмотря на все неудобства введенных для ганзейцев ограничений, они не затрагивали тех основ торговых отношений, которые позволяли ганзейскому купечеству извлекать значительные прибыли из торговли с Новгородом: важнейшие привилегии ганзейцев и монополия их на посредническую торговлю между Новгородом и Западной Европой оставались неприкосновенными. {35}

К оглавлению Дальше

1 Другие аспекты русско-ганзейских отношений не рассматриваются.

2 В предлагаемой работе употребляются географические названия, читающиеся в источниках исследуемой темы.

{В книге нумерация сносок в общей части Введения – 1), 2); дальше в подглавах сквозная начиная с 1). В электронной версии сохранена. OCR}

¹⁾ Славянский М. Историческое обозрение торговых отпошений Новгорода с Готландом и Любеком. СПб., 1847; Riesenkampf N.G. Der Deutsche Hof zu Nowgorod bis zu seiner Schliessung durch Iwan Wassiljewitsch III. im Jahre 1494. Dorpat, 1854; Андреевский И.E. О правах иностранцев в России до вступления Ивана III Васильевича на престол Великого княжества Московского. СПб., 1854. — Для своего времени имел значение раздел книги Г.Ф. Сарториуса, содержащий очерк устройства немецкого двора в Новгороде и торговли новгородцев с ганзейцами, поскольку это исследование истории Ганзы было основано в значительной степени на впервые опубликованных автором источниках (Sartorius G.F. Urkundliche Geschichte des Ursprunges der deutschen Hanse. Hrsg, von S.M. Lappenberg. Bd. I-II. Hamburg, 1830). В дальнейшем освещения вопросов истории русско-ливонских и русско-ганзейских отношений в общих трудах по истории Ганзы, Прибалтики, России, Новгорода и Пскова мы касаться не будем, ограничиваясь только рассмотрением специальной литературы. Поскольку в русско-ганзейских отношениях нас интересуют в первую очередь вопросы торговой политики, постольку ряд работ, трактующих чисто экономические вопросы, мы затрагивать не будем.

²⁾ Bonnel Е. Russisch-livländischе Chronographie von der Mitte des IX. Jahrhunderts bis zum Jahre 1410. St. Petersburg, 1862.

³⁾ ПСРЛ, т. III, СПб., 1841; т. IV, СПб., 1848; т. V, СПб., 1851.

⁴⁾ Приложение к XXIX тому «Записок Академии наук», № 3. СПб., 1877.

⁵⁾ Liv-, Est- und Curländisches Urkundenbuch, Bd. I-XII, 1853—1910; 2-te Abt. Bd. I-III, 1900—1914.

⁶⁾ Akten und Recesse der livländischen Ständetage, Bd. I, Lief. 1, 1907; Lief. 2-7, 1923—1933; Bd. II, Lief. 1-2, 1934—1938; Bd. III, Lief. 1-6, 1908—1910.

⁷⁾ Более полный обзор изданий источников по истории Прибалтики см.: Зейд Т.Я. Характеристика изданий письменных источников по истории феодализма в Латвии. — В кн.: Источниковедческие проблемы истории народов Прибалтики. Рига, 1970, с. 345-362.

⁸⁾ Die Recesse und andere Akten der Hansetage von 1256—1430, Bd. I-VIII, 1870—1897; Zweite Abteilung — von 1431—1476, Bd. I-VII, 1876—1892; Dritte Abteilung — von 1477—1530, Bd. I-IX, 1881—1913; Hansisches Urkundenbuch, Bd. I-XI, 1876—1916; Die Nowgoroder Schra in sieben Fassungen von XIII. bis XVII. Jahrhundert… Hrsg, von W. Schlüter. Dorpat, 1911. — Публикации делопроизводственных материалов (книги таможенные, торговые и т.д.) мы не называем, так как для избранного нами аспекта исследований русско-ганзейских отношений (торговая политика) они интереса не представляют.

⁹⁾ ПСРЛ, т. VI-XIII, 1853—1906; т. XVIII, 1913; т. XX, 1910-1914.

¹⁰⁾ [Рец. на кн.:] Никитский А.И. О торговле Руси с Ганзой до конца XV века. Сочинение М. Бережкова. СПб., 1879. — Отчет о 22-м присуждении наград графа Уварова. СПб., 1880 (Приложение к 37-му тому «Записок Академии наук»), с. 2-7.

¹¹⁾ Там же, с. 7-8; см. также: Бережков М.Н. О торговле Руси с Ганзой до конца XV века, с. 10; Sartorius G.F. Urkundliche Geschichte des Ursprunges der deutschen Hanse, Bd. I, S. 108-157.

¹²⁾ Бережков М.Н. О торговле Руси с Ганзой до конца XV века, с. 264.

¹³⁾ Лаппо-Данилевский А. Критические заметки по истории народного хозяйства в Великом Новгороде и его области за XI—XV вв., СПб., 1895, с. 8-9.

¹⁴⁾ Никитский А.И. История экономического быта Великого Новгорода. М., 1893, с. 283-284, 288-293.

¹⁵⁾ Winckler А. Die deutsche Hansa in Russland. Berlin, 1886.

¹⁶⁾ Hildebrand H. Die hansisch-livländische Gesandschaft des Jahres 1494 nach Moskau und die Schliessung des deutschen Hofes zu Nowgorod. — Baltische Monatsschrift, Bd. 20, N.F., Bd. 2. Riga, 1871, S. 115-136.

¹⁷⁾ Hausmann R. Zur Geschichte des Hofes von St. Peter in Nowgorod. — Baltische Monatsschrift, Bd. 46, H. 10-11, Riga, 1904; Osten-Sacken P. Der Kampf der livländischen Städte um die Vorherrschaft im Hansekontor zu Nowgorod bis 1442. — Beiträge zur Kunde Est-, Liv- und Kurlands, Bd. 7, H. 3-4, 1912.

¹⁸⁾ Osten-Sacken P. Der Hansehandel mit Pleskau bis zur Mitte des XV. Jahrhunderts. — Beiträge zur russischen Geschichte. Berlin, 1907; Schlüter W. Die Nowgoroder Schra in ihrer geschichtlichen Entwicklung vom 13. bis zum 17. Jh. Dorpat, 1911.

¹⁹⁾ Daenell Е. Die Blütezeit der deutschen Hanse, Bd. I. Berlin, 1905, S. 104-105; Bd. II. Berlin, 1906, S. 267-268.

²⁰⁾ Gоetz L. Deutsch-russische Handelsverträge des Mittelalters. Hamburg, 1916, S. 8.

²¹⁾ Gоеtz L. Deutsch-russische Handelsgeschichte des Mittelalters. Lübeck, 1922, S. 243-244, 221-222.

²²⁾ Там же, с. 186—187.

²³⁾ Johansen P. Nowgorod und die Hanse. — In: Städtewesen und Bürgertum als geschichtliche Kräfte. Gedächtnisschrift für Fritz Rörig. Lübeck, 1953, S. 121-142.

²⁴⁾ [Рец. на кн.:] Хорошкевич А.Л. Fr. Benninghoven. Rigas Entstehung und die frühansische Kaufmann. Hamburg, 1961. — История СССР, 1962, № 6, с. 194; см. также: Johansen Р. Die Bedeutung der Hanse für Livland. — HGBl, Jg. 65/66, 1941, S. 1-55.

²⁵⁾ П. Йоханзен забывает при этом, что поставщиками продуктов для внешней торговли в России являлись крестьяне, на Западе — ремесленники и что таким образом русско-ганзейская торговля затрагивала не только высшие классы. Связь западной торговли Новгорода с его общим экономическим развитием убедительно показана А.Л. Хорошкевич (Торговля Великого Новгорода с Прибалтикой и Западной Европой в XIV—XV вв. М., 1963).

²⁶⁾ Jоhаnsеn Р. Der hansische Russlandhandel insbesondere nach Nowgorod, in kritischen Betrachtung. — In: Die deutsche Hanse als Mittler zwischen Ost und West. Köln, 1963.

²⁷⁾ Osten-Sacken P. Livländisch-russische Beziehungen während der Regierungszeit des Grossfürsten Witowt von Litauen (1392—1430). Riga, 1908.

²⁸⁾ Vegesack S. Die Gesandschaften W. von Plettenbergs an den Grossfürsten von Moskau in den J. 1494—1497. — Baltische Monatsschrift, Bd. 75, H. 5, 1913.

²⁹⁾ Stern С. 1) Livlands Ostgrenze im Mittelalter von Peipus bis zur Düna. — Mitteilungen aus der livländischen Geschichte, Bd. 23, Riga, 1924— 1926; 2) Der Kleinkrieg um die Ostgrenze im 15. Jahrhundert. — Baltische Monatsschrift, Jg. 1937, H. 2; 3) Dorpat-Pleskauer Kämpfe und Verträge 1448—1463. — Jahrbücher für Geschichte Osteuropas, 5 Jg., H. 3/4, Breslau, 1940; 4) Der Separatvertrag zwischen Pleskau und dem Stift Dorpats vom 25. März 1509. — Mitteilungen aus der Baltischen Geschichte, 1, 3. Riga, 1939.

³⁰⁾ Соsаck H. 1) Zur Geschichte der auswärtigen Verwicklungen des Ordens in Livland 1478—1483. — Baltische Studien zur Archäologie und Geschichte, Berlin, 1914; 2) Zur auswärtigen Politik des Ordensmeisters Wolthus von Hersei. — HGBl, Jg. 42, 1915; 3) Livland und Russland zur Zeit des Ordensmeisters Johann Freitag. — HGBl, 48. Jg., Bd. XXVIII, 1923; 51. Jg., Bd. XXXI, 1927; 52. Jg., Bd. XXXII, 1928.

³¹⁾ Kentmann R. Livland im russisch-litauischen Konflikt. Die Grundlegung seiner Neutralitätspolitik. 1494—1514. Reval [s.a.].

³²⁾ Allmаn A. Den ryska marknaden i 1500-talets baltiska politik 1558—1595. Lund, 1944; Svensson S. Den merkantile bakgrunden tili Rysslands anfall på den livländska Ordensstaten 1558. Lund, 1951; Esper Th. Russia and the Baltic 1494—1558. — Slavic Review, v. XXV, № 3, 1966; Kirchner W. Commercial relations between Russia and Europe 1400 to 1800. — Russian and East European series, v. 33. Bloomington, 1966.

³³⁾ Кеntmаnn R. Livland im russisch-litauischen Konflikt, S. 73; Stern C. Dorpat-Pleskauer Kämpfe und Verträge 1448—1463, S. 373-374.

³⁴⁾ ПСРЛ, т. XXV, M.–Л., 1949; т. XXVII, M.–Л., 1962; т. XXVIII, M.–Л., 1963.

³⁵⁾ ПСРЛ, т. IV, ч. 1, вып. 1, Пгр., 1915; вып. 2, Л., 1925; вып. 3, Л., 1929.

³⁶⁾ Псковские летописи, вып. I, М.-Л., 1941; вып. II, М., 1955; Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.–Л., 1950.

³⁷⁾ Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М.–Л., 1949.

³⁸⁾ Лесников М.П. 1) Ганзейская торговля пушниной в начале XV в. — Уч. зап. Моск. гор. пед. ин-та им. В. П. Потемкина, т. VIII, Каф. истории средних веков, вып. I, М., 1948, с. 61-94; 2) Торговые сношения Великого Новгорода с Тевтонским орденом в конце XIV и начале XV века. — ИЗ, т. 39, 1952, с. 259-278; 3) Нидерланды и Восточная Балтика в начале XV века. Из истории торговых сношений. — Изв. АН СССР, сер. ист. и фил., № 5, 1951, с. 451-459.

³⁹⁾ Казакова Н.А. Из истории сношений Новгорода с Ганзой в первой половине XV в. — ИЗ, т. 28, 1949, с. 111-131.

⁴⁰⁾ Базилевич К.В. Внешняя политика Русского централизованного государства. Вторая половина XV века. М., 1952, с. 376-377, 338-339.

⁴¹⁾ Лесников М.П. 1) Некоторые вопросы балтийско-нидерландской торговли хлебом в конце XIV — начале XV века. — Средние века, вып. VII, 1955, с. 112-134; 2) Beitrage zur baltisch-niderländischen Handelsgeschichte am Ausgang des 14. und Beginn des 15. Jahrhunderts. — Wissenschaftliche Zeitschrift der Karl Marx-Universität Leipzig, gesellschafts- und sprachwissenschaftliche Reihe, 7. Jg., 1957/58, H. 5, S. 613-636; 3) Die livländische Kaufmannschaft und ihre Handelsbeziehungen zu Flandern am Anfang des XV. Jahrhunderts. — Zeitschrift für Geschichtswissenschaft (Berlin), 1958, H. 2, S. 285-303; 4) Lübeck als Handelsplatz für Osteuropäische Ware im XV. Jahrhundert. — HGBl, Jg. 78, 1960, S. 67-86; 5) Lübeck als Handelsplatz für Osteuropawaren im 14. Jahrhundert. — Hansische Studien, Heinrich Sproemberg zum 70. Geburtstag. Berlin, 1961, S. 273-292.

⁴²⁾ Казакова Н.А. 1) Из истории торговой политики Русского централизованного государства XV в. — ИЗ, т. 47, 1954, с. 259-290; 2) Русско-ганзейский договор 1487 г. — Новгородский исторический сборник, № 10. Новгород, 1962, с. 217-226; 3) Ганзейская политика русского правительства в последние годы XV в. — В кн.: Проблемы общественно-политической истории России и славянских стран. М., 1963, с. 150-158; 4) Русско-ганзейский договор 1514 г. — В кн.: Вопросы историографии и источниковедения. М.–Л., 1963, с. 557—586.

⁴³⁾ Клейненберг И.Э. 1) Кораблекрушение в русском морском праве XV—XVI вв. — В кн.: Международные связи России до XVII в. М., 1961, с. 352-365; 2) Из истории русского торгового двора в Таллине в XV—XVI веках. — Изв. АН Эстонской ССР, серия обществ. наук, 1962, № 3, с. 241-257; 3) Унификация вощаного веса в новгородско-ливонской торговле XV в. (Из истории внешнеторговой политики Ивановского ста). — Археограф. ежегодник за 1965 г., М., 1966, с. 82-93; 4) Новгородский вощаной берковец XV в. — Сов. археология, 1968, № 4, с. 110-125 и др.

⁴⁴⁾ См.: Экономические связи Прибалтики с Россией. Рига, 1968, с. 32-46.

⁴⁵⁾ Xорошкевич А.Л. 1) Торговля иностранными тканями в Новгороде в XIV—XV вв. — ИЗ, т. 63, 1958, с. 206-263; 2) Из истории ганзейской торговли. (Ввоз в Новгород благородных металлов в XIV—XV вв.). — Средние века, вып. 20, 1959, с. 98-110; 3) Вывоз воска из Великого Новгорода в XIV—XV вв. — В кн.: Международные связи России до XVII в. М., 1961, с. 278-305; 4) Торговля Великого Новгорода с Прибалтикой и Западной Европой в XIV—XV вв.; 5) Новые новгородские грамоты XIV—XV вв. — Археограф, ежегодник за 1963 г., 1964, с. 264-276; 6) Значение экономических связей с Прибалтикой для развития северо-западных русских городов в конце XV — начале XVI в. — В кн.: Экономические связи Прибалтики с Россией. Рига, 1968, с. 13-31; и др. — В статье «Россия и мировые торговые пути конца XV в.» А.Л. Хорошкевич рассматривает главным образом вопрос о торговой политике русского правительства по отношению к Великому княжеству Литовскому (см.: Феодальная Россия во всемирно-историческом процессе. М., 1972, с. 32-40).

⁴⁶⁾ Клейненберг И.Э. 1) Военно-морские действия новгородцев при отражении орденской агрессии 1443—1448 гг. — История СССР, 1958, № 4, с. 114-123; 2) Борьба Новгорода Великого за Нарову в XV в. — Научные доклады высшей школы, истор. науки, 1960, № 2, с. 140-151; 3) Мероприятия Русского государства по укреплению наровской границы в конце XV века. — Военно-истор. журнал, 1960, № 6, с. 125-127.

⁴⁷⁾ Казакова Н.А. 1) Борьба Руси с агрессией Ливонского ордена в первой половине XV века. — Уч. зап. ЛГУ, № 270, серия истор. наук, вып. 32, 1959, с. 3-33; 2) Русь и Ливония 60-х — начала 90-х годов XV века. — В кн.: Международные отношения России до XVII в. М., 1961, с. 306-338; 3) Русско-ливонские договоры 1509 г. — В кн.: Вспомогат. истор. дисциплины, IV, Л., 1972, с. 193-212.

⁴⁸⁾ Псковские летописи, вып. II, Предисловие, с. 6.

⁴⁹⁾ Лихачев Д.С. Русские летописи. М.–Л., 1947, с. 465-467.

⁵⁰⁾ ПСРЛ, т. VI, СПб., 1853; т. XX, ч. 1. СПб., 1910; т. XXVIII; Иоасафовская летопись. М., 1957; т. VIII, СПб., 1859; т. XII, СПб., 1901.

⁵¹⁾ ПСРЛ, т. XXV, XVIII, XXVII, XXVIII.

⁵²⁾ ПIЛ, с. 85-86.

⁵³⁾ ПСРЛ, т. VI, с. 46, 243; т. XX, ч. 1, с. 372; т. XXVIII, с. 334; т. VIII, с. 240; т. XII, с. 253.

⁵⁴⁾ ПСРЛ, т. XII, с. 254.

⁵⁵⁾ Eyne Schonne hysthorie van vunderlyken gescheffthen der heren tho lyfflanth myth den Russen unde tartaren. Herausgegeben und erläutert von C. Schirren. — In: Archiv für die Geschichte Liv-, Est- und Curlands, Bd. VIII. Reval, 1861, S. 111-265.

⁵⁶⁾ Там же, с. 193-215; Benninghoven F. Russland im Spiegel der livländischen Schönnen Histhorie von 1508 J. — Zeitschrift für Ostforschung, 1962, H. 4, S. 603-604.

⁵⁷⁾ Scriptores rerum Livonicarum, t. II, 1848 (русский перевод: Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края, т. II. Рига, 1879).

⁵⁸⁾ Зутис Я. Очерки по историографии Латвии, ч. I. Рига, 1949, с. 29-32. — Более поздние ливонские хроники мы не привлекаем.

⁵⁹⁾ Издания перечисленных договоров и других называемых в данном разделе документов указываются при использовании этих документов.

⁶⁰⁾ Мы отмечаем лишь наличие в рецессах известий по интересующим нас вопросам, не давая полной характеристики содержания этого ценного исторического источника.

⁶¹⁾ О датировке различных редакций скры и их взаимоотношении см.: Sсhlütеr W. Die Nowgoroder Schra…

⁶²⁾ Еще в 1333 г. новгородцы приняли к себе литовского князя Наримонта Гедиминовича и дали ему в кормленье Ладогу, Орешек, Карельский Городок и половину Копорья. В 1389 г. они пригласили князя Симеона Лугвеня Ольгердовича и дали ему те же самые пригороды.

⁶³⁾ Дундулис Б.И. Борьба Литвы за государственную самостоятельность в XV в. Автореф. дисс. на соиск. ученой степени докт. истор. наук. Вильнюс, 1967, с. 12.

⁶⁴⁾ В источниках Ливонский орден называется «Тевтонский орден в Ливонии». Мы пользуемся названием «Ливонский орден», поскольку оно принято в историографии.

⁶⁵⁾ Stеrn С. Der Kleinkrieg um die Ostgrenze im 15. Jahrhundert, S. 69-70.

⁶⁶⁾ Решения ганзейских съездов были обязательны для городов (членов Ганзы) лишь в том случае, если они принимали участие в съездах и ратифицировали их решения (Brandt А. Die Hanse als mittelalterliche Wirtschaftsorganisation. — In: Die deutsche Hanse als Mittler zwischen Ost und West. Köln, 1963, S. 27-28).

⁶⁷⁾ Хорошкевич А.Л. Торговля Великого Новгорода с Прибалтикой и Западной Европой в XIV—XV вв., с. 337-341.

⁶⁸⁾ ГВНП, № 28, 29, 31.

⁶⁹⁾ См., например, проект договорной грамоты Новгорода с Любеком 1269 г.: ГВНП, № 31.

⁷⁰⁾ Привилегия Фридриха I 1188 г. освобождает от пошлин при торговле в Любеке наряду с представителями прочих народов и русских (HUB, Bd. I, Halle, 1876, № 33). О поездках новгородцев на Готланд в XII—XIII вв. свидетельствуют известия новгородской летописи, а также немецко-русские торговые договоры (НIЛ, с. 22; ГВНП, № 28, 29, 31, 34).

⁷¹⁾ Проект договорной грамоты Новгорода с Любеком и Готским берегом 1269 г.: ГВНП, № 31, с. 59.

⁷²⁾ Договорная грамота Новгорода с Готландом, Любеком и немецкими городами 1262—1263 гг.: ГВНП, № 29, с. 57.

⁷³⁾ Sartorius G.F. Urkundliche Geschichte des Ursprunges der deutschen Hanse, Bd. I, S. 153.

⁷⁴⁾ Лeсников М.П. Торговые сношения Великого Новгорода с Тевтонским орденом…, с. 276-277.

⁷⁵⁾ Клейненберг И.Э. Цена, вес и прибыль в посреднической торговле товарами экспорта в XIV — начале XVI в., с. 39, 42-43.

⁷⁶⁾ Никитский А.И. История экономического быта Великого Новгорода, с. 267-269; Казакова Н.А. 1) Из истории сношений Новгорода с Ганзой в первой половине XV в., с. 115; 2) Из истории торговой политики Русского централизованного государства XV в., с. 263.

⁷⁷⁾ Никитский А.И. История экономического быта Великого Новгорода, с. 170.

⁷⁸⁾ Там же, с. 271.

⁷⁹⁾ Казакова Н.А. 1) Из истории сношений Новгорода с Ганзой в первой половине XV в., с. 115; 2) Из истории торговой политики Русского централизованного государства XV в., с. 263-264.

⁸⁰⁾ В. Шлютер относит ее составление к 1295 г. (Nowgoroder Schra, S. 18).

⁸¹⁾ Там же, с. 68.

⁸²⁾ Там же, с. 145.

⁸³⁾ HUB, Bd. III, Halle, 1882, № 69.

⁸⁴⁾ LUB, Bd. VI, Riga, 1873, № 2821, § 27.

⁸⁵⁾ ГВНП, № 31.

⁸⁶⁾ Договор Новгорода с немецкими городами 1262—1263 гг. и проект Договора) 1269 г. свидетельствуют о торговле немцев в Карелии (ГВНП, № 29, 31).

⁸⁷⁾ Исключение составляла торговля между новгородцами и ганзейцами на Неве. Но это была торговля полулегальная, ибо обычно она велась в периоды запретов торговли и нарушения нормальных торговых отношений.

⁸⁸⁾ LUB, Bd. VI, № 2963.

⁸⁹⁾ LUB, Bd. IV, Reval, 1859; № 1929; Bd. IX, Riga, Moskau, 1889, № 80, § 4.

К оглавлению Дальше