Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Назад К оглавлению Дальше

Опричное наследие

В 1572 г. в России произошло долгожданное событие: царь Иван Грозный ликвидировал деление страны на опричнину и земщину. Запрещено было даже упоминать слово «опричнина».¹⁾ Но что это означало? Произошла ли полная ликвидация опричных порядков, или речь шла о простом камуфляже и опричнина под названием «Двор» продолжала существовать до самой смерти царя Ивана?²⁾ Реформа 1572 г. ликвидировала многие стороны опричной системы. Возвращались на старые пепелища многие лица, выселенные в опричные годы. Опричный корпус, руководители которого (кн. М. Черкасский, А. и Ф. Басмановы, кн. А. Вяземский) погибли в начале 1570 г., слился с земским. Однако прежнее окружение царя теперь концентрировалось в «государевом Дворе», опираясь на систему дворцовых учреждений и дворовое войско, сохранявших явные черты опричной поры.

Боярская дума к началу 1573 г. состояла из 15 бояр и 6 окольничих. Шестеро бояр (кн. Ф. М. Трубецкой, кн. С. Д. и П. Д. Пронские, кн. Н. Р. Одоевский, кн. В. А. Сицкий, И. А. Бутурлин) входили ранее в опричнину, девять — были земскими (кн. И. Ф. Мстиславский, кн. М. И. Воротынский, Н. Р. Юрьев, кн. И. П. Шуйский, П. В. и М. Я. Морозовы, И. В. Шереметев Меньшой, кн. П. А. Булгаков, кн. А. И. Ногтев). Все шестеро окольничих [7] (Н. В. Борисов, Д. А. Бутурлин, В. И. Умной-Колычев, В. Ф. Ошанин, кн. Д. И. Хворостинин и кн. О. М. Щербатый) ранее входили в опричнину.³⁾ Дума была расколота.

Как показали последующие события, Грозный не склонен был отказываться от опричных методов управления, и прежде всего от террора. Да и возвращение земель земским людям не было осуществлено последовательно. Словом, значительные следы опричного наследия сохранились. Вопрос и заключался в том, какое направление политики в трудных условиях хозяйственной разрухи и Ливонской войны изберет царь: пойдет ли он по пути полного искоренения пережитков опричной разобщенности и утверждения порядков сословно-представительной монархии, намечавшихся в середине XVI в., или предпочтет воскресить систему опричного деспотизма?

В 1572 г. в Новгороде царь писал завещание, ощущая полное свое одиночество, в состоянии растерянности и смятения духа.⁴⁾ Оно отразилось и на всей его политике первых лет после отмены опричнины. Грозный находился как бы на распутьи. Он чувствовал себя окруженным одними врагами, всерьез подумывал о бегстве за море (в Англию) и принялся за строительство флота в Вологде, ради чего приехал туда весной 1573 г.⁵⁾ Царь начал прислушиваться к нашептываниям всяких иноземных авантюристов типа доктора-шарлатана Елисея Бомелия, заявляя во всеуслышание о недоверии к подданным. В начале сентября 1572 г. он распорядился постричь в монахини четвертую жену — Анну Колтовскую.⁶⁾

Внешнеполитическая обстановка в первые послеопричные годы складывалась для России благоприятно. Блистательная победа кн. М. И. Воротынского над Девлет-Гиреем при Молодях в 1572 г. привела к временному спокойствию на южных границах. В 1573 г. казаки разгромили столицу Большой Орды Сарайчик. И только в земле «луговой и горной черемисы» (мари и чувашей) волнения продолжались. Зимой 1572/73 г. туда были посланы войска во главе с кн. Н. Р. Одоевским.⁷⁾ В целом же безопасность южных и восточных рубежей на время была обеспечена, и можно было вплотную заняться затянувшейся Ливонской войной.

Благоприятствовало этому и положение дел в Речи Посполитой. В июне 1572 г. умер Сигизмунд II Август. Наступило бескоролевье, обострившее распри между польской шляхтой и литовской знатью (разнонациональными [8] группами населения, принадлежавшими к тому же к разным вероисповеданиям). Среди польской и литовской шляхты популярностью пользовалась кандидатура Ивана IV. Опасаясь избрания Грозного на престол, «государев изменник» кн. А. М. Курбский пишет в Литве свою «Историю о великом князе Московском», в основном законченную к лету 1573 г. Она должна была предостеречь польско-литовских шляхтичей и знать от избрания в короли такого изверга, каким князь Андрей рисовал царя Ивана.⁸⁾

Речь Посполитая была крайне заинтересована в продолжении трехлетнего перемирия с Россией, срок которого истекал в июле 1573 г. В сентябре 1572 г. в Москву прибыл литовский гонец Ф. Воропай. Он привез от панов-рады не только сообщение о смерти польского короля, но и просьбу продлить перемирие. В ответ Иван IV впервые заявил о своем желании вступить на польский престол.⁹⁾ Возможно, ему были известны настроения шляхты. Литовские магнаты всеми средствами стремились к тому, чтобы выиграть время, необходимое для решения вопроса о преемнике Сигизмунда-Августа. Лицемерно говоря о желательности для них русской кандидатуры, на самом деле они являлись решительными ее противниками.

Воспользовавшись сложившейся обстановкой, Иван IV 21 сентября 1572 г. отправляется в Новгород, предполагая нанести удар по шведским владениям в Прибалтике. 3 декабря он уже в г. Яме, а 27 декабря подошел к Пайде. Эта крепость была взята 1 января 1573 г. При штурме Пайды гибнет Малюта Скуратов, с именем которого народная память связала самые темные страницы опричнины. В ливонском походе принимали участие касимовский царевич Саин-Булат Бекбулатович и датский принц Магнус (в 1570 г. был провозглашен в Москве королем Ливонии под верховной властью русского царя), что придавало всей военной акции широкий размах. Из Пайды 6 января Грозный написал шведскому королю Юхану III «бранное» послание в ответ на его грамоту, в которой тот сетовал на действия царя. Иван IV отказался отвечать на упреки короля, так как тот якобы писал свое письмо «лаем», а «кровь большая проливаетца, — добавлял он, — за нашу вотчину Лифлянскую землю да за твою гордость».¹⁰⁾

Дальнейших успехов в Ливонии Ивану IV достичь не удалось. Только разве что Магнус взял небольшой город Каркус. Саин-Булата с войсками послали к городам [9] Лиговери, Коловери и Колывани (Таллину). Во время осады Коловери был убит боярин кн. И. А. Шуйский, а воеводы кн. И. Ф. Мстиславский и боярин М. Я. Морозов ранены. Войско также понесло значительный урон.¹¹⁾ После возвращения Саин-Булата в Новгород (14 марта) царь принял решение возобновить мирные переговоры со Швецией. К Юхану III отправлен был гонец В. Чихачев. Однако шведы задержали его, объясняя это тем, что Иван IV все еще не отпускал на родину шведское посольство епископа Павла.¹²⁾

24, 25, 28 февраля и в начале марта 1573 г. в Новгороде Иван IV принимал польско-литовское посольство во главе с М. Гарабурдой. Послы должны были выяснить, согласен ли Иван IV отпустить сына Федора на великое княжение в Литву и будет ли тот соблюдать литовские вольности.¹³⁾ К предложению послов царь отнесся настороженно: не ясны были ни степень его реальности, ни условия предполагавшегося избрания, а отдавать (в виде компенсации) Полоцк, как предлагали послы, царь не собирался. Вместе с тем идею продолжить перемирие между Речью Посполитой и Россией он разделял. Решительно возражал он против избрания Генриха Анжуйского, предпочитая, если уж на то пошло, видеть польским королем сына союзного с ним императора Максимилиана II. Впрочем, именно Генриха как раз и избрали королем весной 1573 г. В Москву же было направлено новое посольство во главе с Андреем Тарановским.

Стремясь упрочить свое влияние на «ливонского короля» Магнуса, Иван IV 12 апреля 1573 г. выдает за него замуж дочь Владимира Старицкого Марию.¹⁴⁾ Одновременно ее брату Василию возвращается последний удел их отца — город Дмитров. Но в следующем году Василий умирает.¹⁵⁾ Власть Магнуса в его буферном королевстве была номинальной. Распространялась она всего на два небольших города — Каркус и Оберпелен. Грозный не собирался передавать ему свои приобретения в Ливонии. Это, конечно, вызывало неудовольствие его нового родича.

В мае 1573 г. опала постигла назначенных в полки «на берегу» (Оки) трех видных деятелей бояр кн. М. И. Воротынского, кн. Н. Р. Одоевского и М. Я. Морозова.¹⁶⁾ М. И. Воротынский, по Курбскому, обвинялся в том, что хотел «очаровать» (околдовать) царя и для этой цели держал при себе колдуний. Князя подвергли страшным пыткам на медленном огне, но он так ни в чем и не [10] признался. Его отправили в заточение на Белоозеро, но по дороге 12 июня он умер. Н. Р. Одоевский был замучен: «срачицу (рубашку. — А. З.) его прозникнувши, в перси его» стали «тамо и овамо торгати». М. Я. Морозова схватили в Москве до приезда на службу в Серпухов и казнили с женой и двумя сыновьями.¹⁷⁾

Истинные причины казни трех военачальников остаются невыясненными. Не исключено, что их заподозрили в измене и сговоре с крымским ханом. Ведь известно было, что Девлет-Гирею путь на Москву в 1571 г. указали русские изменники. И несколько лет спустя Иван IV продолжал расследование дела о возможной измене бояр в пользу Крыма. В том же 1573 г. опала постигла оставленного в Пайде среди других воевод окольничего В. Ф. Ошанина и, очевидно, новгородского архиепископа Леонида.¹⁸⁾

С казнью Воротынского, Морозова и Одоевского, вероятно, связано проникнутое ненавистью к боярам и княжатам послание Грозного в Кирилло-Белозерский монастырь от 23 сентября 1573 г. В нем он желчно издевался над тем, что старцы поставили церковь «над Воротынским», а над «чюдотворцем (Кириллом. — А. З.) нет». Особенно негодует царь по поводу И. В. Шереметева (Большого), постригшегося в монахи: «Шереметев сидит в келии, что царь», а ведь «все благочестие погибло от Шереметевых». Мало того, Шереметевы, посылая своих людей в Крым, наводят на Русь «бусурман».¹⁹⁾ Поводом для этого упрека, возможно, послужило то, что брат Ивана Большого Иван Меньшой Шереметев вместе с казненными боярами летом 1573 г. возглавлял рать «на берегу» (Морозов и Воротынский были воеводами большого полка, а Одоевский и И. В. Шереметев Меньшой — передового).²⁰⁾

Летом 1573 г. границу пересекло польско-литовское посольство А. Тарановского и Ф. Воропая. 12 июля в Новгороде послы были приняты Грозным и сообщили царю об избрании Генриха Анжуйского. Отказ от обсуждения русской кандидатуры они пытались объяснить тем, что представители Ивана IV не прибыли на избирательный сейм. Тарановский прозрачно намекал, что если Генрих не прибудет в Польшу в назначенный срок, то вопрос об избрании короля может быть пересмотрен. Все эти объяснения Грозный милостиво принял. Возобновлять войну с Речью Посполитой сейчас ему не представлялось возможным. Военные действия даже с одной Швецией были неэффективны, а на востоке не прекращались волнения [11] черемисов. Поэтому старания шведского посла епископа Павла не допустить замирения России с Речью Посполитой успехом не увенчались. Грозный пошел на заключение годичного перемирия, которое давало Речи Посполитой кратковременную передышку, а самому Ивану IV возможность урегулировать шведские и черемисские дела и уяснить дальнейший ход событий в Польше. В ситуации в Речи Посполитой должно было разобраться посольство М. В. Колычева, отправленное туда 15 июля. Ему же поручалось изложить условия избрания царя на польский престол.²¹⁾

Одновременно (31 июля) в Вену к императору Максимилиану II Грозный посылает гонца Скобельцына с сообщением, что царь поддерживает идею передачи польской короны Габсбургам и предлагает срочно прислать к нему послов для заключения между ними союза.²²⁾ 6 сентября в Швецию с мирными предложениями отправлен был новый гонец — В. Пивов, но и он был задержан по тем же причинам, что и его предшественник В. Чихачев.²³⁾

Вскоре решена была черемисская проблема. В сентябре «на рязанские места» приходили «крымские люди», стремясь, очевидно, поддержать черемисов. 6 сентября принят был «приговор» о походе в Среднее Поволжье, а 6 октября в Муром были отправлены крупные вооруженные соединения во главе с кн. И. Ф. Мстиславским «для черемисы луговые и нагорные». Узнав о готовящемся походе, черемисы принесли в Муроме присягу на верность. Поход был отменен.²⁴⁾ Чтобы упрочить позиции в беспокойном Поволжье, решено было построить там новые города и остроги, которые должны были стать опорными пунктами военной администрации и одновременно центрами экономической жизни края. В грамоте от 9 февраля 1574 г. черемисам Чебоксарского уезда Иван IV писал, что они «били нам челом всею Казанскою землею за свои вины». Царь их простил, но распорядился приписать черемисские волости к будущим городам и острогам, на строительство которых они должны были возить лес.²⁵⁾ В апреле 1574 г. посланы были В. Власьев и А. Есипов «ставить» Кокшайский город (в устье Кокшаги, впадающей в Волгу).²⁶⁾ То была первая ласточка большого градостроительства в Поволжье, развернувшегося в 80-е годы.

Тем временем из Речи Посполитой поступили сведения о прибытии туда короля Генриха. Но не успел царский гонец Ф. Е. Ельчанинов добраться до границы, как стало [12] известно, что в ночь с 18 на 19 июня 1574 г. король сбежал из Кракова во Францию, где умер его брат король Карл IX. Генрих пустился в путь, чтобы занять французский престол, а в Речи Посполитой наступило очередное бескоролевье.

Весной 1574 г. ходили слухи о возможном вторжении крымских татар, поэтому «на берегу» приходилось держать значительные силы. Осенью под Печерниковыми Дубравами действительно появлялись отряды крымцев и ногайцев. Полки кн. Б. Серебряного без труда справились с опасностью. Подходили татарские отряды и под Нижний Новгород.²⁷⁾ Но Крым был занят набегами на Польшу, предпринятыми по указанию султана, и вторжение небольших отрядов крымцев в русские земли не представляло существенной опасности.

20 августа Грозный написал грамоту английской королеве Елизавете, которую передал ее гонцу Даниилу Сильвестру. В ней выражалось неудовольствие деятельностью на Руси английских купцов. Но главная причина раздражения царя состояла, по словам гонца, в том, что королева не возобновила переговоров о взаимном предоставлении убежища в случае необходимости.²⁸⁾

В августе Иван IV принимал в Старице и послов Речи Посполитой В. Завадского и М. Протасовича, сообщивших ему о бегстве Генриха. Послам удалось добиться продления перемирия до Успеньева дня 1576 г.²⁹⁾ Иван IV внимательно следил за ходом дел в Польше. Ф. Е. Ельчанинов, прибывший в Варшаву 7 сентября, должен был регулярно сообщать о перспективах русской кандидатуры на польский престол. Побывавший у Ивана IV шляхтич К. Граевский (ездивший в Москву по торговым делам) по возвращении в Речь Посполитую изложил условия, на которых соглашался царь на избрание польским королем. Он якобы настаивал на соединении России с Польшей под властью одного монарха, с тем чтобы трон потом перешел к его потомкам из рода Рюриковичей.³⁰⁾

Летом 1574 г. на Русь прибыл молдавский господарь Богдан Александрович, изгнанный из своей страны османами.³¹⁾ Он был пожалован г. Лух, ранее принадлежавшим кн. И. Д. Бельскому. Владел Богдан и Тарусой. Впрочем, реальная власть там осуществлялась Грозным.³²⁾ В 1577 г. Богдан умер.

В декабре 1574 г. в Москву прибыли послы императора Максимилиана II Магнус Паули и Грегор Десфалюс [13] с очередным предложением заключить антиосманский союз. 25 декабря в Александровскую слободу вернулся отпущенный шведами гонец В. Пивов (Чихачев к тому времени умер).³³⁾ Для заключения мира со Швецией было решено послать В. А. Сицкого, но его посольство с отъездом задержалось.

В 1573—1574 гг. в составе придворной знати происходили перемены, оказавшие значительное влияние на ход событий. Из Думы выбыли бояре кн. М. И. Воротынский, М. Я. Морозов и кн. Н. Р. Одоевский, казненные в 1573 г.; тогда же попал в опалу окольничий В. Ф. Ошанин. К весне 1573 г. боярином стал кн. В. Ю. Голицын, а весной 1575 г. — его брат князь Иван. В 1573 г. с боярским званием упоминается Б. Ю. Сабуров, отец первой жены наследника престола Ивана Ивановича,³⁴⁾ а к осени того же года — В. И. Умной-Колычев, носивший до того звание окольничего. В 1572/73 г. окольничим сделался кн. П. И. Татев, к весне 1574 г. — кн. Б. Д. Тулупов, к августу — Д. И. Годунов (возможно, в связи с предстоящим браком Ирины Годуновой и царевича Федора), а к январю 1575 г. — В. Г. Колычев.³⁵⁾

В январе 1575 г. царь женился в пятый раз. Его супругой стала Анна Васильчикова из семьи мелких детей боярских, служивших по Кашире и вошедших в опричную среду. В 1573/74 г. Назарий и Григорий Васильчиковы получили поместья в Шелонской пятине. Хотя свадебный разряд относится к 7083 г., т. е. к сентябрю 1574 — августу 1575 г., эту датировку можно сузить. На свадьбе присутствовал М. В. Колычев, отправленный 30 января 1575 г. на шведский рубеж, где он и умер незадолго до 25 мая. Поэтому церемония бракосочетания не могла состояться позднее 30 января 1575 г. Р. Г. Скрынников датирует ее сентябрем — октябрем 1574 г. (в рождественский пост, т. е. после 14 ноября, совершать свадьбы не полагалось). Более убедительно мнение Л. М. Сухотина, считавшего, что брак царя с Анной состоялся в январе 1575 г. (не ранее 7 числа). По О. А. Яковлевой, это произошло (согласно традиции заключения церковных браков) между 9 января и 3 февраля того же года.³⁶⁾ Сразу же после свадьбы Грозный женит и царевичей Ивана и Федора. Первая жена Ивана была пострижена в монахини, и наследнику в супруги выбрали дочь рядового рязанского сына боярского М. Т. Петрова-Солового.³⁷⁾ [14]

Свадьба царя была особенной. На ней отсутствовал цвет титулованной московской знати из старой земщины, зато широко было представлено ближайшее окружение царя, преимущественно из состава бывших опричников. Это прежде всего многочисленные Колычевы во главе с боярином Василием Ивановичем Умным и окольничим Василием Григорьевичем.³⁸⁾ Умной находился в зените славы. Весной 1573 г. он присутствовал на свадьбе Магнуса, а в июле вел весьма деликатные и ответственные переговоры о кандидатуре Ивана IV на польский престол; в январе 1574 г. расследовал дело о «крымской измене» и вел переговоры с крымским послом. Влиятельным лицом был и Г. Г. Колычев, возглавлявший в начале 1573 г. Стрелецкий приказ и, как дворовый человек, получавший большой оклад (200 руб.).³⁹⁾

На свадьбе царя присутствовал и окольничий кн. Б. Д. Тулупов — по словам англичанина Джерома Горсея, «большой фаворит в те времена». На торжествах были и его племянники, дети вяземского дворового сына боярского В. И. Тулупова: Андрей, Иван и Никита Владимировичи. Они часто упоминаются в разрядах начала 70-х годов, а Андрей и Никита принадлежали ко Двору Грозного, получая небольшие оклады (25 и 17 руб.).⁴⁰⁾ Иное дело — сам Борис Давыдович. В фавор он вошел после отмены опричнины. Его сестра вышла замуж за царского шурина Г. А. Колтовского летом 1572 г. В 1571 г. князь только голова в походе, в 1571/72 г. — голова, ездящий «с самопалы» за государем, в 1572/73 г. в походе на Пайду — голова в государевом полку (назван первым среди голов). Но уже в марте 1573 г., как дворовый человек, Борис Давыдович получал второй по величине оклад (500 руб.). Весной 1574 г. он стал окольничим, а в январе 1575 г. вместе с А. Ф. Нагим вел переговоры с цесарским гонцом.⁴¹⁾

В свадебном разряде 1575 г. упоминаются Алексей Михайлович и Федор Васильевич Старого (Милюковы). Иван Яковлевич Старого и Борис Годунов были тогда дружками царя. Милюковы-Старого — опричная семья.⁴²⁾

К 1573—1574 гг. относится возвышение Годуновых. Вопрос об их происхождении требует дополнительных разысканий. Легенда, занесенная в Летописную, Румянцевскую, Патриаршую и Разрядную редакции (начало XVII в.) родословных книг, гласит: «В лето 6838 прииде (в Румянцевской — «приехал») из Орды ко князю Ивану [15] Даниловичю князь именем Чет, а во крещение имя ему Захарья. А у Захарья сын Олександр». Второй вариант легенды (дошел в списках третьего извода Разрядной редакции начала XVII в.) вводит в текст митрополита Петра и сообщает, что Чет пришел «из Больший Орды».⁴³⁾ Оба варианта легенды отсутствуют в Государеве родословце 1555 г. и в близких к нему родословцах (в 43 главы и в 81 главу). Здесь Сабуровы, Годуновы и Вельяминовы производят себя от Дмитрия Зерна (сына Александра Захарьича). В Типографской летописи родословие начинается с Константина Дмитриевича Зернова.⁴⁴⁾ Голландский купец Исаак Масса в начале XVII в. писал, что Годуновы — «род татарского происхождения». С. Б. Веселовский считал, что Годуновы, Сабуровы и Вельяминовы происходили от костромского вотчинника Дмитрия Зерна.⁴⁵⁾ Но, исходя из того что в Синодике их родоначальником назван все же Захарий, он датировал легенду концом XV в. и связал ее с Костромским Ипатьевским монастырем.

Аргументация С. Б. Веселовского может считаться убедительной не во всех звеньях. Он рассматривал различные варианты родословия без тесной связи с историей их составления, отдавая предпочтение Государеву родословцу, который, согласно исследованиям М. Е. Бычковой, представляет собой не начальный этап составления родословных книг, а одно из звеньев в длительной истории их сложения. Отсутствие в нем легенды о выезде Чета находится в тесной связи с другими подобными же пропусками (в частности, нет в нем и легенды о происхождении Воронцовых-Вельяминовых) и отражает не первоначальную структуру родословий, а их редакторскую обработку в середине 50-х годов XVI в. С. Б. Веселовский обратил внимание на то, что мурза Чет, выехавший якобы на Русь в 1329/30 г., не мог этого сделать при митрополите Петре, так как тот в декабре 1325 г. умер. Но сообщение о выезде Чета при Петре является позднейшим развитием легенды, отсутствующим в ее первоначальном варианте. Исходя из того что Константин Дмитриевич Зернов подписывал в 1406 г. духовную грамоту Василия I, С. Б. Веселовский полагал, что Захарий (Чет) должен был бы жить во второй половине XIII в. и не мог, следовательно, выехать на Русь при Иване Калите. К тому же в 1304 г. на Костроме был убит Дмитрий Зерно.⁴⁶⁾

Мы бы не стали столь придирчиво относиться к легенде. Конечно, дата выезда Чета и соотнесение ее с [16] княжением Калиты относительны. Родословная память сохранила только предание о выезде предка Годуновых из Орды когда-то на заре образования Московского княжества и привязала его к широко известному Ивану Калите... Ведь в конце XV в. он считался основателем Московского княжества, а составитель Краткой редакции «Задонщины» вложил в уста Дмитрия Донского слова о русских князьях как о «гнезде Калиты». К признанию существования исторических корней в легенде о Чете склоняет и то, что родоначальники отдельных ветвей его потомков носили татарские прозвища (Годун, Сабур).⁴⁷⁾

У внука Дмитрия Зерна Ивана Годуна было два сына: Григорий и Дмитрий. Ветвь, шедшая от последнего, видного положения при дворе не занимала. Григорий был отцом шестерых сыновей: Василия Большого, Петра, Ивана, Григория, Данилы, Василия Меньшого. Оба Василия и Григорий умерли бездетными, а потомство тверича Данилы ничем себя не проявило. На рубеже XV—XVI вв. Петра испоместили в Новгороде. Карьера его не блистала яркими событиями. У старшего сына Петра — Афанасия был сын Яков, ставший опричником.⁴⁸⁾ Дети второго сына Петра — Василия (Степан, Григорий и Иван) достигли многого, ставши боярами.⁴⁹⁾ У Ивана Григорьевича Годунова было четверо сыновей: Иван Чермный, Федор Кривой, Дмитрий и бездетный Василий. Трое первых в середине XVI в. служили дворовыми детьми боярскими по Вязьме;⁵⁰⁾ возможно, там владел землями и их отец. Иван Чермный рано (в 1559 г.) умер и ничем не прославился.⁵¹⁾ Его старший сын Федор стал опричником, но в 70-е годы сошел со сцены.⁵²⁾ Почти ничего не известно о братьях Ивана — Федоре и Василии.⁵³⁾ Федор Иванович Кривой, судя по прозвищу, вряд ли мог успешно продвигаться на военной службе. Очевидно, он рано умер.

Третий из сыновей Ивана Григорьевича Годунова — Дмитрий сделал блестящую карьеру. В 1567, 1571/72 и 1572/73 гг. он ходил «за постелью», а к весне 1574 г. получил чин окольничего. В августе 1574 г. Д. И. Годунов местничал с боярином В. И. Умным-Колычевым. Конец дела отсутствует, но, судя по всему, Годунов должен был выиграть у полуопального боярина. В 1571 г. Д. И. Годунов присутствовал на свадьбе Ивана IV с Марфой Собакиной.⁵⁴⁾

У Федора Кривого было трое детей: Василий, Борис и дочь Ирина. Юность у Бориса Федоровича была, наверно, [17] трудной. Родился он около 1549 или 1552 г.⁵⁵⁾ Отец не мог способствовать его продвижению по лестнице чинов. Старший брат поступил было в опричнину (Вязьма была опричной территорией), но вскоре после лета 1571 г. умер от морового поветрия. Приходилось пробивать путь самому. С ранних лет Борис понял, что дворовые интриги дают куда больше, чем ратные подвиги. Понял и то, что до поры до времени нужно держаться в тени, используя сильных покровителей. В литовском походе 1567 г., когда его дядя Дмитрий Иванович был постельничим, Борис еще стряпчий, но уже опричник, а это значило многое. В конце 1570 г. он с двоюродным братом Федором били челом на кн. Ф. В. Сицкого. Решение было, что «тот поход Борису и Федору невмест[н]о для князя Федора Ситцкого».⁵⁶⁾ Эта крупная местническая победа стала возможной потому, что Сицкий был братом жены опального Ф. А. Басманова. В походе Борис был рындой «у рогатины», а его двоюродный брат шел «с другим саадаком». Победа в местническом споре, очевидно, обусловливалась и тем, что Борис женился на одной из дочерей царского любимца Малюты Скуратова.⁵⁷⁾ Женщины играли большую роль в судьбе Бориса Годунова. На заре своей деятельности он вошел в опричное окружение молодых вязьмичей, соседей-землевладельцев, которые начинали играть заметную роль в последние опричные годы. Это Б. Я. Бельский, князья И. М. Глинский, Шуйские и далеко не молодой Малюта Скуратов.

Отец Бориса к началу 70-х годов, наверно, умер. В марте 1572 г. Борис дает сельцо Прискоково в Плесском уезде в Ипатьев монастырь не с ним, а с дядей Дмитрием Ивановичем. Вдова Ф. И. Годунова с Борисом в 1575/76 г. дали в монастырь еще одну деревеньку.⁵⁸⁾ В майском походе 1571 г. Борис сам идет «с другим саадаком», но у царевича Ивана. В 1571 г. Борис с братом Василием и дядей Дмитрием участвовали в церемонии бракосочетания Грозного с Марфой Собакиной. В новгородском походе 1571/72 г. Борис снова при царевиче «с копьем», как и в походе на Пайду в конце 1572 — начале 1573 г.⁵⁹⁾

На свадьбе царя в январе 1575 г. присутствовали наряду с Д. И. Годуновым Борис с женой Марией, кузеном Федором Ивановичем и дальним родичем Никитой Васильевичем. Борис пользовался явной благосклонностью царя. Он назван «дружкой» его и мылся в «мыльне» с государем и другими царскими любимцами — Б. Я. [18] Бельским, Никитой Васильчиковым (братом царицы), а также с Ф. В. Старого. Пройдет всего несколько месяцев, и двое из четырех любимцев царя попадут в опалу. После женитьбы царевича Федора на сестре Бориса Годунова Ирине⁶⁰⁾ положение последнего при дворе упрочилось.⁶¹⁾

Кроме Годуновых, Тулуповых и Колычевых расположением царя пользовался и А. Ф. Нагой, вернувшийся 29 ноября 1573 г. из десятилетнего пребывания с посольской миссией в Крыму. Афанасий Федорович происходил из семьи, связанной со старинными традициями дворцовой службы (отец его в 1533 г. был ловчим, но к 1547 г. дослужился до чина окольничего). Двоюродная сестра Афанасия Евдокия в 1549 г. была выдана замуж за Владимира Старицкого, но вскоре (в 1557 г.) умерла.⁶²⁾ Дети от брака князя Владимира с Нагой не были казнены Грозным вместе с их отцом,⁶³⁾ а одна из его дочерей (Мария) в 1573 г. стала женой принца Магнуса. Еще в Крыму (в 1571 г.) Афанасий Федорович стал опричником. По приезде на Русь А. Ф. Нагому пожаловали титул дворянина Ближней думы. Он участвовал в важнейших дипломатических переговорах: в январе 1575 г. — с имперскими гонцами, в марте в Старице — с литовскими гонцами, в июле — с датскими послами, в январе 1576 г. — с цесарскими, в октябре — с крымскими и в ноябре — с польскими.⁶⁴⁾

Дипломатической службой деятельность А. Ф. Нагого не ограничивалась. В разрядах 1576—1579 гг. он обычно встречается не в составе думных дворян, а как дворовый воевода. Это было рангом выше. Ведь вместе с ним дворовыми воеводами числились в 1576—1577 гг. и боярин кн. Ф. М. Трубецкой, а в 1579 г. Трубецкой и Н. Р. Юрьев.⁶⁵⁾ В январе 1574 г. А. Ф. Нагой в связи с розыском по делу о «крымской измене» сообщал боярской комиссии сведения о людях кн. И. Ф. Мстиславского. В январе 1575 г. он присутствовал на свадьбе Ивана IV. Горсей его знал как «умного и благородного дворянина».⁶⁶⁾ Старший брат Афанасия Федор Федорович Нагой появился в разрядах в начале 60-х годов, но до ликвидации опричнины ничем не выделялся. Затем в 1575/76, 1577, 1579 гг. он упоминается как окольничий (был «в окольничих»). Возможно, в 1576 г. Ф. Ф. Нагой выиграл местнический процесс у В. Г. Зюзина, которому также «сказано» было окольничество.⁶⁷⁾ Но до младшего брата ему было далеко. [19]

На свадьбе Ивана Грозного в 1575 г. присутствовали Б. Я. Бельский и его родичи. Бельские⁶⁸⁾ принадлежали к числу неродовитых детей боярских, владения которых, как и некоторых Годуновых, располагались в Вязьме. Племянник Малюты Скуратова-Бельского Богдан Яковлевич к 1570 г. появился в опричнине. По словам папского нунция Антонио Поссевино, Богдан в течение 13 лет жил у Грозного в спальне, что позволяет отнести приближение молодого Бельского к концу 60-х годов. Вероятно, уже на заре своей деятельности Богдан Яковлевич поддерживал дружеские связи с зятем Малюты Скуратова Борисом. В 1571 г. на свадьбе царя и Собакиной он вместе с Борисом Годуновым упомянут «в государеве мыльне» (как и в 1575 г.).⁶⁹⁾

В походе 1571/72 г. и в походе на Пайду 1572/73 г. Богдан Бельский служил рындой «с рогатиной», но, как дворовый человек, в марте 1573 г. получал большой оклад (250 руб.). В 1574 г. в серпуховском походе он с братом Певежею ходил уже «с шеломом» Грозного, как и в походах весной 1576, 1577, 1579 гг. Одновременно (в 1576 г.) Богдан Яковлевич стал думным дворянином, а к январю 1578 г. — оружничим.⁷⁰⁾

Наконец, на свадьбе царя в 1575 г. присутствовали и князья Шуйские — боярин Иван Петрович, а также В. Ф. Скопин-Шуйский и братья Василий, Дмитрий и Андрей Ивановичи. По словам английского посла Джильса Флетчера (1589 г.), В. И. Шуйский «почитается умнее своих прочих однофамильцев», а князь Андрей — «за человека чрезвычайно умного». Этого нельзя было сказать о В. Ф. Скопине-Шуйском, который более знатен, чем способен «для советов». И. П. Шуйский — «человек с большими достоинствами и заслугами».⁷¹⁾

Шуйские были, пожалуй, единственными представителями княжеской аристократии на торжественном бракосочетании царя 1575 г. (если не считать временщика кн. Б. Д. Тулупова). Объясняется этот, казалось бы, странный факт близостью их к опричной среде. Отец Василия, Дмитрия и Андрея Шуйских Иван Андреевич, очевидно, входил в состав опричников. В 1572 г. он погиб. Князь Дмитрий был женат на одной из дочерей Малюты Скуратова. Все это были молодые люди. Старшему из братьев Шуйских — Василию в 1574 г., когда он появился в разрядах, исполнился всего 21 год. Женат он был на дочери кн. М. П. Репнина. В Дворовой тетради из всех названных [20] Шуйских упоминался только Иван Петрович, ставший боярином в год смерти Ивана Андреевича. Летом 1576 г. он судил местническое дело Ф. Ф. Нагого с В. Г. Зюзиным.⁷²⁾ Пока же остальные Шуйские ничем особенно не выделялись из аристократического круга Двора государя.⁷³⁾ Но в июле 1575 г. Василий и Андрей Шуйские получили поместье в Шелонской пятине Новгорода, очевидно, из фонда земель, конфискованных у лиц, попавших в опалу.⁷⁴⁾

Ближайшее будущее должно было показать, какой из групп фаворитов удастся победить и завоевать первенствующее положение при дворе.

Не успели окончиться брачные торжества, как в январе 1575 г. из Новгорода к Колывани, Пернову, Гапсалю (Апсалу), Лиговери и Коловери были двинуты войска во главе с Н. Р. Юрьевым и кн. Аф. Шейдяковым. Грозный рассчитывал, возможно, на то, что успешная «военная акция сделает шведского короля более уступчивым и подтолкнет его к заключению мира. Однако поход затягивался. Только после подхода войск Симеона (Саин-Булата) Бекбулатовича и Михаила Кайбулича 9 июля удалось взять Пернов.⁷⁵⁾ В начале 1575 г. Магнус взял г. Салис. Этим дело и ограничилось.

В начале 1575 г. начались споры Ивана IV с датским королем Фредериком II из-за ливонских крепостей Гапсаля, Лодена и Леаля. Они вызваны были тем, что Фредерик II взял названные крепости под свое покровительство. Весной датский король послал ко двору Грозного своего секретаря Эйзенберга. 7 июля состоялись переговоры Эйзенберга в Старице, которые вели А. Нагой и дьяк В. Щелкалов. Царь твердо стоял на своем, но вместе с тем изъявлял дружеские чувства к датскому королю.⁷⁶⁾

29 ноября 1575 г. и 29 января 1576 г. Грозный принимал английского гонца Даниила Сильвестра. Королева Елизавета была прежде всего заинтересована в развитии русско-английской торговли.⁷⁷⁾ В Россию из Англии поступали тогда сукна, боеприпасы, хлопчатобумажные ткани, а вывозились сало, лен, пенька, воск, меха, корабельный лес. Но на этот раз переговоры не были доведены до конца. На обратном пути из Москвы в Холмогорах Сильвестр был убит ударом молнии.

После того как Генрих Валуа не вернулся в Польшу к назначенному сроку (12 мая), конвокационный сейм приступил к обсуждению новой кандидатуры на польский престол. Снова дебатировался русский вариант. В августе [21] 1575 г. на смену Ельчанинову в Речь Посполитую послан был Л. З. Новосильцев. Ему поручено было передать грамоту царя, в которой изъявлялось желание сохранить и впредь мирные отношения с Речью Посполитой. Он вез с собой и «речи» по поводу возможности избрания на польский престол царя. Все это повторил и русский гонец, прибывший на сейм, открывшийся в Варшаве 7 ноября 1575 г. Царь выражал готовность соблюдать мир, но сохранял за собой право вести особые переговоры о Ливонии. Он предлагал прислать для переговоров посла, но не «большого», а «меньшого».⁷⁸⁾ Неуступчивый тон посланий Грозного разрушил иллюзии шляхты, которая не склонна была поступиться Ливонией, и охладил ее и без того не очень пламенные симпатии к Ивану IV. Польская аристократия провозгласила королем императора Максимилиана II, а шляхта — семиградского воеводу Стефана Батория, за спиной которого отчетливо вырисовывалась фигура султана.

Словом, положение в Польше оставалось неопределенным. Установилось затишье и на южных границах России. Отношения Османской империи и Крыма с Речью Посполитой обострились, и крымскому хану было не до военных действий против русских. Летом 1575 г. атаман А. Веревкин с товарищами взял городок Ислам-Кермень. Иван IV находился в августе в Калуге, ожидая возможного набега крымцев. Но крымский хан, стоявший на Молочных Водах, узнав о том, что царь пришел с войсками в Калугу, повернул обратно в Крым.⁷⁹⁾

Тем временем в России происходили события, напоминавшие самые черные годы опричнины. Судя по записи Синодика Ивана Грозного и другим источникам, казнены были фаворит царя Б. Д. Тулупов с родичами (Андреем и Никитой Владимировичами и Владимиром), В. И. Умной, А. М. и Ф. В. Старого, М. Т. Плещеев, Ф. М. и С. М. Сумбуловы, Я. Д. Мансуров, Г. А. и А. К. Колтовские. По словам Горсея, кн. Б. Д. Тулупов, «будучи уличен в заговоре против царя и в сношениях с опальной знатью, был посажен на кол».⁸⁰⁾ Английский дипломат передает официальную версию причин казней.

Дата казней устанавливается приблизительно. В январе 1575 г. Б. Д. Тулупов принимал участие в дипломатических переговорах. На свадьбе Ивана Грозного присутствовали и он, и Ф. В. и А. М. Старого, и В. И. Умной-Колычев. В 7083 г., т. е. в сентябре 1574 — августе 1575 г. [22] были конфискованы старицкая вотчина Б. Д. Тулупова село Неверово и шелонские поместья В. И. Умного. При этом село Неверово передано было Борису Годунову. Возможно, в предвидении печального конца В. И. Умной сделал в мае 1575 г. вклад на помин души в Троице-Сергиев монастырь. В январе туда же сделал вклад А. М. Старого. В ноябре 1572 г. М. Т. Плещеев получил поместье в Шелонской пятине. Дворяне Ф. М. и С. М. Сумбуловы упоминаются в апрельских разрядах 1574 г. Я. Д. Мансуров был помощником постельничего Д. И. Годунова в походе 1573 г. Итак, казни произошли после мая 1575 г., скорее всего 2 августа, когда «поминались» Б. Д. Тулупов и братья Ф. И. и В. И. Умные.⁸¹⁾

Казненные принадлежали к государеву Двору, сформированному из бывших опричников. Гибель Колтовских — родственников постриженной в монахини очередной жены Грозного⁸²⁾ — не может удивлять. Р. Г. Скрынников связывает «с судьбой Умного» и судьбу родичей пятой жены Грозного Анны Васильчиковой на том основании, что Г. Б. и Н. Б. Васильчиковы в апреле 1575 г. (примерно в одно время с Умным) сделали поминальный вклад в тот же Троице-Сергиев монастырь. На наш взгляд, основание недостаточное. Во всяком случае еще в марте 1575 г. Анна оставалась царицей. По наблюдениям О. А. Яковлевой, она скончалась в конце декабря 1576 — начале января 1577 г.⁸³⁾

Об истинных причинах казней достоверных сведений нет. Общую картину тех лет рисует Горсей: «...царь жил в постоянном страхе и боязни заговоров и покушений на его жизнь, которые он раскрывал каждый день, поэтому он проводил большую часть времени в допросах, пытках и казнях, приговаривая к смерти знатных военачальников и чиновников, которые были замешаны в заговорах».⁸⁴⁾ В январе 1574 г. у боярских холопов хотели под пыткой дознаться: «...хто ж бояр наших нам изменяют: Василей Умной, князь Борис Тулупов, Мстиславской, князь Федор Трубецкой, князь Иван Шюйской, Пронские, Хованские, Шереметевы, Хворостинины, Микита Романов, князь Борис Серебряной».⁸⁵⁾ Допрос вел В. И. Умной, в скором времени сам казненный. Пострадал и кн. Б. Д. Тулупов. Обвинение «в измене» было трафаретным. Скорее всего Грозный испугался роста влияния некоторых временщиков и поспешил одним ударом расправиться с ними. Тулупов был обречен еще и потому, что приходился [23] свойственником родни одной из неудачных жен царя (Колтовских). Р. Г. Скрынников писал: «Совершенно очевидно, что столкновение придворных клик и партий завершилось победой той группировки, которая настояла на возврате к политике крутых мер».⁸⁶⁾ Но ничего неизвестно о позициях тех «группировок», которые уцелели после казней 1575 г.

Сразу после этой расправы Иван IV возводит на престол великого князя всея Руси Симеона Бекбулатовича («сажал на царьство Московское царя Семиона Бекбулатовича и царьским венцом венчал в Пречистой»). Летописи вторят и разряды: «...в осень посадил государь царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси на великое княжение на Москве великого князя Симеона Бекбулатовича». Джером Горсей, как и имперский посол Даниил Принц, писал, что Грозный «передал ему (Симеону. — А. З.) свой титул и корону и, отделываясь от своих полномочий, короновал его, но без торжественности и без согласия своих вельмож». Себя же Грозный стал именовать «Иванцом Московским» и перешел на своеобразное положение правителя, имевшего черты полуудельного владыки. 30 октября 1575 г. царь написал униженную челобитную Симеону.⁸⁷⁾ Грозный демонстративно подчеркивал величие новоявленного монарха и свое приниженное положение: сам он «ездил просто, что бояре, а зимою возница в оглоблех. А бояр себе взял немного, а то все у Семиона. А как приедет к великому князю Семиону, и сядет далеко, как и бояря, а Семион князь велики сядет в царьском месте». Поселился Симеон «на Взрубе за Встретением», а Иван «на Неглинною... на Орбате против Каменново мосту старово».⁸⁸⁾

Выбор Симеона Бекбулатовича имел длительную предысторию. Еще Василий III породнился с татарским царевичем Куйдакулом Ибреимовичем, прямым потомком основателя Казанского ханства Улу-Мухаммеда. Куйдакул был крещен в декабре 1505 г., получив при этом имя Петра. В январе 1506 г. его женили на сестре Василия III. Для прочности связей с Москвой 28 декабря 1505 г. он дал запись в верности великому князю всея Руси. Царевич Петр (или, как его стали называть, «зять» Василия III) сразу же обособился от других татарских царевичей, но не вошел в среду братьев государя и отдельного удела не получил. Он пользовался особым покровительством великого князя Василия. Петр был братом двух казанских «царей»: [24] Мухаммед-Эмина и Абдул-Летифа. Их мать Нур-Салтан после смерти своего супруга Ибреима вышла замуж за крымского хана Менгли-Гирея.⁸⁹⁾ Таким образом, царевич Петр находился в самых тесных родственных связях с правящими кругами Казани и Крыма и занимал важное место в далеко идущих восточных планах Василия III. Но не только в них.

До 1530 г. у Василия III не было сына, и перед великим князем неминуемо должен был встать вопрос о том, кому передать престол, а вместе с тем и дело сплочения воедино всех русских земель. В конце 1509 г., «едучи в Новгород и Псков», Василий III написал первый вариант духовной, которую он «велел сжещи» во время предсмертной болезни 1533 г.⁹⁰⁾ Кто был назван наследником в этом завещании? Старший из братьев Василия III — Юрий? Но именно в 1509 г. отношения с ним великого князя были резко неприязненными. Возможно, они обострились после перехода Иосифо-Волоколамского монастыря под великокняжеский патронат (ведь значительная часть земель монастыря находилась в Рузском уделе кн. Юрия). Передача великокняжеского престола младшим братьям в обход Юрия означала бы невиданное нарушение старинных традиций, да и не меняла ничего по существу. Думается, наследником престола Василий III хотел сделать царевича Петра.

Петр Ибреимович входил в состав ближайшего окружения Василия III. Во время псковского похода 1510 г. он и малолетний Андрей Старицкий сопровождали великого князя (вместе с близким к Василию III коломенским владыкой Митрофаном и симоновским архимандритом Варлаамом, будущим митрополитом всея Руси). Братья великого князя Юрий, Дмитрий и Семен оставлены были в уделах. Незадолго до этого (в декабре 1509 г.) выпущен был «из нятства» (заточения на Белоозере) и пожалован Юрьевцем Абдул-Летиф. В декабре 1512 г. в первом смоленском походе царевич Петр непосредственно сопровождает великого князя и вместе с ним возглавляет большой полк, Юрий — полк правой руки, Дмитрий — левой, В. Стародубский и В. Шемячич — передовой и Федор Волоцкий — сторожевой полки. Это достаточно четкая картина иерархии удельных княжат и «слуг» при великокняжеском дворе. Во время второго и третьего (1513 и 1514 гг.) походов на Смоленск именно Петр оставлен вместо великого князя в Москве. И это не было [25] случайностью. Во время нашествия Мухаммед-Гирея (1521 г.), когда Василий III бежал в Микулино, в Москве также был оставлен царевич Петр. Это показывает полное доверие государя к своему зятю. На следующий год после грозного набега Мухаммед-Гирея Василий III отправился в Коломну, где решено было организовать оборону от нового вторжения крымских войск. В 1522 г. в Москве снова оставался царевич Петр.⁹¹⁾

В марте 1523 г. царевич умер. Вероятно, в связи с его смертью в июне 1523 г. Василий III возвращается к своему завещанию и, в частности, составляет «приписной список», в котором назначает душеприказчиком митрополита Даниила (поставлен на митрополию 27 февраля 1522 г.).⁹²⁾ Но и этого мало. Пришлось снова задуматься о наследнике престола. Именно в связи со смертью царевича Петра, очевидно, и встал вопрос о втором браке государя. Словом, гипотеза о том, что наследником Василия III был вплоть до смерти царевич Петр, позволяет объяснить тот парадоксальный на первый взгляд факт, что и сын Василия III Иван Грозный назначил крещеного татарина Симеона Бекбулатовича «царем» всея Руси.⁹³⁾

У царевича Петра были две дочери: одна (Анастасия) в 1529 г. отдана была в жены князю Ф. М. Мстиславскому, другая (тоже Анастасия) в 1538 г. стала супругой князя В. В. Шуйского.⁹⁴⁾ Так виднейшие княжеские фамилии породнились с династией Калиты. Возможно, в 1529 г., судя по крестоцеловальной записи Ф. М. Мстиславского, Василий III предполагал сделать его, как и Петра, своим наследником. Если такой план существовал, то рождение в 1530 г. у великого князя сына должно было снять с повестки дня его реализацию.

Сделав в 1575 г. Симеона Бекбулатовича великим князем всея Руси, Грозный, так же как и Василий III, выдвинул в качестве своего возможного преемника крещеного татарского царевича. При этом он выдал за него замуж дочь кн. И. Ф. Мстиславского Анастасию.⁹⁵⁾ Она была внучкой Анастасии, дочери царевича Петра, вступившей в брак с Ф. М. Мстиславским. Тем самым Симеон Бекбулатович породнился с потомками царевича Петра и через него с великокняжеским домом.⁹⁶⁾ Когда в 1576 г. Иван IV провел все лето с полками в Калуге, опасаясь набега крымцев, в Москве в качестве своего «заместителя» он оставил Симеона Бекбулатовича.⁹⁷⁾ Так же поступал его отец с царевичем Петром. Возможно, Иван Грозный в лице [26] Симеона видел наследника престола на тот случай, если он решит окончательно покинуть царский трон.

После присоединения Казани при дворе находился крещеный «царь... казанской» Симеон Касаевич (Едигер). Его жена (дочь Андрея Михайловича Кутузова) Мария считалась «царицей». Но 26 августа 1565 г. Симеон Касаевич умер. На следующий год скончались еще два «царя»: Шигалей, сидевший в Касимове (22 апреля), и Александр Сафагиреевич (4 июня). Служил еще царевич Михаил Кайбулич (его жена — дочь И. В. Шереметева). В 1571—1572 гг. он был главой Боярской думы.⁹⁸⁾

Около 1562 г. на русскую службу перешел царевич Бекбулат, троюродный брат Шигалея, внук хана Золотой Орды Ахмата. Он погиб в одном из сражений до 1566 г. Его сын Саин-Булат впервые упоминается с титулом «царя» в наказе И. П. Новосильцеву, посланному в султанат в 1570 г. В это время ему принадлежал Касимов «и к нему многие городы». Свой титул Саин-Булат получил, очевидно, сразу же после того, как был пожалован этими владениями. В 201-м ящике царского архива находились «роспись, шертная грамота и списки, как государь царь и великий князь пожаловал Сеинбулата царевича — учинил на Касимове городке царем».⁹⁹⁾ Пожалование Саин-Булату Касимова и «царского» титула можно объяснить родственными связями с «царем» Шигалеем, его предшественником в Касимовском княжестве. Оно свидетельствовало и о стремлении Ивана IV добиться расположения определенной части татарской знати. К середине 70-х годов XVI в. Саин-Булат был единственным «царем» на Руси (кроме самого Грозного). К этому времени он доказал свою преданность государю. Во время зимнего похода 1571—1572 гг. «на Свейские немцы» он возглавлял вместе с кн. В. Ю. Голицыным и Н. Р. Юрьевым рать, отправленную к Орешку. Ходил он и к Выборгу. Осенью 1572 г. Саин-Булат вместе с Иваном IV направился в поход под Пайду. Затем он осаждал Колывань. Незадолго до 15 июля 1573 г. Саин-Булат крестился, приняв имя Симеона. В 1575 г., очевидно, умер Михаил Кайбулич, и Симеон Бекбулатович стал самым видным татарским царевичем на русской службе.¹⁰⁰⁾

Таким образом, когда в 1575 г. Иван IV задумывал новое разделение страны на две части, кандидатура Симеона Бекбулатовича приобрела для него особую привлекательность. Симеон был человеком, безусловно преданным [27] Грозному, не имевшим давних связей с московской аристократией. По второй жене (Марии Темрюковне) он был племянником Ивана IV. Все это и предопределило поставление Симеона на великое княжение «всея Руси».

Коронация Симеона Бекбулатовича вызвала недовольство в придворной среде. Один из летописцев писал: «Елицы же супротив сташа, глаголюще: «Не подобает, государь, тебе мимо своих чад иноплеменника на государство поставляти». И на тех возъяряся».¹⁰¹⁾ В подобных толках Грозный усмотрел для себя опасность — ведь недовольные явно ориентировались на царевича Ивана как на наследника престола. Ситуация начала напоминать ту, которая сложилась в годы опричнины. И тогда служилые люди выступали против опричных мероприятий. И тогда знаменем оппозиции был возможный претендент на трон из царствующего дома (Владимир Старицкий). Ответ в 1575 г. был сходен с тем, что произошло десять лет назад, — казни. На этот раз они состоялись «на площади под колоколы» в октябре — ноябре 1575 г. Прибывший в Москву 1 декабря Д. Принц писал, что незадолго до его приезда царь «лишил жизни сорок дворян, которые во второй раз составили было заговор на его жизнь». 20 октября гибнет новгородский архиепископ Леонид. Очевидно, тогда же его участь разделили чудовский архимандрит Евфимий и симоновский — Иосиф. Связь Леонида с Евфимием несомненна: до поставления в Новгород Леонид был также чудовским архимандритом. Недовольство симоновскими и чудовскими монахами звучало уже в послании Грозного в Кирилло-Белозерский монастырь 1573 г.¹⁰²⁾

В описи архива Посольского приказа 1626 г. упоминается «сыскное дело про московского митрополита Антония да про крутицкого владыку Тарасия (? — А. З.) 83-го и 84-го года». Там же назван «отпуск» дьяка А. Щелкалова о крутицком «митрополите» (епископе) и симоновском архимандрите. Первый из них якобы «пьет, а в город не выезжает, а симоновский архимарит, не хотя быть в архимаритех и умысля, причастился бес патрахели, а сказал, что буттося беспаметством».¹⁰³⁾ Недовольство высших церковных иерархов было связано со всей основной линией политики Грозного (в частности, и по отношению к монастырям). Неканонические браки царя также вызывали у них чувство раздражения. [28]

Митрополит и крутицкий епископ на этот раз отделались «легким испугом» и не пострадали. А вот Леонид погиб. Его, по словам Горсея, обвинили в том, что он совместно с Елисеем Бомелием вел предательские сношения с королями Польши и Швеции, а также в незаконной чеканке денег, которые он им посылал. Архимандрит якобы во всем признался.¹⁰⁴⁾ Связь дела Леонида с Бомелием и гибель этого придворного медика в 1575 г. (так считает и Р. Г. Скрынников), очевидно, являются ошибкой: Бомелий погиб в 1579 г. Через четыре дня после гибели Леонида казнен был стольник Протасий Васильевич Юрьев (24 октября). Сын одного из инициаторов опричнины, В. М. Юрьева, Протасий и сам принадлежал к корпусу опричников. С конца 60-х годов он служил при дворе наследника Ивана Ивановича.¹⁰⁵⁾ Сестра Протасия (жена другого инициатора опричнины — кн. М. Т. Черкасского) погибла в 1571 г. вместе с мужем. Протасий приходился троюродным братом наследнику престола, и его гибель, возможно, связана была с опасениями, которые вызывал у царя его сын. По мнению Р. Г. Скрынникова, казни Леонида и Протасия «находились в прямой связи с «новгородским изменным делом»» (1570 г.).¹⁰⁶⁾ Данных в пользу этого утверждения автор, однако, не приводит.

19 ноября 1575 г. гибнет боярин Иван Андреевич Бутурлин (с сыном и дочерью).¹⁰⁷⁾ В Синодике царя Ивана IV и во вкладных книгах Псково-Печерского монастыря он единственный записан как «инок Иона», так как, очевидно, перед смертью постригся. Его брат окольничий Дмитрий (видный опричник) погиб 27 ноября.¹⁰⁸⁾ Запоздалым отзвуком опричных репрессий была казнь опального боярина кн. П. А. Куракина.¹⁰⁹⁾ Большинство казненных принадлежали к числу опричников. Это Бутурлины, окольничий Н. В. Борисов-Бороздин, возможно, Василий Михайлович (или Никитич?) Бороздин.¹¹⁰⁾ Погибли также князья дворянин Григорий Федорович Мещерский¹¹¹⁾ и Данила Андреевич Друцкий, бывший опричник. Последний в 1574 и до сентября 1575 г. ведал поземельными делами.¹¹²⁾ Крупными дельцами приказного аппарата были казненные дьяки: глава Ямского приказа Семен Федорович Мишурин,¹¹³⁾ глава Разбойного приказа Дружина Владимиров¹¹⁴⁾ и дворцовый дьяк Осип Ильин.¹¹⁵⁾ Все они были администраторами, вышедшими из опричной среды. В марте 1572 г. С. Ф. Мишурин находился в опричной [29] Обонежской пятине Новгорода при опричном боярине кн. П. Д. Пронском и казненном в 1575 г. А. М. Старого.¹¹⁶⁾

Вместе с П. В. Юрьевым и другими названными лицами и «иных многих казниша», среди них трех подьячих и четверых крестьян. Головы казненных «меташа» во дворы кн. И. Ф. Мстиславского, митрополита, дьяка А. Щелкалова и других, подозревавшихся в измене. При этом родича П. В. Юрьева Никиту Романовича Юрьева Иван Грозный «грабил».¹¹⁷⁾

В казнях 1575 г. есть одна примечательная сторона, резко отличающая их от репрессий начальных лет опричнины. Они направлены были по преимуществу не против земской знати, а против ближайшего окружения царя, когда-то входившего в состав опричнины. Это была как бы антиопричнина, продолжавшая разгром опричного руководства, начатый в 1570—1571 гг. казнями кн. М. Т. Черкасского, кн. А. И. Вяземского и Басмановых.

В. И. Корецкий высказал мысль о том, что акт поставления Симеона Бекбулатовича на великое княжение произошел во время собранного Иваном IV Земского собора. «Земский собор, — писал он, — был созван осенью 1575 г. Соборные заседания продолжались с некоторыми перерывами с октября по декабрь включительно». На соборе произошло выступление против Грозного «со стороны дворянства и высшего духовенства, еще более внушительное, чем в 1566 г., когда часть земского дворянства выступила против опричнины».¹¹⁸⁾ Но в конце октября — ноябре участники выступления были казнены, а к 30 октября поставление Симеона Бекбулатовича на великое княжение является бесспорным фактом. Естественно, прежде всего возникает вопрос: был ли предполагаемый Земский собор извещен о назначении Симеона? А может быть, собор и санкционировал этот важный государственный шаг? Об этом В. И. Корецкий не писал. В каком соотношении находятся Земский собор 1575 г. и поставление Симеона, остается неясным.

В пользу своей гипотезы В. И. Корецкий привел четыре довода. Первый из них — уникальная запись разрядных книг о том, что Иван IV «лета 7084-го году, сентября в 30 день, велел... боярам и воеводам, князю Ивану Юрьевичу Булгакову-Голицыну и иным воеводам и большим дворяном з берегу и з украйных городов быти к Москве по списку для собору». Слово «собор» имеет, как известно, несколько значений, в том числе и обыкновенное — сбор [30] (в одном из списков разрядов так и написано: «для сбору»). Н. И. Павленко полагает, что «можно толковать слова «для собору» как сбор военачальников на совещание в Москву накануне наступления глубокой осени и зимы». В общем он прав, хотя «сбор» («собор») мог быть и не «совещанием», а сбором военачальников в столице для получения новых назначений. Л. В. Черепнин считал, что в данном случае «речь идет о вызове служилых людей... для каких-то государевых дел, требующих информации и совета. Скорее всего это один из войсковых «сборов» («соборов»)... в целях организации обороны».¹¹⁹⁾ Наконец, именно в сентябре — октябре состоялся церковный собор, осудивший новгородского архиепископа Леонида. На нем могла присутствовать (как это бывало и ранее, во времена церковно-земских совещаний) и военно-служилая знать.

Второй довод В. И. Корецкого не более убедителен. Он обратил внимание на то, что в переводе Н. А. Белозерской «Записок» Джерома Горсея упоминается «великое со всех провинций собрание в консистории св. Духа» и говорится о том, что «из опасения заговоров приказано произнести присягу на верность в Москве». Из этого сведения В. И. Корецкий заключил, что в 1575 г. в Москве созван был Земский собор, а так как осенью состоялись казни придворной знати, то отсюда родилась у него новая гипотеза — о выступлении на соборе против Ивана IV «дворянства и высшего духовенства». В более ранней работе В. И. Корецкий полагал даже, что на соборе «стал предметом обсуждения» вопрос о секуляризации земель. Дело дошло до ликвидации тарханных (податных) привилегий монастырей. Однако С. М. Каштанов выяснил, что при Симеоне Бекбулатовиче никакой официальной отмены тарханов не произошло. Позднее соображение о «секуляризации» В. И. Корецкий снял. Гипотеза Корецкого была основана на неверном переводе сочинения Горсея. По мнению английского исследователя Хэлберта, приведенный выше текст должен звучать так: «Было созвано собрание высшего и провинциального духовенства». Лучше перевод А. А. Севастьяновой: «Высокий областной собор был созван в великой консистории св. Духа». Она считает, что «терминология записок Горсея не может использоваться в исследованиях для отыскания характерных признаков Земских соборов».¹²⁰⁾

Итак, ни о каком «Земском соборе» Горсей не говорил. Если принимать 1575 год как дату созыва собора, то речь [31] могла идти только о церковном соборе, который мог вторично осудить новгородского архиепископа Леонида.¹²¹⁾

Но ларчик, вероятно, открывается проще, если взять сведения Горсея в контексте. Непосредственно перед приведенным выше рассказом Горсей сообщает, что Иван IV «потребовал к себе главное духовенство, аббатов, архимандритов и игуменов всех наиболее влиятельных, богатых и известных монастырей» и сообщил им, что ввиду истощения государевой казны он просит их пополнить ее своими средствами. Вот после этого-то и сообщается о новом «собрании» духовенства. Грозный обратился с упреками к высшим церковным сановникам: они «захватили все богатства», в частности «третью часть всех городов, аренд, деревень», ведут праздную жизнь и т. п. Но если так, то тогда скорее всего речь идет о церковном соборе 1580 г., запретившем земельные вклады в монастыри. В его приговоре встречаем те же мотивы: села из-за «пьянственного жития» монахов «в пустошь изнуряхуся паче потребы, а воинственному чину от сего оскудение приходит велие».¹²²⁾ В. И. Корецкий датировал рассказ о «Земском соборе» на том основании, что после него Горсей сообщает сразу о казнях 1575 г. Но в «Записках» Горсея вообще нет строгой хронологической последовательности.

Третий довод В. И. Корецкого — известие о казни новгородского архиепископа Леонида в 1575 г. По его мнению, она «последовала 20 октября в связи с его приездом на Земский собор».¹²³⁾ Вопрос об обстоятельствах и времени гибели Леонида остается не вполне ясным. По одной из новгородских летописей, Леонид прислан был в Новгород в 7079 (1571) г., после заточения Пимена, «и бысть на владычестве два года и приеха к Москве на собор и повелением благочестиваго царя... удавлен бысть кзенью у Пречистой на площади». Получается, что Леонид был казнен в 1573 г. Так и понял этот текст С. Б. Веселовский, который писал, что Леонид «пробыл в Новгороде два года, в 1573 г. приехал на собор и по приказу царя удавлен». При этом он погребен в Новоспасском монастыре в октябре 1575 г. Противоречие явное. Мало того, достоверно известно, что Леонид был жив еще в мае 1574 — августе 1575 г.¹²⁴⁾

В Кратком новгородском летописце говорится, что Леонид «был на владычестве четыре года без полутора месяца и взят бысть к Москве в государьской опале да тамо [32] и преставился октября в 20 день». Итак, умер Леонид «в опале» 20 октября 1575 г. Что это была за «опала», разъясняется в псковской летописи. В ней под 7083 (1574/75) г. сообщается, что «опалися царь Иван Васильевичь на архиепископа новгородцкаго Леонида и, взя к Москве, и сан на нем оборвал, и, в медведно ошив, собаками затравил».¹²⁵⁾ Гибель Леонида находилась в несомненной связи с другими осенними казнями 1575 г. В частности, Протасий Юрьев был казнен 24 октября 1575 г., т. е. через четыре дня после гибели Леонида. Пискаревский летописец, связывая оба этих события, датирует их 1573 г.: «Того же году (7081 г. — А. З.) ... повелеша казнити на площади у Пречистыя... Протасия Юрьева, владыку наугородцкого... и иных многих».¹²⁶⁾

Есть третий источник, независимый от первых двух, по которому смерть Леонида как будто может быть отнесена к 1573 г. Это «История о великом князе Московском» князя Андрея Курбского. Сообщив о гибели Пимена, Курбский добавляет: «Потом поставлена другаго архиепископа в того место, мужа, яко слышахом, нарочита и кротка; но, аки по дву летех, и того повелел убити со двема она ты, сиречь игумены». Совпадение с сообщением первого из приведенных новгородских летописцев несомненно («по дву летех»). Правда, если быть придирчивым, то надо признать, что Курбский прямо о смерти Леонида не говорит, а сообщает лишь о том, что Грозный «повелел» его казнить. Р. Г. Скрынников считает сообщение новгородской летописи и Курбского недостоверным, ибо оно якобы основано на слухах. О дате Пискаревского летописца, совпадающей с датой Курбского и новгородской летописи, он в этой связи ничего не говорит. Но совпадение известий трех независимых друг от друга источников случайностью объяснить трудно. Р. Г. Скрынников ссылается на «Записки» Д. Горсея. Иван Грозный, по словам Горсея, «был сильно озабочен разбирательством измены Элизиуса Бомелиуса, епископа новгородского и некоторых других... Епископ признал все под пыткой». В конце концов епископ новгородский был приговорен к смерти за измену. Но казнь его не состоялась, а «все его многочисленное добро, лошади, деньги, сокровища были взяты в царскую казну. Его заключили пожизненно в тюрьму, он жил в темнице».¹²⁷⁾

Как видим, никакого противоречия у Горсея с Курбским нет: автор «Записок», как и князь Андрей, говорит, [33] что Иван Грозный только приговорил Леонида к смерти. Следовательно, к 1573 г. можно отнести только опалу Леонида, а не саму казнь, которая состоялась позднее, в октябре 1575 г.¹²⁸⁾ Все это согласуется и с датой написания «Истории» Курбского — 1573 г.¹²⁹⁾ Если наши наблюдения верны, то тогда и сообщение Новгородского летописца о «соборе» над Леонидом будет иметь в виду не земский, а церковный собор типа, скажем, собора, осудившего митрополита Филиппа или Сильвестра.¹³⁰⁾ Возможно, именно на нем вторично (т. е. в 1575 г.) решалась судьба архиепископа Леонида.

Ссылаясь на Краткий новгородский летописец, Р. Г. Скрынников вообще сомневается, что Леонид был казнен.¹³¹⁾ Между тем совпадение новгородской и псковской летописей с Пискаревским летописцем делает вывод о трагической гибели Леонида трудно оспоримым фактом, а сближение дат смертей Леонида и Протасия Юрьева говорит за то, что казнь Леонида произошла в связи с волной репрессий, относящихся к концу 1575 г. Рассказ же Горсея имеет в виду события 1573, а не 1575 г.: в нем не говорится о связи дела Леонида с боярской изменой, а о казни кн. Б. Д. Тулупова — одного из главных лиц, пострадавших в 1575 г., — Горсей упоминает в другом месте своих «Записок». Сообщив о том, что архиепископ новгородский был присужден к вечному заключению, Горсей не упоминает о его смерти. Но вот у того же Горсея после сообщения о церковном соборе 1575 г. есть сведение о том, что епископы и аббаты «старались придумать вместе с опальными, как бы повернуть дело и начать мятеж». Царь объявил высших иерархов («всех возглавлявших обители») изменниками, а 20 главнейших из них просто преступниками, что было признано «всеми сословиями». В этой связи Горсей и рассказывает, как семь монахов были загрызены медведями.¹³²⁾ Не имел ли он в виду в данном случае трагическую гибель Леонида, которого, «в медведно ошив», затравили собаками?

В синодиках Ивана IV о казни Леонида не упоминается. Но там же нет ни слова и о митрополите Филиппе, которого задушил Малюта Скуратов. Окончательно вопрос решается находкой Московского летописца XVII в., в котором прямо говорится о казни Леонида в связи с его сопротивлением поставлению Симеона Бекбулатовича на великое княжение.¹³³⁾ [34]

Четвертый довод В. И. Корецкого в пользу созыва Земского собора в 1575 г. — запись 30 декабря 1575 г. в расходной памяти волоколамского старца Гурия Ступишина, который «жил на Москве с ыгуменом в соборе». Слабость этого довода подметил Н. И. Павленко, писавший, что, «может быть, речь идет о содержании представительства монастырей в Москве». Но скорее всего речь шла о церковном соборе, занимавшемся делом Леонида.¹³⁴⁾

Таковы основные доводы В. И. Корецкого в пользу гипотезы о созыве в 1575 г. Земского собора, связанном, по его мнению, с поставлением Симеона. Однако никаких надежных показаний источников, которые подтвердили бы эту гипотезу, нет.

Эпизод с «вокняжением» Симеона Бекбулатовича привлекал внимание многих исследователей. Для В. О. Ключевского это отчасти «политический маскарад» Ивана IV. С. Ф. Платонов, не умея объяснить смысл этой «игры или причуды» Грозного, разводил руками. С. М. Каштанов высказывал мысль о сходстве положения Симеона Бекбулатовича с положением других соправителей при великих князьях, в частности Ивана Ивановича Молодого при Иване III. В. И. Корецкий не видел сходства с этими случаями, так как при системе соправительства великие князья не садились на «удел». Корецкий искал образец опричной политики и «поставления» Симеона Бекбулатовича в литературном источнике — двух эпизодах «Жития Варлаама и Иоасафа».¹³⁵⁾

В этой обработке восточной легенды из жизни Будды говорится о том, как царевич Иоасаф по смерти отца объявляет царскому совету о желании покинуть престол и оставить своим преемником вельможу Варахию. Несмотря на протесты подданных, Иоасаф тайно покидает столицу, приводя задуманный план в исполнение. Но Иоасаф, тяготясь властью, вообще покидает престол, а Грозный сохранял за собой «удел». Случаев, когда правители оставляли престол, можно было бы найти в средневековье немало. Знала их и русская литература (например, «Житие Петра и Февронии» XVI в.). Вряд ли Грозный был настолько отвлеченным от реальной жизни человеком, чтобы черпать истоки своих политических преобразований в житийной литературе. Второй эпизод «Жития Варлаама и Иоасафа» говорит о разделении царства на две части: во главе одной из них поставлен был сын царя.¹³⁶⁾ И здесь сходство с событиями 1575 г. [35] кажущееся. Скорее можно было бы сопоставить этот эпизод с соправительством Василия Ивановича при Иване III, но и это не имело бы реальной исторической подосновы.

Есть в литературе точка зрения, что «своим острием политика «удела» была направлена не только и не столько против привилегий и землевладения церкви, сколько против уцелевших руководителей бывшей опричной думы и приказного аппарата».¹³⁷⁾ Попытаемся разобраться в сущности этой политики и причин ее введения. Современники терялись в догадках, размышляя о причинах поставления на великокняжеский престол Симеона Бекбулатовича. Один московский летописец писал, что Грозный, «мнети почал на сына своего царевича Ивана Ивановича о желании царства и восхоте поставити ему препону, нарек на великое княжение царя Семиона Бекбулатова». По Пискаревскому летописцу, «говорили нецыи, что для того сажал, что волхви ему сказали, что в том году будет пременение: московскому царю смерть. А иные глаголы были в людех, что искушал люди: что молва будет в людех про то». Иностранные современники объясняли эпизод с Симеоном по-разному. Англичанин Горсей склонен был считать его причиной финансовые соображения: царь решил сделать Симеона ответственным за уплату старых долгов и за выполнение различных обязательств. Опираясь на рассказ Горсея, Д. Флетчер писал, что Грозный уступил царство, «как бы намереваясь удалиться от всех общественных дел и вести покойную частную жизнь». Но к концу года он собрал все жалованные грамоты монастырям и уничтожил их.¹³⁸⁾

Таким образом, эпизод с Симеоном, по Флетчеру, был осуществлен для более удобного проведения секуляризации монастырских земель и отмены тарханов. Мнение Флетчера долгое время разделялось некоторыми исследователями. С. М. Соловьев, С. М. Середонин, Я. С. Лурье, Л. М. Сухотин и В. И. Корецкий считали события 1575—1576 гг. рецидивом опричнины. П. А. Садиков, а вслед за ним Г. В. Вернадский полагали, что Иван Грозный временно отказался от московского престола, чтобы обеспечить успех своей кандидатуры на польский.¹³⁹⁾ Сейм же избрал королем Стефана Батория, который 1 мая 1576 г. короновался польской короной. После этого-то и был сведен с престола Симеон Бекбулатович.

Из предложенных объяснений событий 1575—1576 гг. ни одно не выдерживает критики. Никакой [36] секуляризационной политики в эти годы не проводилось. Кандидатура Грозного на польский престол выдвигалась и в 1572 г., но тогда он престола не покидал, да и в 1575—1576 гг. Иван Московский фактически сохранял в своих руках все управление Русским государством. В годы опричнины Иван IV никого не сажал на русский престол и острие своей политики направил против последнего удела (князя Владимира Андреевича), новгородского сепаратизма и обособления церкви. Теперь же Иван IV, наоборот, выделяет себе «удел», делая Старицу его столицей.

Лучше всего объяснил происшедшие события сам царь Иван Васильевич. Д. Принц с его слов сообщал, что Грозный передал власть Симеону «по причине подлости подданных».¹⁴⁰⁾ Во время доверительного разговора с английским гонцом Сильвестром 29 ноября 1575 г. Иван IV обратил его внимание на опасность переворотов, которые подстерегают государей, прибавив: что «в настоящее время и оправдалось, ибо мы передали сан нашего правительства... в руки чужеродца... Поводом к тому были преступные и злокозненные поступки наших подданных, которые ропщут и противятся нам за требование верноподданнического повиновения и устрояют измену против особы нашей». Ведь еще летом 1574 г. Грозный сообщил Сильвестру, что хотел бы заключить с Елизаветой договор о предоставлении ему убежища в случае необходимости.¹⁴¹⁾ Итак, события 1575 г. Грозный объяснил поведением подданных, точнее, близкого окружения из состава бывших опричников.

Симеон Бекбулатович получил титул «великого князя всея Руси», а Иван Грозный чаще всего именовался «князем московским».¹⁴²⁾ Вместе с тем Грозный не отказывался и от царского титула. Важнейшие общегосударственные дела (в том числе сношения с иностранными державами) он сохранил за собой. В соответствии с этим территория России как бы делилась на три части: великое княжение (Симеона), царство (Ивана IV) и «удел» (его же). Так, Казань находилась в ведении Грозного как царя. К концу 1575 г. титул Ивана IV был «князь московский, и псковский, и ростовский». Распоряжался Грозный тогда и Двиной. В ноябре 1575 г. к своим владениям «Иванец Московский» применял термин «удел» («к собе в удел»). Наименование «удел» говорило о стремлении Грозного организовать управление по старым образцам («как преж сего велось у удельных князей»). Основная часть земель [37] этого «удела» в опричнину не входила. В 1576 г. к «уделу» относились Старица, Псков, соседний с ним Порховский уезд, Дмитров, Ржева, Зубцов и Шелонская пятина. Западные и северо-западные земли взяты были царем в «удел» по военно-стратегическим соображениям (в связи с продолжавшейся Ливонской войной), Двина — по финансовым. В указной грамоте от 19 ноября 1575 г. сообщалось, что «весь Двинской уезд — станы и волости и всякие денежные свои доходы пометили есмя к себе в удел».¹⁴³⁾

Когда в «удел» перешла Старица, точно не известно. В ней Грозный находился, очевидно, в апреле 1575 г., как и 1-31 июля 1575 г. и 22 февраля 1576 г. В январе 1576 г. он побывал в Можайске; в сентябре 1575 г., феврале и начале июня 1576 г. — в Иосифо-Волоколамском монастыре; в сентябре же снова в районе Можайска (Братошине). Весьма возможно, что в состав «удела» вошла Вязьма. Во всяком случае там владели землями многие видные деятели «удельной поры» и дворцового ведомства.¹⁴⁴⁾ С. М. Каштанов полагает, что в марте 1576 г. намечался пересмотр состава территории великого княжества и «удела».¹⁴⁵⁾ Вопрос этот нуждается еще в доисследовании.

Как и в годы опричнины, в период «удела» происходил «перебор людишек», но размеры его были менее значительными. 30 октября 1575 г. Грозный подал челобитную Симеону с просьбой, чтобы тот «милость показал, ослободил людишек перебрать, бояр и дворян, и детей боярских, и дворовых людишок». В какой мере эта просьба была удовлетворена, а «перебор» осуществлен, сказать трудно. Во всяком случае, по описи дел Посольского приказа 1626 г., в архиве хранился «список 79-го году опришнинской, которые всякие люди били челом государю царю и великому князю Ивану Васильевичю всеа Русии от великого князя Симеона в опришнину».¹⁴⁶⁾ Запись носит позднейшие черты (дата 7079 г. — ошибочна; вряд ли в документе упоминался термин «опришнинской», а Иван IV назывался царем и великим князем всея Руси). Но суть дела передана верно.

О характере «перебора» можно судить по описанию Порховского уезда Псковской земли, осуществленному зимой 1575/76 г.¹⁴⁷⁾ Из «удельных» земель князя Ивана Московского неугодные Грозному люди выводились в другие районы. Так, в Порхов переселены были дети боярские Обонежской пятины, а на их земли помещены дети [38] боярские, выведенные из Ржевы и Зубцова. В ввозной грамоте Ивана Московского от 29 марта 1576 г., адресованной в Обонежскую пятину, упоминалось его распоряжение испоместить высланных из Зубцова и Ржевы детей боярских на землях, которые он взял «к себе в удил».¹⁴⁸⁾ Какие-то «переборы» происходили и в великом княжестве Симеона. Во всяком случае в его послушной грамоте от 9 февраля 1576 г. упоминался указ, которым «велено» детей боярских «спомещивать в одних городех, хто откуда служит».¹⁴⁹⁾

Пометы на земском списке служилых людей 1577 г. типа: «высланы из Старицы», «из Пскова высланы», «высланы з Зубцова» — говорят о переселенцах из земель государева «удела».¹⁵⁰⁾ Дворовые люди могли сохранять владения и в земских уездах. Так, Хлоповым и А. В. Шерефединову в 1577—1578 гг. принадлежали поместья в земском Коломенском уезде.¹⁵¹⁾ Поместья широко раздавались лицам из дворового окружения царя (Б. Бельскому, В. Зюзину и др.) в Шелонской пятине.¹⁵²⁾ Новые помещики получали щедрые льготы, что способствовало притоку крестьян на их земли. «Сильные люди» из Двора (как ранее из опричнины) не брезговали и вывозом крестьян от других помещиков. Их хищное хозяйничанье имело результатом дальнейшее разорение и запустение земель.¹⁵³⁾

Попытку реконструировать состав «удельного» Двора Ивана Московского на основе росписи государева полка, стоявшего «на берегу» в апреле 1576 г., предприняли С. П. Мордовина и А. Л. Станиславский.¹⁵⁴⁾ Они установили имена 108 лиц, принадлежавших к Двору, т. е., по их предположению, немногим более 20% состава Двора.

В апреле 1576 г. дворовыми воеводами были бояре кн. Ф. М. Трубецкой и кн. И. П. Шуйский. В «удел» входили окольничий Ф. Ф. Нагой, дворяне Ближней думы М. А. Безнин, Б. Я. Бельский, А. Ф. Нагой, Д. И. Черемисинов, Б. В. Воейков, И. П. Татищев, В. Г. Зюзин. В дворовой свите были кн. В. И. Шуйский с братьями, а также Годуновы. Словом, «знакомые все лица». Бывшие опричные бояре кн. С. Д. и П. Д. Пронские, кн. В. А. Сицкий, а также кн. П. Т. Шейдяков оставались служить в земщине.¹⁵⁵⁾ Но вообще-то вопрос о составе Двора Грозного сложен, ибо Иван IV сохранял за собой прерогативы главы государства [39] в целом, и, возможно, ему подчинялась вся Дума, а также дворцовые учреждения.

Включение в состав «удельного» Двора, очевидно, сопровождалось принесением присяги и составлением крестоцеловальной записи на верность «князю московскому».

В Государственном архиве хранилась наказная память А. Ф. Нагому, когда он был послан из Александровской слободы в Москву с «проклятой целовальной записью», по которой он должен был привести к целованию князей Ф. М., Н. Р. и А. В. Трубецких, входивших в «удельный» Двор.¹⁵⁶⁾

В целом же «удельный» Двор Ивана Московского был худороднее земского.¹⁵⁷⁾ Во время осенних казней 1575 г, в опалу на время попал дворецкий Н. Р. Юрьев. В 1576 г. он был заменен бывшим опричником кн. Ф. И. Хворостининым.¹⁵⁸⁾ Существовал ли особый дворовый («удельный») дворецкий после кн. Ю. И. Токмакова,¹⁵⁹⁾ сказать трудно. Скорее всего нет. Зато дворовый разряд был. Им и дворовой Двинской четвертью ведал дьяк Андрей Шерефединов (декабрь 1574 — 1576 гг.). Тезис Р. Г. Скрынникова о том, что «подлинное... руководство осуществляли... в удельной думе думные дворяне», источники не подкрепляют.¹⁶⁰⁾ Под подозрением осенью 1575 г. оказался и кн. И. Ф. Мстиславский. Его сын Федор Иванович через некоторое время был лишен звания кравчего (осенью 1576 г. он еще носил этот чин), хотя вскоре стал боярином (с осени 1577 г.). На его место назначен был Борис Годунов.¹⁶¹⁾

Шурин царевича Федора удостоился пока не боярского, а дворцового чина, но уже такого, который носили представители знатнейших фамилий. Медленно, но уверенно двигался вперед по «лестнице славы» молодой честолюбец. Первый шаг он сделал в конце 60-х годов, поступив в опричнину; второй — в начале 70-х, став зятем Малюты; третий — в 1575 г., выдав сестру за царевича Федора, и вот в 1576 г. взошел уже на четвертую ступеньку.

Земская дума пополнялась медленно. К сентябрю — октябрю 1576 г. окольничими стали Ф. В. Шереметев и В. Ф. Воронцов.¹⁶²⁾

Обеспечивался «удел» не только за счет земель, ему непосредственно подведомственных, но и путем поборов из казны Симеона. В мае 1576 г., отправляясь в поход «на берег» (в Калугу), Иван Московский написал «великому [40] князю всея Руси» очередную челобитную. В ней говорилось, что князю Ивану предписана «твоя государева служба на берегу». В связи с его просьбой дать «на подъем» ему была пожалована огромная сумма денег (40 тыс. руб.).¹⁶³⁾

По словам Горсея, Грозный «заставил своих подданных обращаться со своими делами, прошениями и тяжбами к Симеону, под его именем выходили все указы, пожалования, заявления». Царь сам приходил «бить ему челом и приказывал митрополитам, знати и чиновникам делать то же, что и он, а всем послам обращаться к Симеону с теми же почестями». Это позволило царю «отвергнуть все долги, сделанные за его царствование, — патентные письма, пожалования городам, монастырям — все аннулировать». Симеону «собирались подати, налоги и другие доходы на содержание его двора, стражи и слуг, он был ответственен также за все долги и дела, касавшиеся казны». В описи дел Посольского приказа 1626 г. упоминается «столпик 7084-го году, а в нем наказы приказным людем по городом при великом князе Семионе Бекбулатовиче всеа Русии». Права Симеона были сильно ограничены. С. М. Каштанов показал, что он был лишен даже права выдачи жалованных грамот монастырям (несмотря на то что, по Горсею, получается вроде не так). В январе 1576 г. Грозный говорил английскому гонцу Сильвестру: «Мы не настолько отказались от царства, чтобы нам нельзя было, когда будет угодно, вновь принять сан». Ведь Симеон «еще не утвержден обрядом венчания и назначен не по народному избранию, а по нашему соизволению».¹⁶⁴⁾

После того как сказаны были эти слова, прошло всего несколько месяцев, и Симеон в августе 1576 г. был сведен с великокняжеского престола, получив в удел Тверь и Торжок.¹⁶⁵⁾ Государем «всея Руси» пробыл он всего около года.¹⁶⁶⁾ При ликвидации «удела» Ивана Московского личный состав его вошел в государев Двор, который сохранял связи с землями, составлявшими материальную базу «удела».

Согласно Д. Горсею, деление страны на «великое княжество» Симеона и владения Грозного было уничтожено по просьбе «чинов» страны; «духовенство, знать и простое сословие (common) должны были теперь идти к Ивану Васильевичу с прошением смилостивиться и вновь принять венец и управление; он согласился на многочисленных условиях и с утверждением указом парламента (by [41] act of parliament), с торжественным посвящением его на царство. Чтобы его умилостивить, все подданные любого положения изыскивали средства на дары и подношения ему, это принесло ему огромное богатство. Он был освобожден от всех старых долгов и всех прошлых обязательств». Мало того, «вновь составленные грамоты, судебные законы, пожалования монастырям, городам, отдельным лицам и купцам давали ему еще большие суммы и доходы». Этот рассказ в своей основе считается достоверным.¹⁶⁷⁾ Но никаких подтверждений ему в других источниках нет. Изучение тарханной политики в 1576—1577 гг., проведенное С. М. Каштановым, как будто свидетельствует о недостоверности сведений Горсея, во всяком случае в части о монастырских привилегиях. С. О. Шмидт полагал, ссылаясь на Горсея, что осенью 1576 г. имел место Земский собор (в связи с концом «маскарада»), но, на наш взгляд, прав Л. В. Черепнин, считавший его доводы шаткими.¹⁶⁸⁾

Эксперимент с Симеоном оказался кратковременным и нежизнеспособным. Борясь с опричным наследием, Грозный как бы провозглашал возврат к удельным порядкам, но использовал уже скомпрометировавшие себя опричные приемы властвования (выделение особой территории и «удельного» Двора, система устрашающих казней, «перебор людишек»). Слепая ненависть Грозного к опальным временщикам ничего не меняла в существе управления страной. Казня Б. Д. Тулупова и передав его вотчину Борису Годунову, Грозный не подозревал, что своими руками готовит нового фаворита. Путь к власти тернист и долог. В 1575—1576 гг. при дворе Грозного никто не занял место единственного фаворита, напоминавшее скорее плаху, чем призрак трона. Участь А. Адашева, Ф. Басманова, Б. Тулупова сдерживала честолюбивые страсти молодых искателей монарших милостей.

Но тем не менее постепенно росло влияние Б. Я. Бельского, А. Ф. Нагого, молодых Шуйских. Сплоченной когортой двигались Годуновы. Лидерами земщины оставались престарелые кн. И. Ф. Мстиславский и Н. Р. Юрьев. Между ними и предстояла борьба за власть у трона стареющего монарха. Но тогда никому и в голову не приходило, что пройдет менее десяти лет и власть в стране захватят Годуновы. Брак Федора и Ирины скорее говорил против подобной возможности. Ведь, казалось бы, царевичу уготована была скромная судьба — быть удельным князем [42] при государе всея Руси, которым должен был сделаться его старший брат Иван. В таком случае Годуновы, как члены окружения Федора Ивановича, переходили на положение удельных бояр и исключались из игры в борьбу за власть в Москве. Поэтому возвышение Годуновых на первых порах не должно было вызывать тревогу у их соперников. На самом же деле вышло так, что 1575—1576 годы, когда Ирина Годунова стала женой будущего царя Федора, а Борис — кравчим, оказались трамплином, который привел шурина слабоумного царевича к трону. [43]

Назад К оглавлению Дальше

¹⁾ Подробнее об этом см.: Зимин. Опричнина, с. 477.

²⁾ См.: Сухотин, вып. I, с. 2-6, 21; Веселовский. Опричнина, с. 190-199; Скрынников. Россия, с. 8; Платонов С. Ф. Иван Грозный. Пг., 1923, с. 122; Садиков. Очерки, с. 44.

³⁾ Во всяком случае в 1571 — августе 1572 г. во главе земской думы стоял царевич Михаил Кайбулич. Сб. РИО, т. 129. СПб., 1910, с. 210, 224, 226, 228.

⁴⁾ См.: Зимин. Опричнина, с. 471.

⁵⁾ Щ, л. 477.

⁶⁾ По сообщению грамоты Лжедмитрия II 1608 г., брак длился «семнадцать недель» (Бутурлин Д. История Смутного времени в России в начале XVII в., ч. 2. СПб., 1841, Прил., с. 56). В июле 1572 г. «шурин» царя Г. А. Колтовской торжественно справлял свадьбу в Новгороде (НЛ, с. 118). В марте 1573 г. царь заявлял, что у него «не стало супруги» (Соловьев, кн. 3, с. 627). О пострижении Анны и казни ее брата «со всем семейством» писал Д. Принц (Принц, кн. 3, с. 28).

⁷⁾ Сб. РИО, т. 129, с. 190, 247; ЦГАДА, ф. 123, кн. 14, л. 256; РК 1475—1598 гг., с. 247.

⁸⁾ РИБ, т. 31. СПб., 1914, стлб. 161-354. О дате написания см.: Зимин. Курбский, с. 305-308.

⁹⁾ Новодворский. Прил., с. 5-8; Дербов, с. 195-197; Флоря. Отношения, с. 52-53.

¹⁰⁾ РК 1559—1605 гг., с. 88; Щ, л. 471; ПИГ, с. 148-161. Ср.: Сб. РИО, т. 129, с. 229-240.

¹¹⁾ РК 1559—1605 гг., с. 94-95; Щ, л. 471 об.; ПСРЛ, т. 34, с. 192.

¹²⁾ Сб. РИО, т. 129, с. 241-250.

¹³⁾ АЗР, т. 3, № 56, с. 162; HRM, t. I, № CLXX, р. 237-242; Новодворский, с. 13-15; Флоря. Отношения, с. 50-67.

¹⁴⁾ Сахаров, с. 65-66; Севастьянова, с. 98; АКА, № 216 (в письме от 1 августа 1572 г. Грозный сообщал королю Фредерику II о принятом решении выдать Марию за Магнуса). Ср.: Цветаев Д. Мария Владимировна и Магнус Датский. — ЖМНП, 1878, № 3, с. 57-85.

¹⁵⁾ Тихомиров. Памятники XVI в., с. 92.

¹⁶⁾ РК 1559—1605 гг., с. 95-96; Щ, л. 479-479 об. Воеводы Воротынский и Одоевский отправились «на берег» 15 апреля 1573 г., а Морозов был задержан в Москве.

¹⁷⁾ РИБ, т. 31, стлб. 286-289, 309. См. также: Веселовский. Опричнина, с. 369-370, 414-417, 422.

¹⁸⁾ Вельяминов-Зернов, ч. 2, с. 21.

¹⁹⁾ ПИГ, с. 162-192. Речь идет о В. И. Воротынском, умершем 27 сентября 1553 г. Позднее (в январе 1574 г.) у беглых холопов допытывались о «крымской измене Шереметевых» (Допрос, с. 29-31).

²⁰⁾ РК 1559—1605 гг., с 95-97. [246]

²¹⁾ Новодворский, с. 17-20; Прил., с. 3-11; HRM, t. I, № CLXXIII, р. 247.

²²⁾ Греков И. Б. Очерки по истории международных отношений Восточной Европы XIV—XVI вв. М., 1963, с. 344 345. Скобельцын прибыл в Вену в марте 1574 г.

²³⁾ Сб. РИО, т. 129, с. 251-256. В сентябре 1573 г. царь посетил Иосифо-Волоколамский монастырь (Зимин А. А. Краткие летописцы XV—XVI вв. — ИА, 1950, т. V, с. 4 (здесь)).

²⁴⁾ РК 1559—1605 гг., с. 101-103; Щ, л. 484 об.-487 об.

²⁵⁾ Димитриев В. Д. Документы по истории народов Среднего Поволжья XVI — начала XVII в. — УЗ НИИ Чув. АССР, 1963, т. 22, с. 135.

²⁶⁾ РК 1559—1605 гг., с. 106; Щ, л. 494.

²⁷⁾ АЗР, т. 3, № 58, с. 166-177; ДРВ, ч. XIII, с. 450; Щ, л. 496; Нижегородский летописец, с. 35; Новосельский, с. 431.

²⁸⁾ Толстой, № 35, с. 148-153; № 37, с. 159-160; Любименко, с. 83.

²⁹⁾ АЗР, т. 3, № 58, с. 173; Новодворский, с. 35-36. В январе и 30 мая 1574 г. Грозный находился в Александровской слободе (Хронологический перечень, ч. III, № 960, 1-445), 29 января 1574 г. — в Братошине (Бантыш. Обзор, ч. 1, с. 7), а 19 сентября он, очевидно, приехал в Иосифо-Волоколамский монастырь на поставление игумена Евфимия Туркова (ГВЛ, Волок, собр., № 412, л. 79 об.- 80; ДДГ, с. 483).

³⁰⁾ Инструкции на случай выдвижения кандидатуры царя находились у русских послов, ожидавших разворота событий в Дорогобуже (АЗР, т. 3, с. 177).

Флоря Б. Н. «Артикулы, сказанные через Криштофа Граевского» — важный источник по истории внешней политики 70-х годов XVI в. — АЕ за 1975 г. М., 1976, с. 334-338; Флоря. Отношения, с. 100-102; Рябинин И. Показание польского шляхтича Криштофа Граевского о своей поездке в Москву 1574—1575 гг. — ЧОИДР. 1905, кн. 1, с. 6-16; Уманец, с. 263-265; Новодворский, с. 23-24. Показания Граевского датированы 8 августа 1575 г.

³¹⁾ По молдавским летописям, Богдан оставил престол «волею самохотною» в начале 1572 г. (Славяно-молдавские летописи XV—XVI вв. М., 1976, с. 135). В начале августа 1574 г. Иван IV из Старицы благодарит датского короля Фредерика II за помощь Богдану в поездке на Русь (АКА, № 232). Материалы о приезде Богдана см.: ЦГАДА, ф. 68, 1574, б/н; Тихомиров. Заметки, с. 135.

³²⁾ Веселовский С. Б. Последние уделы в Северо-Восточной Руси. — ИЗ, 1947, т. 22, с. 121-122; Скрынников. Террор, с. 198.

Сохранилась грамота Богдана, написанная 28 марта 1575 г. в Тарусе (Рождественский В. А. Историческое описание Серпуховского владычного общежительного девичьего монастыря. М., 1866, с. 125-126). О его грамоте 1575/76 г. Тихоновой пустыне есть только упоминание (Ильинский Г. Духовская Тихонова пустынь Костромской губернии. Кострома, 1898, Прил., с. I-IV). О смерти Богдана см.: ПДС, т. I (посольство Ж. Квашнина, отправленного в Империю в сентябре 1577 г.), стлб. 752; Каштанов. О политике, с. 427-462.

³³⁾ Отправленный обратно Десфалюс и русский гонец Ушаков были перехвачены шведами (Греков И. Б. Очерки..., с. 346); Сб. РИО, т. 129, с. 268. 16 декабря 1574 г. царь был в Троице-Сергиевом монастыре (Щ, л. 495). [247]

³⁴⁾ Сахаров, с. 65; Щ, л. 473 об., 477, 491; РК 1475—1598 гг., с. 256, 261.

На свадьбе Ивана IV в январе 1575 г. И. Ю. Голицын думного чина не имел (ИРГО, вып. 1. СПб., 1900, с. 12).

³⁵⁾ Щ, л. 491; ЦГАДА, ф. 123, кн. 14, л. 192-194 (январь 1574 г.).

В феврале 1573 г. В. И. Колычев, будучи еще окольничим, получил большое поместье в Шелонской пятине (Самоквасов, т. 1, с. 59, 65- 69, 79). О П. И. Татеве см.: Щ, л. 466; РК 1559—1605 гг., с. 102 (сентябрь 1573 г.). О Б. Д. Тулупове см.: Щ, л. 491; ср. в январе 1575 г. (ИРГО, вып. 1. СПб., 1900, с. 9). В Пространной редакции разрядов в 1572/73 г. окольничими названы В. Ф. Воронцов и С. В. Годунов (Щ, л. 477). Это ошибка. В Государеве разряде об их окольничестве не говорится, а впервые они упоминаются как окольничие в 1576/77 г. (РК 1475—1598 гг., с. 251, 277; РК 1559—1605 гг., с. 143). Ранее своего дяди Д. И. Годунова Степан окольничества получить не мог. О Д. И. Годунове см.: ЦГАДА, ф. 210 (Разрядного приказа), д. 335, л. 57. О В. Г. Колычеве см.: ИРГО, вып. 1, с. 9; ЦГАДА, ф. 53, кн. 2, л. 184-184 об.

³⁶⁾ Кобрин, с. 29; ИРГО, вып. 1, отд. III, с. 1-13; Сб. РИО, т. 129, с. 282, 323; Скрынников. Россия, с. 10; Самоквасов, т. I, с. 78 (пожалования Васильчиковым); Сухотин, вып. II-IV, с. 57; Яковлева. Возвышение, с. 276.

В марте 1573 г. Н. Б. и Г. Б. Васильчиковы служили по государеву Двору и получали оклад 50 руб. (Альшиц, с. 21). На свадьбе Анны оба они присутствовали.

³⁷⁾ Яковлева. Возвышение, с. 276.

На свадьбе отца Иван и Федор еще присутствовали без жен. Об их свадьбе «в тот самый год, когда мы были там», писал Д. Принц в 1575 г. (Принц, кн. 3, с. 28). 29 июля 1574 г. (возможно, в связи со свадьбой дочери) Петров-Соловой получил крупные поместья в Шелонской пятине, в 1575 г. — поместья опального В. И. Умного (Самоквасов, т. I, с. 59, 65, 66, 68, 79).

³⁸⁾ В их числе были Матвей и Ждан Третьяковы (Лошаковы), Иван Афанасьев, Алексей и Василий Ждановы, Тимофей Данилов, Григорий, Иван, Петр и Михаил Федоровы, Венедикт Борисов, Игнатий, Богдан, Федор и Михаил Васильевичи, Степан и Алексей Никитины. О Колычевых см.: Зимин А. А. Колычевы и русское боярство XIV—XVI вв. — АЕ за 1963 г. М., 1964, с. 56-71.

³⁹⁾ Новодворский. Прил., с. 8; Допрос, с. 33; Садиков П. А. Царь и опричник. — Века, сб. I. Пг., 1924, с. 70; Сахаров, с. 65; РК 1475—1598 гг., с. 248; Альшиц, с. 20.

⁴⁰⁾ Севастьянова, с. 99; Альшиц, с. 22.

⁴¹⁾ НЛ, с. 118; РК 1475—1598 гг., с. 236-244; РК 1559—1605 гг., с. 92; Альшиц, с. 20; ЦГАДА, ф. 53, кн. 2, л. 184-184 об.; Савва. с. 396.

⁴²⁾ Кобрин, с. 47-48.

Кроме названных упоминаются также Милюковы (Мелюковы): Долмат Иванов, Климентий и Назарий Даниловичи, Воин и Иван Григорьевичи, Иван Дмитриевич, Иван Гусь, Григорий, Михаил и Яков Васильевичи, Григорий и Никита Федоровичи, Дмитрий Васильевич Старого.

⁴³⁾ ВМОИДР, т. 10. М„ 1851, с. 93, 256 (список А); Редкие источники по истории России, вып. 2. М., 1977, с. 49-50, 118 (список Б).

Во всех списках Летописной редакции легенда о выезде Чета помещена в конце родословия Квашниных, разрывая ее текст. Родословие Сабуровых и Годуновых начинается с заголовка «Род Сабуровых» и сведений [248] о Дмитрии Зерне (Редкие источники..., вып. 2, с. 49-50). Таким образом, легенда скорее всего была вставлена в протограф редакции. Соображения на этот счет высказала автору М. Е. Бычкова.

⁴⁴⁾ Родословная книга, ч. I, с. 240. «А се род Костянтина Дмитреевичя. Костянтин Дмитреев сын Зернова брат Ивану Дмитреевичю Зернову меньшой» (ПСРЛ, т. 24, с. 231). Составитель родословных приложений знал духовные Василия I, в одной из которых упоминается Константин, чем, возможно, и объясняется начало родословия Годуновых именно с него.

⁴⁵⁾ Масса, с. 33; Веселовский С. Б. Из истории феодального землевладения. — ИЗ, 1946, № 18, с. 60.

⁴⁶⁾ ДДГ, № 20, с. 57; Веселовский С. Б. Из истории феодального землевладения, с. 57; ПСРЛ, т. 28, с. 64; Бычкова М. Е. Родословные книги XVI—XVII вв. как исторический источник. М., 1975, с. 66, 150.

⁴⁷⁾ Веселовский С. Б. Ономастикон. М., 1974, с. 81, 276.

⁴⁸⁾ Кобрин, с. 34-35. В 1515 г. Василий Большой служил в передовом полку на Вязьме; Петр Григорьевич в сентябре 1508 г. служил на Луках (РК 1475—1605 гг., с. 148, 42). В одном местническом деле сохранилась грамота Василия III, адресованная Петру (ЦГАДА, ф. 210, д. 335, л. 34-35).

⁴⁹⁾ В августе 1573 г. Степан был вторым воеводой в Вильяне (РК 1475—1598 гг., с. 251).

⁵⁰⁾ ТКДТ, с. 188.

⁵¹⁾ В 1551 г. он один из воевод в Смоленске (РК 1475—1598 гг., с. 130).

⁵²⁾ Кобрин, с. 34. Упоминается в разряде 1570 г., на свадьбе царя 1575 г. и в походе 1577 г. (РК 1475—1598 гг., с. 277, 293; ИРГО, вып. 1, с. 13).

⁵³⁾ Упомянут на свадьбе Грозного и Марфы Собакиной 1571 г. (Сахаров, с. 64).

⁵⁴⁾ Кобрин, с. 34; РК 1475—1598 гг., с. 243; Щ, л. 467 (1567 г.), л. 491 (1571—1573 гг.); ЦГАДА, ф. 210, д. 335, стлб. 2, л. 1-73 (1574 г.); Скрынников. Россия, с. 12; Сахаров, с. 63-64.

По Беляевскому списку дворцовых чинов, Д. И. Годунов был постельничим только три года, т. е. с 1571/72 по 1573/74 г. (Зимин. О составе, с. 204).

⁵⁵⁾ В литературе — начиная с Н. М. Карамзина — приводится дата 1552 г., но она не подкреплена источниками (см.: Краееский А. Царь Борис Феодорович Годунов. СПб., 1836, с. 1).

⁵⁶⁾ Кобрин, с. 34; Веселовский. Опричнина, с. 210; РК 1559—1605 гг., с. 67.

⁵⁷⁾ В октябре 1571 г. она уже присутствовала на свадьбе Ивана IV (Сахаров, с. 63).

⁵⁸⁾ Шумаков. Обзор, вып. IV, № 20, с. 47-48; № 22, с. 48. Грамоты 1572 и 1575/76 гг. см.: ЧОИДР, 1897, кн. 1, с. 6-7.

⁵⁹⁾ РК 1559—1605 гг., с. 73, 80, 91; Сахаров, с. 64.

⁶⁰⁾ Свадьба Федора состоялась не позднее весны 1575 г. В надписи 5 марта 1575 г. на покрове Ирина упоминается рядом с именем Федора (Леонид, с. 93). Горсей сообщает о женитьбе Федора сразу после рассказа о расправе царя с Леонидом (Севастьянова, с. 106-107).

⁶¹⁾ С царем он был в Старице в апреле 1575 г. (ЛОИИ, собр. рукоп. кн., № 1028, л. 49-49 об.).

⁶²⁾ ЦГАДА, ф. 123, кн. 14, л. 171об.-172; Садиков П. А. Царь [249] и опричник, с. 70 (1573 г.); ПСРЛ, т. 13, с. 410 (1533 г.); РК 1475—1598 гг., с. 111, 152 (1547 г.), с. 14 (1557 г.).

⁶³⁾ Мятлев Н. Родословные заметки. — ЛИРО, вып. 1-2. М., 1911, с. 13-14.

⁶⁴⁾ Кобрин, с. 49; ЦГАДА, ф. 53, кн. 2, л. 184-184 об.; ф. 79, кн. 10, л. 114 об., 217-217об.; ф. 123, кн. 14, л. 323-324об.; Савва, с. 396- 397; ЧОИДР, 1916, кн. 1, № 354, с. 151, 169; ПДС,т. I, стлб. 533-544.

⁶⁵⁾ РК 1475—1598 гг., с. 259, 276, 292, 295. В Пространной редакции разрядов в 1579 г. Нагой помещен среди как дворовых воевод, так и думных дворян (Щ, л. 547, 548).

⁶⁶⁾ Допрос, с. 32; ИРГО, вып. 1, с. 13. Об А. Ф. Нагом см. также: Мордовина, Станиславский. Состав двора, с. 179-181; Севастьянова, с. 96.

⁶⁷⁾ В 1571/72 г. Ф. Ф. Нагой служил наместником в Чернигове (РК 1475—1598 гг., с. 246). О нем см.: Мятлев Н. В. Догадка о жене Федора Нагова. — ИРГО, вып. 2. СПб., 1903, с. 13-17; Кобеко Д. Ф. Федор Федорович Нагой. — Там же, с. 18-24.

⁶⁸⁾ В их числе были Верига Третьяков, Невежа Яковлев, Иван и Постник Богдановы, Григорий и Давыд Неждановы, Богдан Сидоров.

⁶⁹⁾ РИС, т. 5. М., 1842, с. 1-36; Скрынников. Россия, с. 67; Поссевино, с. 49; Сахаров, с. 63.

В 1576 г. Б. Я. Вельский сделал вклад «по брате своем по Максиме по Григорьевиче Вельском, по Малютине сыне по Горяйне» (Кобрин, с. 25). Следовательно, сын Малюты был двоюродным братом Б. Я. Вельского, а сам Малюта — дядей Богдана. В 1570 г. Б. Я. Вельский был «поддатнем» к большому саадаку (РК 1475—1598 гг., с. 236).

⁷⁰⁾ РК 1475—1598 гг., с. 244, 260, 276, 293; Альшиц, с. 20 (1573 г.); Щ, л. 469 (1571—1573 гг.), л. 491 (1574 г.), л. 516 (1576—1579 гг.); ДРВ, ч. XIV, с. 350; ВЖ, 1852, № 1, с. 137 (1578 г.). Ср.: Мордовина, Станиславский. Состав двора, с. 163-165.

⁷¹⁾ ИРГО, вып. 1, с. 9, 11, 13; Флетчер, с. 33, 42.

⁷²⁾ Масса, с. 44; ПЛ, вып. 1, с. 125 (Дмитрий); ДРВ, ч. XIII, с. 112; БД, л. 612 об. (Василий); РИС, т. 5, с. 1 (Иван Петрович; 1576 г.).

⁷³⁾ В. И. Шуйский в походах 1574, 1576, 1577 и 1579 гг. был рындой с большим саадаком; Андрей Иванович в 1574, 1576 и 1577 гг. — рындой у царевича Ивана, а в 1579 г. — рындой с копьем у царя; Дмитрий Иванович в 1577 и 1579 гг. — рындой «с другим саадаком» у государя. В. Ф. Скопин, женатый на дочери кн. П. И. Татева, появляется в разрядах в 1573 г. (Щ, л. 508, 516, 544; РК 1475—1598 гг., с. 260, 276, 293, 295). О Шуйских см. также: Мордовина, Станиславский. Состав двора, с. 190-191.

⁷⁴⁾ Самоквасов, т. I, с. 66 (в издании описка: «Шумским»).

⁷⁵⁾ РК 1559—1605 гг., с. 109-110, 117; Принц, кн. 3, с. 26-27; АКА, № 259; Щ, л. 497, 500 об., 501 об.; Новодворский, с. 26.

Феллинский наместник В. Ф. Воронцов в грамоте от 17 марта 1575 г. считал поход возмездием за осаду шведами Везенберга и опустошение окрестностей Оберпалена, Феллина и Каркуса (АКА, № 237).

⁷⁶⁾ АКА, № 235, 237, 238 (письмо Ивана IV Фредерику II от 7 апреля 1575 г.), 240, 241, 250, 260 (письмо царя от 26 июля 1575 г.), 262; Ульфельд, с. 3.

⁷⁷⁾ Willan Т. S. The Early History of the Russia Company. 1553—1603. Manchester, 1956, p. 126-128. [250]

⁷⁸⁾ АЗР, т. 3, № 60, с. 182-184; Щербатов, т. V, ч. 2, с. 367; Археографический сборник документов, относящихся к истории Северо-Западной Руси, т. IV. Вильна, 1867, № 14; Новодворский, с. 27, 28.

⁷⁹⁾ Новосельский, с. 30; РК 1475—1598 гг., с. 266-268.

⁸⁰⁾ Скрынников. Террор, с. 288; Веселовский. Опричнина, с. 397, 399-400, 410, 430, 447-448, 450, 458; Севастьянова, с. 99.

⁸¹⁾ ЦГАДА, ф. 53, кн. 2, л. 184 (январь 1575 г.); ф. 181, д. 141, л. 91; АФЗХ, ч. II, № 374, с. 418-419; № 379, с. 424 (ср.: Скрынников. Россия, с. 13); Самоквасов, т. 1, с. 55-57 (ср.: HRM, t. I, р. 242), 66, 68 (1574-1575 гг.); Архив АН СССР, ф. Веселовского (620), оп. 1, д. 20, л. 429 об.

В походе на Пайду 1572/73 г. Плещеев вместе с Тулуповым был головой (РК 1559—1605 гг., с. 92). О Сумбуловых см.: Щ, л. 491. О Я. Д. Мансурове см.: Щ, л. 467. В писцовой книге 1577/78 г. Коломенского у. упоминается его бывшее поместье (ПКМГ, ч. I, отд. I, с. 417-451).

⁸²⁾ Принц, кн. 3, с. 28.

⁸³⁾ Скрынников. Россия, с. 12; Леонид, с. 93. 6 января 1577 г. Иван IV сделал вклад на помин ее души в Симонов монастырь (ГПБ, F IV, № 348, л. 32об.-33; Яковлева. Возвышение, с. 276).

⁸⁴⁾ Севастьянова, с. 99.

⁸⁵⁾ Допрос, с. 29.

⁸⁶⁾ Скрынников. Россия, с. 13.

⁸⁷⁾ ПСРЛ, т. 34, с. 192, 226; Щ, л. 527 об.; Принц, кн. 3, с. 29; Севастьянова, с. 96-97; ПИГ, с. 195-196. 20 сентября 1575 г. в Шацк была направлена грамота Ивана IV — «царя и великого князя всея Руси» (Корецкий. Материалы, с. 302).

⁸⁸⁾ ПСРЛ, т. 34, с. 192. В новом дворце царь принимал английского гонца Сильвестра.

⁸⁹⁾ ПСРЛ, т. 8, с. 245-246 (1506 г.); СГРД, ч. I, № 145, с. 401-403 (1505 г.); Родословная книга, ч. I, с. 27; Герберштейн, с. 145-146.

⁹⁰⁾ ПСРЛ, т. 6, с. 268. См. о духовной: ДДГ, № 100, с. 415.

⁹¹⁾ РК 1475—1598 гг., с. 44, 48, 49, 53, 54, 69; ПСРЛ, т. 28, с. 345; Масленникова Н. Н. Присоединение Пскова к Русскому централизованному государству. Л., 1956, с. 191; Сб. РИО, т. 95. СПб., 1895, с. 42, 43; СГГД, ч. I, № 55 (1509 г.); Герберштейн, с. 148.

⁹²⁾ ПСРЛ, т. 24, с. 221; т. 8, с. 269; ДДГ, № 100, с. 415.

⁹³⁾ Ранее, в 1532 г., по просьбе царевича Ислам-Гирея Василий III пожаловал его «и сыном его назвал». Правда, Ислам вскоре изменил великому князю (ПСРЛ, т. 8, с. 278-279).

⁹⁴⁾ СГГД, ч. I, № 157; ПСРЛ, т. 13, с. 123-124; Родословная книга, ч. I, с. 27.

⁹⁵⁾ ПСРЛ, т. 34, с. 192, 226.

⁹⁶⁾ С. М. Каштанов считает, что, когда в 1572 г. Грозный свел Симеона из Касимова и крестил его в православную веру, он «вскоре» женил его на дочери Мстиславского (главы земщины) и тем самым «уже тогда хотел сделать Симеона главой земщины» (Каштанов. О политике, с. 458). Свадьба, очевидно, состоялась значительно позже, поэтому гипотезу С. М. Каштанова принять трудно.

⁹⁷⁾ Тихомиров. Памятники, с. 226; РК 1475—1598 гг., с. 259; Новосельский, с. 431.

⁹⁸⁾ РК 1475—1598 гг., с. 140, 156 и др. (Симеон); АФЗХ, ч. II, № 355, с. 395 (Мария); ПСРЛ, т. 13, с. 398 (1565 г.), 101, 402 (1566 г.); Сб. РИО, т. 129, с. 219, 221, 224, 226; ЗОРСАРАО, т. I. СПб., 1851, с. 81. [251]

«Царями» Симеон Касаевич и Александр Сафагиреевич названы в разрядах полоцкого похода 1562—1563 гг. (Витебская старина, т. IV, ч. 1. Витебск, 1885, с. 27; РК 1475—1598 гг., с. 197).

⁹⁹⁾ ВМОИДР, т. 10, с. 129; Вельяминов-Зернов, ч. 2, с. 9-11; Лилеев Н. В. Симеон Бекбулатович, хан касимовский, великий князь всея Руси. Тверь, 1891, с. 3; ПДРВ, т. XI. СПб., 1801, с. 170; Путешествия русских послов XVI—XVII вв. М.; Л., 1954, с. 77 (1570 г.); ГАР, с. 81, 451.

В 1561/62 г. Бекбулат находился в Смоленске, а затем упомянут в сентябрьском разряде 1562 г. полоцкого похода (Витебская старина, т. IV, ч. I, с. 27; РК 1475—1598 гг., с. 197, 198, 200).

¹⁰⁰⁾ РК 1475—1598 гг., с. 242-243, 248,249; Вельяминов-Зернов, ч. 2, с. 12-15; Карамзин, т. IX. СПб., 1831, прим. 460. Ссылаясь на наименование Симеона «царем... Тверским» в записях Пространной редакции разрядов за май — июль 1573 г., Р. Г. Скрынников считает, что уже тогда Симеон мог получить земли в Твери (Скрынников. Россия, с. 38), но скорее всего это наименование — результат поздней редакции разрядного текста. В записи разрядов о посылке под Пернов летом 1575 г. Симеон упоминается первым и называется «царем», а Михаил Кайбулич — вторым и именуется «царевичем» (РК 1559—1605 гг., с. 116; РК 1475—1598 гг., с. 258). Это последнее упоминание о Михаиле Кайбуличе.

¹⁰¹⁾ ПСРЛ, т. 34, с. 226.

¹⁰²⁾ Там же, с. 192, 226; Принц, кн. 3, с. 29; НЛ, с. 148 (Леонид); Тихомиров. Памятники, с. 226 (в летописце ошибочно «Евстафий»); Скрынников. Террор, с. 258; ПИГ, с. 172.

¹⁰³⁾ ОАПП, ч. I, с. 258, 315-316.

¹⁰⁴⁾ Севастьянова, с. 106. Сожжено было также 11 епископских слуг и «ведьмы». О казни 15 колдуний в Новгороде говорится в синодике Ивана IV в связи с перечнем жертв 1575 г. (Скрынников. Террор, с. 288).

¹⁰⁵⁾ Дмитриев И. Д. Московский Новоспасский монастырь в его прошлом и настоящем. М., 1903, Прил., с. 10; Кобрин, с. 89; Веселовский. Опричнина, с. 294, 476; РК 1475—1598 гг., с. 228 (1567 г.), ср. 1570 г. (РК 1475—1598 гг., с. 236).

¹⁰⁶⁾ Скрынников. Россия, с. 20.

¹⁰⁷⁾ Апухтин В. Р. Псково-Печерский Успенский монастырь и его вкладная книга 1558 г. М., 1914, с. 12: Скрынников. Террор, с. 287, 289: ПСРЛ, т. 34, с. 226.

¹⁰⁸⁾ Горский А. В. Историческое описание Свято-Троицкой Сергиевой лавры, ч. 2. М., 1890, с. 101; Скрынников. Террор, с. 287, 289; Кобрин, с. 28; Веселовский. Опричнина, с. 208-209.

Дмитрий упоминается в походе на Пайду 1572/73 г. и осенью 1573 г. на службе в Муроме (РК 1475—1598 гг., с. 248, 252); Иван — как боярин в грамоте конца 1569 г. (Зимин. Опричнина, с. 482).

¹⁰⁹⁾ Скрынников. Террор, с. 287, 289; ПСРЛ, т. 34, с. 192, 226. О том, что П. А. Куракин еще до 1573 г. был в опале, можно судить по замечанию Курбского о его «погублении» (РИБ, т. 31, стлб. 283). В 1570/71 г. он был в Казани, а в августе 1574 и январе 1575 г. там наместничал (РК 1475—1598 гг., с. 241, 349; АИ, № 191).

¹¹⁰⁾ Скрынников. Террор, с. 287, 289; ПСРЛ, т. 34, с. 192, 226; Кобрин, с. 27; Веселовский. Опричнина, с. 361.

¹¹¹⁾ ПСРЛ, т. 34, с. 226. В 1571/72 и 1572/73 гг. упоминается на службе в Чебоксарах (РК 1559—1605 гг., с. 86, 88).

¹¹²⁾ Скрынников. Террор, с. 287; Акты Дьяконова, № 21, 24, 25 (февраль 1574 — 1 сентября 1575 г.); Корецкий. Материалы, с. 300; Корецкий. Собор и возрождение, с. 33; Кобрин, с. 38; Веселовский. Опричнина, с. 212, 378. [252]

¹¹³⁾ ПСРЛ, т. 34, с. 226; Тихомиров. Памятники, с. 226; Кобрин, с. 31; Веселовский. Опричнина, с. 220-221; Веселовский. Дьяки, с. 344.

¹¹⁴⁾ Скрынников. Террор, с. 287; ПСРЛ, т. 34, с. 226; Кобрин, с. 30; Веселовский. Опричнина, с. 388; Веселовский. Дьяки, с. 96-97.

¹¹⁵⁾ Штаден Г. О Москве Ивана Грозного: Записки немца опричника. Пер. и вступит. ст. И. И. Полосина. Л., 1925, с. 97, 132, 142; Веселовский. Дьяки, с. 217.

О. Ильин последний раз упоминается в источниках 18 января 1575 г. (АИ, т. 1, № 192, с. 355).

¹¹⁶⁾ Самоквасов, т. II, с. 223-279, 295-302; Корецкий. Материалы, с. 301-302.

¹¹⁷⁾ ПСРЛ, т. 34, с. 192, 226. Подробно о том, как был «ограблен» Н. Р. Юрьев, писал Горсей. Ограбление Щелкалова производил Семен Нагой, брат А. Ф. и Ф. Ф. Нагих (Севастьянова, с. 107-108).

¹¹⁸⁾ Корецкий. Собор и возрождение, с. 86.

¹¹⁹⁾ Корецкий. Собор и поставление, с. 153 (ср.: РК 1475—1598 гг., с. 267; Щ, л. 502); ДРВ, ч. XIV, с. 306; Павленко, с. 99; Черепнин, с. 118.

¹²⁰⁾ Горсей, с. 36; Корецкий. Собор и возрождение, с. 36; Корецкий. Собор и поставление, с. 149; Каштанов С. М. К вопросу об отмене тарханов в 1575/76 г. — ИЗ, 1965, т. 73, с. 209-235; его же. Общие жалованные грамоты Троице-Сергиеву монастырю 1550, 1577 и 1578 гг. на все вотчины. — ЗОР, вып. 28. М., 1966, с. 96-142; его же. Очерки русской дипломатики. М., 1972, с. 217; Hulbert E. The «Zemskie sobor of 1575»: a mistake of translation. — Slavic Review, 1966, v. 25, N 2, p. 320-322; Севастьянова, с. 101; Севастьянова А. А. Сочинения Джерома Горсея как источник по истории России XVI — начала XVII в. АКД. М., 1974.

¹²¹⁾ Возможность существования такого собора допускает Н. И. Павленко (Павленко, с. 99).

¹²²⁾ Севастьянова, с. 100-102; СГГД, ч. I, № 200, с. 585. Эту точку зрения высказывали С. М. Середонин (Середонин, с. 28-31), С. Б. Веселовский (Веселовский С. Б. Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси, т. 1. М.; Л., 1947, с. 99-103) и Р. Г. Скрынников (Скрынников. Россия, с. 75).

¹²³⁾ Корецкий. Собор и возрождение, с. 36.

¹²⁴⁾ НЛ, с. 345; Веселовский. Опричнина, с. 407; АИ, т. 1, № 190, с. 353; Греков В. Д. Описание актовых книг, хранящихся в архиве Археографической комиссии. — ЛЗАК, вьш. 28. Пг., 1916, с. 105.

¹²⁵⁾ НЛ, с. 148; ПЛ, вып. 2, с. 262.

¹²⁶⁾ ПСРЛ, т. 34, с. 192.

¹²⁷⁾ РИБ, т. 31, стлб. 320: Скрынников. Россия, с. 15; Севастьянова, с. 105-106.

¹²⁸⁾ См.: Кобрин В. В. «История о великом князе Московском» Курбского в двух зарубежных изданиях, — ВИ, 1965, № 10, с. 176.

¹²⁹⁾ Зимин. Курбский, с. 306. Р. Г. Скрынников считает, что опала в 1573 г. не могла произойти, так как Леонид в августе 1575 г. управлял епархией (Скрынников. Россия, с. 15). Но Леонид после опалы 1573 г. мог на некоторое время снова получить свою епархию.

¹³⁰⁾ Н. И. Павленко считает возможным, что «собор занимался разбором дела новгородского архиепископа Леонида дважды — в 1573 и 1575 гг.» (Павленко, с. 99). По контексту у него речь идет о церковном соборе.

¹³¹⁾ Скрынников. Россия, с. 18.

¹³²⁾ Севастьянова, с. 103-104.

¹³³⁾ Скрынников. Россия, с. 18; ПСРЛ, т. 34, с. 226.

¹³⁴⁾ Корецкий. Материалы, с. 303; Павленко, с. 99. [253]

¹³⁵⁾ Ключевский В. О. Соч., т. 2. М., 1957, с. 178; Платонов. Очерки, с. 118-119; Каштанов. О политике, с. 460; Корецкий. Собор и возрождение, с. 38-39.

¹³⁶⁾ Житие Варлаама и Иоасафа. СПб., 1887, с. 473, 475, 480-481.

¹³⁷⁾ Скрынников. Россия, с. 38.

¹³⁸⁾ ПСРЛ, т. 34, с. 192, 226; Севастьянова, с. 97; Флетчер, с. 50.

¹³⁹⁾ Середонин, с. 71-81; Сухотин, вып. V-VI, с. 58-59; ПИГ, с. 481-484 (Я. С. Лурье); Садиков. Очерки, с. 43-44.

¹⁴⁰⁾ Принц, кн. 3, с. 29. Грозный якобы говорил, что за время правления узнал «величайшее вероломство и предательские намерения» своих подданных, которые будто бы уже не раз решались «согнать» его с царства и «положили передать» его владения «татарину» (с. 22).

¹⁴¹⁾ Толстой, с. 159, 181-182.

¹⁴²⁾ ПИГ, с. 195; Акты Юшкова, № 205; ПСРЛ, т. 34, с. 192, 226.

¹⁴³⁾ См. грамоту Ивана IV от 1 декабря 1575 г. (АИ, т. 1, № 194) и его же указную грамоту на Двину от 19 ноября 1575 г. (Шмидт С. О. Неизвестные документы XVI в. — ИА, 1961, № 4, с. 155-156); ПИГ, с. 195. В конце 80-х годов около половины земель Ржевского уезда, находившихся у дворян, составляли бывшие дворцовые и черные земли, розданные им не ранее 1575 г. (Шватченко, с. 59).

¹⁴⁴⁾ ЛОИИ, собр. рукоп. кн., № 1028, л. 8об.-9, 20-29об., 44, 49-49об.; в Старице Грозный был 15 февраля 1575 г. (СПб. ДА, № АИ/48, л. 50об.-51. Сообщено С. М. Каштановым); ЦГАДА, ф. 79, кн. 10, л. 1, 107 об.; Бантыш. Обзор, ч. 1, с. 8; Акты Юшкова, № 205; АКА, № 251, 253, 260; РК 1559—1605 гг., с. 120; Мордовина, Станиславский. Состав двора, с. 155. Впрочем, в 1575/76 г. дворцовые крестьяне Рязанского у. судились Симеоном (ПРП РК, № 83, с. 116).

¹⁴⁵⁾ Каштанов С. М. Очерки русской дипломатики. М., 1972, с. 452-454.

¹⁴⁶⁾ ПИГ, с. 195; ОАПП, ч. I, с. 258.

¹⁴⁷⁾ НПК, т. V. СПб., 1905, стлб. 655, 681.

¹⁴⁸⁾ Корецкий. Собор и возрождение, с. 43-44; Корецкий. Собор и поставление, с. 154-155.

¹⁴⁹⁾ Полевой Н. Русская вивлиофика, т. I. М., 1833, с. 201-203.

¹⁵⁰⁾ АМГ, т. I, с. 46-47; Скрынников. Россия, с. 68. На пометы обратил внимание А. Л. Станиславский.

¹⁵¹⁾ ПКМГ, ч. I, отд. I, с. 432-433, 437-439. Ср.: Мордовина, Станиславский. Состав двора, с. 156-157.

¹⁵²⁾ НПК, т. V, стлб. 582, 587, 657, 684, 686 и др.

¹⁵³⁾ Корецкий. Закрепощение, с. 82-85.

¹⁵⁴⁾ Мордовина, Станиславский. Состав двора, с. 153-193; РК 1475—1598 гг., с. 263-264.

¹⁵⁵⁾ С. П. Мордовина и А. Л. Станиславский помещают среди окольничих М. Т. Петрова-Солового и С. В. Годунова, а также называют кравчим Б. Ф. Годунова (Мордовина, Станиславский. Состав двора, с. 157). Они, очевидно, входили в «удел», но свои чины получили: Борис — только осенью 1576 г., М. Т. Петров-Соловой и С. В. Годунов — в 1577 г. (РК 1475—1598 гг., с. 259). П. Д. Пронский последний раз упоминается в источниках в марте 1575 г., а В. А. Сицкий — в июле 1578 г. (РК 1475—1598 гг., с. 248, 286. 287; Акты Дьяконова, № 23, с. 21).

¹⁵⁶⁾ ОАПП, ч. I, с. 256.

¹⁵⁷⁾ Мордовина, Станиславский. Состав двора, с. 159.

¹⁵⁸⁾ Ф. И. Хворостинин был дворецким восемь лет (Зимин. О составе, с. 199, 203); см. о нем: АГР, т. I, № 81. 82, с. 222 (октябрь — ноябрь 1576 г.); Архив ЛОИИ, акты до 1600 г. (1576/77 г.); АФЗХ, ч. II, № [254] 369, с. 411 (июль 1579 г.); ПРИ РК, № 83, с. 116 (июль 1577 г.); РК 1475—1598 гг., с. 278, 292, 295; Садиков. Очерки, с. 82. В январе 1576 г. на приеме имперских послов Н. Р. Юрьев еще именуется «московским дворецким» (ПДС, т. I, стлб. 533-544).

¹⁵⁹⁾ Ю. И. Токмаков последний раз упомянут в разрядах в конце 1575 г. (РК 1475—1598 гг., с. 259). Вклад по нем сделан в мае 1576 г. (ЛОИИ, собр. рукоп. кн., № 1028, л. 47).

¹⁶⁰⁾ Лихачев. Дьяки, с. 466-467; Мордовина, Станиславский. Состав двора, с. 189-190; Веселовский. Дьяки, с. 578; Скрынников. Россия, с. 29.

¹⁶¹⁾ Поскольку есть сведения, что Борис стал боярином осенью 1580 г., а кравчим был четыре года (Сахаров, с. 66; Зимин. О составе, с. 204), то он должен был стать кравчим в 1576 г., хотя впервые упомянут в этом чине лишь в декабре 1578 г. (Зимин. О составе, с. 200). О службах Ф. И. Мстиславского см.: РК 1475—1598 гг., с. 273-274, 278, 285 и сл. Ср. РК 1559—1605 гг., с. 137, 140, где он, видимо, ошибочно назван вместо своего отца — И. Ф. Мстиславского (Боярские списки, ч. 1, с. 85).

¹⁶²⁾ РК 1475—1598 гг., с. 273; РК 1559—1605 гг., с. 137 (Шереметев); Савва, с. 116; Боярские списки, ч. 1, с. 84.

¹⁶³⁾ РК 1559—1605 гг., с. 121; ПСРЛ, т. 34, с. 226.

¹⁶⁴⁾ Севастьянова, с. 97; ОАПП, ч. I, с. 258; Толстой, № 40, с. 188.

¹⁶⁵⁾ Дата ликвидации «великого княжения» Симеона не вполне ясна. Как великий князь всея Руси Симеон упоминается еще 27 июня 1576 г. (Самоквасов, т. II, с. 444), но уже 2 сентября в подведомственную ему ранее Обонежскую пятину грамоты посылал Иван IV (РИБ, т. 32. Пг., 1925, стлб. 539-540). Однако в грамоте Грозного в Обонежскую пятину от 30 марта 1577 г. упоминается, что туда 13 сентября 1576 г. писал еще Симеон (Корецкий. Собор и возрождение, с. 43). По В. И. Корецкому, до середины сентября 1576 г. Симеон продолжал находиться на «великом княжении». Но его объяснение факта посылки Грозным грамоты Вяжицкому монастырю 2 сентября (привезена в Новгород 10 октября 1576 г.) весьма неопределенно: речь якобы должна идти или об особенностях «политики Грозного по отношению к монастырям», или о подготовке к ликвидации «великого княжения» Симеона (Корецкий. Собор и возрождение, с. 43).

¹⁶⁶⁾ В разрядах говорится, что на «великом княжении» Симеон «сидел год один» (Щ, л. 507 об.; ср. РК 1559—1605 гг., с. 142). По Пискаревскому летописцу, «жития его было 3 год и больши» (ПСРЛ, т. 34, с. 192). И только в начале XVII в. Маржерет ошибочно писал, что Симеон «правил целых два года» (Маржерет, с. 149).

¹⁶⁷⁾ Севастьянова, с. 97; Скрынников. Россия, с. 36, 38.

¹⁶⁸⁾ Каштанов С. М. Очерки русской дипломатики, с. 150- 217; Шмидт, с. 255; Черепнин, с. 118-119.

Назад К оглавлению Дальше