Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Назад К оглавлению Дальше

Конец Ливонской войны

Внешняя политика России периода «удела» 1575—1576 гг. продолжала традиции предшествующего времени. Грозный всячески старался упрочить отношения с Англией, одержимый мыслью об окружавших его изменах, которые могут вынудить его бежать из России и искать покровительства английской королевы. 29 ноября 1575 г. на приеме английского гонца Сильвестра он доверительно объяснял ему причины передачи власти Симеону Бекбулатовичу. На второй встрече, 29 января 1576 г., Иван IV угрожал, что в случае несогласия англичан на его просьбу о «предоставлении убежища» отнимет у них торговые привилегии и передаст их голландцам и венецианцам.¹⁾

Не рассчитывая на успех своей кандидатуры на польский престол, Грозный стремился использовать бескоролевье для установления союзнических отношений с Империей. 27 января 1576 г. в Можайске царь принимал имперских послов И. Кобенцеля и Д. Принца (из Бухау).²⁾ Они привезли Грозному предложение императора Максимилиана II заключить союз против османов. В далекой перспективе император обещал Ивану IV «все цесарство Греческое на восход солнца», которое, правда, нужно было еще завоевать. От Грозного Максимилиан ожидал поддержки кандидатуры своего сына Эрнста на польский престол. Царь склонен был «отдать» императору Польшу [44] и выступить сторонником кандидатуры Эрнста, говорил и о готовности включиться в антиосманский союз, но при этом делал одну существенную оговорку — Великое княжество Литовское (к тому же с Киевом) и Ливония должны были войти в состав Русского государства. Посольство З. Сугорского и А. Арцыбашева, направленное с этими предложениями к Максимилиану II, в августе 1576 г. прибыло в Регенсбург, где тогда заседал имперский рейхстаг. Переговоры не дали никаких результатов. Камнем преткновения оставалась Ливония, которую Империя не хотела передавать под власть Ивана IV.³⁾ 28 января 1576 г. царь отправил в Речь Посполитую с Л. З. Новосильцевым две грамоты в духе русско-имперских переговоров: в одной — польской знати — он рекомендовал кандидатуру Эрнста на польский трон, в другой — литовским панам-раде — предлагал в качестве литовского великого князя себя или старшего сына.⁴⁾

Во время бескоролевья в Речи Посполитой Грозный предпринимает наступление в Ливонии. Оно явилось ответом на нападение ливонских и литовских войск на г. Салис (1 декабря 1575 г.). В январе 1576 г. были взяты ливонско-шведские крепости Коловер, Гапсаль и Падца.⁵⁾ Но решающих побед достичь не удалось. Продолжавшиеся одновременно мирные переговоры со Швецией практически не сдвинулись с места. Тем временем события в Польше развивались не так, как того хотел бы царь. Слухи о переговорах Грозного с Максимилианом II распространились быстро и оказали сильное влияние на то, чтобы чаша весов во время элекции короля склонилась в пользу семиградского воеводы. 1 мая 1576 г. Стефан Баторий был коронован в Варшаве, а 3 июня избран на престол в Литве. Известие о вступления на престол Баторий отправил Ивану IV с послами Ю. Городенским и Л. Буховицким (прибыли в Москву 27 октября 1576 г.). 4 ноября они были приняты царем.⁶⁾ Баторий был крайне заинтересован в продлении перемирия с Россией. Ему надо было выиграть время, чтобы подчинить мятежный Гданьск. Переговоры в Москве происходили в обстановке взаимных жалоб на всевозможные «обиды» и оказались безрезультатными. Впрочем, от продолжения диалога с Баторием Иван IV не отказался и дал согласие на приезд в Москву «великих послов» короля.

Надежды Ивана IV на русско-имперский союз не оправдались. 11 октября 1576 г. скончался император [45] Максимилиан II, и на престол вступил Рудольф II, четко еще не определивший свою внешнеполитическую линию.

«Великое посольство» Речи Посполитой отправилось в Москву в январе 1577 г. Его возглавлял мазовецкий воевода С. Крыйский. Баторий не рассчитывал, что ему удастся достигнуть прочного «замирения» с «московитом». Войну с Россией он считал одной из главных внешнеполитических задач. Поэтому цель посольства С. Крыйского была весьма скромной — выиграть время, необходимое польскому королю для подготовки вооруженного противоборства с Иваном IV. Баторий дал послам инструкцию не спешить с ведением переговоров и включить в состав вопросов, подлежавших обсуждению, уход русских войск из Прибалтики. Польский король отлично представлял себе, что на это Грозный не пойдет. Посольство двигалось медленно, к тому же Крыйский заболел. Только в августе 1577 г. послы должны были пересечь границу России, но начавшиеся военные действия в Ливонии задержали их приезд.⁷⁾

Иной план решения ливонской проблемы избрал Иван IV. Покончив с «маскарадом», т. е. лишив Симеона Бекбулатовича великого княжения, он решил нанести удар по шведским владениям в Прибалтике, а затем и по польским. В начале 1576 г. его «голдовник» (вассал) Магнус взял замок Лемзель. 23 октября к Колывани (Таллину) отправлено было большое войско с «нарядом» (артиллерией), необходимым для штурма этой крупной крепости. 23 января 1577 г. город был осажден. В боях под Колыванью погиб один из видных военачальников — боярин И. В. Шереметев Меньшой. Не добившись результата, 13 марта войско отступило.⁸⁾

На южных рубежах страны в 1576 г. продолжало сохраняться стабильное положение. В мае и августе по сложившемуся порядку «на берег» посланы были войска.⁹⁾ В июле в Европе распространились слухи о победе русских над крымцами, которых погибло якобы 20 тыс. или даже 30 тыс. человек.¹⁰⁾ Возможно, это было отзвуком взятия казаками Ислам-Керменя на Днепре, о чем сообщил в Москву предводитель казаков А. Веревкин 15 августа. В сентябре крымцы приходили к Новгород-Северскому и на «темниковские места». Все это были действия местного значения. После смерти султана Селима II (1574 г.) Мурад III ввиду предстоявшей войны с Ираном пытался наладить отношения с Россией. Тем временем в Иране [46] после смерти шаха Тахмаспа I (1576 г.) разгорелась междоусобная борьба, в ходе которой престол занял Мухаммед Ходабенде. Русско-турецкие отношения осложнялись тем, что султан был союзником Стефана Батория. Когда из Москвы выехал турецкий посол Андрей Свир (прибывший на Русь в 1575 г. с грамотой Мурада), то в грамоте Ивана IV от 5 марта 1577 г., которую он вез с собой, содержались только общие заверения в желательности развития между странами торговых отношений.¹¹⁾ На масленице 1577 г. хан Большой Ногайской Орды Тинехмет (Тин-Ахмат) по просьбе крымского хана посылал своих людей на алатырские и темниковские места.¹²⁾ 29 июня 1577 г. крымский хан Девлет-Гирей умер. На престол вступил его сын Магмет-Гирей, положение которого не было достаточно прочным. К тому же крымские войска по-прежнему были отвлечены набегами на земли Речи Посполитой. Словом, обстановка на юге России благоприятствовала проведению Иваном IV активных действий в Ливонии.

В связи с предполагавшимся новым ливонским походом Грозный с целью укрепления престижа высшего командования войском производит ряд воевод в бояре и окольничие. К апрелю 1577 г. боярином стал кн. В. Ф. Скопин-Шуйский, а к июню — из окольничих Д. И. Годунов. В феврале 1578 т. среди бояр называется кн. В. И. Мстиславский. Число окольничих пополнилось С. В. Годуновым (к апрелю), кн. Т. И. Долгоруким (к концу 1576 г.), М. Т. Петровым-Соловым, отцом жены наследника престола (к июню), и Б. В. Шеиным (в 1577/78 г.).¹³⁾

Решения о начале нового ливонского похода были приняты 10 февраля и в апреле 1577 г.¹⁴⁾ Однако выступление войск задержалось. Только обеспечив тыл, «устроя берег» (в мае), 8 июня Иван IV выехал с войском из Новгорода и 15 июня прибыл в Псков. Здесь царь пробыл больше месяца. До него дошли слухи о «шатости» его вассала принца Магнуса, который в конце 1576 г. вступил в сношения с польским администратором в Ливонии гетманом Г. Ходкевичем. Неудовольствие Магнусом усиливалось из-за ухудшения русско-датских отношений. «Ливонского короля» вызвали срочно в Псков для объяснения. Магнусу удалось оправдаться. Но по заключенному между ним и царем соглашению «король» мог рассчитывать в Ливонии только на небольшую территорию к северу от р. Аа и г. Кесь (Венден), к югу от этой реки.¹⁵⁾ Остальная же часть Ливонии должна была перейти под непосредственное [47] управление царя. 9 июля из Новгорода в направлении Трикатена и Вольмара выступил четырехтысячный отряд кн. Т. Р. Трубецкого, которому удалось у г. Круциборха (Крейцбурга) достигнуть Западной Двины. С Трубецким царь направил коменданту г. Вольмара кн. Александру Полубенскому высокомерное послание, требуя, чтобы гетман не ссорил его со Стефаном Баторием и «из Лифлянские земли выехал».¹⁶⁾

Положение немногочисленных польских гарнизонов в Ливонии было тяжелым. Войско главного управителя Ливонии гетмана Ходкевича насчитывало всего 4 тыс. человек, и рисковать им он не мог. Не хотел Ходкевич использовать и ливонских немцев (а тем более эстонцев и латышей), боясь их измены. Баторий же как раз с августа 1577 г. приступил к осаде Гданьска и не имел возможности прислать в Ливонию необходимую помощь. Тревожно было также на южных окраинах Речи Посполитой. Еще весной 1577 г. крымцы опустошили Волынь и Подолию.¹⁷⁾

Узнав о малочисленности польских отрядов в Ливонии, 13 июля 1577 г. Иван IV со старшим сыном Иваном выступил в поход из Пскова. Младший его сын Федор, Д. И. Годунов и Борис Федорович были оставлены в Новгороде. Войско Грозного в ливонском походе насчитывало около 30 тыс. человек. В походе принимала участие и татарская конница Симеона Бекбулатовича.¹⁸⁾ 18 июля полки подошли к г. Влеху (Мариенгаузену). Его гарнизон, насчитывавший всего 25 человек, предпочел капитулировать без сопротивления. 24 июля отворил ворота город-крепость Лужа (Люцин), комендант которого изъявил желание перейти на русскую службу. Через три дня (27 июля) сдалась Режица (Резекне). Милостиво приняты были на службу и гарнизон Режицы, и гарнизон капитулировавшего 9 августа г. Невгина (Динабурга).¹⁹⁾ 12 августа русские войска оказались на берегу Западной Двины. Иван IV подошел к Круциборху (Крейцбургу), затем к лежавшему севернее Двины Левдуну. Гарнизон его был отпущен. 20 августа был взят Чиствин (Зессвеген), на следующий день — Гольбин (Шванебург), а еще через день (22 августа) — и Борзун (Беран).²⁰⁾

В результате стремительного движения русских войск Ливония оказалась под угрозой полного расчленения на две части по р. Двине. Успех замысла Ивана IV связан был с военно-политическим положением в Ливонии. Создание [48] «Ливонского королевства» порождало у части прибалтийских немцев, недовольных польским владычеством, иллюзию возможности приобрести государственную самостоятельность под эгидой Магнуса. В начале кампании «король» написал воззвание, в котором призывал жителей не оказывать сопротивления русским. Магнус заявлял, что действует не только в полном согласии с царем, но и с одобрения императора.²¹⁾ Когда царь подходил к Куконосу (Кокенгаузену), осуществляя план рассечения Ливонии на две части, он узнал, что 14 августа 1577 г. г. Кесь (Венден) перешла на сторону Магнуса и что жители Куконоса также приняли его «покровительство». В грамоте, адресованной царю, Магнус писал, что это именно ему сдались Кесь, Голбин, Чиствин, Левдун, Борзун, Ленавард, Куконос — всего 18 городов. Получив послание «ливонского короля», Иван IV пришел в бешенство. Дело было не только в том, что ряд названных Магнусом городов находился за пределами территории, входившей в «Ливонское королевство». Предъявляя претензии на большинство завоеванных Иваном IV городов, Магнус присваивал лавры победителя в войне, которую Грозный считал своим триумфом. Царь сразу же написал вассалу резкое письмо, в котором объявил, что если Магнус не желает соблюдать псковское соглашение, то пусть отправляется к себе на Эзель или в Данию.²²⁾

Одновременно Грозный направил большой отряд во главе с окольничим П. И. Татевым к Куконосу. За сопротивление воле царя и переход на сторону Магнуса почти весь гарнизон города был истреблен. Под Куконосом Грозный получил известие о прибытии к русской границе польского посольства Крыйского. 28 августа Грозный сообщил послам, что им «не пригоже» идти в Ливонию, а сам двинулся к северу, по направлению к Ерле. По пути он узнал, что Магнус занял Вольмар. Туда было срочно направлено войско во главе с приближенными к царю Б. Я. Бельским и Д. И. Черемисиновым. 1 сентября город был взят, а большинство гарнизона истреблено. В плен попал комендант крепости А. Полубенский.²³⁾ Пять дней продолжалась осада Кеси. После сильнейшего обстрела город был взят (5 сентября). Затем сдались Трикатен (10 сентября)²⁴⁾ и еще несколько крепостей. Наступала осень, и кампания в Ливонии заканчивалась.

Из Вольмара Грозный написал торжествующее и полное сарказма послание Курбскому. Как известно, именно [49] из Вольмара в 1564 г. князь Андрей направил царю первое послание после побега. Теперь же Грозный отвечал из того же города крамольному боярину. Он писал: «Где еси хотел успокоен быти от всех твоих трудов, в Вольмере, и тут на твой покой бог нас принес». 12 сентября Грозный пишет грамоты Стефану Баторию, литовскому маршалу Яну Ходкевичу и сбежавшему в Литву «изменнику» Тимохе Тетерину. Литовского вельможу графа Я. Ходкевича царь именует уважительно «мужъ храбрый и велемудрый и дородный». Он рассчитывает на то, что Ян Ходкевич передаст Баторию, чтобы тот «нашие вотчины Лифлянские земли не воевал». В нашей Лифляндской земле, продолжал царь, «во многих местах нет того места, где бы не токмо коня нашего ноги, и наши ноги не были, и воды, в котором месте из рек и изо озер не пили есмя». Во время бескоролевья Я. Ходкевич вел себя уклончиво: интригуя в Литве против русской кандидатуры, он тайно сносился с «московитами», что породило у Грозного иллюзию благожелательного отношения к нему литовского гетмана. Стефану Баторию Иван IV предлагал мир на условиях перехода всей Ливонии под власть России. Послания за рубеж отправлены были с Полубенским, которого царь милостиво отпустил восвояси.²⁵⁾

Итак, цели, поставленные Грозным во время похода 1577 г., были осуществлены. Основная часть Ливонии к северу от Западной Двины (за исключением Колывани) перешла под власть Ивана IV и его союзника Магнуса. Это было крупным успехом, причем достигнутым без каких-либо серьезных баталий. О значении похода свидетельствовали и отклики на него в европейской публицистике 1577—1578 гг. Так, в 1577 г. в связи с ливонским походом напечатан был «летучий» листок, а в 1578 г. вышли «Описание Европейской Сарматии» польского хрониста Александра Гваньини и Ливонская хроника Бальтазара Рюссова. В них читателя запугивали успехами русских войск, расписывали ужасы, творившиеся Грозным, и т. п.²⁶⁾

Из того, что Иван IV «не решился осаждать Ригу», Р. Г. Скрынников сделал вывод: поход «с самого начала приобрел характер наступательной операции с ограниченными целями», ввиду того что «русское правительство считало основным противником Швецию и рассчитывало добиться полного изгнания шведов из Ливонии».²⁷⁾ Приведенные суждения исключают друг друга. Поход [50] с «ограниченными целями» не мог ставить задачу изгнания шведов из Ливонии. Но главное — поход 1577 г. имел целью решение Ливонской войны в целом.

Правительство Ивана IV отлично понимало, что для присоединения Риги и Курляндии условия еще не созрели. Судя по всему, его задачей было упрочить свою власть на основной части территории Ливонии, лежащей к северу от Двины. Вопрос о Колывани должен был решаться позднее. Ту же цель преследовала начавшая интенсивно проводиться с 1577 г. политика испомещения служилых людей на присоединенных с 1572 г. ливонских землях. Наделение землей производилось за счет орденских и епископских владений, перешедших в ходе войны в ведение государева дворца.²⁸⁾ Одновременно правительство приступило к созданию прочного наместнического аппарата в Ливонии и подчинило в 1577 г. этот край, изобиловавший замками и крепостями, ведению Городового приказа.²⁹⁾ Большую роль в управлении краем играли дьяки: в Нарве — И. Андреев (1576—1578), П. Пестов (1580), в Пернове — Вас. Алексеев (1576—1581) и др.

Закончив военную кампанию,³⁰⁾ Грозный решил закрепить успехи дипломатическими акциями. В сентябре 1577 г., направляя послание Баторию, он посылает миссию Ждана Квашнина в Империю с целью укрепить союзнические отношения с Рудольфом II. Квашнин вернулся в Москву в июне 1578 г. без каких-либо существенных результатов. Император настаивал на уходе русских войск из Ливонии и склонял царя на этих условиях примириться с Баторием.³¹⁾

Внешнеполитическая обстановка для России с конца 1577 г. постепенно ухудшалась. В декабре прекратил сопротивление Баторию Гданьск, и у польского короля были теперь развязаны руки для противоборства с Иваном IV. В преддверии войны с Ираном Турция заключила 5 ноября мир с Польшей, что также существенно улучшило положение Речи Посполитой. Империя не была уже столь сильно заинтересована в создании антиосманской лиги, а следовательно, и в союзе с Россией, ибо в том же 1577 г. заключила с Портой перемирие. После длительной остановки в Орше 10 января 1578 г. в Москву прибыло посольство Крыйского. Переговоры с ним Грозный пытался вести «с позиции силы». Он не останавливался даже перед прямым оскорблением королевского достоинства Батория. Но в конце концов здравый смысл в нем восторжествовал, [51] и царь согласился на заключение трехлетнего перемирия (с Благовещенья 1578 г.). Фактически же перемирие заключено не было, ибо Иван IV подписал один вариант докончания, в котором Ливония (в том числе Лифляндия и Курляндия) объявлялась русским владением, а польские послы — другой, не содержавший этого пункта.³²⁾

Тем временем Варшавский сейм (январь — март 1578 г.) принял решение возобновить войну с Россией и для этой цели произвести сбор денежных средств с населения, необходимых для финансирования новой кампании, и в первую очередь для платы наемным войскам. Реализация постановления оказалась делом хлопотным и долговременным. Налоги собраны были только к началу 1579 г.

Не были еще урегулированы отношения Речи Посполитой с Крымом. В феврале 1578 г. хан совершил очередной опустошительный набег на Волынь и Подолию.³³⁾ Только к сентябрю Польше при посредничестве Османской империи удалось добиться заключения мира с Магмет-Гиреем. В угоду султану Баторий распорядился казнить во Львове захваченного запорожского атамана Ивана Подкову, который незадолго до этого на некоторое время подчинил Валахию. Весной 1578 г. стотысячная османская армия вторглась в Закавказье. Началась затяжная турецко-иранская война, в которой на стороне султана в 1579 г. принял участие и крымский хан. Весной 1578 г. Москву посетило представительное посольство из Кабарды. Во главе его стоял Камбулат Идарович (брат Темрюка), старший кабардинский князь. Оно било челом в службу Ивану IV «ото всее черкаские Кабарды» и просило построить город на Тереке как опорный пункт. Город был построен, но вскоре (в 1579 г.) снесен по просьбе Магмет-Гирея, с которым правительство Грозного старалось поддерживать добрососедские отношения. Сын Камбулата остался в Москве, принял православие и вошел в круг придворной знати.³⁴⁾ Позднее Борис Камбулатович Черкасский женился на одной из дочерей Н. Р. Юрьева.

В 1578 г. намечался союз Речи Посполитой со Швецией на почве совместной борьбы в Ливонии против Ивана IV. Осенью 1578 г. Москву посетило посольство датского короля Фредерика II во главе с Яковом Ульфельдом. 1 сентября был даже заключен договор о пятнадцатилетнем перемирии, подтверждавший условия предшествующего соглашения (1562 г.). Согласно договору, датский король [52] признавал Ливонию владением Ивана IV и получал взамен признание нерушимости старинной русско-норвежской границы (Норвегия была провинцией Дании). Но в 1579 г. Фредерик II отказался ратифицировать достигнутое соглашение, усмотрев в нем ущерб интересам Дании.³⁵⁾ Постепенно Россия оказывалась в состоянии внешнеполитической изоляции. Военные действия в конце 1577 и в 1578 г. велись вяло. Противники постепенно теснили русских. В ноябре 1577 г. литовцы хитростью завладели Невгином (Динабургом), а вскоре Кесью (Венденом). Было потеряно и еще несколько крепостей. В конце 1577 г. в прямые переговоры с Баторием вступил Магнус. В начале следующего года он открыто изменил царю.³⁶⁾

Весть о падении Невгина пришла к царю 6 ноября 1577 г., когда он находился в Хутынском монастыре (под Новгородом). Грозный отдал распоряжение о походе к Кеси. Но поход не состоялся, ибо дети боярские не собрались. Только 1 февраля 1578 г. войска наконец выступили, стояли под Кесью четыре недели, но, видя безрезультатность осады, отступили. 27 июня под Кесь снова были посланы войска, но «воеводы опять замешкались, а к Кеси не пошли». 28 октября полки двинулись под Полчев, находившийся под шведской эгидой. На этот раз им сопутствовал успех. Город был взят. В плену оказалось 200 человек. Снова началась осада Кеси и продолжалась пять дней. В крепостной стене удалось сделать пролом, но тут на помощь осажденным подоспело польско-литовское войско, у русских же воевод «людей было мало». В итоге они потерпели сокрушительное поражение. Боярин кн. В. А. Сицкий, окольничий В. Ф. Воронцов были убиты. Окольничий кн. П. И. Татев, кн. П. И. Хворостинин, дьяк А. Клобуков попали в плен. Боярин кн. И. Ю. Голицын, сопровождаемый другими воеводами и дьяком А. Щелкаловым, позорно бежал с поля боя. Таков был печальный результат битвы у Кеси 21 октября 1578 г. Как бы «в отместку» разгневанный Грозный учинил расправу над пленными ливонцами в Москве. Тогда же была разгромлена и протестантская община в столице.³⁷⁾

Начало Ливонской войны сопровождалось выселением части немецкого купечества лютеранского вероисповедания из Прибалтики в русские города. С 1570 г. в связи с созданием «Ливонского королевства» Магнуса Иван IV стал выказывать этим ливонским переселенцам свое расположение. Часть из них, поселенная в Москве в Немецкой [53] слободе, получила возможность построить кирху. Горсей писал о «приведенных из Нарвы и Дерпта немецких или ливонских купцах и дворянах высокого происхождения, которых он (царь. — А. З.) расселил с их семьями под Москвой и дал свободу вероисповедания, позволив открыть свою церковь». Впрочем, с протестантизмом, как таковым, Грозный всегда вел непримиримую борьбу. Одним из ее проявлений был диспут царя с протестантским священником Яном Рокитой в 1570 г. Дело кончилось разгромом Немецкой слободы. Об этом сообщает И. Бох, побывавший в Москве в ноябре 1578 г.³⁸⁾ По свидетельству современников, инициаторами разгрома были митрополит и духовенство. В начале XVII в. француз Жак Маржерет, служивший у Бориса Годунова, рассказывал, что Иван IV разрешил пленным ливонцам открыть «два храма» в Москве, но впоследствии они «были разрушены и все их дома были разорены». Причиной царского гнева Маржерет считал высокомерие ливонцев и огромные доходы, которые они получали от продажи хмельных напитков.³⁹⁾ Думаю, что к числу причин разгрома слободы относятся и неудачи в Ливонии, и измена Магнуса в 1578 г.

Понимая угрозу, нависшую над русскими приобретениями в Прибалтике, Грозный попытался решить дело путем переговоров, не отказываясь и от продолжения военных действий. 7 января 1579 г. из Александровской слободы он посылает к Баторию гонца Андрея Михалкова с предложением возобновить переговоры и прислать в Москву «великих послов». Впрочем, еще ранее (в начале декабря 1578 г.) принимается решение «итти на свое государево дело и на земское, на Немецкую и на Литовскую землю». Речь, очевидно, шла о Курляндии, находившейся под литовской администрацией. Для похода было собрано большое войско. По преувеличенным данным папского нунция в Варшаве Калигари (июль 1579 г.), оно достигало 200 тыс. человек. По соображениям общего порядка Р. Г. Скрынников весьма правдоподобно считает, что его численность «превышала 30 тыс. человек». Формирование войска происходило в трудных условиях хозяйственной разрухи в стране. Число «нетчиков» (уклонявшихся от мобилизации), судя по данным, относящимся к Вотской пятине (декабрь 1578 г.),⁴⁰⁾ было очень велико. По слухам, циркулировавшим в Речи Посполитой в апреле 1579 г., Иван IV тяжело заболел. Он вызвал к себе в Слободу высших иерархов и объявил сына Ивана наследником [54] престола.⁴¹⁾ Хотя (если эти слухи верны) уже вскоре Грозный выздоровел и начал подготовку к походу. 1 июня 1579 г. снова принимается решение идти на «Немецкую и на Литовскую землю». Немного спустя Иван IV направился из Новгорода в Псков.⁴²⁾

Готовился к решительной схватке и Стефан Баторий. Начиная кампанию 1579 г., он посылает гонца В. Лопатинского к царю с грамотой, в которой перечисляет все «обиды» и объявляет ему войну.⁴³⁾ 30 июня Баторий двинулся в поход. Его войско насчитывало примерно 60 тыс. человек, но реально он мог располагать 40 тыс. воинов. Перед выступлением Баторий торжественно объявил, что хочет довести «кривды» над царем Иваном, т. е. отомстить Грозному, а не «позыскивает» вред, причиненный Речи Посполитой Россией.⁴⁴⁾ В августе он составляет воззвание к русскому народу, которому якобы хочет вернуть «свободы и права». Король явно рассчитывал на то, что ему удастся использовать в своекорыстных целях недовольство царем Иваном на Руси. Надежды Батория на какие-то выступления в «Московии» против царя в ходе его кампании основывались на неверной информации о внутриполитическом положении страны и в дальнейшем не сбылись.

В ответ на «манифест» Батория в канцелярии Ивана IV изготовлена была грамота «к литовскому королю Степану Обатуру с Москвы от духовного чину», бояр, «детей боярских и ото всяких чинов людей... против его... грамоты со многою укоризною и з бесчестьем».⁴⁵⁾ Грамота не сохранилась, и сведение о ней содержится только в описи архива Посольского приказа 1626 г. Датирована она 7087 г., т. е. временем не позднее августа 1579 г. А так как она была ответом на «манифест» Батория, то ее и следует датировать этим месяцем.⁴⁶⁾ Б. Н. Флоря полагает, что, несмотря на ссылку на «всяких чинов людей», грамота не была принята или утверждена Земским собором.⁴⁷⁾ Скорее всего опись называет черновик грамоты, не получивший официальной санкции. Это объясняется тем, что ближайшие по времени события привели Грозного к мысли о необходимости скорейших поисков мирного урегулирования, а не конфронтации с Баторием.

При выборе направления основного удара по «московитам» среди военачальников Батория раздавались голоса в пользу того, чтобы идти через Ливонию на Псков.⁴⁸⁾ Однако этот вариант похода король отверг. Опустошенная [55] военными действиями 1572—1578 гг. Ливония изобиловала к тому же многочисленными городками-крепостями с русскими гарнизонами. Местное латышское и эстонское население враждебно относилось к «освободителям» из Речи Посполитой. Поэтому Ливония представлялась Баторию крайне неудобной ареной для военных баталий с русскими. Главной целью похода он выбрал Полоцк, который находился на путях в основные русские земли и к тому же был слабо укреплен (его крепостные стены были деревянными). Взятие Полоцка, завоеванного Иваном IV в 1563 г., могло иметь не только моральный и военно-стратегический, но и международный резонанс и оказать большое влияние на исход войны. Таков, возможно, был ход размышлений Батория, когда он решил целью кампании 1579 г. сделать Полоцк.

Иван IV готовился в это время к вторжению в Курляндию. 7 июля он посылал туда воевод кн. Д. И. Хилкова и М. А. Безнина на «разведку».⁴⁹⁾ В составе их полков насчитывалось до 20 тыс. ногайцев и татар. Они перешли Двину у Куконоса, но были отозваны, как только царь получил известие о походе Батория к Полоцку.

Продвигаясь к Полоцку, Баторий взял небольшие крепости Козьян, Красный и Ситну (28 и 31 июля и 4 августа).⁵⁰⁾ О планах Батория идти на Полоцк или Смоленск в конце июня сообщил Грозному его гонец А. Михалков, вернувшийся из Польши. 1 августа навстречу королю из Пскова к Соколу двинулись войска Ф. В. Шереметева. Посланные к Полоцку воеводы (кн. Ф. И. Мстиславский, кн. П. Т. Шейдяков, Ф. В. Шереметев) так и не достигли города, заняв оборонительные позиции на линии Невель — Остров — Сокол. Сам царь к Полоцку «притти не поспешил, потому что люди были в розни», и к тому же он отпустил из Новгорода в Курляндию «воевод своих». Под Полоцком армия Батория насчитывала 16 тыс. человек, тогда как гарнизон мог располагать только 6 тыс. воинов во главе с воеводами кн. В. И. Телятевским, П. И. Волынским, кн. Д. М. Щербатым, И. Г. Зюзиным. После длительной и стойкой обороны крепость 1 сентября 1579 г. капитулировала.⁵¹⁾

Официальная версия падения Полоцка сводилась к тому, что Баторий город «взял изменою, потому что воеводы были в Полоцке глупы и худы: как голов и сотников побили, и воеводы королю и город сдали, а сами били челом королю в службу». После падения Полоцка Баторий [56] считал кампанию законченной. Взятия крепостей Туровли, Сокола (4 и 25 сентября) и Суши (6 октября) были ее заключительными аккордами. 16 сентября Баторий направил послание Ивану IV, в котором громогласно извещал о своих победах и требовал отпустить гонца В. Лопатинского, задержанного Грозным.⁵²⁾ На четвертый день после падения Сокола Андрей Курбский в Полоцке составляет ответ на вольмарское послание царя. Теперь настал черед торжествовать кн. Андрею. Он издевательски пишет: «...яко един хороняка и бегун трепещет и исчезает, никому же гонящу тя». Снова и снова Курбский бичует «издавна кровопивственный» род Грозного, обличает царя, который «затворил... царство Руское, сиречь свободное естество человеческое, аки во аде твердыни, и кто бы из земли твоей поехал... ты называешь того изменником».⁵³⁾

Войну в 1579 г. Ивану IV приходилось вести на два фронта: против Батория и против шведского короля. Впрочем, действия шведов были малоэффективными. 18 июля шведские корабли сожгли предместья Ивангорода и Нарвы. 27 сентября шведы под командованием Г. Горна подошли к Нарве. Но и на этот раз после двухнедельной осады они вынуждены были отойти, потеряв под стенами города, по слухам, 4 тыс. человек. На помощь Нарве высланы были полки кн. Т. Р. Трубецкого и татары кн. Д. И. Хилкова.⁵⁴⁾

После падения Сокола Иван IV принял было решение о походе в шведскую Ливонию, но потом его отменил.

Падение Полоцка произвело на Ивана IV удручающее впечатление. Вместо активных действий он отсиживался в Пскове, что не чем иным, как шоком, объяснить нельзя. В период кампании 1579 г. кн. И. Ф. Мстиславский предлагал царю направить его и царевичей с войсками в Полоцк «для противодействия польскому королю». Но Грозный усмотрел в этом «коварный план» измены и отверг его. После падения Полоцка и Сокола он обрушился с бранными словами на воевод, и в первую очередь на Мстиславского, говоря: «Ты, старый пес, до сих пор насыщен полностью литовским духом». Ты предлагал мне «подвергнуть крайней опасности моих сыновей». В гневе царь отколотил старого боярина палкой.⁵⁵⁾

Составитель одного летописца объясняет бездеятельность царя вмешательством его лекаря — наушника Елисея Бомелия. Когда царь находился в Пскове, «и не велел ему против короля итти немчин доктор Елисей — норовил [57] литовскому королю. И царь за то его казнил смертью». Елисей Бомелий — один из самых ненавидимых русскими современниками любимцев Грозного. Вестфальский немец, прибывший в Россию из Англии, стал придворным медиком Грозного и со временем приобрел влияние на царя. По словам Горсея, Бомелий «жил в большой милости у царя и в пышности. Искусный математик, он был порочным человеком, виновником многих несчастий. Большинство бояр было радо его падению». Псковский летописец называл его «лютым волхвом», Горсей — «лживым колдуном». Он, по словам Псковского летописца, «множества роду боярского взусти убити цареви, последи самого приведе наконец же бежати в Английскую землю и тамо женитися, а свои было бояре оставшие побити».⁵⁶⁾ Бомелий был подвергнут мучительным пыткам, в результате которых и погиб.

Надежды на быстрое окончание Ливонской войны Грозный теперь возлагал исключительно на дипломатию. 28 сентября 1579 г. от имени бояр И. Ф. и В. И. Мстиславских и Н. Р. Юрьева решено было отправить грамоту виленскому воеводе Н. Радзивиллу с просьбой содействовать заключению мира между монархами. Почти одновременно (1 октября) Грозный в Пскове пишет раздраженное письмо Баторию. В нем он отвечает на «укоризны» короля и вспоминает измену Курбского. Стефан якобы «по Курбсково думе» хочет погубить царя. «Уповая на божью всещедрую милость», царь ожидает победы над всеми своими врагами. Впрочем, это послание вряд ли было отправлено. Ни в польских делах, ни в Литовской метрике его нет. Дошло оно всего в одном сборнике 20-30-х годов XVII в., правда имеющем официозное происхождение.⁵⁷⁾ Взрыв гнева, очевидно, сменился у царя надеждой на мирное соглашение с королем, чему подобное послание могло бы только помешать.

Вскоре Иван IV покинул Псков и направился в Новгород.⁵⁸⁾ Здесь он 17 ноября принял и отпустил с грамотой к Баторию польского гонца Богдана Проселко. Грозный выражал в ней желание начать мирные переговоры с «великими послами» польского короля. Вернувшись 29 декабря в Москву, Иван IV отпустил и задержанного ранее гонца В. Лопатинского, чтобы снять и это препятствие для возобновления переговоров. В январе 1580 г. гонец в Польшу Е. И. Благово вез Баторию новые предложения о возобновлении переговоров с Россией. 12 марта был [58] отправлен в Вену гонец Афанасий Резанов с поручением ценой согласия на антиосманский союз склонить императора к поддержке России и воздействию на Батория, чтобы тот умерил свой воинственный пыл и заключил мир с Иваном IV.⁵⁹⁾

Настойчиво стремясь к миру, Грозный считался и с возможностью продолжения военных действий. Необходимость изыскать для этой цели денежные средства и обеспечить служилых людей поместьями заставила его обратить внимание на монастырские земли. В начале 1580 г. созывается церковный собор, который принимает приговор о монастырских землях. Сохранились два его текста. Один датирован 15 января 1580 г., а другой — 15 января 1581 г. (последний включен в так называемые дополнительные статьи к Судебнику 1550 г., использованные при составлении Сводного Судебника начала XVII в.)⁶⁰⁾ Разница между текстами невелика. Она сводится к тому, что в приговоре, датированном 1581 г., отсутствует конечная часть, посвященная вопросу о закладных землях, о безденежном (без компенсации) характере конфискации новоприобретениых земель и о «княженецких» (княжеских) вотчинах. В литературе существуют две точки зрения о взаимоотношении текстов приговоров 1580 и 1581 гг. Согласно одной из них, речь должна идти о двух различных уложениях, принятых в 1580 и 1581 гг. (С. Б. Веселовский, С. О. Шмидт, В. И. Корецкий);⁶¹⁾ согласно второй, текст 1581 г. представляет собой сокращенную выписку из приговора 1580 г. (А. И. Андреев, Б. Н. Флоря, Р. Г. Скрынников).⁶²⁾ Теперь мне эта точка зрения представляется более обоснованной.

В преамбуле приговора 1580 г. говорилось, что церковный собор, на котором присутствовали также царь «со всеми бояры», созывался в связи с чрезвычайными обстоятельствами, прежде всего из-за того, что крымцы, ногайцы, литовский король, немцы и шведы «хотят истребить православие». В то же время монастырские земли «многия же в запустение приидоша... ради пьянственнаго и непотребнаго слабаго жития» монахов. Из-за этого «воинственному чину... оскудения приходят велия». Поэтому, чтобы церкви были бы «без мятежа», а «воинский чин на брань... ополчатца крепцы», было решено следующее. Земли, приобретенные монастырями до 15 января 1580 г., остаются за ними и не подлежат выкупу. Но отныне запрещалось давать земли в монастыри «по душам» (на помин [59] души), разрешались лишь денежные вклады. Монастыри не должны впредь ни покупать земель, ни держать их в закладе. Вопрос о владении монастырями землями княжат должен рассматриваться государем, причем купленные монастырями княжеские земли подлежали конфискации.

Приговор 1580 г. носил двойственный характер: санкционировал неприкосновенность монастырских земель, но запретил пополнение их фонда. Цели сознательно препятствовать «возрождению крупного привилегированного боярского землевладения» (как полагает Р. Г. Скрынников) приговор не ставил. Он озабочен был сохранением наличных богатств церкви и запрещал выкуп любых вотчин, а не только боярских (основная масса вкладов сделана была в монастыри мелкими и средними землевладельцами). По Р. Г. Скрынникову, приговор 1580 г. «лишь подтвердил и детализировал такие основные нормы царского уложения 1572 г., как запрещение духовенству приобретать новые земли и запрещение вотчичам выкупать ранее отданные в церкви земли». И с этим утверждением согласиться нельзя. Приговор 1572 г. запретил продавать и давать на помин души княжеские и боярские вотчины только в крупные монастыри, «где вотчины много», а не во все монастыри. Действенного значения приговор 1572 г. не имел. Иное дело приговор 1580 г., легший в основу практической деятельности правительства, связанной с монастырским землевладением. В перспективе приговор отвечал интересам дворянского землевладения и государевой казны.⁶³⁾ Но результаты осуществления на практике приговора 1580 г. должны были сказаться не скоро, а между тем война с Речью Посполитой была в самом разгаре.

Мирные акции Грозного Баторий расценил как явный признак слабости царя и решительно их отверг, начав подготовку к новой кампании.⁶⁴⁾ А тем временем в Речи Посполитой распространялись фантастические слухи. Так, оршанский староста Филон Кмита 4 января 1580 г. сообщал, что «даже сыновья (царя. — А. З.) с отцом в несогласии... сын же его Федор, за которым стоит немало московских дворян, не в силах переносить далее свирепства отцовской тирании и беспорядок во всех делах»; он, «говорят, решил явиться к Баторию, и его ожидают в Смоленске».⁶⁵⁾

В том же духе писал папский нунций Андреа Калигари: 31 января 1580 г. — что Федор отдалился от отца, [60] а 28 марта — что «царь находится в противоречии с сыновьями и всем народом» и именно поэтому «хочет мира». Эта картина больше соответствовала «желаемому» польскими дипломатами, чем реальности. Подобные слухи питались какими-то разговорами, от которых до действительного положения вещей было очень далеко. Подобный же характер носит и дневниковая запись Яна Зборовского от 21 августа 1580 г. Русские пленные якобы говорили, что царь, не доверяя своим людям, «приказал собраться владыкам, митрополитам со всей земли, просил у них прощения, признаваясь в грехах своих и смиряясь перед богом, в особенности за те убийства, которые чинил над ними, подданными своими, обещал теперь быть добрым... Бедняги москвичи с большим плачем все ему отпустили и присягали верными быть». Присягу, по Б. Н. Флоре, приносили, очевидно, «члены боярской думы и, возможно, представители каких-то других категорий находившихся в Москве служилых людей». Присягала якобы целые районы. Так, какой-то князь послан был в ливонские замки, «чтобы все московские люди перед ним присягали защищаться до смерти от короля».⁶⁶⁾ Что скрывается реально за этими слухами, пока выяснить не удается, а умозрительные догадки вряд ли помогут делу.

М. Н. Тихомиров к 1580 г. относит созыв Земского собора, на котором обсуждались перспективы Ливонской войны. 8 января 1581 г. Филон Кмита писал Стефану Баторию, что схваченные у Холма дети боярские «дали показание, что великий князь в то время имел у себя сейм, желая знать волю всех людей, своих подданных, вести ли войну или заключить мир с вашим королевским величеством. Они показали, что вся земля просила великого князя, чтобы заключил мир, заявляя, что больше того с их сел не возьмешь, против сильного господаря трудно воевать, когда из-за опустошения их вотчин не имеешь, на чем и с чем. И говорят, что решили мириться с вашим королевским величеством, отдать все замки инфлянтские, чтобы только добиться перемирия. И не только с вашим королевским величеством, но и с другими, и с царем перекопским».⁶⁷⁾

Экспедиция к Холму, когда в плен попали дети боярские, на которых ссылается Ф. Кмита, состоялась в декабре 1580 г. Поэтому, согласно Б. Н. Флоре, собор мог созываться около ноября — декабря 1580 г. Вопрос о переходе всей Ливонии к Баторию (о чем упоминает Кмита) [61] встал только в августе, а переговоры возобновились и того позже (12 октября). Отзвук этого «собора» якобы звучал в инструкции 1582 г., данной послу Ф. А. Писемскому. В ней говорилось: «... в которых людех и была шатость, и те люди, вины свои узнав, государю били челом и просили у государя милости, и государь им милость показал».⁶⁸⁾ Я. С. Лурье справедливо считает, что в инструкции речь шла о церковном соборе 1580 г. Думается, то же самое можно сказать и о путаном известии Ф. Кмиты.⁶⁹⁾

Начиная кампанию 1580 г., Баторий 15 июня отправился из Вильны. Его армия насчитывала свыше 48 тыс. человек. На военном совете, созванном в начале июля, обсуждался план проведения операций. Рассматривались три варианта направления похода: на Псков, Смоленск и Великие Луки. Предпочтение было отдано третьему. Великие Луки представляли собой важнейший стратегический пункт, где обычно собирались русские войска, готовясь к военным действиям с Великим княжеством Литовским.⁷⁰⁾ Взятие этого города как бы вбивало клин между Ливонией и основными русскими землями. Поэтому захват Великих Лук был важной стратегической целью. Взятие же Смоленска и Пскова, как это и показали последующие события, вряд ли могло быть осуществлено, учитывая даже численность армии Батория.

Узнав о начале похода Батория и его прибытии в Витебск, Иван IV 27 июля 1580 г., «по литовским вестям», выставил полки на западных рубежах.⁷¹⁾ Пытаясь всеми силами склонить Батория к миру, царь 9 июля отправил гонца Ф. Шишмарева с сообщением о скором выезде «великих послов». Король сообщил гонцу, что готов принять послов, но откладывать начало военных действий не будет. Видя нерешительность царя и его готовность идти на уступки, Баторий с августа формулирует основное требование, выполнение которого только и могло бы привести к началу мирных переговоров, — передача всей Ливонии королю. И снова царь просит Стефана задержать продвижение своей армии в глубь России.⁷²⁾

25 августа 1580 г. принимается решение послать к императору нового гонца (Истому Шевригина), который должен был повторить прежние предложения царя о союзе. Баторий представлялся Грозным в качестве ставленника султана, врага христианства. Царю рисовалась возможность привлечь к антибаториеву союзу и германских князей и даже римского папу.⁷³⁾ [62]

Пока Иван IV тешился иллюзиями, военные действия складывались для России неудачно. 6 августа 1580 г. после ожесточенной бомбардировки капитулировала крепость Велиж. 16 августа взята была крепость Усвят, а 26 августа войска Батория подошли к Великим Лукам. Сюда через день (28 августа) прибыло «великое посольство» Ивана IV — кн. И. И. Сицкий, думный дворянин Р. М. Пивов и дьяк Д. Петелин. Оно привезло мирные предложения Грозного с согласием на уступку Баторию Полоцка, Усвята, Озерища. Отказывался царь и от Курляндии (находившейся под польской эгидой), городов в Ливонии, на которые распространялась власть Магнуса. Но претензии Батория возрастали с каждым часом. Теперь он требовал передать ему Псков, Новгород, Смоленск, не говоря уж о Ливонии. Поэтому дальнейшие переговоры теряли всякий смысл.

Луки были взяты польскими войсками в ночь с 5 на 6 сентября. В городе устроена была резня, во время которой погибло до 7 тыс. человек, в том числе женщины и дети. Затем полякам удалось нанести поражение небольшому отряду русских войск под Торопцом и взять крепости Невель, Озерище и Заволочье. Попытка оршанского старосты Ф. Кмиты с небольшими силами в 9 тыс. человек совершить набег на Смоленск окончилась полным разгромом литовских войск. Неудачливый воевода «пришел в Оршу пеш на шестой день, а с ним четыре человека». Взято было 380 пленных и «наряд» (артиллерия).⁷⁴⁾

27 января 1581 г. Иван IV из Александровской слободы посылает Баторию новые мирные предложения с согласием на дополнительную уступку нескольких городов в Ливонии (Кокенгаузена, Крейцбурга), а также Усвята и Озерища. Взамен царь требовал вернуть Великие Луки и Велиж. В случае успешного начала переговоров царь уполномочивал послов отказаться от нескольких ливонских замков.⁷⁵⁾ На это Баторий не пошел, но окончательный ответ послам отложил до решения сейма, стремясь затянуть переговоры до начала следующей кампании. Покинув театр военных действий, Стефан Баторий 3 ноября 1580 г. прибыл в Вильно.⁷⁶⁾

Запоздалым отзвуком кампании было сожжение г. Холма в декабре 1580 г., взятие крепости Вороноч на Псковщине и сожжение Руссы (март 1581 г.).⁷⁷⁾

Воспользовавшись тяжелым положением России, ведшей изнурительную войну с Баторием, шведский полководец [63] Понтус Делагарди захватил центр русских владений в Карелии — г. Корелу (4 ноября), в результате чего из 4041 двора там осталось всего 440.⁷⁸⁾

Подготовку к походу на Россию Баторий начал на рубеже 1581 г. На заседаниях сейма, открывшегося в январе 1581 г., ему удалось добиться утверждения новых военных налогов. Безуспешно русский гонец Р. Климентьев вел предварительные переговоры, соглашаясь от имени царя на уступки еще нескольких городов в Ливонии (Режицы, Люцена и Мариенгаузена). 16 февраля он был отпущен с письмом Батория, в котором король отказывался от заключения мира с Иваном IV из-за того, что в Ливонии продолжали находиться царские войска. Очередное посольство Е. М. Пушкина и Ф. А. Писемского прибыло в Вильно 24 мая.⁷⁹⁾ Царь на этот раз готов был поступиться всей Ливонией, за исключением Нарвы и еще двух-трех крепостей, с тем чтобы избежать новой войны с Баторием. Он отдавал также Полоцк, Озерище и Усвят, выговаривая себе Великие Луки, Холм, Велиж и Заволочье. Но и на этот раз польский король остался непреклонным.

Наряду с переговорами Иван IV, как и Баторий, предпринял меры к поиску средств, необходимых для дальнейшего ведения войны, и провел мобилизацию людских резервов. Социально-экономические условия, в которых находилась Россия к началу 80-х годов XVI в., крайне затрудняли дальнейшее ведение Ливонской войны и настоятельно требовали скорейшего замирения. Страна переживала страшнейший хозяйственный кризис, достигший в начале 80-х годов (по В. И. Корецкому) своего апогея.⁸⁰⁾

Наиболее тяжелым было положение Новгородской земли, испытавшей опричный погром и тяготы войны со Швецией. Писцовые книги по Новгородской земле (к сожалению, таких материалов нет по другим районам Русского государства) позволяют отчетливо представить картину состояния экономики края в начале 80-х годов. К 1582/83 г. в Деревской пятине запустело 98 % обеж земли, а населения осталось всего 7,1% от того, которое жило тут в конце XV в. В Шелонской пятине «в пусте» лежало 91,2 % всех дворов, в Вотской — 93, 9, в Тверской половине Бежецкой пятины — 84, в Обонежской пятине — около 50%. В самом Новгороде к 1581/82 г. жило всего 20% населения доопричного времени.⁸¹⁾ Запустение вызывалось ростом государевых податей, опричными репрессиями, обрушившимися на Новгород с особой силой, войнами [64] (особенно в пограничных районах), эпидемиями и голодом. В 70-е годы XVI в. подати возросли на 14%, а цены на хлеб подскочили на 400% от цен первой половины века. Подъем цен к 80-м годам был не только новгородским, но и общерусским явлением. В целом же в Новгородской земле осталось 20,9% населения, жившего там в середине XVI в., половина которого находилась в далеком Заонежье.⁸²⁾

Сходной, очевидно, была картина и в центре России. Крестьяне и горожане бежали оттуда на север через «Камень» (Урал), на юг и в Поволжье. Центр экономической жизни страны перемещался на ее окраины. Выразительные данные о крестьянских побегах содержатся в писцовой книге дворцовых владений Симеона Бекбулатовича в Твери (май — октябрь 1580 г.). К 1580 г. эти владения запустели примерно на 70% (на 272,5 выти в живущем тягле и на льготе приходилось 635 вытей, лежащих «в пусте»). При этом на 2217 человек, живших на дворцовых землях, приходилось 333 перехода (т. е. около 15%), из них 188 вывозов, 118 побегов и уходов и 27 приходов. Подавляющее большинство побегов или уходов (151 случай) падает на 1579/80 г.⁸³⁾ Уходы «без отказу и безпошлинно» были частым явлением. Вывозы (насильственные переселения) крестьян были в это время основной формой переходов крестьян.

Для продолжения войны нужны были деньги и люди. И тех и других катастрофически не хватало. Реальная сумма поборов в первой половине 80-х годов в связи с резким ростом цен снизилась. Приходилось прибегать к чрезвычайным поборам. Так, по словам посла в Англию в 1582 г. Ф. А. Писемского, «з своих государь наш со всяких торговых людей, и с тарханов, и з гостей, и з торговых людей, и со всей земли для войны деньги по розводу взяти велел». Взыскивались деньги и с иностранного купечества «для тое войны и для своего (государева. — А. З.) подъему». С английских купцов, в частности, за 1580/81 г. собрана была 1 тыс. руб., за 1581/82 г. — 500 руб.⁸⁴⁾ Собирались деньги и с монастырей, обладавших податными привилегиями. В феврале 1582 г. Кирилло-Белозерский монастырь должен был заплатить «в государев подъем» 100 руб., а также дань (около 30 руб.) и «наместничью» дань (7 руб.) в счет 1581 г. Иосифо-Волоколамский монастырь платил в 1582 г. по 25 руб. с сохи. В ноябре 1581 г. он послал «по государеву ноказу платить в [65] подмогу» 100 руб.⁸⁵⁾ Велики были поборы и с Двинской земли. По «разрубному списку» 7 февраля 1582 г., на Двине только дополнительно «доправить» должны были 2 тыс. руб. Всего в середине 70-х годов XVI в. с Двины поступало 4800 руб. в год. Осенью 1581 г. с Вычегодской земли должны были собрать «подъемных денег» 1800 руб. Крестьянские повинности с 50-х по начало 80-х годов XVI в. в Переславль-Залесском уезде выросли в три раза. Увеличился оброк и в нижегородских дворцовых селах.⁸⁶⁾

Но для того чтобы взыскивать все новые и новые суммы денег в обстановке растущего опустошения страны, необходимо было привести в известность наличный состав тяглого населения и предпринять меры, ставящие предел дальнейшему обезлюдению центра и северо-запада России. С 1581 г. правительство начало повсеместное описание земель, растянувшееся на 80-90-е годы. В тесной связи с организацией новой переписи находится вопрос о так называемых заповедных летах.

После архивных находок конца XIX — начала XX в. М. А. Дьяконов и Б. Д. Греков показали, что в 80-90-е годы XVI в. существовали так называемые заповедные лета, когда запрещался выход крестьян из-за своих господ. С. Б. Веселовский считал, что первоначально заповедные лета были введены лишь в отдельных районах и стали повсеместным явлением лишь позднее. Б. Д. Греков пришел к иному выводу: в 1580 г. был издан указ о заповедных летах, который стал действующим во всем государстве с 1581 г. Много интересных фактов о ходе закрепощения крестьян собрал в архивах В. И. Корецкий. Его точка зрения на этот процесс претерпела существенные изменения. Сначала он разделял тезис о том, что на первых порах заповедные лета носили локальный характер (были в Иосифо-Волоколамском монастыре и Деревской пятине). Позднее, обнаружив сведение Бельского летописца 30-х годов XVII в. о «заклятии» Ивана IV, он вернулся к представлениям Б. Д. Грекова о существовании особого указа Грозного о заповедных летах. Подвергая суждения своих предшественников критическому разбору, Р. Г. Скрынников пришел к выводу, что заповедные годы существовали только во второй половине 80-х годов и «нормы заповедных лет не стали формулой закона».⁸⁷⁾

Обратимся к источникам. Намек на общегосударственное уложение, запрещающее крестьянский выход, Б. Д. Греков видит в одном деле 1584 г. В нем рязанский [66] помещик Т. Шяловский, обращаясь к царю, ссылается на то, что дьяк А. Шерефединов «крестьян насилством твоих государевых дворцовых сел и из-за детей боярских возить мимо отца твоего, а нашего государя, уложенья — в то село Шилово возить».⁸⁸⁾ Это свидетельство может быть интерпретировано по-разному. Ссылка на «уложение» могла иметь в виду просто Судебник 1550 г. Шиловский к тому же мог жаловаться на вывоз крестьян не в срок (Юрьев день).

В преамбуле Уложения 1607 г., дошедшего в изложении В. Н. Татищева, говорится, что «при царе Иоанне Васильевиче... крестьяне выход имели вольный, а царь Федор Иоаннович... выход крестьяном заказал». Итак, из Уложения 1607 г. как будто следует, что при Иване Грозном крестьяне еще сохраняли право выхода. Между тем в обнаруженном В. И. Корецким Бельском летописце в записи под странным названием «О апришнине» говорится, что в 1601/2 г. царь Борис «нарушил заклятье» Ивана IV и «дал христианом волю, выход межу служилых людей».⁸⁹⁾ Получается — как будто в противоречии с преамбулой Уложения 1607 г., — что уже при Иване IV крестьянский выход был «заказан», т. е. запрещен. Действительно, запись Бельского летописца носит черты позднейшего происхождения. Но важно установить, какими источниками пользовался ее составитель и какие явления действительности трансформировались в его представлении, когда он писал о «заклятии» царя Ивана. Летописец мог обобщить известную ему практику существования заповедных лет и составления писцовых книг начала 80-х годов в мысль о том, что именно при Иване IV крестьяне потеряли право выхода. Во всяком случае запись трудно истолковать однозначно без проверки ее конкретным материалом.

Третий источник, относящийся к проблеме крестьянского выхода при Иване IV, — приговор об отмене тарханов 20 июня 1584 г. В нем записано, что «крестьяне, вышед из-за служилых людей, живут за тарханами во льготе». Этот приговор, а также Уложение 1607 г., по словам Р. Г. Скрынникова, «одинаково свидетельствуют... что в последние годы царствования Грозного крестьяне «выход имели вольный» и массами выходили на те земли, где им предоставлялась льгота».⁹⁰⁾ В самом деле, и преамбула Уложения 1607 г., и приговор 1584 г. как будто говорят о том, что общегосударственного распоряжения о запрете крестьянского выхода при Грозном не существовало. Но [67] они отнюдь не противоречат тому, что в начале 80-х годов могли посылаться на места отдельные распоряжения, содержавшие «заповедь» (запрещение) крестьянского выхода. Словом, и эти источники могут быть истолкованы по-разному. Решающим аргументом должны быть делопроизводственные материалы, отражающие практику по вопросам крестьянства и землевладения в 80-е годы XVI в.

Первый комплекс таких документов относится к Деревской пятине Новгорода, а точнее, как подметил Р. Г. Скрынников, к ее Едровскому стану. В наиболее раннем из них (отдельной грамоте помещику Б. Сомову от 12 июля 1585 г.) упоминаются пустые дворы деревни «на Мотни», крестьяне которой «разошлись в заповидныя лита: в 90-м году, и в 91-м году, и в 92-м году, и в 93-м году». Во время двух обысков, касавшихся крестьян кн. Б. И. Кропоткина (30 марта и 16 апреля 1588 г.), обыскные люди заявили, что те крестьяне вышли «в заповедные годы», которыми называются 1583/84—1586/87 гг. («в 92-м году, да в 93-м году, да в 94-м году, да и в 95-м году»). Два обыска (11 и 13 апреля 1588 г.) связаны с беглыми крестьянами помещика И. Непейцына, который в своей жалобе писал, что Васька и Трешка Гавриловы «в заповеднии годи, 90-м году, збежали». В Деревской пятине писцовые книги составлялись Д. А. Замыцким в 1581/82 г., К. Карцевым в 1582/83 г. и снова Д. А. Замыцким в 1586/87 г.⁹¹⁾

Связь между введением заповедных лет и составлением писцовых книг напрашивается сама собой. Ведь для того чтобы привести в известность наличный состав налогоплательщиков (крестьянских дворов), необходимо было — хотя бы на время переписи — прекратить текучесть населения, т. е. крестьянские выходы. Р. Г. Скрынникову представляется существенным, что о заповедных летах нет упоминаний в деревских писцовых книгах. Это, по его мнению, означает, что в 1581/82 г. в Деревской пятине этих лет не было.⁹²⁾ Но писцовые книги составлялись по определенному формуляру, выработанному многими предшествующими описаниями. Поэтому в них нововведение могло быть просто не внесено, тем более что по первоначальному замыслу оно носило временный характер, а книги рассчитаны были на длительное использование. Собственно говоря, ушли ли крестьяне в заповедные или в обычные годы, для составителей писцовых книг не представляло интереса. Их волновало прежде всего [68] наличное население, «живущие» сохи. Сохи, лежавшие «в пусте», интересовали их только как земельный фонд, а не как населенные когда-то кем-то дворы. Заповедные лета не упоминались не только в писцовых книгах. Они не всегда отмечались и в делопроизводственных материалах даже при сыске беглых крестьян. Так, о них нет ни слова в деле по челобитью помещика Едровского стана Деревской пятины Д. И. Языкова, в котором упоминаются его крестьяне, бежавшие в 1587/88 г. Впрочем, неизвестно, был ли этот год заповедным.⁹³⁾

Появление формулы о заповедных летах связывают с существованием их уже во второй половине 80-х годов, и в частности с вопросником (наказом) дьяка С. Емельянова, в котором спрашивалось: «В прошлом 91-м году князь Михайло Кропоткин... крестьян насильством... в свое помистье... в заповидныи годы вывез ли?» По Р. Г. Скрынникову, «именно наказ дьяка Емельянова... был тем источником, из которого термин «заповедные годы» попал в едровские грамоты 1588—589 гг. ».⁹⁴⁾ «Ретроспективная» теория происхождения упоминаний о заповедных летах начала 80-х годов XVI в. Р. Г. Скрынникова, от которой он иногда отказывается,⁹⁵⁾ представляется неубедительной. Точность сведений в дьяческом делопроизводстве, когда речь касалась владельческих прав, и в частности сыска беглых крестьян, не подлежит сомнению.

Итак, во всяком случае в Едровском стане Деревской пятины заповедными были 1581/82—1584/85 гг., как писали губные старосты в отдельной грамоте 12 июня 1585 г., еще до наказа С. Емельянова. Заповедными были и 1585/86—1586/87 гг. Источником сыска крестьян, вышедших в заповедные годы, были писцовые книги. Так, по обыску 1587/88 г. сыскивался крестьянин деревни Марьин Рядок Деревской пятины, записанный в книги 1582/83 г.⁹⁶⁾

Обратившись к приходо-расходным книгам Иосифо-Волоколамского монастыря, Р. Г. Скрынников заметил, что подавляющая часть записей о крестьянских выходах относится к периоду до весны 1580 г. (включая 16 марта). Единственная более поздняя запись о выходе крестьян датируется 7 сентября 1581 г. (причем не в Юрьев день). Это, по его мнению, противоречит гипотезе Б. Д. Грекова об издании в 1580 г. указа о заповедных летах, который начал действовать с 1581 г. «Совершенно непонятно, — пишет Р. Г. Скрынников, — почему крестьянские переходы [69] (по волоколамским материалам) прекратились за полтора года до издания соответствующего закона». Впрочем, сразу же уточним: Греков писал, что в этих книгах 1580 год был последним для крестьянских переходов, а первым заповедным стал 1581 год.⁹⁷⁾ Но главное — неоснователен подсчет срока прекращения записей о выходах в волоколамских книгах.

Дело в том, что расходная книга № 3 содержит записи с 7 апреля 1579 по март 1580 г., а следующая сохранившаяся книга № 4 охватывает записи с 1 мая 1581 г. Следовательно, просто нет книг, охватывающих период с апреля 1580 по апрель 1581 г., и рассуждать, что за этот период в них никаких записей о выходе крестьян не было, просто невозможно. Таким образом, книги Иосифо-Волоколамского монастыря не противоречат тому, что 1581/82 год в Волоколамском уезде был заповедным.⁹⁸⁾ Это, конечно, само по себе не означает, что заповедные лета введены были там по общегосударственному указу. Они могли быть следствием распоряжения, касающегося только этого уезда.

Волоколамские книги, по Р. Г. Скрынникову, свидетельствуют только о том, что «монастырь прекратил с весны 1580 г. все соответствовавшие нормам Судебника 1550 г. денежные операции по взысканию и ссуде пожилого в своих вотчинах».⁹⁹⁾ Конечно, по книгам можно определить (и то очень условно) примерное время, когда монастыри перестали давать деньги крестьянам для уплаты пожилого, и нельзя, строго говоря, установить причину этого факта. Но эти книги нельзя рассматривать изолированно от других материалов. Сопоставление их с документами Деревской пятины дает основание для более широких выводов. Во всяком случае они являются существенным аргументом в пользу предположения о том, что в 1581/82 г. в отдельных районах России был временно запрещен крестьянский выход. Подобные запрещения, судя по материалам Деревской пятины, были сроком в год, и для того, чтобы их продолжить, очевидно, требовался новый указ. Во всяком случае в Новгороде эта чрезвычайная мера была связана с началом поземельного описания (первые писцовые книги этого описания там датируются 1581/82 г.). Возможно, подобное же распоряжение посылалось и в западные районы страны, если принять догадку В. И. Корецкого о том, что составитель Бельской летописи (житель Белой) что-то знал о заповедных летах.¹⁰⁰⁾ [70]

Но в ряде районов закон о выходе в Юрьев день продолжал действовать. Так, очевидно, было на Двине, где в Судебник 1589 г. внесена была как действующая статья Судебника 1550 г. о крестьянском выходе. Так было, наверно, и на юге страны, куда устремился поток беженцев из центра. Введение режима заповедных лет и организация поземельной переписи были мероприятиями, осуществление которых затянулось на долгие годы.¹⁰¹⁾ Они отвечали интересам как землевладельцев центральных и северо-западных районов страны, так и государевой казны. Непосредственное их влияние на ход событий 1581—1582 гг. (в частности, и на завершение Ливонской войны) сказывалось еще недостаточно.

Трудности экономического характера в начале 80-х годов сочетались с растущим недовольством в придворном окружении Ивана IV, раздиравшемся сварами бывших опричников с земскими боярами. На вопрос о том, есть ли в России «в людех какие шатости», посол Ивана IV в Англии Ф. А. Писемский (1582 г.) должен был отвечать так: «...люди у государя нашего в его государеве твердой руке; а в которых людех и была шатость, и те люди, вины свои узнав, государю были челом и просили у государя милости, и государь им милость свою показал». Этот туманный ответ допускает различные интерпретации. Я. С. Лурье и Б. Н. Флоря связывают его непосредственно с событиями 1580 г. Р. Г. Скрынников видит в нем отклик на опалу кн. И. Ф. Мстиславского, в результате которой он должен был дать в 1580/81 г. «проклятую грамоту» вместе со своими сыновьями Федором и Василием, публично покаяться в «винах» и обязаться не отъезжать к Баторию и не сдавать врагам городов. Опала И. Ф. Мстиславского, очевидно, произошла весной 1581 г. Весной 1580 г. он возглавляет войска «на берегу», но затем отстраняется от военного руководства. Летом 1581 и в 1581/82 гг. он во главе боярской коллегии судит местнические дела да присутствует изредка на дипломатических приемах (сентябрь 1581 г.).¹⁰²⁾

Слухи за рубежом о разногласиях в правящих сферах России ходили самые разнообразные и малоправдоподобные. Папский нунций в Варшаве А. Калигари 28 февраля 1581 г., ссылаясь на сообщение одного беглого знатного москвитина, писал, что «государь находится в большом душевном смятении и несогласии (сИзсогсНа) со своим народом, который в большей своей части просит, чтобы был [71] заключен мир с этим королем».¹⁰³⁾ Бежавший в Польшу Давыд Бельский (родич Богдана) говорил, что «в Москве множество дворянских детей... только ждут удобного случая покинуть своего государя». В конце июля 1581 г. два беглеца говорили, что в Новгороде и Пскове «раскол — одни за короля, другие за (великого) князя».

Ободренный слухами о «междоусобных распрях» в России (по большей части мнимыми), Баторий был уверен в слабости Ивана IV. Не учел он главного — силу сопротивления иноплеменным захватчикам, которую в тяжелые годины всегда проявлял русский народ. 20 июня 1581 г. Баторий из Вильно выступил в третий поход на Русь. Поход проходил в тревожной для России обстановке. Весной на южные окраины страны начались набеги ногайцев. Их войска насчитывали до 25 тыс. человек. Опустошены были белевские и алатырские места.¹⁰⁴⁾ Начиная кампанию против Батория, Иван IV отправил через Днепр из Можайска на Оршу полки кн. Д. И. Хворостинина, кн. М. П. Катырева-Ростовского и И. М. Бутурлина. Совершив рейд по окрестностям Орши, Могилева, Шилова и других городов, воеводы вернулись обратно.¹⁰⁵⁾ В Псков направилась часть войск, дислоцированных в Ливонии. Задержавшись на две недели в военном лагере на р. Дриссе, 15 июля Баторий двинулся к Полоцку. Здесь король от польского гонца X. Держка получил «многошумящее» послание Ивана Грозного, содержавшее перечень всевозможных обид. Позиции обеих сторон по вопросу об условиях заключения мира оставались непримиримыми. В грамоте литовским панам-раде от имени бояр царь отказывался даже от тех уступок в Ливонии, которые он склонен был сделать ранее. Иван IV отдавал Баторию только те четыре замка, которые тот завоевал.¹⁰⁶⁾

Было еще одно обстоятельство, которое впоследствии оказало существенное влияние на ход польско-русских переговоров. 10 января 1581 г. в Праге Рудольф II принял посольство Истомы Шевригина, но проекты Ивана IV не произвели никакого впечатления на императора. Зато идея «крестового похода» против османов показалась весьма заманчивой папе Григорию XIII, принявшему Шевригина 26 февраля. Для создания внушительной коалиции держав против Османской империи нужно было добиться заключения мира между Россией и Речью Посполитой. Именно для этой цели папа и решил направить посредника, который должен был примирить интересы враждующих [72] сторон. В качестве такового избран был дальновидный и образованный нунций Антонио Поссевино, уже выполнявший серьезные дипломатические поручения Курии.¹⁰⁷⁾

Поссевино отправился в путь вместе с Истомой Шевригиным. По дороге нунций встретился с польским королем и в его ставке с русскими послами. Обе стороны твердо стояли на своем: Баторий требовал перехода под его эгиду Ливонии, Иван IV добивался возвращения утерянных за последние годы русских городов. Затем Поссевино отправился в Старицу, где пробыл с 18 августа до 14 сентября, встречаясь неоднократно с царем.¹⁰⁸⁾ Грозный отнесся одобрительно к его миссии. Теперь нунцию предстояло добиться согласия Батория, настроенного все еще воинственно. В ответ на послание Грозного король из Заволочья 2 августа направил ему письмо, снова наполненное бранью по адресу царя.¹⁰⁹⁾ Тем временем события развивались не так, как этого хотел король.

21 июля 1581 г. Баторий из Полоцка двинулся в Заволочье, где окончательно и было принято решение, что целью предстоящего похода будет взятие Пскова. 3 августа войска Батория направились к крепости Вороноч. Начался псковский поход. Из лагеря у Вороноча король, придавая большое значение психологическому воздействию на местное население, рассылает грамоты в Новгород и Псков, в которых изображает себя «освободителем» русского народа от тирании Грозного. В свою очередь Грозный рассылает по монастырям грамоты, призывая монахов молиться, чтобы бог «православие и христианство от разорения свободил».¹¹⁰⁾

Армия Батория насчитывала 47 тыс. воинов, из которых 27 тыс. составляли немецкие и венгерские наемники. Русские силы во Пскове были менее значительны. Согласно разряду 1580 г., там должно было находиться 12-15 тыс. человек. По данным, полученным в Польше, Псков обороняли 6 тыс. стрельцов и 3 тыс. конницы; по сведениям Р. Гейденштейна — 50 тыс. пехоты и 7 тыс. конницы. Передовые отряды Батория появились под Псковом 18 августа 1581 г., а основные силы — неделю спустя. Королевский секретарь С. Пиотровский записал в своем дневнике: «Любуемся Псковом. Господи, какой большой город! Точно Париж!»¹¹¹⁾

Псков действительно принадлежал к числу крупнейших не только русских, но и европейских городов. Он был окружен тремя рядами мощных каменных крепостных [73] стен с башнями. А так как Псков находился недалеко от ливонской границы, то эти стены не раз служили ему надежной защитой. Центр города — Кром построен был при слиянии рек Псковы и Великой. Второй ряд стен пролегал на границах Среднего города, а третий пояс защищал посад (между реками Псковой и Великой) и Запсковье (Окольный город). В стенах, общая длина которых составляла 9 км, насчитывалось 40 башен. Крупнейшей из них была Покровская высотой 40 м, в окружности 90 м. Толщина ее стен достигала внизу 6 м. Рвы вокруг Окольного города и болота составляли также преграду для осаждавших.¹¹²⁾ Псков принадлежал к числу крупнейших экономических центров страны и вместе с тем имел огромное военно-стратегическое значение. Он связывал основную территорию страны с Ливонией, отсюда открывался путь на Новгород.

Несмотря на то что конечная цель похода Батория тщательно скрывалась, кампания 1580 г. показала, что на будущий год король скорее всего двинется на Псков. Поэтому подготовка к обороне города велась тщательно. Ремонтировались крепостные сооружения, в город стягивались стрелецкие войска и «наряд». Формально оборону Пскова возглавлял боярин кн. В. Ф. Скопин-Шуйский, человек недалекий.¹¹³⁾ Истинным героем Псковской обороны стал его племянник кн. И. П. Шуйский. Воеводы, гарнизон и жители Пскова принесли присягу «битися с Литвою до смерти безо всякие хитрости». На борьбу с иноземцами поднялся весь народ Псковщины. Первоначально противник рассчитывал на быструю победу. Были установлены батареи и «туры» (осадные башни) и предприняты другие меры к скорейшему взятию города. 7 сентября начался ожесточенный артиллерийский обстрел крепости, продолжавшийся и на следующий день. Войска Батория решили взять город штурмом. Усилия их направлены были на участок крепостных стен между Покровской и Свинусской башнями. Осаждавшим с огромным трудом удалось пробить в стене большой пролом (до 50 м). Но так как параллельно каменной стене находилась спешно сооруженная деревянная, то в город они ворваться не смогли. Захваченные венграми, немцами и поляками Покровскую и Свинусскую башни псковичи подвергли обстрелу (в нем принимала участие и знаменитая пушка «Барс»). Верхушки у башен были сметены огнем, а противник отброшен на исходные позиции. Потери [74] штурмовавших достигали внушительной цифры (по русским данным, погибло 5 тыс. человек, причем одних поляков 500). Потери русских — 863 убитых и 1623 раненых.¹¹⁴⁾

Потерпев неудачу в штурме, Баторий отдал приказ начать сооружать подкоп под стены крепости, надеясь взрывом облегчить ее взятие. План короля псковичи разгадали, и 24 и 27 сентября им удалось взорвать почти все подкопы (остальные завалились сами). Не удалось Баторию организовать и строгую блокаду города. Русским удавалось проникать за стены Пскова и снабжать осажденных необходимым. Постепенно в польском лагере воцарились уныние и ропот. Не хватало пороха. Плохо было с продовольствием. Наемникам не платили денег. Почти треть солдат переболела лихорадкой.¹¹⁵⁾

Сильный урон осаждавшим наносили и псковские воины, совершавшие многочисленные вылазки из крепости. Вокруг лагеря действовали партизаны. В довершение ко всему 4 октября ударил мороз и выпал снег. Литовская знать и наемники начали постепенно разъезжаться. По сведениям, полученным в Москве в конце ноября, войска Батория понесли тяжелые потери: 7 тыс. человек погибли или попали в плен, а 3 тыс. немецких наемников ушли из лагеря. В это же самое время «государевы воеводы сидят во Пскове здорово и безстрашно, и людям государевым убою нет и порухи над городом нет никоторые». Новую попытку прорваться в город Баторий предпринял 28 октября, когда его артиллерия начала пятидневный обстрел крепости. Затем снова последовал штурм. Героизм псковичей и на этот раз сорвал планы Стефана. Понеся тяжелые потери, осаждавшие вернулись в лагерь. В ноябре — декабре русские ратники активизировали оборону. Ведя точный и интенсивный огонь из пушек, они все чаще стали совершать вылазки из крепости. 4 января псковичи «многих добре славных, именитых, яко более восьмидесяти панов убиша, тако же и языков нарочитых в город ухватиша».¹¹⁶⁾

Кампания, столь широковещательно объявленная Баторием, оборачивалась его полной неудачей. Отборные королевские войска не смогли взять не только самого Пскова, но и осажденного в конце октября Псково-Печерского монастыря. Спокойствие, стойкость и отвага русских воинов, включая посадских людей и их жен, вызывали удивление и восхищение у поляков. Королевский секретарь С. Пиотровский писал о Пскове, что «не так крепки [75] стены, как твердость и способность к сопротивлению» русских воинов. О самоотверженности и упорстве их говорил и сам Баторий. «Москвитяне», по его словам, доказали, что в защите крепостей они превосходят все народы.¹¹⁷⁾

Героическая оборона Пскова — славная страница русской военной истории. В ходе обороны проявились лучшие качества русских воинов и всего населения, и прежде всего решимость сражаться за отчизну до последнего вздоха. Традиции Псковской обороны пережили не одно столетие. Их продолжателями были солдаты и моряки Севастополя в 1855 г. и городов-героев в Великую Отечественную войну.

1 декабря 1581 г. Баторий покинул лагерь под Псковом. Армия под командованием гетмана Яна Замойского некоторое время продолжала осаду города, но вела ее вяло. Все понимали, что кампания проиграна. Для Батория неудача под Псковом, истощившая денежные и людские средства Речи Посполитой, могла иметь самые тяжелые последствия. Поэтому он стал постепенно склоняться к миру с Россией.

Воспользовавшись походом польского короля к Пскову, вызвавшим уменьшение численности русских войск в Прибалтике, шведы активизировали действия в Ливонии. 4 сентября 1581 г. Делагарди штурмом овладел Нарвой. Вслед за ней пали Ивангород (18 сентября), Ям (28 сентября) и Копорье (14 октября).¹¹⁸⁾ Успехи шведов обеспокоили Батория, который претендовал сам на Нарву и другие русские владения в Прибалтике. Назревал польско-шведский конфликт. Это также настоятельно требовало замирения с Россией.

5 октября 1581 г. в лагерь под Псковом прибыл А. Поссевино для участия в качестве посредника в польско-русских переговорах о мире. В письме 9 октября он рекомендовал Ивану IV пойти на мир ценой уступки всей Ливонии, обещая в компенсацию за это добиться содействия папы в получении Россией права свободной торговли со странами Запада через Польшу и Ливонию. Как показало дальнейшее, это обещание было чистым надувательством — никакого такого «права» Россия не получила. Но Грозный считал миссию Поссевино чуть ли не якорем спасения. Как и в предшествующие кампании, в 1581 г. Грозный показал свою полную безынициативность, не решаясь на открытое противоборство с Баторием. Он находился [76] в это время в Старице, где его «гвардия» (Двор) насчитывала, по слухам, всего 700 человек.¹¹⁹⁾ Русские войска не только не предпринимали активных военных операций, но даже серьезно не поддержали псковичей.

Получив совет Поссевино и стремясь во что бы то ни стало закончить войну с Речью Посполитой, Иван IV 29 октября 1581 г. принял решение об уступке Баторию всей Ливонии в обмен на захваченные польским королем русские города. Со Швецией решено было войну продолжать.¹²⁰⁾ Вопрос шел о владении Нарвой, т. е. практически об «окне в Европу». На рубеже 1581—1582 гг. начата была подготовка к походу на шведов.¹²¹⁾ Как только воеводы собрались в Торжке и Вышнем Волочке, царь отменил решение о походе и велел полкам стоять в Новгороде. Военные действия, проводившиеся отдельными отрядами, носили локальный характер. Тем временем посольство во главе с кн. Д. П. Елецким и печатником Р. В. Алферьевым 17 декабря возобновило мирные переговоры с польскими представителями. 15 января 1582 г. в Яме Запольском было заключено десятилетнее перемирие, согласно которому Россия лишалась Ливонии, а Речь Посполитая уступала ей завоеванные русские города (кроме Полоцка). Вопрос о Нарве в договоре обойден был молчанием.¹²²⁾

Заключение Ям-Запольского перемирия царь Иван отметил очередными казнями. Немецкий пастор П. Одерборн писал, что «Иоанн осудил на смерть 2300 воинов, которые в Полоцке и в других крепостях сдались неприятелю. По заключении мира... велел их всех казнить или ввергнуть в ужасную темницу; велел умертвить и некоторых мирных граждан».¹²³⁾

После завершения посреднической миссии Поссевино возвратился в Москву 14 февраля 1582 г. и провел с Иваном IV публичные диспуты о вере, состоявшиеся 21, 23 февраля и 4 марта. На беседе царя с папским нунцием 21 февраля присутствовало до ста человек знати. Царь решительно отказался спорить о вере, тогда как Поссевино поставил целью склонить его к унии с католической церковью. В результате настойчивости Поссевино произошла перебранка, которая, правда, закончилась мирно. Во время второй беседы царь даже счел необходимым принести извинения Поссевино за то, что назвал папу волком и хищником. Поссевино предложили изложить в письменной форме расхождения между православной и католической церквами. Он это сделал. 14 марта Поссевино вместе [77] с русским послом в Империю Молвяниновым покинул Москву. Неожиданно для церковных иерархов на соборе, состоявшемся в начале 1582 г., архиепископ ростовский Давид заявил, что одобряет все положения о христианской вере, изложенные Поссевино. Тогда было созвано новое заседание собора, на котором Давида немедленно обвинили в ереси (в «хуле» на Христа и богоматерь) и отправили в заточение в один из монастырей. Собор подтвердил незыблемость основных догм православия. В полемическом сочинении «Собор на предложение папского посла Антония Поссевина» сохранилась публицистическая версия происходивших событий. В нем рассказывается, что через некоторое время состоялся третий собор, на который приведен был Поссевино, говоривший те же речи, что и Давид. На нем «папежины посланники» были якобы посрамлены.¹²⁴⁾

В литературе нет единой оценки деятельности Поссевино в «Московии».¹²⁵⁾ Как Иван Грозный, так и Стефан Баторий подозрительно относились к папскому эмиссару. Если брать объективные итоги посредничества хитроумного иезуита, то, несомненно, оно в основном привело к удовлетворению польских претензий — Ливония перешла под власть Речи Посполитой. В подобном итоге переговоров, весьма тяжелом для России, повинен не только Поссевино, но и сам Иван IV, который стремился любой ценой и как можно скорее заключить мир с Баторием, тешась надеждой поправить дела за счет шведских владений в Прибалтике. Но здесь его интересы вступали в противоречие с интересами не только Швеции, но и Речи Посполитой.

Во время переговоров Баторий заявил (6 января 1582 г.), что его власть должна распространяться на всю Северную Эстонию. Претензии польского короля отверг Юхан III. Дело шло к открытому конфликту между Польшей и Швецией. Тем временем Юхан III дал распоряжение о начале похода на Россию. В феврале 1582 г. авангард русских под командованием кн. Д. И. Хворостинина на пути к Яму и Нарве заставил шведов отступить.¹²⁶⁾ Этот успех не получил развития — войска вернулись в Новгород. 18 марта польский гонец П. Визгерд настаивал на том, чтобы Грозный не совершал похода под Нарву. Царь стерпел даже такое откровенное вмешательство в русскую политику и прекратил начатые было военные действия в Эстонии. Войска оттуда были переброшены на [78] юг страны. Однако Грозный уклонился от попыток Батория втянуть его в союз против Швеции.

Влиятельные круги Швеции рассчитывали на продолжение войны с Россией. Их пыл поддерживался и успехами Батория, и итогами кампании 1581 г., и слухами о неурядицах в России. Весной 1582 г., например, распространилась весть о том, что в Москве вспыхнуло восстание, а царь то ли умер, то ли взят под стражу.¹²⁷⁾ Осенью 1582 г. шведы начали наступление, целью которого было отрезать Россию от Балтики. Стремясь захватить все течение Невы, они осадили 1 сентября г. Орешек, но ни штурм его 8 октября, ни осада не дали никаких результатов. 7 ноября Делагарди вынужден был отойти от крепости. Но и в распоряжении царя не оказалось достаточно сил, чтобы вести успешную войну в Прибалтике. Восстание черемисов в Казанском крае зимой 1582 г. потребовало посылки туда значительного числа полков.¹²⁸⁾ В такой обстановке правительство начало мирные переговоры со Швецией, в результате которых в августе 1583 г. на р. Плюссе заключено было трехлетнее перемирие. За Швецией оставались все захваченные земли (в том числе Корела, Ивангород, Ям, Копорье, а в Ливонии Нарва). Небольшая часть побережья Финского залива (от устья Сестры до устья Стрельны) с устьем Невы оставалась за Россией.¹²⁹⁾ Борьба со Швецией еще предстояла.

Длившаяся четверть века Ливонская война закончилась для Русского государства тяжелым поражением. Фактически Россия оказалась отрезанной от Балтийского моря и вынуждена была искать новые возможности для налаживания торговых сношений с Западом. Постройка Архангельска в 1584—1585 гг. должна была возместить потерю Нарвы. Причины поражения крылись прежде всего в условиях социально-экономической и политической жизни России времен Ивана Грозного. Для затяжной войны людские и финансовые средства страны оказались недостаточными. России приходилось воевать не только на западных рубежах, но и на севере и юге, где ее границы подвергались постоянным набегам крымцев и ногайцев. На ходе войны сказались и очевидные просчеты дипломатии Ивана IV. В результате России пришлось иметь дело не только с раздробленной Ливонией, но и с сильнейшими европейскими державами — Речью Посполитой и Швецией. [79]

И все же Ливонская война стала этапом в борьбе России за выход к Балтийскому морю. В ходе ее был разгромлен Ливонский орден, а порабощенные им эстонцы и латыши часто обращали взоры к русским, в которых они видели освободителей от ига немецких феодалов. То, что не смог сделать Иван IV ввиду неблагоприятно сложившихся исторических условий, совершил в начале XVIII в. Петр I, когда Прибалтика вошла в состав Российской империи. [80]

Назад К оглавлению Дальше

¹⁾ См. донесения Сильвестра от 29 декабря 1575 и 29 января 1576 г. (Толстой, № 39, с. 181-182; № 40, с. 186-188).

²⁾ В Оршу посольство прибыло 1 декабря 1575 г. Подробнее см.: Кобенцель, с. 1-68; ПДС, т. I, стлб. 481-567; РК 1559—1605 гг., с. 120-121; Шмурло Е. Ф. Россия и Италия, т. III, вып. 2. Пг., 1915, с. 304-305, 311-312; Пернштейн, кн. 2, с. 10-19; Принц, кн. 3, с. 1-46; кн. 4, с. 47-73.

³⁾ См. наказные речи посольства: АКА, № 279; Лурье Я. С. Новые данные о посольстве Сугорского и Арцыбашева в 1576 г. — ИЗ, 1948, т. 27, с. 291-300; Дербов, с. 212-217. [255]

⁴⁾ ЛЗАК, вып. 5. СПб., 1871, с. 120-121; Уманец, с. 269. В Москву Новосильцев вернулся 20 апреля 1576 г. (ЦГАДА, ф. 79, кн. 10, 165 об. и сл.).

⁵⁾ РК 1559—1605 гг., с. 119-120. 20 марта 1576 г. в Москву приехал гонец Иоанн Скалм. Царь принял его в Братошине только 27 июня (Сб. РИО, т. 129, с. 346, 347).

⁶⁾ Флоря. Отношения, с. 112; Щербатов, т. V, ч. 2, с. 393-394; Новодворский, с. 35.

⁷⁾ ЦГАДА, ф. 79, кн. 10, л. 273-274 об.; Литовская метрика, т. II. № 1, 2, 9, с. 1-4, 15-17.

⁸⁾ РК 1559—1605 гг., с. 137-139; Прибалтийский сборник, т. III, с. 262; Новодворские, с. 47.

⁹⁾ РК 1559—1605 гг., с. 121, 128, 140. Посылались войска «на берег» и в мае 1577 г.

¹⁰⁾ Лурье Я. С. Новые данные..., с. 297.

¹¹⁾ Щ, л. 515-519 об.; ДРВ, ч. XIV, с. 293, 305-307, 314-315, 319; Новосельский, с. 30, 431; Смирнов, с. 125 -126.

¹²⁾ ЦГАДА, ф. 127, кн. 8, л. 2-3, 8, 20; Новосельский, с. 431-432.

¹³⁾ О В. Ф. Скопине см.: Вельяминов-Зернов, ч. 2, с. 35, 41; последнее упоминание в сентябре 1591 г. (РК 1475—1598 гг., с. 461). О В. И. Мстиславском см.: РК 1559—1605 гг., с. 148 (ср. под 1577/78 г. РК 1475—1598 гг., с. 285); последнее упоминание летом 1582 г. (РК 1559—1605 гг., с. 191). О С. В. Годунове см.: РК 1475—1598 гг., с. 277; РК 1559—1605 гг., с. 143. О Т. И. Долгоруком см.: АМГ, т. I, № 26; в мае 1576 г. думного чина еще не имел (РК 1559—1605 гг., с. 127); последнее упоминание в 1578/79 г. (РК 1475 — 1598 гг., с. 301). О М. Т. Петрове-Соловом см.: Вельяминов-Зернов, ч. 2, с. 41; в мае 1579 г. он ведал Дворовым разрядом (ААЭ, т. 1, № 302, с. 368); ср. в ноябре 1579 г. (Лихачев. Поссевино, с. 146). О Б. В. Шеине см.: РК 1475 — 1598 гг., с. 284; последнее упоминание в июне 1579 г. (там же, с. 294).

¹⁴⁾ Ливонский поход. — ВЖ, 1852, № I, с. 131; РК 1475—1598 гг., с. 275. См. также грамоту царя в Соловецкий монастырь по случаю предстоящего похода (ААЭ, т. 1, № 297). О походе см.: РК 1559—1605 гг., с. 141-145; РК 1475—1598 гг., с. 275-282; ВЖ, 1852, № I-V; 1853, № V-VI; Прибалтийский сборник, т. III, с. 260-267; т. IV, с. 49; Новодворский, с. 47-64; Королюк В. Д. Ливонская война. М., 1954; Donnert Е. Der Livlándische Ordensritterstaat und RuBland. Berlin, 1963; Kotarski H. Wojsko polsko-litewskie podczas wojny Inflanskiej 1576—1582. Warszawa, 1970—1972, Angermann N. Studien zur Livlandpolitik Ivan Groznyis. Marburg, 1972.

¹⁵⁾ PK 1559—1605 гг., с. 142-143; Новодворский. Прил., с. 25-27; Лурье Я. С. Новые данные..., с. 296; Ливонский поход. — ВЖ, 1852, № II, с. 89, 94; № V, с. 127-128; 1853, № V, с. 91-96; Новодворский, с. 47-48.

¹⁶⁾ Ливонский поход. — ВЖ, 1852, № III, с. 113-114, 119; Новодворский, с. 49; ПИГ, с. 198-199. О послании см.: Панченко А. М. «Дудино племя» в послании Ивана Грозного князю Полубенскому. — Культурное наследие Древней Руси. М., 1976, с. 151-154.

¹⁷⁾ Новодворский, с. 74.

¹⁸⁾ Щ, л. 585, 591 об., 594; Ливонский поход. — ВЖ, 1852, № II, с. 94-103; Прибалтийский сборник, т. IV, с. 49.

¹⁹⁾ Ливонский поход. — ВЖ, 1852, № IV, с. 136-143, 147-151; № V, с. 97-108; Щербатов, т. V, ч. 4, № 26, с. 169-170. По РК 1475—1598 гг. (с. 278), гарнизон Влеха сдался 10 июля. [256]

²⁰⁾ Ливонский поход. — ВЖ, 1852, № V, с. 109-140, 114, 117-121; Форстен. Балтийский вопрос, с. 668; РК 1475—1598 гг., с. 280. По разрядам, Лужа сдана 29 июля (с. 279).

²¹⁾ Новодворский, с. 54-55.

²²⁾ Ливонский поход. — ВЖ, 1852, № IV, с. 127 — 128; № V, с. 94-96; Гейденштейн, с. 3.

²³⁾ Ливонский поход. — ВЖ, 1853, № V, с. 96, 99, 109-110; № VI, с. 85-86; ЦГАДА, ф. 79, кн. 10, л. 278; Прибалтийский сборник, т. III, с. 271. 29 августа на сторону Ивана IV перешел гарнизон Ленаварда; ранее крепость была занята отрядом Магнуса. По РК 1475—1598 гг. (с. 281), Вольмар был взят 31 августа.

²⁴⁾ Новодворский, с. 60-61. По РК 1475—1598 гг. (с. 282), Кесь сдалась 20 сентября, а Трикатен — 14 сентября.

²⁵⁾ ПИГ, с. 211, 206; Литовская метрика, т. II, № 16, с. 27-29; Донесение князя Александра Полубеиского. — Труды X Археологического съезда в Риге 1896 г., т. III. М., 1900, с. 136, 138.

²⁶⁾ Форстен. Балтийский вопрос, с. 669; Kappeler А. Ivan Groznyi im Spiegel der auslándischen Druckschriften seiner Zeit. Frankfurt a/M., 1972, S. 48-55.

²⁷⁾ Скрынников. Россия, с. 42, 93.

²⁸⁾ Новицкий Г. А. Новые данные о русском феодальном землевладении в Прибалтике в период Ливонской войны. — ВИ, 1956, № 4, с. 134-138; Angermann N. Ор. cit., S. 47-53.

²⁹⁾ Буганов. Переписка, с. 290-315; Каштанов С. М, Еще раз о Городовом приказе XVI в. — ВИ, 1963, № 11, с. 211-213; Буганов. Документы, с. 264-272; Angermann N. Ор. cit., S. 46-47. Ср.: «столп лифлянской» 1577/78 г., содержащий отписки воевод, и аналогичный «столп помесной» лифлянских городов за 1578/79 г. (ОАПП, ч. I, с. 297). Список воевод в Юрьеве, Нарве и Пернове см.: Angermann N. Ор. cit., S. 107-111; ср.: S. 43-44.

³⁰⁾ 26 октября Грозный был в Новгороде (Хронологический перечень, ч. II, № 1031).

³¹⁾ Греков И. Б. Очерки по истории международных отношений Восточной Европы XIV—XVI вв. М., 1963, с. 364-365.

³²⁾ ЦГАДА, ф. 79, кн. 10, л. 319 об.; Литовская метрика, т. II, № 17, 18, с. 29-38; Щербатов, т. V, ч. 4, № 28.

³³⁾ Новодворский, с. 75.

³⁴⁾ Новосельский, с. 31; Кушева. Народы Кавказа, с. 258-259.

³⁵⁾ РИБ, т. 16. СПб., 1897, № 39; Щербачев Ю. Два посольства при Иване IV. РВ, 1887, № 7; Шасколъский И. П. Экономические связи России с Данией и Норвегией в IX—XVII вв. — Исторические связи Скандинавии и России IX—XX вв. Л., 1970, с. 9-63.

³⁶⁾ Гейденштейн, с. 7; Прибалтийский сборник, т. III, с. 293-294; т. IV, с. 48, 129; Форстен. Балтийский вопрос, с. 672-673; Новодворский, с. 84-85. Магнус бежал из Лебзина, взяв с собой и жену Марию, которая находилась в «Ёлмане» (Тихомиров. Памятники, с. 227).

³⁷⁾ РК 1559—1605 гг., с. 146-148, 157-160; Прибалтийский сборник, т. III, с. 293-294, 300-303; Гейденштейн, с. 17, 35-37: Новодворский, с. 84-87; АЗР, т. 3, № 105, с. 237-238; Форстен. Балтийский вопрос, с. 673-674; Полосин, с. 209.

³⁸⁾ Зимин. Опричнина, с. 433-436, 446; Цветаев, с. 36-42; Севастьянова, с. 108; Хроника Буссова, с. 84, 86; Tumins V. А. Tsar Ivan IV replay to Jan Bokyta. Paris — Hague, 1971; Шмид Г. К. Иван Бох в Москве в 1578 г. СПб., 1901, с. 2-5; Валишевский К. Иван Грозный. М., 1912, с. 289; Поражение москвитян и осада Вендена 1579 г. — ЧОИДР, 1847, кн. 3, с. 1-6. [257]

³⁹⁾ Маржерет, с. 150.

⁴⁰⁾ Буганов. Документы, с. 266; Литовская метрика, т. II, № 20, с. 39-41; Бантыш. Обзор, ч. 3, с. 103; ДРВ, ч. XIV, с. 349; Карамзин, т. IX, прим. 516; HRM, t. I, N CXCV, р. 283, 284; Новодворский, с. 89 (он принимает цифру 200 тыс.); Скрынников. Россия, с. 46.

⁴¹⁾ HRM, t. I, N CXCIII, р. 282; Скрынников. Россия, с. 90.

В мае 1579 г. царь был в Иосифо-Волоколамском монастыре (ЛОИИ, ф. 284, кн. 3, л. 10), а 27 июня 1579 г. — в Новгороде (Хронологический перечень, ч. II, № 1064).

⁴²⁾ Э, л. 544. Впрочем, 26 мая 1579 г. в грамоте, отправленной в Соловецкий монастырь, царь писал: «Здеся есми пошли на свое дело в Ливонскую землю» (ААЭ, т. 1, № 302, с. 368). Ср. ПСРЛ, т. 34, с. 193. В Государеве разряде ошибочно написано: «...на Немецкую, на Ливонскую землю» (РК 1475—1598 гг., с. 292).

⁴³⁾ Щербатов, т. V, ч. 4, с. 190-199; Литовская метрика, т. II, № 22, с. 42; Гейденштейн, с. 39-40.

⁴⁴⁾ HRM, t. I, N CXCV, р. 283-284; Новодворский, с. 90; Natanson-Leski J. Epoka Stefana Batorego w dziejach granicy wschodniej Rzeczy pospolitej. Warszawa, 1930, s. 42-45.

⁴⁵⁾ Литовская метрика, т. II, № 22, с. 46.

⁴⁶⁾ ОАПП, ч. I, с. 290; Флоря. Война, с. 181.

⁴⁷⁾ С. О. Шмидт полагает, что вопрос об отношениях России с Речью Посполитой обсуждался в 1579 г. «соборне». На мой взгляд, более правы Б. Н. Флоря и Л. В. Черепнин, отрицавшие это (Шмидт, с. 253; Черепнин, с. 119-120).

⁴⁸⁾ Гейденштейн, с. 42-45.

⁴⁹⁾ РК 1475—1598 гг., с. 294; Гейденштейн, с. 48.

⁵⁰⁾ Новодворский, с. 94.

⁵¹⁾ РК 1475—1598 гг., с. 294; HRM, t. I, N CCI, р. 289; Бантыш. Обзор, ч. 3, с. 103; Щ, л. 559-559 об., 561 об.; Гейденштейн, с. 62-70; РК 1559—1605 гг., с. 167; ПСРЛ, т. 34, с. 193; Новодворский, с. 96-104. По Щ (л. 563), капитуляция произошла 31 августа.

⁵²⁾ Щ, л. 560, 563 об.; Литовская метрика, т. II, № 24, с. 47-48; Гейденштейн, с. 80. При взятии Сокола погиб окольничий Б. В. Шеин и в плен попал окольничий Ф. В. Шереметев (РК 1559—1605 гг., с. 167).

⁵³⁾ Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. Л., 1979, с. 106-118.

⁵⁴⁾ Прибалтийский сборник, т. III, с. 306, 309-311; РК 1559—1605 гг., с. 167; Щ, л. 564, 568; Форстен. Балтийский вопрос, с. 674; Скрынников. Россия, с. 48.

⁵⁵⁾ Щ, л. 568; Сланевский. Кмита, с. 154-155 (письмо от 11 декабря 1579 г.). Родная тетка кн. И. Ф. Мстиславского Анастасия Михайловна Ижеславская (Мстиславская) была замужем за воеводой Троцким кн. С. А. Збаражским, умерла в 1580 г. Выражаю благодарность М. Е. Бычковой за эту справку.

⁵⁶⁾ Бычков А. Ф. Описание церковно-славянских и русских рукописных сборников имп. Публичной библиотеки, ч. I. СПб., 1882, с. 140; Севастьянова, с. 106; ПЛ, вып. 2, с. 262. Частично эти слухи подтверждает и Горсей (Севастьянова, с. 96, 100, 106). О Бомелии см.: Штаден Г. О Москве Ивана Грозного, с. 123-124; Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе. — РИЖ, 1922, т. 8, с. 54; Гомель И. Англичане в России в XVI и XVII столетиях. — Записки имп. Академии наук, т. VIII. СПб., 1865, Прил., с. 98-99; Скрынников. Россия, с. 18-19.

⁵⁷⁾ Гейденштейн, с. 99-100; Новодворский, с. 117-119; Уо Д. К. Неизвестный памятник древнерусской литературы. — АЕ за 1971 г. М., [258] 1972, с. 357-361. См.: Зимин А. А. Первое послание Курбского Ивану Грозному (Текстологические проблемы). ТОДРЛ, т. XXXI. Л., 1976, с. 182; Лурье Я. С. Первое послание Ивана Грозного Курбскому (Вопросы истории текста). — Там же, с. 210 и др.

⁵⁸⁾ 6 ноября 1579 г. царь был в Хутынском монастыре (Щ, л. 577). 13 и 23 поября — в Новгороде (Хронологический перечень, ч. II, № 1069-1070; Лихачев. Поссевино, с. 146). В декабре 1579 г. царь посетил Иосифо-Волоколамский монастырь (ЛОИИ, ф. 284, кн. 3, л. 41 об.). 24 декабря он был в волоколамском селе Ангелове Московского у. (ЦГАДА, ф. 79, кн. 2, л. 215).

⁵⁹⁾ Литовская метрика, т. II, № 25, 26, 28, 29, 31, 32, 52-57; HRM, t. I, N CCI, р. 289; Бантыш. Обзор, ч. 3, с. 103-104; ПДС, т. I, стлб. 765 и сл.

⁶⁰⁾ СГГД, ч. I, № 200, с. 583; ПРИ, вып. IV, с. 526-529.

⁶¹⁾ Веселовский С. В. Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси, т. I, с. 99-100; Шмидт, с. 183; Корецкий. Закрепощение, с. 93. Ранее эту точку зрения разделял и я (ПРП, вып. IV, с. 560).

⁶²⁾ Андреев А. И. Сводный Судебник. — Известия АН СССР, 1925, т. 19, сер. VI, № 12-15, с. 635, 636, 639; Флоря. Война, с. 185; Скрынников. Россия, с. 69-71.

⁶³⁾ ПРП, вып. IV, с. 531-532; Скрынников. Россия, с. 72, 71. Вряд ли прав Б. Н. Флоря, считающий, что дворянство не получило особых выгод по приговору 1580 г. (Флоря. Война, с. 187). Он не учитывает перспективу действия приговора 1580 г., сдержавшего рост монастырских вотчин, что отвечало интересам дворянства.

⁶⁴⁾ Гонцы Л. Стремоухов и Е. Благово, вернувшиеся 3 февраля и 15 марта 1580 г., сообщили, что король не собирается направлять к царю какое-либо посольство. Посылка Г. А. Нащокина (23 апреля) и другие попытки наладить мирные отношения также не дали никаких результатов (Литовская метрика, т. II, № 31-39, с. 55-69; № 40-43; Гейденштейн, с. 102; Бантыш. Обзор, ч. 3, с. 104; HRM, t. I, N CCI, р. 289).

⁶⁵⁾ Флоря. Война, с. 183. Несколько иной перевод у И. А. Сланевского: Федор «с отцом мало согласны... сын... к которому примыкают многие московские нобили, не может уже больше перенести лютости отцовской тирании» (Сланевский. Кмита, с. 156).

⁶⁶⁾ Шмурло Е. Ф. Памятники культурных и дипломатических сношений России с Италией, т. I, вып. 1. Л., 1925, №135, 150, 268; Флоря. Война, с. 188.

⁶⁷⁾ Коялович, с. 182-183; Тихомиров. Государство, с. 60-61.

⁶⁸⁾ Флоря. Война, с. 195; Путешествия русских послов XVI—XVII вв., с. 117, 393.

По Б. Н. Флоре, даже введение заповедных лет было следствием выступления дворян на «соборе 1580 г.» (там же, с. 200-201). Колеблющуюся позицию в вопросе о соборе 1580 г. занял Н. И. Павленко. Он считает, что «не исключено», что сообщение Кмиты имеет в виду церковный собор, но, возможно, собирался и земский (Павленко, с. 100-101).

⁶⁹⁾ Разбор фактических ошибок Кмиты см.: Скрынников. Россия, с. 52-53.

⁷⁰⁾ Kotarski Я. Wojsko polsko-litewskie podczas wojny Inflanskiej 1576—1582. Sprawy organisacyine, cz. 3. Studia i materialy do historíi wojskowosci, t. XVII, cz. II. Warszava, 1971, s. 110. По Новодворскому, под Луками у короля было не более 35 тыс. человек (Новодворский, с. 164). Ср.: Дневники второго похода Стефана Батория на Россию. — ЧОИДР, 1897, кн. 1, с. 1-68; Помяловский М. И. Диариуш (дневник) Я. Зборовского, каштеляна гнезненского, о походе Батория в 1580 г. — Труды [259] псковского Археологического общества 1910—1911 гг., вып. 7. Псков, 1911, с. 3-32; Natanson-Leski J, Op. cit., s. 56-72; Гейденштейн, с. 106-107; Новодворский, с. 137-138; Скрынников. Россия, с. 50; Великие Луки. Исторические очерки. Л., 1976, с. 27-28.

⁷¹⁾ РК 1475—1598 гг., с. 305 306; Щ, л. 586 об., 600 об. 26 июля 1580 г. посланы были во Ржеву полки кн. С. Д. Пронского (РК 1559—1605 гг., с. 169-170). 2 мая 1580 г. в Соловецкий монастырь послана была грамота в связи с тем, что «литовский король со многими силами... на нашу землю идет ратью» (ААЭ, т. 1, № 306, с. 371).

⁷²⁾ Литовская метрика, т. II, № 43, 44, с. 72-75. См. также грамоты Ивана IV королю от 19 июля и 2 августа 1580 г. с просьбой приостановить наступление для переговоров, ответ Батория от 12 августа, грамоту Ивана IV от 12 августа и ответ Батория от 21 августа (там же, № 45-51, с. 75-85).

⁷³⁾ ПДС, т. I, стлб. 785 и сл.; т. X, стлб. 1.

⁷⁴⁾ Новодворский, с. 156-158, 180, 197-198; Гейденштейн, с. 124-141; РК 1559—1605 гг., с. 183; Щ, л. 616 об.

⁷⁵⁾ Литовская метрика, т. II, № 57, с. 112-121; № 59, с. 121-122; Гейденштейн, с. 148-149; Новодворский, с. 199-200.

⁷⁶⁾ Новодворский. Прил., № XX, с. 48.

⁷⁷⁾ РК 1559—1605 гг., с. 177-178; Щ, л. 616 об.; Новодворский, с. 207-209. По разрядам, Холм был взят 10 февраля 1581 г.

⁷⁸⁾ Форстен. Балтийский вопрос, с. 597; Мюллер Р. Б. Очерки по истории Карелии XVI—XVII вв. Петрозаводск, 1947, с. 47.

⁷⁹⁾ Литовская метрика, т. II, № 60-62, 66, 68; с. 124-130, 136-139, 140-157; Гейденштейн, с. 166-167; Коялович, с. 183, 250, 283-285; Новодворский, с. 206; Natanson-Leski J. Op. cit., s. 74-80; HRM, t. I, N CCV, р. 294.

⁸⁰⁾ Корецкий. Закрепощение, с. 89.

⁸¹⁾ АИСЗР, т. II, с. 67, 69, 126, 171, 191, 247. По данным Н. Ф. Яницкого (которые приводит также Б. Д. Греков), Шелонская пятина запустела на 83,6 %, Бежецкая — на 79, Вотская — на 64,7, Деревская — на 54,7, Обонежская — на 26,3 % (Яницкий Н. Ф. Экономический кризис в Новгородской области XVI в. Киев, 1915, с. 52; Греков Б. Д., кн. 2, с. 243, 246).

⁸²⁾ АИСЗР, т. II, с. 23. 28, 293; Маньков, с. 34.

⁸³⁾ ПКМГ, ч. I, отд. II, с. 291-403. О дате см.: Лаппо И. И. Тверской уезд в XVI в. — ЧОИДР, 1894, кн. 4, с. 14, 205, 47; Скрынников. Россия, с. 182. Нужно, конечно, делать скидку на память лиц, сообщавших сведения о беглецах.

⁸⁴⁾ Абрамович Г. В. Государственные повинности владельческих крестьян Северо-Западной Руси в XVI — первой четверти XVII в. — ИСССР, 1972, № 3, с. 75-81; Путешествия русских послов XVI—XVII вв., с. 114; ср. Толстой, с. 218.

⁸⁵⁾ Никольский Н. К. Кирилло-Белозерский монастырь и его устройство до второй четверти XVII в. (1397—1625), т. I, вып. 2. СПб., 1910, Прил., с. CXVIII; Корецкий. Закрепощение, с. 94; Флоря. Война, с. 199; Тимофеев Н. Крестьянские выходы конца XVI в. — ИА, 1939, т. II, с. 67. По В. И. Корецкому, в 1580 г. правительство Ивана IV приняло решение «о введении чрезвычайного военного налога» (Корецкий. Закрепощение, с. 94).

⁸⁶⁾ Копанев А. И. Куростровские столбцы XVI в. — САС, вып. 1, с. 411; Корецкий. Закрепощение, с. 95, 34; Зимин А. А., Копанев А. И. Материалы по истории Вымской и Вычегодской земли конца XVI в. — [260] GAC, вып. 1, с. 440; Корецкий В. И. Правая грамота от 30 ноября 1618 г. Троице-Сергиеву монастырю. — ЗОР, вып. 21. М., 1959, с. 210.

⁸⁷⁾ Дьяконов М. А. Заповедные и выходные лета. Пг., 1915; Греков Б. Д., кн. 2, с. 256-310; Веселовский С. Б. Из истории закрепощения крестьян. — УЗ Ин-та истории РАНИИОН, 1928, кн. 5, с. 207; Корецкий В. И. Из истории закрепощения крестьян в России в конце XVI — начале XVII в. — ИСССР, 1957, № 1, с. 169; Корецкий. Закрепощение, с. 109. Критические замечания об отдельных представлениях В. И. Корецкого см.: Панеях В. М. Закрепощение крестьян в XVI в.; Новые материалы, концепции, перспективы изучения (по поводу книги В. И. Корецкого). — ИСССР, 1972, № 1, с. 157-165; Скрынников. Россия, с. 192.

⁸⁸⁾ Акты Юшкова, № 220, с. 206; Греков Б. Д., кн. 2, с. 304. Критические соображения В. И. Корецкого в адрес построения Б. Д. Грекова см.: Корецкий. Закрепощение, с. 101-103.

⁸⁹⁾ Татищев В. Н. История Российская, т. VII. Л., 1968, с. 373; Корецкий. Формирование, с. 71.

⁹⁰⁾ СГГД, ч. I, № 202, с. 594; Скрынников. Россия, с. 174. В противоречии с этим в другом месте (с. 171) Р. Г. Скрынников пишет, что приговор 1584 г. упоминает о выходе «в общих выражениях, поэтому сам по себе этот источник не может использоваться как доказательство соблюдения или несоблюдения правил Юрьева дня в тот период».

⁹¹⁾ Самоквасов, т. II, с. 500, 451, 449-450; Корецкий. Закрепощение, с. 97, 304, 305, 311; Анпилогов, с. 415-416. Начаты ли книги Замыцкого осенью — зимой 1581 или весной 1582 г. (Скрынников. Россия, с. 175) — это сути дела не меняет.

⁹²⁾ Скрынников. Россия, с. 178; ср.: Корецкий. Закрепощение, с. 124.

⁹³⁾ Корецкий. Закрепощение, с. 321-336. Не упоминаются заповедные лета и в деле В. Г. Скобельцына, содержащем выписки из писцовых книг о крестьянах, бежавших в 1600/01 г. (Анпилогов, с. 421-425). Р. Г. Скрынников полагает, что крестьяне бежали в 1586—1587 гг., а «эти годы были в Едровском стане бесспорно заповедными» (Скрынников. Россия, с. 188). В данном случае Р. Г. Скрынников повторил ошибочную дату В. И. Корецкого (Корецкий. Закрепощение, с. 111), а в документе — 1587—88 г. (там же, с. 321, 323, 325, 326 и др.).

⁹⁴⁾ Самоквасов, т. II, с. 453; Скрынников. Россия, с. 187.

⁹⁵⁾ Скрынников. Россия, с. 196. Противоречивость концепции Р. Г. Скрынникова подметил Б. Н. Флоря (Флоря. Война, с. 201).

⁹⁶⁾ Анпилогов, с. 416; Скрынников. Россия, с. 197. Считать этот случай «не вполне типичным», как это полагает Р. Г. Скрынников, оснований нет.

⁹⁷⁾ Тимофеев Н. Крестьянские выходы конца XVI в., с. 68-85; Скрынников. Россия, с. 180; Греков Б. Д., кн. 2, с. 297. Запись 7 сентября Б. Д. Греков считал относящейся к привозу денег, которые «остались от прошлого года» (там же, прим. 118).

⁹⁸⁾ Маньков, с. 248. Р. Г. Скрынникову кажется важным то обстоятельство, что в волоколамских книгах не упоминается понятие «заповедные лета» (Скрынников. Россия, с. 179). Но говорить в книгах об этих «летах», думается, надобности не было: ведь записывались только сведения о приходе и расходе денег для финансовой отчетности.

⁹⁹⁾ Скрынников. Россия, с. 181.

¹⁰⁰⁾ Корецкий. Закрепощение, с. 122, 304-319 (список писцовых книг 80-90-х годов); Корецкий В. И. Новое о крестьянском закрепощении и восстании Болотникова. — ВИ, 1971, № 5, с. 130-134.

¹⁰¹⁾ Мысль о связи введения заповедных лет с организацией поземельной переписи впервые высказал Н. С. Чаев (Чаев, с. 157, 162). [261]

¹⁰²⁾ Путешествия русских послов XVI—XVII вв., с. 117, 393; Флоря. Война, с. 197; Скрынников. Россия, с. 84; РК 1475—1598 гг., с. 303 (1580 г.), 319; РК 1559—1605 гг., с. 186 (1581/82 г.); ПДС, т. X, стлб. 80, 194.

¹⁰³⁾ «Проклятая грамота» (СГГД, ч. I, № 201, с. 588) составлена не ранее февраля 1581 г.: в ней упомянут митрополит Дионисий, вступивший на престол после Антония, покинувшего митрополию до февраля 1581 г. Шмурло Е. Ф. Памятники культурных и дипломатических сношений России с Италией, т. I, вып. 1. Л., 1925, № 268; Флоря. Война, с. 196; Бумаги Флорентийского центрального архива, касающиеся до России, ч. II. М., 1871, с. 297; Коялович, с. 31.

¹⁰⁴⁾ Новодворский, с. 213; Natanson-Leski J. Op. cit., s. 85-94; Новосельский, с. 432.

¹⁰⁵⁾ Щ, л. 623; Коялович, с. 251-254; РК 1559—1605 гг., с. 175-176; Новодворский, с. 212-213.

¹⁰⁶⁾ ПИГ, с. 213-238, 656-668.

¹⁰⁷⁾ Лихачев. Поссевино, с. 27; Снесаревский, П. В. Миссия Поссевино в Россию. — УЗ Калининградского гос. пед. ин-та, вып. 1. Калининград, 1955, с. 71-92; Годовикова Л. Н. «Московское посольство» Антонио Поссевино. — ВМГУ, история, 1970, № 5, с. 87-100; ее же. Сведения о России конца XVI в. Паоло Кампани. — ВМГУ, история, 1969, № 6, с. 80-85.

¹⁰⁸⁾ Грозный находился в Старице во всяком случае с 26 июля 1581 г., а в июле и сентябре он посетил Иосифо-Волоколамский монастырь (Лихачев. Поссевино, Прил., с. IV; ЦГАДА, ф. 284, кн. 4, л. 19, 19 об., 32). Встречи царя с Поссевино состоялись 20 и 31 августа, 4, 10 и 12 сентября (ПДС, т. X, стлб. 70-179, 186-235); Поссевино, с. 26-27, 33.

¹⁰⁹⁾ Литовская метрика, т. II, № 74, с. 177-206; Гейденштейн, с. 186.

¹¹⁰⁾ Лихачев. Поссевино, Прил., с. XVIII-XIX; ААЭ, т. 1, № 311 (24 августа 1581 г.).

¹¹¹⁾ Kotarski H. Op. cit., s. 39; Скрынников. Россия, с. 56; Сборник МАМЮ, т. VI. М., 1914, с. 1-13; Коялович, с. 287, 63; Гейденштейн, с. 200-201; Повесть о прихожении Стефана Батория. М.; Л., 1952, с. 59; Назаров В. Д. Псковское сидение. — ВИ, 1971, № 5, с. 117; Коялович, с. 61, пер. см.: Пиотровский С. Дневник последнего похода Стефана Батория на Россию. Псков, 1882, с. 92.

По «Повести о прихожении Стефана Батория» (с. 52), польская армия насчитывала 100 тыс. человек, по другим данным (Новодворский, с. 232) — 30 тыс. По данным королевского секретаря С. Пиотровского, во Пскове было всего 2500 стрельцов, 1 тыс. конницы и 500 казаков (Коялович, с. 60; Назаров В. Д. Указ. соч., с. 117).

¹¹²⁾ Назаров В. Д. Указ. соч., с. 116.

¹¹³⁾ Флетчер, с. 42.

¹¹⁴⁾ Повесть о прихожении Стефана Батория, с. 47-48, 64-80; Коялович, с. 75-77; Новодворский, с. 241-242.

¹¹⁵⁾ Гейденштейн, с. 242.

¹¹⁶⁾ Успенский Ф. И. Переговоры о мире между Москвой и Польшей в 1581—1582 гг. Одесса, 1887, с. 46; Повесть о прихожении Стефана Батория, с. 95.

¹¹⁷⁾ Повесть о начале и основании Псково-Печерского монастыря. Изд. 2-е. Псков, 1849, с. 19-30; Гейденштейн, с. 26-27; Пиотровский С. Указ. соч., с. 107; Новодворский, с. 100.

¹¹⁸⁾ Форстен. Балтийский вопрос, с. 696-699.

¹¹⁹⁾ ПДС, т. X, стлб. 257; Лихачев. Поссевино, Прил., с. XXXIII; Гейденштейн, с. 220-221. [262]

¹²⁰⁾ ПДС, т. X, стлб. 257; Флоря Б. И. Россия, Речь Посполитая и конец Ливонской войны. — СС, 1972, № 2, с. 25, 30-31.

¹²¹⁾ Разряд похода составлен был в январе 1582 г. (РК 1559—1605 гг., с. 185).

¹²²⁾ О перемирии см.: ЦГАДА, ф. 79, кн. 14, л. 1-34, 262об.-290; Щ, л. 631 об.; Литовская метрика, т. II, № 83, с. 236-242; Natanson-Leski J. Op. cit., s. 107-131.

¹²³⁾ Карамзин, т. IX, прим. 617; Полосин, с. 212.

¹²⁴⁾ Годовикова Л. Н. «Московское посольство» Антонио Поссевино, с. 88; ее же. Сведения о России конца XVI в., с. 80; ПДС, т. X, стлб. 298; Поссевино, с. 76-87; Собор на предложение папского посла Антония Посевина в 1582 г. — ЧОИДР, 1847, кн. 3, с. 24-30; ЗОРСАРАО т. II. СПб., 1861, с. 25; Макарий. История русской церкви, т. VIII. СПб., 1898, с. 401, прим. 485; Скрынников. Россия, с. 88-90.

¹²⁵⁾ См.: Снесаревский П. В. Указ. соч., с. 71-92.

¹²⁶⁾ ПДС, т. X, с. 248-257; ДРВ, ч. XII. М., 1789, с. 194-225; РК 1475—1598 гг., с. 324-325.

¹²⁷⁾ Acta historica res gestas Poloniae illustrantia, t. XI. Kraköw, 1887, p. 371; Скрынников. Борьба, с. 59.

¹²⁸⁾ Прибалтийский сборник, т. III, с. 344-345; Щ, л. 649; РК 1475—1598 гг., с. 331-332.

¹²⁹⁾ Шаскольский И. П. Была ли Россия после Ливонской войны отрезана от Балтийского моря? — ИЗ, 1950, т. 35, с. 294-303.

Назад К оглавлению Дальше