выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
|
|
выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. |
|
Утвердив свою власть в борьбе с феодальной знатью и удельной оппозицией, Борис Годунов основное внимание направил на стабилизацию внутреннего и внешнего положения страны. Неудача летнего похода 1591 г. Казы-Гирея на Москву заставила крымского хана искать мирные средства урегулирования отношений с Россией. Это отвечало интересам и русского правительства, стремившегося обезопасить южные границы от опустошительных набегов крымцев. Ханские послы зимой 1591 г. пространно говорили о желании Казы-Гирея жить в дружбе с царем, но откровенно выражали досаду на постройку городков на Тереке, ибо они запирали для османо-татарских войск путь на Иран. Переговоры затянулись. Следствием неурегулированности отношений с Крымом был набег царевича Фети-Гирея (возможно, с 80-тысячным войском) «безвестно» на тульские, каширские и рязанские места весной 1592 г. Крымцы взяли «полону много множество, яко и старые люди не помнят такие войны... ».1)
Русское правительство хотело сохранить добрососедские отношения не только с Крымом, но и с другими восточными странами. В первые годы правления шаха Аббаса I объявил себя независимым владыкой богатой прикаспийской провинции Гилян Ахмед-хан. В 1589 г. его посланник побывал в Москве. После заключения османо-[183]иранского мирного договора положение Ахмед-хана ухудшилось, и он попытался упрочить свои позиции путем налаживания отношений с Россией. Его посол Тюркемиль прибыл в Москву 18 февраля 1592 г. Но правительство Бориса не склонно было оказывать сколько-нибудь серьезную поддержку мятежнику, и переговоры были весьма прохладными. А в мае того же года Ахмед-хан при приближении войск Аббаса I бежал к османам в Баку. В грамоте, доставленной в Москву шахским гонцом Каем летом 1592 г., Аббас I выражал надежду на дальнейшее улучшение русско-иранских отношений и на вступление России в войну с Турцией, так сказать, «один на один» (без участия Ирана). Миссия Кая существенных результатов не дала, ибо правительство Бориса Годунова не было склонно ввязываться в военные авантюры. В феврале 1592 г. оно принимает решение о посылке Г. А. Нащокина с миссией дружбы к султану. Этот опытный дипломат хорошо знал обстановку на Ближнем Востоке. В свое время именно он встречал в Москве константинопольского патриарха Иеремию. Отпущенный из Москвы 6 апреля 1592 г., Нащокин медленно добирался до Константинополя и прибыл в столицу Порты только в феврале 1593 г. Здесь его принял султан, о чем посол подробно, как и о восстании «спагов», отписал в Москву.2)
Продолжали развиваться дружеские отношения с Грузией и Кабардой. В декабре 1592 г. из Кахетии вернулось посольство В. Т. Плещеева с грузинскими послами кн. Арамом и архимандритом Кириллом, просившими от имени царя Александра II прислать «большую рать» против шамхала. Им сообщили, что будет послан кн. А. И. Хворостинин с 15-тысячным войском и «вогненым боем». В 1592 г. русскую столицу посетил и старший кабардинский князь Янсох. Наконец, завязывались связи и с более отдаленными странами, в частности с Ургенчем.3)
Радостную весть об утверждении вселенскими патриархами новой патриархии в России привез терновский митрополит Дионисий, прибывший в день московских пожаров (24 мая 1591 г.).4)
Неопределенным было положение на севере страны. Энергично действовали здесь только голландцы. В 1591 г. отчет о Лапландской земле составил голландец Симон фон Салинген, посланный туда как эксперт в 1588 г. Споры между отдельными иностранными купцами не утихали. Тогда же Ян де ла Балле добился ареста нидерландского [184] резидента Мельхиора де Мушерона, обвинив его в том, что он его, Балле, товары отнял.5)
Война со Швецией тянулась вяло. В августе 1591 г. «свейские немцы» числом 1200 человек завязали сражение под Кольским острогом, но потеряли убитыми и ранеными 215 человек. 20 сентября 700 «каинских немец» пришли в Кемь к Сумскому острогу. Навстречу «каинскому» отряду под Соловки были посланы князья Андрей и Григорий Волконские с небольшой ратью. В ответ на эти действия зимой 1591/92 г. под Выборг отправлены были войска (по преувеличенным данным, 100 тыс. человек) кн. Ф. И. Мстиславского, И. В. Годунова и др. Придя на рождество в Новгород, воеводы на той же неделе отправились в Орешек. Там они стояли три дня «для теснот великих» и неделю после этого шли к Выборгу. Взяты были четыре острога, несмотря на то что воеводам «встречи в Немецкой земли не было». Выборг же взять не удалось, хотя его гарнизон был малочисленным. Потери «на море» достигли 5 тыс. человек. Воевали русские «всю зиму» (по другим данным, всего четыре недели) и вернулись «по остатошному пути».6)
Одновременно с выборгским походом в начале января 1592 г. в «Каинские немцы» отправилась 3-тысячная рать Г. К. Волконского из Сумского острога. Она в течение шести недель воевала волости Олой, Линелу, Сиг и другие (всего пять волостей). В августе «каинские немцы» снова подходили к Сумскому острогу. Вернувшись из очередной поездки по монастырям на вербной неделе 1592 г., царь Федор наложил опалу на воевод выборгского похода, и прежде всего на воеводу полка правой руки кн. Ф. М. Трубецкого, «что меж ими з Годуновыми была рознь». Но уже на пасху он был прощен.7)
29 мая 1592 г. двор ликовал: у царя Федора и Ирины родилась дочь Феодосия.8) С известием об этой радостной вести и с «милостиною» в Иерусалим отправился М. Агарков. В Речь Посполитую поспешил А. Д. Резанов в ответ на посольство П. Волка. Елизавете английской сообщили об этом в январе 1593 г. Объявлена была амнистия тем, «кои были приговорены х казни, заточены по темницам».9)
Омрачилась эта радужная картина «мором великим», который в 1591/92 г. настолько опустошил Псков и Иван-город, что пришлось спешно переводить туда людей из [185] других городов.10) В феврале 1593 г. в Торжке стояли заставы в связи с эпидемией в Новгороде.
1593 год начался с заключения 20 января двухлетнего перемирия со Швецией. Обе державы убедились в бесперспективности вооруженной конфронтации. В Швеции в 1592 г. усилились позиции кругов, заинтересованных в установлении мирных отношений с Россией. Их возглавлял брат короля Юхана III герцог финляндский Карл. В марте 1593 г. он направил в Москву Петера Расмуссона с предложением продлить перемирие между странами. Шведское посольство вернулось с согласием на продолжение мирных переговоров. Вопрос упирался прежде всего в судьбу Нарвы и Корелы, на возвращении которых решительно настаивала русская сторона. Определен был состав нового шведского посольства для предстоящих переговоров, а русские представители в сентябре даже прибыли в Ивангород для встречи со шведами. Но переговоры были отложены до 1594 г. в связи с изменением внутриполитического положения в Швеции. В конце 1593 г. умер Юхан III, и его сын Сигизмунд Ваза, представлявший наиболее воинственные круги шведской знати и являвшийся одновременно польским королем, должен был вступить на престол. В Швеции ожидали прибытия наследника, поэтому вопрос о перемирии с Россией остался нерешенным.11)
В 1593 г. вспыхнула очередная война Империи с Турцией. Как уже бывало в подобных случаях и ранее, Империя предприняла энергичные попытки втянуть Россию в вооруженный конфликт с Портой. В сентябре в Москву прибыл имперский посол Н. Варкоч. Начались весьма деликатные переговоры, в ходе которых каждая из сторон старалась добиться успеха за счет уступок партнера. Рассматривались возможности союза держав против Турции (в чем заинтересована была Империя), брака царевны Феодосии с имперским эрцгерцогом и другие вопросы. Не добившись своего, 8 декабря Варкоч покинул Москву, а переговоры решено было продолжать. Варкочу удалось получить согласие русского правительства только на денежное вспомоществование Империи в ее войне с Портой. Просьба цесаря оказать посильное дипломатическое воздействие на шаха, чтобы он не заключал мир с султаном, запоздала, ибо мирный договор между Османами и Сефевидами был заключен еще в 1590 г. С Варкочем царь отправил грамоту испанскому королю Филиппу II. Но отношения [186] между Россией и Испанией завязать не удалось, ибо тогда между державами было мало жизненных точек соприкосновения. В ходе русско-имперских переговоров обсуждался вопрос о судьбе польского престола, в случае если Сигизмунд Ваза после избрания его шведским королем покинет Речь Посполитую, как поступил в сходной ситуации Генрих Валуа. Русское правительство согласилось поддержать имперскую кандидатуру и признать права Империи на Прибалтику, ограничив свои претензии Нарвой и Юрьевом.12)
В 1593 г. не произошло существенных перемен в отношениях России со странами Ближнего Востока. Бухарский правитель Абдулла II добился крупного успеха, овладев Хорезмом. Его покровительство Кучуму вызвало раздражение в Москве, склонявшейся к поддержке шаха в войне с Бухарой. В октябре 1593 г. из Москвы отпустили шахского посла Ази-Хосрова (прибывшего летом), а в январе 1594 г. от Аббаса I прибыл с грамотой новый гонец — купец Хози Искандер. Основное внимание в русско-иранских переговорах уделено было торговым сношениям между странами. В результате их было положено начало беспошлинной торговле шахского двора с Россией. Отношения с Ираном налаживались с трудом: у держав сопредельных границ не было и связующим звеном между ними был Северный Кавказ. Летом 1593 г. принято было окончательное решение о посылке войск кн. А. И. Хворостинина с целью взять Тарки (тарковский шамхал был давнишним противником как Кабарды, так и России). В 1594 г. Тарки были взяты и разрушены. Но построить на их месте новый городок не удалось. Сооружен был небольшой острог на Койсе. Тяжелый поход стоил жизни 3 тыс. воинов. В грамоте царя Александра II, доставленной в декабре 1594 г. кахетинскими послами Арамом и Хуршитом, содержалось обещание поддержать военные действия кн. А. И. Хворостинина на Северном Кавказе, но позднее для этого ничего не было сделано.13)
Крым с 1593 г. увяз в длительной и бесперспективной войне на стороне Турции против Империи. Летом и зимой 1594 г. Казы-Гирей совершил длительный поход в «Угорскую землю» (Венгрию), поэтому хан стремился срочно урегулировать отношения с Россией. 14 апреля Казы-Гирей принес шерть перед посланником кн. Меркурием Щербатым, прибывшим в Крым в конце 1593 г. Походы крымцев на Русь с этого времени и до конца XVI в. [187] прекратились. Только из Азова Дос-Магмет время от времени совершал рейды на южные окраины России: в начале 1594 г. — на алатырские места, а в 1596 г. — на ряжские.14) В октябре 1593 г. из Турции вернулся посланник Г. А. Нащокин вместе с османским послом Резваном чеушем. Султан Мурад выражал беспокойство по поводу набегов донских казаков, подозревая, что за их спиной действует русское правительство. Он требовал, чтобы казаки прекратили набеги на Азов, в противном случае грозя послать против них войска. Недовольство Мурада вызывали и русские городки-остроги, построенные на Дону и Тереке. Русское же правительство настаивало, чтобы из Азова и Крыма не совершались набеги на южные окраины страны. В июле 1594 г. Резван и русский посол Д. Исленьев отправились из Москвы в Константинополь. Ранее, в мае 1594 г., принято было решение о посылке к шаху кн. А. Д. Звенигородского.15)
Русское правительство не желало вступать в вооруженный конфликт ни на стороне Ирана, ни на стороне Османской империи и было заинтересовано в развитии мирных дипломатических и торговых отношений с обеими странами. Тщетно пытались втянуть Россию в военную авантюру против Турции имперские дипломаты и папа. В марте 1594 г. имперский гонец Михаил Шиль вел в Москве конфиденциальные переговоры с Андреем Щелкаловым о возможности брака эрцгерцога Максимилиана с дочерью Годунова как бы в обмен за вступление России в антиосманскую лигу. 25 января умерла царевна Феодосия,16) и становилось ясным, что в случае бездетной смерти Федора власть в стране перейдет к Борису Годунову. Переговоры о браке австрийского эрцгерцога с дочерью Бориса имели целью укрепить его династические позиции.
В декабре 1594 — марте 1595 г. в Москве в третий раз принимали Н. Варкоча. Имперский посол настаивал на выполнении обещания о присылке денежной подмоги на войну с османами и просил царя использовать свое влияние, чтобы заставить Крым не принимать участие в войне с Империей, а шаха — воздержаться от замирения с султаном. Уклоняясь от обязательств, которые могли бы втянуть страну в войну, Борис твердо вел линию на сохранение с Империей дружественных отношений. 13 марта 1595 г. в Империю послан был М. И. Вельяминов «с царской казной» «на вспоможенье против турского». Он вез [188] щедрые дары — «мяхкую рухлядь» (чернобурых лисиц, соболей, куниц, белок и бобров) на 44 720 руб.17)
В марте 1595 г. в Москве велись и переговоры с папским послом Александром Комулеем (Кумоловичем, славянином по происхождению). В послании Климента VIII от 22 января 1594 г. в очередной раз обосновывалась необходимость участия России в борьбе с османами, говорилось о перспективах вторжения русских войск в Молдавию и Подолию и даже о завоевании Константинополя.18)
Весной 1594 г. в Швеции обострилась борьба между королем Сигизмундом, которого поддерживали аристократия и консервативное крестьянство, и его дядей герцогом Карлом, за спиной которого стояли дворяне, горожане и свободные крестьяне. После отъезда Сигизмунда в Речь Посполитую Карл и шведский риксдаг решили возобновить переговоры с Россией и смягчить условия проекта договора о мире. 9 ноября в Тявзине (около Ивангорода) началось обсуждение мирного соглашения, продолжавшееся до мая 1595 г. Самым трудным был вопрос о судьбе Нарвы и Корелы. С целью ускорить заключение мира правительство Годунова в конце концов пошло на уступку Нарвы, но добилось возвращения Корелы. Известное влияние на ход переговоров и особенно на позицию шведов оказал имперский уполномоченный фон Минквиц. Он сообщил о желании Рудольфа II ускорить заключение мира с Россией, с тем чтобы привлечь ее к антиосманской коалиции. 18 мая 1595 г. Тявзинский договор был парафирован. Его подписание — крупный успех русской дипломатии, добившейся возвращения захваченной шведами Корелы.19)
Б. Н. Флоря считает, что Тявзинский договор означал «отказ для России на неопределенно долгое время от активной политики на Балтике и правовое закрепление посреднической роли ливонских купцов — подданных Швеции в экономических контактах между Россией и Западной Европой». Такая негативная оценка Тявзинского договора представляется заблуждением. Действительно, в 80-е годы XVI в. Нарва играла крупную роль во внешнеторговом балансе России. До 98% нарвского экспорта составляли русские товары. Запрет торговли в Нарве всем иностранным купцам, кроме шведов, т. е. создание так называемого прибалтийского барьера, ударил по экономическим позициям русского купечества.20) Но в сложившейся обстановке добиться возвращения Нарвы было [189] невозможно, сил же вести войну во имя этой цели у России не хватало. Поэтому Тявзинский договор признавал в статьях о внешней торговле реальное положение вещей, и только. Русское правительство пыталось изыскать иные пути для развития торговых отношений с Западной Европой (в частности, через Архангельск). В то же время возврат Корелы — важнейшего военно-административного и экономического центра Карелии — имел огромное перспективное значение. Процесс сближения между карелами и русскими, начавшийся во времена Киевской Руси, получил новые возможности для развития.
К 1595 т. относятся и сведения о дальнейшем укреплении русско-французских связей. Король Генрих IV прислал царю Федору грамоту, в которой просил оказать содействие торговым операциям купца де Мушерона.21) В октябре де Мушерон подал ее царю.22) После длительных переговоров в марте 1595 г. Москву покинул имперский посол Н. Варкоч, а вслед за ним в Империю отправился М. И. Вельяминов с «государевой казной».
Отношения с Речью Посполитой не выходили за рамки обычной дипломатической переписки. Правда, Сигизмунд в период тявзинских переговоров пытался оказать давление на Россию с целью принудить ее к заключению мира на благоприятных для Швеции условиях. В феврале 1595 г. в Москву вернулся Р. Пивов с грамотой от имени панов-рады. Речь Посполитая предупреждала, что если царь начнет новую войну со Швецией, то король вынужден будет «боронить» «подданных своих королевства Шведского».23) Осенью 1595 г. единоличным правителем Швеции был провозглашен герцог Карл, и польско-шведские отношения резко обострились.
Традиции добрососедства России со странами Ближнего Востока в 1595 г. продолжали сохраняться. Впрочем, и здесь были свои трудности. 27 января 1595 г. Москву в третий раз посетил шахский посланник Анди-бек.24) Шахский двор, озабоченный проникновением России на Северный Кавказ, отвергал ее претензии на Дагестан и предупреждал, что шамхал является подданным Сефевидов. Вместе с тем Анди-бек передал пожелание Аббаса I развивать торговые сношения между странами. В августе 1595 г. в Астрахань вернулся ездивший с миссией в Иран князь А. Д. Звенигородский. Задачу свою — добиться сохранения дружественных сношений с шахом — он выполнил успешно. Османская империя, где после смерти [190] Мурада престол занял молодой Мухаммед III, занята была войной в Европе, терпя там поражение за поражением. Только в феврале 1595 г. вернулся в Крым из похода в Венгрию Казы-Гирей. В мае, узнав об этом, «князи, и бояре, и воеводы, и всякие воинские ратные люди, и вся земля» били челом царю, «чтоб им в то время позволили итти на Крым». Но, верный политике умиротворения, Борис Годунов (устами царя) отказал им в просьбе. Летом 1596 г. в Кахетию отправилось посольство К. П. Совина с сообщением о постройке городка Койсы и о военных действиях против «шевкала».25)
В 1595 г. во время очередной поездки царя Федора на богомолье (на этот раз в Пафнутьев монастырь) в Москве вспыхнул новый страшный пожар. Выгорел весь Китай-город. На следующий год царь отдал распоряжение сделать в Москве каменные лавки (вместо легковоспламеняющихся деревянных), причем «своей казной». Их строительство было завершено в 1595/96 г. В том же году кн. В. Щепин-Ростовский и В. Лебедев с «советчиком» П. Байковым хотели снова поджечь Москву и, воспользовавшись пожаром, пограбить государеву казну. Их намерения стали известны. Последовала быстрая расправа: Щепину и Байкову отрубили головы «на Пожаре».26)
В декабре 1595 г. кн. В. Звенигородский получил царский наказ ехать в Смоленск и готовиться там к строительству каменной крепости. Вместе с ним отправился и прославленный градостроитель Ф. С. Конь. В 1595/97 г. «делати каменный город» туда же выехал и окольничий И. М. Бутурлин. В Смоленск отправились каменщики и гончары из разных городов, которые «каменье и известь возили з дальных городов». Так, тульские кирпичники составили в 1586/87 г. особую корпорацию, чтобы «ежегодь ходить к государевым кирпичным делам». Смоленск велено было построить «наспех», т. е. скоро. Надзор за строительством крепости осуществлял сам Борис. По словам «Нового летописца», правитель государства, «идучи, дорогою по градом и по селом поил и кормил, и хто о чем побьет челом, и он всем давал, являяся всему миру добрым».27)
Поддерживая купечество, Борис Годунов не склонен был за его счет одаривать льготами иностранных торговцев. Выданная в 1596 г. очередная привилегия англичанам повторяла старую, содержавшую весьма умеренные [191] льготы. Русско-английская торговля должна была строиться на взаимовыгодных основах.28)
Камнем преткновения для русско-датских отношений оставались лопские погосты, на которые претендовали обе державы. В 1595/96 г. датский король Христиан IV прислал царю Федору грамоту, в которой говорилось о необходимости их размежевания. Но дело до конца не было доведено (датские послы уехали из Колы, не дождавшись русских). Впрочем, Борис старался сгладить русско-датские противоречия, «намереваясь вступить в союз» с Данией.29)
Не было перемен и в отношениях России с Речью Посполитой. В начале 1597 г., когда стало ясно, что царь Федор недолговечен, в среде польских и литовских магнатов снова встал на повестку дня вопрос о династической унии с Россией. Решено было послать Боярской думе грамоту с предложением начать предварительные переговоры на эту тему. Но планы унии не были реализованы.30) Прибывший 27 августа посланник Ян Голубицкий поставил правительство Бориса в известность о решении короля вести войну с османами и крымцами и выразил надежду, что к борьбе с «врагами Христовыми» примкнет и Россия. Ту же цель — побудить Россию к выступлению против Турции — преследовал и папский посол Александр Комулей, вторично посетивший Москву в марте 1597 г. Но и на этот раз дело не сдвинулось с места. Наконец, 28 апреля 1597 г. прибыл цесарский посол Аврам, бургграф Донский.31) Речь шла все о том же: католические страны стремились совместным нажимом добиться изменения позиции русского правительства в османском вопросе. Император Рудольф II преследовал и более реальную цель — получить денежные средства из государевой казны и использовать влияние России для воздействия на крымского хана. Русские представители держались уверенно. Они выражали желание видеть в Москве новое имперское посольство, и только.
Стабилизировались отношения России со странами не только Запада, но и Ближнего Востока. Посольство Пакизе Имам Кули-бека (1596—1597 гг.) преследовало чисто коммерческие цели. В ответ на него весной 1597 г. русское правительство направило в Иран кн. В. В. Тюфякина для заключения договора о союзе. На пути к шахскому двору оба посла умерли.32) Позволительно сомневаться в том, что [192] в то время в планы русского правительства входило намерение начать войну с Турцией.
В целом внешняя политика правительства Годунова в 1591—1598 гг. отличалась четкой линией и имела задачей помочь стране путем обеспечения мирных отношений с соседними странами сосредоточить усилия на борьбе с затяжным экономическим кризисом.
Для осуществления внутриполитических преобразований необходимо было иметь надежный, хорошо работающий государственный аппарат. Годунову удалось привлечь к работе в нем опытных администраторов и добиться некоторой стабилизации его личного состава. Боярская дума практически не принимала участия в решении важнейших государственных дел. Она имела «парадное» значение. Члены Думы осуществляли то, что было решено Борисом Годуновым и его ближайшими советниками. Бояре присутствовали на посольских приемах, одобряли заранее принятые решения, участвовали в торжественных обедах, которые устраивал Борис. Возглавляли они наиболее значительные полки, стоявшие «на берегу» или в порубежных районах на западных и северо-западных границах. По традиции во главе наместнического аппарата в крупнейших городах стояли также бояре. Здесь их полномочия были довольно значительными.
Боярская дума пополнялась фактически только в 1591—1592 гг. В декабре 1592 г. «сказано» было боярство кн. И. И. Голицыну. Тогда же боярином стал кн. Б. К. Черкасский, а ранее (в апреле) — кн. В. А. Гагин. Двое из этих бояр принадлежали к романовскому кругу, которому демонстративно покровительствовал Борис (Б. К. Черкасский был женат на одной из дочерей Н. Р. Юрьева). К маю 1597 г. из окольничих боярином стал кн. Ф. И. Хворостинин.33) Несколько увеличилось число окольничих. 4 апреля 1591 г. окольничество «сказано» было С. Ф. Сабурову, к июлю 1591 г. — Н. И. Очину-Плещееву, к лету 1592 г. — М. Г. Салтыкову. К апрелю 1592 г. окольничим стал кн. И. В. Гагин, к весне того же года — кн. И. С. Туренин, к марту 1593 г. — Я. М. Годунов. 15 апреля 1593 г. «сказано» было окольничество кн. А. И. Хворостинину, а в 1594/95 г. упоминается окольничий Д. И. Вельяминов.34) Подавляющее большинство этих лиц были близкими к Годунову (представители клана Сабуровых — Годуновых — Вельяминовых, а также убийца И. П. Шуйского кн. И. С. Туренин и кн. А. И. Хворостинин). [193]
Назначения в Думу 1591—1592 гг. объясняются тем, что Борис в сложной обстановке, вызванной смертью Дмитрия и московскими пожарами, пытался очередной раз консолидировать силы феодальной знати. Именно тогда снова при дворе появились князья В. И. и Д. И. Шуйские35) и возвращен был из опалы Б. Я. Бельский.
В корпорации думных дворян изменения произошли сразу же после коронации Федора. В 1583/84 г. Б. В. Воейков отправлен был в Пронск и затем надолго исчез из разрядов. В 1586 г. постригся в монахи М. А. Безнин. После 9 декабря 1586 г., но до 8 апреля 1587 г. (по данным Ю. Н. Мельникова) лишился чина его родич печатник Р. В. Алферьев. К 1 июня 1587 г. этот чин был уже у В. Я. Щелкалова. В 1589 г. думными дворянами были Р. М. Пивов, И. П. Татищев, Ф. А. Писемский и Е. Л. Ржевский. Оставался думным дворянином Д. И. Черемисинов, но чаще он упоминается как казначей.36) По боярскому списку 1588/89 г. думными дворянами числились Р. М. Пивов, И. П. Татищев и Р. В. Алферьев.37) Думные дьяки стали принимать все более активное участие в работе Думы. «Ближней думы большой дьяк» Андрей Щелкалов с 1570 по 1594 г. являлся фактическим руководителем Посольского приказа и всей дьяческой администрации вообще. Это был крупнейший деятель государственного аппарата. После воцарения Федора он сначала поддерживал Н. Р. Юрьева, а потом полностью перешел на сторону Бориса, который сумел оценить его административные способности и доверял ему важнейшие государственные дела. А. Щелкалов, писал И. Масса, «был такой пронырливый, умный и лукавый, что превосходил разумом всех людей. Борис был весьма расположен к этому дьяку... и этот дьяк стоял во главе всех дьяков во всей стране, и по всей стране... ничего не делалось без его ведома и желания». Щелкалов отличался большой трудоспособностью. По словам Массы, он работал как «безгласный мул».38)
Причины выхода в отставку А. Я. Щелкалова в мае 1594 г. не вполне ясны. С. Ф. Платонов усматривал их в «тайных сношениях с Варкочем». Возможно, «большой дьяк» просто состарился (упоминается в источниках с 50-х годов XVI в.). Место Андрея Щелкалова занял его брат Василий, который, по мнению И. Массы, уступал ему в дарованиях.39) После отставки Р. В. Алферьева Щелкаловы стали хранителями государевой печати (печатниками). [194]
Посольский приказ был как бы штабом государственного аппарата и привлекал для участия в делах внешнеполитического характера всех виднейших дьяков. Дьяки присутствовали на приемах послов и отправлялись с миссиями за рубеж. Так, крупнейшей фигурой после А. Щелкалова был дьяк Дружина Петелин. Наряду с работой в других приказах он был участником крупнейших посольств и приемов. В июне 1582 г. Дружина Петелин ездил в Речь Посполитую; в апреле 1583 г. присутствовал на съезде со шведскими послами на р. Плюссе; в 1583—1584 гг. участвовал в приеме английского посла Д. Боуса; снова и неоднократно ездил в Речь Посполитую (в ноябре 1584, апреле 1585, июне — октябре 1586, июле — сентябре 1587 г.); вел переговоры с патриархом Иеремией (июль 1588 г.), крымскими (август 1588 г.), иранскими (июнь 1590 г.) и польскими (февраль — март 1593 г.) послами. Это был, по словам Флетчера, «человек весьма замечательный... по уму и расторопности в делах политических». Не исключено, что Петелин и Щелкаловы находились между собой во враждебных отношениях. Во всяком случае в 1597/98 г., по словам В. Щелкалова, «дияк Дружина Петелин, как был в дияцех в Казанском дворце, мстя ему, Василью, по недружбе, что он извещал на него... многие изменные дела, стакався Большого приходу з дьяком со Жданом Порошиным». Зато «дружили» Щелкаловы с Шереметевыми, Голицыными, а ранее с Н. Р. Юрьевым.40)
Второй важнейший из приказов — Разряд, генеральный штаб русских войск, с начала 1577 по 1594 г. возглавлял Василий Щелкалов. При нем разрядные обязанности исполняли дьяки А. Клобуков (в декабре 1578 г. попал в плен), И. Стрешнев (29 августа 1578, 1578/80 г.), а также Сапун Аврамов (с сентября 1578 г.), совмещавший разрядную работу с выполнением других поручений. После ухода В. Щелкалова в Посольский приказ Сапун (ставший к 1593 г. думным дьяком) возглавил Разряд. Разрядные функции выполняли и другие дьяки, в их числе Д. Петелин (1589 г.), Неудача Ховралев (возможно, с 1588/89 по осень 1591 г.), В. Нелюбов-Суков (с 1592 по 1598 г.), Захарий Свиязев (с 1593/94 по 1596/97 г.).41)
Важнейшим финансовым приказом был Большой приход. С 1571 по 1579 г. там сидел дьяк Степан Лихачев. После него (во всяком случае с 1581 г.) приказом до 1585 г. ведал дворовый дьяк Андрей Арцыбашев, отчего [195] приказ, по мнению П. А. Садикова, именуется иногда дворовым. В 1579, 1582, декабре 1583 и летом 1585 г. в Большом приходе служил Богдан Ксенофонтов.42) С октября 1588 по июль 1589 г. главой приказа был дьяк Никита Румяной, а позднее — Ждан Порошин (август 1592 — август 1596 г.). В годы правления Годунова в связи с увеличением роли приказов в правительственной деятельности для руководства ими все чаще привлекались думные люди. Так, с 1588 и до 1598 г. судьей в Большом приходе был боярин кн. И. В. Сицкий.43)
Большим дворцом под началом дворецкого ведали: с декабря 1576 по июль 1577 г. — дьяк А. И. Демьянов; в сентябре 1578 и августе 1581 г. — Дружина Петелин; в июле 1579 г. — Гаврила Михеев; в феврале 1580 г. — Постник Сулдашев и Богдан Дементьев; в июне 1581 г. — Фирс Лазарев; в январе 1583 и феврале 1588 г. — П. Т. Тиунов; в 1585/86 — октябре 1586 г. — Семен Емельянов; в октябре 1586 г. — Н. Румяной; в июле 1590 — июле 1592 г. — З. Свиязев.44)
Ямской приказ в июне 1587 г. возглавлял Е. Л. Ржевский (к 1589/90 г. он был думным дворянином). Дьяками там были: Грязной Опочинин (февраль 1574, г.), Никита Щелепин (март 1574 г.), Истома Евской (до февраля 1578 г.), Петр Пестов (ноябрь 1578 г.), Василий Колударов (февраль 1579 г.), Степан Лихачев (июнь 1579 г.), С. Т. Иванов и Меньшой Башев (декабрь 1579 г.), И. Аргамаков (ноябрь 1585 г.), С. Сумороков и Н. Васильев (июнь 1587 г.), Ждан Мерлеев (октябрь 1595 — август 1596 г.), З. Свиязев (1596/97 г.).45)
В Поместной избе сидели дьяки Кирей Горин (май 1574 — 1578/79 гг.), Яков Витовтов (1578 — май 1583 г.),46) Елизарий Вылузгин (1583/84—1602 гг.), ставший думным дьяком и сыскавший себе известность участием в разборе Угличского дела 1591 г. Поместными делами ведали Пятой Ильин (октябрь 1573 г.), Семен Фомин (декабрь 1574 г.), Иван Дорофеев-Собакин (март 1576 г.), Богдан Ксенофонтов (январь 1577 — сентябрь 1578 г.), Андрей Мясной (март 1577 — декабрь 1578 г.), Игнатий Зубов (1578/79 г.), Меньший Дербенев (в Александровской слободе летом 1580 г.), Богдан Иванов (сентябрь 1593 — декабрь 1594 г.), Иван Ефанов (февраль 1595 — август 1605 г.).47)
Казанский дворец по совместительству возглавлял с 1570 до середины 1587 г. А. Щелкалов. В нем также [196] служили: Грязной Ивашов (1580/81—1583/84 гг.), Дружина Петелин (1585—1590, 1594/95 — сентябрь 1595 г.), Захарий Свиязев (июнь 1588 г.). С августа 1592 по август 1596 г. там также сидел Ждан Порошин, а в июле 1597 г. — Афанасий Власьев.48)
Заметную роль в оздоровлении финансов страны сыграли четверти, зародившиеся при Иване Грозном.49) Эти территориального профиля финансовые приказы связаны были с другими избами, которые возглавляли их руководители. Долгое время существовало три четверти. Первая четверть — дьяка А. Щелкалова — по своей территории близка была к Казанской избе, которую он и возглавлял. В финансовом отношении ей подчинялись Поморье, Суздаль, Дорогобуж, Тула и Сибирь. Компетенции второй четверти — дьяка В. Щелкалова — в 1585 г. подлежали Галич, Вологда, Ярославль, Белоозеро. Третью четверть возглавлял Дружина Петелин (1584—1590 гг.). Созданная также на основе Казанского дворца, она распоряжалась, в частности, Угличем и Сольвычегодском. С 1596 г. известна особая четверть — дьяка Ивана Вахромеева, занимавшаяся Сибирью. С февраля того же года известна и «Новая четверть» дьяков И. А. Нармацкого (в мае 1597 г. — думного) и П. Д. Лодыгина, которой подведомственно было Поморье.50)
В условиях роста классовой борьбы особенно важные функции выполнял Разбойный приказ. Им в 1584 г. ведали кн. В. В. Мосальский и дьяки В. Шарапов, Д. Бохин и В. Нелюбов. В 1586/87 г. во главе приказа находились боярин кн. Г. А. Куракин и окольничий кн. П. С. Лобанов-Ростовский. Это свидетельствовало о возросшей роли приказа после восстаний 1584 и 1586 гг. С 1588/89 по 1594 г. в Разбойной избе сидел дьяк Афанасий Демьянов. Очевидно, в феврале 1586 г. там служили В. Шарапов и Д. Бохин, а в июне 1590 г. — Т. Петров. В 1585/86 и в декабре 1594 — марте 1595 г. известно о службе в этом приказе дьяка Андрея Иванова сына Татьянина.51)
Весной — летом 1584 г. в источниках упоминается московская Судная палата во главе с боярином В. И. Шуйским и дьяками Семеном Сумороковым и Иваном Мешаевым.52)
Важную функцию охраны порядка в стране выполнял Стрелецкий приказ. В декабре 1586 — ноябре 1587 г. им ведал боярин И. В. Годунов. В Холопьем приказе сидел [197] с июля 1593 по апрель 1597 г. дьяк Пятой Кокошкин (в 1597 г. — с М. И. Внуковым).53)
В условиях интенсивного градостроительства большое значение приобрел приказ Каменных дел, в который около 1583/84 г. трансформировался старый Городовой приказ. Он ведал строительством крупных городов. Так, в 1587/88 г. в Астрахань отправлен был делать каменную крепость дьяк Дей Губастый, служивший в Городовом приказе в 1576 —1577 гг.54) Известны также владимирский Судный (в 1582/83 — 1593 гг.) и Аптекарский (в 1594/95 г.) приказы. 55) В 1582 г. упоминается Пушечный приказ.56)
Система совмещения дьяками различных функций свидетельствовала о незавершенности процесса формирования центрального правительственного аппарата. Она опиралась еще на старую основу, но все же помогала обеспечить общегосударственный подход к деятельности различных административных органов.
Свидетельством возросшей роли приказного аппарата было строительство каменных зданий приказов в Кремле. В 1591 г. сооружали «избы диячьи каменыя у Архангела на площади», «в Кремле городе полаты каменные: идеже ныне Розряд, и Помесной приказ, и Казанской дворец, и Большой приход».57)
Во внутренней политике Борис большое место уделял, если можно так сказать, попыткам морального оздоровления общества. К мерам подобного характера можно отнести стремление ликвидировать мздоимство в суде, борьбу с корчемством, благотворительную деятельность (щедрую раздачу денежных средств погорельцам и т. п.).58) Эти мероприятия Борис осуществлял от имени царя, как бы преисполненного христианскими добродетелями, укрепляя тем самым и свое положение при Федоре. Вместе с тем они должны были воздействовать и на массу населения. Реальное значение всех этих мер приближалось к нулю (судьи брали взятки по-прежнему, вино лилось рекой в не меньшей мере, бедняки от подачек не богатели). Но они создавали молву, легенду о добром правителе, которая в первое время — по контрасту с Иваном Грозным — привлекала многих простых людей.
Большое значение имело устранение параллелизма в управлении. После 1584 г. ликвидируются параллельные дворовые приказы: Разряд, Поместный, Дворец, Большой приход, Ямской и четверть Дворовая. Сходят со сцены [198] после 1584 г. и такие видные деятели опричных приказов, как дьяк А. В. Шерефединов, ведавший в 1574—1576 гг. Дворовым разрядом и в 70-х годах дворовой Двинской четвертью. Однако старые дворцовые ведомства: конюшего, дворецкого, оружничего, кравчего, постельничего и пр. — полностью сохранились. Их роль даже возросла ввиду того, что они были опорой Годунова в борьбе с феодальной знатью. Теперь уже представители знатнейших фамилий (Романовы, Шуйские, Годуновы, Мстиславские) стремились заполучить дворцовые должности. Служба при дворе сулила приближение к особе государя или правителя и была дорогой к власти.
С 1584 г. конюшим стал Борис Федорович Годунов, а дворецким — его родич Григорий Васильевич. Оружничий последних лет жизни Грозного Б. Я. Бельский находился в 1584—1591 гг. в ссылке.59) Должность кравчего до 1586 г. исполнял кн. Д. И. Шуйский, а вслед за ним с 1586 по 1591 г. — А. Н. Романов-Юрьев. Кравчим в 1593 г. был кн. А. А. Телятевский, ясельничим в 1588/89 г. — Е. Ш. Благово, в 1595 г. — М. И. Татищев, а ловчим с 1588/89 по 1598 г. — Д. А. Замыцкий. Сокольничим в 1597/98 г. был И. А. Жеребцов. Постельничим и наместником трети Московской 21 год служил И. О. Безобразов (во всяком случае с ноября 1585 г.).60) После падения П. И. Головина (1584 г.) казначеями стали И. В. Траханиотов (февраль 1585 — декабрь 1589 г.) и Д. И. Черемисинов (во всяком случае с осени 1584 по 1597 г.).61) Одновременно Черемисинов (с 1579 г.) и Траханиотов (в 1589 г.) были думными дворянами. Печатником был думный дворянин Р. В. Алферьев, а после его опалы в 1589/90 г. государева печать перешла в ведение В. Я. Щелкалова.
Правительство Годунова уделяло особое внимание строительству городов и реорганизации жизни на посадах. В градостроительстве 80-90-х годов отчетливо обозначаются три района: Поволжье, Юг и Сибирь. Все это были окраины государства, куда устремился колонизационный поток населения, спасавшегося от голода и феодального гнета в центре страны. Строительство городов имело своей целью создать в новоосваиваемых районах административно-военные центры, которые одновременно должны были содействовать подъему экономики окраин. В Поволжье возведение опорных пунктов в основном закончилось ок. 1590 г. В 1593/94 г. только в Казани построили каменный [199] город да в 1594/95 г. — Уржум.62) На юге новопостроенные города образовывали сплошную цепь укреплений. Вскоре после Воронежа и Ливен были сооружены Елец на р. Быстрой Сосне (в 1592 г.), Кромы (в 1594 г.), а в 1595/96 г. — Курск на р. Сейме, Белгород на Северском Донце, Оскол на р. Оскол. Построены были также Валуйки, Севск (еще до 1582 г. был укрепленным пунктом), Крашгана. Позднее эти сведения обобщил «Новый летописец», где записано, что в 1592/93 г. принято было решение построить города на у крайне «по сакъмам татарским»; города были «насажены» ратными и «жилецкими» людьми.63)
Строительство городов дополнялось сооружением в них каменных зданий, в том числе церквей. Составитель Пискаревского летописца оставил перечень только некоторых каменных церквей, возведенных при царе Федоре. Так, построен был каменный храм в Пафнутьеве Боровском монастыре, где на молебне бывал царь. Много церквей сооружено было в усадьбах Годуновых. Во дворе Бориса рядом с Чудовом монастырем построена была «полата каменная на трех подклетех». За Яузой по челобитью боярина Д. И. Годунова возвели храм во имя св. Никиты, а в его дворе в Кремле — Борисоглебскую церковь («против Никольских ворот»). В вотчине Д. И. Годунова в с. Беседы построены были каменные собор Рождества богородицы и плотина. Борис соорудил каменные храмы в селах Хорошево, Борисово на Городище Верейского уезда и в Вяземах (1598 г.). Кроме того, к 1593 г. закончилось строительство собора Донского монастыря, к 1585 г. — Успенского собора в Троице-Сергиевом монастыре, в 1593 г. — храма Николы Явленного на Арбате и церкви в с. Спасо-Михнево. Конечно, строительство церквей было связано с любовью Федора к церковному благолепию. Но роль Бориса в нем была значительной, по словам и автора «Жития царя Федора» («многи грады камены созда и в них превеликие храмы»), и кн. И. А. Хворостинина («церкви многи возгради и красоту градскую велелепием исполни»).64)
Строительство каменных кремлей в Казани, Астрахани, Смоленске, Белого и Земляного городов в Москве хорошо известно. Наряду с сооружением каменных зданий в городах происходило и «строительство» на посадах, означавшее перестройку жизни горожан. Оно велось осторожно, с учетом конкретной обстановки в том или ином районе. Так, в 1588 г. кн. М. А. Щербатый и дьяк А. Григорьев [200] «строили» посад Твери с целью пополнить его крестьянами из государевых дворцовых сел. А при «строительстве» Волхова в 1594/95 г. задача была иная — вывести с посада беглых людей.65)
До 1592 г. правительство не преследовало цели полного включения бывшего Сибирского ханства в состав России. Поэтому строительство городов-острогов первоначально велось вяло. Построены были только административный центр края — Тобольск (1587 г.), Тюмень (1585/86 г.) и Лозьва (1590 г.), позднее срытая. В результате разгрома Пелымского и Кондинского княжеств (1593 г.) положение резко изменилось: создались возможности для интенсивного строительства новых городов. В 1593 г. были построены Пелым (на месте столицы Пелымского княжества) и для защиты от набегов хантов Нарым. Очевидно, летом того же года на месте хантского городка сооружен был Березов. В 1594 г. возникли Тара на р. Оби и Сургут на границе со степью, в 1595 г. — Обдорск, в 1593 г. — Верхотурье.66) Освоение обширных сибирских просторов началось.
Одной из главных задач правительства Годунова было укрепление экономических позиций дворянства. Материальному обеспечению массы служилого люда оно придавало огромное значение. В числе мер, которые неукоснительно им осуществлялись, были повсеместное проведение переписи земель и населения и реализация уложения об отмене тарханов 1584 г. В начале 90-х годов издается указ об обелении (освобождении от уплаты податей) части господской запашки.67) Обелялась только запашка, которую холопы обрабатывали на самого господина, и притом лишь в случае, если он жил в поместье и нес военную службу. Этот указ должен был содействовать росту хозяйственной инициативы служилых землевладельцев и освоению запустевших земель.
Многогранную деятельность Годунова в годы царствования Федора современники оценивали противоречиво. Официальный панегирик ему содержится в посольском наказе 1592 г.: Борис Федорович Годунов — «начальной человек в земле, и вся земля от государя ему приказана, и строенье ево в земле таково, каково николи не бывало. И строенье ево во всем, как городы каменые на Москве и в Астрахани поделал, так всякое устроенье многое устроил по всем городом и по большим государствам у государя печалуяся, что искони не бывало... И много тово строенья [201] и промыслу Бориса Федоровича, чего переписать и переговорить не уметь, какие прибытки и легость починил по государеву приказу шурин его». Позитивная оценка деятельности Бориса есть и в «Повести о честном житии» царя Федора, составленной в годы царствования Бориса (до 1606 г.) в канцелярии патриарха Иова. По «Повести», Борис был «преизрядно мудростию украшен» и «к бранному ополчению зело искусен»; создав много городов, он и Москву «лепотою украси». По Псковской летописи, «дарова ему (Федору. — А. З.) господь бог державу... мирно, и тишину, и благоденствие, и умножение плодов земных, и бысть лгота всей Рускои земле, и не обретеся ни разбойник, ни тать, ни грабитель; и бысть радость и веселие... А правление земское и всякое строение ратных людей уряд ведал и строил его государев шюрин Борис Федорович; и многие земли примиришася, а инии покоряшася под его государеву руку» божьей волей и «промыслом правителя и болярина и конюшего Бориса Феодоровича».68) Не столь однозначна характеристика Бориса в произведениях, появившихся после «Смуты». Для кн. И. А. Хворостинина Борис хотя и «лукав нравом», но и «боголюбив». Он-де укротил лихоимцев, «областем странным (иностранным. — А. З.) страшен показася, и в мудрость житиа мира сего, яко добрый гигант, облечеся и приим славу и честь от царей». Однако он же «возведе работных на свободный... и введе ненависть, и восстави рабов на господей своих, и власти сильных отъят, и погуби благородных много». Кн. С. И. Шаховской писал, что Борис «образом своим и делы множество людей превзошед; нихто бе ему от царских синклит подобен во благолепие лица его и в разсуждение ума его; милостив и благочестив, паче во многом разсуждении доволен, и велеречив зело, и в царствующем граде многое дивное о собе творяше во дни власти своея». И вместе с тем Борис «властолюбив велми бываше», «яко же и самому царю во всем послушну ему быти». Для составителя Хронографа 1617 г. Годунов — правитель, который создал много городов и монастырей, «ко мздоиманию же зело бысть ненавистен, разбойства и татьбы и всякого корчемства много покусився еже бы во свое царство таковое неблагоугодное дело искоренити, но не возможе отнюдь. Во бранех же неискусен бысть... а естеством светлодушен и нравом милостив, паче же рещи и нищелюбив». Однако он «приимаше» нечестивые советы [202] от клевещущих, «и сего ради на ся от всех Русскиа земли чиноначалников негодование наведе».69)
Восхваляется деятельность Годунова и в позднейшей Латухинской Степенной книге, основанной, возможно, на каких-то не дошедших, более ранних источниках. Так, в ней подчеркивается, что покорение черемисов произошло «мудрым смыслом» Годунова. По Авраамию Палицыну, Борис был «разумен... в царских правлениях», знаменит по всему свету (и в Персии, и в Италии, и на всем Западе); но вместе с тем он «отъят... от всех власть».70)
Обширную, но противоречивую характеристику деятельности Бориса дал дьяк Иван Тимофеев. Обличая Бориса как «прелукавого» и «злоковарного» правителя, он вместе с тем воздает должное его борьбе с «разбоями», правому суду, «доможительному пребыванию в тихости» (миролюбию). Во всяком случае до 1598 г. Борис, по словам Тимофеева, был «сладок, кроток, тих, податлив же и любим бываше... за обиды и неправды веяния от земля изятельство». Лукавым и властолюбивым правителем рисует Бориса и кн. С. И. Шаховской. Двойственно оценил деятельность Бориса и «Новый летописец»: с одной стороны, Борис — щедрый правитель: во время поездки в Смоленск раздавал милостыню, «являяся всему миру добрым», а с другой — он «ненавидяше братию свою боляр, бояре же ево не любяху, что многие люди погубих напрасно».71) Возможно, эта оценка связана с тем, что составитель памятника (1630 г.) имел под рукой ранние источники.
Наиболее резкая характеристика дана Борису в «Повести, како отомсти», возникшей при Василии Шуйском в 1606 г. Борис — это «древней змий», прельстивший многих бояр и «неправдою возхити» царство; погубитель И. П. Шуйского и убийца Дмитрия.72)
Приведенные оценки деятельности Бориса крайне тенденциозны. Часть из них носит явные черты официального славословия времен его правления. На других современников оказало влияние торжество противников Бориса — Шуйских и Романовых, а также признание церковью Дмитрия великомучеником, убитым подосланными Борисом лицами. Но даже авторы, писавшие после 1606 г., отмечают позитивные моменты в его правлении: градостроительство, миролюбивую внешнюю политику, введение «правого суда», борьбу с мздоимством. Дело, конечно, не только в общем царистском складе мышления [203] («царь всегда царь»), но и в трезвой оценке действительных достижений правительства Годунова.
Кое-что новое прибавляют к характеристике Бориса иностранцы. Всячески подчеркивая свою близость к Борису, Д. Горсей отметил, что, вернувшись в 1586 г. в Москву, он увидел, «какую ненависть возбудил в сердцах и во мнении большинства князь-правитель. Им его жестокости и лицемерие казались чрезмерными». По П. Петрею, Борис был «сметливый, благоразумный и осторожный боярин, но чрезвычайно лукавый, плутоватый и обманчивый»; вместе с тем о нем многие говорили, что «не было ему равного во всей стране по смышлености, разуму и совету». Для Ж. Маржерета Борис — правитель, «любимый народом». Он рано «начал стремиться к короне» и для этого старался «благодеяниями привлекать народ»; «обеспечив таким образом расположение народа и даже дворянства, за исключением самых проницательных и знатных, он отправил в ссылку под каким-то предлогом тех, кого считал своими противниками». Маржерет пришел к выводу, что при Борисе «страна не несла урона, что он увеличил казну, не считая городов, замков и крепостей, построенных по его повелению, а также заключил мир со всеми соседями».73)
И. Масса писал, что Борис «всегда старался оказывать добро простолюдину и так расположил к себе весь народ, что его любили больше всех. Он дозволил передавать в наследство детям земли, жалованные офицерам и военачальникам за заслуги на ленных правах, и он во всем удовлетворял каждого, кто приходил к нему с каким-либо делом». Раздачей денег погорельцам в 1591 г. он расположил к себе «простой народ, почитавший его как бога».74)
По мнению К. Буссова, Борис «исполнял свои обязанности столь разумно и ревностно, что почти все дивились и говорили, что на всей Руси нет равного ему по разумности, поскольку он многие неисправные дела привел в полный порядок, многие злоупотребления пресек, многим вдовам и сиротам помог добиться справедливости».75)
Во всех этих суждениях, если их сопоставить с реальной деятельностью Бориса Годунова 80-90-х годов, можно найти отражение действительных фактов, свидетельствующих, что перед нами незаурядный политик. Осторожный и проницательный, вероломный и щедрый, Борис умел быть всяким, точнее, таким, каким требовали обстоятельства. Этим он обязан был природному уму и [204] непреклонной воле. Современники писали о нем: «... не научен сый писаниам и вещем книжным, но природное свойство целоносно имея». И. Масса полагал, что у Бориса была «обширная память, но что это был человек, не умевший ни читать, ни писать». По И. Тимофееву, «первый таков царь не книгочий нам бысть», от рождения до смерти «буквенных стезь ученьми не стрывая». Все это, конечно, преувеличения. Подписи Бориса сохранились на актах с 1571/72 г.76)
Борис вышел из опричного окружения Ивана IV. В ратных делах он себя не проявил. Поход 1590 г. окончился заключением мирного соглашения, а осада Москвы Казы-Гиреем в 1591 г. была слишком кратковременной, чтобы выявились воинские способности правителя. Однако из этих двух кампаний Годунов сумел извлечь для себя максимальную выгоду, выступив в первом случае в обличий миротворца, а во втором — в роли спасителя отечества. Победить своих противников к 1587 г. Борис смог, только добившись консолидации сил феодальной знати. Одновременно он сумел завоевать симпатии дворянства раздачей льгот и земель, а также преодолеть недоверие торгово-ремесленных верхов путем удовлетворения их основных социальных требований. Отказ от системы жестоких репрессий и изнурительных войн дополнялся демагогическими подачками самым широким слоям населения. Это также сказывалось на отношении народа к правителю.
В результате Борису в 90-е годы удалось добиться решительного упрочения личной власти. После смерти Дмитрия он лишил тверского княжения Симеона Бекбулатовича, отправив его в село Кушалино, и теперь правил единодержавно. С 1584 г. он на приемах послов стоит у трона (как в 1582 г. А. Ф. Нагой и Б. Я. Бельский), а в 1596 и 1597 гг. держит «царскаго чину яблоко». С 1595 г. рядом с Борисом появляется его сын Федор. С 1586 г. Годунову присылают грамоты правители различных стран, а сам он активно ведет дипломатические переговоры. У него есть собственная канцелярия с дворецким Богданом Ивановым и казначеем Девятым Офонасьевым.77)
Но при всем этом в деятельности Бориса заложено было противоречие, которое он устранить не мог. Все мероприятия по экономическому оздоровлению землевладения служилого люда не могли привести к сколько-нибудь стабильным результатам, пока не был решен главный [205] вопрос — о рабочей силе вотчин и поместий. Ее в значительной мере составляли холопы-страдники, трудом которых обеспечивалась обработка господской запашки, и крестьяне — главные поставщики натуральных и денежных оброков. Бегство тех и других грозило подорвать самые основы материального благополучия светских феодалов, поэтому чрезвычайные меры по его решительному пресечению становились насущной необходимостью. Составление писцовых книг, начатое в 80-е годы, к 1591/92 г. практически завершилось. Писцовые книги и опыт введения заповедных лет в отдельных районах создали базу для более далеко идущих мер. Законы о холопах и крестьянах 90-х годов преследовали одну цель — пресечение бегства крестьян и холопов и имели между собой много сходных черт.
25 апреля 1597 г. по царскому указу от 1 февраля в Холопий приказ М. И. Внукову и дьяку П. Кокошкину послана была память:78) царь «приговорил со всеми бояры» присылать в Холопий приказ служилые кабалы и другие старые крепости (на людей, живущих за господами, или беглых) и их переписывать в специально заведенные для этой цели книги. Речь шла о проверке прав холоповладельцев на их людей, владение которыми было документально оформлено. При этом юридическое положение старинных видов холопов не изменилось. Записывать холопьи имена и крепости предписывалось «с нынешняго нового уложения бессрочно». Запись в книги следовало произвести в течение одного года. Если же кто-либо из холоповладельцев находился на дальних службах (на Тереке, в Астрахани или Сибири), то срок увеличивался до трех лет. Если же крепости на холопов пропали, но об этом своевременно были сделаны «явки», то в соответствии с мартовским указом 1593 г. надлежало писать новые крепости на холопов взамен утраченных. Предписывалось не принимать иски на тех холопов, которые давали на себя кабалы до 1 июня 1586 г. (хотя они не записаны в Холопьем приказе), после этого указа и которые будут давать на себя кабалы после 1597 г., а находиться они должны в холопстве по кабалам. Дети человека, записанного в холопство, и его жена должны были разделить судьбу их отца и мужа. В случае возникновения споров между холоповладельцами холопа надлежало отдать тому его господину, который предъявит более старую кабалу. [206] В памяти указывалось, что делами о полных и докладных кабалах ведает постельничий и наместник трети Московской И. О. Безобразов или его преемники. Если бывшие прежде кабальными холопами люди захотят дать на себя полные и докладные грамоты, а затем откажутся это сделать, то их следует отдать прежним законным государям по служилым кабалам. Те из них, кто добровольно служил пять-шесть недель, подлежат отпуску на свободу, но на тех, кто служил с полгода, следует давать служилые кабалы, так как хозяева их обували и одевали. Беглых добровольных холопов надлежит выдавать их хозяевам. Попытка ликвидировать институт добровольного холопства отвечала интересам представителей служилого класса, получавших теперь право и возможность закрепить за собой значительное число добровольных слуг.
Смысл уложения 1597 г. был однозначным. Развивая начала указа 1586 г., оно имело основной задачей произвести учет наличного состава челяди у холоповладельцев, с тем чтобы обеспечить хозяевам сыск и возвращение холопов в случае их побега. Отныне только записная кабала (т. е. записанная в книгу крепостей) признавалась документом, обеспечивающим возврат беглецов. Очень важным был запрет выхода кабальных холопов на свободу путем выплаты долга. Одновременно был ограничен и срок их службы — по смерть господина. Следовательно, записные кабалы, как государственно санкционированные и учтенные документы, становились таким же юридическим основанием для владения холопами, каким были писцовые книги для владения крестьянами.79)
Результат уложения оказался совершенно иным, чем тот, на который рассчитывали правительство и холоповладельцы. Поток беглецов не только не уменьшился, но даже увеличился (особенно в голодные 1601—1603 гг.). Холопы стали одной из движущих сил Крестьянской войны начала XVII в., а вышедшие из холопьей среды Хлопко и Иван Исаевич Болотников — ее выдающимися вождями.
24 ноября 1597 г. издается указ, сыгравший крупную роль в становлении крепостничества. Отныне подлежали сыску крестьяне, которые «выбежали» из-за бояр и дворян «до нынешнего 106-го году за пять лет». После сыска и суда их следовало «возити... назад, где хто жил». Крестьяне, бежавшие за шесть — десять лет и больше, суду и вывозу старым господам не подлежали (если те ранее о них не «били челом»).80) Следовательно, основное [207] значение немногословного указа 1597 г. сводилось к тому, что он, исходя из мысли о недопустимости крестьянских побегов, устанавливал пятилетний срок сыска беглецов.
Указ 1597 г. породил большую литературу ввиду и своей принципиальной важности в истории крестьянского закрепощения, и лаконичности и неясности формулировок. В самом деле, кого считать беглецами? Конечно, крестьян, покинувших господ в нарушение закона. Но разрешал ли закон крестьянский выход или исходил из мысли об его отмене, остается неясным. Возможно, законодатель не хотел этот вопрос уточнять, считая отмену выхода временной мерой. Формулировка же закона давала возможность его использовать и в условиях отмены Юрьева дня, и при сохранении права крестьянского выхода. Неясно также, имел ли закон в виду сыск крестьян, бежавших только до указа 1597 г., или распространял новый порядок и на тех крестьян, которые покинут своих хозяев после 1597 г. Наконец, что устанавливал указ: дату ли отсчета поиска беглецов или срок, в течение которого производился сыск беглых крестьян?
В 1597 г. оба понимания были возможны, ибо 101-й год (ноябрь 1592 г.) был за пять лет до издания указа. Но в дальнейшем с каждым новым годом расхождение между обоими пониманиями указа становилось все более значительным. В одном случае (если считать, что закон 1597 г. устанавливал дату отсчета поиска беглецов) срок сыска беглых крестьян все увеличивался, в другом — оставался неизменным. В 1606 г. Лжедмитрий I подтверждает пятилетний срок сыска, что отвечало интересам южнорусских помещиков, во владениях которых скапливалась масса беглецов. Через год Василий Шуйский издал указ о сыске крестьян в течение 15 лет, т. е. принял «101-й год» за начальную дату отсчета сыска беглецов. Эта интерпретация закона 1597 г. соответствовала нуждам землевладельцев центральных районов страны, стремившихся предотвратить крестьянские побеги.
Какой же смысл вкладывал в понятие «пятилетний срок сыска» законодатель 1597 г., сказать трудно. Возможно, он считал указ мероприятием временным и поэтому не предусмотрел возникающей коллизии. Не исключено, что речь шла о сроке сыска беглых (см. упоминания об указах о пятилетнем сроке вершения крестьянских дел). Но речь могла идти и о 1592 г. как о дате отсчета поиска беглецов (именно тогда закончилось поземельное описание [208] в стране — основа крестьянской крепости). Известная недоговоренность в указе 1597 г. могла быть и преднамеренной, ибо давала возможность вернуться к рассмотрению проблемы в дальнейшем. Во всяком случае правительство считало указ компромиссным, а решение, предложенное им в 1597 г., не окончательным.81)
Изучение крепостнических мероприятий 90-х годов XVI в. позволяет определить происхождение пятилетнего срока сыска беглых. 1592 год — это не только год завершения переписи, но и год, когда в последний раз упоминаются заповедные лета. В указной грамоте на Двину 14 апреля 1592 г., адресованной земскому судье, говорилось, чтобы он с товарищами «из Никольские вотчины (Никольского Корельского монастыря. — А. З.) крестьян в заповедные лета до нашего указу в наши черные деревни не волозили». По смыслу распоряжения заповедные лета рассматриваются как обычные нормы, действующие до тех пор, пока их не отменят особым указом. Это как-то перекликается с приказной справкой к указу Василия Шуйского 1607 г., в которой говорилось, что царь Федор «по наговору Бориса Годунова, не слушая советов старейших бояр, выход крестьяном заказал».82) Следовательно, выход крестьян был «заказан» еще в годы царствования Федора Ивановича.
В какой форме осуществлялся запрет на выход, несколько проясняют новгородские документы, обнаруженные В. И. Корецким. В царской грамоте от 8 июля 1595 г. говорится о жалобе старцев Новгородского Пантелеева монастыря на то, что им «навести» крестьян во владения «не мочно, потому что ныне по нашему (царя Федора. — А. З.) указу крестьяном и бобылем вых[оду] нет, а казны деи у них... нет же». В грамоте от 25 июля 1595 г., адресованной кн. Д. А. Ногтеву, сообщается, что подходит срок пяти льготным обжам Пантелеева монастыря, а «навести» крестьян на них невозможно, «потому что ныне по государеву указу крестьяном и бобылем выходу нет». Текст, близкий к грамоте от 8 июля. Итак, как будто в Новгородской земле к 1595 г. действовал закон о невыходе крестьян (если это только не режим заповедных лет). В грамоте от 18 июля 1594 г. содержится распоряжение отдать крестьян старому их владельцу И. Баранову, отобрав у Лисицкого монастыря, «потому что по государеву указу велено в крестьянском владенье давати суд и крестьян велено отдавати назад всево за пять лет, а те крестьяне за Иваном за [209] Борановым живут двенадцать лет». Наконец, в выписи 9 июня 1594 г. А. Ф. Бухарин писал, что его крестьяне на пустошах П. Т. Арцыбашева не живут. «А ныне, — прибавлял он, — твой государев указ: старее пяти лет во владенье и в вывозе суда не давати и не сыскивати».83) Текст повторяет июльскую грамоту 1594 г.
Все приведенные упоминания перекликаются с предшествующими и позволяют предположить, что около 1592 г. был издан закон, запрещавший крестьянский выход и устанавливавший пятилетний срок разбора крестьянских дел. Тогда указ 1597 г. можно рассматривать как развитие этого закона, т. е. как распространение его действия и на беглых крестьян. Временно или постоянно был запрещен крестьянский выход (скорее всего «покаместа земля поустроитца», как в уложении о тарханах), сказать трудно.
Впрочем, в литературе по поводу приведенных документов существует разномыслие. По В. И. Корецкому, около 1592/93 г. издан был общий указ, запрещавший крестьянский выход и содержавший установление пятилетнего срока подачи исковых челобитных по делам о крестьянах. Юридическим основанием запрета была запись в писцовых книгах, причем регистрацию крестьян в них правительство объявило обязательной. В. М. Панеях полагает, что термин «указ», употребленный в документах, допускает и толкование его как распоряжения по конкретному вопросу, не имеющему общегосударственного значения. Г. Н. Анпилогов, считая, что существовал закон о пятилетней давности дел о крестьянском владении и вывозе, склонен допустить, что режим заповедных лет сыграл в утверждении крепостничества большую роль, чем полагает В. И. Корецкий (в этом духе он и трактует грамоту 8 июля 1595 г.). Этот режим в начале 90-х годов распространен был на южные районы государства (в 1592 г. отказ тяглых крестьян был еще в районе Ельца). Р. Г. Скрынников пишет, что новая законодательная норма о пятилетнем сроке дел о крестьянах «не была облечена в форму законодательного акта», а «возникла в текущей судебной практике московских приказов из обобщения вполне конкретных прецедентов».84) Словом, вопрос нуждается в дальнейшем тщательном изучении.
Но так или иначе, пятилетний срок исковых дел о крестьянах существовал к середине 90-х годов и явился источником законодательной нормы 1597 г. А если так, то [210] тогда, говоря о пятилетнем сроке сыска беглых, указ 1597 г. имел в виду не столько сакраментальную дату «101-й год», сколько практику пятилетнего вершения крестьянских дел. Поскольку указ 1597 г. говорил только о крестьянском побеге, то тем самым закон как бы склонялся к тому, чтобы рассматривать незаконным любой уход крестьян от господина. Это было шагом вперед в крепостническом мировоззрении правительства, ранее говорившего о «выходе», «свозе», «владении» крестьянами, а теперь лишь о крестьянах-беглецах.
И вместе с тем в условиях хозяйственной разрухи правительство не могло пойти на установление бессрочного сыска крестьян, т. е. на что оно пошло в уложении о холопах 1597 г. К тому же, проводя политику хозяйственного развития окраин страны (Сибири, Юга и Поволжья), куда устремлялся поток беженцев, Годунов не хотел препятствовать наметившемуся там экономическому подъему путем сыска и вывоза оттуда бежавших крестьян. Сравнительно небольшой срок сыска (пять лет) отвечал интересам помещиков окраин.85) Впрочем, что будет в дальнейшем, никто не знал, и Борис, возможно, собирался вернуться к крестьянскому вопросу позднее. Он это и сделал, но уже в обстановке голода 1601—1603 гг., нарушившего его первоначальные планы решения крестьянского вопроса. Вспыхнувшая Крестьянская война перечеркнула начинания Годунова. [211]
1) Кушева. Народы Кавказа, с. 280; ЦГАДА, ф. 123, кн. 19, л. 295-297, 306, 324-330; Новосельский, с. 433; ПСРЛ, т. 14, с. 45; Тихомиров. Заметки, с. 45.
2) Бушев, с. 149-178; Смирнов, с. 143-149.
3) Белокуров, с. 257; РК 1559—1605 гг., с. 293; Кушева. Народы Кавказа, с. 282. О посольстве из Ургенча см.: ОАПП, ч. I, с. 287 (столп 1590/91 г.).
4) ЦГАДА, ф. 52, кн. 3, л. 213-214; Шереметев. Царевна, с. 6; Голубцов, с. 61. Дионисий уехал в феврале 1592 г.
5) Кордт, с. XXVIII, ХС-XCI.
6) Тихомиров. Памятники, с. 232-233; ПСРЛ, т. 14, с. 44-45; т. 34, с. 196; ср. ПЛ, вып. 2, с. 264. Разряд выборгского похода составлен был 5 декабря 1591 г., а в Новгород воеводы отправились 15 декабря (РК 1559—1605 гг., с. 287-288).
7) Тихомиров. Памятники, с. 233-235; ПСРЛ, т. 14, с. 45. В Латухинской Степенной книге ссора Бориса Годунова с Трубецким связывается со строительством крепости в Смоленске. По мнению Бориса, Смоленск должен был стать «всем городам ожерелие». Кн. Ф. М. Трубецкой якобы по этому поводу говорил: «...как в том ожерелье заведутся вши, и их будет и не выжить». Его слова якобы сбылись, ибо под городом пало много людей разных стран (Васенко, с. 66-67). Эта легенда отразила события «смутного времени» и позднейших смоленских войн.
8) ПСРЛ, т. 14, с. 45; ЗРАО, т. I. СПб., 1847, с. 68. Позднее Борис говорил, что «она мне была государыня и племянница» (ПДС, т. I, стлб. 1307).
9) ПСРЛ, т. 14, с. 45; РК 1559—1605 гг., с. 292; Анпилогов, с. 21 и сл. [282] П. Волк приехал в Москву 26 апреля и 4 мая принят был В. Ф. и Д. И. Годуновыми, кн. Ф. И. Мстиславским и А. П. Клешниным; отпущен 8 мая.
10) ПСРЛ, т. 14, с. 48; ПЛ, вып. 2, с. 265; Акты Юшкова, № 257.
11) Рябошапко Ю. Б. Тявзинские переговоры 1594—1595 г. — Социально-политическая история СССР, ч. II. М.; Л., 1974, с. 25-34.
12) ПДС, т. I, стлб. 1268, 1365—1366; РК 1559—1605 гг., с. 296-297; Описание путешествия в Москву посла римского императора Николая Варкоча с 22 июля 1593 г. — ЧОИДР, 1874, кн. 4; HRM, t. II, № XXV, р. 32-45; Шмурло Е. Ф. Россия и Италия, т. III, вып. 2, с. 319- 322; Флоря. Отношения и балтийский вопрос, с. 51.
13) Памятники дипломатических сношений Московской Руси с Персией, т. I, с. 183, 203, 209; Бушев, с. 178-208; ЧОИДР, 1874, кн. 4, с. 25; Кушева. Народы Кавказа, с. 283; ПСРЛ, т. 14, с. 45-46; Белокуров, с. 262-265. Арам и Хуршит отпущены были в октябре 1595 г.
14) ЦГАДА, ф. 123, кн. 21, л. 177; Новосельский, с. 41-43; Пашков Ф. Памятники дипломатических сношений Крымского ханства с Московским государством в XVI и XVII вв. Симферополь, 1891, с. 35-38.
15) Принц, с. 25; Смирнов, с. 150-154; Памятники дипломатических сношений Московской Руси с Персией, т. I, с. 221, 318-320. А. Д. Звенигородский вернулся в Астрахань 7 августа 1595 г.
16) Дата смерти Феодосии устанавливается по кормовым книгам Кирилло-Белозерского монастыря. См.: ЗОРСАРАО, т. I. СПб., 1851, с. 87. В декабре 1594 г. царь «до году» был в трауре (ПДС, т. II, стлб. 92). См. также утешительную грамоту патриарха Иова царице Ирине от 6 августа 1594 г. (ГПБ, Солов, собр., № 682/922, л. 303). По Ж. Маржерету, она умерла «3 лет отроду» (Маржерет, с. 150).
17) ПДС, т. II, стлб. 202. Подробнее см.: Florovskij А. V. Česko-ruské obchodni styky v minulosti (X—XVIII. stoleti). Praha, 1954, s. 196-197.
18) PK 1559—1605 гг., с. 300; ДРВ, ч. XII, с. 449-460; ЦГАДА, ф. 78, д. б/н, 1595 г.; HRM, t. II, N XXVI, р. 45-47; ПДС, т. II, стлб. 64-177; Смирнов, с. 152-153; Winter E. Rufiland und das Papsttum, t, I. Berlin, 1960, S. 261-265.
19) Рябошапко Ю. Б. Тявзинские переговоры 1594—1595 гг., с. 35-68.
20) Флоря. Отношения и балтийский вопрос, с. 61; Шаскольский И. П. Столбовский мир 1617 г. и торговые отношения России со Шведским государством. М.; Л., 1964, с. 26-27; Рябошапко Ю. Б. Вопросы торговли. в Тявзинском договоре 1595 г. в связи с внутренней политикой правящих кругов Швеции. Скандинавский сборник, т. XX. Таллин, 1975, с. 60-66.
21) ЦГАДА, ф. 93, грамоты, № 1, л. 8-11. Предшествующая грамота (Генриха III) о Мушероне 1589 г. до нас не дошла (Жордания, с. 102-103).
22) Бантыш. Обзор, ч. 4, с. 78 и сл.
23) Флоря. Отношения и балтийский вопрос, с. 55.
24) Бушев, с. 209-231. Анди-бек покинул Москву весной 1596 г.
25) Бушев, с. 235-266; Савва, с. 251; Белокуров, с. 265-314. Вернулся К. П. Совин только в конце 1598 г.
26) ПСРЛ, т. 14, с. 46, 47; т. 34, с. 196; Труды Вятской ученой архивной комиссии 1905 г., вып. 2. Вятка, 1905, с. 46.
27) ААЭ, т. 1, № 365; ПСРЛ, т. 34, с. 198; т. 14, с. 47; Щукинский сборник, т. III. М., 1903, с. 166-168. О Ф. С. Коне см.: Косточкин В. В. Государев мастер Федор Конь. М., 1964; Прищепенко В. Н. К биографии Ф. С. Коня. // Советская археология, 1966, № 4, с. 209-210. [283]
28) Любименко, с. 52-53.
29) ОАИП, ч. I, с. 184 (1595/96 г.); ДА, № 493-519; Севастьянова, с. 121. В майской грамоте 1585 г. царь настаивал на праве России на Лапландию (ДА, 1893, № 456).
30) Флоря. Отношения, с. 245.
31) Бантыш. Обзор, ч. 3, с. 110; РК 1559—1605 гг., с. 305, 306, 310; ЦГАДА. ф. 79, кн. 23; ф. 78, д. б/н, 1597 г.; ОАПП, ч. I, с. 271; HRM, t. II, N XXVII-XXIX, р. 48-50; ПДС, т. II, стлб. 468-627; ПСРЛ, т. 14, с. 47. Цесарский посол отбыл 10 августа 1597 г.
32) Бушев, с. 267-320.
33) РК 1559—1605 гг., с. 293, 290 (последнее упоминание В. А. Гагина в разрядах); РК 1475—1598 гг., с. 462, 516.
34) Э, л. 758; ср. РК 1559—1605 гг., с. 290 (14 апреля 1592 г.); с. 290, 291, 295; РК 1475—1598 гг., с. 439, 448, 466, 471, 491.
Н. И. Очин-Плещеев последний раз упомянут в разрядах осенью 1593 г., А. И. Хворостшшн — в 1595/96 г. (РК 1475—1598 гг., с. 461, 564). Последнее упоминание о И. С. Туренипе — весна 1594 г. (Самоквасов, т. II, с. 515).
35) РК 1475—1598 гг., с. 459.
36) Там же, с. 342, 414; ЦГАДА, ф. 79, кн. 16, л. 88; кн. 17, л. 271, 271 об.; кн. 18, л. 4 об.
Б. В. Воейков служил в далеком Санчурске в 1593/94—1594/95 гг.; Р. М. Пивов и И. П. Татищев были думными дворянами в 1585 г.; Ф. А. Писемский последний раз упоминается в разрядах в 1591 г. (РК 1475—1598 гг., с. 436, 494, 364, 453).
37) Боярские списки, ч. 1, с. 105.
38) Масса, с. 45. Впрочем, Варкоч в 1589 г. писал, что Борис «всей душой ненавидит» Щелкалова (Донесение, с. 104). А. и В. Щелкаловы упоминаются в боярском списке 1588/89 г. (Боярские списки, ч. 1, с. 106).
39) Платонов. Очерки, с. 170; Масса, с. 45.
3 мая 1594 г. А. Щелкалов участвовал в приеме послов (Шереметев. Царевна, с. 37-44). Сохранилась «отпись» Щелкалова в Боголюбов монастырь в Москве 1596/97 г. (АГР, т. I, № 96, с. 291). Василий Яковлевич Щелкалов был женат на сестре близкого к Борису Никифора Чепчугова (Кобеко Д. Щелкаловы и Чепчуговы. — РС, 1901, № 3, с. 711-713; его же. Дьяки Щелкаловы. — ИРГО, вып. 3. СПб., 1909, с. 78-87).
40) Веселовский. Дьяки, с. 408-409; Садиков. Очерки, с. 402; Боярские списки, ч. 1, с. 106; Флетчер, с. 36 (назван Пантелеевым); РК 1559—1605 гг., с. 97; РИС, т. 2, с. 127-128 («Голицыны Щелкаловым друзи и сватье»).
41) Лихачев. Дьяки, с. 232-233, 471-511; АФЗХ, ч. II, № 367, с. 410; Веселовский. Дьяки, с. 9, 497, 501-502; ПДС, т. I, стлб. 1257, 1352.
В дворовом разряде в мае 1579 г. служили окольничий М. Т. Петров-Соловой и дьяк Стахей Иванов (ААЭ, т. I, № 302, с. 368). В дворовом Большом приходе в марте 1583 г. сидели А. Арцыбашев и С. Сумороков (ААЭ, т. I, № 318, с. 380). По С. Б. Веселовскому, Сумороков служил в дворовом Большом приходе во всяком случае с декабря 1582 по ноябрь 1583 г. О Н. Ховралеве в 1588/89 г. см.: Боярские списки, ч. 1, с. 107.
42) Подробнее о Большом приходе см.: Садиков. Очерки, с. 289-299; АФЗХ, ч. II, № 373, с. 418 (вместе с Л. Резанцевым); Акты Уварова, № 57, 62, 66 (январь и март 1585, 1584/85 г.); Веселовский. Дьяки, с. 269-270.
В июне 1584 — феврале 1585 г. проверкой и подтверждением жалованных [284] грамот вместе с Ксенофонтовым занимался Д. Петелин, а с сентября 1584 г. — Н. Румяной (наблюдение Ю. Н. Мельникова). См. также грамоту за подписью Д. Петелина от 11 октября 1584 г. (Акты Уварова, № 58).
43) ЛЗАК, вып. V. СПб., 1871, отд. II, с. 3-4; АФЗХ, ч. II, № 367, с. 410 (октябрь 1586 г.); Веселовский. Дьяки, с. 425. О Н. Румяном в 1588/89 г. см.: Боярские списки, ч. 1, с. 107.
44) Акты юридические... СПб., 1838, № 171; Можайские акты 1506- 1775. СПб., 1892, с. 5; ПРП РК, № 83, с. 121; Веселовский. Дьяки, с. 408, 517, 173, 466; АФЗХ, ч. II, № 369, с. 411; ср. 10 января 1589 г. (ПРП РК, № 47, с. 77-78); Акты Уварова, № 53; Вахрамеев. Акты, с. 62; ЛЗАК, вып. V, отд. II, с. 3-4; АФЗХ, ч. II, № 389; Боярские списки, ч. 1, с. 106.
45) Гурлянд И. Я. Акты Романовской ямской слободы. Ярославль, 1901, с. 2, 3 и сл.; Вахрамеев. Акты, с. 53, 54, 56-60; РИБ, т. 10, с, 489; ПДС, т. X, стлб. 474; Веселовский. Дьяки, с. 328, 466.
В 1587 г. возглавлял Ямской приказ и Ф. М. Троекуров. С. Т. Иванов, возможно, сидел в особом дворовом Ямском приказе.
46) Упоминается и в 1588/89 г. (Боярские списки, ч. 1, с. 106).
47) Пискарев А. Н. Древние грамоты и акты Рязанского края. СПб., 1854, № 16, с. 30; Веселовский. Дьяки, с. 549, 177-178, 204-205, 269-270, 351; Акты Юшкова, № 204 (Собакин); Вахрамеев. Акты, с. 60-61; АМГ, т. I, № 21; СГГД, ч. IV, с. 67; ПКМГ, ч. I, отд. II, с. 1525; Шумаков С. А. Экскурсы по истории Поместного приказа. — ЧОИДР, 1910, кн. 4, с. 46, 49.
48) Веселовский. Дьяки, с. 214, 408-409, 425, 465-466; РК 1559—1605 гг., с. 310; РИС, т. 2, с. 83; Садиков. Очерки, с. 367-368. З. Свиязев упоминается в боярском списке 1588/89 г. (Боярские списки, ч. 1, с. 106).
49) В 1577 г. дворовой четвертью ведал А. Шерефединов. В 1582/93 г. существовала дворовая четверть дьяка С. Суморокова (Садиков. Очерки, с. 347-349).
50) Садиков. Очерки, с. 364, 390-393; Веселовский. Дьяки, с. 353-354; РК 1559—1605 гг., с. 306 (май 1597 г.); ПДС, т. II, стлб. 487.
51) Акты Юшкова, № 220, с. 216, 217, 221; РК 1559—1605 гг., с. 225, 296, 300; Лихачев. Дьяки, с. 488-492; Боярские списки, ч. 1, с. 106; Веселовский. Дьяки, с. 147-148, 398; ААЭ, т. I, № 330, с. 394; ПРП, вып. V, с. 228. В боярском списке 1588/89 г. упоминаются Д. Бохин и Т. Петров (Боярские списки, ч. 1, с. 107, 108).
52) Акты Юшкова, № 220, с. 217, 233.
53) Там же, № 226, с. 239; № 232, с. 244; Веселовский. Дьяки, с. 250; ПРП, вып. IV, с. 370.
54) ПСРЛ, т. 34, с. 196; ср. ПКМГ, ч. I, отд. I, с. 310 (1576 г.). В 1578/79 г. верстал детей боярских Ряжска и других городов (ПРП РК, № 44, с. 55-74; Веселовский. Дьяки, с. 138).
55) Шумаков. Обзор, вып. 3, № 111, с. 28; Зимин А. А. О сложении приказной системы на Руси. — Доклады и сообщения Института истории АН СССР, вып. 9. М., 1954, с. 175-176. Неясно, какое ведомство возглавляла окольничий кн. Ф. И. Хворостинин и дьяки Д. Петелин и З. Свиязев в июне 1585 г. (Акты Уварова, № 64, с. 72). Возможно, оно создано было специально для расследования дела кн. И. П. Шуйского.
56) ААЭ, т. I, № 317, с. 380. Дьяком приказа был Сапун Аврамов, служивший в то время в Разряде. В 1577 г. там сидели кн. С. Коркодинов и Федор Пучко Молвянинов (Боярские списки, ч. 1, с. 106, 85).
57) ПСРЛ, т. 34, с. 196; Тихомиров. Памятники, с. 232. [285]
58) Хроника Буссова, с. 84; Маржерет, с. 151.
59) По Боярскому списку 1588/89 г. — «в деревне» (Боярские списки, ч. 1, с. 105).
60) РК 1475—1598 гг., с. 364, 379, 413, 414, 515, 521; РК 1559—1605 гг., с. 269; Зимин, О составе, с. 204; ЧОИДР, 1874, кн. 4, с. 18; Боярские списки, с. 106. До Безобразова постельничим был И. Д. Овцын.
61) РК 1475—1598 гг., с. 360, 364, 513; ДАИ, т. I, с. 189-195; Акты Уварова, № 68, с. 76-77; РК 1559—1605 гг., с. 269; ОАПП, ч. I, с. 405. В марте 1582 г. казначеем был И. П. Татищев (АИ, т. 1, с. 271).
62) ПСРЛ, т. 34, с. 196; Тихомиров. Памятники XVI в., с. 94. Дата 1584 г. (ПСРЛ, т. 14, с. 36) ошибочна.
63) РК 1475—1598 гг., с. 481, 500-501; АМГ. т. I, № 36; Смирнов П. Орловский уезд в конце XVI в. по писцовой книге 1594—1595 гг. Киев, 1910, с. 54, 55; ДАИ, т. IX, № 106, с. 257; РК 1559—1605 гг., с. 318; АИ, т. 1, № 154/ХХ; ПСРЛ, т. 14, с. 45; ср. Маржерет, с. 145.
Строительство Ельца началось в 1595 г. (АМГ, т. I, № 36; Алферова Г. В. Организация строительства городов в Русском государстве в XVI—XVII вв. — ВИ, 1977, № 7, с. 55-59; Анпилогов, с. 322 и сл.). Курск как укрепленный пункт упоминался и ранее. Белгород «ставили» в 1596/97 г. (ЛИРО, вып. 2-3. Вильно, 1910, с. 34-35). На Крапивне воеводы стояли в 1574/75 г. (РК 1475—1598 гг., с. 268).
64) ПСРЛ, т. 34, с. 200; т. 14, с. 7; Ильин М. А. Усадьбы Годуновых. — Сборник Общества изучения русской усадьбы, вып. 5-6. М., 1928, с. 33-39; Раппопорт П. А. Зодчий Бориса Годунова. — Культура древней Руси. М., 1966, с. 218; РИБ, т. XIII, стлб. 532.
В 1596 г. в Пафнутьевом монастыре был построен храм Рождества Богородицы с приделом в честь Ирины (История русского искусства, т. III. М., 1955, с. 470-472).
65) Смирнов П. П. Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII в., т. I. М.-Л., 1947, с. 161-166.
66) Сергеев В. И. Правительственная политика в Сибири накануне и в период основания городов. — Новое о прошлом нашей страны. М., 1967, с. 179. О градостроительстве в Сибири см.: Миллер Г. Ф. История Сибири, т. I, с. 272-300, 348; Прил., № 11, 17, с. 346-354, 363-366; Буцинский П. Н. К истории Сибири: Сургут, Нарым и Кетск до 1645 г. Харьков, 1893, с. 16-24; его же. Заселение Сибири и быт первых ее насельников. Харьков, 1889, с. 143-145, 160-162, 171; Бахрушин С. В. Научные труды, т. III, с. 146 и сл.
В 1591/92 г. И. В. Траханиотов был отправлен строить Пелым (РК 1559—1605 гг., с. 292). В 1594/95 г. в Пелым, Березов, Тару и Сургут уже посылались воеводы (РК 1475—1598 гг., с. 487).
67) Об этом указе говорят материалы дозорной книги Бежецкой пятины 1593/94 г.; ЦГАДА, ф. Поместного приказа, кн. 972; Рожков Н. А. Сельское хозяйство Московской Руси в XVI в. М., 1889, с. 266-269.
68) Анпилогов, с. 43-44; Платонов. Сказания, с. 104-108; ПСРЛ, т. 14, с. 5, 11, 7; ПЛ, вып. 1, с. 113.
69) РИБ, т. 13, стлб. 532, 563, 1282-1283.
70) Васенко, с. 66; Сказание Палицына, с. 101-103.
71) Подробнее см.: Полосин, с. 280-291; Временник Тимофеева, с. 28; РИВ, т. 13, стлб. 850-851; ПСРЛ, т. 14, с. 47, 40.
72) Повесть, како отомсти, с. 241-244; ср. РИБ, т. 13, стлб. 3-16, 145-154.
73) Севастьянова, с. 119; Петрей, с. 168; Маржерет, с. 150-152.
74) Масса, с. 42-43.
75) Хроника Буссова, с. 79. [286]
76) РИБ, т. 13, стлб. 531; Масса, с. 44; Временник Тимофеева, с. 56; Грамоты 7080—7111 годов с подписями Бориса, Дмитрия и Степана Годуновых. — ЧОИДР, 1897, кн. 1, с. 1-8; ср.: ЧОИДР, 1894, кн. 4, отд. III, с. 1-16 (подпись царя Бориса).
77) ПСРЛ, т. 14, с. 47; ЦГАДА, ф. 79, кн. 15, л. 209; Белокуров С. А. О Посольском приказе. М., 1906, с. 92; Платонов. Очерки, с. 158, 156; Памятники дипломатических сношений Московского государства с Персией т. I, с. 131, 184.
78) ПРП, вып. IV, с. 370-374, 517-521.
79) Подробнее об уложении 1597 г. см.: Панеях В. М. Холопство в XVI — начале XVII в. М., 1975, с. 72-145.
80) ПРП, вып. IV, с. 539-540.
81) Греков Б. Д., кн. 2, с. 322-323.
82) РИБ, т. 14. СПб., 1894, стлб. 137; Смирнов И. И. Новый список Уложения 9 марта 1607 г. — ИА, кн. IV. М.; Л., 1949, с. 82. Кроме едровских грамот заповедные лета упоминаются в Торопецкой уставной грамоте 1590/91 г. (Побойнин И. Торопецкая старина. Исторические очерки г. Торопца с древнейших времен до конца XVII в. — ЧОИДР, 1902, кн. 2, с. 359).
83) Корецкий. Дела, с. 309, 311, 316, 327.
84) Корецкий. Закрепощение, с. 127, 145; Панеях В. М. Закрепощение крестьян в XVI в.: Новые материалы, концепции, перспективы изучения (по поводу книги В. И. Корецкого). — ИСССР, 1972, № 1, с. 157-165; Анпилогов, с. 322-325, 335-336, 359-360; его же. К вопросу о законе 1592—1593 гг., отменявшем выход крестьян, и урочных летах в конце XVI — первой половине XVII в. — ИСССР, 1972, № 5, с. 160-177; Скрынников. Россия, с. 205; его же. Борьба, с. 66.
85) Ср. Корецкий. Закрепощение, с. 157.
Написать нам: halgar@xlegio.ru