выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
| Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. | |
К разделам: Каменный век | Разное
Рериховские чтения. 1979 год.
К 50-летию института «Урусвати».
Материалы конференции.
Новосибирск, 1980.
{13} – конец страницы.
OCR OlIva.
Матерь Мира. Сколько необыкновенно трогательного и мощного
слилось в этом священном понятии времен и народов.
Н.К. Рерих
В многогранном художественном, литературном, публицистическом и научном творчестве Н.К. Рериха образ Матери Мира занимал одно из важных по значимости мест. Великий художник и ученый, развивая мысли о необходимости участия женщин Земли в общественной деятельности, их объединения во имя развития культуры и искусства, содействия взаимопонимании между людьми, созиданию и просвещению, вдохновлялся сам и возбуждал других древнейшими представлениями человечества, связанными со Всемогущей Матерью Мира, прародительницы всего сущего и охранительницы жизни. Н.К. Рерих с волнением писал о Радж-Раджасвари, которую восславляли в своих священных песнопениях древние индусы, о Гуаньнин, прославленной на страницах старой китайской литература как защитницы детей от опасностей и насилий, о турфанской мадонне, близкой облику богини-матери Маричи, заботливой хранительницы детей, духовной спутницы бога счастья Кувера+). Символическая значительность образа Матери Мира настолько поражала Н.К. Рериха, что под его пером слова, обращенные к {13} женщине, превращались в подлинный гимн: "Перечислять совершенное и вдохновленное женщиной, значило бы описать историю мира. Под многоразличными покровами человеческая мудрость слагает все тот же единый облик красоты, самоотверженности и терпения. Лучше других женщины знают стихию огня, от древнейших времен к самим сокровенным опытам призывалась женщина", А далее следовали строки, увязывающие древность с самой жгучей современностью: "Так и теперь, к самому широко понятому знанию она (женщина) призывается, ибо сердцем своим поймет она, как многоразлично и бережно нужно зажигать огни понимания и отзывчивости". За "высокими ликами" Великих матерей Мира и Света, Всескорбящих, Всепомогаюших и Вседающих, жертвовательниц Востока и Запада — Мадонны, Кали, Высокой, Всезнающей и Преблагой Дуккар, Иштар, Мириам, Белой Тары, Тысячеокой охранительницы, Сторучицы, Скоро-Помогающей — Н.К. Рериху виделись многозначительные символы человеческой мудрости и всеведения, и единения, счастья и спокойствия. Он обратил также внимание на то, что иногда Матери Мира неожиданно принимали облик грозного и устрашающего божества, кровожадной и жестокой пожирательницы людей. Первозданные священные гимны, сохраненные в старинных книгах древнейших культурных центров мира, помогли ему правильно понять это кажущееся противоречие: Матери Мира символизировали собой такие необузданные стихии природы, познать которые, ради одоления и подчинения их своей воли, всегда стремился человек. Единство таких идей отражало сущность понимания людьми сил природы на ранних этапах их истории и примечательно, что такие представления не смогли позже изменить ни океаны, ни материки, которые в последующем разъединили отдельные группы человечества.
В этом Н.К. Рерих усматривал разгадку удивительных аналогий в иконографической и смысловой символике Великих Матерей Мира, далеко отстоящих друг от друга, но бесспорно единых в своей глубинной психологии народов. Он призывал изучать такое многозначительное "обобщающее осознание", когда теперь человечество проявляет стремление к единению и эволюции, поскольку освобождение от старых форм мышления и создание нового невозможно {14} без самого тщательного познания древних представлений, сохранившихся в мифологии. "Не следует бояться трогать книжные полки, — настойчиво советовал Н.К. Рерих. — Не следует опасаться сближать и сопоставлять предметы древности в новых сочетаниях. Когда мысль должна блуждать среди тысячелетий, а может быть и в десятках их, то и сами ограничения или утверждения неминуемо будут относительны. Именно признав эту неизбежную относительность, исследователь не только не огорчится, но тем бодрее и радостнее поспешит вперед для новых обоснований". Н.К. Рерих обращал особое внимание на меткость глубоко символической иконографии Матерей Мира, "выработанной народной психологией". В их "нечетких" образах он за "омертвевшей чертой" прошлого усматривал "большие знания", которые следовало извлечь из забвения и небытия.
Особое значение в этой связи Н.К. Рерих придавал археологии — науке, по его словам "живой, нужной для всех соображений". Так же как образ Матери Мира представлял собой своеобразный символ единства давно разъединенного сознания древних народов, сходным образом этнографическое и первобытное искусство, разного рода орнаменты и изображения, в том числе наскальные рисунки, многозначительно подтверждали, по его мнению, ту же мысль. Недаром, настойчиво обращал внимание Н.К. Рерих, близкие по духу изображения открыты в Аризоне и Монголии, на скалах Сибири, Тибета и Ладака, на камнях Кавказа, Венгрии и Норвегии. В этих рисунках он, как и в образе Матери Мира, видел в первую очередь глубокие символы природы и значительные мысли первобытных о космогонии. Недаром Н.К. Рерих, обращаясь к древнейшей мифологии в связи с образом Великой Матери Мира, напоминал о представлении первобытных египтян, майя и шаманов сибирской тайги в связи с Венерой, "Звездой Утра", которая в старину воспринималась как "светлая обитель" женского божества". Эта "обитель" смотрелась в особенности эффектно, когда располагалась между двумя "чудами неба" — созвездиями Большая Медведица и Орион. В них далекие предки видели два огромных сверкавших крыла, которые обнимали почти все небо. Современные исследования мировой мифологии и {15} новые попытки интерпретации образов древнейшего искусства со всей очевидностью показывают насколько в свое время прозорливо предугадал Н.К. Рерих наиболее оптимальные и плодотворные пути изучения достижений древних в познании мира и как искусно решал он вопрос актуализации такого рода разработок для злободневных нужд современности. Трепетно бережливое отношение к культурному достоянию человечества пронизывает всю его деятельность от начала до конца и потому не может не вызвать восхищения.
Проблема познания содержания и смысла пещерного и мобильного искусства древнекаменного века остается до сих пор одной из первоочередных и самых, пожалуй, сложных в археологии палеолита, поскольку речь идет о воссоздании наиболее интересной и трудной для реконструкции интеллектуальной стороны деятельности первобытных — их духовных ценностей и мировоззрения. Среди многочисленных тем палеолитического искусства особо пристального внимания заслуживает в этой связи образ женщины, представленный многочисленными скульптурными изображениями, а также настенными гравюрами и барельефами. Этнографические параллели позволили установить, что женщина, воплощенная в образцах художественного творчества палеолитического человека, представляла собой обобщающий символ плодородия, прародительницы, покровительницы рода и семьи, а также домашнего очага, хозяйки зверей и охотничьих угодий, центральной фигуры культа предков. Единообразие такого рода представлений палеолитических людей подтверждается в общем сходным стилем скульптурных изображений женщин, открытых на поселениях древнекаменного века от Франции на западе и до Сибири (Прибайкалье) на востоке, а также поразительным единством этнографических свидетельств, раскрывающих роль женщин в мировоззрении первобытных по образу жизни и хозяйствования народов недалекого прошлого.
Зооморфные образы и композиции искусства верхнепалеолитического поселения Малая Сыя (Хакасия, Кузнецкий Алатау; радиокарбоновая дата 34500 ± 450; 33060 ± 300) по содержанию {16} глубоко космогоничны1). Открытие при раскопках 1977 г. in situ в жилище № 8 первого скульптурного зооантропоморфного изображения женского существа, отличающегося необычными чертами облика, представляет теперь возможность уверенно рассмотреть в новом ключе уникальный для верхнего палеолита образец искусства (рис. 1). В нем, судя по всему, с особой наглядностью и яркостью в художественной форме воплощен комплекс идей, связанных с образом Великой Матери-Прародительницы.
Скульптура изготовлена из крупной гальки серовато-желтого кварцита. Одна сторона ее, спина скульптуры, (рис. 3, 5) относительно плоская и за исключением двух небольших сколов в районе головы не оббита. Нижняя часть спины около ягодиц заужена. Затем выше следует весьма расширенный участок как бы сгорбленной и слегка искривленной влево (относительно средней продольной оси выпукло-округлой части спины). Плавно округлый "горб", естественная поперечная грань гальки, подразделяющая спину на две сходящиеся под тупым углом плоскости, превосходно передает впечатление от наклонившейся вперед, широкой в районе лопаток и в плечах фигуры существа, присевшего прямо на землю или на поджатых под себя ногах. Плечи скульптуры при взгляде на них сзади смотрятся круто покатыми, но левое плечо опускается вниз более плавно и ровно. В левой части не так резко прослеживается также граница между плечом и подчетырехугольном, приостренном вверху выступом головы, что, впрочем, естественно, если учесть искривленность фигуры влево, отчего линия, оконтуривающая левый край {17}
Рис. 1. Скульптурное изображение совоголового рожающего существа. Вид анфас. Голова с одним открытым и вторым закрытым глазом склонена влево. Ниже приостренного клюва выгравирован ромбический широко открытый рот. Из него вниз свисает язык-лев с широко раскрытой пастью (пасть охватывает выбоину пупа). Ниже языка видно широко раскрытое лоно. У скульптуры четко выделена руки и согнутые в коленях ноги. В пальцах левой руки зажат хищник, обращенный головой вниз. Символ полной луны.
Рис. В. Жалковского {18}
головы, почти сливается в одну линию с контуром плеча. Правый край головы выражен по контуру значительно отчетливее и поэтому можно без труда выделить точку, где начинается плечо. В верхней части головы, почти на равном расстоянии от ее подтреугольной верхушки, сделаны два скола, которые была упомянуты выше. Фасетка слева подтреугольная и сравнительно обширная, а справа, напротив, узкая, подпрямоугольная. О назначении этих сколов будет сказано далее при описании деталей головы, как они выглядят, когда на скульптуру смотришь спереди. Нижняя часть скульптуры в ее основании оформлена одним поперечным ударом. Поверхность скола вогнутая, забитая, довольно обширная, что придает устойчивость скульптуре при установке ее на ровной плоскости.
Передняя часть скульптуры, в отличие от плоской сохранившей галечную корку задней, сильно выпуклая. Она почти сплошь сокрыта фасетками сколов, выбоинками точечной ретуши, а в отдельных местах отчетливыми линиями штриховки и гравировки. Заметны также следы окрашенности отдельных участков. Галечная корка сохранилась нетронутой в двух местах — с правой стороны внизу границы галечной поверхности оконтуривают линию массивной, согнутой в колене ноги; и в центре слева и справа от наиболее выпуклой части живота скульптуры, где сделана вытянуто-овальная и относительно глубокая звездчатая выбоина, изображающая пуп. Живот скульптуры плавно округлый, сильно выпуклый и покрыт фасетками сколов так, что он выглядит как верхний сферический панцирь черепахи. Левая нога, как и правая, согнута в колесе. Она такая же массивная, но контур ее определяется границами фасетки сплошь забитого затем точечной ретушью крупного скола. Замечательно, что конфигурация ног, несмотря на различие в технике их оформления, совпадает до деталей. Существо сидит на корточках. Руки скульптуры выделены очень четко и определенно с помощью удивительно тонко и расчетливо нанесенных по краю гальки сколов, {19} фасетки которых были подправлены затем гравировкой и выбивкой, т.е. точечной ретушью. Обе руки занимают явно каноничное, строго определенное положение — они изогнуты из-за округлости тела коромыслом и покоятся на бедрах в районе талии. Обращают на себя внимание различия в конфигурации рук: левая — более тонкая, заканчивается определенно человеческой ладонью с превосходно выделенными пятью пальцами; правая выглядит массивнее, а ладонь ее широкая, напоминающая скорее звериную лапу. Впрочем, детальная расшифровка правой руки далеко не завершена, чтобы говорить о ней нечто более определенное. Особого упоминания заслуживает примыкающая к пальцам левой руки или выскальзывающее из нее некое животное, очевидно волкообразный хищник, обращенный вниз головой и широко раскрытой пастью. Вероятно зооантропоморфное существо держит хищника в руке как палицу или колотушку. Голова скульптуры многоугольна, почти подтрапециевидна. Макушка ее приострена. От лба вниз опускается крючковатый, хищно изогнутый нос или, лучше сказать, клюв, поскольку птицеобразность головы не вызывает сомнений. Правый глаз птицы округлый, широко открытый с отчетливо выделяющимся зрачком и округло-выпуклым веком. Над глазом заметен дугообразный выступ, нечто вроде надбровья. Как раз за ним по краю со стороны спины и был сделан узкий подпрямоугольный скол с помощью которого мастер, очевидно, показал плотно прижатое к голове ушко птицы. Правая половина головы более обширна, чем склонившаяся к плечу и как бы сжатая и сплюснутая левая. Левый глаз птицы выражен не так четко, как правый и к тому же, зрачок его почти полностью закрыт округло-выпуклым веком. Но зато подтреугольный скол за надбровьем глаза показывает торчащее вверх, а не прижатое, как с правой, ушко. Ниже клюва выбивкой и гравировкой оформлен ромбический, широко раскрытый рот, из которого свисает сплошь исштрихованный постепенно расширяющийся книзу язык. Конец его с вытянуто-овальной звездчатой выбоиной направлен в сторону детородного органа. Границы раскрытого детородного органа определяются двумя симметрично расположенными миндалевидными фасетками продольно направленных сколов. Расшифровка деталей передней части тела проведена лишь {20}
Рис. 2. Совоголовая скульптура. Вид сбоку (правая сторона). Отчетливо выделен сильно выпуклый живот с выбоинкой на месте пупа. Голова в профиль — орлиная.
Рис. Б. Жалковского {21}
предварительно, но уже сейчас можно с достаточной определенностью утверждать, что подтреугольная приостренная книзу фасетка скола, расположенная ниже головы в правой половине тела, оконтуривает границы свисающей вниз груди. Значительно менее определенно удается установить контуры левой груди. Возможно такая нечеткость отражает стремление, как и в случаях с левыми рукой и ногой, а также закрытым левым глазом, подчеркнуть отличие левой груди от правой, что еще в большей степени усиливает ясно выраженную асимметрию скульптуры в целой, ее искривленность, "скособоченность", "сгорбленность".
В заключение необходимо подчеркнуть, что описанная скульптура отнюдь не однозначна по семантике, как и другие произведения искусства Малой Сыи. Она вне всякого сомнения полисемантична и к тому же не может восприниматься как одно или пара совмещенных друг с другом существ. Так, если учесть, что сильно выпуклый живот скульптуры (рис. 2) весьма напоминает черепаху, а при взгляде на сову сбоку она смотрится как орел, широко расставивший крыло, то изображение может одновременно восприниматься или как слившиеся воедино, очевидно в половом акте — борьбе орел и черепаха или каждый из них в отдельности. Кроме того, левая сторона скульптуры при поперечной ориентировке ее, когда основанием становится покрытая галечной коркой грань, представляет собой анфас огромную голову льва с широко раскрытой пастью (рис. 3, 3). Туловище льва непропорционально короткое, уходящее в перспективе вдаль, вправо относительно наблюдателя. В той же поперечной ориентировке скульптура в правом развороте смотрится как черепаха (рис. 3, 2), в левой развороте как лев с широко раскрытой пастью и заброшенный на спину хвостом (рис. 3, 1). Со спины скульптура смотрится как бизон с огромным горбом (рис. 3, 4). Пóнятым полисемантичность родящего зооантропоморфного существа вряд ли ограничивается, но в связи с интерпретацией смысла его, как увидим далее, исключительный интерес вызывает "совмещенность" его со львом.
Сравнительная точность расшифровки деталей скульптурного совоголового изображения подтверждается ещё одной скульптурой, {22}
Рис. 3. Совоголовая скульптура. 1-3 — вид скульптуры, когда за основание принята спина (1 — в левом развороте — лев; 2 — в правом развороте — черепаха; 3 — анфас — лев); 4 — вид со спины в левом развороте — бизон; 5 — вид со спины; 6 — вид сбоку (левая сторона).
Рис. В. Жалковского {23}
обнаруженной при раскопках жилища № 3. Она представляет тот же образ рожающего существа с выпуклым животом, открытым лоном, языком, свисающим из широкого раскрытого рта. По сторонам языка отчетливо выделены узкие длинные груди, которые как бы обрамляют его. Выбит также пуп, широко раскрытое лоно, ретушь оконтуривает разные по конфигурации руки, как и в первом случае неодинаково оформленные массивные ноги, согнутые в коленях. Отличие заключается лишь в том, что не правая, а левая нога представляет собой нетронутый участок галечной корки. Интересно, что к левой руке примыкает некое животное, очевидно волкообразный хищник, обращенный головой вниз. С правой рукой тоже совмещается какое-то существо, но идентифицировать его пока не удалось. Скульптура изготовлена из черного кремнистого сланца высокого качества. Тыльная сторона скульптуры, спина, к счастью поддалась расшифровке и поскольку каноничность рожающего зооантропоморфного существа в искусстве Малой Сыи не подлежит теперь сомнению, можно с достаточной уверенностью утверждать, что сзади скульптура из жилища № 8 выглядела также. А с плоской покрытой галечной коркой тыльная сторона скульптуры из жилища № 3 выявлена сцена копуляции мамонта и самки бизона, на спине которой выгравирована голова льва с широко раскрытой пастью и с двумя обращенными головами друг к другу змеями над его гривой: на туловище самки бизона при макрофотографировании выявлена сцена нападения львицы на лошадь.
Таким в начальной стадии работы по расшифровке может быть пока представлено скульптурное изображение из жилища № 8, причудливо совместившего в себе зооморфные и человеческие черты. В дальнейшем многое, разумеется, предстоит уточнить, понять глубже и полнее, а возможно что-то, в том числе существенное, изменить. Особую трудность при исследовании синкретичных по характеру образов искусства Малой Сыи вызывает обычно попытка уяснить конкретно — образное выражение каждой из составных частей скульптуры, которое воспринимались как отдельные животные, часто хищные. Оставив окончательное решение этого дела особой важности на будущее, пока можно, учитывая ближайшую цель {24} публикации, ограничиться констатацией того, что не вызывает особи сомнений. Очевиден все же главный факт — скульптор Малой Сыи изобразил в камне рожающее зооантропоморфное существо с головой совы или филина. Обнаженная фигура с огромным, округлым, "черепаховидным" по виду животом и отвисшей грудью представлена в кульминационный момент, когда происходит разрешение от бремени. Тяжесть совершаемого акта рождения подчеркивается сгорбленностью и искривленностью (асимметричностью) скульптуры, широко распахнутом в крике ртом, и свисающим вниз языком, а также перекошенным, как от невыносимой боли, ликом с одним как бы в ужасе округленным, а другим, напротив, сомкнутыми глазами. Лоно существа широко раскрыто и из него вот-вот должно появиться неведомое дитя. Замечательна и характерна поза роженицы — она присела на корточки, согнув в коленях и широко расставив необычайно массивные ноги и крепко опершись руками в бедра. Согнутая спина напряжена от натуги. Динамичная выразительность скульптуры поразительна. Не менее определенен также фантастический в его нереальности облик изображенного в скульптуре существа, в котором причудливо перемешались черты птицы (совоокая голова), животных (правая рука — по-видимому хищник, левая — тоже (?), живот — черепаха) и человека (общий контур фигуры, ноги, левая рука и лоно). В особенности ясно подчеркивается мимический характер образа существа чудовищный по размерам тонко гравированный язык, свисающий изо рта и направленный к лону. Язык в профиль при взгляде на него слева смотрится как распластанный в прыжке лев с широко раскрытой пастью (вытянуто-овальная звездчатая выбоина, она же пуп). В целом же язык одновременно может быть понят как фаллос в львином облике, направленный в сторону лона. Вытянуто-овальная звездчатая выбоина, оформляющая пуп, голову змеи и пасть льва, представляет собой анальное отверстие фаллоса. Если все эти предположения верны, то в таком случае совоголовое рожающее существо необычно еще и потому, что оно в себе одном совмещает не только женское, но одновременно также и мужское начала. {25}
Синкретичность совоголовой скульптуры, ее устрашающий вследствие необычности вид, определенно выраженная беременность, пышные, чисто женские формы роженицы, превосходящие по гипертрофированности самые знаменитые из палеолитических "Венер" Европы — все эти особенности позволяют сделать уверенный вывод о том, что она представляет собой древнейшее из пока известных и потому первозданное по ясности изображение Великой Матери–Прародительницы, творца всего сущего на свете. Ее образ стоит у истоков всего сложного комплекса идей, связанных с Матерями–Прародительницами и знаменитыми "Хозяйками Зверей", хорошо известных этнографам Сибири. В мифологических сказаниях сибирских народов они живописуются как грандиозные зооморфные существа в облике лося, оленя или другого животного, как правило играющего особо важную роль в хозяйственно-промысловой деятельности обитателей определенного региона Северной Азии. Даже шерстинки со шкуры таких "Хозяек" могут, при хитроумном изъятии их шаманами, превратиться после рассеивания в тайге, в настоящих, желанных для охотника зверей. Это, возможно, следует понимать как свидетельство былой синкретичности Великой Прародительницы, у которой каждая часть тела, а в них, в свою очередь, любая структурная деталь вплоть до волоска и морщинки на коже, воспринимались как отдельное живое существо или подразделение природы, ибо она охватывала и порождала все сущее во Вселенной.
При всей важности привлечения сведений о "Хозяйках зверей" или Матерях–Прародительницах сибирских народов для решения центральной проблемы — интерпретации сути образа зооантропоморфного рожающего существа, изображение которого обнаружено на поселении Малая Сыя, все же опасения оказаться в кругу неоднократно высказанных ранее соображений по поводу женских палеолитических скульптур, а главное — необычные и чрезвычайно характерные черты самой скульптуры, с неодолимостью направляют поиск сравнительных аналогий прежде всего на юг Азии, в Индию, страну классических по яркости образов великих женских прародительниц. Сравнительно с другими странами Евразии богатая подробностями характеристика их, сохранившаяся в древних индийских мифах и {26} эпосе, позволяет полнее воссоздать комплекс идей, связанных с Прародительницами палеолита.
Среди многочисленных богинь-матерей ведийского и индуистского пантеонов, многие из которых дублировали друг друга по их функциям или выступали просто как шакти своих могучих божественных супругов2), особое внимание резко выраженным своеобразием, обусловленным, по всей видимости, главным образом первозданным по древности архаизмом образа, привлекает Великая богиня-мать Кали ("Черная"). Первое, что поражает в ее облике и что представляется, в сущности, уникальной по неожиданности и необычайности чертой при сравнении с другими богинями-матерями, является двуполость Кали. Богиня недаром, желая сразу же ошеломить своего самого могущественного противника, сама о себе говорила прямо, что она "не мужчина и не женщина". Кали гармонично и неразрывно совмещала в себе два определяющих начала, женское и мужское, обуславливающих при соединении их появление Вселенной, всего сущего в ней и, в частности, на Земле. Эта весьма примечательная и характерная для древнейших мифологий амбивалентная черта образа Великой богини-матери, подчеркивающая ее "двуначальную силу", нерасчлененное, составленное из противоположностей целое, из чего, согласно древнейшим космогоническим представлениям, как раз и возникла Вселенная, вместе с тем оказывается, при ближайшем рассмотрении, не единственной. Амбивалентность и синкретичность Кали буквально пронизывает ее сущность, отчего облик богини представляется чрезвычайно изменчивым, неопределенным, до крайности противоречивым и сплавленный из взаимоисключающих особенностей.
Великая богиня-мать и воплощала в себе весь окружающий мир, который был обязан ей своим существованием, ибо она {27} порождала его. Кали — всеобщая прародительница. Люди, животные и растения — ее дети, также как боги и даже демоны. Она могущественная и неодолимая защитница Вселенной, всевидящая и всезнающая, наделенная таинственной властью, понимающая взаимосвязь событий и их истинное значение. Богиня-мать — исконная гонительница зла, защитница слабых и невинных, священных книг и законов, покровительница и владычица всего сущего, живое воплощение плодородия, материнства и жизни. Однако Кали одновременно считается демоном злой судьбы, гневной, суровой и беспощадной воительницей, страшным воплощением грозной разрушительницы и смерти, существом ненасытно кровожадным, требующим кровавых жертв, причем не только животных, но, очевидно, также человеческих. Кали и ее "ездовое животное" — лев, пили кровь своих противников и пожирали их без остатка. Богиня, таким образом воплощала не только мир, плодородие, производительные силы природы, рождение и жизнь, но вместе с тем прямо противоположные явления — хаос, распад и гибель, которые, однако, воспринимались, и это примечательно, как непременное условие возрождения к новой жизни. Так, даже уничтожая демонов, Кали в конечном счете способствовала тому, что они в последующем возрождались в благопристойных существах! Недаром поэтому Великую богиню-мать почитали в связи с культами умерших предков с материнской стороны, которым, кстати, как раз и приносились многочисленные кровавые жертвы.
Такой, в кратком и самом общем изложении, выглядят черты облика, характер и функции самой архаической из Великих богинь-матерей юга Азии. Нет никакого сомнения в том, что Кали входит в ряд самих великих богинь-матерей Старого Света, среди которых наиболее широко известны и популярны шумеро-аккадская Инанна, вавилонская Иштар, египетская Исида, грозная глава сонма богов древнейшей греческой религии, владычица всего сущего и повелительница диких зверей совоокая Афина Паллада, финикийско-греческая Афродита, греческая Деметра, фригийская Кибела, иранская Анаит, тюрко-монгольская Итуген, библейская Астарта, эламские Пинекир, Киририша и Парти, согдийская Анахита, угаритские Анат, Ашерат и Нинхусаг, этрусская Туран, сирийская Атаргат, аравийская {28} Атхтир, переднеазиатская Магна Матер, анатолийская Танаис, палестинская Нанан, Танаит Карфагена, Ма Каппадокии, Артемида Эфеса, Адити, Сарасвати и Шри Индии, Хосядам кетов и Энинтэ эвенков Сибири ...
Великие богини-матери, госпожи-матери или просто матери (Аи) Евразии предстают в мифологии не только как всеобщие прародительницы. Их считают милосердными покровительницами браков и семьи, теми, кто дарует потомство и способствует продолжению и продлению рода человеческого, а также исполняют всевозможные желания. Они творят новую жизнь, наделяют мужчин оплодотворяющей силой, исцеляют от болезней, продлевают жизнь, выступают как заступницы, покровительствуют возмужанию детей, увеличению поголовья скота и благоденствия растительности, приносят в семейства богатство и счастье, воплощают мудрость. Богини-матери господствуют над временем, поэтому они не только порождают живое, продлевают ему жизнь, но также старят людей, животных и растения, а на определенном этапе умерщвляют их. Богиня-мать господствует не только в мире жизни. Она порой уходит также в преисподнюю, в страшный потусторонний мир. Великое женское божество — прародительница, покровительница и владычица Вселенной. Богиня-мать считается также сама или в своих ипостасях хозяйкой всех четырех сторон света. В других случаях она выступает как прародительница соответствующих божеств, символизирующих "четыре направления Вселенной". Богиня-мать воплощает собой творческие силы природа, в частности, она обеспечивает плодородие Земли. Она вообще, как женщина — главное воплощение плодородия, глава всего сущего, покровительница и владычица. Поскольку, как считалось, Великая богиня-мать присутствует при рождении любого нового существа, не удивительно, что культ ее обычно связывался с половыми функциями. Это обстоятельство раскрывает суть эротических сцен, отображающих в искусстве культ богинь-матерей. С другой стороны считается, что им же свойственна особая кровожадность, почему именно они требуют для себя кровавые, в том числе особенно желанные для них человеческие жертвы.
Приведенные выше факты позволяют не только реконструировать {29} в общих чертах облик мифологической матери-прародительницы и определить место ее в архаических религиозных системах древней Евразии, но также помогают, при осторожном экстраполировании их на палеолитическую эпоху, яснее понять глубинные истоки, а также смысл этого исключительного по значимости образа и уяснить новые аспекты роли женского начала в религиозно-мифологических представлениях людей древнекаменного века. С этой точки зрения открытие на Малой Сыи антропоморфного изображения рожающего существа вызывает значительный интерес прежде всего потому, что характерные черти скульптуры, пожалуй, впервые открыли возможность для спокойной оправданности такого рода сопоставлении и экстраполяции.
Обращаясь теперь к анализу специфических особенностей уникального в палеолитическом искусстве мира образа, который нашел удивительное по яркости и живости воплощение в художественном творчестве обитателей поселения Малая Сыя, следует в первую очередь обратить внимание на исключительную жизненную наглядность и экономную емкость отражения в скульптуре идеи материнства и живого воплощения плодородия. Зооантропоморфное существо изображено художником с гипертрофированно подчеркнутыми чертами беременности. Более того, сама по себе поза, а также огромный, куполообразно-округлый, далеко выпирающий вперед живот с растянутым, как бы подчеркивающим предельную вздутость овалом пупа в центре не оставляет ни малейших сомнений в том, что в скульптуре с предельной натуралистичностью представлено не просто состояние беременности, но, судя по раскрытому или раскрывающемуся лону, момент разрешения от бремени роженицы. Европейские палеолитические скульптуры женщин, и отдельные барельефные изображения их, отличающиеся подчеркнуто пышными формами, постоянно вызывали у исследователей мысль о воплощении в них идеи Прародительницы. Но главное заключается не столько в дородности тел европейских "Венер древнекаменного века", а в том, что многие из таких, как принято писать, "много рожавших женщин" показаны в состоянии беременности. Выпирающие вперед, круто-округлые животы, часто с четко намеченным углублением пупа, прежде {30} всего свидетельствуют именно об этом, а не простой полноте женщины в возрасте, не испытывающей недостатка в пище. Скульптура из Малой Сыи с особой убедительностью подтверждает такое заключение.
Если обратиться к вопросу своеобразия образа совоголовой прародительницы при сравнении ее с европейскими скульптурами, гравированными и барельефными изображениями женщины, то, как выясняется, главное отличие заключается далеко не в том, что в нем значительно определеннее выражено состояние беременности, что необычны поза и конфигурация тела роженицы из Малой Сыи и даже не в том, что она антропоморфна, а, в основе своей прежде всего зооморфна, что само по себе свидетельствует о глубочайшей, по существу, исходной архаичности и древности облика ее. Уникальность зооантропоморфной скульптуры Малой Сыи определяется кроме всего прочего, главным образом тем, что идея образа прародительницы и плодородия, рождения и жизни нашла в ней воплощение в формах неожиданно и поразительно сложных для мышления человека начальных стадий верхнего палеолита.
В этом плане особого внимания заслуживает ряд обстоятельств, раскрывающих комплексность, глубину и неоднозначность смысловой нагрузки образа совоголового существа: его можно рассматривать как некое единое целое, в котором, однако, одновременно совмещены два начала мужское и женское, ибо если справедливо предположение о том, что свешивающийся и направленный к лону язык-лев представляет собой одновременно фаллос, то в такой случае оно действительно двуполо. Но идея амбивалентности, неразрывности соединения двух начал, мужского и женского, отражена в скульптуре также в виде двух инкоитально слившихся воедино животных — орла и черепахи, которые вместе, при взгляде на них сбоку, а не анфас, как раз и образуют беременную совоголовую скульптуру. Это и есть нечто целое, составленное из слившихся воедино до нерасчлененности противоположностей — мужского и женского, выраженных зооморфно в облике черепахи и орла. Они, в таком случае, отражают в ином аспекте все ту же мысль единения мужского и женского начал, каждое из которых, однако, представлено особым существом, {31} а не одним, как в первой случае. По сути дела инкоитальное совмещение орла и черепахи можно воспринять как палеолитический вариант или, лучше сказать, далекий прапраобраз скульптуры типа Ардханаришвары, одну половину которой, как известно, составляет Шива, воплощающий мужское начало, а вторую — Парвати, его шакти, женское начало.
Наконец, не менее важное, необычное и интересное заключается в том, что при иной ориентировке скульптуры, в частности, когда за основание принимается плоская, сохранившая галечную корку поверхность, совоголовое существо принимает совершенно иной облик, т.е. оно оказывается полисемантичный, как бы мгновенно при иной акцептации взгляда, перевоплощаясь в образы других животных, которые в свою очередь, тоже полисемантичны и к тому же воспринимаются по разному в правом или левом их разворотах. Совоголовое существо может при иной ориентировке скульптуры принимать облик черепахи, орла, бизона и льва. Оценивая эти удивительные по неожиданности особенности скульптуры, ее полисемантичность и ярко выраженный синкретизм можно предположить, что совоголовая беременная прародительница как бы вмещает в себя черепаху, орла, бизона, льва и, возможно, также другие пока не выявленные животные. Они затем, при разрешении ее от бремени как раз и должны появиться на свет. Возможно в такой исключительной по многозначительности полисемантичности выражена, кроме того, идея способности к перевоплощению совоголового существа, которое при определенных обстоятельствах принимала облик перечисленных выше животных. Не исключено также, что они использовались ею как вахана.
Как бы однако ни было, но комбинаторика образов, которые нашли воплощение в одной скульптуре, не может не вызвать крайнего изумления. Вместе с тем общая точность расшифровки их все же не подлежит сомнению хотя бы потому, что каждая из деталей скульптуры, несмотря на многократное совмещение с самыми разными по виду животными, непременно оказывалась на месте, не вызывая каких-либо натяжек в восприятии любого из них, как целого. В качестве примера можно рассмотреть левую руку совоголового {32} существа. Как уже отмечалось, при размещении скульптуры на плоскость, сохранившую галечную корку, она в правом развороте смотрится как черепаха. В таком случае рука превращается в отброшенную назад лапу ползущей черепахи. Если же смотреть на скульптуру в левом развороте, то она, как указывалось, воспринимается в виде фигуры присевшего льва с широко раскрытой пастью и заброшенным на спину хвостом. Тогда рука совоголового существа становилась выдвинутой вперед до пасти лапой хищника. Такого рода сопоставления, которые можно приводить многократно, позволят, кстати, в будущем в конечном счете понять — образ какого животного воплощает та или иная деталь тела центрального персонажа. Так, по другим сюжетам искусства Малой Сыи известно, что передняя лапа черепахи воплощала в себе льва. Отсюда можно сделать вывод, что левая рука у совоголовой праматери тоже смотрелась как лев. Попутно следует заметить, что заброшенный на спину хвост льва с кисточкой на конце смотрится как извивающаяся змея с вытянуто-овальной головой. Но эта голова совмещается с углублением пупа совоголового существа и, следовательно, пуп его, в случае правильности идентификации хвоста с зооморфным образом, нужно воспринимать как голову змеи. Последующие исследования покажут, несомненно, что все на самом деле обстояло значительно сложнее. Однако теперь, на предварительной стадии изучения скульптуры, достаточно того, чтобы уяснить главное — полисемантичность и синкретизм ее как целого и многозначность в деталях составляет существо этого произведения искусства, что как раз и необходимо учитывать в первую очередь, решая проблему интерпретации его.
Обращаясь теперь к детализации идей, которые воплощало в себе совоголовое зооантропоморфное существо Малой Сыи, следует подчеркнуть его сходство по облику и характеру с совершенно конкретными и определенными образами Матерей–Прародительниц азиатского пантеона женских божеств, в первую очередь, конечно, с Кали, а также о ее ипостасями — Шридеви и Клумо. В качестве связующих их звена, оправдывающего такого рода сопоставления, можно привлечь Матерей–Прародительниц культуры Хараппы (III тыс. {33} до н.э.), образа которых сохранены в народных религиях вплоть до современности, обстоятельство, которое сильнее любых иных доводов подтверждает поразительную живучесть отдельных представлений. Наиболее броская, чисто внешняя черта, сближающая совоголовое существо с Кали — огромный, свисающий вниз язык. Подобной особенностью не обладает ни одна Мать–Прародительница мифологии и эпоса стран Азии. Эта деталь, как и конкретнообразное воплощение языка в виде распластанного в прыжке льва с оскаленной пастью, а также раскрытый в крике рот, расширенный и сомкнутый глаз, зооморфные детали тела (руки — хищники, держащие волкообразных хищников, возможно как своего рода оружие — дубинки или палицы) — можно считать тем, что внушало ужас при взгляде на совоголовое существо. Но одновременно, поскольку оно представлено в момент особо желанный — разрешения от бремени,
Мать–Прародительница не могла не вызывать теплого чувства благоговения и поклонения. Это и есть тот самый эвфеизм, столь характерный, как отмечалось, для Кали с ее изменчивым, неопределенным и до крайности противоречивым обликом, причудливо совместившим в себе взаимоисключающие оттенки чувств и непостоянство состояний —устрашение и милость, суровость и благость.
Ярко выраженная беременность совоголового существа несомненно отражает круг кардинальных по значению представлений, связанных с культами плодородия и прочими тесно смыкающимися с ними идеями, которые отчетливо воплощают в себе Шридеви и Клумо. К ряду их в первую очередь относятся мысли о женском начале, как о нечто основополагающем в мире, как о подлинном начале начал: воплощении творческих и производительных сил природы, плодородия в целом, материнства, жизни, жизненной силы и рождения живого. В то же время совоголовое существо могло восприниматься как покровительница природы, обеспечивающая плодородие всего сущего на Земле, как всеобщая прародительница людей и животных, "хозяйка" жизни, покровительница брака и семьи, детей и беременных женщин. Такая Мать–Прародительница могла способствовать продолжению рода, она даровала потомство, облегчала роды, исцеляла болезни, покровительствовала обитателям каждого жилища и {34}
Рис. 4. Скульптурное изображение бородатого существа с обезьянообразным лицом, выгравированном на фоне оконечности фаллоса. На поверхности отверстия фаллоса отчетливо выделяется многоугольная звездчатая фигура. Внизу видны контуры поджатой ноги в образе волкообразного хищника. Детали правой стороны см. рис. 5. Правая сторона лица символизирует умирающую луну (третья четверть), левая — растущую (первая четверть луны).
Рис. В. Жалковского {35}
всего поселения в целом, была мудрой и всеведущей. Не удивительно поэтому, что ее образ непременно связывался с культом умерших предков с материнской стороны. Если так оно и было, то можно с достаточной степенью вероятности предполагать, что среди обрядов, связанных с почитанием совоголового существа, одно из главных мест занимали кровавые жертвы в честь умерших предков. Учитывая устрашающий облик совоголового существа, грозное оружие, которое оно держит в руках (хищники — символы смерти), назойливое повторение мотива льва (язык, руки, в целом вся скульптура в левом развороте), льва, который мог к тому же быть, как у Кали, ваханой его, не следует исключать и того, что палеолитическая Мать–Прародительница Малой Сыи одновременно символизировала смерть, разрушение, гибель, распад и хаос. Глубокая и изящная диалектичность подобного представления заключается в том, что смерть, в данном случае воспринималась не в обычном понятии бесследного исчезновения, а как коренное по значимости условие возрождения к новой жизни.
Особый интерес представляет космогонический аспект образа совоголового существа. Так же как Кали, оно совмещает в себе одном большое количество других существ зооморфной природы. То, что оно в одно и то же время может быть совоголовой женщиной и черепахой, орлом, мамонтом, быком, а также львом (в зависимости от того какая грань принимается за основание скульптуры и в каком развороте, левом или правом или анфас, рассматривается грань, обращенная к наблюдателю) может быть, разумеется, понято по разному. Это, возможно, следует рассматривать как выражение синкретичности совоголового существа, вмещающего в себе все другие образы животных, которые занимали определенное место в мифологической концепции верхнепалеолитического человека Малой Сыи. Если они суть структурные подразделения окружающего мира, то в таком случае совоголовое существо представляет собой живое воплощение природы со всеми ее компонентами. Ведь именно так воспринимаются открытые на поселениях культура хараппы скульптуры Матерей–Прародительниц, для которых оказался столь характерным тот же четко выраженный синкретизм (одна — с козлиными {36} рогами и, туловищем тигра, имеющим, однако, антропоморфные очертания; другое существо — с лицом человека, хоботом слона, с рогами и бычьим телом в передней части и с хвостом и тигриным телом в задней). Не исключен, однако, иной мотив объяснения: поскольку совоголовое существо воплощает в себе образ роженицы, то все перечисленные выше животные — ее дети, которых она производит на свет. Но и при такой интерпретации космогонический аспект бесспорен, поскольку каждое из животных символизировало, очевидно, определенную структурную часть природы или какую-то из ее стихий. Вместе с тем тот и другой вариант объяснения, в сущности, раскрывают в общем одну идею — Мать–Прародительница из Малой Сыи представляет собой воплощение всего окружающего мира, поскольку она и есть этот мир, который порождается ею же самой. В связи с этим невозможно не вспомнить Великих Матерей мифологической Индии, которые считались прародительницами и владычицами Вселенной, "Хозяйками" Мировой Горы и Жизни, рожденными в пламени, первозданными существами, возникшими из ничего.
Двуполость совоголового рожающего существа Малой Сыи, кажется, исключало возможность существования в верхнепалеолитическом пантеоне обитателей Малой Сыи отца–Прародителя. Однако, такой вывод, как стало ясно теперь, оказался ошибочным, поскольку среди скульптур, открытых при раскопках жилища №3, удалось выявить изображение бородатого существа лицо которого располагалось на фоне конца фаллоса с четко выраженным звездообразным по форме анальным отверстием. У этого существа правый глаз закрыт, а левый — открыт. Рот искривлен в причудливой гримасе — правый край разреза рта скорбно опущен вниз, а левый, напротив, приподнят вверх. Нос подтреугольный и весьма широкий, как бы расплюснутый на конце. Дуги надбровий широкие, приподняты над глазами и характерным образом искривлены. В целом лицо выглядит скорее обезьянообразным, чем человеческим. Нижняя часть скульптуры — черепаха и потому создается впечатление, что существо сидит на ней или, правильнее сказать, задняя часть его и есть черепаха. Её лапа (волкообразный хищник) одновременно воспринимается как правая подогнутая нога мужского существа (рис. 4). {37}
Рис. 5. Бородатое существо (правая половина тела). Нижняя часть его — перевернутая на спину черепаха (задняя часть тела ее — лев, которого атакует орел (рука существа). Черепаха, в свою очередь, вцепилась в крыло или спину орла. Символ умирающей луны (третья четверть).
Рис. В. Жалковского {38}
Правая рука его — орел (рис. 5), а левую пока идентифицировать не удалось, как и установить положение левой ноги. Ясно, однако, что отдельные части тела существа представляют собой соперничающих друг с другом хищных животных (правая рука — орел направлена в сторону льва, т.е. к правой ноге; в то же время самого орла атакует черепаха, вцепившаяся ему в плечо, а орел нападает на черепаху, задняя часть, которой оскалилась пастью льва (рис.5). В целом это существо полизооморфно, как и совоголовая женщина.
Расшифровка деталей скульптурного изображения мужского существа не завершена до конца. Но уже сейчас ясно, что наличие такой скульптуры среда образцов искусства Малой Сыи чрезвычайно усложняет общую мифологическую концепцию мировосприятия верхнепалеолитического человека Сибири. Довольно определенно выраженная обезьянообразность мужского существа и общий фаллический характер скульптуры позволяют высказать предположение, что в этом необычном для палеолитического искусства образе воплощены, возможно, идеи культа плодородия, сходные с идеями, которые связаны с Хануманом, обезьяньим божеством плодородия глухих сельских районов Индии.
Что касается человека, то в последнее время среди материалов Малой Сыи удалось выявить несколько скульптурных изображений, представляющих его в момент исполнения ритуального танца. Скульптуры эти чрезвычайно сложны, поскольку тоже оказались синкретичными и полисемантичными, из-за чего их расшифровка связана со значительными трудностями. Тем не менее уже сейчас можно представить одну из таких скульптур — человека, "наряженного" бизоном (рис. 6). Голова бизона с опущенным вниз рогом воспринимается как головной убор, а сгорбленное, характерным образом наклоненное вперед тело при горизонтальной ориентировке скульптуры смотрится как мчащийся стремительным галопом бизон. Скульптура представляет, по всей видимости, одного из персонажей театрализованной тотемической драмы на темы событий мифологической эпохи палеолитического человека Сибири. {39}
Рис. 6. Человек, "наряженный" бизоном. Лунное мифическое существо.
фото В. Кашина. {40}
+) Так. OCR.
1) В.Е. Ларичев. Искусство верхнепалеолитического поселения Малая Сыя: датировка, виды его и образы, их художественный стиль и проблемы интерпретации. "Известия СО АН СССР". Серия общественных наук", 1978, № II, вып. 3; Он же. Скульптура черепахи с поселения Малая Сыя и проблема космогонических представлений верхнепалеолитического человека. Сб. "У истоков творчества". Новосибирск, 1978; Он же. Мамонт в искусстве поселения Малая Сыя и опыт реконструкции представлений верхнепалеолитического человека Сибири о возникновении Вселенной. Сб. "Звери в камне", Новосибирск, 1979; Он же. Орел в искусстве поселения Малая Сыя и проблема космогонических моделей верхнепалеолитического человека Сибири (рукопись).
2) См. Мифы древней Индии. М., 1975; Р.К. Нарайян. Боги, демоны и другие; Н.Л. Жуковская. Ламаизм и ранние формы религии. М., 1977; Культура древней Индии. М., 1975; Г.М. Бонгард-Левин, Г.Ф. Ильин. Древняя Индия. М., 1969; Боги, брахманы, люди. Четыре тысячи лет индуизма. М., 1969; Е.И. Кычанов, Л.С. Савицкий Люди и боги страны снегов. М., 1975.
Написать нам: halgar@xlegio.ru