Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
|
|
Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. |
|
Развитие рабовладельческого хозяйства Египта в период XVIII династии требовало постоянной доставки в Египет различных видов сырья, в первую очередь дерева и медной руды. В сельское хозяйство и ремесленное производство все больше проникал рабский труд. Это приводило к развитию торговли с соседними странами, откуда в большом количестве привозились сырье, скот, ремесленные изделия и рабы. Но все еще примитивная, в значительной степени меновая торговля не могла обеспечить сырьем и рабочей силой растущие потребности рабовладельческого хозяйства, главным образом царского и храмового. Гораздо проще казалось захватить богатства соседних народов силой оружия. Поэтому торговые экспедиции приобретали характер военно-грабительских походов и на кораблях, отправленных с товарами в Пунт при царице Хатшепсут находились отряды войск. Первые фараоны XVIII династии с небывалым размахом возобновили упорную завоевательную политику с целью захвата при помощи военной силы Нубии, Палестины, Финикии и Сирии. Продолжая захватнические походы своих предшественников, фараон Тутмос I завоевал Нубию вплоть до 3-го порога и во главе своего войска прошел победоносным маршем через Палестину, Финикию и Сирию, достигнув берегов Евфрата, где им была поставлена победная стэла.
Обогащенная военной добычей, постоянно получавшая от царя в виде награды за службу земельные владения и множество рабов, рабовладельческая аристократия, тесно связанная с высшим жречеством, видела в развитии военной политики залог своего дальнейшего обогащения и «процветания». Однако средние свободные слои населения, свободные ремесленники и крестьяне-общинники, на плечи которых ложилось тяжелое [97] бремя войны, не были заинтересованы в бесконечном продолжении походов, которые сулили выгоды лишь царю, богатым жрецам, знатным чиновникам и крупным рабовладельцам. Эти резкие противоречия между крупными рабовладельцами, аристократами и жрецами, с одной стороны, и массами трудового свободного люда, с другой, объясняют династическую борьбу, происходившую в Египте в течение всего царствования Хатшепсут. Вряд ли внешняя политика Египта определялась личными настроениями какого-либо фараона или какой-либо царицы, как это пытаются показать буржуазные историки. Отсутствие крупных войн в царствование Хатшепсут, конечно, объясняется не тем, что на древнем троне египетских фараонов сидела женщина, которая не могла лично командовать египетскими войсками, и не тем, что Хатшепсут «избегала войн, так как она не могла поставить во главе своей армии своего брата и мужа, враждебно настроенного против нее», как это думал Эд. Мейер.1) Очевидно, миролюбивая политика египетского государства в царствование Хатшепсут объясняется тем, что Хатшепсут и группа ее сторонников, Сенмут, Ханусенеб, Тутии и другие, опирались в своей политике главным образом на массы свободного населения, стремившегося к миру. На это указывают широковещательные призывы царицы к «народу»;2) на это указывает ее постоянная борьба с Тутмосом III, которого, несомненно, поддерживало крупное фиванское жречество, видевшее в военной политике источник своего обогащения; наконец, на это указывает и то обстоятельство, что Тутмос I, Тутмос II и Тутмос III, отстаивая общие классовые интересы крупной рабовладельческой аристократии, в состав которой входило высшее фиванское жречество, принуждены были устанавливать временные блоки и соправительства для совместной борьбы с представителями средних свободных слоев населения, объединившихся вокруг имени Хатшепсут.
Однако правительство царицы Хатшепсут не было в состоянии проводить систематически и последовательно эту мирную политику. Оно все еще зависело от рабовладельческой аристократии и принуждено было временами идти на уступки, соглашаясь на соправительство царицы с Тутмосом III или даже временно уступая часть верховной власти одному из ближайших родственников Хатшепсут. Поэтому правительство Хатшепсут, идя на временные уступки военной партии и крупной рабовладельческой аристократии, тесно связанной с высшим жречеством, в некоторых случаях: проявляло показную воинственность либо в широковещательных декларациях, либо тем или иным актом внутренней или внешней политики. Так, в надписи на карнакском обелиске царица Хатшепсут гордо сообщала о том, что все соседние народы признают господство [98] Египта, ибо, по её словам, она безраздельно правит не только и Египте, но и во всех соседних странах: «Моя южная граница простирается до Пунта... моя восточная граница простирается до болот Азии, и азиаты в моей власти; моя западная граница простирается до горы Ману (запада. — В. А.)... Моя слава постоянно живет среди обитателей песков... Мирра из Пунта была доставлена мне... Все роскошные чудеса этой страны были доставлены в мой дворец за один раз... Мне привезли избранные продукты ...кедра, можжевельника и дерева менру... всякое благовонное дерево Божественной Страны. Я получила дань из Техену (Ливии. — В. А.), состоящую из слоновой кости и семисот клыков, имевшихся там, множества пантерных шкур пяти футов длины, считая вдоль спины, и четырех футов ширины».3)
Такое же, несомненно, военное значение имела и экспедиция в Пунт. Очевидно, эта экспедиция была предпринята не только для того, чтобы установить экономические связи с далекими южными странами и вывезти оттуда богатую добычу, но также и для того, чтобы наглядно показать военную мощь Египта, который претендовал на господство в Нубии и даже в более далеких, прилегающих к Нубии с юга и востока странах. С другой стороны, передача Фиванскому храму Амона части богатств, выведенных из Пунта, была несомненным жестом примирения по отношению к крупной рабовладельческой аристократии, к высшему фиванскому жречеству. Для того чтобы подчеркнуть военный характер экспедиции в Пунт, на степах храма в Дейр-эль-Бахри были несколько раз изображены отряды воинов, которые сопровождали корабли и должны были демонстрировать военную мощь Египта в «Божественной Стране».4) Особенно характерна в этом отношении надпись, помещенная под одним таким изображением военного отряда: «Ликуют все отряды царского корабля, молодые поколения Фив, прекрасные юноши из войска всей страны в радости...».5)
Наконец, демонстративно воинственный характер носит памятная надпись царицы Хатшепсут, в которой царица торжественно сообщает о постройке крепости на западном берегу Нила, около Фив, против современного Карнака.
«Живой Гор, сильная двойниками, Владыка диадем, Уаджит многолетия, Гор, победитель Омбита, богиня сияния, владычица южных и северных городов, царь Верхнего и Нижнего Египта Маат-ка-Ра, сын солнца от плоти его, любимый им Хнемет-Амон-Хатшепсут.
Построила она памятник себе в честь отца своего Амона, владыки тронов Двух Стран. Воздвигла она крепость Хефт-хернебес заново, как вечное сооружение. [99]
Берег ее укреплен плотиной из камня. Прекрасна она и более снабжена, чем ранее [?].
Никогда подобное не было сооружено с древних времен.
Построила это ее величество, так как она очень любила своего отца Амона, больше, чем всех богов; построила эта она, одаренная жизнью, подобно Ра, во веки веков».6)
Характерно, что около надписи изображена воинственная богиня с луком и стрелами в руках, очевидно, покровительница крепости, упомянутой в данной надписи.
Колеблющаяся и неустойчивая внешняя политика Египта в царствование Хатшепсут все же не смогла свести на нет все результаты военно-агрессивной политики ее трех предшественников, первых фараонов XVIII династии. В Карнакской коронационной надписи Тутмоса III ясно указывается на то, что в Египет доставлялся строительный материал из Сирии и что царь пожаловал Фиванскому храму Амона пленных из страны Речену.7)
Однако военно-агрессивная политика первых фараонов XVIII династии смогла быть полностью восстановлена только после смерти царицы Хатшепсут и окончательного разгрома всех ее сторонников. Захватив, наконец, после продолжительной борьбы верховную государственную власть в свои руки, Тутмос III жестоко отомстил всем своим врагам. Имя царицы Хатшепсут, преданное проклятию и забвению, было почти всюду стерто на ее памятниках. Воздвигнутые царицей грандиозные обелиски были застроены высокой стеной, которая должна была скрыть их от взоров людей. Роскошные статуи царицы, поставленные в храме в Дейр-эль-Бахри, по приказу царя были низвергнуты и разбиты. Жестокая кара постигла и приближенных царицы, всесильных временщиков Сенмута, Сенмена, Хапусенеба, Тутии и др. Их изображения, имена и титулы были стерты. Весьма возможно, что некоторые из них были казнены или изгнаны после смерти царицы. Одним словом, произошел настоящий государственный переворот, который ознаменовался не только сменой правителя на троне фараонов, но и коренным изменением политики, главным образом внешней.8)
Представляя интересы крупной рабовладельческой аристократии, в частности высшего фиванского жречества, которое и раньше выдвигало и поддерживало его, Тутмос III, захватив верховную государственную власть и расправившись со своими врагами, решительным образом возобновил традиционную завоевательную политику Египта. На 22-м году своего царствования [100] он двинул войска в Палестину. В знаменитых «Анналах Тутмоса III», гиероглифический текст которых сохранился на стене Карнакского храма Амона, особенно подробно описан именно этот первый поход Тутмоса III в Палестину и Сирию. Описывая этот поход, придворный летописец Чанани9) говорит, что его причиной было восстание азиатских племен против Египта.
Тутмос III убивает пленных. Рельеф на пилоне храма Амона в Фивах. Карнак.
Новое царство. XVIII династия.
«Год 22-й, 4-й месяц 2-го сезона, день 25-й. Проходил его величество крепость Джару во время первого победоносного похода [чтобы отбить нападение на] границы Египта при помощи храбрости [при помощи победы, при помощи силы, при помощи правогласия]. Вот во время этих [событий], в течение [101] [ряда] лет азиаты стали грабить. Каждый человек стал сражаться против...10) Случилось, что другие племена и гарнизоны, находящиеся в городе Шарухене, начали от страны Ирджа до крайней границы [болот] страны открывать путь к восстанию против его величества».11)
Эта же, очевидно, официальная, версия об оборонительном характере первого похода Тутмоса III в Азию сохранилась и в надписи из Джебель-Баркала, в которой приведены некоторые дополнительные данные.
«Он (Амон. — В. А.) поручил мне иноземные страны Речену во время первого похода, когда они пришли, чтобы приблизиться к моему величеству с миллионами людей, с сотнями тысяч лучших во всех иноземных странах и стояли на своих колесницах в [количестве] 330 вождей, каждый из которых был во главе своего войска».12)
Весьма возможно, что эта официальная версия об оборонительном характере первого похода Тутмоса III в Азию имела целью поднять воинственный дух египетского войска, отвыкшего от крупных походов в течение длительного мира, царившего в стране во время предшествующего периода. Конечно, истинной причиной возобновления завоевательной политики Египта было стремление к захвату богатств в странах Передней Азии, в первую очередь рабов, необходимых для дальнейшего развития рабовладельческого хозяйства. Не менее важно было для Египта покорить соседние племена Передней Азии, чтобы пробить дорогу в Малую Азию и Месопотамию, что создавало условия для все более широко развивавшейся египетской внешней торговли. Но чтобы сделать эту войну популярной, надо было замаскировать ее истинные захватнические цели. Поэтому одно из обычных восстаний азиатских племен против египетского владычества было представлено в официальных надписях как крупное движение, грозившее повторением азиатского нашествия на мирную и процветающую долину Нила. Это был старый демагогический прием, к которому и раньше прибегали египетские фараоны и их писцы, идеологи рабовладельческой деспотии.
Первый поход Тутмоса III в Сирию имел особенно большое военно-политическое значение. Именно в результате этого похода были разбиты объединенные силы сиро-палестинских князей, образовавших коалицию под главенством князей Мегиддо и Кадеша. Один из наиболее важных опорных пунктов этой коалиции — сильная крепость Мегиддо, которая господствовала над путями, ведущими через Иезреельскую равнину, была взята после битвы под стенами этого города, когда египетскому войску удалось одержать победу над войсками сирийцев. Больше того, Тутмосу III удалось проникнуть и дальше [101] вплоть до Ливана, где он прочно закрепился, захватив богатую добычу. Поэтому первый поход Тутмоса III особенно подробно записан в «Анналах», причем краткая характеристика его повторена и в других текстах Тутмоса III.13) Очевидно, и самый поход и его описание в официальных документах должны были наглядно показать всем соседним племенам и государствам, что Египет отныне не потерпит никакого сопротивления со стороны соседних племен в своем неуклонном движении на северо-восток, к границам Малой Азии и Месопотамии. Всякое сопротивление рассматривалось египетским фараоном как «восстание» против египетского владычества, что должно было неизбежно повлечь за собой строжайшее наказание, привести к покорению «восставших» племен и в конечном счете дальнейшему расширению границ Египта. Поэтому в самом начале «Анналов» прямо указывается, что египетское войско в 5-й день 1-го месяца 3-го сезона 23-года выступило из Газы «храбро, мощно, сильно, победоносно, чтобы повергнуть этого презренного врага, чтобы расширить границы Египта, согласно тому, что приказано было его отцом Амоном-Ра, дабы победоносно… схватил он».14)
Хронологию и маршрут первого похода Тутмоса III можно восстановить по данным, которые приведены в «Анналах». Египетское войско под командой самого фараона выступило в 25-й день 4-го месяца 2-го (зимнего) сезона 22-го года царствования Тутмоса III из пограничной египетской крепости Джару.15) Весь путь до Газы протяжением в 187,5 км был пройден в 10 дней, как это видно из текста «Анналов»: «Год 23-й, 1-й месяц 3-го сезона, день 4-й, день праздника появления царя. [Прибытие] в город «Владения Правителя» — Гаджату — [имя его в Хару]».16)
Следовательно, египетское войско на пути из Джару в Газу делало в среднем в день 18,75 км. Медленность продвижения египетского войска в данном случае объясняется трудностью пустынного пути, а также тем, что оно состояло главным образом из пехоты. Ведь в эту эпоху египтяне обладали очень небольшим количеством боевых колесниц. В описаниях добычи, захваченной после боя, в те времена всегда на первом месте ставили коней и колесницы, что ясно указывает на то значение, которое египтяне придавали этим новым для них, чисто азиатским средствам передвижения. Характерно и то, что в надписи из Джебель-Баркала подчеркнуто число колесниц, которым располагали сирийские войска под Мегиддо.
Из Газы египетское войско двинулось на север по направлению к горам Кармила. В «Анналах» упоминается местечко Ихем, которое теперь сопоставляется с Иемма и, как думает Эд. Мейер, находилось севернее Какона, может быть, на месте [103] Телль-эль-Асавира или ес-Самра, у подножья Кармила. Весь путь от Газы до Ихема протяжением в 120 км египетское войско проделало, как полагает Фолкнер, в семь дней, т. е, передвигалось со скоростью 17 км в день. Весьма возможно, что после 17-дневного перехода пришлось устроить стоянку в Ихеме, для того чтобы дать отдых пехоте и в то же время собрать необходимые сведения о расположении войск противника. Поэтому только через пять дней был созван военный совет в Ихеме, о котором довольно подробно говорится в «Анналах».
По словам летописца, «год 23-й, 1-й месяц 3-го сезона, 16-й день — [прибытие] в город Ихем».17) Очевидно, именно в этот день, находясь приблизительно в 30 км от Мегиддо в местечке Ихем, Тутмос III созвал военный совет для решения вопроса о том, по какому пути следует двинуться дальше, чтобы полностью разбить врага, собравшего свои главные силы в Иезреельской равнине, опираясь на сильную крепость Мегиддо. Рассказ летописца о военном совете в Ихеме содержит интереснейшие сведения об уровне развития тактики и стратегии в древнем Египте в те времена, о наличии военной информации, об организации военного дела, об учете морального фактора и о роли самого Тутмоса III в качестве полководца.
Судя по тексту «Анналов», в которых точно и в то же время образно и красноречиво описывается этот военный совет, «приказал [его величество созвать] совещание с его храбрыми воинами».18) Очевидно, эта организационная форма «военного совета» или «совещания» в те времена уже существовала и даже была обычной. Право созыва этого «военного совещания» принадлежало, несомненно, самому царю, который не только созывал военный совет, но выступал на нем в качестве главного докладчика и выносил окончательное решение. Поэтому вряд ли можно думать, что этот «военный совет» был остатком или даже пережитком времени военной демократии, когда вожди принуждены были считаться с решениями такого рода советов. Несмотря на то, что предложение фараона шло вразрез с предложениями, которые были высказаны воинами на этом «военном совете», все же фараон принял свое решение вполне самостоятельно и все присутствовавшие с ним согласились. Очевидно, этот «военный совет» был чисто военным учреждением, военно-совещательным органом, в который входили лишь видные воины-аристократы, назначенные царем. Поэтому этот «военный совет» находился под контролем фараона и мог высказывать те или иные соображения по данному вопросу, но право вынесения окончательного решения принадлежало лишь фараону как неограниченному деспоту, обладавшему верховной государственной и в том числе военной властью. [104]
Большой интерес представляет речь Тутмоса III на этом военном совете. Фараон излагает полученные им сведения о передвижениях вражеских войск и, в кратких словах, о намерениях неприятеля дать генеральный бой под стенами Мегиддо. По словам летописца, царь сказал следующее: ««Этот [презренный] враг [правитель] Кадета прибыл и вступил в Мегиддо. Он [там] в этот момент. Он объединил вокруг себя князей [всех] стран, подвластных Египту (буквально: «находящихся на воде Египта», т. е. зависящих от Египта. — В. А.), вместе [с теми, которые расположены вплоть до] Нахарины [и состоят из стран] Хару, Кеду с их лошадьми, их войсками и [их людьми]». И это он сказал, как говорят: «Я буду стоять, чтобы [сражаться с его величеством здесь] в Мегиддо. Скажите мне, [что в сердцах ваших]?»».19)
Судя по этим словам летописца, египетское главное командование, находясь в Ихеме, у подножья горного хребта Кармил, располагало довольно значительными сведениями относительно войск противника, его передвижений и намерений. Наиболее существенным военно-политическим фактом, который фараон сообщил своим военачальникам, собранным на военный совет в Ихеме, было то, что в Сирии и Палестине образовался большой военный союз правителей отдельных областей и городов во главе с князьями Кадеша и Мегиддо,20) которые были, очевидно, главными врагами Египта. На это указывает и то обстоятельство, что в известном «Перечне стран Верхнего Речену», разгромленных и покоренных Тутмосом III во время первого сирийского похода, на первом месте упоминаются Кадеш и Мегиддо, причем особенное значение как в этой надписи, так и в других надписях времени Тутмоса III придается тому, что именно в Мегиддо были собраны все войска восставших сиро-палестинских городов и областей, очевидно, находившихся под начальством князя Кадеша.21)
В словах Тутмоса III на военном совете в Ихеме подчеркнуто важное сообщение царя о том, что правитель Кадеша, или, вернее, войска, находившиеся под его командованием, не только подошли к Мегиддо, но и вступили в эту крепость. Фараон определенно указывает на то, что «он [там] в этот момент». Вместе с ним находились либо в Мегиддо, либо в его непосредственной близости войска его союзников, правителей Сирии и Палестины, ранее подвластных Египту, а теперь восставших против него. В «Анналах» прямо указано, что то были князья Сирии (Хару), вплоть до Нахарины, т. е. «страны рек», очевидно, Верхней Месопотамии, прилегающей к среднему течению Евфрата, где территория изрезана множеством рек.22) Данные разведки позволили фараону сообщить совету военачальников, что в Мегиддо прибыли войска, включая конницу [105] и обоз упомянутых князей Сирии и Палестины. Основным намерением неприятеля, по мнению Тутмоса III, было дать египетским войскам генеральное сражение под стенами Мегиддо. Очевидно, сиро-палестинские князья исподволь подготовились к этой битве, стянув в Мегиддо значительные военные силы, чувствуя себя уверенно среди дружественно расположенного к ним населения и укрепив свой важнейший опорный пункт в Иезреельской долине — мощную крепость Мегиддо. Возможно, что неприятель имел здесь заранее накопленные продовольственные запасы и достаточное боевое снаряжение и в случае нужды мог не только выдержать натиск египетской армии, но и длительную осаду в самом Мегиддо.
Сообщив совету военачальников все необходимые сведения, фараон предложил им высказаться. В ответ на его предложение они «сказали его величеству: «На что же это будет похоже идти по этой дороге, которая становится столь узкой? Ведь пришли [и сообщили], что враги там стоят [рядом] и их [стало] очень много. Разве не пойдут лошадь за спиной лошади, воины и люди равным образом? В то время как наш авангард туда придет и будет там сражаться, наш арьергард будет все еще стоять в Аруне и не будет сражаться. Но ведь здесь есть еще две [другие] дороги. Одна дорога, — смотри, она удобна для всех нас,— она выведет к Таанаку,23) а вот другая [приведет] на дорогу к северу от Джефти. И тогда мы придем к северу от Мегиддо. Пусть наш победоносный владыка двинется так, как [покажется правильным] сердцу его, но пусть не заставляет нас идти по этой [трудной] дороге»».24)
Автор «Анналов» весьма подробно и, на первый взгляд, весьма точно описывает все отдельные этапы первого похода Тутмоса III в Сирию. Однако при ближайшем рассмотрении все же оказывается, что придворный летописец многое опускал, выделяя лишь те события, факты и оттенки характеристик в особой, конечно, тенденциозной выборке, которые клонили к вящему прославлению царя, «победоносного владыки».
Так, например, в информационном сообщении фараона на военном совете в Ихеме нет еще каких-либо реальных предложений относительно плана дальнейших военных действий. Однако в ответе воинов царю содержится довольно детальный разбор различных вариантов дальнейших продвижений по трем дорогам, которые вели от Ихема через Аруну, или через Таанах, или через Джефти в район Мегиддо, под стенами которого, очевидно, расположились лагерем сиро-палестинские войска под начальством князей Кадеша и Мегиддо. С другой стороны, в только что приведенном отрывке сообщается не речь одного какого-либо военачальника, а сборное резюме всех выступлений, если таковые на самом деле имели место. [106]
Таким образом, здесь перед нами не точный, приближающийся к протоколу отчет выступлений, а лишь своеобразная характеристика тех настроений, которые царили среди военачальников и нашли отражение в одном или, вернее, нескольких выступлениях, поскольку писец в данном случае применил стандартную фразу: «они сказали его величеству».
Наконец, автор «Анналов» пропустил в своем отчете информационное сообщение о возможности продвижения по дороге через Аруну, хотя в речи военачальников сказано «пришли [и сообщили], что враг там стоит [рядом]», т, е. в непосредственной близости от дороги, и угрожает разбить по частям египетские войска, которые будут спускаться в равнину по этому узкому и крайне опасному горному дефиле. Очевидно, все эти сведения были получены разведкой до военного совета в Ихеме и стали в той или иной форме известны отдельным военачальникам.
В разобранном нами отрывке из «Анналов», в котором приводится резюме ответов военачальников царю, ясно указывается, что существовали три основных проекта дальнейшего продвижения египетского войска по направлению к Мегиддо. Один проект предусматривал переход через Кармильский хребет по наиболее прямой, очень узкой, трудной и опасной горной тропе через Аруну. Это был путь смелой лобовой атаки. Два других проекта сводились к обходным движениям, либо на восток по дороге через Таанах, расположенный к юго-востоку от Мегиддо, либо на север, через Джефти, который, возможно, находился к северо-западу от крепости, под стенами которой стояли сиро-палестинские войска. Первый проект подвергся критике со стороны военачальников. Они считали, что крайне опасно двигаться по этой слишком узкой дороге, в особенности потому, что у выхода горной тропы на равнину около этой дороги расположились, очевидно, крупные силы неприятеля, которые смогут по частям разбить египетские войска, выходящие из горной теснины. Египетский писец образно и красноречиво указал на то, что египетская пехота, колесницы и обоз или обслуживающий войско персонал должны по этой дороге идти «лошадь за спиной лошади, воины и люди равным образом», т. е., по-видимому, гуськом. Поэтому египетское войско, следующее по этому пути, принуждено было бы чрезмерно растянуться и не смогло бы достаточно быстро развернуть свою боевую линию против неприятеля, который занимал заранее подготовленную и удобную для боя позицию. Авангард египетского войска был бы вынужден, принять бой в неудобных для себя условиях у выхода на равнину, в то время как арьергард египтян еще находился бы в Аруне и не мог сражаться вместе с передовыми частями войска. Таким образом, египетские [107] военачальники отвергли этот план как чрезмерно смелый и слишком опасный. Вместо него они предложили принять более осторожный план обходного движения через Таанах или Джефти. Они советовали фараону выбрать тот путь, который покажется «правильным сердцу его», но просили его отказаться от опасного и трудного пути через Аруну.
Дальнейшее обсуждение этого плана было возобновлено лишь после получения добавочной информации в ставке фараона. Об этом ясно говорится в «Анналах», что указывает на большую роль военной разведки, которая в некотором отношении обусловила правильное решение вопроса и победу египтян в битве под Мегиддо.
«И тогда были [доставлены] сведения [об этом презренном враге]. [И снова обсудили этот] план, о котором они говорили раньше».25)
Окончательное решение было принято царем после длительного и двукратного обсуждения этого вопроса в целом и после получения новых добавочных сведений о противнике, т. е. после зрелого предварительного размышления и взвешивания всех за и против. Именно поэтому речь фараона содержащая окончательный вывод, носит столь категорический характер, который, по мнению летописца, и подобал решению царя как верховного правителя всей страны. Может быть, именно в связи с этим знаменательная речь Тутмоса III вводится несколько высокопарным оборотом: «И было сказано во дворце его величества, — да будет он жив, здрав и невредим».26) Самая речь облечена в торжественную и патетическую форму:
«Я клянусь любовью Ра и похвалой отца моего Амона,
Как возвращают мне молодость дыханье ноздрей моих, [наполняя меня] жизнью и здоровьем,
Что выступит мое величество по этой дороге, [ведущей] на Аруну.
Пусть пойдет по желанию своему каждый из вас по тем дорогам, о которых вы говорили.
И пусть пойдет по желанию своему каждый из вас, следуя за моим величеством.
Пусть не подумают среди этих врагов, которых ненавидит Ра:
«Вот его величество пошел по другой дороге,
так как он очень боится нас» скажут они».27)
Таким образом, план наступления, предложенный фараоном, резко отличался от плана, который был выдвинут военачальниками на военном совете в Ихеме. Осторожному обходному маневру по более удобным, безопасным и широким дорогам царь противопоставил быструю лобовую атаку по труднопроходимой, [108] опасной, но наиболее короткой горной тропе, которая давала возможность в короткий срок вывести египетскую армию на равнину Мегиддо, чтобы здесь нанести врагу сокрушительный удар. В качестве основного мотива для принятия такого решения Тутмос III выдвигает «моральный фактор». По мнению царя, движение по обходному пути должно вызвать злорадство среди врагов, которые в этом маневре усмотрят слабость египетской армии и нерешительность командования, граничащую с трусостью. Помимо того, быстрый и прямой удар, нанесенный по трудному и опасному пути, должен неминуемо застать врага врасплох, вызвать в его среде деморализацию и тем самым поднять боевой дух египетского войска.
Этот древнейший (из известных в мировой истории) учет «морального фактора» полководцем при выборе плана сближения с противником указывает на значительное развитие военного искусства в древнем Египте. Впрочем, аналогичный мотив сохранился в известном школьном упражнении на историческую тему, в котором рассказывается о борьбе Яхмоса I с гиксосами (текст таблички Карнарвон).28) И в том и в другом рассказе смелая решительность воинственного фараона, готового немедленно выступить против врагов страны, противопоставляется чрезмерной осторожности военачальников или вельмож. Этот сюжет был использован и автором «Анналов» для возвеличения храброго фараона, «победоносного властителя».
Этот апофеоз египетского деспота, облеченный в льстивую и тенденциозную форму, находит особенно яркое выражение в заключительных словах цитируемого отрывка, образно рисующих неограниченную власть обоготворенного фараона.
Вельможи-военачальники, угодливо склоняясь перед царем, признают его правоту и говорят ему:
«Да дарует тебе отец твой [Амон, Владыка престолов Двух Стран, находящийся в Фивах, исполнение желания твоего]. Вот мы последуем за твоим величеством во всякое место, куда пойдет [твое величество], как слуга следует за своим господином».29)
И только после этих слов в тексте «Анналов» следует, возможно, подлинная копия приказа по войскам, который был отдан Тутмосом III в типичной для таких приказов острой и лаконичной форме.
«[Приказ его величества, отданный] всему войску:
«[Завладейте вы все победой, пойдите по] дороге этой, которая столь [узка]»».30)
Вслед за текстом приказа, в котором точно указывается направление дальнейшего следования войска, в официальной летописи похода приводятся слова фараона, призывающего [109] воинов следовать за ним по трудному и опасному пути. Фараон в торжественных и весьма напыщенных словах клянется идти впереди своего войска, тем самым наглядно демонстрируя свое бесстрашие.
«[И вот его величество] поклялся, сказав: «Не дам я пойти [воинам моим храбрым] перед моим величеством в [этом месте]».
[И вот его величество согласно своему желанию] пошел сам во главе своих воинов, давая узнавать [каждому человеку] путь шагами своими.
И конь [шел] за конем,
А [его величество] — во главе своего войска».31)
В такой выразительной и яркой форме описал автор «Анналов» выступление египетского войска по дороге через хребет Кармил, по кратчайшему пути, ведшему через Аруну к равнине Мегиддо. И опять стремление возвеличить мощь и храбрость полководца — обоготворенного деспота сочетается с использованием документов, приказов по войскам, которые, очевидно, уже в те времена применялись в военном деле. Выполнение удачного и смело задуманного боевого плана для быстрого нанесения удара неприятелю изображается подобострастным летописцем как невероятный личный героизм самого царя, смело ведущего своих воинов к победе.
Египетское войско, согласно приказу царя, двинулось по горной дороге, ведшей на Аруну, расположенную высоко в горах Кармила. Весь путь от Ихема до Аруны протяжением приблизительно в 20 км был проделан в один или два дня. Передовой отряд, которым командовал сам фараон, провел в Аруне одну ночь и на другое утро начал спускаться в равнину. Несмотря на то, что удобное расположение Аруны давало возможность разбить здесь лагерь, Тутмос III стремился как можно скорее вывести свои войска на Иезреельскую равнину, чтобы не дать возможность неприятелю перегруппировать свои войска и подготовиться к решительной битве под стенами Мегиддо. Быстрота передвижения египетского войска и неожиданность его появления на равнине были залогом победы египтян.
Успех этого маневра египетского войска льстивый летописец объясняет храбростью фараона, который, согласно религиозным воззрениям того времени, находился под охраной египетских богов.
«Год 23-й, 1-й месяц 3-го сезона, день 19-й.
Пробуждение [в безопасности] в палатке [царя], да будет он жив, здрав и невредим, в городе Аруне.
Мое величество выступило на север под [знаменем] отца [Амона-Ра, владыки престолов двух стран], [который открывал [110] путь] передо мной. Горахте укрепил сердце моих храбрых воинов, а отец [Амон] сделал сильной руку [моего величества]... Гор [творит магическую защиту] перед моим величеством».32) Дальше в «Анналах» говорится: «Когда [его величество] выступило [во главе войска] своего, разделенного на множество боевых отрядов, [то он не нашел там] ни одного [врага]. [Их] южный фланг находился у Таанаха, [а их] северный фланг в [южном] углу [долины Кина]. [И вот] позвал его величество на [этот путь...] и упали они, в то время как этот [презренный] враг...»33)
Судя по этим словам летописца смелый маневр, предпринятый Тутмосом III, в своей первой части увенчался полным успехом. Для того чтобы египетские войска были по возможности не замечены неприятелем в густой чаще Кармильских гор,34) Тутмос III разделил их на несколько отдельных отрядов, которые должны были следовать друг за другом в лесной чаще по узкой горной тропе. И действительно, благодаря принятым мерам предосторожности египтяне удачно спустились в долину Кина, не встретив на своем пути более или менее значительных заслонов неприятеля. Таким образом, расчет Тутмоса III оказался правильным. Сирийское командование, предполагая, что главные военные силы египтян двинутся по более безопасной южной дороге, ведшей через Таанах, разместило южный фланг своего войска у Таанаха, северный фланг — в южном изгибе долины Кина, а центр — где-то посередине этих двух пунктов, на дороге из Таанаха в Мегиддо. Как правильно полагает Фолкнер,35) при таком расположении войск противника Тутмос III должен был двинуть свои войска именно через Аруну. Ведь если бы он пошел по южной обходной дороге, он встретил бы на своем пути у Таанаха сирийские войска, готовые к бою в свободно избранной их командованием позиции. Если бы Тутмос III повел свои войска по северной дороге через Джефти, он дал бы неприятелю полную возможность перестроиться. Двинувшись же прямо на Аруну, он быстрым броском вывел свои войска к правому флангу противника, отрезал сиро-палестинские войска от Мегиддо и получил возможность занять наиболее удобную для себя позицию под стенами этой крепости.
Конечно, неприятель должен был оставить какой-то сторожевой отряд у выхода дороги, ведшей из Аруны в долину Кина. Но как можно предполагать по испорченному месту текста «Анналов», этот незначительный неприятельский отряд был быстро уничтожен передовыми, очевидно, отборными частями египетского войска, которыми командовал сам фараон.
Этот крупный успех, одержанный египетскими войсками, дал повод писцу вставить маленький панегирик царю, вложенный [111] им в уста воинов, которые, радуясь удачному выходу египетского войска из горного дефиле на равнину, восхваляют царя в следующих словах:
«Воздай]те [ему хвалу],
[Восхвалите мощь его величества, так как рука его сильнее, чем у [всякого царя].
[Он охранял арьергард] войска своего величества в Аруне;
В то время как арьергард победоносного войска его величества [еще] находился в [городе] Аруне, авангард вступил в долину Кина и заполнили они узкий проход в долину».36)
Однако этот успех следовало закрепить и с целью предохранить все египетские войска от возможного удара противника принять все меры, чтобы скорее вывести египетский арьергард на равнину. Египетские военачальники, проявившие столь большую осторожность на военном совете в Ихеме, и в данный решительный момент думали больше об обороне, чем о наступлении. Чтобы ярче подчеркнуть различие между тактикой наступления, проводимой царем, и тактикой обороны, рекомендованной военачальниками, летописец и в данном случае старается показать, что в подобной обстановке наступление было наилучшей обороной. Таким образом, и в этом отрывке автор «Анналов» подчеркивает превосходство и полный успех наступательного плана фараона над всеми планами, предложенными военачальниками. Одновременно писец старается показать, что наступательный план фараона предусматривал в то же самое время заботу об охране египетского арьергарда. Ведь уничтожение неприятельского заслона у долины Кина и меры, своевременно принятые фараоном, дали возможность египетскому арьергарду без потерь выйти из горного дефиле на равнину около Мегиддо.
Этот эпизод рассказан в «Анналах» в следующих словах:
«И тогда они (военачальники. — В. А.) сказали его величеству, да будет он жив, здрав и невредим!
«Вот его величество пришел со своим победоносным войском, и оно заполнило долину.
Пусть же выслушает нас наш победоносный владыка на этот раз.
Пусть сохранит наш владыка нам арьергард своего войска с его людьми.
Пусть подойдет к нам арьергард этого войска, находящийся позади, и тогда мы сразимся с этой страной азиатов и тогда мы не будем беспокоиться об арьергарде нашего войска».
И тогда остановился его величество вне [долины]... там, чтобы защитить арьергард своего победоносного войска.
И вот, когда передовые отряды окончили [свое] продвижение по этой дороге, то переместилась тень».37) [112]
Этот последний маневр, предпринятый авангардом египетского войска, дал возможность всему египетскому войску, включая его арьергард, благополучно выйти на равнину. Передовой отряд, находившийся под личным командованием фараона, разбил сирийский заслон, стоявший у выхода дороги на равнину, и занял удобную позицию для прикрытия египетских войск спускавшихся с гор. Весь этот переход был совершен форсированным маршем. Летописец счел необходимым отметить, что он был закончен к полудню. Очевидно, египетские войска, двигались столь быстро и в таком порядке, что сирийцы не успели им помешать. Тем самым сиро-палестинские войска упустили прекрасную возможность не только задержать египтян в узком горном проходе, но и нанести им непоправимый ущерб, разбив их войска по частям, в то время как они спускались по узкой горной тропе, непомерно растянув свою боевую линию. Эту несомненную тактическую неудачу сиро-палестинских войск следует объяснить в первую очередь плохой разведкой, которая не сумела вовремя сообщить сирийскому командованию о передвижениях египетского войска, недоучетом маневренных возможностей египетского войска и, наконец, недопустимой медлительностью в тот наиболее ответственный момент, когда египетское войско выходило из горного дефиле на равнину и когда еще не было поздно нанести ему решительный удар в крайне невыгодных для него условиях. Все эти ошибки и неудачи сирийцев были использованы египетским командованием, которое успешно закончило свой маневр, выведя все войска без потерь на равнину Мегиддо.
Летописец, неоднократно отмечавший всю важность этого удачно выполненного маневра, счел необходимым особенно подробно его описать. Можно думать, что он прекрасно понимал, какое значение имела для выполнения маневра скорость передвижения египетского войска. Именно поэтому в своем обстоятельном повествовании автор «Анналов» указал даже точное время выхода на равнину отдельных частей египетского войска: как мы уже видели, авангард вышел на равнину около полудня (по египетскому времени) — «когда переместилась тень». А из дальнейшего изложения видно, что последние части арьергарда, т. е. вся египетская армия, вышли на равнину, «когда был седьмой час после поворота солнца», т. е. в семь часов пополудни. Иными словами, авангард выступил из Аруны около семи часов утра и через пять часов, т. е. около полудня, вышел к долине Кина. Приблизительно около двух часов дня арьергард выступил из Аруны и через пять часов, т. е. около семи часов пополудни, вышел на равнину. Понятно, что авангард двигался несколько быстрее главных частей войска, так как в его состав входили колесницы. Поэтому передовым частям [113] удалось в течение указанного промежутка времени не только совершить весь путь, но и разбить сирийский заслон, стоявший у долины Кипа, в результате чего более медленно двигавшийся арьергард смог спокойно пройти весь путь до равнины.
Удачный и быстрый переход египетского войска через горы и благополучный выход на равнину дали возможность египетскому командованию разбить лагерь близ Мегиддо и в наиболее удобной и свободно выбранной позиции, что было вполне естественным развитием первого значительного тактического успеха египтян. Летописец повествует об этом в следующих словах:
«Прибыл его величество к югу от Мегиддо на берег потока Кина, когда был седьмой час после поворота солнца (т. е. после полудня. — В. А.).
И вот там был разбит лагерь его величества, и отдан был всему войску [следующий приказ]:
«Готовьтесь! Приготовьте ваше оружие, так как придется идти на сближение, чтобы сразиться с этим презренным врагом [завтра] утром»».38)
Таким образом, египетское командование приняло все меры к тому, чтобы ничто, даже разбивка лагеря близ Мегиддо, не могло замедлить быстрых темпов, взятых с начала похода, которые привели к первому крупному тактическому успеху. Поэтому, как только был разбит лагерь под Мегиддо, войскам был дан приказ готовиться к выступлению и бою на следующее утро. Эта быстрота передвижений и действий, эта оперативная маневренность египетского войска были его наиболее сильной стороной и выгодно отличали его от сиро-палестинских войск, которые уже потеряли и темп и инициативу, что в конечном счете предопределило их поражение. С другой стороны, египетское командование приняло все меры к тому, чтобы наилучшим образом подготовиться к предстоящему сражению. Организационным центром египетской армии была царская палатка, откуда исходили все важнейшие распоряжения, как об этом ясно говорит летописец:
«...Остался в своей палатке [царь], да будет он жив, здрав, и невредим, чтобы привести в порядок дела вельмож и снабдить провиантом командиров. Были размещены дозоры войска и им было сказано:
«Будьте стойки сердцем! Будьте стойки сердцем!
Будьте бдительны! Будьте бдительны!»
Бодрствовали в безопасности в палатке царя, да будет он жив, здрав и невредим, когда пришли, чтобы сообщить его величеству: «В стране благополучно (буквально: «пустыня здорова». — В. А.), в отрядах, расположенных к югу и северу равным образом»».39) [114]
Этот маленький отрывок из «Анналов» дает яркое представление о некоторых чертах организации египетского войска во время лагерной стоянки в иноземной стране. Верховное командование войском сосредоточено в царской палатке, откуда даются все распоряжения военачальникам, стоящим во главе отдельных отрядов. Эти распоряжения касаются в первую очередь боевого расположения войск, а также снабжения провиантом всех воинов через особых командиров, возможно, находившихся в непосредственном ведении царя. Далее, из царской наладки даются распоряжения о размещении караулов и дозоров, которые должны обеспечить безопасность лагеря. Наконец, в царскую палатку поступают все сведения разведки относительно передвижения неприятельских войск. Царю регулярно сообщают о том, что происходит на территории, прилегающей к лагерю, и как происходит размещение египетских войск, находящихся к югу и северу от царской палатки, очевидно, расположенной в центре лагеря. Только после того, как царю сообщили, что на окружающей территории все благополучно, т. е. что не видно опасных для египтян передвижений сирийских войск, что египетские войска занимают указанные им позиции к северу и югу и что их размещение происходит и полном порядке, царь решил дать приказ начать сражение с противником. Все это указывает на значительную для того времени организованность египетского войска.
Решающая битва, генеральное сражение между египетскими и объединенными сиро-палестинскими войсками произошло на другой день, как об этом повествует летописец, вероятно, неподалеку от стен Мегиддо:
«Год 23-й, 1-й месяц 3-го (летнего. — В. А.) сезона, 21-й день, день праздника новолуния, точно соответствующий [дню] появления (т. е. коронации. — В. А.) царя рано утром. Лишь только был дан приказ всему войску выступить... двинулся его величество на колеснице из электрума, снабженный своим боевым оружием, подобно Гору могучему, владыке действия, подобно Монту Фиванскому. Его отец Амон укрепил обе его руки.
Южный фланг войска его величества [находился] у холма к югу от [потока] Кина, а северный фланг — к северо-западу от Мегиддо.
Его величество находился в центре между ними, Амон защищал члены его в сече, а мощь Сета укрепляла тело его».40)
Судя по этим словам летописца, египетские войска рано утром в день битвы уже занимали очень выгодную боевую позицию. Южный, т. е. правый, фланг египетской армии был расположен на южном берегу Кина и упирался в холм, находившийся к юго-востоку от этого потока. Северный, т. е. левый, [115] фланг египетского войска был расположен к северо-западу, а центральная группа под командованием самого фараона — к юго-западу от Мегиддо, против правого фланга сиро-палестинского войска. Как видно из описания египетской лагерной стоянки, египетские войска заняли эту боевую позицию вечером или ночью накануне боя, так как фараону, когда он еще находился в лагере в своей палатке, сообщили, что в северном и южном отрядах все благополучно, иными словами, что оба фланга заняли указанные им позиции. Эти позиции были заняты египетским войском чрезвычайно удачно. Южный египетский фланг, находясь на южном берегу Кина, препятствовал правому флангу противника перейти через реку, чтобы зайти в тыл египетской центральной группе или хотя бы ударить на нее с фланга. Северный же фланг, заняв северную дорогу, ведшую на Джефти, с одной стороны, отрезал неприятелю отступление по этой дороге, с другой — гарантировал египетским войскам возможность маневрировать по этой дороге. Наконец, центральная, очевидно, наиболее сильная часть египетского войска предназначена была для нанесения решительного удара неприятелю, правый фланг которого находился под угрозой обхода с севера и окружения. Поэтому сиро-палестинские войска были принуждены принять бой в неудобных для них условиях. Описывая расположение египетских войск, египетский летописец, как это и подобало льстивому придворному историографу, приписывает всю заслугу победы фараону, который, по его словам и согласно религиозным верованиям того времени, находился под охраной самих богов. Однако на самом деле победа египтян, очевидно, объясняется их численным превосходством и большей военной организованностью и, кроме того, тем, что египетскому войску удалось благодаря скорости его передвижений и большей маневренности занять очень выгодную боевую позицию. Когда утром в день боя сирийцы увидели расположение египетских войск, они, возможно, сделали попытку растянуть свой правый фланг к северу, по направлению к Мегиддо, чтобы избежать обхода с севера и окружения, а также для того, чтобы приблизиться к крепости, откуда они рассчитывали получить подкрепления и куда они могли скрыться в случае поражения. Однако этот маневр, предпринятый перед самым боем в виду неприятеля, надвигавшегося на сирийские войска в полном порядке, не удался и лишь привел к ослаблению сирийского центра. Центральная группа египетского войска, быстро наступая на противника, легко прорвала растянувшуюся линию сирийского войска и стала угрожать тылам его флангов, чем внесла полную деморализацию в ряды неприятеля, наголову разбитого главным образом в долине Кина, где, очевидно, и произошел основной [116] прорыв неприятельской линии. Эта блестящая победа египетского войска образно описана автором «Анналов» в следующих словах:
«И тогда стал побеждать их его величество во главе своего войска.
А когда они увидели, что его величество побеждает их, они поторопились бежать, будучи разбиты, к Мегиддо, с лицами полными страха».41)
Факт быстрого разгрома неприятельского войска именно в долине Кина благодаря энергичному и стремительному удару египетского отряда, находившегося под командованием самого Тутмоса III, подтверждается надписью в Джебель-Баркале, содержащей ряд интересных деталей относительно первого похода Тутмоса III в Сирию. Так, в этой надписи говорится: «И вот это было в долине Кина, [когда они] разбили лагерь в... случилось дело удачное для меня среди них. Мое величество атаковало их, и они сразу обратились в бегство; сраженные падали, [образуя] кучи трупов».42)
Судя по тексту «Анналов», сиро-палестинские войска потерпели полное поражение под стенами Мегиддо. Только некоторые военачальники, очевидно, во главе с князьями Мегиддо и Кадеша, о пленении или смерти которых ничего не сказано в «Анналах», а также небольшое количество воинов, стремительно бежавших в Мегиддо, смогли скрыться за мощными стенами этой крепости. Панически отступая, «они бросили лошадей своих, колесницы свои из золота и серебра. Их втащили, держа их за их одежды, в этот город, так как жители эти заперли от них этот город и [спустили] они [одежды, чтобы поднять их наверх, в этот город]».43)
Этот яркий эпизод, который мог сохраниться в памяти только у очевидца событий, подтверждает предшествующие слова летописца о том, что северный фланг египетского войска накануне боя находился к северо-западу от Мегиддо, и отчасти объясняет смысл данной диспозиции. Очевидно, этот фланг должен был угрожать непосредственно самой крепости и помешать ее защитникам сделать во время боя вылазку, чтобы поддержать сиро-палестинские войска. С другой стороны, этот северный отряд египетских воинов воспрепятствовал жителям Мегиддо открыть ворота города, чтобы принять под защиту крепостных стен всех сирийцев, бежавших с поля сражения. Таким образом, северный фланг египетского войска, возможно, не принимавший непосредственного участия в сражении, создав непосредственную угрозу самому городу, дал возможность центру и правому флангу полностью разгромить сиро-палестинское войско. Это имело большое значение для дальнейшего хода военных действий, так как если бы неприятельские силы [117] укрылись в стенах Мегиддо, то гарнизон этой мощной крепости, усиленный полевыми войсками, избежавшими разгрома, мог бы оказать длительное сопротивление Тутмосу III и создать ему ряд осложнений при последующем развертывании этой военной кампании. Именно поэтому данный эпизод был отмечен составителем «Анналов». Наше предположение, что северный отряд египетского войска был предназначен в некоторой степени для быстрого захвата Мегиддо в случае удачного исхода битвы, подтверждается и словами летописца, который указывает, что стремительное занятие Мегиддо в момент создавшейся среди врага паники предусматривалось планом военных действий, разработанным накануне в царской палатке. Летописец говорит: «И если бы войско его величества не отдало своего сердца захвату имущества этих врагов, то они [захватили] бы Мегиддо в тот момент, когда второпях втаскивали этого презренного врага из Кадеша вместе с презренным врагом из этого города (Мегиддо. — В. А.), чтобы дать им войти в их город. Ведь страх перед их величеством проник в их члены, и руки их потеряли свою силу. Царская диадема одержала победу над ними».44)
Приняв все меры к тому, чтобы полностью разгромить врага под стенами Мегиддо и даже в случае победы захватить город, пользуясь паникой среди неприятеля, Тутмос III, однако, не учел примитивных грабительских инстинктов, которые всегда охватывали войска древневосточных рабовладельческих деспотий после большой победы. Можно думать, что грабить сиро-палестинский лагерь бросились не только воины центрального отряда и южного фланга египетского войска, но даже того северного отряда, который не принимал непосредственного участия в битве и был предназначен для быстрого захвата крепости после одержанной победы. Но, с другой стороны, захват огромной добычи под стенами Мегиддо был наглядным показателем значительного успеха, достигнутого египетским войском в результате завершения первого этапа этой кампании. Ведь не надо забывать, что захват всякого рода добычи, в первую очередь пленных, обращавшихся в рабство, был одной из важнейших целей, которые преследовали древневосточные деспоты, ведшие нескончаемые захватнические войны. Поэтому и в официальных и в частных надписях того времени всегда подробно перечисляется добыча, захваченная после каждой победы, после завершения каждого победоносного похода в иноземную страну.
Соответственно с этим и автор «Анналов» с восторгом описывает в приподнятых словах богатую добычу, захваченную египтянами под стенами Мегиддо, а также ликование войска.
«И тогда их кони и их колесницы из золота и серебра были [118] захвачены, став их легкой [добычей]. Их [бойцы] лежали распростертые, подобно рыбам в углу сети. А могучее войско его величества подсчитывало имущество, им принадлежавшее. И вот была захвачена палатка [этого] презренного [врага], украшенная серебром... И тогда все войско стало ликовать и воздавать хвалу [Амону, за победу], которую он даровал сыну своему [в этот день]. И восхваляли они его величество, превознося его победу. И они принесли легко захваченную ими добычу: руки, живых пленников, коней, колесницы из золота и серебра и пестро раскрашенные».45)
Эти образные слова летописца особенно ярко подчеркивают стремительность египетской атаки и молниеносный разгром сиро-палестинских войск. Противник, разбитый наголову и обратившийся в паническое бегство, не смог спасти ценностей, которые находились в его лагере. Именно поэтому египетское войско сравнительно легко захватило на месте боя большую и богатую добычу. Особенно характерно то, что писец в перечне захваченной добычи на первом месте поставил пленников, а затем коней и колесницы, о которых он упоминает дважды в этом маленьком отрывке. В этом сказалась психология типичного рабовладельца, смотревшего на грабительские походы как на наиболее легкий способ захвата рабов. С другом стороны, египетское войско, очевидно, уступало сирийским войскам в количестве колесниц. Именно поэтому египетский летописец всегда особенно подчеркивал захват коней и колесниц, этого нового для египтян технического оснащения войска, столь необходимого при больших переходах и обеспечивавшего быстроту передвижения отдельных войсковых соединений.
Несмотря на блестящую победу, одержанную под стенами Мегиддо, египтянам не удалось, пользуясь воцарившейся среди вражеского войска паникой и деморализацией, с хода ворваться в Мегиддо и овладеть этой сильной крепостью. Это обстоятельство было, несомненно, крупной неудачей египтян, на которую откровенно указал Тутмос III в специальном приказе, отданном по войску сразу же после битвы.
«...И тогда его величество отдал приказ своему войску, сказав:
«О если бы вы, [прекрасное войско] победоносного [царя], захватили [этот город], то я бы отдал [всю страну за этот город, согласно приказа] Ра, отданного в этот день, так как все князья всех непокорных северных стран находились в нем, так как захват Мегиддо [равен] захвату тысячи городов»».46) [119]
И действительно, стремительный захват Мегиддо имел бы огромное значение для быстрого окончания всей кампании. Во многих надписях времени Тутмоса III отмечается крупнейшее военно-стратегическое значение Мегиддо, который господствовал над узлом важных торговых военных путей и князь которого вместе с князем Кадеша возглавлял союз сиро-палестинских князей, направленный против Египта. В перечне покоренных Тутмосом III северных городов и областей упомянуты 359 названий местностей, правители которых, очевидно, со своими войсками были осаждены Тутмосом III в Мегиддо.47) Наконец, в надписи из Джебель-Баркала говорится, что в Мегиддо пришли «330 вождей, каждый [из которых] был во главе своего войска».48) Все это указывает на то, что Мегиддо был большой и сильной крепостью, под защитой мощных стен которой могло укрыться не только многочисленное боеспособное население, но также и довольно значительный гарнизон. В той же надписи говорится, что Тутмос III осаждал Мегиддо в течение семи месяцев. Понятно поэтому, что взятие Мегиддо означало для египтян овладение важнейшим центром Палестины и Южной Сирии и равнялось взятию, по образному выражению летописца, «1000 городов» или целой страны.49) Правильно проведенная осада Мегиддо могла бы отдать в руки египтян все войска неприятеля, находившиеся в крепости, и к тому же большую добычу, так как Мегиддо был, невидимому, большим и богатым городом. С другой стороны, осада города могла бы максимально сократить потери египтян, в то время как штурм был сопряжен с большим риском.
В надписи из Джебель-Баркала, крайне сжатой и краткой, Тутмос III подчеркнул значение Мегиддо и его осады несколькими словами, в которых сообщается, что царь «осаждал его в течение семи месяцев».50) В «Анналах» описываются крупные осадные работы, которые были произведены египетскими войсками, чтобы полностью изолировать крепость. По приказу царя египтяне заняли строго установленные позиции вокруг Мегиддо, окружив его плотной цепью войск так, чтобы «знал каждый человек место свое».51) Протяженность внешнего кольца укреплений была измерена и на основе этих измерений в непосредственной близости от города были возведены оцепляющие город укрепления. Судя по «Анналам», эти укрепления состояли из вала и палисада, построенного из местных пород деревьев.52) Особенное внимание как командования египетских войск, так и всех воинов было обращено на то, чтобы отрезать Мегиддо от возможных подкреплений и подвоза продуктов. Поэтому царь приказал войскам: «Не дайте выйти ни одному из них за пределы укрепления этого».53) Судя по описанным выше крупным подготовительным работам, осада была длительной, [120] трудной и сложной. Составитель «Анналов» указывает на то, что происшедших за время осады событий «было слишком много, чтобы записать это в записях согласно приказа этого». Отсюда видно, что, помимо «Анналов», существовала более подробная запись походов Тутмоса III, в которой все события отмечались «под названием [соответствующего] дня». Эти записи, занесенные на кожаный свиток, хранились впоследствии в храме Амона в Фивах.54) К сожалению, этот документ не сохранился и поэтому мы не можем восстановить события осады Мегиддо во всех подробностях. Но совершенно ясно, что осада привела к полной капитуляции войск сиро-палестинской коалиции, разбитых под Мегиддо и частично укрывшихся за стенами города. После семимесячной осады защитники Мегиддо заявили фараону о своей готовности сдаться на милость победителя, проявившего столь большое упорство во время осады. Основной причиной сдачи Мегиддо был голод, начавшийся в городе. В надписи около шестого пилона Карнакского храма Амона говорится, что «не вдыхали они (жители Мегиддо. — В. А.) дыхания жизни», так как они были окружены осадными укреплениями египтян. В «Анналах Тутмоса III» и в надписи из Джебель-Баркала очень выразительно и образно, но в различных словах описывается, как сиро-палестинские князья вышли из крепости, неся фараону многочисленные дары и умоляя его пощадить их жизнь. В надписи из Джебель-Баркала сообщаются интересные сведения о том, что эти князья послали фараону вместе с дарами своих детей, очевидно, в качестве заложников, а затем дважды дали Тутмосу III клятвенное обещание не восставать больше против господства египтян и не причинять фараону «снова зла».55) Взяв в Мегиддо большую добычу, состоявшую из пленников, лошадей, колесниц, бронзовых доспехов, оружия, золота, серебра и скота, Тутмос III, как говорится в надписи из Джебель-Баркала, отпустил сдавшихся князей на свободу, приказав «открыть им путь в их города». С особенной гордостью и некоторой насмешкой над побежденными египетский писец от имени фараона сообщает о том, что побежденные иноземные князья отправились к себе домой на ослах, так как все их лошади были взяты фараоном в виде трофейной добычи. Очевидно, египтяне даже в эти времена старались после каждой победы захватить всех лошадей и все колесницы, которые в Египте столь высоко ценились, так как давали возможность организовывать новый вид воинских частей — колесничные отряды, обеспечивавшие значительно большую маневренность египетской армии. Однако логическое ударение в этой, как и во многих других победных надписях, поставлено на следующей фразе, в которой говорится, что царь угнал в Египет в качестве [121] пленников вместе с их имуществом «жителей городов», по-видимому, находившихся под властью Мегиддо и сдавшихся вместе с ним. Ведь именно с этой целью в те времена велись военные походы в соседние страны.
Взятие Мегиддо означало не только разгром главных сил сиро-палестинской коалиции, направленной против Египта. Взятие Мегиддо отдавало в руки фараона всю Палестину и открывало ему путь на север, к предгорьям Ливана, где находились важные торговые города, над которыми, очевидно, господствовал упорный враг Египта — князь Кадеша (Кинзы).56)
Стремясь как можно скорее реализовать все выгоды положения, которое создалось в Сирии после падения Мегиддо, Тутмос III тотчас двинулся на север и занял три города: Инуаму, Иниугаса и Хуренкару, упрочив тем самым свои позиции в Южной Сирии.57) Но можно думать, что, несмотря на крупные успехи египетских войск, сопротивление местного населения не было окончательно сломлено. Поэтому Тутмос III вынужден был построить крепость, «после своей победы среди вельмож страны Ременен, под названием «Тутмос — покоритель иноземцев»».58) Эта новая крепость должна была стать оплотом военного могущества египтян в покоренных ими областях Южной Сирии.
«Анналы Тутмоса III» очень кратко сообщают о том, как хозяйничали египетские завоеватели в занятой ими стране. Очевидно, не только во время осады Мегиддо, но и после взятия этого города египтяне жестоко опустошили всю окружающую местность, в частности сняв жатву с полей. Правители всех городов и областей были смещены, а на их место фараон «заново назначил правителей каждого города».59) Отсюда можно сделать вывод, что местное население было далеко еще не полностью покорено, что часть местной аристократии упорно сопротивлялась египетскому господству и что поэтому Тутмос III был вынужден применить политику террора по отношению к мятежной части местного населения, опираясь на проегипетскую группу местной аристократии.
Однако первый поход Тутмоса III был расценен современниками в качестве крупного события. Именно поэтому этот поход столь подробно описан в «Анналах Тутмоса III» и отдельные его эпизоды упомянуты в других надписях того времени. И действительно, спустя долгое время египетские войска снова вторглись в Палестину и Сирию, наголову разбили коалицию сиро-палестинских князей, которую, возможно, поддерживала [122] Митаннийская держава, покорили племена Палестины и ливанских предгорий, захватили большую добычу и завоевали обширную территорию, пробив тем самым широкую дверь в страны Передней Азии.
Чтобы отметить большое значение этого похода и одержанных во время него побед, Тутмос III учредил целую серию торжественных праздников и пожертвовал большие богатства храму Амона в Фивах. На внутренней стороне южной части шестого пилона Карнакского храма высечена особая надпись, в которой подробно описываются все религиозные торжества и царские дары жречеству, которые имели большой социально-политический смысл, так как должны были укрепить опору рабовладельческой» деспотии — аристократическое жречество и тем самым упрочить рабовладельческий строй в целом. В этой надписи говорится о том, что царь установил «праздник победы», после того как он вернулся «из первого победоносного похода, разгромив презренную страну Речену, расширив границы Египта в 23-м году после победы». Судя по этому описанию, царь трижды праздновал свой «праздник победы», причем торжество каждый раз продолжалось несколько дней. Одновременно с этим были учреждены и богатые жертвоприношения, в частности большим обелискам, которые царь поставил в храме Амона, а также царским статуям, что должно было укрепить не только культ бога Амона, но и культ обоготворенного царя.60) Особенно характерно в этой надписи подробное сообщение о передаче царем храму Амона большого количества пленников и даже трех городов, завоеванных в Сирии. Наконец, в этой же надписи царь дает подробное наставление жрецам, чтобы они были «бдительны в исполнении своих обязанностей».61) Так все более укреплялась связь между высшим фиванским жречеством и царской властью.
Первый поход Тутмоса III в Сирию значительно упрочил положение Египта в Передней Азии в качестве сильной и могущественной военной державы, энергично вступившей на путь завоеваний с целью захвата добычи и использования ресурсов Палестины, Сирии и Финикии. Вполне естественно, что даже объединенным силам сиро-палестинской коалиции было трудно сопротивляться египетскому нашествию. Мы имеем некоторые основания предполагать, что большое Митаннийское государство оказывало некоторую поддержку сиро-палестинским князьям, ведшим упорную борьбу с Египтом; Митанни в этот период, опасаясь усиления Египта в Передней Азии, с одной стороны, поддерживало те страны и государства, которые вели войну с Египтом, а с другой — оказывало давление на покоренные народы, стремившиеся освободиться от митаннийского ига и для этого заручиться поддержкой Египта. [123]
Ассирия долго была под митаннийским влиянием и неоднократно боролась за свою независимость с митаннийскими царями в середине II тысячелетия. На 24-м году царствования Тутмоса III, т. е. вскоре после его первого похода в Переднюю Азию, ассирийский царь прислал различные ценности фараону, которые автор «Анналов» горделиво назвал «приношениями вождя Ашшура», перечислив их наряду с приношениями из страны Речену, т. е. с данью завоеванной страны. Разумеется, Ассирия не могла в то время ни быть завоеванной Тутмосом III, ни послать в далекий Египет свою дань, признав гегемонию Египта. Поэтому неправ Грапов, который слово 
— «приношения» понимает и переводит как «дань». Впрочем, он сам не всегда придерживается такого понимания этого слова, иногда переводя его как «приношения» или иначе.62) Очевидно, эти «приношения» ценных предметов, в частности лазурита, были лишь знаками внимания и сочувствия египтянам, которые таким образом выразил ассирийский «князь» (или вождь) египетскому фараону. С другой стороны, это могли быть товары, присланные в Египет с целью установления торговых отношений между Ассирией и Египтом. Ведь несколько позднее ассирийский царь Ашшурубаллит писал Эхнатону о своем намерении отправить в Египет посла и о своем желании получить из Египта золото, по-видимому, в обмен на ассирийские товары, колесницы, лошадей и лазурит, которые Ашшурубаллит послал Эхнатону. В письме Ашшурубаллит напоминал Эхнатону, что некогда ассирийский царь Ашшурнадинаххе получил из Египта 20 талантов золота.63) Ассирийские цари, конечно, знали, что хурриты, тесно связанные с Митаннийским царством, довольно глубоко проникли в Сирию и Палестину. На это указывает ряд фактов, частично извлекаемых из переписки Амарнского архива.64) Именно поэтому, стараясь освободиться от митаннийского влияния, ассирийский царь пытался установить непосредственные сношения с египетским фараоном, который нанес сильный удар митаннийскому влиянию в Палестине и Сирии, разгромив сиро-палестинский союз князей, поддерживаемый Митанни.
Наряду с приношениями «князя Ашшура» египетский летописец под 24-м годом царствования Тутмоса III отметил приношения из страны Речену (по реконструкции текста Зете). Очевидно, в Египте особенно ценили эти «приношения», состоявшие частично из дани, а частично из товаров. Это были главным образом кожаные и деревянные изделия, служившие для оборудования колесниц и запряжек, а также различные ценные сорта дерева. Ведь последние издревле вывозились из Сирии в Египет, а конная упряжь, колесницы и лошади в большом [124] количестве доставлялись из Передней Азии в Нильскую долину в течение всего периода XVIII династии. Вполне естественно, что торговые города Сирии, Палестины и Финикии, в частности города в районе Ливана, играли большую роль в достатке этих ценных для Египта предметов. Завоевание Тутмосом III больших территорий в этих странах дало возможность египтянам увеличить доставку в Египет ценных сортов дерева и всякого рода оборудования для колесниц и конных запряжек. Таким образом, египетский летописец, не мудрствуя лукаво, отметил один из экономических результатов первого похода Тутмоса III в Переднюю Азию.
Первый поход Тутмоса III в Палестину и Сирию настолько укрепил господствующее положение Египта в этих странах, что египтяне стали смотреть на Хару и Верхнее Речену как на страны, поверженные самим богом Амоном «под сандалии» фараона, как это ясно говорится в одной надписи из «Праздничного храма» 
в Карнаке, возможно, приуроченной к 25-му году царствования Тутмоса III. Тут же около этой надписи помещены многочисленные изображения растений и животных, доставленных в Египет из Верхнего Речену. В сопровождающей эти изображения надписи говорится:
«...Растения всякие необыкновенные и всякие прекрасные цветы, происходящие из страны бога, [доставленные могуществу] его величества, после того как направился его величество и Верхнее Речену, чтобы покорить страны [северные], согласно приказу отца Амона, который поверг все страны под сандалии его от [этого дня] и до [истечения] миллионов лет».65) Очевидно, египтяне использовали завоевание областей Палестины и Сирии в хозяйственном отношении, вывозя из этих стран не только богатую добычу, но и различные, неизвестные ранее египтянам, виды растений и животных с целью их акклиматизации в Нильской долине.
В «Анналах Тутмоса III» говорится, что на 29-м году его царствования был совершен пятый поход, а именно поход в страну Джахи. Поэтому многие исследователи считали, что Тутмос III в течение 24-28-го годов своего царствования совершил три похода в Сирию, причем находили возможным отнести второй, третий и четвертый походы к определенным годам. Однако в источниках этого времени, в частности в «Анналах», не сохранилось решительно никаких данных, которые позволили бы отнести эти походы к тому или иному году. Поэтому совершенно прав Грапов, который в своем исследовании, [125] посвященном «Анналам», указывает на то, что в «Анналах» под 24-м годом сохранилось лишь начало перечня дани, а под 25-28-м годами вообще ничего не сохранилось. Таким образом, всякого рода догадки о том, когда происходили второй, третий и четвертый походы Тутмоса III, в настоящее время все еще следует считать необоснованными.66)
Пять лет, протекшие между первым и пятым походом Тутмоса III в Переднюю Азию, были годами накопления сил для обеих враждовавших сторон. Сиро-финикийские княжества образовали за это время новую антиегипетскую коалицию, в которой значительную роль стали играть как прибрежные финикийские города, так и города Северной Сирии, среди которых в это время стал выдвигаться Тунип.67) С другой стороны, Египет, мобилизуя как свои собственные ресурсы, так и ресурсы завоеванных ранее областей Палестины и Южной Сирии (Хару и Нижнего Речену), стал готовиться к новой большой военной кампании в Передней Азии. Прекрасно понимая, что Египет никогда не сможет господствовать в Сирии, если он не встанет прочной ногой на финикийском побережье, Тутмос III организовал флот, задачей которого было покорение городов финикийского побережья и охрана морских коммуникаций, ведших из Финикии в Египет. Весьма возможно, что этим флотом командовал именно тот старый сподвижник не только Тутмоса III, но еще и Тутмоса II, вельможа Небамон, которого Тутмос III назначил командиром «всех кораблей царя».68)
Пятый поход Тутмоса III имел целью изолировать Кадеш от его сильных союзников на финикийском побережье и тем создать благоприятные условия либо для захвата Кадеша, сильнейшего города средней Сирии и наиболее упорного врага Египта, либо для глубокого проникновения в долину Оронта с целью полной блокады и дальнейшего захвата Кинзы-Кадеша. Именно поэтому пятый поход был новым этапом в серии завоевательных походов Тутмоса III в Сирию и в качестве такового описан в особой главе «Анналов», которая снова начинается торжественным вступлением: «Приказал его величество, чтобы были записаны победы, которые даровал ему его отец [Амон], на каменной стене храма, которую соорудил его величество заново [для отца своего Амона]..., [как приказано было самим этим богом, чтобы описан был каждый] поход под своим именем вместе с добычей, доставленной его величеством из этого [похода]...».69) Стараясь изобразить этот поход, так же, как и первый, оборонительным походом, предпринятым царем против азиатских «повстанцев», летописец продолжает в следующих словах: «Год 29-й. И вот его величество [в Джа]хи опустошал страны, восставшие против него, [126] во время пятого победоносного похода».70) К сожалению, в настоящее время не представляется возможным отождествить название города Уарчет 
, который, как указывает летописец, был захвачен во время этого похода. Судя по дальнейшему тексту «Анналов», можно думать, что Уарчет был довольно крупным финикийским городом, так как в нем, по словам летописца, находился «склад жертв» и, очевидно, кроме того, святилище Амона-Горахте, в котором фараон принес жертвы фиванскому верховному богу. По-видимому, в этом большом финикийском городе находилась довольно значительная египетская колония. Раскопки в Библе, обнаружившие остатки египетских храмов, ясно показы кают, что в некоторых больших финикийских городах жило много египтян и были построены египетские храмы. Имеются основания предполагать, что Уарчет находился сравнительно недалеко от Тунипа, входя в сферу влияния этого крупного города Северной Сирии, так как фараон при занятии Уарчета захватил вместе с другой большой добычей «гарнизон этого врага из Тунипа, князя этого города».71) Вполне естественно, что правитель Тунипа, экономически и политически тесно связанный с городами финикийского побережья, опасаясь египетского нашествия, направил в Уарчет вспомогательные войска, для того чтобы общими усилиями отразить натиск египетских войск.
Стремление Египта захватить не только города финикийского побережья, но и морские коммуникации подчеркнуто и отрывке из «Анналов», в котором описывается захват египтянами «двух кораблей (снаряженных вместе с их командой. — В. А.) и нагруженных всякими вещами, рабами и рабынями, медью, свинцом (или оловом. — В. А.), минералом исмери и всеми прекрасными вещами».72) Среди захваченной добычи писец отметил рабов, рабынь и металлы в качестве наиболее желанных для египтян ценностей. Эти слова писца ясно указывают на экономическое значение походов Тутмоса III в Переднюю Азию. На обратном пути египетский фараон опустошил большой финикийский город Иартиту 
73) с «его [запасами] зерна, вырубив все его хорошие деревья».74) Победы, одержанные египетскими войсками над неприятелем на финикийском побережье, отдали в руки египтян богатый земледельческий район. По словам летописца, страна Джахи, занятая египетскими войсками, изобиловала садами, в которых росли многочисленные плодовые деревья. Страна была богата зерном и вином. Поэтому египетское войско было обильно снабжено всем тем, что ему полагалось получать во время похода. Иными словами, богатое финикийское побережье было отдано [127] на разграбление египетскому войску. Судя по тому, что в описании пятого похода Тутмоса III в Переднюю Азию упоминается лишь о взятии одного города Иарчета и об опустошении одного лишь города Иартиту, остальные города финикийского побережья не были захвачены египтянами. Именно поэтому египетский писец, описывая богатства страны Джахи, перечисляет лишь фруктовые сады, вино и зерно, которые попали в руки египетских воинов, что и дало возможность снабдить войско всем необходимым. С этим согласуется и перечисление тех приношений, которые были доставлены фараону во время этого похода. В этом списке приношений обращает на себя внимание большое количество крупного и мелкого рогатого скота, хлеба, зерна, пшеницы, лука, «всяких хороших плодов этой страны, оливкового масла, меда, вина», т. е. главным образом продуктов сельского хозяйства. Другие ценности перечислены либо в очень небольшом количестве (10 серебряных чаш) или в самой общей форме (медь, свинец, лазурит, зеленый камень). Очевидно, все местное население скрылось со своими ценностями за крепкими стенами многочисленных финикийских городов, которые египетское войско не смогло занять. Таким образом, наиболее важным результатом пятого похода Тутмоса III был захват нескольких опорных пунктов на финикийском побережье и плацдарма, который мог дать возможность во время следующей кампании высадить здесь уже более крупные военные силы с целью проникновения в долину Оронта и захвата наиболее важных городов внутренней Сирии. Наряду с этим некоторое значение имели захват большой добычи и опустошение сельских районов береговой Финикии. Несомненно, настроение египетского войска должно было быть приподнятым, так как, по словам летописца, «войско его величества напивалось [вдоволь] и умащалось оливковым маслом каждый день, как в праздники в стране египетской».75) Такими наивными словами и весьма откровенно охарактеризовал египетский писец материальную обеспеченность египетского войска, одержавшего в Финикии ряд крупных побед. Вполне естественно, что эта материальная обеспеченность должна была обусловить и «бодрость духа» воинов. Конечно, и в те времена материальная база и моральный фактор играли огромную роль в военном деле, в значительной степени обеспечивая исход боевых операций. Характерно, что именно в этот период египетской истории мы находим ряд указаний в источниках на эти существенные обстоятельства. Так, отмечая полную обеспеченность египетского войска в Финикии, писец именно этим кончает свое описание пятого похода Тутмоса III в Переднюю Азию, как бы ставя на этом своеобразное логическое ударение. [128]
Во время пятого похода в Переднюю Азию Тутмос III смог захватить лишь некоторую часть финикийского побережья. Но этот успех дал возможность фараону на следующий год, т. е. на 30-м году своего царствования, предпринять новый поход в Сирию с целью расширения завоеванных территорий и захвата важнейшего военно-политического центра внутренней Сирии — Кадеша. Имея в своем распоряжении отдельные пункты на финикийском побережье и даже некоторый плацдарм для развертывания своих военных сил, Тутмос смог отправить войска из Египта в Финикию морем. Поэтому летописец назвал тостом поход «морским».76) Очевидно, одной из целей этого похода было как можно прочнее закрепиться на финикийском побережье, что, конечно, можно было сделать, лишь опираясь на сильный египетский флот. Так как основными стратегическими задачами этого похода было занятие финикийского побережья, проникновение в долину Оронта и захват Кадеша, то можно предполагать, что египетские войска высадились в Симире. Ведь именно отсюда открывался наиболее короткий и удобный путь, ведший по долине реки Элейтероса в долину Оронта. С другой стороны, захват большого города Симиры позволял египетским войскам укрепить свои позиции па финикийском побережье. Предположение, что египтяне высадились в Симире, подтверждается и тем, что, согласно «Анналам», египетские войска после взятия Кадеша вернулись обратно в Симиру, которая названа египетским летописцем Джемара.77)
Высадив свои войска на финикийском побережье, вероятно, в Симире, Тутмос III повел их по долине Элейтероса к Кадешу, чтобы, наконец, покончить со своим давнишним врагом, имевшим столь большое влияние в Палестине, Сирии и Финикии. Кадеш,78) выгодно расположенный в плодородной равнине верхнего течения реки Оронта в центре скрещения торговых путей, шедших из Палестины в Северную Сирию, и от финикийского побережья в глубь страны, был в те времена важным политическим и торговым центром, постоянно возглавлявшим все антиегипетские коалиции сиро-палестинских князей. Окруженный со всех сторон водами Оронта, его притока и соединявшего их канала, защищенный мощными стенами, Кадеш представлял собой сильную крепость. Поэтому понятно, что войскам Тутмоса III пришлось начать осаду этого древнего сирийского города, о которой можно лишь догадываться на основании крайне лаконичных сообщений летописца: «Прибытие к городу Кадешу, его разрушение, порубка его деревьев, сбор его урожая».79) Очевидно, египтяне принуждены были осадить [129] Кадеш совершенно так же, как несколько лет назад они осаждали Мегиддо. Деревья вокруг Кадеша были вырублены для сооружения осадных укреплений. Осада, возможно, была длительном, так как египтяне собрали урожай на полях, окружавших Кадеш, т. е., иными словами, простояли под Кадешем вплоть до осени. Однако защитникам города не удалось отбить атаки неприятеля. После длительной осады Кадеш был взят египетскими войсками и разрушен. После взятия Кадета египетские войска вернулись прежним путем в Симиру, затем вторично взяли город Иартиту, поступив с ним так же, как и с Кадешем, т. е. предав его разрушению. Чтобы полностью подавить сопротивление непокорных сиро-финикийских князей, Тутмос III взял в качестве заложников их детей и братьев и увел с собой в Египет. «Анналы Тутмоса III» отмечают это событие в следующих словах: «И вот доставлены были дети князей и братья их, чтобы содержаться в укрепленных лагерях Египта». Очевидно, фараон старался подчинить этих заложников египетскому культурному и политическому влиянию, чтобы воспитать из них будущих друзей Египта. Поэтому «если кто-либо из этих князей умирал, то его величество приводил [сына] его, чтобы поставить на его место».80) Только падение Кадеша дало возможность египетскому фараону увести с собой в Египет этих знатных заложников и таким образом искусственно создать себе среди них будущую опору своей политики. Насколько велико было политическое влияние Кадеша в Сирии, видно из того, что Тутмос III после взятия Кадеша увел в Египет 36 таких заложников.
Первые шесть походов, предпринятых Тутмосом III в Переднюю Азию, привели к завоеванию египтянами всей Палестины и значительных частей Финикии и Сирии, что укрепило положение и влияние Египта в Передней Азии. Однако некоторые финикийские и сирийские города все еще сохраняли свою независимость и пытались организовать сопротивление египетскому господству в Финикии и Сирии. Поэтому Тутмос III принужден был на 32-м году своего царствования предпринять новый поход в Переднюю Азию с целью окончательного покорения этих все еще независимых и непокорных финикийских городов. В «Анналах» очень кратко сообщается о том, что фараон во время этого похода занял находившийся близ Симиры финикийский город Уллазу, который назван египетским летописцем Иунрачу.81) Очевидно, Уллаза была крупным центром, вокруг которого группировались силы антиегипетской коалиции сиро-финикийских князей. Большую роль в этой коалиции играл и сирийский город Тунип, который во время этого похода поддерживал Уллазу. В «Анналах» сообщается, что во время взятия Уллазы египтяне захватили среди прочих пленных [130] «сына этого врага из Тунипа», т.е. сына князя Тунипа, который, по-видимому, с отрядом вспомогательных войск был послан из Тунипа в Уллазу, чтобы задержать дальнейшее продвижение египетских войск.82) Однако, несмотря на помощь сирийских городов, Уллаза была занята египетским войском, как это подчеркнуто в «Анналах», «в очень короткое время. И все имущество его стало легкой добычей» египтян.83) Отсюда можно сделать вывод, что египтяне имели значительный численный перевес над коалицией сиро-финикийских князей не только на суше, по и на море. Ведь упоминание о том, что неприятельский город был захвачен «в очень короткое время», встречается в «Анналах» в первый раз. Вероятно, этими словами летописец хотел подчеркнуть, что только теперь, во время седьмого похода Тутмоса III в Переднюю Азию, ясно обнаружился серьезный перенес египетских военных сил.
Опираясь на свои войска, превосходившие войска противника, и на достигнутые ранее успехи, Тутмос III принял ряд мер для того чтобы прочнее закрепиться на финикийском побережье и прекратить его таким образом в постоянный плацдарм дли развертывания своих военных сил против государства Митанни. В «Анналах» сообщается о том, что «все гавани, в которые прибывал его величество, были снабжены прекрасными лесами, всякими хлебами, оливковым маслом, благовониями, вином, медом и всякими прекрасными плодами этой страны».84) Очевидно, Тутмос III организовал в городах финикийского побережья постоянные базы продуктового снабжения египетского войска, которое благодаря этому могло совершать длительные походы в глубь страны. Основным источником снабжения этих приморских городов были занятые египтянами области Палестины, Сирии и Финикии, главным образом, плодородная страна Речену, которая, по словам летописца, поставляла египтянам большое количество самых разнообразных продуктов. На попытку Тутмоса III как можно прочнее укрепиться в захваченных областях Передней Азии указывают слова летописца, что повинности Речену должны были доставляться в «Дом серебра», т. е. в царскую сокровищницу, совершенно так же, как повинности Нубии.85) Таким образом, завоеванные области Палестины, Сирии и Финикии стали рассматриваться фараоном как завоеванные области Нубии, которые уже были включены в состав египетского государства. Это обстоятельство ясно указывает на укрепление египетского господства и влияния в областях Передней Азии, завоеванных силой египетского оружия. [131]
Завоевание Палестины, городов финикийского побережья и Южной Сирии, наконец, проникновение в долину Оронта и захват сильной крепости Кадеша открыли египетским войскам стратегически важные дороги, ведущие на север, в Северную Сирию, и на северо-восток, в долину среднего Евфрата, где находились страна Нахарина и могущественное государство Митанни. Очевидно, именно эти два направления имели в тот момент наибольшее значение для Египта и поэтому по этим двум направлениям египетские войска нанесли главные удары неприятелю во время восьмого похода Тутмоса III, который им был предпринят на 33-м году царствования. Захватив буферные страны Палестину, Финикию и Сирию, Египет стремился установить непосредственные взаимоотношения с двумя большими государствами Передней Азии — Хеттским государством, находившимся в восточной части Малой Азии, и Митаннийским царством, расположенным в северо-западной части Месопотамии. Выход Египта к границам Малой Азии и Месопотамии еще более расширял район распространения египетской торговли и давал египтянам возможность в еще больших размерах, чем раньше, вывозить свои товары в страны Передней Азии, обменивая их на ценные продукты и ремесленные изделия соседних стран. С другой стороны, для того чтобы окончательно закрепить свое господство над Палестиной, Сирией и Финикией, Египет должен был нанести решительный удар Митаннийскому царству, которое постоянно поддерживало антиегипетские коалиции в Сирии и Финикии. Этими причинами объясняется широкий размах военных действий, предпринятых Тутмосом III против Митанни во время восьмого похода в Переднюю Азию.
То обстоятельство, что основной стратегический удар во время этой кампании был нанесен государству Митанни, достаточно ясно подчеркнуто в «Анналах». Автор «Анналов», крайне скупо описавший восьмой поход Тутмоса III, в самом начале своего описания сообщает о важнейших достижениях египтян, которые выразились в переходе через Евфрат и опустошении страны Нахарины. К счастью, две другие надписи, сохранившиеся от этого времени — надпись из Джебель-Баркала и автобиография Аменемхеба, позволяют хотя бы в общих чертах восстановить события, происшедшие во время восьмого похода Тутмоса III в Переднюю Азию.
Восьмой поход Тутмоса III, как это видно из надписи Аменемхеба, был предпринят по суше. Египетские войска под начальством фараона86) двинулись от границ Египта к стране Негеб, которая находилась в южной части Палестины. Этот маршрут объясняется, видимо, тем, что египтянам ввиду дальности [132] похода необходимо было прочно закрепить свой тыл и обеспечить основные сухопутные коммуникации. Возможно также, что в Южной Палестине вспыхнуло восстание местных племен против египетского господству, что вынудило египтян дать в Негебе битву повстанцам.87) Подавив восстания, египетская армия прошла через всю Палестину и вступила в Южную Сирию. «Анналы» в качестве, очевидно, первого крупного успеха египтян отмечают «прибытие к области Кеден».88) Кеден, как египтяне называли Катну, был занят египетскими войсками, как это можно предполагать по тексту «Анналов», а также по фрагменту надписи, сохранившейся на седьмом пилоне Фиванского храма Амона. Взятие египтянами Катны было крупным военным успехом, который весьма облегчил дальнейшее продвижение на север египетского войска. Катна, расположенная на месте современного эль-Мишрифе в 18 км к северо-западу от Хомса, как показали раскопки,89) была большим городом, издревле имевшим большое торговое и военно-политическое значение. Судя по тому, что Катна не упоминается в «Анналах» при описании предшествующих походов Тутмоса III, город до этого времени сохранял свою независимость от Египта, что, конечно, весьма затрудняло дальнейшее продвижение египетских войск. Поэтому можно думать, что один из первых крупных ударов египтян но время восьмого похода был нанесен именно по Катне. Заняв Катну, египетское войско двинулось далее на север и около «высот Уана, к западу от Харабу»90) дало сражение противнику, который, возможно, сосредоточил здесь довольно крупные силы. Описывая эту битву, Аменемхеб сообщает: «Я взял азиатов в качестве пленников — 13 человек и 70 живых ослов, а также 13 бронзовых топоров, [причем] бронза была украшена золотом».91) По-видимому, среди войск противника находились отборные войска либо одного из крупных городов Сирии, либо даже самого митаннийского царя, вооруженные драгоценным оружием, описанным Аменемхебом.92) Разбив войска противника «к западу от Харабу», т. е., очевидно, к западу от Халпы, египетские войска заняли этот город, после чего продвинулись далее к северо-востоку, захватили весь район вплоть до Евфрата и подошли к этой реке, которая являлась естественным рубежом между Сирией и Месопотамией, неподалеку от Кархемыша. Здесь, около этого большого и сильного города, расположенного на восточном берегу Евфрата, египетские войска, как об этом говорится в надписи Аменемхеба, дали большое сражение войскам неприятеля. Полностью разгромив противника, египтяне овладели твердынями Кархемыша и переправой через Евфрат, что дало возможность египетскому войску вторгнуться в области государства Митанни, находившиеся уже в Месопотамии. Этот крупный успех [133] египетского оружия был справедливо расценен современниками как победоносное завершение всей кампании, утвердившее господство Египта в Передней Азии и отдавшее в руки египтян обширные и богатые районы не только Северной Сирии, но и Митанни. Поэтому о переправе через Евфрат сообщается во всех трех надписях, описывающих восьмой поход Тутмоса III. В «Анналах» кратко сообщается, что фараон во главе своего войска переправился через «великую перевернутую реку Нахарины»,93) т. е. через реку, которая течет не на север, как привычный и знакомый египтянам Нил, а на юг. Можно предполагать, что египетское войско переправилось близ Кархемыша,94) так как в надписи Аменемхеба говорится, что Аменемхеб переправился через «поток Нахарины», держа в руке пленников, взятых в бою под Кархемышем, который в надписи назван «Карикамиаша».95) В результате крупных побед, одержанных египтянами к западу от Халпы и в районе Кархемыша, они овладели всем обширным районом, расположенным к западу от Евфрата. В надписи из Джебель-Баркала красноречиво описывается, как египетское войско опустошило этот обширный район, предав огню и мечу все поселения, вырубив плодовые деревья и захватив в качестве рабов всех жителей, а также много скота и запасы зерна.96) В этой же надписи, содержащей ряд существенно важных данных относительно восьмого похода Тутмоса III, которых нет в других надписях того времени, говорится далее о переправе египетского войска через Евфрат. В надписи подробно повествуется о том, как фараон приказал построить множество кораблей из прочного ливанского кедра, срубленного «в горах страны бога» около «Владычицы Библа». Затем корабли были погружены на большие телеги, запряженные быками, и доставлены к берегам Евфрата. На этих кораблях египетские войска переправились «через большую реку, которая протекает между этой иноземной страной и страной Нахарина».97) Эти последние слова ясно указывают на то, что египтяне в царствование Тутмоса III называли страной «Нахарина» область, лежащую непосредственно к востоку от среднего течения Евфрата.
Эти крупные военные успехи египетского войска и удачная переправа через Евфрат отдали в руки египтян не только западное, но и восточное побережье Евфрата. Судя по тексту «Анналов», Тутмос III, реализуя эти успехи, двинулся на юг, отчасти по реке, отчасти по ее восточному берегу, «захватывая города, опустошая области этого врага презренной страны Нахарина».98) Очевидно, сопротивление митаннийского войска было полностью сломлено. Египетский летописец образно рисует деморализацию разбитого противника, стремительно отступавшего на юго-восток, говоря, что «ни один из них не оглядывался, [134] так как они бежали дальше, как стадо диких зверей пустыни».99) В надписи из Джебель-Баркала полный разгром митаннийского войска подчеркнут указанием на то, что митаннийский царь принужден был обратиться в бегство и что фараон «разыскивал презренного врага в иноземных странах Митанни. Он бежал от фараона в страхе в другую страну, в отдаленное место».100) Очевидно, Тутмос III ограничился опустошением западной части Митаннийского царства и не счел нужным преследовать митаннийского царя, бежавшего в далекие восточные части своего государства. Считая, что египетские войска полностью выполнили стратегические задачи данной кампании, которые заключались в разгроме митаннийских войск, переправе через Евфрат и опустошении западных областей Митаннийского царства, Тутмос III поставил памятную плиту на берегу Евфрата, около плиты, которая была поставлена близ Нии Тутмосом I. Об этом сообщается как в «Анналах», так и в надписи из Джебель-Баркала.101) По-видимому, установка памятной плиты на берегу Евфрата была тем торжественным моментом, который должен был ознаменовать завершение победоносного похода.
Однако на обратном пути Тутмосу III пришлось преодолеть некоторое сопротивление отдельных областей и городов Сирии, которые все еще не были окончательно покорены египтянами. Аменемхеб сообщает в своей автобиографии, что «он видел победы царя» «в стране Сенджера», когда он «совершил там большое побоище».102) Далее, на этом обратном пути египетскому войску пришлось снова вступить в борьбу с князем Кадеша, который, видимо, пытался использовать сложившуюся обстановку, чтобы поднять восстание против фараона. Однако, располагая все еще достаточно крупными силами, Тутмос III «захватил город Кадеш».103) Наконец, Аменемхеб сообщает, что он «снова увидел победы его величества в презренной стране Тахси, у города Мериу». Все эти сражения, описанные Аменемхебом, были не случайными небольшими стычками, а довольно значительными битвами, во время которых было окончательно подавлено сопротивление отдельных все еще непокорных сирийских областей и городов. Аменемхеб описывает подвиги, которые он совершил во время этих сражений, и награды, которые он получил от фараона.104)
Прочно закрепив свое господство в Сирии, Палестине и Финикии, Тутмос III принял особые меры к тому, чтобы князья ливанских областей регулярно снабжали финикийские гавани всем необходимым как для отправки этих ценностей в Египет, так и для постоянного снабжения египетских гарнизонов и войск, направляемых в Сирию.105) Таким образом, эти финикийские гавани стали экономической базой египтян в Финикии [135] и тем связующим звеном, которое постоянно соединяло Египет с его владениями в Передней Азии. Особенно существенно то, что финикийские города и области должны были платить ежегодные подати Египту. Тем самым эти завоеванные страны были как бы и в экономическом отношении введены в состав египетского государства.
Результатами восьмого похода Тутмоса III были укрепление египетского господства в Сирии, Палестине и Финикии, нанесение сильного удара Митаннийскому государству, переправа через Евфрат и опустошение западных областей Митанни, наконец, захват огромной добычи, часть которой перечислена в «Анналах».106) Помимо того, несомненным результатом восьмого похода было укрепление военно-политического и экономического влияния Египта в Передней Азии. Это выразилось в том, что Ассирия и Хеттское государство (Великая Хета) прислали свою «дань» в Египет. Конечно, эти государства не были подвластны Египту. В качестве самостоятельных государств они не были обязаны посылать свою дань Египту. Но так как и Ассирия и Великая Хеттская держава вели постоянную борьбу с Митанни, то посылкой даров фараону они как бы солидаризировались с его политикой в Передней Азии, ставили себя в положение его союзников, признавали его завоевания и в то же время как бы откупались от грозных войск фараона.107) Это был один из моментов наивысшего напряжения военно-агрессивной политики египетского государства, когда политика непрерывных завоевательных походов Египта в Переднюю Азию достигла своего кульминационного пункта. Египет был на вершине своего военного могущества. В «Анналах» указывается, что египетское войско во главе с фараоном «прибыло... благополучно в Египет».108) Дважды отмечает летописец, что фараон этим походом расширил «границы Египта».109) Вполне сознательно поместив в этом же описании восьмого похода списки поступлений из Пунта и Нубии, летописец этим как бы отмечает огромное протяжение египетского государства, в которое постоянно стекались несметные богатства из Передней Азии и далеких африканских областей вплоть до «страны бога», той далекой страны Пунт, которая, очевидно, была расположена на побережье Восточной Африки.110)
После крупных побед, одержанных в Северной Сирии и Северо-Западной Месопотамии во время восьмого похода Тутмоса III в Переднюю Азию, египетским войскам предстояла задача удерживать занятые позиции и подавлять восстания, [136] что было необходимо, чтобы укрепить положение Египта в покоренных странах. Поэтому, естественно, что во время следующих походов Тутмос III старался лишь сохранить удержанное и не считал нужным продвигаться в глубь завоеванных стран. Во время девятого похода, предпринятого на 34-м году царствования Тутмоса III, египетские войска заняли главный город области Нухашше и два других второстепенных города той же области. Так как область Нухашше была расположена недалеко от Нии и находилась к востоку от Оронта между Северной Сирией и средним течением Евфрата, то войска Тутмоса III должны были занять в некоторой части эту область и ранее, очевидно, во время восьмого похода. Но так как сразу замирить эту область не удалось, то во время следующего похода египетские войска провели специальную операцию по захвату трех городов страны Нухашше. Поэтому в «Анналах» сообщается, что фараон захватил город Иниугаса, причем «люди другого города, находящегося в его области, умиротворенные полностью его величеством, пришли к нему с поклоном». Далее в приложенном перечне «городов, захваченных в этом году», упоминаются «два города и город, сдавшийся в этой области Иниугаса. Всего три (города. — В. А.)».111) Особенно характерны в данном тексте слова «умиротворенные полностью» и «пришли с поклоном». Очевидно, целью этого похода и было полное умиротворение данной области. Этот район имел большое экономическое значение, ибо здесь проходили важные торговые пути, соединявшие долину Евфрата с северофиникийским побережьем, глубинные области Северной Сирии — с сиро-хеттскими княжествами, расположенными в районе Зенджирли, Кара-Тепе и Сакче-Гёзи. Страна Нухашше имела, конечно, и большое стратегическое значение в качестве пограничного района, находившегося на стыке сфер влияния трех крупных государств: Египта, Митанни и Хеттского царства. Поэтому прочное занятие этого форпоста обеспечивало египтянам господство во всем обширном районе между средним течением. Евфрата и северофиникийским побережьем.
В этом богатом княжестве египетские войска захватили большую добычу, перечисленную в «Анналах». Летописец, ведя учет захваченных ценностей, упоминает здесь пленников, их жен и детей, очевидно, обращенных в рабство, лошадей, богато украшенные золотом и серебром колесницы сирийских аристократов, золотые сосуды, золото в кольцах, серебряные сосуды, серебро в кольцах, медь, свинец, бронзу, всякое оружие «для битвы», множество крупного и мелкого рогатого скота, ослов, ценные сорта дерева и роскошные изделия из дерева — кресла и деревянные части палатки, украшенные бронзой и драгоценными камнями (видимо, трофей). [137]
Прочно укрепившись в Северной Сирии, египтяне стали господствовать в экономическом и политическом отношении во всем обширном районе между Средиземным морем, отрогами Амана, Тавра и средним течением Евфрата. Это дало им воможность выкачивать большие ценности из страны Речену. Перечень дани, полученной Тутмосом III на 34-м году его царствования, поражает количеством и разнообразием статей. Из Финикии (Джахи) египтяне по-прежнему получали «всякие прекрасные вещи», которыми были богаты все финикийские гавани. В данном случае представляет большой интерес упоминание летописца о том, что все продукты и товары отправлялись на разнообразных кораблях: на кораблях кефтиу (критские корабли), на библских кораблях и на морских (может быть, даже боевых) кораблях. В частности, эти корабли были нагружены мачтами, деревянными столбами и большими балками для крупных царских построек. Очевидно, писец имел в виду в данном случае подчеркнуть развитие морской торговли Египта, устанавливавшего ныне более прочные торговые связи с Критом и Финикией. Это подтверждается тем, что в дальнейших строчках «Анналов» говорится о доставке «дани» или о получении особых поставок (буквально: «приношений») из страны Иси112) (очевидно, Кипра), откуда египтяне получали в первую очередь медь, а затем свинец, лазурит, слоновую кость и ценное дерево «чагу».
Одновременно с этим египетское экономическое влияние распространялось и на далекие южные области Нубии, страны Куш и Вават. С далекого африканского юга египтяне получали большое количество ценностей, главным образом золото, рабов, скот и корабли, груженные ценными сортами дерева, зерном и всякими иными продуктами этих южных стран. О доставке в Египет кораблей с этими ценностями сообщается также и в надписи из Джебель-Баркала.
На следующем, 35-м году царствования Тутмос III был вынужден предпринять десятый поход в Сирию, с тем чтобы подавить восстания в северной части этой страны и в прилегающих областях Северо-Западной Месопотамии, на которые распространялся несколько неясный и расплывчатый египетский географический термин «Нахарина». Главным врагом египтян в этом году был «этот презренный враг из Нахарины»,113) который, по словам летописца, собрал большую армию «с концов страны», причем воины противника были «более многочисленны, чем песок на берегу». Очевидно, на этот раз Египту в Сирии противостояла довольно значительная коалиция северосирийских и, возможно, митаннийских областей и городов во главе с одним из местных князей. Битва произошла около «города страны Иараианы»,114) местоположение которой точно определить [138] в настоящее время нельзя. В «Анналах» описывается блестящая победа египетского войска, после которой враги «бежали, падая один на другого».115)
В результате замирения египетскими войсками непокорных областей Северной Сирии страны Речену и Ременен (Сирия и Ливан), а также другие азиатские страны116) послали свои приношения и подати египетскому фараону, причем в приведенных летописцем перечнях ценностей следует отметить золото, золотые сосуды, благовония, колесницы, лошадей, наконец, большое количество оливкового масла и вина. Систематически подавляя сопротивление народов Передней Азии, египтяне из года в год выкачивали из этих богатых областей множество самих разнообразных продуктов и ценностей, что не могло в некотором отношении не укрепить материальную базу египетского рабовладельческого хозяйства и военную мощь египетского государства.
К сожалению, в «Анналах» не сохранилось никаких сведений о походах, которые Тутмос III совершал в Переднюю Азию на 36-37-м годах царствования. Но так как в той же летописи под 38-м годом упоминается и описывается тринадцатый «победоносный поход»,117) то, очевидно, одиннадцатая и двенадцатая кампания относятся к двум предшествующим годам.118) Поход 38-го года ознаменовался лишь одним крупным военным событием, которое летописец счел достойным отметить в своих кратких записях. Это было опустошение городов в области Иниугаса, которая была впервые захвачена Тутмосом III во время его первого похода. Однако этот район Сирии неоднократно восставал против господства египтян. Во время девятого похода фараон снова покорил эту область; наконец, на закате своего многолетнего царствования он принужден был опять нанести сильный удар этим непокоренным северосирийским городам.119) В перечнях обильной дани, полученной царем из различных стран и областей Передней Азии после тринадцатого похода, упоминаются Ливан (Ременен), Финикия (Джахи), остров Кипр (Иси). Наряду с ними встречается впервые название «страны Иарарех».120)
На 39-м году своего царствования Тутмос снова совершил поход в Переднюю Азию, о котором мы, к сожалению, очень мало осведомлены. В летописи в данном случае упоминается лишь, что во время четырнадцатого победоносного похода царя в страну Речену египетские войска столкнулись с «поверженными врагами страны Шасу»,121) которых принято обычно считать «бедуинами». Разумеется, эти племена шасу не имеют никакого отношения к современным бедуинам. Возможно, что под словом, «шасу» египтяне подразумевали кочевников пустынных районов Передней Азии. Однако в данном случае имеются [139] в виду племена какой-то определенной страны, как это видно из соответствующего гиероглифа.122)
События следующих двух лет почти ничем не отмечены в «Анналах Тутмоса III». Текст, относящийся к 40-му году, состоит всего лишь из одной плохо сохранившейся строки, в которой Зете пытается видеть упоминание о пятнадцатом походе.123) Под 41-м годом в сохранившихся строчках летописи вообще не говорится о каком-либо походе, а сразу приводится «перечень приношений князей Речену»,124) затем описывается снабжение гаваней, причем упоминается, как обычно, «урожай из Джахи»,125) далее сообщается о приношениях из «Великой Хеты», наконец, приводится перечень повинностей из стран Куш и Вават. Особенно существенно в данном случае упоминание о приношениях из Великой Хеты, с которой египтяне с этого времени устанавливают более тесные, чем ранее, экономические связи, получившие затем дальнейшее развитие, как это видно из дипломатических писем Амарнского архива.
Последний поход Тутмоса III в Переднюю Азию, описанный в «Анналах», относится к 42-му году его царствования. Этот поход был своего рода крупной карательной экспедицией, направленной в Сирию для того, чтобы окончательно подавить крупное восстание непокорных сирийских городов, во главе которых стояли Тунип и Кадеш. Египетское войско, возглавляемое самим фараоном, прибыв в Сирию, двинулось вдоль побережья. Очевидно, экспедиция носила характер военной демонстрации, которая должна была показать финикийским городам мощь египетского оружия. Как указано в летописи, ближайшей целью этого марша был захват финикийского города «страны Иркаты»,126) расположенного неподалеку от Симиры. Египетские войска, заняв и опустошив Иркату и города, находившиеся в ее области, создали себе тем самым прочную базу на побережье, которая дала им возможность, обеспечив свой тыл, двинуться в глубь страны. Как видно из крайне сжатого текста летописи, египетские войска сперва направились на север, чтобы нанести первый удар Тунипу. Этот маневр имел целью вбить клин между мятежными городами Северной и Средней Сирии и лишить главного врага египтян — Кадеш поддержки северосирийских городов, во главе которых, вероятно, стоял князь Тунипа. Осада Тунипа затянулась и продолжалась до осени, однако Тунип был взят и опустошен, причем египетские войска собрали урожай в области Тунипа. Изолировав таким образом Кадеш с севера и отрезав его от его союзников, находившихся в Северной Сирии, Тутмос III двинул свои войска против Кадеша и завладел городами, расположенными в его области. Судя по рассказу, сохранившемуся в надписи Аменемхеба, Тутмос III разрушил укрепления, возведенные [140] князем Кадеша вокруг этой сильной крепости, что, видимо, дало возможность египетскому войску завладеть этим важным центром сопротивления непокорных Египту сирийских городов и областей.127) В сирийских городах египтяне взяли большую добычу и захватили вспомогательные войска, посланные для поддержки этих городов «врагом презренной страны Нахарины».128) Таким образом, этот последний поход Тутмоса III в Переднюю Азию надолго укрепил господство Египта в Финикии и Сирии. Во время этого похода египетские войска нанесли сокрушительный удар главным очагам сопротивления в Сирии — Тунипу и Кадету.
Несмотря на то, что основное внимание египетского правительства в царствование Тутмоса III было обращено на завоевание Палестины, Сирии и Финикии и укрепление экономического, политического и военного влияния Египта в Передней Азии, Египет должен был продолжать свою военно-агрессивную политику па юге, в Нубии и прилегающих к ней странах, из которых египтяне издавна вывозили ряд товаров, необходимых для развития рабовладельческого хозяйства, а также много рабов.
То обстоятельство, что Нубия все еще продолжала сохранять для Египта значение богатейшего резервуара, из которого египтяне обильно черпали сырье и рабочую силу — рабов, указывает в первую очередь на то, что даже в «Анналах», в которых описываются походы Тутмоса III в Переднюю Азию, начиная с седьмого похода, совершенного на 31-м году его царствования, перечисляется дань, полученная фараоном из Нубии и сопредельных с нею южных стран. Весьма возможно, что эта дань посылалась в Египет далеко не добровольно,129) а поступала в царскую сокровищницу в результате военных экспедиции, которые отправлялись, как это было и ранее, для ограбления богатых южных стран. К сожалению, в сохранившихся документах этого времени содержится очень мало сведений о военных действиях, которые египтяне предпринимали в Нубии и соседних странах.
Очевидно, уже и самом начале царствования Тутмоса III египетское правительство поставило перед собой задачу энергично возобновить завоевательную политику на юге, с тем чтобы полностью укрепить господство Египта во всей Нубии и даже в прилегающих к ней странах. На это ясно указывает надпись Тутмоса III, относящаяся ко 2-му году его царствования и сохранившаяся на стенах храма, построенного фараоном в Семне, у 2-го порога Нила, на месте в то время уже развалившегося [141] храма Сенусерта III, некогда покорившего Нубию. В этой надписи говорится, что «благой бог Мен-хепер-Ра, соорудил он памятник для отца Дедуна, главы Нубии и для царя Верхнего и Нижнего Египта Ха-кау-Ра (Сенусерта. — В. А.), построив им храм из белого прекрасного камня Нубии».130) Изобразив на стенах этого храма Сенусерта III в качестве обоготворенного правителя Нубии, Тутмос III тем самым провозглашал себя продолжателем его дела — завоевания Нубии. Изображения нубийского бога Дедуна, помещенные тут же, должны были наглядно свидетельствовать о том, что нубийское жречество санкционирует египетское завоевание. Таким образом, при завоевании Нубии египтяне пытались использовать нубийскую религию, включив нубийского бога Дедуна в египетский пантеон. Мы имеет все основания предполагать, что надпись Тутмоса III в Семне была не случайностью, а органическим звеном в целой цепи аналогичных мероприятий. Так, к тому же самому времени относятся надписи Тутмоса III на острове Сехель, в храме в Кумме, в Сильсиле и Вади-Хальфа.131) Однако реально приступить к полному покорению всей Нубии Тутмос III смог только после смерти Хатшепсут, когда вся полнота верховной власти сосредоточилась в его руках и он мог бросить все ресурсы Египта для завершения завоевательной политики, которая была начата его предшественниками.
О внимании, которое Тутмос III стал уделять Нубии после смерти Хатшепсут, говорит строительство многочисленных храмов, предпринятое им в различных пунктах Нубии, главным образом в тех, которые имели стратегическое значение. Так, после 30-го года своего царствования Тутмос III значительно расширил храм, построенный ранее в Семне.132) В храме в Вади-Хальфа им был построен большой колонный зал.133) В Амада Тутмос III начал постройку храма в честь бога Горахте.134) Наконец, в Верхней Нубии между 2-м и 3-м порогами на острове Саи наместник фараона в Нубии, «царский сын Куша» по имени Нехи, построил не только храм, но и крепость, что ясно указывает на военный характер интенсивного строительства, предпринятого фараоном в Нубии.135) Возможно, что в эту эпоху в Нубии уже существовали египетские поселения, которые были опорными пунктами египетского экономического, политического и культурного влияния в Нубии. Таков, например, город, раскопанный в Сесеби, в развалинах которого среди множества предметов времени XVIII династии был найден скарабей с именем Тутмоса III.136) Наконец, самым южным египетским поселением в Нубии было поселение близ «священной горы» Джебель-Баркала, где впоследствии выросла столица эфиопского государства Напата. Здесь в развалинах храма, построенного Тутмосом III, была найдена большая стэла [142] с ценнейшей исторической надписью, описывающей военные походы и могущество этого фараона.137)
Весьма возможно, что текст этой надписи, составленной в 47-м году царствования Тутмоса III, был своего рода манифестом, обращенным к египетскому населению Нубии на самой южной границе Египетского государства.
Эта крупная строительная деятельность египтян в Нубии стала возможной лишь благодаря тому, что вся Нубия была прочно завоевана египетскими войсками и египетские гарнизоны были размещены во всей ныне покоренной стране. Об этом завоевании Нубии говорят сохранившиеся на шестом и седьмом пилонах Фиванского храма Амона списки завоеванных в Нубии местностей. Надпись над одним из этих списков гласит: «список этих южных местностей троглодитов Нубии в Хент-хен-нофере, сраженных его величеством, который произвел побоище среди них, число которых неизвестно, который привел всех людей их в качестве живых пленников в Фивы, чтобы наполнить «работный дом» (ergastulum — В. А.)138) отца Амона-Ра, владыки Фив. И вот все страны стали рабами его величества, согласно приказу отца Амона».139) В этих списках перечисляются 269 географических названий, которые до сих пор не могут быть отождествлены, но которые все же указывают на то, что в те времена Нубия уже была прочно завоевана египтянами. Как видно из приведенной надписи, египтяне считали основной целью своего господства в Нубии максимальную эксплуатацию ее населения, из среды которого вербовалось большое количество рабов, необходимых для развития рабовладельческого хозяйства Египта.140)
Тутмос III смог уделить все свое внимание Нубии лишь после того, как господство Египта было полностью упрочено, в Передней Азии. Именно поэтому лишь в конце своего царствования, на 50-м году, Тутмос III принял реальные меры к тому, чтобы прочнее присоединить Нубию к Египту. Чтобы иметь возможность бесперебойно перевозить по Нилу войска и товары, Тутмос приказал расчистить старый, засорившийся канал в районе 1-го порога. Об этом говорится в надписи на скале на острове Сехель в следующих словах:
«Год 50-й, 1-й месяц 3-го сезона (шему), день 22-й при его величестве царе Верхнего и Нижнего Египта Мен-хепер-Ра, дарующего жизнь. Приказал его величество прорыть этот канал, после того, как он нашел его засоренным камнями, так что не проходил корабль по нему. Он направился на юг по нему с радостным сердцем, поразив врагов своих. Название этого канала: «Открытие счастливого пути Мен-хепер-Ра, живущего вечно». Рыбаки Абу (Элефантины. — В. А.) должны расчищать этот канал ежегодно».141) [143]
Главным результатом завоевательной политики Египта в царствование Тутмоса III была неограниченная, хищническая эксплуатация египтянами завоеванных стран в Передней Азии и Восточной Африке и укрепление торговых связей Египта с рядом более далеких областей. На это ясно указывают многочисленные сохранившиеся на стенах гробниц этого времени изображения данников, доставляющих дань, и торговцев, привозящих товары в Египет, чаще всего в резиденцию крупного чиновника, будь то первосвященника Амона, начальника казначейства или везира, должности которых порой соединялись в одном лице. Так, в гробнице Мен-хепер-Ра-снеба, который занимал эти высокие посты при Тутмосе III, сохранилось несколько таких изображений. В пояснительной надписи сообщается, что «возносится хвала владыке двух стран, и славословие благому богу вождями каждой страны. Они относятся с почтением к победоносному могуществу его величества. У них на спине дань каждой страны [?], страны бога: серебро, золото, лазурит, малахит, всякий ценный камень...»142)
В обычной сцене принесения иноземцами «дани» фараону представлен сам Мен-хепер-Ра-снеб, приносящий царю поздравления по случаю праздника нового года. Во главе данников и торговцев стоят их вожди, что в каждом случае отмечено особыми краткими надписями. Очевидно, здесь имеются в виду не только «вожди», но также правители наиболее крупных городов Сирии (Тунипа и Кадеша) и князья отдельных областей Малой Азии (Хеты) и островов Средиземного Моря (Кефтиу).143)
Изображение в гробнице Аменмеса рисует сбор дани египтянами в Сирии при помощи грубой военной силы. Художник постарался возможно нагляднее показать смирение и покорность подвластных Египту сирийцев, падающих на колени и подносящих завоевателям свои дары — громадную вазу, драгоценные камни, ткани, кувшин — и даже ведущих на привязи быков. Внизу показаны египетские воины, вооруженные топорами, копьями и щитами. Очевидно, здесь имеется в виду отряд египетских оккупационных войск. Вся сценка представлена на фоне соснового леса, столь типичного для Ливанских гор; название «Ливан» встречается в надписи, которая в поврежденном виде сохранилась тут же. Отдельные слова указывают на то, что писец старался отметить какой-то вполне реальный конкретный факт — «прибытие начальника пехоты Аменмеса в Негау», где правил покорившийся египтянам «начальник Ливана».144)
Таким образом, завоевание египтянами ряда областей в Палестине, Сирии и Финикии позволило им доставлять из Передней Азии драгоценные металлы (серебро и золото) и камни (лазурит и малахит), роскошные изделия, главным образом [144] сосуды и ткани, а также военное снаряжение (оружие и колесницы), ценное сырье (слоновую кость, масло или вино к кувшинах), рогатый скот и, наконец, рабов, взрослых и детей. Эти основные виды ценностей, которые в качестве дани или товаров египтяне вывозили из Сирии, весьма наглядно изображены на стенах той же гробницы Мен-хепер-Ра-снеба.145)
Сирийцы, приносящие дань. Новое царство. XVIII династия.
Торжество египетских победителей, желавших увековечить мысль о своем неограниченном господстве в завоеванной стране, ясно показано в сцене триумфа Тутмоса III. Фараон избивает целую кучу сирийских пленников, крайне схематически нарисованных. Соответствующая надпись содержит перечень завоеванных стран и областей. Их названия заключены в овалы с головами пленников. Жречество и в данном случае поддерживало своим религиозным авторитетом хищническую завоевательную политику Тутмоса III, представляя богов (Амона и Аментет) в качестве покровителей царя, подводящих к нему покоренные города.146)
Завоевания Тутмоса III, укрепившие военно-политическую мощь египетского государства, дали возможность Египту выкачивать из богатых южных областей Нубии и прилегающих стран много различных ценностей, в первую очередь золото, [145] экзотические виды восточноафриканского сырья и, наконец, рабов.
На стенах гробниц богатых аристократов-рабовладельцев, крупных чиновников и видных жрецов того времени нередко изображались данники или торговцы, которые смиренно преподносят драгоценные предметы, диковинки далеких стран, особенно ценившиеся в те времена в Египте. Иногда тут же мы видим египетских чиновников, присутствующих при доставке этих ценностей. Египетские художники пытались изобразить внешние особенности, своеобразные черты лица, прически и одежды жителей Пунта и Нубии, которые привозили в Египет эти многочисленные и драгоценные «приношения».147)
В гробнице Имунджеху сохранились две симметрично расположенные и как бы противопоставленные друг другу сцены приношения различных предметов иноземцами. На одной из них изображены сирийские торговцы или данники, на другой — нубийцы, которые возносят «восхваления владыке Двух Стран, падают на землю (буквально: «нюхают землю». — В. А.) перед благим богом. Приходят [они] из страны Итер, приношения их на спинах. Преподносят их его величеству». Эти «приношения» нубийцев состоят из шкур диких зверей (леопардов или пантер), слоновых клыков, страусовых яиц, золота в кольцах, рабов, черного дерева, живых обезьян, жирафов, пантер или леопардов, корзин, может быть, содержащих ладан, доставлявшихся из Пунта.148) Подчиненное положение Нубии, богатства которой хищнически эксплуатировались египтянами, подчеркнуто в речи нубийцев, текст которой начертан около этого изображения. Нубийцы говорят фараону: «Велика мощь твоя, царь победоносный, правитель, — да будешь ты жив, здрав и невредим! — любимый богом Ра. Он вселил страх перед тобой во все страны, ужас перед тобой во все иноземные области. И вот мы под сандалиями твоими».149)
Особенно много египтяне вывозили из Нубии золота, что ясно показано в одной сцене, сохранившейся на северной стене гробницы Мен-хепер-Ра-снеба. Мы видим здесь, как золото, сплавленное в кольца и просто в мешках, очевидно, с золотым песком, лежит на циновках. Большие золотые кольца взвешиваются на весах, причем особый писец записывает результаты взвешивания. Три носильщика несут золото в кольцах, золотой песок на блюде и ящик, возможно, с золотыми слитками, подвешенный на палке. В помещенной тут же надписи указывается, что «получается золото из Коптосской пустыни и презренной Нубии в качестве ежегодной подати».150) Последние слова особенно подчеркивают то обстоятельство, что Нубия была полностью введена в состав египетского государства в качестве подчиненной области, население которой вносило ежегодную [146] подать в сокровищницу фараона. Возможно, что эта подать вносилась в определенные сроки, например в начале каждого года, как об этом говорится в надписи из гробницы Имунджеху.151) Золото в Египет из восточной (Коптосской) пустыни и Нубии привозили в большом количестве в кольцах, слитках, самородках и в виде золотого песка. Во время доставки оно охранялось особым конвоем и сопровождалось представителями местного населения золотоносных районов, которые, очевидно, вели охотничий образ жизни, так как вели за собой диковинных для Египта страусов, зайцев и обычных для Восточной Африки газелей, антилоп и каменных козлов. Особые носильщики, помимо золота, несли символы пустыни: бурдюк, возможно, с водой, страусовое перо и стрелы, что должно было обозначать мирный охотничий быт племен тех пустынь, где добывали золото. Следовательно, и эти изображения должны были подчеркнуть полностью подвластное положение Нубии, почти замиренной и во всяком случае прочно включенной в состав египетского государства.152)
Сирийцы, приносящие дань. Роспись из гробницы Имупджеху.
Новое царство. XVIII династия.
Длинная вереница нубийцев, несущих знатному и могущественному сановнику «приношения», изображена на левой внутренней стене гробницы Рехмира, бывшего везиром при Тутмосе III. Художник представил нубийцев со всеми отличительными чертами этого племени, пытаясь передать характерные черты лица, прическу и одежды южных соседей Египта. Только два нубийских вождя, идущих впереди, несколько более похожи на египтян по типу лица и фигуры и по одежде. Возможно, что этим художник хотел показать, что нубийские вожди в одежде и повадках пытались подражать более культурным египтянам. [147] Конечно, в период XVIII династии Нубия подвергалась значительной египтианизации, причем высшие слои нубийской племенной знати особенно быстро стали воспринимать внешние формы египетской культуры. «Вожди южных иноземных стран, Иунтиу-Сети и Хент-хен-нофер» доставляют в резиденцию верховного египетского сановника типичные «дары» Нубии: золото в слитках и кольцах, золото «джам» (может быть, электрум), в виде золотого песка, хранившегося в сумках, черное дерево, слоновые клыки, шкуры леопардов, большие кувшины с умащениями — «сети», страусовые перья и яйца, крупный рогатый скот низкорослой нубийской породы, образцы зверей Нубии (жираф, обезьяна, павиан, охотничьи собаки), наконец, «детей вождей», которые должны в качестве рабов трудиться в храмовых поместьях бога Амона.153)
Все эти изображения и надписи ясно свидетельствуют о том, что египтяне смотрели на Нубию как на основной сырьевой придаток Египта, как на страну, обладающую неисчерпаемыми ресурсами. Эксплуатация естественных богатств и людских резервов Нубии давала возможность Египту вести войны за овладение Сирией, Финикией и Палестиной и в то же время способствовала развитию рабовладельческого хозяйства Нильской долины, непомерно обогащая крупную аристократию Египта, что, несомненно, влекло к дальнейшему обострению классовых противоречий.
Раскопки, производившиеся в Палестине, Финикии и Сирии в течение последних 25 лет, обнаружили несколько древних городов, относящихся главным образом к III—II тысячелетиям. В этих поселениях, возникших в период ранней и средней бронзы как на средиземноморском побережье, так и в глубине страны, выросла своеобразная культура, созданная различными племенами, которые сталкивались и смешивались здесь на протяжении многих столетий. Исконные семитские племена хананеев и финикиян уже в III тысячелетии вели торговлю с египтянами и народами Месопотамии. Во II тысячелетии в Сирию, Финикию и Палестину стали проникать хурриты из областей Северного Двуречья и хетты из Малой Азии. Палестину наводнили племена хабири (са-газ), а на побережье Средиземного моря стали все в большем количестве проникать эгейские племена, в частности с Крита и Кипра. В этой борьбе за экономическое и политическое господство в областях восточного [148] Средиземноморья в середине II тысячелетия энергично принял участие Египет, который при Тутмосе III сделал успешную попытку укрепить свое военно-политическое преобладание в западной части Передней Азии. Вполне естественно, что военное и экономическое проникновение египтян в эти страны привело к укреплению торговых и культурных связей Египта со странами Передней Азии. На это указывают многочисленные египетские и египтианизованные предметы, найденные в различных странах Передней Азии, а также взаимные влияния в области литературы и языка.
В Сирии, на месте современной Хама, между Хомсом и Алеппо, были обнаружены развалины древнего города, низшие слои которого восходят в концу IV тысячелетия до н. э. Многие памятники, обнаруженные здесь, как, например, ортостаты и большая лестница, относятся к сиро-хеттскому времени. Здесь были раскопаны некоторые части города, а также погребения: места погребальных урн и четыре могилы, высеченные в скале. В конце III тысячелетия здесь была хорошо известна колесница, маленькие вотивные образцы которой, сделанные из глины, были найдены в слоях J и H. Возможно, что сирийские племена занесли наряду с конем и колесницу в долину Нила, где о ней впервые упоминают египетские надписи XVI в. до н. э. Начиная с середины II тысячелетия, очевидно, после походов Тутмоса III, египетское влияние в Хама становится довольно заметным. В слое F были найдены разнообразные мелкие египетские изделия: амулеты-статуэтки богини Сохмет, богов Пта-Сокар и Беса, скарабеоиды и скарабей с именем Тутмоса III.154) Как видно, эти взаимодействия в значительной степени находят отражение в области идеологии, в частности религии. Так, например, культ ханаанского бога Хорона появляется в Египте в период совместного правления Тутмоса III и Аменхотепа II.155)
Борьба за господство в Передней Азии протекала в значительной степени на территории Палестины. Характерно, что именно в Галилее, в Тель-эль-Орейме, была найдена надпись на камне, в которой фараон (по-видимому, Тутмос III) сообщает, что он «отразил иноземцев страны Митанни»,156) о чем подробно повествуется в «Анналах» этого воинственного царя. Множество разнообразных следов египетского влияния в Палестине было обнаружено во время раскопок древнего Бет-Шана (современный Бейсан). Здесь в развалинах большого южного храма, который обычно называется «храмом Тутмоса III» и, возможно, относится ко времени его царствования, было обнаружено много предметов иноземного происхождения, указывающих на сильное проникновение в Бет-Шан различных влияний, шедших из страны Митанни; из хеттских областей, из районов Эгейского [149] моря. Таковы, например, две золотые кипрские булавки, хеттский бронзовый кинжал с загнутым концом, очень похожий на кинжал, изображенный на поясе хеттского царя на рельефе из Богазкеоя, базальтовая плита с рельефными изображениями львов и собак, выдержанная в стиле митаннийского искусства, и некоторые другие предметы.157)
Наряду с этими эгейскими, хеттскими и митаннийскими влияниями в Палестину все сильнее и сильнее проникали влияния, шедшие из Египта, особенно с того времени, когда Палестина была прочно завоевана войсками Тутмоса III. Мы имеем все основания предполагать, что в Бет-Шане местные сирийские культы, в частности обоготворение змеи и культ местного бога Мекала, облекались в своеобразные египтианизованные формы. Так, в большом южном храме Тутмоса III, в котором было раскопано шесть помещений, включая внутреннее святилище и помещение для жертвенного алтаря, было найдено несколько египетских и египтианизованных предметов, в том числе стала Мекала, выдержанная в стиле типично египетских стэл и снабженная египетской гиероглифической надписью, а также обломок зеленого фаянсового сосуда с несколькими гиероглифами, входящими в состав имени некоего бога и, может быть, в состав названия «Бет-Шан».158) Далее в том же слое времени Тутмоса III в Бет-Шане были найдены следующие египетские и египтианизованные предметы: золотая подвеска с гравированным изображением стоящей богини Ашторет с посохом «уас» в руках, базальтовая головка мужской статуэтки, изображение сидящего негра, скарабеи с именем Тутмоса III, а под ступенями храма Тутмоса III был обнаружен скарабей с именем царицы Хатшепсут.159)
Столь же интенсивно проникали египтяне и в области прибрежной Финикии и Северной Сирии, где им приходилось преодолевать сильное влияние хеттов, хурритов и эгейцев. Крупные археологические работы, произведенные в Рас-Шамра, на месте древнего города Угарит, обнаружившие множество памятников архитектуры, материального быта, искусства и письменности, ясно показывают, что со времен Среднего царства, особенно в период XVIII династии, главным образом после походов Тутмоса III, египтяне пытаются укрепиться в важнейших экономических и политических центрах страны. Египетские художественные изделия, относящиеся к XIX в. до н. э. как, например, базальтовая статуэтка египетской царицы, скульптурная группа с изображением «начальника города, везира и судьи Сенусертанха», обломки двух сфинксов с именем Аменемхета III, обломки других скульптур, осколки скарабеев и статуэток, были найдены в развалинах Угарита. В некрополе этого древнего финикийского города были обнаружены явные следы проникновения [150] в Сирию египетских культовых предметов, в частности, здесь была найдена бронзовая статуэтка священной птицы (сокола или ястреба) с двойной царской короной Верхнего и Нижнего Египта на голове. Вблизи нее была найдена вторая аналогичная статуэтка меньшего размера, покрытая золотом.160) Ко второй половине II тысячелетия относятся египетские и египтианизованные предметы, указывающие на сильное проникновение египетской культуры в страну Угарит. Так, в развалинах храма в Рас-Шамра были найдены типично египетская стэла с изображением царского писца и начальника казначейства Меми, молящегося перед местным богом Сэтом-Депен, золотые блюда и чаши, наконец, большая стэла с изображением сиро-финикийского бога Ваала, выдержанные в духе аналогичных художественных изделий древнего Египта времени Нового царства.161) Борьба с местными племенами — хурритами, хеттами и эгейцами, которые двигались с запада, севера и востока, чтобы захватить ключевые позиции на финикийском побережье, нашла отражение не только в скрещении художественных и религиозных влияний на территории Палестины, Сирии и Финикии в середине II тысячелетия, но и в произведениях художественной литературы как финикийцев, так и египтян. В древнефиникийской мифологической поэме о богине Анат упоминаются Крит (Кптр — Кафтор) и Египет (Хкпт — Хет-ка-Пта — Мемфис).162) Очевидно, Крит и Египет особенно соперничали в деле экономического и культурного проникновения в области Финикии и Северной Сирии, в частности в богатый приморский город Угарит. В египетских литературных произведениях, в письме писца Гори (папирус Анастази) и в «Сказке о занятии Иоппе» египетским военачальником Тхути ярко сказывается не только прекрасная осведомленность египтян о Сирии и Финикии, но и их обостренный интерес к этим странам, которые стали объектом энергичной завоевательной политики египетских фараонов XVIII династии. Так искусства, религия и литература отразили факт глубокого проникновения египтян и египетской культуры в страны Передней Азии, бывшие давнишним яблоком раздора между великими державами древнего Востока во II тысячелетии до н. э.
Примечания (в конце книги, кроме специально оговоренных. Нумерация страниц сохранена.)
1) Ed. Meyer. Geschichte des Altertums. Bd. II, 1. 2. Aufl. Berlin, 1928, S. 121.
2) В надписи на Карнакском обелиске Хатшепсут сообщает, что она поставила этот обелиск «перед народом» 
(K. Sethe. Urkunden der XVIII. Dynastie, IV, 364), чтобы «народ увидел памятник ее по истечении лет» (K. Sethe. Urkunden IV, 365 — ср. IV, 260).
3) K. Sethe. Urkunden.., IV, 372-373. Хотя в царствование Хатшепсут, как это обычно принято думать, египетское правительство и не вело больших завоевательных войн в Передней Азии, однако в Египет по-прежнему поступали из разных иноземных стран продукты и ценности в качестве дани и податей, собираемых в виде повинностей с населения. Египетские чиновники, ведавшие учетом и хранением, а может быть, и распределением натуральных продуктов, весовых металлических денег и товаров в складах и сокровищницах, принадлежащих царю и крупным храмам, резко отличали «приношения» Верхнего и Нижнего Египта от «повинностей» всех иноземных стран. Так, один из наиболее видных чиновников времени Хатшепсут, всесильный временщик, казначей царя Нижнего Египта и начальник дома Амона Сенмут в своей надписи (K. Sethe. Urkunden.., IV, 412, 3-4) сообщает:
«То, что доставлял юг и север, находилось под моей печатью.
Повинности всех иноземных стран были в моем ведении».
Поэтому вполне естественно, что египетское правительство в своих официальных надписях называло иноземные племена «рабами». Так, Хатшепсут в одном из своих манифестов (надпись на обелиске в Карнаке, K. Sethe. Urkunden.., IV, 358) говорит:
«У меня нет врага ни в одной стране,
Все иноземные страны — мои рабы».
4) K. Sethe. Urkunden.., IV, 307.
5) K. Sethe. Urkunden.., IV, 307-308.
6) K. Sethe. Urkunden.., IV, 312.
7) K. Sethe. Urkunden.., IV, 169-170, 172. [225]
8) Д. Г. Брэстед. История Египта, т. I. М., 1915, стр. 295; Ed. Meyer. Geschichte des Altertums. Ed..II, l, 121; H. Winlосk. Excavations at Deir-el-Bahri (1911—1931). New York, 1942, p. 91, 141-142.
9) Надпись Чанани, 11-15 (K. Sethe. Urkunden.., IV, 1004; J. H. Breasted. Ancient Records of Egypt, vol. II. Chicago, 1906, p. 165). «Анналы Тутмоса III» были составлены по приказу самого царя, как это ясно сказано в почти тождественных словах введения к 1-й и 5-й частям этих «Анналов»: «Приказал его величество сделать, чтобы были увековечены [победные деяния, которые даровал ему его отец Амон, на] царской надписи в храме, который воздвиг его величество для своего (отца Амона]» (K. Sethe. Urkunden.., IV, 647; ср. H. Grapow. Studien zu den Annalen Thutmosis des Dritten und zu ihnen verwandten historischen Berichten des neuen Reiches. Berlin, 1949, S. 17-18). «Приказал его величество сделать, чтобы были увековечены победные деяния, которые ему даровал его отец Амон, на каменной стене в храме, который заново воздвиг его величество [отцу своему Амону... согласно приказу самого этого бога»] (K. Sethe. Urkunden.., IV, 684; ср. H. Grapow. Studien zu den Annalen Thutmosis des Dritten.., S. 17-18). Источниками этих «Анналов», которые должны были увековечить «победные деяния» Тутмоса III, были перечни дани, сохранившиеся в официальных документах, а также дневники походов, которые упоминаются в «Анналах». Так, например, в 15-й строке 5-й части мы читаем: «Они (подати Ливана. — В. А.) упоминаются в дневнике дворца; перечень их не приводится в этой надписи, чтобы не увеличивать количество слов» (K. Sethe. Urkunden.., IV, 693). Со времен Бругша было принято считать, что автором «Анналов Тутмоса III» был писец Чанани, гробница которого сохранилась к западу от Фив и была описана еще Шампольоном (F. Champolliоn. Notice descriptive, vol. I, p. 831; H. Brugsch. Thesaurus, vol. V, p. 1151. — «Mém. Miss. franç» vol. 5, 597). В биографической надписи, сохранившейся в этой гробнице, Чанани говорит о себе: «Я следовал за благим богом, правителем истины, царем Верхнего и Нижнего Египта Мен-хепер-Ра... Я наблюдал победы царя, которые он одержал в каждой стране. Он привел в Египет вождей страны Джахи в качестве живых пленников. Он захватил все их города. Он... Ни одна страна не уцелела. Я увековечил те победы, которые он одержал в каждой стране, вставив [это] в запись согласно тому, что было совершено» (K. Sethe. Urkunden.., IV, 1104). Основываясь на сопоставлении некоторых текстов из гробницы Чанани с аналогичными местами из «Анналов Тутмоса III», Брэстед полагал, что Чанани был автором тех дневников, которые легли в основу «Анналов» (J. Н. Breasted. Ancient Records of Egypt, vol. II, p. 165). Грапов, подвергнув в специальной работе критическому анализу текст «Анналов Тутмоса III», пришел к убеждению, что Чанани не был ни автором, ни окончательным редактором их, а был лишь писцом, который, может быть, под диктовку вел дневники некоторых походов Тутмоса III, а затем в Фивах принимал деятельное участие в «увековечении» этого важного исторического текста (H. Grapow. Studien zu den Annalen Thutmosis des Dritten.., S. 23). Однако вопрос об источниках «Анналов Тутмоса III» и роли Чанани в их составлении, редактировании и «увековечении» требует еще добавочных исследований и в первую очередь глубокой критики соответствующих текстов.
10) Анналы Тутмоса III, 6-10 (K. Sethe. Urkunden.., IV, 647-648).
11) Анналы Тутмоса III, 11-13 (K. Sethe. Urkunden.., IV, 648).
12) G. A. Reisner and M. В. Reisner. Inscribed monuments from Gebel-Barkal, II. — ÄZ, Bd. LXIX, l, S. 31-33.
13) Например, в надписи в Джебель-Баркале. См. прим. 12. [226]
14) Анналы Тутмоса III, 15-16 (K. Sethe. Urkunden.., IV, 648-649).
15) См. прим. 10.
16) Анналы Тутмоса III, 13-14 (K. Sethe. Urkunden… IV, 648).
17) Анналы Тутмоса III, 18 (K. Sethe. Urkunden… IV, 649).
18) Анналы Тутмоса III, 18-19 (K. Sethe Urkunden.., IV, 649).
19) Анналы Тутмоса III, 19-25 (K. Sethe. Urkunden.., IV, 649).
20) В. И. Авдиев. История древнего Востока. М., 1953, стр. 243; А. Т. Olmstead. History of Palestine and Syria. London, 1931, p. 132.
21) «Перечень стран Верхнего Речену» Тутмоса III (K. Sethe. Urkunden.., IV, 781); ср. W. M. Müller. Egyptological Researches, vol. II. Washington, 1910, pl. 54; A. Jirku. Die ägyptischen Listen palästinensischer und syrischer Ortsnamen. Leipzig, 1937, S. 25.
22) В. И. Авдиев. Военная история древнего Египта, т. I. M., 1948, стр. 244-256.
23) Таанах — город в Палестине. Это название встречается в «Анналах Тутмоса III» 
(см. К. Raumer. Palästina. Leipzig, 1860, S. 165; В. И. Авдиев. Военная история древнего Египта, т. I, стр. 213, 216, 247, 258, 317, 329).
24) Анналы Тутмоса III, 26-37 (K. Sethe. Urkunden.., IV, 650).
25) Анналы Тутмоса III, 37-39 (K. Sethe. Urkunden.., IV, 650).
26) Анналы Тутмоса III, 39 (K. Sethe. Urkunden.., IV, 651).
27) Анналы Тутмоса III, 39-46 (К. Sethe. Urkunden.., IV, 651).
28) А. Н. Gardiner. The Defeat of the Hyksos by Kamose. — JEA, vol. III, V; A. Erman. Literatur der Ägypter. Leipzig, 1923, S. 82-85; В. И. Авдиев. Военная история древнего Египта, т. I, стр. 145.
29) Анналы Тутмоса III, 48-49 (K. Sethe. Urkunden.., IV, 651).
30) Анналы Тутмоса III, 49-51 (K. Sethe. Urkunden.., IV, 652).
31) Анналы Тутмоса III, 51-56 (K. Sethe. Urkunden.., IV, 652).
32) Анналы Тутмоса III, 56-61 (K. Sethe. Urkunden.., IV, 652-653).
33) Анналы Тутмоса III, 61-66 (K. Sethe. Urkunden.., IV, 653). На этих словах фраза обрывается. Дальше текст испорчен.
34) А. Т. Olmstead. History of Palestine and Syria, 58-59.
35) R. O. Faulkner. The Battle of Megiddo. — JEA, vol. XXVIII, p. 15.
36) Анналы Тутмоса III, 69-74 (K. Sethe. Urkunden.., IV, 654).
37) Анналы Тутмоса III, 74-83 (K. Sethe. Urkunden.., IV, 654-655).
38) Анналы Тутмоса III, 83 (K. Sethe. Urkunden.., IV, 655-656).
39) Анналы Тутмоса III, 84 (K. Sethe. Urkunden.., IV, 656).
40) Анналы Тутмоса III, 84-86 (K. Sethe. Urkunden.., IV, 657).
41) Анналы Тутмоса III, 86 (K. Sethe. Urkunden.., IV, 657-658).
42) G. A. Reisner and M. В. Reisner. Inscribed monuments from Gebel-Barkal, II. — ÄZ, Bd. LXIX, l, S. 31-33.
43) Анналы Тутмоса III, 86-87 (K. Sethe. Urkunden.., IV, 658).
44) Анналы Тутмоса III, 88-89 (K. Sethe. Urkunden.., IV, 658). [227]
45) Анналы Тутмоса III, 88-89 (K. Sethe. Urkunden.., IV, 659-660).
46) Анналы Тутмоса III, 90 (K. Sethe. Urkunden.., IV, 660).
47) K. Sethe. Urkunden.., IV, 786-794.
48) G. A. Reisner and M. В. Reisner. Inscribed monuments from Gebel-Barkal, II. — ÄZ, Bd. LXIX, l, S. 31-33.
49) О значении города Мегиддо как крупного политического и культурного центра Палестины см. В. И. Авдиев. Военная история древнего Египта, т. I, стр. 202-203, 320-321. Имеются все основания предполагать, что уже в гиксосскую эпоху Мегиддо был довольно значительным городом, который поддерживал некоторые связи с Египтом. Так, в Мегиддо в гробнице № 37 были найдены типично «гиксосские скарабеи» (см. R. Weill. Fin du Moyen Empire Egyptien, vol. I. Paris, 1918, p. 193; vol. II, p. 535-536; C. Fisher. Excavations of Armageddon. OIC, 1929, No 4, p. 47, fig. 26; А. Т. Оlmstеad. History of Palestine and Syria, p. 123; В. И. Авдиев. Военная история древнего Египта, т. 1, стр. 135). В период XVIII династии Мегиддо становится одним из важнейших политических центров Палестины. Египетские завоеватели, продвигаясь к Евфрату, шли по тому большому пути, на котором были расположены Газа, Мегиддо, Кадеш и Кархемыш. Масперо и Либлейн предполагали, что именно по этому пути шел Тутмос I во время своего большого похода в Сирию, когда он достиг Евфрата близ Пии (см. J. Н. Breasted. Ancient Records of Egypt, vol. II, p. 202; В. И. Авдиев. Военная история древнего Египта, т. I, стр. 176). Ламон и Шиптон в своем большом сводном историко-археологическом труде, основанном на ряде археологических обследований и раскопок, отметили находку на территории Мегиддо нескольких египетских скарабеев с именем Тутмоса III (R. S. Lаmоn and G. M. Shipton. Megiddo, vol. I. Chicago, 1939. p. 67, 69, 72). Название «Мегиддо» встречается в Палестинском списке покоренных Тутмосом III городов в форме 
. Судя по многим хананейским глоссам в амарнских письмах, Мегиддо в период XVIII династии был заселен хананеями (см. A. Jirku. Die ägyptischen Listen palästinensischer und syrischer Ortsnamen, S. 5-6). В «Анналах Тутмоса III» название Мегиддо встречается в очень близкой форме 
(K. Sethe. Urkunden.., IV, 649). Тот факт, что название Мегиддо получило при Тутмосе III устойчивую иероглифическую транскрипцию, указывает на хорошее знакомство египтян с названием этого города и на укрепление торговых и культурных связей Египта с этим важным политическим центром Палестины.
50) 
. Надпись из Джебель-Баркала. Гранитная стела Тутмоса III, строка 21 (G. A. Reisner and M. B. Reisner. Inscribed monuments from Gebel-Barkal, p. 2. — ÄZ, Bd. LXIX, S. 31). Брэстед в свое время полагал, что Мегиддо, «выдержав осаду несколько недель, сдался» («История Египта», т. I, стр. 305). Однако прямое указание надписи из Джебель-Баркала на то, что осада длилась семь месяцев, подтверждается «Анналами Тутмоса III», в которых ясно говорится, что летописец не смог занести в данный суммарный текст «Анналов» описание всех событий, происходивших во время длительной осады Мегиддо, так как их «было слишком много». К сожалению, надпись на западной стороне северного продолжения шестого пилона храма Амона в Фивах сохранилась настолько плохо, что данных о продолжительности осады Мегиддо из этого текста извлечь нельзя (K. Sethe. Urkunden.., IV, 757-760). [228]
51) 
(K. Sethe. Urkunden.., IV, 660). Несколько лаконичных строчек из текста «Анналов Тутмоса III», дают возможность говорить об использовании своего рода адъютантов в древнем Египте в середине II тысячелетия до н. э. По приказу царя, «находящиеся при менфит», т. е. при особой отборной войсковой части, возможно, находившейся в личном распоряжении фараона, должны были дать указания «своим воинам», чтобы «знал каждый человек место свое». Невольно приходит на мысль, что эти «находящиеся при менфит» были чем-то вроде адъютантов, которые передавали по инстанциям распоряжения о размещении войск.
52) K. Sethe. Urkunden.., IV, 660. «Зеленые стволы», возможно, обозначают «свежесрубленные деревья». Однако вряд ли верно предположение Брэстеда (Ancient Records of Egypt, vol. II, p. 185), что слово «бенер» значит в данном контексте «фруктовое дерево». Скорее данное словоупотребление связано с представлением о «хорошем» качестве местных пород деревьев, среди которых встречается так много фруктовых. Едва ли можно предположить, что большой город был обнесен солидным кольцевым палисадом, состоявшим из стволов фруктовых деревьев, под защитой которого египтяне могли в течение семи месяцев вести осаду сильной и большой крепости Мегиддо.
53) K. Sethe. Urkunden.., IV, 661. Следует отметить, что слово «сенебти», включающее картинный гиероглиф крепостной стены, защищенной выступающими бастионами, 
встречается в египетских надписях со времен XVIII династии и сохранилось в языке вплоть до поздней коптской эпохи в форме коптского слова СОΒТ САВТЄ. В данном случае текст ясно указывает на то, что как Мегиддо, так и укрепления, воздвигнутые вокруг этого города египтянами, носили характер долговременных и основательных фортификационных сооружений.
54) K. Sethe. Urkunden.., IV, 661-662. Эти строки из текста «Анналов Тутмоса III» позволяют утверждать, что существовало несколько версий, повествующих о походах Тутмоса III в Переднюю Азию, в частности о его первом походе. Очевидно, в основе всех этих текстов лежала подробная запись по дням, своего рода военный дневник походов, который делился на несколько крупных разделов «под названием похода»; эти разделы в свою очередь делились на главы «с именами состоящих при войске менфит», в обязанность которых, может быть, входило либо собирать материал, либо организовывать работу по составлению этого подробного военного дневника. Вполне естественно, что в торжественную редакцию, высеченную на стенах храма, вошли лишь наиболее важные части, содержащие описания наиболее существенных событий. Более подробная запись, сделанная на кожаном свитке, хранилась в храме Амона, как ясно указывается в данном отрывке из «Анналов Тутмоса III». Об «Анналах Тутмоса III» как историческом источнике см. Б. А. Тураев. Египетская литература, т. I. М., 1920, стр. 104-106; H. Grapow. Studien zu den Annalen Thutmosis des Dritten..; M. Noth. Die Annalen Thutmosis des Dritten als Geschichtsquello. — «Zeitschrift des Deutschen Palästinavereins», 1943, S. 156-174; J. H. Breasted, Ancient Records of Egypt, vol. II, p. 163-217; Eberhard Otto. Ägyptologie. — «Handbuch der Orientalistik» hrsg. von Bertold Spuler, Bd, I, 2. Abschnitt, S. 143.
55) K. Sethe. Urkunden.., IV, 758. Надпись из Джебель-Баркала. G. A. Reisner and M. В. Reisner. Inscribed monuments, from Gebel-Barkal. — ÄZ, Bd. LXIX, S. 32. В надписи из Джебель-Баркала [229] дважды приводится клятвенное обещание сиро-палестинских князей фараону Тутмосу III. Сперва говорится, что князья «вышли наружу (из Мегиддо. — В. А.), умоляя мое величество и говоря: «Даруй нам дыхание твое, наш владыка. Не восстанут снова в другой раз против тебя иноземные страны Речену» (ÄZ, Bd. LXIX, S. 31). Затем в той же надписи сообщается, что после полной капитуляции сиро-палестинских князей, выдавших Тутмосу III всех жителей города и передавших ему в виде дара и военных трофеев большие ценности, Тутмос III потребовал, чтобы сдавшиеся на милость победителя князья дали ему торжественную клятву не причинять «снова зла» фараону. Эти интересные подробности, которые пропущены в «Анналах Тутмоса III», возможно, указывают на оригинальный способ ведения переговоров между египтянами и сирийцами, которые привели не только к полной капитуляции, но и к признанию местными князьями египетской гегемонии.
56) О военно-политическом значении Кинзы-Кадеша см. В. И. Авдиев. Военная история древнего Египта, т. I, стр. 246-249. Там же приведена соответствующая литература.
57) Точно установить местоположение этих трех городов в настоящее время не представляется возможным, так как в соответствующих источниках нет на это никаких указаний. В «Анналах Тутмоса III» говорится лишь, что они находились в «Верхнем Речену» 
(K. Sethe. Urkunden.., IV, 744). Поэтому обычно принято думать, что эти города были расположены в предгорьях Ливана. Брэстед предполагает, что они образовали своего рода «триполис», подчиненный князю Кадеша, хотя прямых указаний на это в источниках не имеется (Д. Г. Брэстед. История Египта, т. I, стр. 306; J. Н. Breasted. Ancient Records of Egypt, vol. II, p. 187). Эд. Мейер указывает на то, что название города Иенуам встречается в амарнских текстах, но не приводит доказательств для отождествления этих названий (Ed. Meyer. Geschichte des Altertums. Bd. II, 1. 2. Aufl., S. 124).
58) K. Sethe. Urkunden.., IV, 739-740. В названии «страны Ременен» можно видеть египтианизованную форму древнесемитского прототипа названия «страны Ливан» (см. J. H. Breasted. Ancient Records of Egypt, vol. II, p. 220; A. Erman und H. Grapow. Wörterbuch der ägyptischen Sprache. Sub. voc.).
59) K. Sethe. Urkunden.., IV, 663.
60) K. Sethe. Urkunden.., IV, 740, 599. О культе обоготворенного фараона в древнем Египте см. В. И. Авдиев. Идеология обоготворения царя и царской власти в древнем Египте. — «Историк-марксист», 1935, № 8-9, стр. 133-152.
61) K. Sethe. Urkunden.., IV, 752. Последняя строчка этого отрывка ярко характеризует обрядовую культовую чистоту, соблюдению которой придавалось столь большое значение в древнем Египте. Об этом сохранилось ясное указание и в труде Геродота (см. Геродот, II, 37).
62) H. Grapow. Studien zu den Annalen Thutmosis des Dritten.., 28-29.
63) J. A. Knudtzon. Die El-Amarna Tafeln. Leipzig, 1915, S. 127; S. Merсer. The Tell el Amarna Tablets, vol. I. Toronto, 1939, p. 58-61. Ср. В. И. Авдиев. Военная история древнего Египта, т. I, стр. 272- 273.
64) В библии упоминаются хорреи, название которых можно отождествить с племенным названием хурритов (ср. египетское «Хару» 
. Эти "палестинские” хорреи-хурриты населяли большую [230] часть Палестины, в особенности западные склоны гор Иудеи, гор Сеира, к югу от Мертвого моря, а также район Сихема. Различные источники, как, например, клинообразные надписи с хурритскими именами, инвентарь храма в Катне, содержащий хурритские имена, и, наконец, амарнские дипломатические письма, указывают на значительное хурритское население в Палестине и на влияние хурритов на другие племена Палестины. Так, в письмах из Амарнского архива встречаются имена, содержащие имена хурритских божеств. В этом отношении интересно имя Абд-Хипа, в состав которого входит имя богини Хипы. С именем Абд-Хипа можно сопоставить митаннийские имена Гилу-Хипа и Таду-Хипа, а также имя хеттской царицы Пуду-Хипы. Вебер, комментируя амарнское письмо, в котором упоминается Абд-Хипа, предполагает, что культ богини Хипы сохранялся в Иерусалиме со времен «митаннийского переселения» (Mitannieinwanderung) в Палестину. Однако источники не сохранили никаких указаний на какое-либо «переселение» хурритов в Палестину. Очевидно, это был скорее длительный процесс инфильтрации хурритов в Палестину, которые исподволь колонизовали области Палестины и прилегающие районы. В другом амарнском письме Риб-Адди, князь Библа, пишет египетскому «великому наместнику» (amelu rabu), что митаннийский царь бросил взгляд на страну Амурру и спросил «чья эта страна? Это — большая страна». И предостерегая египетского фараона против возможного митаннийского нашествия или тайной поддержки митаннийцами сиро-палестинских князей, Риб-Адди просит египетского наместника прислать войска для оккупации страны Амурру (J. A. Knudtzon. Die El-Amarna Tafeln. Brief No 95, Lief. 5, S. 440-443). В другом письме Риб-Адди сообщает Аманаппе, что Библ терпит тяжелые лишения и что большая добыча увезена в страну Митанни. Судя по другому амарнскому письму из Иркаты, из одного сирийского города были посланы в страну Субари (Митанни) 30 лошадей и колесниц. Наконец, в амарнских письмах встречаются указания на то, что сыновья Абдаширты, организовавшие антиегипетское движение в Сирии и Палестине, отправляли лошадей, колесницы и войска в страну Сури (Субари, Митанни). Таким образом, нет никаких сомнений в том, что митаннийцы не только глубоко проникли в области Сирии и Палестины, не только колонизовали эти районы, но и смотрели на них как на районы своего экономического и военно-политического проникновения; см. В. И. Авдиев. Военная история древнего Египта, т. I, стр. 260; J. A. Knudtzon. Die El-Amarna Tafeln. Lief. 14, S. 1333-1334; Brief No 86, Lief. 5, S. 412-415; Brief No 26, Lief. 5, S. 542-543; Lief. 13, S. 1228; Brief No 100, Lief. 5, S. 451; Lief. 13, S. 1194; Brief No 108, Lief, 5. S. 476-477; Книга Бытия, XIV, 5-6; A. Lods. Israel. Paris, 1930, p. 63; F. Hrozny. Älteste Geschichte Vorderasiens und Indiens. Praha, 1940, S. 113; S. Mercer. The Tell-el-Amarna Tablets, vol. II, p. 882.
65) K. Sethe. Urkunden.., IV, 775-776.
66) В «Анналах Тутмоса III» непосредственно после описания жатвы в окрестностях Мегиддо перечисляются приношения вождей Речену «в 40-м году». Брэстед и ряд других исследователей считают, что цифра «40» поставлена писцом ошибочно и что здесь следует читать «24». Однако Зете, критически издавший тексты XVIII династии, оспаривает это мнение и полагает, что в данном случае цифра «40» поставлена писцом правильно и что весь этот отрывок летописи относится к описанию событий, происходивших в 40-м году царствования Тутмоса III. Поэтому в настоящее время мы не имеем возможности признать, что на 24-м году своего царствования Тутмос III совершил поход в Переднюю Азию. По мнению Брэстеда, на 25-м году царствования Тутмоса III имел место поход в Сирию, который якобы упоминается в надписи из «Праздничного храма» [231] в Карнаке, изданной еще Марриэтом. Как известно, эта надпись датирована 25-м годом Тутмоса III, однако она не имеет никакого отношения к «Анналам» и в ней не упоминается военный поход, совершенный царем в этом году в Сирию, а говорится лишь, что эти растения были доставлены царю «после того, как направился его величество в Верхнее Речену». Зете полагает, что в одной надписи, хранящейся в Каирском музее и изданной им (Urkunden.., IV, 675-678), описываются события, относящиеся ко второму походу Тутмоса III, происходившему на 25-м году его царствования. Но в этой надписи, кстати говоря, сильно испорченной, не сохранилось ни даты, ни таких данных, которые позволили бы считать ее описанием такого рода похода. Грапов указывает, что ни язык, ни содержание этой фрагментарной надписи не дают возможности принять гипотезу Зете. Брэстед предполагает существование четвертого похода Тутмоса III между 26 и 29-м годами его царствования, но принужден признать, что «описание этого похода, если оно и существовало, утеряно». Таким образом, все попытки исследователей отнести второй, третий и четвертый походы Тутмоса III к определенным годам его царствования не могут быть доказаны ясными показаниями источников, чем объясняется вполне обоснованный скептицизм Грапова. H. Grapow. Studien zu den Annalen Thutmosis des Dritten.., S. 10, 12-17 сл.; K. Sethe. Urkunden.., IV, 668-679; J. H. Breasted. Ancient Records of Egypt, vol. II, p. 190; Д. Г. Брэстед. История древнего Египта, т. I, стр. 309-311.
67) См. В. И. Авдиев. Военная история древнего Египта, т. I, стр. 249-250. См. там же библиографию вопроса.
68) «Recueil de travaux, relatifs à laphilologie égyptienne et assyrienne», IX, p. 95-97; J. H. Breasted. Ancient Records of Egypt, vol. II, p. 302-303.
69) K. Sethe. Urkunden.., IV, 684.
70) K. Sethe. Urkunden.., IV, 685.
71) K. Sethe. Urkunden.., IV, 686.
72) K. Sethe. Urkunden.., IV, 866.
73) Многие исследователи, в частности Д. Г. Брэстед и Б. А. Тураев, видели в египетском названии города Иартиту, упоминаемом в «Анналах Тутмоса III», название финикийского города Арада. Однако еще Бурхардт и Эд. Мейер сомневались в правильности этого отождествления и полагали, что египетское название «Иартиту» обозначало город Ардату, расположенный в долине Элейтероса. Эд. Мейер не допускал возможности того, чтобы Арад, сильная крепость, расположенная на острове, мог быть занят египетской сухопутной армией. И действительно, непонятно, каким образом египтяне могли занять Арад, расположенный на острове на расстоянии 3 км от финикийского берега. Хорошо известно, что Арад был одной из наиболее недоступных крепостей Финикии. Крепостные стены Арада, частично сохранившиеся до нашего времени, были чудом фортификационной техники того времени, и только после длительной осады с моря египтяне могли бы занять Арад. Конечно, это событие было бы более подробно описано в «Анналах Тутмоса III», тем более, что могущество Арада распространялось на значительные районы Финикии и Арад часто возглавлял антиегипетские коалиции. С другой стороны, отождествлению Иартиту с Арадом противоречит контекст «Анналов Тутмоса III», в котором говорится, что Иартиту был опустошен египетским войском на обратном пути, когда оно двигалось на юг, и что фараон, заняв Иартиту, «вырубил все его хорошие деревья». Вряд ли в островной крепости могли находиться большие насаждения деревьев. В Голенищевском [232] словарике встречается название страны 
, которое Гардинер сопоставляет е группой хеттских стран Арзава. Это название мы находим и в Кадешских текстах в форме 
(вариант 
). Раньше это название сопоставлялось с названием финикийского города Арада (см. W. M. Müller. Asien und Europa, S. 186 ff.). В свое время Бурхардт, а теперь Гардинер, на основании изучения словариков, пришли к выводу, что это название обозначало не финикийский город Арад, а совершенно другую территорию. Так как это название встречается в Голенищевском словарике и Кадешских текстах наряду с другими названиями стран и племен Малой Азии, Гардинер отождествляет его с хеттским названием «Арзава». Это же название встречается и в надписях из Мединет-Абу. Но упомянутое в этих надписях название хеттского города 
, который штурмует Рамзес III, вряд ли можно считать названием Арзава. Гардинер задается в данном случае вопросом, не является ли это название египетским обозначением сиро-финикийского города Арада. В Болонском папирусе № 1086 упоминается раб из страны Иараду 
, носивший сирийское имя 
. Гардинер весьма обоснованно полагает, что в данном случае упомянут сирийский город Арад. Подробно разобрав весь этот вопрос, Гардинер указывает на то, что местоположение Ардаты, упоминаемой в амарнских письмах, не установлено и что Готье в своей специальной работе не проводит различия между названиями Арзава, Арвад и Ардата. Однако вышеприведенные факты позволяют установить различие между хеттской страной Арзава, упоминаемой в словариках, Кадешских надписях и текстах из Мединет-Абу и расположенной на малоазийском берегу Средиземного моря к юго-западу от страны Хатти, приблизительно на территории позднейшей Памфилии, и между хорошо известным финикийским городом Арвадом, а также Ардатой, упоминаемой в амарнских письмах. А. Н. Gardiner. Ancient Egyptian Onomastica, vol. I. Oxford, 1947, p. 129-132; M. Burchardt. Altkananäische Fremdworte und Eigennamen im Ägyptischen, № 123. Leipzig, 1910; Ed. Meyer. Geschichte des Altertums, Bd. II, l, S. 127; J. H. Breasted. Ancient Records of Egypt, vol. II, p. 197; Б. А. Тураев. История древнего Востока, т. I. M., 1935, стр. 267; В. И. Авдиев. Военная история древнего Египта, т. I, стр. 232-234; Д. Г. Брэстед. История Египта, т. I. стр. 312.
74) K. Sethe. Urkunden.., IV, 687.
75) K. Sethe. Urkunden.., IV, 688.
76) K. Sethe. Urkunden.., IV, 689.
77) K. Sethe. Urkunden.., IV, 689.
78) В. И. Авдиев. Военная история древнего Египта, т. I, стр. 247-249.
79) K. Sethe. Urkunden.., IV, 689.
80) K. Sethe. Urkunden.., IV, 690. Тот факт, что египетские фараоны увозили в Египет сыновей сирийских князей, подтверждается письмом сирийского князя Яхтири, который в следующих словах вспоминает свое детство: «Когда я был маленьким, он (фараон. — В. А.) привез меня в Египет; и я служил царю, моему господину, и я стоял у городских ворот царя, моего господина» (J. A. Knudtzon. Die El-Amarna Tafeln, [233] Lief. 19, S. 891). Воспитанных в духе египетской культуры, в качестве преданных друзей Египта и проводников египетского влияния в Сирии, сыновей сирийских князей после смерти их отцов египетские фараоны ставили на их место, поддерживая тем самым в Сирии принцип легитимного престолонаследия. Однако эти сирийские князья должны были во всем повиноваться египетским наместникам в Сирии, которые, опираясь на египетские войска, держали в своих руках фактическую власть над завоеванной египтянами страной. Это ясно видно из следующих слов сирийского князя Дагантакала, сохранившихся в амарнском письме № 317: «Дагантакала сказал: «Как мой отец и мой дед поступали по отношению к великому царю, так и я поступаю по отношению к великому царю, моему господину». И великий царь, мой господин сказал мне: «Слушайся наместника, правителя». И я очень слушался [его]. И то, что я слушался правителя, это он знает» (J. A. Knudtzon. Die El-Amarna Tafeln. Brief No 317, Lief. 10, S. 923).
81) K. Sethe. Urkunden.., IV, 690. Симира и Уллаза, находясь под сильным аморитским влиянием, часто входили в состав антиегипетских коалиций сиро-палестинских князей и городов. В одном амарнским письме аморитский князь Абд-аширта сообщает фараону, что «он охраняет Симиру и Уллазу» (В. И. Авдиев. Военная история древнего Египта, т. I, стр. 232).
82) K. Sethe. Urkunden.., IV, 691.
83) K. Sethe. Urkunden.., IV, 691.
84) K. Sethe. Urkunden.., IV, 692-693.
85) K. Sethe. Urkunden.., IV, 694.
86) Брэстед предполагает, что Тутмос III высадил «свои силы в гавани Симиры во время своей восьмой кампании» (Д. Г. Брэстед. История Египта, т. I, стр. 316). Однако ни в одном тексте нет на это никаких указаний. Фолкнер в своей статье, посвященной восьмому походу Тутмоса III (R. O. Faulkner. The Euphrates Campaign of Thutmosis III. — JEA, vol. XXXII, p. 39-42), также полагает, что этот поход начался со вторжения в Катну и что Тутмос III не принимал участия в Негебской кампании, описанной в автобиографической надписи Аменемхеба. Однако это предположение Фолкнера опровергается словами Аменемхеба: «Я следовал за моим владыкой в походах его в иноземные страны юга и севера. Он хотел, чтобы я был спутником его ног, в то время как он был на полях битв своих побед» (K. Sethe. Urkunden.., IV, 890). Таким образом, совершенно ясно, что египетская армия во главе с самим фараоном, которому, как всегда, сопутствовал и Аменемхеб, двинулась из Египта по сухопутной дороге через Негеб и Палестину. Летописец не счел необходимым сообщить об этом в «Анналах Тутмоса III», так как в их сохранившемся тексте упомянуты лишь самые крупные события, а множество отдельных фактов совершенно опущено. Это ясно видно при сличении текста «Анналов» с текстом автобиографической надписи Амонемхеба.
87) «Я сражался в иноземной стране Негеб,
Я взял трех азиатов в качестве живых пленников».
(Надпись Аменемхеба, 4, 5. K. Sethe. Urkunden.., IV, 890).
88) 
(K. Sethe. Urkunden.., IV, 696).
89) Судя по раскопкам в эль-Мишрифе, Катна была крупным и древним торговым городом, связанным с Месопотамией еще в III тысячелетии до н. э. На военное значение Катны указывает то обстоятельство, что в XVIII в. до н. э. вокруг Катны был разбит большой гиксосский [234] лагерь, окруженный большим валом, который был защищен у входов крепкими башнями. О проникновении египетских влияний в Катну в период Среднего царства говорит находка в развалинах Катны сфинкса с именем Иты, дочери фараона XII династии Аменемхета II. Судя по амарнским письмам, на господство в Катне претендовали как хетты, так и египтяне. См. В. И. Авдиев. Военная история древнего Египта, т. I, стр. 250-252.
90) «И снова я сражался во время этого похода в страну высот Уана к западу от Харабу» (надпись Аменемхеба, 7. K. Sethe. Urkunden.., IV, 891). Название «Харабу» 
, которое встречается также и в «Списке покоренных местностей» Тутмоса III, очевидно, обозначало северносирийский город Халпу, о значении которого см. В. И. Авдиев. Военная история древнего Египта, т. I, стр. 254-255.
91) Надпись Аменемхеба, 7-8 (K. Sethe. Urkunden.., IV, 891). Д. Г. Брэстед переводит слово 
«spears», «копья» (J. Н. Breasted. Ancient Records of Egypt, vol. II, p. 231; Д. Г. Брэстед. История Египта, т. I, стр. 317). Однако это слово обозначает «топор, секира». См. А. Еrman und H. Grapow. Wörterbuch der ägyptischen Sprache, Bd. II, S. 44.
92) Брэстед предполагает, что эти воины, вооруженные драгоценным оружием, входили в состав гвардии «царя Алеппо» (Д. Г. Брэстед. История Египта, т. I, стр. 317). Однако в тексте надписи на это нет никаких указаний. Поскольку углубление египетских войск в области Северной Сирии угрожало непосредственно границам Митаннийского царства, возможно, что митаннийские войска участвовали в боях уже на подступах к Халпе (Алеппо).
93) K. Sethe. Urkunden.., IV, 697. Аналогичным образом назван Евфрат и в Томбосской надписи Тутмоса III (см. K. Sethe. Urkunden... IV, 85). В. И. Авдиев. Военная история древнего Египта, т. I, стр. 171.
94) Надпись Аменемхеба, 9-10 (K. Sethe. Urkunden.., IV, 891). Кархемыш, расположенный на важном торговом пути, ведшем из Северной Сирии в Месопотамию, был крупным, богатым и хорошо укрепленным городом, имевшим большое торговое и военно-политическое значение. Раскопки, произведенные на территории Кархемыша, указывают на то, что уже в III тысячелетии до н. э. Кархемыш был экономически связан с рядом соседних стран, в частности с областями Средней и Южной Месопотамии. Во время раскопок были обнаружены мощные городские стены, свидетельствующие о том, что Кархемыш был сильной крепостью. Поэтому понятно, что египетские войска с целью обеспечить переправу через Евфрат близ Кархемыша и укрепить свое положение в этом районе должны были завладеть этим важным стратегическим пунктом. См. В. И. Авдиев. Военная история древнего Египта, т. I, стр. 256-258.
95) 
(K. Sethe. Urkunden.., IV, 891). Название Кархемыша встречается в «Списке покоренных местностей» Тутмоса III в форме 
(K. Sethe. Urkunden.., IV, 792, No 270; ср. W. M. Müller. Egyptological Researches, vol. I. Washington, 1906, pl. 44, No 181).
96) Надпись из Джебель-Баркала, 9-11 (G. A. Reisner and M. В. Reisner. Inscribed monuments from Gebel-Barkal. — ÄZ, Bd. LXIX, S. 28). Фолкнер полагает, что в данном отрывке описывается опустошение областей Митанни, расположенных к востоку от Евфрата (R. O. [235] Faulkner. The Euphrates Campaign of Thutmosis III. — JEA, vol. XXXII, p. 41). Однако в надписи из Джебель-Баркала описание переправы через Евфрат не предшествует приведенному отрывку, а идет за ним. Следовательно, нужно думать, что в данном отрывке описывается опустошение областей, расположенных к западу от Евфрата.
97) Надпись из Джебель-Баркала, 12 (G. A. Reisner and M. В. Reisner. Inscribed monuments from Gebel-Barkal. — ÄZ, Bd. LXIX, p. 29).
98) K. Sethe. Urkunden.., IV, 697.
99) K. Sethe. Urkunden.., IV, 697.
100) Надпись из Джебель-Баркала, 12-13 (G. A. Reisner and M. В. Reisner. Inscribed monuments from Gebel-Barkal. — ÄZ, Bd. LXIX, p. 29).
101) K. Sethe. Urkunden.., IV, 697; G. A. Reisner and M. В. Reisner. Inscribed monuments from Gebel-Barkal. — ÄZ, Bd. LXIX, p. 29.
102) Надпись Аменемхеба, 12-13 (K. Sethe. Urkunden.., IV, 892). Фолкнер, ссылаясь на Гардинера, предполагает, что «страна Санджара», упоминаемая в надписи Аменемхеба, находилась на Оронте около Ka'lat Sёjar ниже Хамата (R. О. Faulkner. The Euphrates Campaign of Thutmosis III. — JEA, vol. XXXII, p. 41; A. H. Gardiner. Ancient Egyptian Onomastica, vol. I, p. 157).
103) K. Sethe. Urkunden.., IV, 892. Кадеш, как важнейший и наиболее упорный враг Египта среди сирийских городов, поставлен на первом месте в «Списке покоренных местностей» Тутмоса III (см. K. Sethe. Urkunden.., IV, 781, № 1).
104) Надпись Аменемхеба, 19-20 (K. Sethe. Urkunden.., IV, 893). Фолкнер предполагает, что «страна Тихси» находилась неподалеку от Кадеша. R. О. Faulkner. The Euphrates Campaign of Thutmosis III. — JEA, vol. XXXII, p. 41; A. H. Gardiner. Ancient Egyptian Onomastica, vol. I. p. 150 sqq., 157 sqq. Аменемхеб с гордостью говорит, что после битвы при Санджара он получил «золото похвалы», что после взятия Кадеша он получил «золото за храбрость» и после битвы в стране Тихси у города Мериу он вторично получил «золото похвалы» (надпись Аменемхеба, 13, 16, 22. K. Sethe. Urkunden.., IV, 892-893).
105) K. Sethe. Urkunden.., IV, 700.
106) В «Анналах Тутмоса III» перечисляется лить добыча, захваченная после одной победы, одержанной над войсками противника близ Евфрата, а также поступления из Речену и из какой-то другой азиатской страны, название которой утрачено (K. Sethe. Urkunden.., IV, 698-700).
107) В «Анналах Тутмоса III» перечисляется «дань» из Ассирии, Великой Хеты и страны Сангара. Это последнее название обычно толкуется как египетское название Вавилонии и сопоставляется с названием страны «Шанхар», которое встречается в амарнских письмах. K. Sethe. Urkunden.., IV, 700-701; J. H. Breasted. Ancient Records of Egypt, vol. II, p. 204; J. A. Knudtzon. Die El-Amarna Tafeln. II. Theil, 1915, S. 1080.
108) K. Sethe. Urkunden.., IV, 702.
109) K. Sethe. Urkunden.., IV, 702.
110) K. Sethe. Urkunden.., IV, 702-703.
111) В «Анналах Тутмоса III» упоминается о захвате фараоном города Иниугаса «в стране Джахи во время девятого победоносного похода» на [236] 34-м году царствования Тутмоса III. Очевидно, этот город был центром особой области — 
, так как в данном тексте говорится, что «люди другого города, находящегося в его (Иниугаса. — В. А.) области 
, умиротворенные полностью его величеством, пришли к нему с поклоном». Эд. Мейер сопоставляет данную область города Аногас (Иниугаса) со страной Нухашше (Ed. Meyer. Geschichte des Altertums, 2. Aufl., Bd. II, I S. 128). В другом месте «Анналов» упоминается о передаче храму Амона Тутмосом III трех городов в Сирии вместе с их ежегодными повинностями: Иниугаса, Инуаму и Херенкеру (K. Sethe. Urkunden.., IV, 744). Большинство египтологов и историков, касавшихся этого вопроса, в том числе Эд. Мейер, не считают возможным отождествить этот город (который, как и в предшествующем случае, писался «Иниугаса» и, возможно, назывался в произношении того времени «Аногас») с главным городом страны Нухашше. Остается предположить, что в Сирии было несколько городов, носивших одинаково звучащие или похожие названия. Ed. Meyer. Geschichte des Altertums, Bd. II, l, S. 124; J. A. Knudtzon.Die El-Amarna Tafeln. II. Theil, S. 1103 ff.
112) K. Sethe. Urkunden.., IV, 707; Cp. R. Lichtenberg. Beiträge zur ältesten Geschichte von Kyprus. — MVG, 1906, S. 2.
113) K. Sethe. Urkunden.., IV, 710. Брэстед предполагает, что слова «этот презренный враг из Нахарины» обозначают «быть может, царя Алеппо» (Д. Г. Брэстед. История Египта, т. I, стр. 329; J. Н. Breasted. Ancient Records of Egypt, vol. II, p. 207). Однако в тексте «Анналов Тутмоса III» нет никаких указаний на то, что в данном случае имелся в виду правитель Алеппо. Поэтому предположение американского египтолога ничем не может быть доказано.
114) 
(K. Sethe. Urkunden.., V, 710). По мнению Брэстеда, город «Арайна» находился «в нижней части долины Оронта». Брэстед далее считает возможным предполагать, что именно здесь находилась страна «Тихси», упоминаемая в надписи Аменемхеба. Однако все эти предположения остаются недоказанными и Брэстед не приводит никаких аргументов для того, чтобы обосновать локализацию всех этих географических терминов (см. Д. Г. Брэстед. История Египта, т. I, стр. 329; J. H. Breasted. Ancient Records of Egypt, vol. II, p. 207).
115) K. Sethe. Urkunden.., IV, 711. Яркое, образное выражение, несомненно, принадлежащее литературно образованному писцу, рука которого ясно чувствуется в некоторых местах «Анналов Тутмоса III».
116) Пользуясь обломками текста «Анналов Тутмоса III», которые хранятся в Лувре, и фрагментом «F», Зете реконструирует часть погибшего на месте текста данной летописи, где, по его мнению, описываются «дань», полученная из Сирии, снабжение гаваней продуктами из страны Ременен (Ливан) и Джахи (Финикия), а также из других азиатских стран, возможно, Кипра (Иси) и Хеттской страны (К. Sethe. Urkunden.., IV, 712-713).
117) K. Sethe. Urkunden.., IV, 716.
118) 35 строк текста «Анналов Тутмоса III» (49-83), содержавшие, очевидно, описание 11-го и 12-го походов, совершенных в 36-37-м годах царствования Тутмоса III, погибли. Однако Брэстед неправ, указывая на то, что описание 12-го похода полностью утеряно (J. Н. Breasted. Ancient Records of Egypt, vol. II, p. 209). Зете нашел возможным [237] восстановить строки 84-86, в которых сообщается о доставке дани, в частности из Вавата и Куша (K. Sethe. Urkunden.., IV, 715-716).
119) См. выше стр. 198.
См. выше прим. 111. {так — HF.}
120) 
(K. Sethe. Urkunden.., IV, 719). Брэстед полагает, что в данном тексте упоминаются «приношения из далекого Аррапахита, позднее провинции Ассирии» (Д. Г. Брэстед. История Египта, т. II, стр. 330; J. Н. Breasted. Ancient Records of Egypt, vol. II, p. 209). Эд. Мейер вполне справедливо подвергает сомнению это предположение Брэстеда, так как вряд ли египетские войска могли достигнуть гор Загра, где была расположена эта позднейшая ассирийская область. В свою очередь Мейер предполагает, что страна Иарарех находилась в горах Носаири и, может быть, была тождественна со страной Аррапха, которая несколько раз упоминается в списках географических названий того времени.
121) K. Sethe. Urkunden.., IV, 721.
123) Текст здесь настолько плохо сохранился, что его издатель К. Зате, сам сомневаясь в правильности своей реконструкции, снабдил слова «пятнадцатый поход» вопросительным знаком (K. Sethe. Urkunden.., IV, 726).
124) K. Sethe. Urkunden.., IV, 726.
125) K. Sethe. Urkunden... IV, 727.
126) 
(K. Sethe. Urkunden.., IV, 727). Брэстед предполагает, что Ирката находилась на финикийском побережье, прямо против Тунипа между устьем Оронта и Нар-эль-Кебиром, неподалеку от Симиры (Д.Г. Брэстед. История Египта, т. I, стр. 330; J. H. Breasted. Ancient Records of Egypt, vol. II, p. 214). Эд. Мейер считает, что Ирката была расположена в южной части равнины Элейтероса (Ed. Meyer. Geschichte des Altertums, Bd. II, l, S. 130). Ср. В.И. Авдиев. Военная история древнего Египта, т. I, стр. 231, 324.
127) K. Sethe. Urkunden.., IV, 894-895.
128) K. Sethe. Urkunden.., IV, 730.
129) T. Севе-Седерберг, непомерно идеализируя рабовладельческую деспотию древнего Египта, считал возможным утверждать, что в период Нового царства «египтяне в нубийской провинции вели не грабительскую политику, но стремились к мирному сожительству с туземцами» (Т. Säve-Söderbergh. Ägypten und Nubien. Lund, 1941, S. 186), Однако многочисленные указания в источниках на хищническую эксплуатацию египтянами покоренной ими Нубии заставляют Севе-Седерберга признать, что завоеванная египтянами Нубия была принуждена поставлять в Египет не только дань, но также и рабов (см. Т. Säve-Söderbergh. Ägypten und Nubien, S. 237).
130) K. Sethe. Urkunden.., IV, 197.
131) J. Н. Breasted. Ancient Records of Egypt, vol. II, p. 69 sqq.
132) K. Sethe. Urkunden.., IV, 815-818.
133) K. Sethe. Urkunden.., IV, 818-819.
134) K. Sethe. Urkunden.., IV, 821-822.
135) K. Sethe. Geschichte des Altertums, 2. Aufl., Bd. II, l, S. 142; J. H. Breasted. Ancient Records of Egypt, vol. II, p. 260-261. [238]
136) A. M. Blасkman. Report on excavations at Sesebi (1936—1937). — JEA, vol. XXIII, p. 149.
137) G. A. Reisner and M. В. Reisner. Inscribed monuments from Gebel-Barkal. P. II. The Granite Stela of Thutmosis IV. — ÄZ, Bd. LXIX, S. 24-39. Севе-Седерберг считает, что надпись Тутмоса III, найденная в Джебель-Баркале, является первой достоверной надписью XVIII династии в районе Напаты. Хотя Уилькинсон (J. G. Wilkinson. Topography of Thebes and general view of Egypt. London, 1835, p. 472) еще в 1835 г. упомянул, что имя Тутмоса II было обнаружено в Джебель-Баркале, однако его слова все еще не могут быть приняты на веру, так как они не подтверждены точными археологическими данными (Т. Säve-Söderbergh.Ägypten und Nubien, S. 148).
138) K. Sethe. Urkunden.., IV, 795.
139) Это принужден признать и Севе-Седерберг, который, вопреки твердо установленным фактам, пытался всячески идеализировать хищническую эксплуатацию египтянами Нубии (Т. Säve-Söderbergh. Ägypten und Nubien, S. 237).
140) K. Sethe. Urkunden.., IV, 814-815; M. R. Fourtau. Notes sur la navigation dans la cataracte d'Assouan. — ASAE, vol. VI, p. 2; Т. Säve-Söderbergh. Ägypten und Nubien, S. 153.
141) Надпись на северной части западной стены гробницы Мен-хепер-Ра-снеба (см. N. de G. Davies. The Tomb of Mencheperrasonb. London, 1933, pl. IV). Египетский писец в качестве основных ценностей перечисляет и выделяет серебро — 
, золото — 
, лазурит — 
, малахит — 
, всякий ценный камень — 
.
142) Вряд ли можно согласиться с английским исследователем Дэвисом, который чрезмерно преувеличивает символический характер этого изображения и полагает, что вся эта сцена, на которой представлены данники стран, расположенных к северу от Фив, «символизирует покорность государству» («symbolical expression of the Empire's hommage»). Если писец под изображением сирийца поместил подпись, обозначающую «вождь Кефтиу», то это может указывать либо на описку, либо на то, что в данном случае название «кефтиу» получило расширительное толкование и что египтяне действительно устанавливали некоторую связь между племенами Сирии и островов Средиземного моря. Названия крупнейших центров Средней и Северной Сирии — Тунипа и Кадеша — ясно говорят о том, что в данном случае имеются в виду именно те города, с которыми вел столь упорную борьбу Тутмос III, как это показывают надписи его времени, в частности «Анналы». Слово «вождь» — 
— Ур — здесь примерно в широком смысле служит для обозначения не только вождя племени, но также и правителя области (Хеты) или крупного города (N. de G. Davies. The Tomb of Mencheperrasonb, pl. IV). Впрочем, Дэвис не все роскошные предметы, привезенные эгейскими торговцами и данниками, как это изображено на стене гробницы Мен-хе-пер-Ра-снеба, считает минойскими. Некоторые из этих ценных вещей Дэвис обозначает в качестве «сирийских» (syrian) (N. de G. Davies. The Tomb Mencheperrasonb, pl. IV-V, p. 6-8). Описывая аналогичную сцену, сохранившуюся в гробнице «начальника северных стран Аменмеса», Дэвис указывает, что этот знатный вельможа приводит к фараону данников и торговцев, несущих изделия северных стран, в частности [239] «минойского» типа, которые, однако, тут же перемежаются с предметами «сирийского» типа (N. de G. Davies. The Tomb of Mencheperrasonb, pl. 34-35, p. 28-29; cp. Ed. Meyer. Geschichte des Altertums, 2. Aufl., Bd. II, l, S. 107).
143) N. de G. Davies. The Tomb of Mencheperrasonb, pl. 36, p. 30.
144) N. de G. Davies. The Tomb of Mencheperrasonb, pl. 4, p. 5; pl. 5, 7.
145) Рельеф на южном фасаде седьмого пилона Карнакского храма. (G. Steindorff. Kunst der Ägypter. Leipzig, 1928, S. 231).
146) На стене гробницы Рехмира изображены нубийцы с коротко остриженными волосами. Одежда жителей Нубии, судя по этим изображениям, состояла из короткого круглого передника, возможно, сшитого из звериной шкуры. Шея нубийцев украшена ожерельем из различных подвесок. Врещинский и Дэвис отмечают некоторые отличия и своеобразные черты в прическах и одеждах пунтийцев. Некоторые из них носят узкую длинную бородку, их волосы свободно ниспадают с головы и связаны над лбом повязкой или лентой. Головы других пунтийцев гладко) выбриты. Наконец, прически остальных пунтийцев напоминают обычную прическу египтян, носивших волосы средней длины. Цвет кожи пунтийцев обозначен красной краской. Наряду с этим художник выделил пунтийцев с более ярко выраженным негроидным типом. Короткий передник пунтийцев обшит тесьмой и прикреплен к поясу. Дэвис предполагает, что наличие двух типов среди пунтийцев может указывать на наличие «семитского контроля над хамитским элементом, как в современной Абиссинии». Однако эти типично внешние черты не могут характеризовать ни племенных, ни тем более «расовых» различий, так как языки, на которых говорили древние пунтийцы, совершенно неизвестны. Вообще Дэвис чрезвычайно произвольно толкует эти очень часто схематические изображения иноземцев на стенах египетских гробниц. Проводя ярко, выраженную расистскую тенденцию, он полагает, что, судя по этим изображениям, в пунтийцах «нет признаков воинственных наклонностей». Очевидно, Дэвис далеко не критически отнесся к изображениям пунтийцев в египетских гробницах времени Нового царства. Египтяне сознательно подчеркивали «мирный» характер далеких пунтийцев, которые жили в легендарной «стране бога» и с которыми они обращались как с культурно-отсталыми жителями далекой экзотической страны. Далее, Дэвис утверждает, что «так как оба народа почувствовали далекое родство, Пунт, очевидно, был очень восприимчив к египетским влияниям». Однако Дэвис не приводит никаких доказательств для подкрепления этого весьма спорного утверждения. Пунт был слишком далеко расположен от Египта, чтобы испытать какие-либо более или менее заметные египетские влияния. О родстве между пунтийцами и египтянами говорить не приходится. И теперь и в древности на этой обширной территории, тянущейся от Дельты до южных берегов Красного моря, жили различные народы. N. de G. Davies. The Tomb of Rekh-mi-Re at Thebes, vol. I. New York, 1943, p. 18-19; W. Wreszinski. Atlas zur altägyptischen Kulturgeschichte. Bd. I. Leipzig, 1923. Taf. 334-335.
147) K. Sethe. Urkunden.., IV, 947. О преподнесении «детей» в качестве рабов или слуг говорится в надписи, помещенной под третьим рядом изображений, которые почти все в настоящее время исчезли. 
. Заштрихованные слова 
— «владыке двух стран» — являются конъектурой Зете. Дэвис полагает, что эта конъектура создает неправильный порядок слов и что поэтому слов, восстановленных Зете, в тексте не было (N. Davies. Nubians in the [240] Tomb of Amunedjeh. — JEA, vol. XXVIII, p. 52). Изображения нубийцев из гробницы Имунджеху воспроизведены и описаны в этой статье Дэвиса, а также в атласе Врещинского (W. Wreszinski. Atlas.., Bd. I, Taf. 270).
148) K. Sethe. Urkunden.., IV, 948.
149) K. Sethe. Urkunden.., IV, 931. Особенно характерно в этой надписи то, что подать из Нубии сопоставляется с податью Коптосской пустыни, которая была исконной частью Египта. Следовательно, египтяне смотрели в это время на Нубию как на неотъемлемую часть египетского государства. Воспоминания о недавнем покорении нубийских племен, которых египтяне считали культурно-отсталыми и поэтому особенно жестоко эксплуатировали, сохранились и нашли яркое выражение в презрительном эпитете 
, которым постоянно сопровождается в надписях название Нубии.
150) K. Sethe. Urkunden.., IV, 950.
151) N. de G. Davies. The Tomb of Mencheperrasonb, pl. IX, p. 10.
152) Дэвис вполне справедливо полагает, что два нубийца, похожие на египтян, являются не представителями племен иунтиу-сети, которые отличаются от живущих дальше к югу племен Хент-хен-нофра, а скорее вождями нубийского племени. Однако Дэвис неправ, говоря, что «Египет оказывал цивилизующее влияние на Нубию». Это влияние, конечно, могло сказываться лишь на вождях, что ясно видно на данном изображении, но не на всей массе нубийского населения, которое находилось на сравнительно низком уровне культурного развития. N. de G. Davies. The Tomb of Rekh-mi-Re at Thebes, vol. I, p. 26; vol. II, pl. II, XVIII-XX; N. de G. Davies. Paintings from the Tomb of Rekh-mi-Re at Thebes, pl. VI-VII; W. Wreszinski. Atlas.., Bd. I, Taf. 335.
153) N. de G. Davies. The Tomb of Rekh-mi-Re at Thebes, vol. I, p. 29; K. Sethe. Urkunden.., IV, 1102-1103. Дэвис полагает, что Нубия как покоренная египтянами страна была обязана поставлять в Египет рабов. В этом отношении Дэвис вполне прав. Однако, слишком буквально поясняя данное изображение из гробницы Рехмира, Дэвис предполагает, что эта мера принималась как наказание лишь по отношению к людям «высших классов», чтобы ослабить, обескровить «правящие семьи». Но в данном случае и надпись и изображения указывают на «детей вождей» лишь для того, чтобы подчеркнуть мощь египетского фараона, который может забрать в качестве рабов даже «детей вождей» в «презренной стране Куш». На самом деле египтяне, очевидно, вывозили рабов в гораздо большем количестве, обращая в рабство множество нубийцев, что подтверждается многими фактами и рядом других изображений и надписей. «Дети вождей» в качестве пленников, обращенных в рабство и отданных для работы в рабовладельческое хозяйство храма Амона в Фивах, упоминаются в так называемой коронационной надписи Тутмоса III в следующих словах: «Я наполнил его (очевидно, земельное поместье. — В. А.) [пленными, взятыми] мною в странах юга и севера, детьми [вож]дей страны Речену, детьми [вождей] страны Хент-хен-нофр, согласно приказу отца моего [Амона, владыки престолов Двух Стран]» (K. Sethe. Urkunden.., IV, 172, 6-9).
154) Раскопками в Хама с 1932 по 1938 г. руководил Г. Инхольт от имени Датской археологической миссии. В слое «K» этого поселения который относится к периоду бронзы (3100—2600 гг.), были найдены различные предметы, восходящие к архаическому времени и свидетельствующие о пережиточном сохранении камня в качестве материала для изготовления орудий труда и оружия. Таковы обсидиановые ножички, кремневые вкладыши серпов, зернотерки из базальта, наконечники булав [241] и одновременно с ними найденные бронзовые наконечники стрел и кинжалы. Таким образом, крайне замедленный переход от камня к металлу можно наблюдать не только в Египте в период поздней архаики и всего времени Древнего царства, но также в Финикии и Сирии, как это показали раскопки в Библе и Хама. Следовательно, финикийцы и сирийцы вряд ли особенно отставали в своем культурном развитии от египтян. В некотором отношении они даже превосходили жителей Нильской долины. Как показали раскопки в Хама, колесница и лошадь были известны в Северной Сирии уже в III тысячелетии до н. э. H. Ingholt. Rapport preliminaire sur sept campagnes de fouilles ä Hama en Syrie. Koebenhavn, 1940, p. 8-9, 23, 27; pl. XVII-XVIII, XXIV; p. 104.
155) J. Gray. The Canaanite god Horon. — «Journal of the Near Eastern Studies», vol. VIII, No 1, 1949, p. 29.
156) W. F. Albright and A. Rowe. A royal stele of the New Empire from Galilee. — JEA, vol. XV, p. 282. A. Poy ссылается на эту надпись, говоря о митаннийских влияниях в Бет-Шане при Тутмосе III (см. A. Rowe. The Topography and History of Beth-Shan. Philadelphia, 1930, p. 16).
157) По мнению А. Роу, рельефные изображения львов на базальтовой плите, найденной в Бет-Шане, обнаруживают митаннийское или ассиро-вавилонское влияние. А. Роу пишет, что «Гарстанг сближает художественный стиль плиты с памятниками Тель-Халафа или Росэль-Айна на Хабуре в сердце митаннийской территории...». После подробного описания изображений на этой плите Роу склоняется к выводу, что «плита с изображением львов и собак, очевидно, обнаруживает родство с культурой Митанни». Этот факт лишний раз указывает на значительное влияние митаннийцев, глубоко проникших в Сирию и представлявших реальную опасность для египтян, которые при Тутмосе III впервые делают энергичную попытку сокрушить митаннийское влияние и митаннийские силы не только в Сирии и Финикии, но также и в Палестине. Однако наряду с митаннийским влиянием в эти области Передней Азии с середины II тысячелетия до н. э. все сильнее проникают влияния, шедшие из района Средиземного моря. А. Роу вполне обоснованно полагает, что «помимо египетского влияния, одним из главных иноземных влияний в Бет-Шане во время Тутмоса III было, по-видимому, средиземноморское по своему происхождению, и оно без сомнения процветало в этом городе вплоть до времени филистимлян». A. Rowe. The Topography and History of Beth-Shan, p. 11-17; A. Rowe. The 1927 Excavations at Beisan. — «Museum Journal Pennsylvania University», Philadelphia, June 1928; A. Rowe. The Palestine Expedition. Report of the 1928 season. — «Museum Journal Pennsylvania University», Philadelphia, March, 1929; Max v. Oppenheim. Der Tell Halaf. Leipzig, 1931; A. Moortgat. Bildwerk und Volkstum Vorderasiens zur Hethiterzeit. Leipzig, 1934.
158) Четкий рисунок стэлы Мекала, найденной в развалинах храма Тутмоса III в Бет-Шане, воспроизведен на фронтисписе II тома большого труда А. Роу, посвященного описанию раскопок в Бейсане. Культ Мекала — «бога Бет-Шана», которому в Бет-Шане поклонялись как местные жители, так и египтяне, можно сопоставлять с культом Сэта-Решефа, который начал распространяться в Египте, Палестине, Сирии и Финикии во второй половине II тысячелетия до н. э. (A. Rowe. The Topography and History of Beth-Shan, p. 11, 14-15).
159) A. Rowe. The four canaanite temples of Beth-Shan, part I. Philadelphia, 1940, p. 92-93, pl. LXVIIa, № 4; pl. LXVIIIa, № 5; pl. LXIXa, № 4; pl. LXXIa, № 6; A. Rowe. The Topography and Hystory of Beth-Shan, p. 10.
160) R. Dussaud. Découvertes de Ras-Shamra (Ugarit). Paris, [242] 1937, p. 28, 15-16; И. И. Pавpeбe. О клинописных текстах из Pac-Шамра. — ИАН, VII серия ООН, 1935, № 1, стр. 86-87; Ch. Virоlleaud. La légende phénicienne de Danel. Paris, 1936, p. 14-15.
161) R. Dussaud. Découvertes de Ras-Shamra, p. 28, 36-41.
162) Ch. Virоlleaud. La déesse Anat. Paris, 1938, p. 88-89.
