Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

§ I. Политическое положение

В 1250 году, в разгар ожесточенной борьбы с папством и северными городами, умер император Германской империи и король Южной Италии Фридрих II Гогенштауфен.¹⁾

Фридриха II нередко называют первым человеком Возрождения, и, действительно, его большая культура, его презрительное отношение к вопросам религии, неукротимая энергия его могучей индивидуальности выделяют его из ряда людей его времени.

Смерть Фридриха II означала крушение его политической программы, сводившейся к тому, чтобы объединить под своей властью Италию, превратить ее в централизованное государство и сделать ее, а не Германию, центром империи. Крушение этой программы, вряд ли вообще осуществимой в середине тринадцатого века, оставило Италию раздробленной на ряд отдельных государств, часто весьма незначительных, но всё же на протяжении десятилетий, а иногда и веков упорно борющихся за свое самостоятельное существование.

Италия XIII—XVI веков не была единым государством, подобно Франции, Англии и даже беспорядочной Германской империи; она была понятием географическим, но не политическим.

Только общность языка, и то имеющего в разных местах довольно значительные отличия, объединяла различные части полуострова, длинным сапогом вдающегося в Средиземное море. Великолепная южная природа, плодородие ряда местностей, богатство ископаемыми Аппенинского горного хребта, идущего по всей длине полуострова, наконец, обилие крупных и богатых городов, по словам К. Маркса, «сохранившихся по большей части еще от римской эпохи»,²⁾ делало Италию одной из богатейших, соблазнительнейших частей Европы, и только политическая раздробленность, связанная с неравномерностью экономического, политического и культурного развития отдельных частей полуострова, препятствовала превращению ее в могущественное объединенное государство типа Англии и Франции.

Основными частями, на которые политически распадается Италия в середине XIII века, были следующие. (7/8)

Весь юг полуострова (см. карту, рис. 1) занимает Сицилийское, или, как оно будет называться с конца века, Неаполитанское королевство. Основанное в конце XI века несколькими дружинами французских рыцарей-норманов, оно по составу своего населения было весьма пестрым. Здесь мы найдем потомков лангобардов, самостоятельные герцогства которых существуют до начала XII века, и греков — византийцев, считавшихся до того же времени официальными владельцами южной Италии, и арабов — мавров, долго владевших Сицилией, и, наконец, большое число евреев, вообще густо населявших юг Европы.

Несмотря на такую пестроту населения, Сицилийское королевство отличается довольно единой социальной и политической структурой — французские норманы, всюду, куда они являлись, насаждали феодальные отношения и четкую государственную организацию, построенную на монархическом принципе. Наиболее полно им удалось насадить и то и другое именно в Южной Италии. Почти не имеющее крупных торгово-ремесленных городов, экономически отсталое Сицилийское королевство получило зато первый в Европе развитой государственный аппарат, первые своды законов, первую детально разработанную налоговую систему. Правление Фридриха II Гогенштауфена (1215—1250), унаследовавшего Сицилийское королевство от своей матери Констанции, последней представительницы норманской династии, еще подчеркнуло основные черты Сицилийского королевства, еще ярче выдвинуло его феодально-бюрократический характер.³⁾

С севера Сицилийское королевство граничит с папской областью, или, как ее называли в то время, «патримонием (т.е. наследством) святого Петра». Это государство носит совершенно особенный характер, не схожий ни с одним из государств Европы. Служа резиденцией главы католической церкви — римского папы — папская область является организацией духовной, оставаясь при этом и обычным политическим образованием, подчиненным папе как светскому государю. Этот двойственный духовно-светский характер папской области накладывает особый отпечаток на всю ее историю и на историю ее главного города — Рима. Обладая довольно незначительными политическими силами при весьма значительных материальных ресурсах, стекающихся к ним со всего католического мира, папы не могут обеспечить себе твердого господства как над отдельными, входящими в состав области городами, например, Болоньей, Феррарой, Римини, Урбино, так и над отдельными крупными феодалами. В результате этого города папской области часто становятся фактически независимыми от Рима, сохраняя только видимость связи с ним, а феодалы, особенно несколько наиболее могущественных, так называемых баронских семей — Колонна, Орсини, Савелли, чувствуют себя самостоятельными государями и, отсиживаясь в своих укрепленных замках, часто переделанных из древних римских построек, ведут собственную политику, воюют, заключают союзы. (8/карта)

(карта/9)

Но папы, не могущие в своем собственном государстве добиться повиновения при помощи духовного оружия и, особенно, при помощи своих громадных средств, могут вести большую политическую игру за пределами своего государства, претендовать на господство над всей Италией.

Переходя из папской области по западному берегу Средиземного моря дальше на север, мы попадаем в Тоскану — область, не имеющую единой политической организации, разделенную между рядом мелких государств, самыми значительными из которых являются — Пиза, Сиена и Флоренция.

Пиза — портовый город, расположенный в устье реки Арно, с XI века, со времени первого крестового похода, делается одним из ведущих торговых пунктов не только Италии, но и всей Европы. Обладая весьма незначительной окрестной территорией, но зато рядом опорных пунктов на завоеванном крестоносцами востоке, Пиза сильна своим торговым и отчасти военным флотом и неукротимой предприимчивостью своих купцов, уже с начала XIII в. являющихся хозяевами и политической жизни города, занимающих все ведущие должности ее республиканского правительственного аппарата.

Сиена — также самостоятельная республика, с незначительной окружающей ее территорией, расположена относительно далеко от моря, почему она не может принимать активного участия в заморской торговле, являясь в первую очередь городом развитого ремесла, особенно текстильного, и ростовщичества. Сиенские банкиры-ростовщики занимают ведущее положение в Италии, и нередко распространяют свои операции далеко за ее пределы.

Позднее чем Пиза и Сиена, но зато чрезвычайно быстро и интенсивно развивается третий из ведущих городов Тосканы — Флоренция. Расположенный на среднем течении реки Арно, устье которой принадлежит Пизе, город этот входит в историю как резиденция маркграфов тосканских, крупнейших феодалов Центральной Италии. Лежащая не на берегу моря, Флоренция к началу тринадцатого века выделяется своим развитым ремеслом, в первую очередь изготовляющим тонкие и дорогие шерстяные ткани. Выписывая сырье для производства тканей из-за границы, чаще всего из Англии, поставщицы лучшей шерсти, продавая свои изделия не только во всей Италии, но и во всей Европе и, частично, Азии, Флоренция играет значительную роль и как торговый центр, а в дальнейшем как центр банковско-ростовщической деятельности, правда, в этом отношении уступающий Сиене. По своему политическому устройству Флоренция, так же как и Пиза и Сиена, — республика, за власть в которой борются потомки старых феодальных родов, живущие в городе и вне его «гранды» или «магнаты» и новые люди из народа, зажиточные шерстяники, торговцы, банкиры («пополаны»). (9/10)

Двигаясь из Тосканы дальше на север по побережью Средиземного моря, мы попадаем на северном его завороте в морскую республику Геную. Во многом по своей политической, социальной и экономической структуре напоминая свою исконную соперницу — Пизу, Генуя в первую очередь и главным образом занимается морской торговлей и мореходством. Уже с двенадцатого века она делает удачные попытки распространить свое торговое влияние на северное побережье Африки, в Палестину и Сирию, где она в результате крестовых походов получает ряд опорных пунктов. Как Пиза и Флоренция, Генуя является ареной беспрерывной борьбы горожан, связанных в той или иной мере с торговлей и ремеслом, и феодалов, ревниво оберегающих свои, все более эфемерные права на управление городом и его округом.

С севера к узкой приморской полосе территории Генуэзской республики примыкает низменная, в части своей заболоченная, а к северу гористая область — Ломбардия, в которой господствует один из старейших и крупнейших городов Италии — Милан. Рано получивший самостоятельное коммунальное устройство, зачинщик и руководитель в героической и в конце концов победоносной борьбе ломбардских городов с германскими императорами, Милан, дважды разрушенный мстительным Фридрихом I Барбароссой, разбитый внуком его Фридрихом II, все же остается важным политическим и экономическим центром. В нем социальное расслоение и неизбежно связанная с ним классовая борьба развиты особенно рано и особенно сильно. Но здесь борьба эта принимает особые, своеобразные формы; здесь сталкиваются не две силы — феодалы и народ, а три: крупные феодалы — знать, среднее и мелкое дворянство, объединенное в особую организацию «Мотта», и цеховые народные низы, объединенные в «Совет» (или Креденцу) св. Амвросия (Credenza di S. Ambrogio). В результате этой борьбы к середине XIII века (1241 г.) политическое господство переходит к объединению цехового торгово-ремесленного населения со средним и мелким дворянством. Объединение это выдвигает к власти дворянский род Делла Toppe, уже давно ведший демагогическую политику и теперь основывающий первую тиранию в крупном итальянском городе-государстве.⁴⁾

На востоке к Ломбардии примыкают несколько независимых городов, часто переходящих из рук в руки и обычно делающихся жертвой сильных авантюристов (Падуя, Верона), а за ними лежат, к середине XIII века еще довольно незначительные, владения третьей (кроме Пизы и Генуи) и притом крупнейшей морской торговой республики — Венеции. Расположенный на группе низких островков северного побережья Адриатического моря, город этот со своими улицами-каналами и сырым, чисто морским климатом естественно рождал лучших моряков и кораблестроителей. Во всяком случае со времени крестовых походов Венеция становится как бы мостом, передаточным пунктом (10/11) между Западной Европой и Азией. Особенно усилил торговые и политические позиции Венеции четвертый крестовый поход (1204), самое направление которого было до известной степени определено ею. В результате этого похода на обломках Византии была создана так называемая Латинская империя, в которой Венеция заняла господствующее положение.

В социальном отношении Венеция была городом особой структуры. Не зная, ввиду своего островного положения, феодализма в сколько-нибудь развитых формах, она выдвинула несколько десятков патрицианских семейств, имевших сравнительно незначительные земельные владения и строивших свое благополучие в первую очередь на морской торговле. Эти патрицианские семейства и являются решающей силой в управлении политическими судьбами государства. Из их среды избирается дож — пожизненный управитель Венеции, сначала имеющий реальную власть, но постепенно эту власть теряющий и становящийся марионеткой в руках патрицианской олигархии.

Таким образом общая картина Италии в середине XIII века представляется в следующим виде: на юге значительное по размерам и феодальное по характеру Сицилийское королевство, затем к северу — полудуховная, полусветская, довольно бесформенная по территории папская область, дальше к северу Тоскана, в которой все большую роль играет Флоренция, передовой ремесленный и торгово-банковский центр, и еще дальше на север Ломбардия, с господствующим в ней Миланом, некогда крупнейшей и старейшей коммуной, теперь постепенно сменяющей свое республиканское управление на монархическую тиранию.

Наконец, между этими государствами расположены три морские торговые республики: Пиза, Генуя и Венеция, имеющие сравнительно небольшие территории, но играющие громадную роль благодаря торговым операциям с Востоком, за который они ведут между собой беспрерывную борьбу.

Картина политической жизни Италии середины XIII века будет не полной, если мы не упомянем о борьбе двух партий, красной нитью проходящей через весь полуостров, заполняющей боевым шумом, заливающей горячей кровью улицы ее городов, поля сражений, морские просторы. Партии эти возникли в первой четверти XIII века и получили ставшие затем знаменитыми на века прозвища «гвельфов» и «гибеллинов».

Партия гвельфов получила свое название от имени германского рода Вельфов — главных врагов и соперников господствующих в империи Гогенштауфенов. Принадлежность к партии гвельфов означала в первое время только вражду к Гогенштауфенам и возглавляемой ими империи, означала стремление к освобождению от становящейся все более устарелой и бессмысленной власти германских императоров над Италией. Но на протяжении конца XII и первой половины XIII веков наиболее ожесточенными врагами германских императоров в Италии были (11/12) римские папы, и естественно поэтому, что постепенно партия гвельфов становится не только враждебной императору, но и начинает поддерживать римских пап.

Партия гибеллинов получила свое название, повидимому, от одного из родовых замков рода Гогенштауфенов — Вейблингена. Это имя, итальянизированное и испорченное, и дало кличку «гибеллин», которая стала присваиваться всем сторонникам империи, а в дальнейшем и всем врагам папства.

Гвельфы — сторонники папства — и гибеллины — сторонники империи — стоят друг против друга как непримиримые враги в течение XIII, XIV и даже отчасти XV веков.

Нередко утверждают, что социальной базой гвельфской партии было городское бюргерство, своими банковскими и коммерческими операциями связанное с папством, а социальной базой гибеллинства — феодальное дворянство, видевшее в императоре защитника своих дряхлеющих привилегий. Такое утверждение правильно лишь в самом грубом приближении. Действительно, главную массу гвельфов поставляли передовые, строящие свое благополучие на ростовщичестве, связанные с папством семьи, причем города, в которых они приходят к власти, обыкновенно являются опорными пунктами гвельфизма. Но нередко вражда одной семьи с другой, одного города с другим, вражда, вызванная самыми различными экономическими или политическими причинами, приводит соседа гвельфской семьи или гвельфского города в лагерь гибеллинов, хотя по всей социальной природе он, казалось бы, должен был тяготеть к гвельфизму. Так, передовая промышленно-торговая Флоренция естественно является одним из оплотов партии гвельфов, и в то же время торговая Пиза и ремесленно-ростовщическая Сиена, соседи и смертельные враги Флоренции, почти всегда входят в гибеллинский лагерь. Но какова бы ни была социальная природа гвельфов или гибеллинов, того или иного города, вражда была жестокой и непримиримой, и без этой борьбы нельзя себе представить пестрой и красочной картины жизни Италии XIII века.⁵⁾

§ 2. Социально-экономическая структура

Политическая раздробленность Италии, распадающейся на ряд мелких государств, с важнейшими из которых мы познакомились, не могла не быть связанной с глубокими различиями в социальной и экономической структуре отдельных частей полуострова. Юг, занятый королевством Сицилийским, и в значительной степени центральная часть, занятая папским государством, оставались типичными феодальными государствами с могущественным и самостоятельным земледельческим дворянством, которое с величайшим трудом удается сдерживать в узде, и бедным, задавленным крепостным крестьянством, и немногочисленными крупными городами, почти не имеющими развитого ремесла, торговли, (12/13) ростовщичества. В то же время вся северная часть полуострова, начиная с Тосканы, переживала бурный расцвет экономической жизни, бурый процесс разложения феодальных отношений, создания новых социальных сил в быстро растущих и усиливающихся городах.

Общеизвестно то, что одной из основных причин, вызвавших раннее развитие городов Северной Италии, развитие, охватившее сначала города приморские, как Генуя, Пиза, Венеция, а затем довольно скоро распространившееся и на города, относительно удаленные от берега, — были крестовые походы, превратившие итальянские торговые центры в пункты перегрузки и снабжения. Центры эти почти не несли тягот, связанных с ведением войны на Востоке, но они широко пользовались выгодами от этих войн, экономические и идеологические результаты чего не замедлили сказаться.

Второй причиной быстрого развития североитальянских городов были очень значительные пережитки древнеримских порядков, сохранившихся в Италии. Повидимому, именно эти римские пережитки привели к тому, что в Италии феодальные отношения никогда не получили столь широкого и полного развития, как в остальных странах Европы. Города в Италии, как мы упоминали выше, сохранились в значительной своей части от римских времен, в них жили еще отдельные потомки римского ремесленного населения; они, подчиняясь тому или другому феодальному барону, склонны были смотреть на это подчинение как временное унижение и готовы были при первой возможности взяться за оружие для своего освобождения.

Наконец, третьей причиной роста городов Северной Италии было обстоятельство, которое в остальном глубоко отрицательно отразилось на судьбах полуострова как целого. Политическая раздробленность Италии, особенно сказывающаяся в северной ее части, легко превращала каждый сколько-нибудь значительный город в центр самостоятельного государства, а это давало в его руки сравнительно большие материальные средства, позволяло ему вести политику, приспособленную к его подчас очень узким и специфическим интересам, облегчало борьбу с окрестными феодалами и даже с феодальными претензиями столь мощного организма, как Священная Римская империя.

Само собой разумеется, что не только названные три причины определили собой ранний и бурный расцвет экономической и социальной жизни североитальянских городов. Каждый из них имел свои, особые причины для роста, свою особую обстановку, но несомненно, что названные причины принадлежали к основным и действовали более или менее повсеместно. Во всяком случае, уже к концу XII и особенно ярко к началу XIII века города Центральной и Северной Италии по своему социальному, экономическому и политическому развитию далеко опередили не только города отсталой, южной части полуострова, но и всей (13/14) остальной Западной Европы. То, что уже современники ясно осознавали резкое своеобразие структуры североитальянских городов, с большой определенностью отражается в хронике дяди, помощника и летописца германского императора Фридриха Барбароссы — Оттона Фрейзингенского, который так характеризует эту структуру:

«В устройстве своих государств и общественной жизни они подражают древним римлянам. Они так стремятся к свободе, что, избегая злоупотреблений постоянных властей, управляются консулами, а не господами. Среди них существуют три слоя: капитаны (крупные феодалы), вальвассоры (мелкие феодалы) и народ, причем для укрощения гордыни консулы выбираются не из одного какого-нибудь слоя, а из всех трех, и для того, чтобы не было места стремлению захватить власть, они меняются каждый год. Благодаря этому происходит, что вся эта земля (Италия) разделена на множество городов-государств, из которых каждое принуждает окрестных жителей подчиняться себе, так что едва ли возможно найти какого-нибудь знатного или могущественного человека, столь сильного, чтобы он не подчинялся власти своего города-государства… Для того же, чтобы не было недостатка в силах для борьбы с соседями, они не гнушаются подымать до рыцарского пояса и до высших должностей юношей самого низшего звания даже из числа некиих ремесленников, занимающихся достойным презрения рукодельным ремеслом, т.е. таких людей, каких в других странах как чуму гонят от почестей и культуры. Благодаря этому они (итальянцы) на много превосходят другие государства мира богатствами и могуществом».⁶⁾

Заостренный ненавистью взгляд немца-современника разобрал в Италии конца XII века такие глубокие и действенные причины ее непобедимой мощи, которые нередко ускользают от исследователей двадцатого века. Решительное изменение в социальной структуре, в соотношении классовых сил, появление на первом плане новой силы — городского бюргерства, в Италии получающего наименование «народ» (popolo) в отличие от «грандов» или «магнатов» — представителей феодальной знати, — вот что обратило на себя в первую очередь внимание Оттона и что, действительно, лежало в фундаменте всего дальнейшего развития Италии.

Оттон Фрейзингенский зафиксировал поразившую его социальную структуру итальянских городов, так сказать, в статике, в готовом виде. Само собой понятно, что для достижения ее требовалось длительное развитие, неизбежна была ожесточенная борьба. И действительно, такая борьба предшествует в течение ряда десятилетий тому периоду, с которого мы начинаем наше изложение, и заходит далеко вглубь этого периода. В борьбе этой участвуют с разной степенью активности три основные силы — феодальное дворянство, крепостное и (14/15) полукрепостное крестьянство и горожане нефеодального происхождения. Что же представляет собой каждая из этих сил к середине тринадцатого века?

Средние и мелкие феодальные роды, так называемые «вальвассоры», не могут противостоять напору новой экономической системы, их мелкие поместья разоряются, денег для покупки городских товаров нужно все больше и больше и они чаще всего, не порывая окончательно со своими земельными владениями, переселяются в богатый соседний город. Здесь они строят себе мрачные, напоминающие замки, дома-крепости, снабженные высокими башнями, и пытаются найти какие-то пути компромисса с все более победоносной городской жизнью. Они то занимаются банковско-ростовщическим делом, то торговлей, пытаясь все же сохранить и привилегированное положение в городе и свои аристократические замашки. Типичным примером такой феодальной семьи может служить род Барди, рано переселившийся во Флоренцию и занявший в ней весьма видное место.

На крупных феодалов-графов, маркграфов и нетитулованных крупных землевладельцев бурно растущая городская экономика также оказывала весьма немалое влияние. И им нужны были деньги, и они чувствовали невыгодность хозяйства, построенного на крепостной рабочей силе, но их большая экономическая и, особенно, политическая мощь позволяла им не только держаться дольше, чем их более мелким собратьям, но и вести открытую борьбу с соседними городскими коммунами, которые в отдельных случаях были некогда их собственностью. Иногда и они заводили себе дома-крепости в городе для того, чтобы иметь оплот в самом сердце враждебного лагеря, но значительную часть своего времени они проводили вне ненавистных городских стен, в родовых замках, все еще вздымавших свои башни и валы на окружающих город холмах. Таковы, например, во Флоренции и ее округе роды Кавальканти или Убальдини, с которыми коммуна ведет вековую борьбу.

То, что происходит к середине XIII века в массах крепостного крестьянства Средней и Северной Италии, является, естественно, точным отражением только что упомянутых нами процессов ослабления, а иногда и разложения феодального поместья. Уже с начала XI века широко распространяется движение крепостных крестьян за освобождение, приобретающее иногда формы настоящей революционной борьбы.

Одновременно с революционным движением, рука об руку с ним, действуют экономические силы, исподволь разрушающие крепостные связи. Под влиянием развивающегося денежного хозяйства, растущей нужды в деньгах феодалы-землевладельцы сами начинают видоизменять формы эксплоатации своих крестьян; крепостная зависимость сменяется либо арендным договором, либо, чаще всего, работой на условии предоставления помещику части продукта — трети, особенно часто половины. (15/16)

Если дворянство в разных своих видах и крепостное крестьянство испытывали на себе влияние изменяющейся экономической и социальной обстановки, то еще в большей степени испытывали его города. Основным процессом, происходящим в них, является быстрое и решительное усиление торговых и ремесленных элементов, создание ими самостоятельных организаций и борьба этих организаций за политическую власть в городе. Такими организациями, объединяющими в каждом городе торговцев или ремесленников, занимающихся одним делом, являются цехи.

Вопрос о происхождении итальянских городских цехов чрезвычайно дискуссионен.⁷⁾ В какой мере они явились наследниками римских ремесленных объединений — коллегий и в какой мере — порождением новой экономической обстановки — сказать трудно. Скорее всего и то и другое сыграло свою роль, и в результате, к концу XI, особенно же к началу XII века, во всех почти городах Италии появляются цеховые объединения. Так, в Милане, наиболее крупном и могущественном городе XII века, уже в конце этого века образуются самостоятельное объединение купцов и так называемая «Креденца св. Амвросия» — объединение ремесленников, о чем один из хронистов, Гальвано Фьямма, сообщает так: «В это время (1198 год) город, как и ранее, был разделен на две части — часть знати и часть народа, последняя же в свою очередь делится на две части, ибо ремесленники, как то: мельники, хлебопеки и прочие, объединились вместе и образовали сообщество, каковое назвали Креденцой св. Амвросия… Другая часть народа, более богатая и важная, как то: купцы и прочий жирный народ, управлялась консулами…»⁸⁾

Гальвано Фьямма писал много позднее описываемых событий — в XIV веке, но все же сообщаемое им в основном правильно: к концу XII, началу XIII века образуются объединения купцов и отдельные объединения ремесленников, причем члены их вместе со всем собственно городским населением приобретают специфическое название «народ» — popolo — в отличие от «грандов» или «магнатов» — представителей феодальной знати разных категорий. Между этими двумя группами начинается уже весьма рано борьба за власть в городе-коммуне. Первоначально города управляются консулами — представителями местной знати, распространяющими свою власть на все население города, независимо от его социального лица. Позднее, после победоносного конца борьбы городских коммун с Фридрихом Барбароссой, во главе городов стоят «подестà». Это также представители знати, которые также управляют всем населением, опираясь на законодательные органы в виде советов различного типа, чаще всего большой совет из двухсот — трехсот членов и малый совет из пятидесяти — шестидесяти членов. Но наряду с этим официальным государственным аппаратом существует и приобретает все большую силу и значение другой, неофициальный до поры до (16/17) времени. Это — аппарат цехов, уже очень рано переходящий от чисто профессиональных интересов и дел к делам и интересам политическим. Объединение цехов, в первую очередь цехов зажиточного купечества, стремится создать как бы государство в государстве, а при случае захватить и всю полноту власти. Цеховое объединение имеет своих должностных лиц, свои советы, образуя так называемую «малую коммуну», или «коммуну народа», находящуюся внутри общей «большой коммуны», ведущую с последней глухую, но ожесточенную борьбу.

Эта борьба большой и малой коммун, иначе говоря, борьба за власть знати и зажиточных представителей цехов, и является основным фоном, на котором разыгрываются пестрые события политической жизни городов-коммун Центральной и Северной Италии в XIII веке.

Если в политической жизни этих городов богатеи из цехов играют все более крупную роль, то в экономической жизни богатеи являются неоспоримыми хозяевами. Население городов неуклонно и быстро растет. На основании, впрочем, довольно спорных источников, мы можем полагать, что уже к концу XII века население крупнейшего города Северной Италии — Милана— выражается во внушительной цифре в 90000 человек и что к середине следующего XIII века оно повысилось до 160 000, т.е. почти удвоилось.⁹⁾ Флоренция за это же время растет несколько меньше, хотя тоже внушительно. С 70 000 человек в конце XII века население ее поднимается до 90 000 к середине XIII века.¹⁰⁾ Если даже считать, к чему мы склоняемся, что цифры эти весьма сильно преувеличены, пусть даже преувеличены вдвое, то и тогда население крупнейших городов остается значительным.

Во всяком случае, несомненным остается быстрый рост количества населения, о чем неоспоримо свидетельствует рост территории самого города.

Еще в X, иногда XI веке большинство городов умещалось в тесном кольце старых, часто еще римских стен, да и в этой ограниченной территории нередки были незастроенные участки, даже обрабатываемые поля. К XII веку города тесно застраиваются и вырастают настолько, что требуется новое, во много раз более обширное кольцо стен. К концу века подавляющее большинство городов получает это новое кольцо, а некоторые, например Павия, приступают к постройке третьего.¹¹⁾

Рост городов и городского населения создает потребность в большом количестве товаров: продуктов питания, одежды, предметов домашнего обихода и т.п., а это, в свою очередь, не может не повлиять на рост торговли, как внутренней, так и внешней, и на рост ремесла. При этом рост того и другого оказывается теснейшим образом связанным. В тех городах, в которых развивается ремесло, а таковы все более или менее крупные города, именно ремесленники занимаются торговлей, (17/18) наживаются на ней и вкладывают барыши в свое производство, быстро и неукоснительно растущее.

Торговля предметами своего производства, неразрывно и естественно связанная с торговлей любыми другими товарами, могущими дать хорошие барыши, уже в XII веке далеко выходит за пределы городских стен. Каждый город имеет свою специфическую продукцию — Флоренция славится своими тонкими сукнами, Милан — бархатом и оружием. Торговые связи между Венецией, Миланом, Флоренцией, Болоньей и другими, более мелкими городами Центральной и Северной Италии, развиваются весьма оживленно.

Но не только в пределах Италии распространяются торговые операции купцов-ремесленников итальянских городов, они проникают и в Англию, где широко закупают шерсть, и во Францию, где уже цветут шампанские ярмарки — торговое средоточие всей Западной Европы. Проникают они и на Восток, на Балканский полуостров, в Сирию, и далеко вглубь Азии.

Торговые сделки в Европе чаще всего осуществляются на многочисленных ярмарках, устраиваемых в дни религиозных праздников в самых различных местах. В промежутках между ярмарками, а также и во время их действия, товары складываются в специальных складочно-торговых помещениях, так называемых «фондако», устраиваемых объединениями купцов одного города или страны в другом городе. «Фондако» не редко несет не только функции склада, но является также торговой конторой и местом жительства приезжающих купцов. Таков, например, знаменитый «немецкий фондако» в Венеции, основанный, повидимому, еще в конце XII века¹²⁾ и просуществовавший затем ряд столетий.

Широкое развитие торговых операций, захватывающее своими петлями весь известный тогда мир, неизбежно связано с усложнением самой техники торговли, в первую очередь техники перевозки денег, необходимых для оплаты более или менее крупных партий товара. Естественно, что появляется мысль избежать таких денежных перевозок, заменить их взаимными расчетами на месте покупки или продажи, оформляя эти взаимные расчеты при помощи специального документа — переводного векселя, или тратты. Из такого рода переводных документов, первоначально не предполагавших кредита, т.е. разницы в сроке между моментом составления документа и оплатой по нему, вырастает в дальнейшем вексель, вырастает ряд сложных кредитных операций. Одновременно с усложнением техники оплаты, выработкой в этой области новых методов, естественно, развивается и ростовщичество, существовавшее в течение всего средневековья, но теперь приобретающее невиданные ранее масштабы. При этом крупными ростовщическими операциями занимаются чаще всего не ростовщики-профессионалы, входящие в цех «менял», а крупные ремесленники и купцы, стремящиеся извлечь выгоду из каждого флорина. (18/19)

В торговле, ремесле, ростовщичестве растет и округляется капитал и до того зажиточного горожанина. Он приобретает уверенность в себе, начинает с презрением относиться к представителям других слоев общества. Он стремится влиять на политическую жизнь родного города, стремится перестроить ее так, как ему это кажется лучшим, имея в виду в первую очередь свою собственную выгоду, свое собственное удобство. Это активное стремление является одной из основных черт, характеризующих все дальнейшее развитие Италии, но было бы глубоко ошибочным считать его единственной основой этого развития, изображать его только как продукт деятельности формирующихся и усиливающихся буржуазных элементов: феодальные элементы в Италии, особенно в южной ее части, никогда не были разгромлены полностью. Если им и приходилось терпеть поражения, то они умели притаиться, уйти в подполье, видоизменить свой облик, чтобы затем с новой переменой обстановки снова поднять свой голос. С другой стороны, широкие народные массы, из рядов которых выходят многие из представителей зажиточной, буржуазной верхушки, в течение следующих столетий, особенно XIV столетия, проявляют значительную, иногда исключительную активность. Правда, им не удается достигнуть сколько-нибудь длительных и прочных успехов, а за их кратковременными победами следуют обыкновенно периоды жестоких репрессий, но все же их роль в формировании и ходе дальнейших событий является весьма значительной.

Однако как ни значительна роль, которую с начала XIII века, а затем в течение двух следующих столетий играли представители феодального дворянства и широкие народные массы, все же ведущей фигурой уже с этого времени является фигура горожанина-богатея. Недаром в начале XIII столетия в своем письмовнике, названном им «Подсвечник», болонский нотариус Бене ди Болонья пишет, устанавливая иерархический порядок приветственных обращений в письмах: «Каждое лицо, когда оно пишет лицам, стоящим ниже себя, должно раньше ставить свое имя, например: император — королю, король — герцогу, герцог — графу, граф — маркизу, маркиз — князю, князь — барону, барон — вальвассору, вальвассор — рыцарю, рыцарь — купцу и любому человеку из народа или плебею… Но иногда случается, что даже бароны ставят раньше имена купцов, ибо сами они гуляют босыми и бродят пешком, купцы же разъезжают на колесницах и на конях, ибо святейшая в наши времена вещь — величие богатства».¹³⁾

Так, вторя Оттону Фрейзингенскому, простодушный болонский нотариус с негодованием замечает, что под напором новой силы денег рушится установленный веками, освященный обычаем и церковью феодальный иерархический порядок. (19/20)

§ 3. Культура

Политическая история, особенности социального и экономического развития уже в середине XIII века выделяют Италию на фоне всей остальной Европы как страну своеобразную и во многом передовую. Естественно было бы ожидать, что и в области культуры мы встретим в Италии ряд резко своеобразных черт. Это, однако, не вполне так. Культурный уровень Италии к середине XIII века в общем незначительно отличается от уровня других европейских стран. Ведущей в это время является Франция, со своими трубадурами, со своими эпическими поэмами, со своими фаблио, Парижским университетом и «дворами любви». Империя также стоит, пожалуй, впереди Италии в области культурного развития.

В Италии XIII века мы найдем то же господство церкви, церковной, богословской идеологии, которое является основной чертой всей идеологической системы западного средневековья. Здесь мы встретим то же увлечение феодальной верхушки общества изощренной, но абстрактной и искусственной поэзией трубадуров и труверов, которое охватывает весь Запад. Проникают сюда и бродящие по Европе эпические творения, рождающиеся во Франции. При этом как лирика, так и эпос переходят из Франции в Италию, не меняя своего языкового убора, итальянские поэты, певцы, рассказывающие по городам и селам подвиги Роландов и Рено, пишут и говорят по-французски.

Однако, если общий характер культуры Италии XII—XIII веков близок к культуре остальной Западной Европы, то одновременно нужно отметить и некоторые черты этой культуры, которые, не являясь широко распространенными и не меняя общего характера культуры, все же весьма симптоматичны и чреваты серьезными последствиями. Эти своеобразные явления связаны в первую очередь с теми античными воспоминаниями, с теми памятниками культуры древнего Рима, которые, естественно, сохранились на почве Италии в числе бесконечно большем, чем где бы то ни было в ином месте. Уже в начале XI века хронист Радульф Глабер включает в свой незамысловатый рассказ сведения о некоем Вильгардусе, жителе Равенны, который «изучал грамматику более упорно, чем это обычно бывает, по примеру тех итальянцев, которые запускают все науки для литературы, будучи преисполнены гордыни и слабоумия». Этому, по мнению автора, безумцу и безбожнику ночью являются дьяволы в образах Виргилия, Горация и Ювенала и поздравляют его за тщание, с которым он читает их творения и распространяет их среди потомства. Дьяволы обещают Вильгардусу славу, подобную их собственной. «И вот этот человек, обманутый хитростью дьявольской, предерзостно осмелился распространять ученье, противоречащее святой вере. По его мнению, надлежит верить всем словам этих поэтов. Его судил и осудил Петр, епископ города. В то (20/21) же время в Италии обнаружили множество людей, проповедующих это же смрадное учение, — они погибли от меча или огня».¹⁴⁾

Вильгардус и его последователи — первые мученики за новую культуру, культуру, построенную на античности, и сознательно, несмотря на все опасности, порывающую с культурой официальной, церковной. Такие люди рождаются на почве Италии, пропитанной античными воспоминаниями, в течение всего средневековья, но их немного, они гибнут на плахах и кострах и не добиваются того, чтобы их символ веры получил всеобщее распространение. Гораздо легче и шире распространяются новые идеи, не столь резко порывающие с общепринятыми взглядами, стремящиеся не отменить, а реформировать официальную церковную идеологическую систему.

Особенное влияние в этом направлении оказывает учение калабрийского монаха Иоахима Флорского (ум. ок. 1202 г.). В своих сочинениях, туманных и чисто религиозных по содержанию, получивших название «Вечное Евангелие», Иоахим доказывает, что вся история мира должна пройти через три стадии: время бога отца — период до рождения Христа, время бога сына — весь последующий период до 1260 года и, наконец, время духа святого — с 1260 года, когда наступит всеобщее счастье, мир и братство, причем не только для богатых и сильных, а и для бедных, угнетенных. При всей своей чисто религиозной окраске, учение Иоахима Флорского, апеллирующее к широким народным массам и поэтому необычайно быстро получающее среди них большое распространение, вызвало опасение у католической церкви, причислившей его к преследуемым ересям. Несмотря на это «иоахимизм» продолжает распространяться и существует в том или ином виде до XV века.¹⁵⁾

Иногда в связи с иоахимизмом, а иногда вне связи с ним в конце XII и в начале XIII веков на почве Италии появляется множество более или менее радикальных, более или менее распространенных еретических движений.¹⁶⁾

Еще в первой половине XII века философ и революционер, ученик Абеляра, Арнольд Брешианский (ум. 1152 г.) резко и решительно выступил против католической церкви, обвиняя ее в продажности, порочности, в отказе от евангельских идеалов. «В Риме плата уже осилила справедливость, — проповедует Арнольд. — Плата уже заняла место справедливости, и злой порок из головы растекся по всему телу. Все члены бегут за платой и хорошим даром. Все делается за плату. Божественное продают, а то, что не имеет цены, презирают…» Папа, глава католической церкви… «не муж апостольский и пастырь душ, а муж крови, покровительствующий пожарам и убийствам, мучитель церквей, гонитель невинности. Он ничего не делает, только пасет тело, да наполняет свои кошельки и опустошает чужие… Не следует его слушать и почитать…»¹⁷⁾ (21/22)

Смелая критика церкви, требование ее решительной перестройки находится у Арнольда в тесной связи с требованием перестройки всей политической и социальной жизни Италии, с призывом к возврату к былому величию античного Рима — «священного города, владычицы мира, матери всех императоров».¹⁸⁾

В учении и деятельности Арнольда Брешианского причудливо сплетаются самые различные, нередко противоположные элементы. Неожиданная для представителя городских пополанов явно консервативная ненависть к новой, все растущей силе денег, силе новых капиталистических отношений сочетается с явно прогрессивным призывом к организации нового, народного государства, схоластическая аргументация — с преклонением перед величием древнего Рима. Эта же пестрота и разнородность характерна для всех религиозных движений, распространяющихся по Италии в конце XII, начале XIII веков.

Арнольд погиб, казненный тем самым Фридрихом Рыжебородым, дядя которого Оттон Фрейзингенский с такой ненавистью отзывался о демократических свободах, царствующих в итальянских городах. Деятельность его вряд ли оказала особое влияние на идеологическое развитие Италии, но она весьма симптоматична и характерна.

Ереси катаров и вальденсов в Центральной и Северной Италии не носят того революционного характера, которым отличаются проповеди Арнольда. Еретики ограничиваются критикой католической церкви, стремятся в контрасте с ней организовать в городах и деревнях Италии общины, ведущие жизнь согласно требованиям Евангелия, причем в эти общины втягивается в первую очередь простонародье — крестьянство, городские низы и пр. Еретики создают особую иерархию, на верхней ступени которой находятся «перфекты», «совершенные», наиболее избранные и проверенные верующие, ведущие аскетическую жизнь странствующих проповедников, на нижней — народные массы, продолжающие свой нормальный образ жизни в миру и только содействующие «совершенным» в их деятельности.¹⁹⁾

Но и не нося революционного характера, ереси «католических бедняков» и вальденсов способствуют распространению на почве Италии того настроения общего недовольства, критики всей системы жизни, того ощущения непрочности существующего порядка, которые столь характерны для конца XII века. Эти же настроения и ощущения особенно ярко отразились в религиозном движении, оказавшем немалое влияние не только на идейную, но и на экономическую жизнь Италии, в движении «гумилиатов». Движение это, повидимому, еще более умеренное, чем движение вальденсов, почти нигде не перерастало в ересь; характерным же для него была организация не верхушки «совершенных», а организация народных масс — так называемых «терциариев», членов «третьего ордена» (считая первым «совершенных» и вторым — промежуточную группу). Эти верующие (22/23) гумилиатов должны были жить совместно, большими группами и не отказываясь от мира, сообща заниматься единым ремеслом, в первую очередь «lanae exercitium» — изготовлением шерстяных тканей.

Руководствуясь словами апостола «кто не работает, тот не ест», гумилиаты организуют в ряде городов Италии крупные предприятия по выработке сукна, предприятия резко отличающиеся от завешанных средневековым цеховым ремеслом маленьких кустарных мастерских, предприятия, объединяющие под единой крышей десятки, а иногда и сотни рабочих, впервые выдвигающие принцип разделения труда, являющиеся родоначальниками мануфактур капиталистического типа. Недаром устав ордена гумилиатов, хранящийся в Амброзианской Библиотеке, дает в своих превосходных миниатюрах яркое и притом, повидимому, старейшее изображение производственных процессов такой мануфактуры.²⁰⁾

Если движение гумилиатов только изредка переходило в ересь и порывало с церковью, то другому движению, возникшему несколько позднее, суждено было стать оплотом церкви. Организатором и главой этого движения, оказывавшего влияние на всю Европу в течение последующих веков, был Франциск Ассизский. Сын богатого купца, выросший и воспитанный в городке Ассизи, Франциск в 1209 году отказался от жизни в миру и, не принимая ни одного из рекомендуемых католической церковью средств спасения, разделяя свойственную еретикам критику церкви, он пошел по пути, напоминающему пути еретиков, но все же своеобразному. Он проповедует полный отказ от какой бы то ни было собственности; не сочувствуя пассивной бездеятельности католического монашества, он проповедует бродячую, проповедническую, активную жизнь, ставя в центр внимания распространение истинной веры и смирения, смирения, покрывающего все страсти и пороки, свойственные человеку.

Вокруг Франциска скоро собирается значительная группа поклонников, а через несколько лет группа эта получает и оформление (1217 г.) в виде ордена «францисканцев», или «миноритов» (меньших братьев), как смиренно предпочитали называть себя ученики Франциска. Орден скоро становится довольно мощной силой, используемой католической церковью для укрепления своего положения, весьма шаткого уже в начале XIII века. Францисканцы — «терциарии», т.е. миряне, сочувствующие францисканскому движению, заполняют села и города Италии, распространяя проповедь основателя ордена, расцвечивая его образ всеми красками, свойственными народному воображению.

Франциск Ассизский умер в 1226 году, причем в последние годы своей жизни он отошел от руководства орденом, излишне официальный характер которого был непримирим с простой и глубокой религиозностью, вызвавшей к жизни движение. И этот отказ Франциска отнюдь не случаен: недаром в его (23/24) сложном образе так своеобразно переплетаются черты чисто средневекового с чертами нового человека. Дошедшие до нас в чужой передаче писания и проповеди Франциска и особенно многочисленные его биографии, начиная от «Жития», написанного братом Челано, и кончая поэтическим сборником народных новелл о Франциске, составленным через ряд десятилетий после его смерти и известным под названием «Цветочки св. Франциска Ассизского», рисуют нам образ человека, который умеет сочетать чисто аскетическую ненависть к соблазнам мирской жизни с нежной и трогательной, поистине «возрожденской» любовью к природе во всех ее проявлениях.

Так, при всем своем аскетизме, при всем своем презрении к плотским радостям, Франциск называет свое тело с нежностью и сочувствием «брат мой осел»; так он обращается с проповедью к птицам, а его ученик Антоний — к рыбам («Цветочки»); так он уговаривает свирепого волка, наводившего ужас на жителей Губбио, примириться с ними и вести тихую и скромную жизнь («Цветочки»), а одно из ранних жизнеописаний его сообщает, что Франциск мечтал убедить императора «издать особый закон, воспрещающий ловить или убивать или причинять зло братьям моим жаворонкам. И все правители и владельцы замков и городов должны были обязать всех людей в день Рождества рассыпать по дороге пшеницу и другие зерна, чтобы накормить братьев-жаворонков и других птиц в этот торжественный день».

Тот же источник подробно и восторженно говорит о нежной любви Франциска к воде, камням, деревьям и, особенно, к цветам. «Он хотел, — пишет биограф, — чтобы брат садовник устраивал в саду цветник и насаждал в нем душистые травы и прекрасные цветы, которые радовали бы всех. Ибо всякое создание говорит и восклицает: Бог создал тебя ради тебя, человек».

Оптимистическая и искренняя любовь к окружающей реальности как нельзя более ярко отражается в сообщаемом современниками «гимне брату солнцу», сочиненном Франциском.

Франциск говорит здесь:

Этот мощный гимн природе является как бы увертюрой ко всей идеологической системе будущего Возрождения, и мы неоднократно в последующем изложении будем встречать мотивы, напоминающие отдельные его элементы.²²⁾

Проповедь и особенно образ Франциска Ассизского оказали громадное влияние на Италию XIII века, но наряду с этим влиянием мы видим и другие струи в идеологической жизни страны в это же время. Может быть, наиболее характерной из этих струй было движение, охватившее всю Северную и Среднюю Италию в 1233 году и известное под названием «Аллилуйя». Возникшее в период ожесточенной борьбы между папами и императором Фридрихом II и еще более кровавых распрей социального характера, раздиравших все крупные города Италии, движение это провозгласило «мир и покаяние» как свои принципы. В деревнях и городах почти одновременно появились, проповедники, призывавшие к прекращению всякой вражды. Стремление к покаянию с быстротой эпидемии распространялось по полуострову. Тысячи людей, одетых в белые покаянные одежды с зелеными ветвями и зажженными свечами в руках, бродили по Италии и восхваляли бога и мир, распевая на разные лады «аллилуйя, аллилуйя». Особенного размаха «Аллилуйя» достигла в Болонье и близких к ней городах, где проповедывал, а короткое время и управлял энергичный и восторженный проповедник Иоанн Виченцский.²³⁾

Движение «Аллилуйя» исчезло так же внезапно, как оно появилось, и не оставило сколько-нибудь заметных следов, но его размах и быстрота его распространения свидетельствуют о том же глубоком беспокойстве, охватившем население Италии в середине XIII века, которое отразилось и в распространении ересей, и в возникновении францисканства, в беспокойстве, отражающем весьма серьезные политические, социальные и экономические сдвиги, происходящие в стране. Эти же сдвиги, наряду с упомянутыми выше и так проницательно отмеченным Радульфом Глабером воскрешением пережитков античного мира, сказываются и в других сторонах культурной жизни Италии конца XII, начала XIII веков.

Об итальянской литературе этого времени еще почти невозможно говорить. Она еще делает свои первые робкие шаги. Только в начале XIII века вырисовываются четкие контуры итальянского литературного языка и в это же время появляются первые произведения в прозе и стихах, в которых этот язык; (25/26) не пробивается случайно через оболочку языка латинского и французского, но применяется вполне сознательно. Произведения эти возникают на юге Италии, в первую очередь при сицилийском дворе императора Фридриха II, являвшемся вообще культурным центром Европы XIII в. Сам император, его сыновья Энцо и Манфред, его канцлер Пьетро делла Винья и ряд придворных поэтов — Джьякопо да Лентини, Гвидо делла Колонна, Руджьери д’Амичи и др. пишут стихи на народном итальянском языке, причем применяют не местный, южноитальянский диалект, а специальный литературный язык, базирующийся на основе диалекта тосканского, уже к этому времени считавшегося наиболее чистым и благородным.²⁴⁾

По своему содержанию и форме стихи этой сицилийской школы мало чем отличаются от стихов провансальских поэтов, многие из которых часто и подолгу гостили при дворе Фридриха II. Каноны, выработанные провансальскими трубадурами, и в Италии считались непререкаемыми законами поэтического искусства. Однако внимательный взгляд может заметить в этих нередко тусклых и бесцветных повторениях провансальских образцов и некоторые своеобразные черты. То там, то здесь проскальзывают живые, полнокровные выражения чувств и переживаний, прорывающих изысканное кружево провансальских канонов, стих становится короче, народнее, живее, преобладающими становятся более простые стихотворные формы, в первую очередь канцона — длинное стихотворение, состоящее из нескольких строф, и, несколько позднее, сонет с его двумя четырехстрочными и двумя трехстрочными строфами. Во всех этих специфических особенностях поэтического языка сицилийской школы с несомненностью сказывается влияние народного творчества, никогда не угасавшего, но особенно развившегося, по-видимому, в бурные годы первой половины XIII века.

Это народное творчество известно нам не только из вторых рук — через свое воздействие на сицилийскую лирику. До нас дошло и некоторое количество произведений, повидимому, непосредственно созданных народом. Первое место среди них занимает знаменитый поэтический спор между мужчиной, уговаривающим свою возлюбленную уступить его страсти, и этой возлюбленной, отвергающей домогательства своего кавалера. Спор этот (contrasto), начинающийся строкой «свежая и душистая роза» (Rosa fresca aulentissima), раньше приписывался отдельным писателям, теперь же неоспоримо доказано, что это произведение — простое, выразительное, яркое, а местами и грубоватое, является результатом творчества того итальянского народа, который выдвинул Франциска Ассизского и который тысячами ходил по дорогам страны с пением гимнов и возгласами «аллилуйя».²⁵⁾

В литературе на народном языке мы видим черты новой жизни, постепенно проникающие через старую общефеодальную оболочку; но эта оболочка остается в полной мере нетронутый в сфере (26/27) литературы на языке латинском и, в первую очередь, в области философско-богословской литературы. Здесь Италия не говорит еще в первой половине XIII века своего слова, здесь ее писатели, богословы и философы ничем не отличаются от писателей схоластического типа, действующих в других странах. Недаром именно в первую половину XIII века сформировались два богослова, являющиеся, может быть, наиболее характерными представителями поздней средневековой философии: — мистический «серафический доктор» Бонавентура (1221—1274) и величайший из схоластов — Фома Аквинский (1227—1274). Однако расцвет деятельности этих писателей относится уже к следующему периоду, при рассмотрении которого мы на них и остановимся.

Несколько иначе дело обстоит в области науки. Здесь бурное развитие итальянских городов и еще более бурное богатение их торгово-ремесленного населения вызывает настоятельную потребность в приемах, которые дали бы возможность быстро и безошибочно производить подсчеты, необходимые при развитой коммерческой деятельности. Ответом на эту потребность является написанная, повидимому, приблизительно в 1200 году «Книга о счете» (Liber Abaci) Леонардо Фибоначчи, или, как его чаще называют, Леонардо Пизанца, пизанского мореплавателя и торговца.

Широко используя математические достижения арабов и византийской науки, знакомый через их посредство с элементами античной математики, Леонардо излагает в своем сочинении все известные к его времени виды счисления, давая их теорию и облегчая их понимание рядом примеров. При этом он вносит много нового и весьма ценного в научный арсенал средневековья: решает задачи на сложные проценты, извлекает квадратные и кубические корни, решает определенные и неопределенные уравнения второй степени. Много нового и важного дает также другое сочинение Леонардо — его «Геометрические упражнения» (Fractica Geomelrlae), вводящие в европейский обиход бессмертные «Начала» Эвклида и свидетельствующие о полном овладении автором сложным материалом греческой геометрии.

Сочинения Леонардо Пизанского, вызванные к жизни настоятельным требованием глубоко и быстро меняющейся итальянской действительности, начинают победоносное шествие новой науки, науки, связанной с практическими нуждами человека.²⁶⁾

Если в области науки Италия XIII века говорит свое, новое слово, то не в меньшей, а, может быть, в еще большей степени оригинальна она в области изобразительных искусств.

Здесь пережитки античных традиций, влияние многочисленных древнеримских памятников, разрушенных, не ценимых, но все же встречающихся на каждом шагу, не могло не сказываться весьма значительно. Влияла и многовековая связь (27/28) с Византией (особенно в Южной и Центральной Италии), а также специфические физические особенности страны, ее южная, приморская природа. Уже в двенадцатом веке в Италии создаются произведения, резко отличающие ее от других стран. Особенно это сказывается в области архитектуры. Живописи в точном смысле слова в это время еще нет — ее заменяет мозаика, пестрая и церковная, выполняемая чаще всего византийскими мастерами и близкая к византийским образцам. Скульптура еще только ищет свой язык, только в отдельных случаях обнаруживая следы определенного античного влияния. Так например, притолка портала церкви Сан Андреа в Пистойе, датируемая 1166 годом, в гармоническом расположении заимствованных из античных рельефов фигур резко выделяется из ряда аналогичных работ романского стиля.²⁷⁾

Зато архитектура, навеянная бесчисленными римскими остатками и знойной синевой итальянского неба, уже в середине двенадцатого века находит свой, яркий и своеобразный язык. Приземистые, неуклюжие, малочлененные постройки с явными следами варварского формоощущения, характерные для других стран Западной Европы, в это время сменяются в Италии постройками стройными, с гармоничным членением и явными следами непосредственного античного влияния. Блестящим примером этого поистине кружевного искусства является архитектурный комплекс собора в Пизе с его колокольней и баптистерием (крещальней); недаром на соборе, законченном в двенадцатом веке, красуется надпись его архитектора — Бускета, гласящая: «Сей белоснежный, мраморный храм не имеет соперников» (Non habet exemplum niveo de marmore templum). Гармоническое сочетание объемов, стройные очертания, лес мраморных колонн, в своих деталях романских, но в сумме производящих впечатление чисто античное, делает собор в Пизе памятником единственным в своем роде и глубоко симптоматичным.

Однако, если мы больше не встретим столь обширного комплекса, говорящего о победоносном продвижении нового искусства, то отдельные весьма характерные здания найдем во многих местах Италии — таковы фасад собора в Чивита Кастеллана с его легкими колоннами и чисто римской центральной аркой, таков двор монастыря св. Павла в Риме и ряд других построек. Чрезвычайно характерным для итальянского зодчества двенадцатого века является так называемый «инкрустационный стиль» отделки фасадов: фасад покрывается мраморными плитами двух или большего количества цветов (чаще всего белого и черного), причем плиты эти образуют строгий и легкий геометрический рисунок, с подчеркнутыми горизонтальными членениями и не менее подчеркнутыми стройными колоннами, арками и сводами, чисто античного характера. Прекрасными образцами этого рода являются фасад церкви Сан Миниато аль Монте во Флоренции, фасад баптистерия — там же (28/29) и небольшой, но исключительно гармоничный фасад бадии Фьезоле, — все постройки двенадцатого века.

То же влияние специфически итальянского формоощущения найдем мы в многочисленных, нередко восходящих к X или XI в. постройках Венеции. Их своеобразие определяется большим влиянием Востока, с которым Венеция находится в постоянной связи. Мраморный кружевной фасад «Турецкого торгового двора», ныне Музея Каррер (Fondaco dei Turchi), восходящий к одиннадцатому веку; богатый, пестрый, составленный из разнообразных элементов, фасад собора св. Марка, построенного между 976 и 1077 г., — только отдельные, наиболее замечательные образцы той бурной строительной деятельности, которая превращает «город на лагунах» уже к началу XIII века в один из красивейших городов западной Европы.

Эти архитектурные памятники, легкие, гармоничные и своеобразные, высящиеся в разных углах Италии, в видимой форме говорят о внутренних процессах, миру не видимых, но неуклонно идущих в недрах страны с XIII века, процессах, которые с небывалой интенсивностью развернутся в течение последующих трех столетий и создадут то неповторимое единство, которое известно под именем «Итальянского Возрождения». (29/30)

¹⁾ О Фридрихе II см. в первую очередь исследование Е. Kantorowitz, Kaiser Friedrich der Zweite, Berlin, 1927, а также новейшую монографию Н. Ziegler, Vie de l’Empereur Frédéric II de Hohenstaufen, Paris, 1939 и более общие работы: Cohn, Das Zeitalter der Hohenstaufen in Sizilien, Breslau, 1923; De Stefano, L’idea imperiale di Federigo II, Firenze 1927; von den Steinen, Das Kaiserthum Friedrichs II nach den Anschaungen seiner Staatsbriefe, Berlin, 1922.

²⁾ «Капитал», т. I, гл. XXIV, § 1, прим.; Сочинения, т. XVII, стр. 784.

³⁾ Основная литература по истории отдельных частей Италии будет приведена ниже в примечаниях к главе II.

⁴⁾ Подробно о тирании речь будет итти ниже.

⁵⁾ О происхождении и специфическом характере партий «гвельфов» и «гиббеллинов» см. ниже.

⁶⁾ «In civitatum quoque dispositione ac rei publicae conservatione antiquorum adhuc Romanorum imitantur solertiam. Denique libertatem tantopere affectant, ut potestatis insolentia fugiendo consulum potius quam imperantium rogantur arbitrio. Cumque tres inter eos ordines, id est capitaneorum, vavassorum, plebis, esse noscantur, ad reprimendam superbiam non de uno, sed de singulis predicti consules eliguntur, neve ad dominandi libidinem prorumpant, sin- gul s pene annis variantur. Ex quo sit, ut, tota illa terra inter civitates ferme divisa, singulae ad commanendum secum diocesanos compulerint, vixque aliquis nobilis vel vir magnus tam magno ambitu inveniri queat, qui civitatis suae non sequatur imperium. Consueverunt autem singuli singula territoria ex hac comminandi potestate comitatus suos appellare. Ut etiam ad conprimendos vicinos materia non careant, inferioris conditionis juvenes vel quoslibet contemptibilium etiam mechanicarum artium opifices, quos caeterae gentes ab honestioribus et liberioribus studiis tamquam pestem propellunt, ad miliclae cingulum vel dignitatum gradus assumere non dedignantur. Ex quo factum est, ut caeteris orbis civitatibus divitiis et potentia longe premineant». Цитирую по изданию Ottonis et Rahewini Gesta Friderici I Imperatoris rec. G. Waitz. Scriptores (304/305) Rerum Germanicarum in usum scholarum, ed. II, Hannoverae, 1884, p. 93.

⁷⁾ Вопросу происхождения цехов посвящена весьма обширная литература. В качестве новейших, суммирующих последние точки зрения работ, можно назвать: P.S. Leicht, La corporazione delle arti nelle sue origini e nel primo sorgere del comune, Rivista Storica Italiana, ser. V, vol. II, f. 2 (1937); ero же, Ricerche sulle corporazioni professionali in Italia dal sec. V all XI; Rendiconti della R. Accad. Nazion. dei Lincei, CI. di Se. Morali, stor. filolog. Ser. VI. vol. XII, fasc. 3-4 (1936), a также G.M. Monti, Lineamenti di storia delle corporazioni, vol. I, Bari 1931, и его же Le corporazioni nell’evo an ico e nell’alto medioevo, Bari, 1934; E. Silberschmidt, Die Bedeutung der Gilde, insbesondere der Handelsgilde für die Entstehung der italienischen Fre heit, Zeitschr. der Savigny Stiftung f. Rechtsgesch., В II., Germ. Abt. (1931), u G. Mickwitz, Die Kartellfunktionen der Zünfte und ihre Bedeutung bei der Entstehung des Zunftwesens, Helsingfors, 1936.

⁸⁾ «Isto tempore, cum civitas ab antiquo esset divisa inter Partem nobilium ex una parte et Partem populi ex alia; intei um in duas Partes dividitur, quia artistae ut macellarii, furnarii et ahi mensurales in unam congregati fecerunt imam societatem quam vocaverunt Credentium sancti Ambrosii alia pars Populi ditioris et nobilioris, ut mercatorum et aliorum pinguium, retinuit regimen consulum…», Galvano Damma, Manpulus Fiorum, cap. 233. Цитирую по работе F. Carli, Storia del Commercio Italiano, Vol. II, II, Mercato, nell’età del Comune, Padova. 1926, стр. 321, на которую неоднократно придется ссылаться и в дальнейшем.

⁹⁾ Эти цифры приводит тот же F. Carli, стр. 22 и след.

¹⁰⁾ Там же, а также Р. Battara Le indagini congetturali sulla popolazione di Firenze, Arch. Stor. It., 1935, Vol. I, 2 стр. 217-232.

¹¹⁾ F. Carli, цит. сочин., стр. 17.

¹²⁾ См. старую работу — Н. Simonsfeld, Der Fondaco dei Tedeschi in Venedig, vol. I–II, Stuttgart, 1887.

¹³⁾ Bene di Bologna, II Candelabro. «Debet quaecumque persona, quando subditis suis scribet, praemittere nomen suum, ut imperator regi, rex principi, princeps duci, dux marchioni, marchio comiti, comes baroni, baro barbassori, barbassor militi, miles meicatori et cuilibet populari homini vel plebeio, scilicet… barones etiam nomina mercatorum quandoque praemittunt quia ipsi ambulant nudis pedibus aut soleis puris, illi vero in curribus et in equis: nam sanctissima est nostro tempore divitiarum maiestas». Цитирую no Fr. Erole, La lotta dede classi alla fine dei medio evo, Dal Comune al Principato, Firenze, 1929.

¹⁴⁾ R. Glaber, Historiarum Libri. Цитирую no S. Gebhart, L'Etat d’âme d’un moine de Tan 1000, Moines et Papes. Paris, 1897, стр. 11 и след.

¹⁵⁾ О Иоахиме Флорском и «иоахимизме» см., кроме общих работ, названных в следующем примечании, новые статьи А. Buonaiuti, (305/306) Gioacchino da Fiore, Riv. Stor. Italana, Ser. IV, II, fase. 3 (1931) и ero же La modernita di Gioacchino da Fiore. Ricerche religiose, Vol. 6, N. 2 и книгу I. Huck, Iachim von Floris u. die iochistische Literatur, Freiburg, 1939.

¹⁶⁾ Подробному разбору еретических движений в Италии XII—XIII вв. посвящена диссертация Л.П. Карсавина, Очерки религиозной жизни в Италии XII—XIII вв., СПБ, 1912. Вообще литература этого вопроса огромна. Наиболее полные и общие работы: F. Tocco, L’eresia nel medio evo, Firenze, 1884 и более новая: H. Grundmann, Religiöse Bewegungen im Mittelalter, Untersuchungen über die geschichtlichen Zusammenhänge zwischen der Ketzerei, den Bettelorden, Berlin, 1935.

¹⁷⁾ Цитирую по Л.П. Карсавину, Очерки религиозной жизни в Италии XII—XIII веков, СПБ, 1912, стр. 70. Первая часть отрывка заимствована из Gesta Arnoldi, изданных Monaci, вторая — из Historia Pontiücalis.

¹⁸⁾ Там же, стр. 72. Литературу об Арнольде см. в монографии G.W. Greenway, Arnold of Brescia, London, 1931.

¹⁹⁾ О ересях и религиозных настроениях в Италии XII—XIII веков см., кроме названных в прим. 16, работы: Н. Hefele, Die Bettelorden und das Religiöse Volksleben Ober- und Mittelitaliens im XIII Jahrh., Leipzig und Berlin, 1910; G. Volpe Movimenti religiosi e sette ereticali nella società medievale italiana (Sec. XI—XIV), Firenze, 2 ed. 1926; E. Troeltsch, Die Soziallehren der christlichen Kirchen und Gruppen, Ges. Schriften, В. 1, Tübingen, 1903.

²⁰⁾ О гумилиатах, кроме вышецитированных общих работ, см. монографию L. Zanoni, Gli Umiliati nei loro rapporti con l’eresia, l’industria della lana…, Milano, 1911.

²¹⁾ Переводы источников о Франциске Ассизском мы цитируем по изданию «Книга о святом Франциске», СПБ, 1912. Научная литература о святом столь огромна и растет столь неудержимо и беспрерывно (см. хотя бы регулярно выходящий журнал S. Francseco), что ссылаться на нее совершенно бесполезно.

Далеко не полная библиография приведена в книгах V. Facchinetti, San Francesco d’Asslsi (Guide Bibliografiche della Fondazione Leonardo XLIII–XLV), Roma, 1928, H. Korff, Franz von Assisi в Biographia catolica, Freibourg im B., 1927. Распространенными много раз переиздававшимися и переводившимися остаются чисто католические работы: P. Sabatier, Vie de S. Fransois d’Assise, Paris, множество изданий; я пользовался третьим — 1904 г. и I. Ioergensen, Saint François d’Assise, перевод с датского, Paris, 1911, а также Pèlerinages Franciscains того же автора, Paris, 1914.

²²⁾ Мы в данных словах отнюдь не собираемся солидаризоваться с мнением Генриха Тоде и ряда его последователей, стремившихся свести всю культуру Возрождения к влиянию Франциска Ассизского, но отмечаем только, на наш взгляд (306/307) бесспорную, симптоматичность образа и проповеди «беднячка из Ассизи».

²³⁾ О Иоанне Виченцском см., кроме цитированных работ, еще: С. Sutter, Johann von Vicenza und die italienische Friedensbewegung im Jahre 1233, Freiburg i. B., 1891.

²⁴⁾ Литература о первых шагах итальянского языка и литературы весьма обширна; особенно в последние годы появился ряд новых работ, как то: A. Schiaffini, Alle origini della forma poetica italiana, Nuova Antologia, LXXV, 1640 (1940); G. Natali, Realtà e realismo nella poesia italiana del Dugento, Atti d. Accademia d. Arcadi, a XVIll vol. XIII–XIV, N.S, (1934–5); G. Bertoni, Imitazione e originalità nei poeti siciliani del primo duecento, Giorn. Stor. d. lett. Itail., Vol. CXV, fase. 343-4 (1940); он же, Imtorno ala poesia italiana delle origini, Archivium Romanicum, XV (1932).

Сводку новых данных дает G. Bertoni, II. Duecento, Milano, 1930, в новом издании Валлардиевской серии «История итальянской литературы по векам».

²⁵⁾ {С этого места в I главе сбита нумерация сносок. В электронной версии восстановлена по смыслу, сноска 25 осталась без текста. OCR}

²⁶⁾ О Леонардо Фибоначчи и, вообще, о развитии науки в Италии XIII века см. в общих трудах: Ф. Даннеман, История естествознания, т. 1, русский перевод со II изд., Москва, 1932; Г. Цейтен, История математики в древности и в средние века, русский перевод (с изд. Paris 1902 г.), Москва 1932, и в более новой работе: L. Thorndyke, A History of Magic and Experimental Science, особ. vol. IV, Columbia, 1934.

²⁷⁾ Об изобразительных искусствах XIII в. см. в первую очередь A. Venturi, Storia dell’arte italiana, Vol. IV, Vol. V, Milano, 1906, 1907 и более позднюю сводку R. v. Marie, The Italian School of painting, Vol. 1, Hague, 1923, или итальянский перевод ее — L’Aia Milano, 1932, a также P. d. Ancona, La peinture italienne de XIII s., 1936, и старую, но не потерявшую значения работу J. Burckhardt, Geschichte der Renaissance in Italien, V Auflage, Esslingen, 1912. Число монографических работ по искусству этого времени весьма велико.

Назад К оглавлению Дальше