Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

{1}

В торговле древняго мира был один высоко ценный товар; — это янтарь. Янтарныя изделия почитались драгоценным украшением; им курили при богослужении; ему приписывали какое-то магическое значение, носили его, как талисман. Финикияне и Греки, Римляне и Этруски предпринимали для его закупки дальния и дорого стоившия экспедиции; привсем том для людей древняго мира долго оставалось неизвестным, где и как родится янтарь; небыли даже уверены на счет того, есть ли он произведение природы, или искуственный продукт людей. Греки сочиняли о нем игривые мифы в роде того, что он произошел от слез Гелиад, плакавших о погибели Фаетона; Римляне думали, что янтарь происходит от смолы сосен, растущих на скалах Адриатическаго побережья, или от смолы кедровых деревьев на янтарном острове Балтийскаго моря: там, по их представлению, смола капает в море, а море после выбрасывает ее на берег уже в виде янтаря. Столь чудесные разсказы только возбуждали любопытство, но неудовлетворяли его; между тем купцам для их торговых целей важно было иметь точныя сведения о месторождении янтаря, а ученые натуралисты, как Плиний, заинтересованы были тем же предметом со стороны научной. Поэтому рано явились попытки собирать сведения об янтаре на самом месте его рождения у берегов Немецкаго и особенно Балтийскаго моря. С этой целию в эпоху Александра Македонскаго из Массилии был отправлен некто Питеас, который возвратясь с янтарных берегов доносил, что {2} недалеко от земли Гуттонов, обитателей морскаго берега, находится остров Абалос, куда весной море выбрасывает янтарь, и что жители употребляют его даже вместо топлива, а иногда продают соседним жителям. Другое путешествие было наряжено из Рима в I веке по Р.X.; тогда к Балтийским берегам чрез Карнунт отправлялся один рыцарь, привезший потом очень много янтаря, в том числе один кусок, весивший будто-бы 13 римских фунтов. Скоро Римляне получили об янтаре представление, весьма близкое к истине. Тацит уже подметил тот факт, что в янтаре иногда бывают видны остатки растений и насекомых, которые, по его мнению, попали в него, когда он был еще жидкою смолой; он сравнивает янтарную смолу с кипарисом и бальзамом восточных деревьев, хотя односторонне видит причину образования янтаря в одной солнечной теплоте; наконец он знает, что янтарь хорошо горит, причем издает благовонный дым и становится тягуч, как смола.

Какими путями и каким способом производилась торговля янтарем между южной Европой и балтийскими берегами об этом находим несколько любопытных соображений в недавно вышедшей книге польскаго ученаго г. Садовскаго, сущность которых нелишним считаем здесь привести¹⁾. Для отыскания древних торговых путей в области Одера и Вислы автор употребляет остроумный прием: сначала представляя описание естественных свойств страны, ея рек, озер, лесов, болот и речных водоразделов он отмечает те пути, которые были известны только с позднейшаго времени, и уже за вычетом их получает несколько вероятных древнейших путей, причем указывает разныя находки произведений классическаго искусства, а также янтаря, которыя были получены именно {3} на этих вероятных древних путях. Обозревая эти находки из глины и бронзы Садовский пришел к тому выводу, что большинство их принадлежит к произведениям Этрусков, и что Этруски от берегов Адриатическаго моря чрез Норик и Средний Дунай, потом чрез Моравию или Богемию привозили их в области Пруссии и Польши, откуда взамен своих фабрикатов получали янтарь, расходившийся потом из северной Италии в другия соседния страны. Отсюда-то и составилось, по мнению Садовскаго, предположение Греков, будто янтарь родится на берегах Эридана т.е. реки По, до которой доходили поселения Этрусков; между тем как янтарь был там только привозным товаром, Этруски для своих торговых целей скрывали настоящее местонахождение янтаря давая вид, что он родится в их собственной земле. Неберемся утверждать, насколько верно последнее заключение, дело в том, что сами древние разумели под Эриданом разныя реки, быть может напр. и Западную Двину²⁾; но нельзя незаметить насчет одного приема, которым часто пользуется и несколько злоупотребляет г. Садовский: всюду где он находит какую нибудь вещь по его мнению этрусскаго происхождения он тотчас заключает, что тут лично были Этрусские купцы. Конечно весьма вероятно, что такия вещи, как глиняныя урны с изображением лиц или приапов, принадлежат Этрускам, умершим на чужбине, и поставлены были именно в их могилах; но если предположить, что торговля янтарем была обширна и далеко распространена, как это полагает автор, то нужно также допустить, что фабрикаты из глины и бронзы этрусскаго происхождения имели также обширное распространение путем передачи из одной местности в другую, от одного племени к другому помимо непосредственнаго в том участия Этрусков; и чем живее была торговля, тем скорее могло быть такое распространение чужестранных изделий потому уж только, что увеличившееся количество их должно было породить внутреннюю торговлю ими. Вот почему нет нужды предполагать каждый раз личных поездок Этрусков в такия отдаленныя {4} местности, как область Нарева внутри нынешней Польши. Такия поездки были-бы соединены со многими затруднениями, и стоили бы слишком дорого; да в них не было и нужды, потому что в торговле янтарем несомненно участвовали и варвары, как об этом прямо говорит Плиний: по его словам Германцы привозят янтарь в Паннонию, а там его покупают Венеты³⁾. Вслед за Этрусками, торговлю янтарем продолжали Римляне, что доказывается целым рядом находок римских монет времени Империи от I до IV века⁴⁾, а также изделий из бронзы, серебра и золота. Что римские купцы ходили лично к Балтийским берегам указывает например находка римской могилы, где стояла урна с латинской надписью о лице покойника⁵⁾. Главною особенностью римской торговли Садовский считает то, что она велась на деньги, между тем как Этрусская была исключительно меновою.

Были еще пути для торговли янтарем, которые шли от берегов Чернаго моря к Балтийскому. Один из них из Ольвии направлялся по Днестру, Сану, Висле и некоторым притокам ея, и вел к янтарным берегам, как в конечной цели. В 1832 г. недалеко от Бамберга был найден клад старинных греческих монет городов Ольвии, Афин, Эгины и Кизика, относящихся к половине V в. до Р.X. Разумеется из одного этого факта нельзя было-бы вывести того заключения, что в эпоху Геродота из Ольвии шел торговый путь к устьям Вислы: ибо единичные факты, особливо в области нумизматики, недают права делать каких нибудь надежных выводов, — но при наличности других данных, приводимых в книге Садовскаго, его заключение становится совершенно вероятным. Как известно в области реки Нарева часто выкапывается янтарь, отделка котораго с давняго времени составляет предмет заработков для местных жителей, особенно много его выкапывают {5} по лесам близ Прасниша и Остроленки. Конечно нет нужды заключать, будто известныя слова Плиния что «янтарь выкапывается в двух местах Скифии» непременно относятся к Праснишу и Остроленке, как заключает это Садовский⁶⁾; в последнее время дознано, что янтарь находился в естественном его виде и в других местах древней Скифии, например в нынешней киевской губернии⁷⁾; но можно вполне согласиться с автором, что извнутри Польши янтарь доходил до греческих черноморских колоний именно по указываемому им пути, особенно принимая во внимание, что к торговле янтарем Ольвийские Греки присоединили еще соляную торговлю. До сих пор на северном берегу Чернаго моря, у речных лиманов и во многочисленных озерах добывается большее количество соли, а равно и в Галиции, сквозь которую проходил путь из Ольвии к янтарным берегам Балтийскаго моря⁸⁾. На верную точку зрения становится Садовский, предполагая участие в этой торговле Алазонов, посредничеством которых и других Скифов Греки действительно должны были пользоваться. Об этих Алазонах и их соседях читаем у Геродота следующия слова: «начиная от торжища Борисфенитов (Ольвии), которое находится в самой средине приморских земель всей Скифии, первые живут Каллипиды, кои суть Еллины–Скифы (т.е. огречившиеся Скифы); выше их обитает другой народ, называемый Алазонами. Они и Каллипиды во всем следуют обычаям Скифов кроме того что сеют и едят хлеб, также лук, чеснок, чечевицу и просо. Выше Алазонов живут Скифы–оратаи, кои сеют хлеб не (только) для снеди, но (и) на продажу. Сии народы живут по реке Ипанису (Бугу) на запад от Борисфена»⁹⁾. При существовании полугреческих племен {6} Скифов, находившихся на значительной степени культуры, греческая торговля по рекам Днестру и Бугу, потом в области Вислы и Нарева и далее до янтарных берегов Балтийскаго моря становится фактом, едва ли подлежащим сомнению. Некоторые изследователи русской старины полагают, что из трех путей, которые шли от Киева к пределах Византийской империи в XII веке, и которые назывались Греческий, Соляной и Залозный, — последний именно направлялся по Днестру¹⁰⁾. Другие указывают, что по этой же реке в XIV веке Генуезцы из Кафы вели торговлю с Польшей, но пути Соляной и Залозный ведут к востоку от Днепра к берегам Азовскаго моря¹¹⁾. Но где бы ни проводили упомянутые пути, во всяком случае несомненным нужно признать, что начало торговли по ним восходит по крайней мере ко временам Геродота. Вспомним, что длинный торговый путь в несколько сот верст шел из Ольвии на восток до земли Аргиппеев, живших у гор по всей вероятности Уральских. Приблизительно на половине этого пути, уклонявшагося на север к лесной стороне, в земле Будинов находился деревянный город Гелонов, греческих колонистов, изгнанных некогда с берегов Черноморья. Близ этого города, по словам Геродота, в одном густейшем лесу находилось большое озеро, окруженное болотом и тростником, в котором ловились бобры, выдры и другие звери с четвероугольными мордами, которых шкурами опушаются епанчи»¹²⁾. Полагают, что эта греческая торговая колония находилась на Волге ниже впадения в нее Камы, т.е. на широте Казанской губернии, приблизительно на месте позднейшаго Булгара, столь известно в эпоху арабской торговли. Очень вероятно, что торговля мехами в том лесистом краю составляла главное занятие предприимчивых греческих колонистов¹³⁾. Другой {7} не менее знаменитый путь шел от Ольвии вверх по Днепру или Борисфену, как называет его Геродот, передавая быть может славянское название Березины. По левую сторону Днепра он также указывает полугреческия племена Скифов, находившияся в земледельческом быту как и Скифския племена правой стороны Днепра: свыше Илеи, — говорит он, — обитают Скифы–земледельцы, коих Еллины, живущие по реке Ипанису, называют Борисфенитами, самих же себя именуют Ольвиополитами. Из сих Скифов-земледельцев одни занимают земли к востоку на три дня пути, простираясь по реке Пантикапу; другие живут к северу на пространстве одиннадцати-дневнаго плавания против течения Борисфена»¹⁴⁾. Это — весьма важное указание на культуру Приднепровья, и притом на весьма значительном протяжении вдоль реки. В другом месте Геродот о Приднепровьи говорит, что на берегах Борисфена посевы бывают превосходны, а где земля незасевается, там трава растет превысокая; при устьи же сей реки соль сама собою оседает в неизчерпаемом изобилии¹⁵⁾. После сказаннаго будет понятно, какое важное значение для Греков имел Днепровский путь. По мнению Садовскаго он начинался выше порогов, а до тех пор Ольвиоты шли сухопутьем; потом из Днепра путь шел по Припяти и Ясельде, наконец по Шаре и Неману — к янтарным берегам Саммланда. Начало торговли по указанному пути Садовский относит к III веку до Р. X., а эпоху процветания — ко временам империи, особенно Адриана¹⁶⁾. Полагают также, что с верховьев Березины торговый путь переходил на Западную Двину в Остзейский край, где действительно встречаются находки монет греческих и римских времен до Р.X.¹⁷⁾. Вероятно с Балтийских берегов янтарь расходился в другие отдаленные углы Скифии: так например в Ананьинском могильнике на Каме близ Елабуги {8} находились янтарныя бусы, — а древность могильника относить к эпохе до Р.X.¹⁸⁾ Впрочем, как было сказано, янтарь выкапывался и внутри самой Скифии. Наконец были пути к Балтийскому морю и с запада Европы, именно из Массилии, откуда к янтарным берегам ездил Питеас. Если он совершил свою поездку по сухому пути, как думает Фогт¹⁹⁾, то вероятно этот путь шел сначала по реке Роне, а потом совпадал с тем же путем, по которому торговали Этруски и Римляне. Что же касается морских плаваний за янтарем Финикиян, то некоторые изследователи относят их начало лет за тысячу до Р.X.²⁰⁾. Сомнительно однакож, чтобы Финикияне объезжали Ютландию и достигали Балтийских берегов; нам кажется вероятнее, что приезжая к Британии за покупкой олова они добывали янтарь на берегах Немецкаго моря, где он также встречается, хотя реже чем на Балтийских берегах.

В средние века торговля янтарем продолжалась. С одной стороны он вывозился на восток в Булгар и далее в Азию, а с другой — в Западную Европу, где богатое католическое духовенство любило молиться по янтарным четкам. Владетель Самланда прусский Орден сделал из торговли янтарем весьма выгодную для себя статью дохода, присвоив ее исключительно в свою пользу. После упадка орденской власти над Данцигом в XV веке был учрежден в этом городе особенный цех, занимавшийся отделкой янтарных четок (Paternostermacher)²¹⁾. Прусское правительство до сих пор получает немалые доходы из янтарных рудников, отдавая их в аренду частным лицам.

Таким образом торговля янтарем представляет любопытный пример того, как продолжительны и живучи бывают торговыя традиции, как один и тот же предмет {9} служит целью торговли для нескольких народов, впродолжение нескольких столетий и нередко по одним и тем же путям.

В общей истории торговли подобныя традиции можно указать и с других разных сторон. Есть местности на земле, которыя вследствие своего выгоднаго положения, всегда были известны своей торговлей, каковы например морския прибрежья, где издавна на ряду с пиратством и продажей невольников происходила и мирная торговля. Есть торговые пути, по которым, постоянно производились торговыя сношения, и которые будучи раз намечены, преемственно посещались купцами разных стран и народов. Во многих случаях можно уследить, как один народ перенимал торговлю у другого, и как при этом из одной местности в другую вместе с торговлей переходила система мер, весов, денег, а также цифры, алфавит, наконец более или менее обширный круг народных сказаний. С этой точки зрения история торговли становится до некоторой степени историей культуры, говорим до некоторой только степени: потому что многия и знаменитыя чужестранныя торговли памятны тяжкой экономической эксплоатацией одного народа другим, причем вред этой эксплоатации далеко неуравновешивался теми дешевыми благами, которыя доставляла иноземная торговля. Вообще заслуги чужестранных купцов, как носителей культуры, недолжно преувеличивать: на первом плане для купцов всегда стояло извлечение сколь возможно больших барышей из своего промысла; и чем дальше был путь до чужой земли, чем больше могло встретиться опасностей на нем от природы и людей, тем больше считали себя вправе купцы оценивать свои хлопоты по самой высокой цене, и всегда брать значительный излишек в виде страховой премии если не за понесенный уже убыток, то за убыток, возможный в будущем. Редко иностранная торговля имела нормальный ход; обыкновенно она становилась монополией купцов какой-нибудь одной нации, враждебно настроенных к другим чужестранным конкуррентам; внутри самой купеческой корпорации преобладающее влияние имели немногие крупные капиталисты, стоявшие во главе всего предприятия и направлявшие его к своей выгоде и в ущерб другим менее состоятельным {10} товарищам. По отношению к туземцам иностранные купцы являлись как единая прочно организованная корпорация; если же при помощи богатых подарков они успевали подкупить в свою пользу лиц, имеющих власть в стране, то, последней грозило серьезное бедствие от жадности иностранцев. Таков характер между прочим имела торговля знаменитой Ганзы в равных странах Европы, в том числе и великом Новгороде; и если где всего меньше можно говорить о культурном влиянии торговли, то именно в истории торговли Новгорода с Ганзой.

Начало торговых сношении Новгорода с Западом относится ко временам отдаленной древности, когда ни Новгород не был «великим», ни ганзейские города нижней Германии с Любеком во главе еще не существовали. Только в XII веке Новгород вступил в непосредственныя сношения с заморскими Немцами; ранее он находился в торговле с Варягами острова Готланда, а еще раньше — с Норманнами и балтийскими Славянами с одной стороны и волжскими Булгарами с другой. Памятником торговли этого древняго периода служат арабския деньги, в громадном числе находимыя по всей северо-восточной Европе; принадлежа VIII—XI векам, эти деньги надежнее других исторических памятников определяют время арабско-европейской торговли. В свое время один из наших ориенталистов высказал весьма верное замечание, что ганзейская торговля Новгорода есть продолжение арабско-булгарской торговли IX—X веков²²⁾. Руководясь этим воззрением, считаем нужным с своей стороны представить здесь краткий очерк русской торговли в арабскую эпоху (до конца XI века), который послужит введением в историю торговли Новгорода с Западом.

Главная масса арабских денег, почти исключительно серебряных диргемов (золотые денары чрезвычайно редки) найдена на почве европейской России, преимущественно в {11} области средняго и верхняго Поволжья в бассейне Балтийскаго моря, особенно по островам его и берегам²³⁾. Кроме случайных находок на поверхности земли, по речным берегам, размытым водой, при раскопке старых городищ, постройке зданий, проведении дорог и т. подобных случаях много арабских денег извлечено из могильных курганов в земле Мери, Веси и других местах²⁴⁾. В объяснение этих последних находок можно привести следующия слова о Руссах одного арабскаго писателя: «в могилу покойника они опускают множество съестных припасов, сосуды с напитками и чеканенную монету»²⁵⁾. При разных также случайных обстоятельствах находились целые клады серебряных арабских денег; самый значительный из них был открыт в Великих Луках на берегу Ловати; он содержал от 6 до 7 пудов серебряных диргемов в большом котле, частно разсыпавшемся во время поднятия его из размытаго речнаго берега²⁶⁾. Несколько тысяч арабских монет было откопано в Киеве при Петре Великом во время постройки печерской крепости: в 1867 году в Вятской губернии найден серебряный кувшин с 1500 арабских монет; в 1868 г. в Муроме были вырыты два кувшина, содержавших больше 11 тысяч штук арабских диргемов и проч.²⁷⁾, — не говоря о других менее значительных находках. Упомянутые клады должны быть разсматриваемы, как собственность частных лиц, так {12} как закапывание клада есть тайное дело одного лица; в таком случае мы получаем здесь указания на значительные капиталы, которыми располагали частныя лица в эпоху, современную образованию русскаго государства. Много кладов конечно уже разрыты искателями богатств и погибли для науки; другие погибли в самой земле; иные быть может успеют еще попасть в мюнц-кабинеты. И не даром в простом русском народе вера в клады живет до сих пор; она имеет вполне реальное основание, потому что постоянно поддерживалась частыми находками кладов с древнейших пор вплоть до последняго времени.

На встречу арабским с запада Европы идут англосаксонския и немецкия деньги, далеко впрочем не в таком как те громадном количестве. Наибольшее число их падает на балтийское побережье (Лифляндия, Петербургская губ., Финляндия), но нередко они встречаются и далее к востоку в области средней Волги и Камы²⁸⁾. В курганах Мерянской земли оне находились вместе с арабскими, а в иных курганах по замечанию гр. Уварова преобладают над этими последними²⁹⁾. Оне встречались также в курганах Веси, напр. в Бежецком уезде и в курганах по реке Сити на месте Батыева побоища, недавно раскопанных³⁰⁾. Оне относятся преимущественно к X и XI веку: немецкия — ко времени Оттонов, англосаксонския — Этельреда и Канута. Самые значительные клады европейских денег на русской почве два: в 1840 г. близ Ораниенбаума был открыт клад, содержавший до 4 тысяч монет немецких, англосаксонских, частию впрочем и арабских, в 1847 г. в Московской губ. найдено до тысячи штук немецких и англосаксонских денег³¹⁾. Если к этому прибавим что и византийския деньги изредка встречаются на русской почве, например в Булгаре, в Приднепровьи, в Остзейском {13} крае и др. местах, то получим представление о громадном количестве денег, курсировавших на Руси в эпоху образования государства и о значительных размерах торговли, их доставлявшей. После того неудивительно, что Радимичи и Вятичи платили дань Козарам щлягами, — и так как название диргемов в древнерусских паматниках не встречается, а между тем на Руси в IX — ХI в., диргемов было громадное количество, то весьма вероятно, что под щлягами начальной летописи разумеются именно арабския серебряныя деньги. Названия куны, скот шли более к мехам, чем серебряной монете, словом гривна обозначалось преимущественно весовое серебро и слитки известной формы; западноевропейския деньги назывались в последствии пенязи, ортуги и т.п. но не щляги; наконец слово деньга заимствовано позже из татарскаго языка; следовательно название щляг древней летописи остается отнести не к чему иному, как арабским диргемам: Радимичи и Витячи, входившие в состав хозарской державы, получали их от Козар путем торговли, а потом их же отдавали в виде дани³²⁾. По преобладающему количеству арабских денег в северо- восточной Европе весь период той торговли можно назвать арабским; это название тем более будет верно что исходным пунктом торговаго движения были страны арабскаго халифата; оттуда был дан импульс этому движению, отдававшийся на балтийском прибрежьи и в Западной Европе; в XI веке один испанский Араб, путешествуя по Европе видел арабские диргемы и разные восточные товары в Майнце, о чем после разсказывал, как о замечательном случае³³⁾; это доказывает, что арабския деньги и товары зашли на Рейн не из Испании — это небыло бы замечательно — а из другаго места т.е. всего вероятнее с востока. {14}

Какия племена участвовали в этой торговле, где были ея главные центры, каков она характер носила и какими товарами обменивались Русь и Азия, любопытныя сведения об этом сообщают арабские писатели. С тех пор, как мусульманство распространилось на северной стороне Кавказа, первоначально в земле Хозар, а потом достигло даже до Булгар, приволжский край стали посещать не только купцы из разных областей Азии (Закавказья, Персии, Бухары, Хивы и пр.), но также миссионеры и любознательные путешественники, которые оставили описание виденных ими стран и народов. Правда, известия арабских писателей вообще не отличаются точностью; они делают грубыя ошибки в географии и этнографии. Принимая библейскую точку зрения византийских писателей Арабы считают народы европейской Руси вообще за яфетитов, невсегда отличая племена славянския, тюркския и финския в частности. К этому прибавим живое воображение Арабов, их склонность к преувеличению и баснословию, и особенную наивность тона, проникающую их разсказ. Вообще из арабских источников весьма не легко извлечь истину даже при единогласном их показании по известному предмету; это единогласие может быть только кажущимся, так как много арабских писателей были простыми компиляторами, списывавшими прежних авторов, но никогда не видавшими тех стран и народов, о которых повествуют³⁴⁾. Но при всем том когда арабские писатели говорят о торговле приволжских стран, им можно не опасаясь доверять; факт этой торговли, ея обширности и продолжительности доказывается безспорным источником, — денежными находками; притом сведения о ней арабские авторы если невсегда приобретали личным опытом, то заимствовали их от многочисленных купцов, постоянно посещавших приволжския страны.

Одним из наиболее значительных торговых центров {15} тогдашняго времени было царство Козарское³⁵⁾. Козарское царство начинает усиливаться с VI века, когда пределы его от низовьев Волги распространились даже за Кавказ. Правда, Арабы вытеснили их оттуда после длинной и упорной борьбы, но за то Хозары распространили свою власть на восточную часть Крыма, на приднепровских Славян, Северян, Радимичей и Вятичей, вступили в политическия и торговыя сношения с Византией с одной стороны и Булгаром с другой. Главный жизненный нерв Козарской земли была торговля, обусловленная выгодным географическим положением на устьях Волги, Урала, Кубани и Дона, при двух морях, в соседстве с богатой Азией. Отчасти торговля была связующим началом для разнородных племен, входивших в состав Козарскаго царства, и конечно из-за торговых интересов допускалась там замечательная для того времени веротерпимость и свобода религиозной пропаганды; верховный по имени каган, и действительный правитель бег и другия правительственныя лица исповедывали еврейский закон; гвардия кагана (ларсия), составлявшая первое постоянное войско в Европе, была из магометан; по городам жило много купцов христиан и язычников. В главном казарском городе Итиле купцы занимали особенный квартал (Хазеран); для разбора купеческих дел были поставлены семеро судей: «двое для мусульман, двое для Хозар, которые судят по закону пятикнижия; двое для тамошних христиан, судящие по закону евангелия; один же из них для Славян, Руссов и других язычников: этот судит по закону язычества, т.е. по закону разума»³⁶⁾. У другого арабскаго писателя находится следующее известие о судопроизводстве в Итиле: «судьи каждой веры, когда они заседают в суде, обязаны уведомлять царя о всех судебных делах, и принимать его ответ к сведению и руководству»³⁷⁾. Но Масуди {16} представляет дело иначе, и кажется вернее: «когда случится — говорит он — великая тяжба, о которой судьи понятия не имеют, то они собираются к мусульманским судьям, доносят им о ней и покоряются решению, необходимому по закону ислама»³⁸⁾. Значит судьи обращались к местным мусульманским судьям в тяжбах, наиболее важных, а не во всех без исключения, как показывает Ибн-Гаукан: в противном случае не достигало бы цели учреждение особенных для каждаго племени судей, разбиравших дела по законам национальной религии. Таким образом в торговых порядках Итиля видны уже начала купеческаго самоуправления и суда, т.е. осуществление хотя бы в ограниченном размере того принципа, имевшаго силу в средневековой Европе, по которому купцы хотели управляться и судиться на чужбине на основании собственнаго домашняго права. В числе купцов, проживавших в Итиле, были Руссы и Славяне, как мы видели; кроме того, по словам Масуди, они составляли отчасти войско царя и его прислугу³⁹⁾. А писатель IX века Баладури извещает о большом поселении Славян в пределах собственной Хозарии. По его словам Марван, один из арабских полководцев, вступив в хозарские пределы чрез аланския (т.е. кавказския) ворота «сделал нападение на Славян, живших в земле Хозар, взял из них в плен 20 тысяч оседлых людей и поселил их в Кахетии»⁴⁰⁾. Трудно сказать, где именно жили эти Славяне; быть может и цифра пленных их сильно преувеличена; однако нельзя безусловно отвергать это известие, если принять во внимание что Славяне рано проникали к границам Хозарской земли (Русь Донская и Тьмутораканская); возможно, что часть их углубилась в прикавказье, где и подверглась нападению Арабов.

Кроме главнаго города Итиля в земле Козар были несколько других населенных городов. Таков Семендер между Итилем и Дербентом, прежняя столица каганов. {17} По словам Ибн-Гаукала в нем было много садов и до 40 тысяч виноградников, кроме мусульман его населяли христиане и евреи, у которых были свои церкви и синагоги; городом управлял царь из евреев, родственный с царем хозарским⁴¹⁾. На Дону находилась крепость Саркел или Белая вежа, построенная с помощию византийских инженеров против нападения Руссов и Печенегов: крепость лежала на том колене Дона, где он всего ближе подходит к Волге, и откуда Руссы переволакивались на низовья Волги для грабежа и торговли. У позднейших писателей (Касвини) описывается еще один большой город в хозарской земле по имени Саксин: он лежал на очень рыбной реке, которая больше Тигра, был очень многолюден, имел много каналов и деревьев; жители его мусульмане строили много мечетей, и вместо серебряной монеты употребляли в торговле свинец⁴²⁾. Профессор Хвольсон доказывает, что этот город лежал на Урале; в подтверждение его доводов может служить еще следующее известие, приводимое академиком Дорном из одного арабскаго источника XIII века: «рынком товаров Саксина и Булгара до нашего времени был Амуль⁴³⁾; люди приходили из Ирака, Сирии, Хорасана и от пределов Индостана, требуя их товаров; торговля жителей Табаристана была в Булгаре и Саксине по той причине, что на том берегу моря Саксин лежит насупротив Амуля; говорят, что когда корабль отправляется в Саксин, то он ходит три месяца, а если оттуда отходит, то одну неделю⁴⁴⁾. Насупротив Амуля, лежавшаго на южном берегу Каспийскаго моря, на северном его берегу как раз приходится устье Урала; то обстоятельство, что суда ходят до Саксина три месяца, а обратно одну неделю повидимому указывает, что в первом случае суда поднимались до города вверх по реке, и следовательно плыли медленнее, чем обратно, что город по этому лежал не на устьи Урала, а несколько {18} выше: по крайней мере Казвини не говорит, чтобы он лежал на устьи реки. Впрочем, причиною медленнаго плавания по Каспийскому морю с юга на север могли быть также противные северные ветры⁴⁵⁾.

Еще несколько сведений о культурном состоянии Хозар сообщает Ибн-Гаукан: «город Итиль — говорит он, неимеет предместий, а вокруг его на двадцать парасангов простираются поля и дачи; на этом пространстве часто занимаются земледелием, и хозяева отправляют свои произведения в город на судах и на повозках. Главные питательные продукты народа составляют рыба и рис; от границ русских привозят мед и воск. Вообще нужные предметы жизни, у них не производящиеся, как напр. ковры, занавесы, восковыя свечи и другия подобныя вещи они получают из других земель; у них нет своих материй для изготовления платьев: они покупают их из Джорджана, Армении и Византии⁴⁶⁾.» В последнюю страну, т.е. в Грецию за мануфактурныя ея изделия Козары отправляли свои сырые продукты; испанский визирь Хасдаи в письме к хозарскому кагану Иосифу между прочим пишет: «многия суда приходят из Хозарии в Константинополь, привозят рыбу, кожи и все роды товаров: они, Хозары, союзники Греков и приятели⁴⁷⁾.» Можно указать некоторыя сходныя постановления на счет торговля как в Византии, так и у Козар, что касается, напр. взимания с купцов торговой пошлины в размере десятины; по словам Ибн-Хордадбе, писателя IX века «Русские вывозят меха выдры, меха черных лисиц и мечи из дальнейших концов Славонии к Румскому (Черному) морю, и царь Рума берет с них десятину; а если желают, ходят на кораблях по реке Славонии (Волге), проходят по заливу хозарской столицы, где владетель ея берет с них десятину⁴⁸⁾». {19} Тоже самое говорит Ибн-Даста о волжских Булгарах: «когда к ним приходят мусульманския купеческия суда, то они берут с них пошлину десятую часть их товаров⁴⁹⁾.» Таким образом сбор десятины с купцов был общим уставом в торговле русско-арабской и русско-византийской, если только под словом десятина не разумели торговую пошлину вообще. Но возвратимся к Хозарам. По видимому их мануфактурная промышленность была совершенно незначительна, и главная их роль заключалась в торговом посредничестве. Упоминаемое Ибн Гаукалом земледелие велось только в окрестности Итиля на берегах Волги, тогда как остальная местность была совсем неудобна для земледелия; «страна Хозар, говорит Мукаддеси, очень обширна, но суха и неплодородна; много в ней овец, меду и Евреев»⁵⁰⁾. И действительно Евреи составляли значительный, и вероятно наиболее деятельный элемент в Хозарской торговле; со времен глубокой древности они жили в Крыму, принимая участие в торговле невольниками; их влияние и вера распространилось даже до Булгара на Волге: по словам Мукаддеси в земле Булгар был один город, жители котораго сперва были Евреями, а потом сделались мусульманами⁵¹⁾. Вспомним также еврейскую пропаганду в Киеве при князе Владимире. Всегда сильные духом прозелитизма Евреи особенно высоко подняли голову в Хозарии, где каган и бег исповедывали еврейство; слух о том, что глава хозарскаго государства держится еврейскаго закона, прошел в отдаленныя страны, и сильно приободрил Евреев. Стоит читать письмо испанскаго визиря Хасдаи, чтобы видеть, какой восторг возбуждает в нем и всех испанских Евреях мысль, что на свете есть одно царство, где Евреи наслаждаются полными правами под покровительством единовернаго царя: Хасдаи готов верить уже в наступление царства Мессии… Вот почему в Хозарию устремились еврейские купцы, путешественники и миссионеры из Испании, Византии и других стран, где особенно в Византии к ним относились весьма неблагосклонно. Но {20} разноплеменность хозарской державы и разноверность ея жителей, а также слабость верховной власти, поделенной между каганам и бегом, были причиною ея скораго распадения. Самый сильный удар нанес Козарам киевский князь Святослав. Под 6473 (945) годом начальная летопись говорит: «иде Святослав на Козары; слышавше же Козари изидоша противу с князем своим каганом, и сьступишася битися, и бывши брани одоле Святослав Козаром, и град их Белу Вежю взя; и Ясы победи и Касогы»⁵²⁾. «Володеють Козары Русскии князи и до днешняго дне», — замечает летописец в другом месте⁵³⁾. С этими известиями русской летописи согласуется в общем смысле показание Ибн-Гаукала, писавшаго около 976 или 977 года: «в настоящее время, — говорит он; не осталось и следа ни из Булгар, ни из Буртаса, ни из Хазара: ибо Руссы напали на их всех, отняли у них все эти области и происвоили их себе». В другом месте он добавляет, что Руссы ограбили Булгар, Хазеран (купеческий квартал Итиля), Итиль и Семендер в 358 году геждры, т.е. 969 по Р.Хр.⁵⁴⁾. Хотя это времяопределение не согласно с данными русской летописи, — быть может русский и арабский летописцы говорят не об одном, а нескольких нападениях на Козар киевской Руси, — но нет сомнения в том, что сущность дела они передают верно. Не трудно догадаться и на счет тех побуждений, которыми руководился Святослав, нападая на Козар: кроме желания попользоваться богатствами Итиля и других торговых городов Хозар Святослав хотел еще обезпечить Руси киевской и тмутороканской доступ к Каспийскому морю и в прикавказския страны, где кроме грабежа Руссы могли заниматься и торговлей. Между тем Хозары затрудняли этот доступ, позволяя Русским торговать только в Итиле. В ответном письме кагана к упомянутому испанскому визирю говорится: «я недопускаю Руссов, прибывающих на судах, нашествовать на мусульман; если бы я дозволил им это, то они опустошили бы {21} всю землю Измаила (халифат) до Багдада⁵⁵⁾. Однако несмотря на эти препятствия Русские совершили до 969 года (завоевание Хазарии по Ибн Гаукалу) четыре похода в прикаспийския страны и Закавказье⁵⁶⁾; третий из этих походов 913 года был предпринят с ведома и согласия Хозар: сначала каган пропустил Руссов в Каспийское море за обещанную ему половину добычи, а потом по совету мусульманской гвардии напал на возвращавшихся Руссов и нанес им поражение; остатки их добили Буртасы и Булгары, в землю которых бежали несколько Руссов, спасшихся в Хозарии. По остроумной догадке г. Григорьева поход Святослава имел вид мщения Хозарам за их вероломство⁵⁷⁾. К этому прибавим, что тоже мщение постигло Буртасов и Булгар, как это видно из известия Ибн-Гаукала. Таким образом распался хозарский каганат. Что же касается собственно до Славянских племен, то освобождение их от Хозарской дани началось гораздо ранее похода Святослава. По преданию начальной русской летописи Киев освободился от Хозар при Аскольде и Дире в 862 году; Олег принудил Северян и Радомичей в 884—885 годах отдавать хозарскую дань себе, а не кагану; Святослав заставил сделать тоже самое Вятичей, а затем разгромил и Хозар⁵⁸⁾. Сын и внук Святослава приняли славный титул кагана, и действительно имели право его носить, владея теми областями, которыя принадлежали хозарскому кагану.

Так одновременно на севере и юге Руси возникают два государственные центра, Новгород и Киев. И если так называемое призвание варяжских князей в Новгород до сих пор представляет некоторыя спорныя и неясныя стороны, то относительно южно-русскаго княжения дело представляется яснее. Зависимость от Азиатов, выражавшаяся {22} в собирании дани и вероятно значительной торговой эксплоатации, вызвала в Полянах и других южных славянских племенах стремление к самостоятельности. Из народа выделяются дружинники, собирающиеся вокруг киевскаго князя, все равно какого бы он ни был племени, — ибо важнее сущность принадлежащей князю власти, чем его национальность. Потом являются удалые богатыри, степные бродники, которые постепенно проникают внутрь Хозарской земли, и шаг за шагом занимают ее для своего племени (Русь Донская, Русь Тмутораканская и Прикавказская). В Итиль и другие города Хозар проникают русские купцы, которые высматривают положение дел, и потом возбуждают дома своими разсказами любопытство и жажду попользоваться богатствами хозарских жидов и бусурман, а иногда жалуются на притеснения, им оказываемыя в хозарских городах. Когда же наконец Козары оказывают грубое вероломство по отношению к Руси, великий князь киевский наносит им смертельный удар. С тех пор приднепровье с матерью русских городов во главе становится важным политическим, а вместе и торговым центром.

Арабские писатели говорят, что в Киев ездили торговать и восточные купцы. Так Истахри говорит: «Руссы состоят из трех племен, из которых одно ближе к Булгару, а царь его живет в городе, называемом Куяба, который больше Булгара., в Куябу прибывают купцы»⁵⁹⁾. Повествуя о славянских племенах и их князьях Масуди замечает: первый из славянских царей есть царь Дир; он имеет обширные города и многия обитаемыя страны; мусульманские купцы прибывают в столицу его государства с разнаго рода товарами»⁶⁰⁾. В комментарии к этому месту из Масуди Шармуа полагает, что под именем Дира здесь нельзя разуметь брата Аскольдова, умершаго в конце IX века, следовательно гораздо раньше, чем Масуди издал свое сочинение «золотые луга» (947 или 948 г.); вместо Дира {23} он предлагает читать Оттона или Лотаря, или наконец имя царя Альдебурга, славянскаго Старгарда. Но поездки мусульманских купцов в Германию, или земли прибалтийских славян в высшей степени невероятны, принимая во внимание отдаленность этих земель от Итиля и Булгара. Всего естественнее здесь разуметь именно Киевскаго Дира: Масуди мог назвать этим именем современнаго себе Киевскаго князя по примеру бывшаго Дира т.е. обратить собственное имя в нарицательное, или списать все известие о Дире из такого автора, который был современник брату Аскольдову⁶¹⁾. Наконец быть может нелишена значения и догадка Шармуа, что под словом ал-Дир скрывается сокращение имени Владимира, сделанное одним из переписчиков Масуди. Как бы то ни было, во всяком случае верно, что Киев был известным для восточных купцов торговым пунктом; о восточной торговле Киева свидетельствуют и арабския деньги, найденныя в самом этом городе⁶²⁾. В более тесных торговых связях Киев находился с Византией, где издавна жили русские купцы, — и очень вероятно, что первый поход на Царьград Руссы совершили частию за оскорбления проживавшим там киевским купцам⁶³⁾. Договоры Русских с Византией Х века указывают на продолжительныя торговыя сношения их с Греками. Весьма знаменательно, что по этим договорам отменяется береговое право по берегам Чорнаго моря, когда во всей Европе не только в X веке, но и гораздо позже береговые жители не стеснялись пользоваться этим правом; напротив Руссы и Греки обязываются оказывать друг {24} другу всякое содействие в несчастиях, приключающихся на берегу; например корабль, занесенный бурею к берегам, провожать в безопасное место, груз с разбитаго корабля или вырученныя за его продажу деньги возвращать его хозяину с послами или гостями. Имение гостя, умершаго на чужбине и неуспевшаго распорядиться на счет его в духовном завещании, постановлено выдавать его землякам для передачи родственникам покойника. С обеих сторон выговаривается право выкупать проданных в рабство и попавшихся в плен. Более подробны статьи договоров о торговле Руси в Константинополе: Русские могут отправлять в Грецию корабли, сколько хотят с послами и гостями; они обязаны вместо золотых и серебряных печатей, как бывало до 945 года (договор Игоря) предъявлять греческому правительству грамоты от своего князя, в которых нужно было означать количество кораблей: без этой грамоты (паспорта) корабли могут быть задержаны, а в случае сопротивления людей они могут быть даже убиты, и Греки за это не отвечают. Живя в Цареграде Русские не должны делать никаких безчинств; на постоянное им местожительство отводится предместье Св. Мамы. Чиновники императора имеют право переписать всех русских гостей, и тогда эти получают право на даровое содержание (месячное), дававшееся купцам из Киева, Чернигова и Переславля; но торговлю они производят под надзором особеннаго пристава, который провожает их в город сквозь одни назначенные ворота, и притом в количестве не свыше 50 человек; покупать наволок они могут не больше как на 50 златниц; купленныя паволоки осматривал пристав и налагал на них штемпель. Отправляясь в Русь, купцы берут пищи и всего нужнаго на дорогу даром; зимовать они неимеют права ни в предместьи Св. Мамы, ни в устьи Днепра, ни Белобережьи, ни у Св. Елеферия. Таким образом киевские Руссы были в Византии и вообще в пределах империи, только летними гостями; самая торговля их, как видно из договоров, была обставлена там значительными затруднениями со стороны Греков, которые не могли не позволить Руссам вести торговлю в Византии, но с другой стороны боялись их буйства. Несмотря на разныя полицейския меры столкновения {25} между Греками и русскими купцами однако случались, и приводили к серьезному разладу. По разсказу Кедрина вот что случилось в Цареграде в 1043 году: «продолжавшийся между Россиянами и Греками долгое время мир нарушен был в лето от с.м. 6551, индикта 11 с российской стороны по следующей причине: в силу заключеннаго договора и сродства греческаго царскаго дома с российскими князьями дозволено было Россиянам отправлять свободно торги с Грецией, чего ради безпрерывно бывали в Константинополе купцы от онаго народа. Но около вышеупомянутаго времени произошла у них в Цареграде с Греками ссора, при чем дошло до драки, и один знатной природы Россиянин убит был». Император узнавши, что великий князь киевский (Ярослав Владимирович) готовится отмстить за обиду, причиненную его купцам, с своей стороны стал ополчаться, «и приказал находившихся в Цареграде российских купцов и воинов разослать по разным областям своей империи, а что-бы они неучинили мятежа, — иметь за ними крепкое смотрение»⁶⁴⁾. Но в мирное время торговля Киева с Византией была оживленная. Киевские купцы, производившие ее, известны были под названием гречников. Три важнейших пути вели из Киева к пределам империи, греческий, соляной и залозный, охранять которые князья считали своим интересом, потому что сбывали по ним в Грецию свою дань, собиравшуюся натурой и предметы собственнаго обширнаго хозяйства. Главные предметы торговли, получавшиеся из Византии, были по словам Святослава: «золото, паволоки (парча), вина и овощеве разноличнии»⁶⁵⁾. Привозились также оттуда богатыя {26} одежды, ковры, сукно, сафьян, перец, затем предметы церковнаго украшения и принадлежности богослужении: ризы, сосуды, иконы, вино, ладон, елей, губки, мрамор, краски, мозаика и пр.⁶⁶⁾ Из Руси в Грецию шли скора (меха), воск, мед и челядь (невольники). Торговля невольниками составляла в ту пору обширную статью; вспомним Константина Багрянороднаго, который описал торговый путь по Днепру и сквозь его пороги, где скованных невольников высаживали и вели вдоль по берегу реки; обширный контингент рабов доставляла в то время война. В невольничьей и вообще всякаго рода торговли с Греками не малое участие принимали разные степные варвары, хотя чаще ей мешали своими грабежами. Так о Мадьярах Ибн Даста говорит: «воюя Славян и добывши от них пленников, они отводят их берегом моря к одной из пристаней Румской земли, которая зовется Карх (древн. Каркинит). А как дойдут до Карха с пленными своими, Греки выходят к ним на встречу: Мадьяры заводят с ними торг, отдают им пленников своих, а взамен их получают греческую парчу, пестрые шерстяные ковры и другие греческие товары»⁶⁷⁾. Константин Багрянородный о Печенегах говорит, что с ними стараются Русские жить в согласии: ибо они доставали от Печенегов рогатый скот, коней и овец; во вторых они боялись их вторжений и тех препятствий, которыя могли делать Печенеги в греческой торговле: ниже днепровских порогов они часто нападали на киевских купцов. «И для Печенегов также было полезно жить дружелюбно с Россиянами, особливо для тех, которые жили в окрестностях Херсона: ибо оные получали из России товары, которые после привозили Корсунянам и греческим императорам за деньги»⁶⁸⁾. Таким {27} образом Печенеги могли отрезать киевским купцам доступ в Крым и Грецию, расположившись кочевать как раз на главном торговом пути, т.е. греческом (по Днепру). Кроме Печенегов купеческим караванам «пакостили» Половцы. Между тем в Крыму было несколько городов, славных по своей торговле, как Херсонес, Корчева (Керчь), Сурож и др., куда киевские купцы конечно еще чаще ездили, чем в отдаленную Византию. — В заключение о Киеве припомним, что в эпоху арабской торговли он и на западе Европы был известен, как большой торговый город: Дитмар говорит, что в нем было 8 торжищ, Адам Бременский называет его соперником Константинополя (aemula sceptri Constantinopolitani), быть может преувеличенно, если только он не имеет в виду грозных походов киевской Руси в IX и X веках на Византию; тогда действительно для Киева название соперника Константинополя было бы в значительной степени подходящим.

Теперь обратимся снова к приволжским странам.— К северу от Козар между Итилем и Булгаром жило племя Буртасы. Земля их составляла собственно часть хозарскаго царства; по крайней мере во времена Ибн-Дасты в X веке они признавали власть кагана, и выставляли в поле будто бы 10 тысяч всадников. По описанию Ибн-Дасты они имеют верблюдов, рогатый скот и много меду; земля, ими обитаемая, ровна; из деревьев в ней чаще других встречается хелендж (береза); занимаются они и хлебопашеством; но главное их богатство составляет медь, меха куньи и другие⁶⁹⁾.

На север от Бургасов и хозар в области Волги и Камы находилось Булгарское царство, столь же древнее, как царство Хозарское и столь же, как то, разноплеменное⁷⁰⁾. Кроме господствующаго племени Булгар, по всей вероятности {28} тюркскаго, значительный элемент в нем составляли Финны и Славяне: по известию Димешки Булгары говорили о себе в XIV веке: «мы народ, родившийся между Тюрками и Славянами», — в том смысле, что они народ, смешанный из Тюрков и Славян⁷¹⁾. Что Булгары не были финскаго племени, доказательством тому служит между прочим и тот факт, что в земле Финнов они вели немую торговлю: значит ни они не понимали языка Финнов, ни те — языка Булгар. Кроме того в борьбе с Суздальскими князьями Булгары являются племенем весьма энергичным и совсем непохожим на слабых континентальных Финнов, напр. Мерю и Весь. — Главнейшия черты быта Болгар по арабским известиям следующия: они народ земледельческий, и возделывают всякаго рода хлеб, как то: пшеницу, ячмень, просо и другие хлеба⁷²⁾. Скотоводство у них настолько значительно, что подать царю они уплачивали между прочим бычачьими шкурами (по шкуре с дома⁷³⁾). Булгары знали устройство прочных деревянных домов, обработку металлов, изготовление кольчуг и всякаго рода оружия, выделку кож, известных и в Азии под именем булгарских, разных вещей домашняго быта и украшений⁷⁴⁾. По Волге и Каме они имели несколько городов: Бряхимов или Булгар, Бюлар или так называемый великий город, Ошел и Жупотинъ⁷⁵⁾. Сверх хозяйственной и разнообразной издельной промышленности Булгаре вели обширную торговлю. Без преувеличения можно сказать, что в торговле они были посредниками между Европой и Азией, и что главный их город по значению своего рынка был тоже, что Казань {29} в позднейшую пору, или Нижний-Новгород — в настоящее время. Между Болгаром и Ховарезмом двигались торговые караваны и обратно, повествует Масуди⁷⁶⁾. Еще чаще были плавания купеческих судов по Волге до Итиля и наоборот. Но что касается арабских купцов, то они неездили дальше Булгара; чтобы удержать их от поездок внутрь финских земель, Булгары стращали их разными сказками, в роде людоедства Эрзы, — которым Арабы в своей наивности верили, неговоря о том, что Булгары могли удержать их от этих поездок и силой. Что за племя была Эрза или Арта, и где она жила, об этом арабские писатели дают весьма неясныя определения; Френ считал их за мордовское племя, жившее примерно в Нижегородской или Пензенской губернии⁷⁷⁾; г. Хвольсон дает ей место в Биармии или Перми⁷⁸⁾; г. Иловайский, основываясь на буквальном показании арабских писателей, что Эрза или Арта есть третье русское племя (Куяба, Славия, Арта), считает ее за Тмутороканскую Русь при устьи Кубани⁷⁹⁾. Не считая себя компетентными решать этот вопрос, мы позволим себе выразить следующую догадку: поводом к составлению басни о людоедстве Эрзы не послужило-ли русское название Самоядь или Самоеды, которое может осмысляться в людоедов? В таком смысле это название могли передать Булгарам русские купцы, которые там часто и в большом количестве живали, а от Булгар это представление вероятно заимствовали легковерные и жадные к чудесному Арабы. Непозволяя арабским купцам ездить в финския страны Булгаре в тоже время недопускали в свои город купцов финских под тем предлогом, что если бы например Весь вошла туда, то воздух сразу изменился бы, и настала бы такая стужа, что растительность вся погибла бы, случились это даже среди лета⁸⁰⁾. Таким образом эксплоатацию финских {30} земель Булгары хотели предоставить исключительно только себе. По Волге они ездили в землю Мери и Веси⁸¹⁾, и вели там немую торговлю. О том, как велась эта немая торговля на крайнем севере Руси, примерно в стране Печоры и Югры, дает чрезвычайно любопытное известие Ибн-Батута: «я хотел было, говорит он — путешествовать из Булгара в страну мрака, но потом отказался от этого намерения, мало ожидая себе полезнаго. Упомянутая земля мрака лежит на 40 дней пути от Болгара, и поездки туда совершают на небольших повозках, запряженных собаками. Почва в том краю обледенелая, по которой не могли бы ступать ни лошади, ни люди, а только собаки с помощью своих когтей. Путешествие туда предпринимать могут только богатые купцы; каждый из них запрягает до ста повозок, нагруженных пищей, напитками и дровами: ибо там, куда они едут, нет ни дерева, ни камня, ни открытой почвы (т.е. вся она покрыта снегом?). Руководителем в пути служит собака, не раз уже бывавшая в таких поездках и потому очень дорого ценимая: за нее платят до тысячи денаров. Ее запрягают с другими собаками таким образом, что она бежит впереди и показывает дорогу прочим трем собакам; как скоро она остановится, станут и другия. Хозяин ее не бьет и не бранит, а старается накормить раньше людей; в противном случае она обозлится, убежит от хозяина и таким образом причинит ему большой вред. Наконец после 40 дней пути путешественники останавливаются в земле мрака; там они раскладывают свои товары, а сами удаляются на недалекое пространство к месту своей стоянки; на следующее утро они приходят на то место, где оставили свои товары, и находят меха соболей, белок и горностаев, выложенные рядом с их товарами, как предлагаемую {31} в обмен за товары ценность. И если владетель товаров будет доволен, то он берет меха; в противном случае оставляет их нетронутыми. Если в следующий раз сделают прибавку мехов, то он наконец принимает их взамен товаров. Таким-то образом происходит там купля-продажа: путешественники даже не знают, с кем они ведут торговлю, с людьми или духами: потому что никого они не видят в лице»⁸²⁾. Эта немая, или так сказать — заглазная торговля велась где-то далеко от Булгара, быть может на берегу севернаго Океана. Конечно, если бы мы стали вникать в подробности этого разсказа, то натолкнулись бы на разнаго рода недоумения и сомнения⁸³⁾. Одно из главных недоразумений — в том, каким образом избегали обманов, столь возможных нетолько в заглазной, но и в обыкновенной торговле, когда продавец и покупатель долго и с недоверием присматриваются друг к другу. Чтобы это недоразумение устранить, придется предположить, что Финны, как и многие дикари вообще отличались высокой честностью, да и сами Булгаре в видах своей же пользы в будущем не допускали слишком грубых обманов. Но другия черты разсказа нельзя не признать действительно верными. Можно думать, что такие большие караваны, состоящие из нескольких сот повозок, имели цель не только торговую, но и промышленную, т.е. купцы и их спутники занимались на пути битьем пушнаго зверя, руководимые искусной охотничьей собакой, которая потому так дорого и ценилась. Любопытно, что среди Финнов до сих пор сохраняются черты быта, похожия на древний быт Булгар: Зыряне например до сих пор употребляют нарты или сани, запряженныя собаками; эти сани, нагруженныя провизией, собаки тащат до места промысла, а после везут домой груз мехов, добытых во время охоты. Вообще Финны до настоящаго времени остаются отличными охотниками и высоко ценят хорошую собаку: так Вогул при всей своей бедности платит за охотничью собаку до 30 руб.⁸⁴⁾. Теперь станет понятно, какия {32} большия партии мехов могли закупать Болгаре в древнюю пору среди охотников Финнов, и потом сбывать их арабским купцам: меха составляли тогда главный предмет отпуска в Азию. Один из арабских писателей следующим образом перечисляет товары, которые вывозились из Булгара и соседних с ним стран в Азию: «меха собольи, беличьи, горностаевые, куньи, лисьи, бобровые, заячьи, козьи шкуры, воск, крупная рыба, белужий клей, рыбьи зубы, шапки, бобровая струя, янтарь, юфть, мед, орехи, барсы, мечи, кольчуги, березовый лес, (т.е. вероятно бруски на поделки), славянские невольники, овцы и рогатый скот⁸⁵⁾. За все эти товары из Азии в Булгар, а чрез него на всю северовосточную Русь приходила та масса арабских денег, о которых мы говорили выше. Нужно впрочем заметить, что значительная часть денег долго обращалась в качестве простаго товара, или в качестве украшения: в кладах и курганах весьма часто встречались арабския монеты с провернутыми дирочками, или с припаянными ушками⁸⁶⁾, что очевидно показывает, что их носило как монисто, т.е. украшение, составленное из монет. Финския женщины до сих пор любят носить такое украшение, а до недавняго времени их носили и русския крестьянки, и только в последнюю пору заметно прекращается обычаи просверливать мелкия серебряныя деньги. Что касается древней эпохи и булгарской торговли на финском севере, то несомненно, что там долгое время на ряду с монетой значение всеобщей меновой ценности имели меха; в самом деле к монете присмотрелись не сразу, и не вдруг поняли, что на нее можно все покупать, словом, что она есть общая меновая ценность или деньги, не говоря уже о том, что долго могли сомневаться на счет доброкачественности серебра и веса монеты. Кроме серебряных арабских денег путем восточной торговли на Русь приходили разныя изящныя изделия азиатской промышленности, {33} которыя покупались и носились как украшения. Особенно был любим цветной бисер и преимущественно — зеленаго цвета: Ибн-Фодлан говорит, что для Руссов величайшее украшение составляет зеленый бисер, и что за каждую бисеринку для своих жен они платят по диргему⁸⁷⁾. И действительно бисер считался на столько изящным украшением, что например древние русские писатели, говоря о духовных сокровищах веры и благочестия, не находили лучшаго предмета для сравнения, как бисер добрый, драгий, многоценный. Припомним одно характерное для древней эпохи обращение к равноапостольному Владимиру: уподобился еси купцу, ищущему добраго бисера, славнодержавный княже Владимире (тропарь святому 15 июля). Часто разноцветный бисер находили в могильных курганах Мери, Ливов и Северян, как украшение покойников. Есть указания, что его издавна находили разсыпанным на поверхности почвы, как арабския деньги: «пришедшие ми в Ладогу — говорит один древний летописец — поведаша ми Ладогожане, яко се зде, егда будеть туча велика, беруть дети наши глазки стькляныя, и малы и велики, провертаны, а другие подле Волхов беруть, еже выполаскиваеть вода, от них же взя боле ста, суть же различни»⁸⁸⁾. Очевидно дело идет о находках бисера в почве, размытой дождем и по берегу Волхова. После бисера ценны и употребительны были разные цветные камни, которые судя по их названиям, стали впервые известны на Руси путем восточной торговли⁸⁹⁾. Наконец курганныя раскопки в земле Мерян представили любопытные образчики изящных азиатских поделок, которыя удовлетворяли неприхотливому вкусу мерянских богачей, и доставлялись им из Булгара: это суть украшения из серебра, бронзы, стекла и глины, как-то: {34} кольца, ожерелья, запястья, пряжки, серьги, бусы, металлическия зеркала, посуда и т.п. вещи. И как американские дикари при встрече с Европейцами за разныя изящныя безделушки давали им полными горстями золото, так Финны за красивыя азиатския поделки сбывали хитрым Булгарам массы драгоценных мехов.

Взглянем теперь в каких отношениях к Булгарам находились славянския племена, особенно Новгородские Славяне.

В 922 году в отдаленный Булгар прибыло посольство халифа Муктадира для наставления в мусульманской вере царя Булгарскаго и его подданных, а также для построения мечети и крепости. Секретарем посольства был Ибн-Фодлан, оставивший чрезвычайно любопытное описание всего виденнаго им на пути, и особенно в самой земле Булгар: первый из арабских писателей он сообщает ясныя и определенныя известия о значительном количестве Славян в Булгарской земле: царя Булгар он прямо называет славянским царем, город и страну его — также славянскими. В описании приема послов и двороваго этикета проглядывают черты славянскаго быта: послов при встрече осыпают серебряными деньгами; за обедом царь жалует со своего стола кушанье каждому из них отдельно; после обеда пили медовый напиток, называемый саджу (быть может сыта или сычевка, как догадывался Сенковский). Сам князь ведет себя просто, выезжает один, и его подданные вовсе необязаны к тому раболепному поклонению, какое требовалось по отношению к Хозарскому кагану: при встрече с ним достаточно было снять шапку, чтобы тем выразить ему почтение. Известия Ибн-Фодлана заслуживают полнаго нашего внимания: тут не смешение Болгар Волжских и Дунайских, как думал Френ⁹⁰⁾, а настоящее историческое свидетельство очевидца, притом его известия о Славянах в Булгаре нестоят особняком: они подтверждаются другим арабским писателем Андалуси (XII века), подобно Ибн-Фодлану^*) лично посещавшим Булгар. Подобно ему Андалуси смотрит на Булгар, как на {35} Славян, и сообщает следующую важную черту их торговаго быта: «если кто нибудь из них ведет торговыя дела с иностранцем, и потом окажется несостоятельным должником, то продают его жену, детей, дом и даже его самаго в удовлетворение претензий иностраннаго купца»⁹¹⁾. Любопытен также следующий обычай в земле Булгар, описываемый у Андалуси. «В стране Славян, — говорит он — каждые двадцать лет появляются старыя женщины, которыя предаются волшебству, и которые причиняют тем большое смятение среди народа. Тогда хватают всех женщин, каких ни встретят, и связавши их по рукам и по ногам, бросают их в большую реку, протекающую в этой стране: те женщины, которыя плавают поверх воды, считаются волшебницами, а те, которыя погружаются вглубь, считаются неповинными в колдовстве: их вытаскивают из воды, и отпускают на свободу»⁹²⁾. Как раз такое же известие передает летописец XVI века Ниенштедт о древних Ливах; по его словам если Ливы хотели узнать подозреваемаго колдуна, то хватали его, связывали ему руки и ноги и бросали в воду; если он не виновен был в колдовстве, то прямо погружался на дно; но если виноват, то плавал на поверхности воды, «как сноп соломы»⁹³⁾. Как видно этот способ испытания колдунов был господствующим у Финнов, и от них вероятно уцелел в суздальской земле до конца XIII века: «вы поставляете — обличал Владимирцев епископ Серапион — в свидетели воду, и говорите: если станет тонуть, то невинна, а если поплывет то волшебница»⁹⁴⁾. Нам кажется поэтому, что известие Андалуси ближе всего относится к Финнам, также многочисленным в земле Булгар, хотя и тогда уже Славяне, бывшие в Булгаре, могли заимствовать у них этот обычай. Но как же понять эти известия Ибн-Фодлана и Андалуси о Славянах в Булгаре, и в каком смысле Булгары назывались Славянами? Для решения этих вопросов нужно принять во внимание факт славянской колонизации {36} Поволжья в IX и следующих веках. Эта колонизация, направлявшаяся главным образом из земли новгородских Славян и Кривичей, уже в IX веке распространилась весьма далеко и приблизилась почти до пределов булгарской земли. По словам начальной летописи «прия власть Рюрик, и раздая мужем свои грады, овому Полотеск, овому Ростов, другому Белоозеро… Перьвии насельници… в Ростове Меря, в Белеозере — Весь, в Муроме Мурома и теми всеми обладаше Рюрик»⁹⁵⁾. Некоторые изследователи полагают на основании этого и других летописных известий, что славянский элемент укрепился ко второй половине IX века в земле Мери, и что города, там поставленные, были славянские⁹⁶⁾. И в самом деле, если славянския колонии были в Ростове и Муроме, то нельзя не предполагать, что в земле Мерян, расположенной между этими двумя пунктами, были посредствующия славянския поселения, конечно далеко не сплошныя, а разсеянныя по разным местам, и преимущественно около городов, которые им служили центральными укрепленными пунктами⁹⁷⁾. Крайним пределом этих поселений в IX веке нужно считать Муром. Если же Ибн-Фодлан в начале X века называет Булгар славянскою землею, то это должно понимать или в том смысле, что славянския поселения {37} зашли тогда уже за пределы Мурома внутрь Мордовской и Болгарской земли, или же Булгаре захватили тогда передния поселения Славян около Мурома. А еще вероятнее, по нашему мнению, известия Ибн-Фодлана и Андалуси относятся до торговой колонии Славян в роде той, какая была в Итиле, а частию быть может до Славян, находившихся в войске царя Булгарскаго, который поэтому и носит титул царя славянскаго. Как бы то ни было несомненным во всяком случае нужно признать, что в X веке славянские колонисты дошли до границ Булгар, и вскоре вступили с ними в столкновение, которое вызвало поход на них Киевскаго князя Святослава; в 976 или 977 году Ибн-Гаукал пишет, что Булгар теперь есть небольшой город, неимеющий больших владений, что прежде он был известен как торговая пристань для соседних земель, но Руссы ограбили его, также Хозеран, Итиль и Семендер в 969 году. Но — продолжает тот же автор — те, которые спаслись от их рук, разсеялись по ближайшим местам из желания остаться вблизи своих стран, и надеясь заключить с Русскими мир и подчиниться им»⁹⁸⁾. Мир действительно кажется был заключен: Булгары остались на своем месте, и по прежнему продолжали торговлю. Но в 985 году сын Святослава Владимир предпринял новый поход на Булгар с дядею Добрыней, победил их и снова заключил мир⁹⁹⁾. В 1006 году он подтвердил этот мир, заключи с Болгарами особый торговый договор, пересказ котораго в своей истории Татищев делает следующим образом: «Прислали Болгары послов с дары многими, дабы Владимир позволил им в городах по Волге и Оке торговать без опасения, на что̀ им Владимир охотно соизволил, и дал им во все града печати, дабы они везде и во всем вольно {38} торговали, а русские купцы с печатьми от наместников в Болгары без опасения с торгом ездили; а Болгарам все их товары продавать в градах купцам, и от них купить что потребно, а по селам не ездить; тиуном, вирникам, огневитине и смердине — продавать, и от них некупить»¹⁰⁰⁾. В примечании Татищев поясняет это место: «Владимира благоразсудное учреждение, что им (Болгарам), яко иноземцам, непозволил со шляхетством и крестьяны торговать, но единственно с купцами во градах»¹⁰¹⁾. Из этого договора видно, что русские купцы и раньше 1000 года торговали в Булгаре, по всей вероятности непозже начала X века, когда в Булгаре был Ибн-Фодлан, видевший многочисленных Славян. Кроме Волги, главной торговой дороги, по которой шла торговля с Булгаром новгородских Славян и Кривичей, был еще путь из Киева в Булгар: он шел по Десне, потом волоком до Оки, а этой рекой в Волгу до Булгара¹⁰²⁾. Этим же путем вероятно направлялись дружины Святослава и Владимира в их походах на Булгар; им ездили и позже, как например Мономах, ходивший «сквозе Вятиче»; по нему же конечно шла колонизация южных Славян в Муромскую землю. Таким образом славянские купцы и колонисты с двух сторон подвигались к пределам Булгарской земли; тот же факт, что в начале XI века заключается особенный договор для обезпечения купцов булгарских и славянских, достаточно свидетельствует о важности торговли в Поволжья и на Оке в IX—XI веках. И в следующие века эта торговля продолжается. О Булгаре XII века, Эдриси, говорит, что он населен христианами и мусульманами: также было особенное христианское кладбище, на котором первоначально был похоронен христианский купец Аврамий, замученный по словам его жития Булгарами; по некоторым известиям он был родом Булгарин, — в таком случае Болгаре могли ему мстить за перемену веры¹⁰³⁾. В год смерти Авраамия {39} (1229 г.) был заключен другой торговый договор между Булгаром и суздальским в. кн. Юрием Всеволодовичем. Подробности о нем передает тот же Татищев, из котораго позволим себе здесь привести их¹⁰⁴⁾. «Князь Болгарский прислал к Юрию Всеволодовичу послов для заключения мира; князь же великий принял их с честию, и сослали с обоих сторон послов знатных людей на особое место близ границы русской на остров, имянуемый Коренев, и оные учинили мир на 6 лет: купцам ездить в обе стороны с товары невозбранно, и пошлину платить по уставу каждаго града безобидно, рыболовам ездить в обе стороны межи, и иметь любовь и мир; пленников освободить, а буде же будет распря, судить съехався судиям от обоих на меже». Как было важно заключение договора по его последствиям видно из следующаго продолжения этого известия: «в сие время глад был во всей Руси два года, и множество людей помирало, а более в Новеграде и Белеозере, но Болгары учиня мир возили жита по Волге и Оке во все грады русские и продавали, и тем великую помочь сделали. Князь же Болгарский прислал в дар к великому князю Юрию 30 насадов с житами, которое великий князь принял с благодарением, а к нему послал сукна, парчи с золотом и серебром (т.е. вероятно золотую и серебряную парчу), кости рыбьи и другия изящныя вещи». Хлеб покупали у Болгар еще в 1024 году, также во время неурожая¹⁰⁵⁾. Таким образом торговля с Булгарами {40} была насущной важности для суздальскаго края. Она же постоянно вызывала прилив колонистов из разных мест Руси, привлекавшихся выгодами жизни на промышленной волжской дороге. Но кроме купцов и промышленников туда направлялись и другаго рода колонисты, заходившие в пределы Булгарской области. Г. Корсаков приводит любопытный известия о выселении ростовских жителей в пределы Булгарской земли в эпоху распространения христианства, котораго эти выселенцы нехотели принимать: в одной космографии XVII века между прочими жителями Казанскаго царства упоминаются «ушлецы языка словенскаго земли Ростовския: ушедше бо от св. крещения во идолопоклонение, и тамо кочевное житие тотарское веры безсерменския изволиша»¹⁰⁶⁾. В истории о казанском царстве еще говорится: «Черемисы, зовомая Отяки, тое же глаголются Ростовская чернь, забегше тоже от русскаго крещения, и вселившим им в болгарских жилищах»¹⁰⁷⁾. Есть указание, что в начале XIII века славянские поселенцы были внутри мордовской земли: в 1229 году во время раздора двух мордовских князьков Пургаса и Пуреши у перваго оказываются помощниками какие то Русские¹⁰⁸⁾. Заметно и обратное движение колонизации из земли Булгар и Мордвы в область суздальскую: Татищев говорит о Юрии Долгоруком, что он «зачал строить в области своей многие города… созывая людей отвсюду, которым не малую ссуду давал, и в строениях и другими подаяниями помогал в которые приходя множество Болгар, Мордвы, Венгров, кроме Русских селились, и пределы яко многими тысячи людей наполняли»¹⁰⁹⁾.

Итак, принимая во внимание, что в области средней Волги встречаются два торговыя течения, одно с востока {41} из Булгара, а другое с запада от Балтийских берегов, течения, наглядно доказываемыя находками арабских и европейских денег; принимая во внимание, что эта торговля вызывала усиленный прилив славянских колонистов из разных мест Руси, мы должны заключить, что верхнее и среднее Поволжье, эта колыбель великорусскаго племени и московскаго государства, уже в IX веке служило сценой важной исторической жизни; славянство проникло тогда в область Мери и Веси до границ Мордвы и Булгар; в X веке оно появилось в земле Булгар, где в эпоху Ибн-Фодлана была значительная торговая колония Славян, а с XI века интересы купцов обезпечиваются особенными торговыми договорами. Так как и в Итиле Славяне южнорусских областей составляли значительный элемент населения в качестве купцов, служителей и воинов кагана, то с правом арабские писатели называют Волгу славянскою рекой, русскою рекой¹¹⁰⁾; в то время Волга могла носить это название с большим правом, чем в XIII и последующих веках, когда Татары надолго прекратили колонизационное движение Руси на восток, начавшееся с новой силой только после покорения Казани.

С верховьев Волги следом за арабскими деньгами перейдем в область новгородскую, искони знаменитую торговлей и колонизационным движением своих жителей до такой степени, что торговля и колонизация составляют едва ли не самыя характерныя черты новгородскаго быта во все продолжение существования великаго Новгорода. В самом начале истории Новгорода и русскаго государства мы встречаемся с новгородскими поселениями внутри финских земель: Белоозеро, Ростов и Муром. В XII веке толпа ушкуйников основывает колонию в вятской земле, как раз по соседству с Булгаром. Нет сомнения, что Новгородцы видели в Булгарах своих соперников по эксплоатации севернаго края и собиранию дани с тамошних финских инородцев: как Новгород посылал своих даньщиков {42} и промышленников в Заволочье, Пермь, Печору и Югру, так и Булгаре отправлялись далеко в глубь северных стран для промышленных и торговых целей; и те и другие издавна вели на финском севере немую торговлю¹¹¹⁾. Можно полагать поэтому, что поселения новгородских ушкуйников в соседстве с Булгарами и на пути Булгар в северные края не было делом простой случайности; весьма вероятно, что выбор местности для поселения был сделан с умыслом сдерживать до некоторой степени Булгар в их поездках на север, или по крайней мере уравновесить в свою пользу выгоды эксплоатации севернаго края: в хлыновском летописце прямо говорится, что вятские выселенцы ушли из Новгорода с согласия Новгородцев¹¹²⁾. С своей стороны Булгаре старались захватить в северном крае такие важные пункты в торговом отношении, как великий Устюг, который был взят ими в 1219 году¹¹³⁾. Трудно решить, кому в ту пору принадлежал Устюг, Новгороду или суздальским князьям; неизвестно и то, долго ли Булгаре владели им; но во всяком случае знаменателен факт такого смелаго предприятия Булгар, как поход на отдаленный Устюг. По смелости с ним равняются походы новгородских ушкуйников XIV века, которые большими массами нападали на поволжские города, грабили и убивали басурманских купцов, нещадя и русских. Новгородское правительство смотрело равнодушно на эти походы, отговариваясь пред великим {43} князем московским, что ходили-де «молодые люди без новгородскаго слова»; но в сущности поход на басурманских Болгар и Татар, притом на соперников Новгороду в северовосточной торговле вероятно заслуживал тайное одобрение Новгородцев. Но обратимся к новгородской колонизации. Во все время независимаго существования Новгорода она продолжалась в больших размерах; главной причиной ея были неблагоприятныя естественныя условия края: болотистая почва, покрытая лесами и водами была мало плодородна; холод, засуха и ненастье нередко вредили посевам и жатвам, так что отнимали надежду даже на скудный урожай. Крестьянин, истощив в одном месте почву, переходил на другую, вырубал или выжигал лес под новую пашню, а по истощении ея двигался дальше. Такое перемещение крестьянства внутри новгородских пятин заметно еще в XV и XVI веках, в пору составления писцовых книг; в этих последних нередко встречаются названия новых поселений, как-то: выставки, починки, поселки, при чем о старых деревнях замечается, что они запустели «от войны, от лихого поветрия и от хлебнаго недороду.» Еще дальше чем землепашцы, в Заволочье и на дальний северо-восток ходили промышленныя артели для битья пушнаго зверя и птицы, для ловли рыбы, выварки соли, гонки смолы, приготовления золы и для других промыслов. Богатые двинские бояре призывали в свои владения поселенцев, и их руками вели хозяйство на землях, приобретенных у финских владельцев, то силой, то покупкой. Так в 1315 году новгородский посадник Василий Своеземцев купил у чудских старост земли в Шенкурском погосте; в XVI веке пятеро братьев Чупровых основали селение Ижму, куда приглашали соседнюю Чудь и Зырян¹¹⁴⁾. Наконец в лесах и на дальних островах основывались монастыри, которые со временем обзаводились правильным хозяйством, и также привлекали к себе за сравнительно легкий оброк крестьян землепашцев. Так разные элементы новгородскаго населения, побуждаемые различными интересами и располагая {44} разными средствами все способствовали заселению северо-восточнаго края. Общественный строй великаго Новгорода много помогал ходу колонизации: власть правительства была весьма незначительна сравнительно с широкою частной инициативой: какой нибудь боярин, недовольный порядками города, набирал себе партию вольных людей и безпрепятственно уходил в дальний край отыскивать привольной и выгодной жизни. В этом отношении чрезвычайно характерное явление новгородской жизни представляют походы ушкуйников от 1359—1409 год; до какой степени в этих походах много было участников, можно судить по количеству ушкуев; так для похода 1360 года было снаряжено 200 ушкуев, для похода 1374 года — 90-то, 1375 г. — 70-т, наконец для похода 1409 года 250 ушкуев¹¹⁵⁾. Во главе последняго похода стоял боярин Анфал Никитин из Заволочья; походом 1375 года заправлял старейшина Прокоп и еще какой-то Смольнянин. Если положить, что на каждом ушкуе помещалось до 50 человек, то окажется, что в походах, напр. 1366-го и 1409 года было до 10 тысяч участников, что составляет население довольно значительнаго древнерусскаго города. Много ушкуйников теряли свои головы в битвах, иные попадались в плен басурманам; во всяком случае далеко не все из них возвращались на родину, многие из них вероятно оставались на чужбине, заводя где нибудь в глухом углу новое поселение. Так разбрасывался великий Новгород, когда Москва собиралась; и между тем как московское население все больше привыкало смотреть на Москву, как на объединяющий и собирательный свой центр, котораго само оно старалось ближе держаться, сыны Новгорода скоро забывали свою метрополию и стремились от нее обособиться, после чего постепенно утрачивали свою независимость в пользу великих князей суздальских и московских. Такова была судьба Ростова, Белаозера, Вятки, Двинских колоний, наконец и Пскова, старейшаго новгородскаго пригорода; и сам Новгород сослужив большую службу {45} для обрусения северовосточнаго края, присоединяется к московскому государству. Было еще одно важное условие, облегчившее новгородским колонистам движение внутрь финских земель, это — податливость самих Финнов, и слабое их сопротивление пришельцам. Правда по временам они выказывали некоторый отпор новгородским даньщикам¹¹⁶⁾, но такие случаи редки и относятся только к исключениям; обыкновенный ход колонизации финских земель был таков, что туземцы или уступали свои места новгородским выселенцам, уходя дальше, или оставались на прежних жилищах и постепенно русели¹¹⁷⁾. Уже с давних пор Финны являются зависимыми по отношению к Новгороду, и нельзя согласиться с Савельевым, который предполагает в эпоху арабской торговли существование политическаго и торговаго союза между Новгородцами и Финнами наряду с восточным финско-булгарским союзом¹¹⁸⁾. Трудно себе представить, в каком бы виде мог существовать этот союз между столь различными племенами, как новгородские Славяне и Финны; вероятно при этом имелось в виду известие летописи об участии Чуди и Веси в призвании Варягов; но это известие, если даже допустить подлинность самаго факта призвания князей, скорее может быть понято в том смысле, что под Чудью и Весью разумеются славянские колонисты внутри названных финских земель¹¹⁹⁾. Конечно в XIII веке Новгород позволял Немцам вести торговлю с Карелами и Ижорянами, жившими по Неве и Финскому заливу в западной части Водской пятины; но это были подданные великаго Новгорода, притом вероятно находившиеся под ведением новгородскаго старосты, потому что едва ли бы Новгород доверил разбор важных дел между своими и немецкими купцами туземцу-старосте¹²⁰⁾. {46} Вообще нельзя себе представить других отношений Финнов к Новгороду кроме даннических: «се суть языци, иже дань дают Руси: Чудь, Меря, Весь, Мурома, Черемись, Мордва, Пермь, Печера, Ямь», говорит древний летописец; о равноправии Финнов, как союзников Новгорода по делам торговым и политическим, трудно говорить после такого свидетельства. Зато несомненно, что уже в эпоху арабской торговли Новгород был важным торговым центром северо-западной области прилегающей к Балтийскому морю, и имел на западе тоже значение, что и Булгар на востоке, причем для того и другаго Финны были жертвой их промышленной и торговой эксплоатации. «Между Руссами, — говорит Масуди — есть племя, называемое Лудана, которое есть многочисленнейшее из них: они путешествуют с товарами в страну Андалус, Румию, Кустантинию и Хозар»¹²¹⁾. Как бы ни читали в этом тексте слово Лудана, в смысле Ладожан или Норманнов¹²²⁾; во всяком случае верно, что дело идет о торговле в северозападной Руси и о торговых плаваниях жителей в западную Европу по Балтийскому морю, которое также известно арабским писателям под именем Варяжскаго¹²³⁾, в Константинополь по Днепру и в Итиль по Волге; все эти пути начинались именно в новгородской области. Самым важным из них, по которому Новгород производил свою заморскую торговлю, был Волхов, Нева и Финский залив; нет сомнения, что уже в эпоху арабской торговли Новгород находился в торговых сношениях с жителями Балтийских берегов, на которых стояло несколько городов, знаменитых своею торговлей. Ближайшим к Новгороду торговым {47} пунктом на Балтийском море был остров Готланд, жители котораго были в XII веке известны в Новгороде под именем Готов или Варягов. Торговое значение Готланда всего лучше доказывают деньги, найденныя на нем в громадном числе: из 20 тысяч диргемов, найденных в Швеции до 1873 года, 13 тысяч штук падает на остров Готланд; большинство их чеканены в IX и X веках; еще больше отыскано монет западно-европейских: их число на острове доходит до 30 тысяч; вообще по количеству денег и других серебряных находок остров Готланд есть богатейшая область на всем севере Европы¹²⁴⁾. На самом материке Швеции существовали в эпоху еще дохристианскую несколько торговых городов, особенно в области Упланд; таковы: Упсала, Сигтуна, Биорка или Бирка и несколько других, расположенных около озера Мелар¹²⁵⁾. В Дании был знаменит торговлею город Шлезвиг или Гатеби. В X веке из этого города вдоль южнаго берега Балтийскаго моря плавали Вульфстан и Отер; целью их плавания была торговая пристань Трусо, находившаяся приблизительно на месте позднейшаго Эльбинга; полагают, что упомянутые путешественники были купцы, и приезжали в Трусо по делам торговли¹²⁶⁾. Таким образом англо-саксонския деньги X—XI веков, находимыя в прибалтийских землях, зашли в Данию не только в виде дани, которую собирали Канут и другие датские короли на Англии (так наз. Dänegeld), но и как предмет торговли, привозимый купцами в пристани Балтийскаго моря. На южном его берегу лежали несколько славянских городов; первое место между ними занимал Юлин или Волин, где по словам Адама Бременскаго, жили купцы разных наций, и свободно производили торговлю под условием невыказывать явно своего вероисповедания. Другие города Балтийских Славян, как Штетин, Колобрег, Вольгаст, Дымин были также известны торговлей и предприимчивостью жителей, а город {48} Оботритов Любек долго запирал Немцам доступ к морю. У Балтийских славян издавна было развито земледелие, добывалась соль; около берегов, особенно около острова Руяны, в изобилии ловились сельди, доколе они не отплыли далее на запад. Несомненно, что быстрое развитие немецкой жизни в вендских землях в значительной степени было обусловлено тем, что немецкое население направлялось не в дикий и пустынный край, а уже значительно обработанный, где давно жили земледельцы Славяне, где были города и селения, издавна велась торговля, следовательно издавна были проложены торговые пути и намечены рынки. Однако мнение о том, что купечество славянских городов составляло свой торговый союз, что славянская ганза существовала гораздо раньше немецкой¹²⁷⁾, нельзя считать иначе, как преувеличением: те немногия известия о торговле вендских городов, преимущественно Юлина, которыя сообщаются немецкими летописцами недают права предполагать существование организованнаго купечества нескольких городов, имевших съезды, договаривавшихся между собой и заграничными городами, дружно преследовавших известную торговую политику, — короче сказать того, что мы представляем с именем немецкой Ганзы. Что касается до значения самаго слова «ганза», и его производства от славянскаго корня (ѫѕа), то это словопроизводство хотя может быть сделано без натяжки правилам славянской лингвистики, однако встречает затруднения с других сторон. Дело в том, что название «ганза» в смысле купеческой корпорации, и в смысле торговой пошлины, раньше всего употребляется на западе Европы, в Англии и Фландрии и только с конца XIV века его начинают прилагать к немецким городам северной Германии в том значении, с каким оно осталось в истории¹²⁸⁾. В таком случае странно, почему в северной Германии или прежней Славии, родине предполагаемой славянской Ганзы, а потом и действительной Ганзы немецких городов, это слово так долго неупотребляется, а заменяется выражениями: {49} universi mercatores, communis mercator и т.п. С другой стороны непонятно также, почему в Новгороде не пользуются предполагаемым славянским словом «ганза», а всегда говорят о ганзейских купцах «Немцы» «немецкие сыны», «заморские Немцы», «все немцы» и пр. Между тем Я. Гримм указал, что уже в переводе евангелия Ульфилы слово «ганза» употреблено в значении сборища, толпы (cohors, multitudo)¹²⁹⁾; то же обстоятельство, что в позднейшем немецком языке так мало сложных и производных слов от корня «ганза» указывает, что это название в средние века принадлежало уже к числу устаревших, и только в узком специальном смысле употребительных слов, что основное и первоначальное его значение почти не сознавалось, а некоторыми осмыслялось в значении совершенно неподходящем¹³⁰⁾. Здесь-же позволим себе сделать небольшое замечание по вопросу о славянстве Варягов, будто-бы призванных в Новгород с Балтийскаго поморья. Мысль о славянстве Варягов уже не раз высказывалась в русской исторической литературе; в последнее время ее хотел научно доказать г. Гедеонов в своей во всяком случае замечательной книге¹³¹⁾. Для доказательства г. Гедеонов чаще всего употребляет историко лингвистические доводы; так он сближает древне-русский язык с чешским и польским, к семье которых принадлежал и древний вендский язык балтийских Славян. Это сближение оказалось очень полезным для объяснения некоторых малопонятных теперь слов Русской Правды, Слова о полку Игореве и других памятников древнерусскаго языка; но оно непригодно для той цели, которую имел в виду г. Гедеонов т.е. доказать, что эти древния и малопонятныя слова вошли в древнерусские памятники от призванных Варягов, которые поэтому будто-бы должны быть славянскаго происхождения; это сближение еще раз подтверждает только тот факт, что в древнюю пору славянские языки далеко не так расходились между собой, {50} как они расходятся в нашу пору, что чем дальше пойдем вглубь славянской старины, тем больше найдем сходства в языке Славян и в их быту вообще; г. Гедеонов мог бы увеличить количество сходных слов в языках древнерусском, чешском, польском и южно-славянских, сходных притом в такую уже сравнительно позднюю эпоху славянской жизни, как развитие государственной жизни Славян (IХ-й век); можно было-бы распространить сравнение и на другия стороны славянской жизни — религиозныя верования, право, государственныя и общественныя учреждения; отчасти это и делает автор, но при этом погрешает в своей основной точке зрения, потому что предполагает заимствование там, где было сходство: по нашему мнению это его главная ошибка. Но если стать на другую точку зрения, т.е. признать сходство в языке, учреждениях и в быту Славян новгородских и вендских, тогда вопрос о Варягах–Вендах представится иначе. В самом деле если Варяги были Венды, что мы выигрываем этим для объяснения начальной новгородской истории? Конечно дружина призванных Вендов скоро слилась с новгородской народностью по причине их племеннаго родства: но ведь это родство существовало до призвания Вендов, и после прошло безследным для самих призвавших в смысле влияния на их жизнь; иначе сказать племенное родство Вендов и Новгородцев и призвание Варягов–Вендов в Новгород, буде такое имело место, остаются двумя разными фактами, один от другаго независимыми и один для другаго безразличными. Если же принять обычное предположение, что Варяги были Норманны, то опять неудивительно, что и они неоставили следов в новгородской жизни: ибо пришлая с князем дружина была весьма малочисленна и скоро обрусела; вопрос о народности призванных Варягов был бы гораздо важнее в том случае, если бы в Новгород пришло целое племя сразу или в продолжение известнаго времени; но тогда и вопрос скорее был бы решен, потому что призванные оставили бы более ощутительные следы своего влияния в новгородской жизни; а так как призванные во всяком случае были малочисленны, то несравненно важнее становится вопрос не о народности призванных князей, а о сущности власти их, той цели, для которой искали князя {51} и того круга власти который был ему представлен. — Что до вопроса о вендской колонии в Новгороде, то его совсем нельзя считать доказанным в книге г. Гедеонова; а его соображения, что будто бы Поморяне и Штетинцы в XII веке были в Новгороде многочисленны и вели там постоянную торговлю, чтобы наконец они там приняли православие и построили для себя две церкви¹³²⁾, — все эти соображения крайне рискованны. Однако нельзя отрицать торговых сношений Новгорода с южным балтийским поморьем, с вендскими и датскими купцами; только эти сношения немогли быть правильными и постоянными в виду большой небезопасности плаваний по Балтийскому морю, которое в IX—XI веках было наполнено всякаго рода пиратами; в то время в пиратстве упражнялись не только Норманны, но также балтийские Славяне и прибрежные Финны, например Эсты и Корелы: соседство моря и нападения морских пиратов развили у прибрежных Финнов характер гораздо более энергичный, чем у континентальных их соплеменников; вспомним, какое упорное сопротивление оказывала Чудь (Эсты) Новгородцам и Немцам, Корелы — Новгородцам и Шведам: в 1187 году Корелы даже переплыли море и напали на Сигтуну¹³³⁾. О балтийских Славянах весьма характерное известие сообщает Гельмольд: «привычки пиратства — говорит он — так овладели Славянами, что они почти совсем оставили выгоды земледелия и предались морским набегам, полагая единственную надежду и все свое достояние в кораблях; они мало заботятся об удобствах жизни, хижины свои сплетают из ветвей и то затем только, чтобы укрыться от непогоды и дождя; когда же пронесется весть военной тревоги, они прячут хлеб, золото и серебро и все драгоценное в ямы»¹³⁴⁾. К числу сокровищ, зарывавшихся ими в клады, принадлежат и арабския деньги, обильно встречающияся в Померании, Мекленбурге и далее {52} на запад¹³⁵⁾; эти деньги ясно доказывают факт торговли балтийских Славян в странах, облегавших Балтийское море; кроме того есть прямыя известия о плавании западных купцов, в том числе вероятно и славянских, в Русь: так Дитмар Мерзебургский говорить, что в его время много Датчан жили в Киеве и киевской области; Адам Бременский замечает, что до Новгорода иногда доплывают в 4 недели, а обыкновенно от устья Одера туда плавают 43 дня¹³⁶⁾. В саге Олава Триггвасона разсказывается, что Олав проживши девять лет в Гольмгарде (Новгороде) и заметив нерасположение к себе конунга отправился в Балтийское море, ограбил остров Борнгольм, и оттуда отплыл к югу в Вендландию т.е. землю Вендов, где назвался Олавом гардским (новгородским) и выдал себя за купца¹³⁷⁾. Эта последняя черта очень любопытна: в ту пору действительно ремесло пирата и купца были тесно связаны; что же до названия Олава гардским купцом, то оно повидимому указывает, что новгородский купец не был редким явлением в вендской земле.

В торговле того времени приметно выдается русский остзейский край. В могилах его древних обитателей были найдены арабския деньги VIII—XI веков, заподноевропейския — IX—XI века, византийския X века и др.¹³⁸⁾ Обозревая деньги и разныя другия находки Крузе пришел к тому выводу, что от IX до XI века в остзейском крае происходила живая торговля с западной Европой; главными торговыми пунктами были Ашераден, Кремон и вообще область реки Аа. Впрочем к этому выводу необходимо присоединить оговорку: торговлю тогдашняго времени никак нельзя представлять в том виде, как она велась здесь позже, например в XIII веке, когда между Лифляндией и немецкими {53} городами совершались ежегодно правильныя торговыя сношения; напротив взяв во внимание громадное развитие пиратства по берегам Балтийскаго моря мы должны думать, что разнаго рода деньги и ценныя вещи зашли в прибалтийский край столько же путем мирной торговли, сколько и грабежа. Из вещей особенно важны находки, сделанныя близ Ашерадена и Пальфера: это небольшие довольно изящной работы весы, вложенные в удобный футляр; по мнению Крузе они принадлежали Норманнам и были употребляемы ими для взвешивания денег; но какая система весовая употреблялась в торговле того времени, и какая весовая единица была основной, Крузе нерешался сказать; обращаясь за решением этого вопроса к разным ученым физикам, он получал разные ответы. Тем же вопросом по поводу таких же весов, найденных в Швеции занялся г. Гильдебранд в упомянутом выше сочинении о древней культуре Швеции; результатом его изследований оказалось, что весы найденные в Швеции, Финляндии и остзейском крае суть все одного типа и при том арабскаго происхождения, что основной единицей веса для драгоценных металлов в то время служил так называемый мискаль халифа Эль-Мамуна, сына Гаруна-аль-Рашида, очень близко подходящий к византийскому solidus aureus, и следовательно древне-русскому золотнику; упомянутый халиф именно известен в истории арабской метрологии: поэтому очень возможно, что установленная им весовая система вместе с торговлей достигла на север Европы¹³⁹⁾.

Этими замечаниями окончим об арабской торговле. С конца XI века она падает вследствие ослабления халифата и разных переворотов внутри Азии; но раз возбужденное ею в Европе движение непрекратилось; напротив оно вызвало ближайшия торговыя связи Новгорода с немецким западом. {54}

Назад К оглавлению Дальше

¹⁾ Книга есть и в немецком переводе: Die Hanflelsstrasseiy der Griechen und Römer durch das Flussgebiet der Oder, Weichsel, Dniepr und Nicmen an die Gestade des Baltischen Meeres… v. Sadovsky… übers v. Alb. Kohn. Jena, 1877. — О торговле янтарем в древности ср. Voigt. Geschichte Preussens, В. I, Kap. 1. Об янтарном острове там-же, прилож. II. Под этим островом Фогт разумеет область Саммланд, которая реками и заливами действительно ограничена на подобие острова.

²⁾ Карамзин. Ист. Госуд. Poс. Т. I, прим. 28. Срав. прим. 29. (По изд. Эйнерлинга).

³⁾ Sadowsky., Seit. 32, — Римлянам было знакомо германское название янтаря glessum (Tacit) т.e. Glas, что выдает воззрение древних Германцев на янтарь, как на стеклянное вещество.

⁴⁾ Только две монеты относятся ко 2-му веку до Р. X.; оне найдены у Масселя в Силезии. Sadowsky., S. 162.

⁵⁾ Найдена также у Масселя. Sadowsky., S. 183.

⁶⁾ Seit. 86-87.

⁷⁾ Забелин. Истор. Рус. жизни с древн. времен, ч. I, стр. 225.

⁸⁾ На Руси в Киевскую эпоху была известна соль из Коломыя, Перемышля, Удеча и др. мест Галицкаго княжества. См. Промышленность древн. Руси, Аристова, стр. 68-70. Вообще склоны Карпат весьма богаты солью; вспомним большия залежи каменной соли в Бохне и Величке.

⁹⁾ История Геродотова, перев. Мартынов, 1826, кн. 4, стр. 353-355.

В другом месте Геродот говорят, что Тирас и Ипанис (Днестр и Буг) текут смежно между собой в земле алазонской. — Тамже, стр. 399.

¹⁰⁾ Аристов. Промышлен. древн. Руси, стр. 185-187.

¹¹⁾ Брун. Следы древняго речного пути из Днепра в Азовское море. (Записки Одес. Общ. Истор. и Древн. том V).

¹²⁾ Истор. Герод. Перев. Мартынов, кн. 4; стр. 361, 471-473.

¹³⁾ К.Е. Baer. Handelsweg, der im 5. Jahrhunderte vor Christo durch einen grossen Theil des jetst Russisch. Gebietes ging. (Historische Fragen mit Hülfe der Naturwissenschaften beantwortet).

¹⁴⁾ Ист. Герод. Перев. Мартынов, кн. 4, стр. 354-355.

¹⁵⁾ Тамже, стр. 401.

¹⁶⁾ Handelsstrassen, S. 90-92, 193.

¹⁷⁾ Фогт. Gesch. Preussens, В. 1, S. 90-93.

¹⁸⁾ См. ст. Невоструева в Труд. I Археолог. Съезда.

¹⁹⁾ Gesch. Pretissens, I, S. 80.

²⁰⁾ См. об этом в предисловии к сочинению Садовскаго, принадлежащем переводчику, сxp. XVII и след.

²¹⁾ Об этом у Фогта, Gesell. Preussens, В. VI, S. 134-137, и у Гирша, Handels- und Gewerbsgeschiclite Danzigs unter der Herrschaft des deutsch. Ordens. 1858, Leipzig, S. 323.

²²⁾ Савельев. Мухаммеданская нумизматика к отношении к русской истории. Спб. 1847. — В этом прекрасном труде заключаются еще переводы двух статей по тому же предмету, принадлежащих Френу и Ледебуру. Ср. также замечательную статью Григорьева: О куфических монетах, находимых к России и прибалтийских странах. 1842 г. (Перепечат. в Сборнике „Россия и Азия“. Спб. 1876).

²³⁾ К труду Савельева приложена карта с обозначением местонахождении арабских денег. Впрочем эта карта как и та, которая приложена к 3-му тому древ. рус. истории Погодина, далеко неполны. По описанию Тизенгаузена (Монеты восточнаго халифата. Спб. 1873) видно, что в настоящее время эта карта могла бы быть гораздо подробнее.

²⁴⁾ Гр. Уваров. Меряне и их быт по курганным раскопкам (Труды I археол. съезда, II). Но в курганах Северян арабские диргемы почти не встречались, хотя разныя украшения арабскаго изделия, особенно бусы, там находились нередко. — Самоквасов. Древн. землян. насыпи и их знач. для науки (Древн. и Нов. Россия 1876, №№ 3-4).

²⁵⁾ Ибн-Даста в перев. Хвольсона (Изв. о Хозарах, Буртасах, Болгар., Мадьяр., Слав. и Русских. Спб. 1869, стр. 40).

²⁶⁾ Савельев. Мухам. нумизм. Стр. XXIV, 22-23.

²⁷⁾ Тизенгаузен. Мон. вост. халиф. стр. XXXIII-XXXVII.

²⁸⁾ Кенс. Описание европ. монет X—XII в., найденных в России (Зап. археолог. общ. т. IV).

²⁹⁾ Меряне и их быт, стр. 656.

³⁰⁾ Европеус. О курган. раскопках около погоста Бежици в Тверск. губ. (Ж. М. Н. Пр. 1872, декабрь). — Извест. о 4 археолог. съезде; № 3 (реферат Ивановскаго).

³¹⁾ Кенс. Опис. европ. мон. стр. 10-18.

³²⁾ „Вдаша (Радимичи) Ольгами по щлягу, якоже Козаром даяху“. Козаром по щлягу даем от рала“ — говорили Вятичи Святославу. II. С. Р. Л. I, стр. 10, 27. — Карамзин замечает: Радимичи вносили в казну щляги или шилинги, без сомнения полученные ими от Козар. И. Г. Poс. I, стр. 150. — И.И. Срезневский производит слово щляг от семитскаго корня сикль = весить (Следы древн. знакомства Русск. с южн. Азией. Вестн. И. Рус. Геогр. Общ. 1854, ч. 10).

³³⁾ Савельев. Мухам. нумизм. стр. СХСIII.

³⁴⁾ В Булгаре лично были Ибн-Фодлан и Ибн-Гаукал в X веке, Андалуси и Джевалики — ХII-м. В Итиле, как ближайшем к Азии пункте, ученые путешественники бывали конечно чаще, чем в далеком Булгаре.

³⁵⁾ О Козарах — две интересныя статьи Григорьева (Россия и Азия, № 2-3).

³⁶⁾ Масуди, перев. Гаркави. Сказания мусульманских писателей о Славянах и Русских. Спб. 1870, стр. 129-130.

³⁷⁾ В книжке Клапрота: Russlands Vergrösserungen. 1814, Berlin, помещены два отрывка из Масуди и Ибн-Гаукала; приведенныя слова заимствованы из последняго (стр. 264).

³⁸⁾ Масуди, перев. Гаркави, стр. 130.

³⁹⁾ Тамже.

⁴⁰⁾ Тамже, стр. 38.

⁴¹⁾ Гаркави, стр. 220.

⁴²⁾ Хвольсон. Изв. Ибн-Дасты, стр. 63-66.

⁴³⁾ В Табаристане, на южном берегу Каспийскаго моря.

⁴⁴⁾ Каспий. О походах древн. Русских в Табаристан и проч. стр. 32-36.

⁴⁵⁾ У Мукаддеси упоминаются еще два города хазарских: Бейда и Беленджер, но местоположение их определить трудно. — Хвольсон, Изв. Ибн-Дасты, стр. 45.

⁴⁶⁾ Из отрывка у Клапрота, стр. 264-267.

⁴⁷⁾ Перев. Гаркави. Труды восточ. отдел. И. Рус. Арх. Общ. Ч. XVII, стр. 365.

⁴⁸⁾ Гаркави. Сказ. мус. писат., стр. 49.

⁴⁹⁾ Хвольсон. Изв. Ибн-Дасты, стр. 24.

⁵⁰⁾ Тамже, стр. 45.

⁵¹⁾ Тамже, стр. 85.

⁵²⁾ Полн. собр. Рус. Лет. Т. I, стр. 27.

⁵³⁾ Тамже, стр. 7.

⁵⁴⁾ Перев. Гаркави, стр. 218-219.

⁵⁵⁾ Гаркави. Сказ. мус. пис., стр. 226.

⁵⁶⁾ Дорн, О походах древ. Русск. в Табаристан, стр. 531-533.

⁵⁷⁾ О древних походах Руссов на восток. Сборник „Россия и Азия“, стат. № 1, стр. 42.

⁵⁸⁾ П. С. Р. Л. т. 1, стр. 9-10, 27.

⁵⁹⁾ Перев. Гаркави, стр. 193.

⁶⁰⁾ Relation de Masoudi et d’autres autcurs musulmans sur les anciens Slaves, par Charmoy. (Мемуар. Акад. Наук, cep. наук. политич. и пр. T. II, стр. 393-394).

⁶¹⁾ Что глава Масуди о Славянах средней Европы и прибалтийскаго края заимствована им из письменнаго источника, и притом византийскаго происхождения, это едва ли может подлежать сомнению. Г. Гаркави уже указал на одного арабскаго писателя Харрами, бывшаго византийскаго пленника, от котораго между прочим брал свои сведения Масуди. (Сказ. мус. писат., стр. 161). Заимствование Арабами сведений о Славянах чрез Византию станет понятным, если припомним например, как много Славян Балканских, Русских и Карпатских знал Импер. Константин Багрянородный.

⁶²⁾ О восточной торговле Киева в арабскую эпоху ср. Френа Ibn-foszlans und anderer Araber Berichte… S. Petersb. 1823. Beil. № I.

⁶³⁾ На это есть намеки в беседах патриарха Фотия.

⁶⁴⁾ Известия византийск. истор., объясн. российскую историю древн. времен и переселения народов. Собр. Штриттером, Спб. 1770—1775. Часть 3, стр. 107-110. Поход 1043 г. под предводительством сына Ярослава Владимира, несчастно для русских окончившийся, описан и в нашей летописи. П. С. Р. Л. Т. I, стр. 66-67.

⁶⁵⁾ П. С. Р. Л. т. I, стр. 28. — Очень вероятно, что названия некоторых овощей, плодовых деревьев и хлебных растений, а быть может и самая культура их пришли в приднепровскую Русь из Греции, как напр. огурец — αγγθριοѵ, αγγθρоѵ, свекла или севкл — σευτλоѵ, капуста — среднев. caputium, рожки — κερατια, черешня — κερασος и пр.; из хлебных растений вероятно пришла в преднепровье греча, т.е. греческий хлеб, или жито. Впрочем могло быть и наоборот, т.е. некоторыя названия культурных растений зашли в средневековый греческий язык из славянскаго.

⁶⁶⁾ Промышл. древ. Руси, Аристова, стр. 183-187.

⁶⁷⁾ Перев. Хвольсона. Изв. Ибн-Дасты… стр. 27.

⁶⁸⁾ Извест. визант. историков… ч. 3, стр. 30-33. (Из сочинения Конст. Багрянор. „Об управлении империей“).

⁶⁹⁾ Хвольсон. Изв. Иб. Дасты, стр. 21.

⁷⁰⁾ О Булгарах кроме книг и статей Френа, Григорьева, Савельева, Березина, Лихачева и др. ср. недавно вышедшую книгу Шпилевскаго: древние города и другие болгарско-татарские памятники в Казанской губернии. Казань, 1877. Книга замечательна по группировке фактов и выводов относительно Булгар.

⁷¹⁾ Хвольсон. Ибн-Даста и пр., стр. 89.

⁷²⁾ Там же, стр. 23.

⁷³⁾ Ибн-Фодлан, перев. Гаркави, стр. 91.

⁷⁴⁾ Лихачев. Бытовые памятники великой Булгарии. (Труды 2 археолог. съезда). Впрочем трудно определить, какие из этих памятников принадлежат древней домагометанской, и какие позднейшей магометанско-татарской эпохе, что из них местное, и что привозное из Азии.

⁷⁵⁾ Шпилевский. Древн. города Казанской губ., стр. 124 и след. Что касается до названий Соба, Куль, Челмата, Темтюзи и др., то автор считает их за названия племен, а не городов Булгарских; стр. 139.

⁷⁶⁾ Хвольсон. Изв. И. Дасты и пр., стр. 163.

⁷⁷⁾ Ibn. Foszlans u. а. Araber Berichte… S. 162-170.

⁷⁸⁾ Изв. И. Дасты.., стр. 171-177.

⁷⁹⁾ Розыскания о начале Руси. 1876. Москва, стр. 129.

⁸⁰⁾ Об этом говорят Казвини и Бакуви. Frähn. Ibn-Foszlans und and. Arab. Berichte… S. 210-211.

⁸¹⁾ Хотя Казвини и др. арабские писатели говорят только о Веси (Вису), жившей на верхней Волге, Тверце, Мологе и Шексне, но очевидно что Болгаре ездили туда сквозь страну Мерян, которые жили по Клязьме, Нерли и озеру Клещину. Поэтому вероятно, что Меря у Арабских писателей разумеется под тем же названием Веси. О земле Вису и торговле там Булгар см. Финн, Ibn Foszlans., Beil. № III.

⁸²⁾ Ibn-Foszlans u. а. Arab. Berichte, S. 231-232.

⁸³⁾ Cp. К.Н. Бестужев-Рюмин. Рус. Истор. I, стр. 68, примеч. 19.

⁸⁴⁾ Л.Н. Майков. О древней культуре зап. Финнов (по сочинению А. Алкшиста), стр. 95.

⁸⁵⁾ Хвольсон. Изв. И. Дасты, стр. 181. К этому тексту из Мукаддеси ср. примеч. автора на стр. 181-193, где высказано много остроумных соображений.

⁸⁶⁾ Савельев. Мухам. нумизм. стр. XXXIII. Он полагает, что монеты носили в качестве амулетов.

⁸⁷⁾ Frähn. Ibn Fozlans Berichte. S. 5, 90-91.

⁸⁸⁾ П. С. P. Л. II, 4-5, 1114.

⁸⁹⁾ Из арабскаго, персидскаго и других восточных языков взяты названия: бусы или бисер, алмаз, яхонт, топаз, изумруд, бирюза, яшма, жемчуг и др. Оттуда же взяты слова: базар, барыш, киса, амбар, сундук. См. Савельев, мухам. нумизмат., стр. 215-217. Из арабскаго языка заимствованы: магазин, касса, тариф, — сначала в европейские, а потом и в русский язык.

⁹⁰⁾ Ibn-Foszlans., Berichte., S. LY. — Текст записки, составленной Ибн-Фодланом о его путешествии, см. у Гаркави, Сказ. мус. писат., стр. 85-92.

^*) В книге здесь и далее «Фоцлан». OCR.

⁹¹⁾ Charmoy. Relations de Masoudi et d’autres auteurs., p. 342.

⁹²⁾ Тамже, стр. 342-343.

⁹³⁾ Franz-Nyenstädts Chronik. 5. 11. (Monum. Lir. antiq. II).

⁹⁴⁾ Порфирьев. Истор. Рус. Словесн. Казань, 1870, стр. 340.

⁹⁵⁾ П. С. Р. Л., т. I, стр. 19.

⁹⁶⁾ Д.А. Корсаков. Меря и Ростов. княжество. Казань, 1872, стр. 48-49. К тому же выводу приходит г. Барсов: Очерки рус. историч. географии: геогр. начальн. летописи. Варшава, 1873, стр. 65.

⁹⁷⁾ Если значительную славянскую колонизацию в земле Мери в IX—XI веках признать за факт, что по нашему мнению следует признать, то позволительно усумниться, чтобы все курганы, разрытые в земле Мерян, принадлежали именно Мерянам. Почтенный археолог, гр. Уваров (Меряне и их быт… стр. 694) допускает, что некоторые могилы принадлежали Варягам: невернее ли еще Славянам? Что касается до обрядов погребения, то трупосожигание и трупохоронение вполне свойственны как Мери, так и Славянам, как свойственны тем и другим закапывание с покойником разных вещей: а потому по одним признакам хоронения покойников и по вещам находимым в их могилах нельзя удовлетворительно решить вопрос о народности покойников. Впрочем по некомпетентности в вопросах курганной археологии мы нехотим придавать большой цены своему сомнению.

⁹⁸⁾ Перев. Гаркави. Сказ. мус. писат., стр. 218.

⁹⁹⁾ П. С. Р. Л. I, 36, 985: „иде Володимер на Болгары с Добрынею, с уем своим в лодьях, а Торъки берегом приведе на коних, и победи Болгары. Рече Добрыня Владимиру: съглядах колодник, и суть вси в сапозех; сим дани нам недаяти, поидем искат лапотников. И створи мир Володимер с Болгары, и роте заходиша межю собе, и реша Болгаре: толи небудеть межю нами мира, оли камень начнеть плавати, а хмель почнеть тонути“.

¹⁰⁰⁾ История Российская… кн. II, стр. 88-89.

¹⁰¹⁾ Тамже, стр. 416.

¹⁰²⁾ Савельев. Мух. нумизм. стр. CXLIII.

¹⁰³⁾ Об Аврамии у Татищева читаем: „в великом граде Болгарском замучен был христианин, Болгарянин родом, именем Аврамий; купец был знатный, ездил по разным странам купечества ради, и научася веры Христовы крестился сам и других поучал“. (Истор. Росс. кн. III, стр. 454). Известие Эдриси см. в книге Шпилевскаго: Древн. города и др. памят… стр. 9. Кроме Аврамия жертвой фанатизма Булгар был еще мученик Феодор. См. тамже, стр. 167.

¹⁰⁴⁾ Истор. Российск. кн. III, стр. 454-455. Эти сведения о булгарских договорах принадлежат к числу многих и важных достоинств книги Татищева, которую по справедливости высоко ценит К.Н. Бестужев-Рюмин. (В.Н. Татищев, статья в Древ. и Нов. России за 1875 год).

¹⁰⁵⁾ П. С. Р. Л. I, стр. 64, 1024: „бе мятежь велик и голод по всей той стране (Суздальской); идоша по Волзе вси людье в Болгары, и привезоша жито, и тако ожиша“.

¹⁰⁶⁾ Меря и Ростов. княж. стр. 30. Под этими выселенцами г. Корсаков понимает ославянившуюся Мерю, но из приведеннаго текста этого прямо невидно; напротив там говорится: ушлецы языка словенскаго.

¹⁰⁷⁾ Тамже. Здесь дело идет очевидно о финских выселенцах.

¹⁰⁸⁾ П. С. Р. Л. I, стр. 192: „Пурешов сын с Половци изби Мордву всю и Русь Пургасову“.

¹⁰⁹⁾ Истор. Российск. кн. III, стр. 176.

¹¹⁰⁾ Ибн-Хордадбе, Ибн-Гаукал и др. Последний о Волге выражается: „Табаристанское (каспийское) море питается преимущественно русской рекой, называемой Итиль“. Гаркави, сказ. мус. пис. стр. 55.

¹¹¹⁾ О целой торговле Новгородцев близ Уральских гор с тамошними племенами срав. известный разсказ Юряти Роговича: „в горе той просечено оконце мало и туде молвят и есть не разумели языку их, но кажють на железо и помавают рукою просяще железа; и аще кто даст им нож ли, ли секиру, и они скорою дают противу“. П. С. Р. Л. I, стр. 107.

¹¹²⁾ Автор хлыновской летописи отвергает разсказ, будто вятские ушкуйники бежали из Новгорода после того, как сжились с женами Новгородцев, бывших семь лет в отлучке на войне и прижили с ними детей; летописец говорит, что Вятчане сочинили это сами в насмешку над Новгородцами, но в действительности они „из Новгорода отлучашася с согласия их, Карамзин, И. Г. Р. III, прим. 33.

¹¹³⁾ Тамже, стр. 106.

¹¹⁴⁾ Ефименко. Заволоцкая Чудь, стр. 34-71.

¹¹⁵⁾ Летописныя известия о походах ушкуйников сведены в книге г. Шпиловскаго: древ. гор. и др. булгарско-татар. памяти, стр. 170-175.

¹¹⁶⁾ П. С. Р. Л. III, 19, 1187: „избьени быша печерьскеи даньники и Югърьскии в Печоре, а другий за Волоком, и паде голов о сте къметьства“.

¹¹⁷⁾ К.Н. Бестужев-Рюмин, о колонизации Великорусскаго племени. (Журн. М. Н. Пр. 1807, июнь).

¹¹⁸⁾ Мухам. нумизм. стр. CLXIII и след.

¹¹⁹⁾ Костомаров. Севернорус. народоправ. I, стр. 15-18.

¹²⁰⁾ Sartorius-Lappenberg. Urk. Gesch. II, S. 37: „quando naves mercatorum sunt in Nu (Нева), secundum antiquam justiciam libere possunt negotiari hospites cum Carelis et Engeris. Замечательно, что у карелов купец до сих пор называется словом saxa т.е. Сакс, Саксонец, — название ганзейскаго купца из нижнесаксонских городов. См. Л.Н. Майкова, о древн. культ. запад. Финнов, стр. 64.

¹²¹⁾ Перев. Гаркави, сказ. мус. писат., стр. 130.

¹²²⁾ Хвольсон. Изв. И. Дасты, стр. 167. — Кроме того арабские писатели знают Новгородцев под их собственным именем Славин: „Руссы состоят из трех племен… второе племя называют Славия“ (Ибн-Истахри, Ибн-Гаукал и др.).

¹²³⁾ Френ. Ibn-Foszlans u. а. Аrab. Berichte… Beil. № II.

¹²⁴⁾ Hans Hildebrand. Das heidnische Zeitalter in Schweden übers, von Mestorf, Hamburg, 1873, S. 127, 184.

¹²⁵⁾ Тамже, стр. 148-152.

¹²⁶⁾ Voigt. Gesell. Preuss. I, S. 220.

¹²⁷⁾ Савельев. Мухам. нумизм., стр. СХСVIII-IX.

¹²⁸⁾ Sartorius-Lappenberg. Urkundl. Gesch. II, S. 73-76. Cрав. заметку Pauli: Auftreten und Bedeutung des Wortes Hansa in England (Hans. Geschichtsblätter, Jahrgang 1872).

¹²⁹⁾ Sartorius-Lappenberg. Urk. Gesch. II, S. 75, Anmerk. 3.

¹³⁰⁾ Так Вольдемар III, король датский, однажды обозвал ганзейских купцов гусями; эта насмешка очевидно основана на игре слов (Hansen-Gänse).

¹³¹⁾ Варяги и Русь, ч. 1-2. Сиб. 1876.

¹³²⁾ Тамже I, стр. 347-348.

¹³³⁾ Lehrberg. Untersuchungen zur Erläutung der älter. Gesch. Russlands, s. 268.

¹³⁴⁾ Komляревский. Древн. права балтийск. Славян. Прага, 1874, ч. I, стр. 149.

¹³⁵⁾ Ледебург. О восточн. монетах и прибалтийск. странах (в прилож. мухам. нумизм. Савельева).

¹³⁶⁾ Lehrberg Untersuchungen, s. 206-267.

¹³⁷⁾ Извлечение из саги Олава, сына Триггвиева, сделано Сабининым: Рус. Историч. Сборник, т. IV, 1840.

¹³⁸⁾ Kruse. Necrolivonica oder Alterthümer Liv-Est- und Kurlands. Dorpat, 1842, — с прекрасным атласом рисунков. Все монеты и вещи описаны весьма тщательно; гр. Уваров нераз указывает на сходство их с мерянскими находками по их стилю и орнаменту.

¹³⁹⁾ Das heidnische Zeitalter in Schweden, s. 127-129.

Назад К оглавлению Дальше