Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

{83}

Со второй половины XII века в прибалтийский край энергически направляется немецкая колонизация. В короткое время по всему юговосточному побережью Балтийскаго моря разливается немецкая жизнь; от Голландии до Эстляндии звучит немецкая речь, всюду виден предприимчивый немецкий колонист. Главный приют этой жизни составляют города, выростающие очень быстро; так от 1170 по 1250 год, следовательно менее чем в одно столетие, на пространстве приблизительно в 250 миль, явились следующие города: Росток, Рига, Стральзунд, Ревель, Кульм, Торн, Мариенвердер, Данциг, Эльбинг, Висмар, Грейфсвальд, Мемель, Пернов и Кенигсберг¹⁾. Находясь при море и устрояя свою внутреннюю жизнь преимущественно по любецкому праву города быстро богатели чрез свою промышленность и торговлю, служа в тоже время опорой делу обращения туземцев в католичество и подчинения их немецкому господству. И прав рижский архиепископ, который выразился о купцах, что после Бога они всего более помогли обращению к вере Лифляндии, Эстляндии, Курляндии и Пруссии²⁾. За купцами наибольшую услугу тому же делу оказало духовенство. Лица с характером более идеальным были одушевлены желанием проповеди среди язычествующих балтийских Славян, Литовцев, Ливов и Эстов; некоторые простирали свою ревность и на схизматиков Русских, которых также хотели привести в лоно католической церкви. Более практичные духовные видели впереди основание новых епархий и получение доходов с новообращенной паствы. В помощь рижской кафедре и для {84} более верной ея поддержки против язычников и схизматиков был учрежден ливонский орден Меченосцев, вскоре соединившийся с орденом в Пруссии. Наконец тоже воинственное стремление на восток выказывают Датчане и Шведы. Такой напор целаго тевтонскаго племени требовал немалаго напряжения сил со стороны славянскаго, литовскаго и финскаго племен для его отражения; однако этот напор вовсе не был подавляющим, и если бы Новгород и Псков с одной стороны и полоцкие князья с другой встретили пришельцев с большим единодушием, и лучше сумели воспользоваться силами финских и литовских племен, доведенных до отчаяния наступавшими Немцами, то конечно последние неуспели бы утвердиться в прибалтийском крае, и потом грозить безопасности русских земель. Но именно этого единодушия со стороны западных русских городов и недоставало; напротив весьма рано обнаружилась рознь Новгорода и Пскова как в отношении Немцев, так и между собой. В 1220 году великий князь Ярослав Всеволодович собрался в поход на Ригу, и уже привел полки из суздальской земли; но Псковичи, испугавшись силы Ярослава, и нежелая ссориться с Немцами, которые в случае розмирья нападали прежде всего на псковскую волость, поспешили заключить мир с Ригой, причем выговорили себе помощь Немцев на тот случай, если бы великий князь обратил свои силы на Псков³⁾; затем послали сказать Ярославу и Новгородцам: «кланяемся тебе, князь, а к нам неходи; мы взяли мир с Рижанами, и в поход с вами непойдем: ходили вы Колываню и Кеси, взяли серебро, правды неучинили, а затем воротились в Новгород, только раздраживши Немцев, которые за то избили нашу братью, а иных взяли в полон; если вы и теперь так надумали, то мы будем против вас со святою Богородицей⁴⁾. Слыша такия речи Новгород отказался идти с Ярославом на Ригу, и князь {85} был принужден распустить свои полки. По указанным причинам т.е. из боязни быстрых нападений Немцев на свою землю и сомнительности выгод от совместнаго участия с Новгородцами, Псковичи были расположены соблюдать мир с Немцами очень строго, и даже помогали им в походе на Литву 1237 года⁵⁾. В последующее время рознь Новгорода и Пскова неоднократно высказывалась весьма резко: Новгород далеко на всегда поддерживал Псков против Ордена, особливо когда стал замечать в своем пригороде стремление к независимости, — и не раз псковский летописец, повествуя о нападении Немцев, горько жалуется, что Новгородцы непомогли Пскову⁶⁾. Вследствие того Псков начинает ближе держаться князей литовских, что крайне смущает Орден; при Гедимине, когда тот владел Полоцком и Витебском, когда подручником ему был смоленский князь Иван Александрович, когда наконец во Пскове сидел литовский князь Давыд, также подручный Гедимину, Орден так встревожился, что поспешил вступить с Новгородом в союз, направленный против литовскаго князя и всех его сторонников, в том числе и против Пскова. В силу этого союза, который назвали вечным (ewige vorbindige) Новгород и Орден обязались помогать друг другу в войне против Литвы, и не заключать с нею отдельнаго мира без ведома друг друга. «И если — говорилось в договоре — Псковичи неотстанут от Литовцев, то мы, Орден, должны помогать Новгородцам, и вместе с ними воевать на Псковичей, покуда те непридут в подданство Новугороду»⁷⁾. {86} При Витовте отношения по видимому изменяются: сохранился договор литовских князей с Орденом, по которому они отказывались от всех завоеваний, какия сделает Орден в псковской земле один или с помощью Литовцев⁸⁾. Но едва ли можно верить искренности этого договора; по всей вероятности хитрый Витовт давал Ордену волю воевать Псков только для того, чтобы удобнее потом отнять это завоевание в свою пользу; да и сами Псковичи в крайнем случае скорее признали бы власть литовскаго князя, чем немецкаго Ордена. К розни политической и церковной, разъединявшей Новгород и Псков и ослаблявшей их силы, нужно прибавить их торговое соперничество. Ни в одном из дошедших до нас договоров Новгорода с Ганзой нет упоминания о Пскове, — явный знак, что пригород Псков торговал и договаривался с Немцами на собственной воле гораздо раньше того времени, когда Новгород признал Псков своим молодшим братом. Мы видели, как в 1229 году Псковичи в договоре с Ригой «выложили» Новгородцев; с своей стороны Новгородцы при заключении договора с Ганзой в 1392 году «вымирили» Псковичей⁹⁾. Правда, послы псковские иногда бывают в Новгороде по делам немецкой торговли, а Новгородцы иногда принимают посредничество для примирения Пскова с Немцами; но это посредничество обыкновенно было мало успешно. В 1436 году Псковичи арестовали {87} у себя ганзейских купцов в количестве 24-х лиц; в то время как в Новгороде летом того года жили ганзейские послы и вели там переговоры о разных делах туда же прибыли псковские послы, — посадник Юрий сам четверт. Посадник начал жаловаться новгородским и ганзейским уполномоченным, что псковские купцы были ограблены в области дерптскаго епископа, посажены под арест и побиты; ганзейские послы отвечали, что это дело до них некасается, так как они не имеют ни каких приказаний от дерптскаго епископа, присланы в Новгород не от него и не для такого дела, впрочем спросили с своей стороны: а по какой причине Псковичи схватили немецких гостей и держат их в тяжком заключении? Посадник отвечал: по той причине, что псковские купцы были побиты, взяты в плен и ограблены в земле дерптскаго епископа, на что Немцы по прежнему возражали, что им нет дела до дерптскаго епископа. Спустя неделю после этого препирательства ганзейские послы начали просить Новгород о примирении их со Псковом: «тогда мы стали — пишут послы в своем отчете — говорить Новгородцам о Псковичах, которых они считают своими младшими братьями¹⁰⁾, чтобы уговорили их освободить немецких купцов, которых вопреки божеской правде и крестоцелованию они схватили с товарами и держат в плену». Новгород согласился, и около петрова дня отправил своих послов во Псков переговорить по делу Немцев; но спустя две недели посольство воротилось без успеха: ибо Псковичи неприняли благословения владыки и новгородскаго слова, и Немцев не освободили¹¹⁾. До какой степени доходило торговое соперничество между Новгородом и Псковом видно например из следующаго обстоятельства: в одном письме от начала XV века Новгород зовет к себе ревельских {88} купцов, прося их ехать прямо в Новгород, а не на Псков: «а гостю братьи вашеи хто поедет в великий Новгород и вы им велите ехати новгородчким путем, а на Псков им пути нет»¹²⁾. Конечно Немцы понимали это соперничество, и умели им пользоваться к своей выгоде. Ко всему этому нужно присоединить разлад и борьбу партий внутри Новгорода и Пскова, доходившую до того, что вожаки партий вступали в дружбу с Немцами, чтобы доставить перевес себе и своей партии, как поступил например Твердило Иванкович, изменнически предавший Псков Немцам в 1240 году¹³⁾. Вообще у вождей партий незаметно ни прочно определенной политики по отношению к Немцам, ни предусмотрительности: за близорукость их достаточно говорит то обстоятельство, что они находили возможным вступать в союзы с Орденом, направленные против своих же братьев. Конечно великий князь мог бы примирить партии и соединить все силы Новгорода и Пскова против их врагов, как это было например при Александре Невском; но власть великаго князя в этих городах была сильно ограничена; в частности чтобы недать князю усилиться во время войны опираясь на военную партию, Новгород лишает его права начинать войну: «а без новгородьского ти слова, княже войны незамышляти»¹⁴⁾. Взяв все это в соображение мы поймем, как Немцы могли утвердиться в прибалтийском крае, несмотря притом на внутренний разлад, обнаружившийся в их собственной среде. С первых же пор духовенство Лифляндии вступило в ожесточенную вражду с Орденом из-за получения доходов с новообращенных туземцев, вообще из-за верховнаго над ними влияния; с другой стороны Орден под предлогом распространения веры старался увеличить свои владения чрез постоянныя войны с язычниками и схизматиками, что существенно препятствовало как проповеди {89} католической, так равно и мирной торговле горожан: кроме того рыцари требовали у городов людей и денег на ведение войны, вообще старались и над ними распространить свою власть. Между самими городами существовала большая рознь: так и Рига и лифляндские города стремились присвоить в свое ведение торговлю по западной Двине, и вытеснить оттуда ганзейских купцов, в тоже время домогаясь увеличить свое влияние на дела новгородской конторы. Таким образом таже рознь интересов, тоже стремление вступать в отдельные договоры, заключать отдельные миры, с «sunderliche vriede» постоянно существуют и среди Немцев, хотя эта рознь между ними значительно меньше, чем Русскими; по крайней мере против Новгорода и Пскова они действовали с гораздо большим согласием, чем те против них.

При таком положении дел торговыя сношения Новгорода с Ганзой становились чрезвычайно усложненными, — и для обеих сторон нужно было не мало времени и хлопот, чтобы согласить все частные интересы. Лифляндские Немцы хотели собственных выгод в ущерб общей Ганзе; с другой стороны у Русских выходили постоянныя столкновения с Орденом и лифляндскими городами, которыя весьма невыгодно отзывались на ганзейских купцах в Новгороде. А тут Дания и Швеция хотели преследовать относительно Русских свои особенные виды: Швеция не только хотела овладеть землей Еми и Корелов в Финляндии, но и претендовала на главный торговый путь Новгорода и Ганзы, т.е. на берега Невы и Финскаго залива, что для торгующих сторон создавало новыя затруднения и хлопоты. Чтобы осмотреться среди этих сложных отношений считаем удобным разсмотреть порознь: во первых торговлю Риги и лифлянских городов в области западной Двины, верхняго Днепра и в Новгороде; во вторых разсмотреть, какое влияние на ход русско-ганзейской торговли оказывали Орден, Дания и Швеция.

С половины XII века готландские купцы начали посещать устье западной Двины, как показывает древняя ливонская хроника. С купцами стали приезжать и проповедники католической веры; первым был августинский монах Мейнгард, построивший с позволения князя полоцкого {90} церковь и замок в Икскуле; в 1188 году он был уже епископом небольшой паствы в Икскуле. Его преемник епископ Бертольд пал в сражении с Ливами, нехотевшими принимать новой веры. Но третий епископ Альберт, один из знаменитых людей своего века, повел дело обращения туземцев в католичество с чрезвычайной энергией; получа от папы полномочие проповедывать крестовый поход в Ливонию, он почти ежегодно был в Германии, и каждый раз возвращался оттуда с многочисленными пилигриммами. Строились замки и церкви; туземцев крестили и облагали оброком. Специально в подмогу церкви был учрежден в 1201 году военно-монашеский орден Меченосцев; в том же году было положено основание городу Риге, причем основатель принял во внимание удобство местности для торговой пристани¹⁵⁾. Один из деятельных сотрудников епископа Дитрих, впоследствии цистерианский аббат, еще до заложения Риги хлопотал перед папой о запрещении купцам ездить мимо новаго города, к устью реки Аа (Semigall-Aa); запрещение клонилось к той цели, чтобы сделать из Риги принудительный рынок. Общее немецкое купечество на Готланде подтвердило это распоряжение, и само оказывало содействие при построении новаго города. Такое участие готландскаго купечества в этом деле наводит на мысль, что оно и прежде обращало внимание на торговлю при устье Двины, и что бременские купцы ездили туда с ведома всего купечества, потому что они сами составляли часть этого купечества, как это видно из смоленскаго договора 1229 года. Важно и то обстоятельство, что епископ Альберт пожаловал Риге готландское право, и та с первых же пор стала выбирать себе особеннаго фогта. В 1211 году епископ дал готландскому купечеству следующую важную привилегию: все купцы, особенно готландские — говорит он — плавают по Двине безпошлинно; все гавани Лифляндии считаются вольными; ни один рижский гражданин, или немецкий купец {91} не обязан носить горячаго железа, или вступать по принуждению на судебный поединок; имущество потерпевших кораблекрушение никто не смеет отнимать у них; убийца может откупиться за свое преступление сорока марками серебра¹⁶⁾. В 1220 году в Риге был учрежден городской рат, — знак, что община, спустя четверть века после своего основания, достигла уже значительной степени развития. Из этого новаго города и начались живыя торговыя сношения с Полоцком, Витебском и Смоленском.

Первыя сведения о торговле рижских Немцев с Русскими сообщаются в хронике Генриха Лотыша; по его словам, еще до основания Риги немецкие купцы однажды ехали от устья Двины во Псков по зимнему пути, но около Юрьева были ограблены Унганниями, одним эстонским племенем¹⁷⁾. В год основания Риги один купец спускался вниз по Двине, намереваясь проплыть мимо Риги, но тут был задержан рижскими Немцами, и в произшедшей ссоре убит вместе с кормчим, после чего остальные люди на судне принуждены были воротиться обратно¹⁸⁾. Вообще в то время, при всеобщем возстании Ливов, Эстов и Лотышей, и при вражде, какую с перваго раза Русские оказали к Немцам, нелегко было вести торговлю. «В то время — говорит Генрих Лотыш — церковь ливонская находилась в угнетении от русских и литовских племен, которыя намеревались ее уничтожить; а посему Рижане определили послать к князю полоцкому осведомиться, нельзя ли будет заключить мир на каких нибудь условиях; для сего был послан Рудольф Эрих с несколькими другими лицами». Но так как это посольство недостигло Полоцка — ибо на пути было вовлечено в битву с Эстами у Вендена — «то послан был Арнольд, брат воинства Христова (рыцарь) к князю полоцкому для того, {92} чтобы этот последний заключил мир и открыл рижским купцам свободный путь в свою землю. Князь принял их ласково, хотя не без тайнаго коварства; вместе с ними он отправил Лудольфа из Смоленска, мужа благоразумнаго и весьма богатаго; все вместе они пришли в Ригу, и изложили условия князя, которыя понравились Рижанам; тогда между князем и Ригой был заключен вечный мир, но с тем условием, что Ливы, или вместо них епископ должны давать дань князю полоцкому; и все возрадовались, тем более, что теперь стало возможно воевать с Эстами и другими соседними племенами»¹⁹⁾. В этом первом торговом договоре Русских с Ригой 1210 года по всей вероятности участвовал и Витебск, судя по его всегдашней близкой связи с Полоцком, а также и Смоленск; на участие последняго указывает упомянутый выше немецкий купец Лудольф из Смоленска, который, судя по его прозванию, часто бывал в Смоленске по делам торговли²⁰⁾. Вероятно он получил полномочие для заключения договора от князя Мстислава Романовича, княжившаго в то время в Смоленске (1197—1212 г.). Что Немцы в его княжение уже торговали в Смоленске, видно из договора, заключеннаго с Немцами его сыном, неизвестным по имени смоленским князем около половины XIII века, в котором этот князь ссылается на порядки, существовавшие при его отце Мстиславе Романовиче²¹⁾. Чрез два года по заключении договора полоцкий князь назначил рижскому епископу свидание близ Герцике; по словам Генриха Лотыша, описавшаго это свидание с живыми подробностями, полоцкий князь Владимир начал убеждать и грозить епископу, чтобы он отстал от проповеди и крещения Ливов, его подданных, которых он, князь, волен крестить, или оставить вовсе некрещеными: ибо — замечает летописец — русские князья неимеют обычая обращать {93} к христианской вере покоренных язычников, а только собирают с них дань. На это епископ отвечал что он не может отказаться от предприятия, возложеннаго на него св. отцом папой; Владимир разсердился, — и дело едва недошло до столкновения людей, бывших в свите князя и епископа. Но потом помирились на следующих условиях: князь полоцкий отказался от своих верховных прав на Ливонию, а против Литовцев и других язычников заключил с епископом союз; что касается купцов, то по прежнему Двина объявлена свободною для их плаваний. Почему князь полоцкий отказался от Ливонии, Генрих необъясняет: быть может князь находил трудным сопротивляться могуществу епископа, все больше возраставшему: а быть может и ливонский летописец чего нибудь не договаривает, преувеличивая подвиги своего обожаемаго епископа²²⁾. В 1210 году Владимир снова разсорился с Ригой; побуждаемый Эстами он собрал большое войско из Полочан и Литвы, и хотел уже плыть для осады Риги, но входя на корабль нечаянно умер, в чем ливонский летописец усматривает для него небесную кару²³⁾. Как видно несогласия Русских с Немцами продолжались с тех пор вплоть до времени калкской битвы; в ливонской хронике вслед за описанием этой битвы говорится: «князь смоленский, полоцкий и другие русские князья отправили послов в Ригу с просьбой о заключении мира, который и был возстановлен по всем статьям, как он существовал издавна»²⁴⁾. Долго ли сохранялся этот мир, и долго ли шла безпрепятственно торговля с Полоцком и Смоленском, неизвестно; верно только, что договору 1229 года предшествовало «розлюбье», которое и было устранено этим знаменитым договором.

Основатель Риги и ливонскаго ордена епископ Альберт умер 17 Генваря 1229 года²⁵⁾. Вскоре после его смерти, частию быть может вследствие ея, между Смоленском и Ригой начались мирные переговоры: смоленский князь Мстислав {94} Давыдович²⁶⁾ отправил в Ригу своего «лучшаго попа» Еремея и умна мужа Пантелея, сотскаго Смоленска, для заключения торговаго договора; посредничество в этом деле приняли на себя рыцарь Раульф из Касселя и немецкий купец Тумаш смоленский. Из Риги посольство отправилось на Готланд для совещания с общим немецким купечеством, где и была составлена первоначальная редакция договорной грамоты; по возвращении в Ригу написали другую окончательную редакцию договора, который был утвержден печатью всего купечества из следующих городов: Визби, Любека, Сеста, Мюнстера, Гренингена, Дортмунда, Бремена и Риги. С русской стороны кроме Смоленска в договор также включены Полоцк и Витебск²⁷⁾. По своей подробности и по важности внутренняго содержания смоленский договор 1229 года, или «Мстиславова правда» есть важнейший между всеми древне-русскими памятниками этого рода. Договор начинается изложением уголовных преступлений и штрафов, которыми можно было за них откупаться: за убийство свободнаго человека платится вира в 10 гривен серебра, или сорок гривен кунами, пенязями, т.е. чеканною монетою, которая вероятно приходила в Смоленск путем немецкой торговли; за убийство холопа полагается одна гривна серебра, а за удар ему — одна гривна кун; за членовредительство, напр. перелом руки или выбитье глаза платится пять гривен серебра; за выбитый зуб три гривны серебра, за удар палкой до кровавых или синих пятен, и за раны без увечья платится полторы гривны серебра; за {95} удар по уху, за дранье волос и за легкий удар палкой — три четверти гривны серебра; за убийство посла и священника и за оскорбление им во всех этих случаях полагается двойной штраф. Этот подробный анализ преступлений едвали был сделан заранее и а priori; скорее он указывает, что преступления подобнаго рода в действительности нередко случались между приезжими Немцами и Смольнянами. За насилие свободной женщине виновник платит десять гривен серебра; за насилие рабе, засвидетельствованное послухами, или женщине, уже известной легкостью поведения, платится одна гривна серебра²⁸⁾. Лице, обвиняемое в важных уголовных преступлениях, нельзя вызывать против его воли на суд Божий, а именно на испытание раскаленным железом и судебный поединок; но поединки между самими иностранцами на чужой земле, напр. между Немцами в Смоленске, стоят вне ведения местной власти. О должниках и взыскании долгов договор содержит следующия постановления. Ни в каком случае нельзя держать должника под тяжким арестом в дыбе или погребе; но его можно посадить в железа, если за него не будет поручителей: при взыскании долгов иностранный кредитор преимуществует пред туземным и даже пред самим князем: иностранец удовлетворяется прежде всех. Наследник должника платит его долг. На суде должно доказывать свой иск двумя свидетелями, земляком и чужестранцем; за самовольный и несправедливый арест должника или предполагаемаго преступника виновник платить три гривны. При взыскании долга бывает следующий порядок: кредитор извещает о своих требованиях власть, которая предварительно побуждает должника к расплате; если это не подействует, то она должна дать пристава на должника; если пристав не вытребует долга впродолжение недели, должник обязан представить за себя {96}поруку; в случае отсутствия таковой кредитор имеет право взять должника к себе на дом, вероятно для заработки долга личным трудом и услужением; кроме того он мог посадить несостоятельнаго должника в железа, или наконец обратить его в холопство; но из холопства его имеют право выкупить отдельныя лица или вся община²⁹⁾. Но чтобы избежать вмешательства толпы в видах отмщения за земляка и насильственнаго захвата товаров, поставляется общее правило: при всяких денежных и торговых тяжбах истец должен знать только истца. Другие торговые порядки определяются в договоре следующим образом. Прибывши на волок, находящийся между западной Двиной и Днепром, немецкие купцы должны уведомить о себе волоцкаго тиуна, а тот обязан немедленно послать артель волочан для перевозки Немцев с их товарами и для сбережения их на пути от нападений «погани», вероятно разбойничьих литовских шаек. Если одновременно с Немцами на волок приедут смоленские купцы, то нужно решать жеребьем, кого везти вперед; гости из других русских городов во всяком случае перевозятся после. Взявши товар волочане все вместе отвечают за его пропажу на пути; предварительно нагрузки товаров на «кола» (телеги) их взвешивают на особенных весах, данных Немцами; если эти весы попортятся, их нужно поверять другими, находящимися в немецкой церкви в Смоленске. По приезде в Смоленск немецкие купцы дают княгине «постав частины» (полотна), а волоцкому тиуну — готския перчатки в награду за его хлопоты³⁰⁾. Как вознаграждались сами волочане в договоре несказано: судя потому что волочане находятся под ведением особеннаго княжескаго тиуна можно думать, что вся организация дела перевозки принадлежала князю, что поэтому он сам или его тиун производили разсчет волочанам. {97}Были ли они жители волока, как думает Карамзин³¹⁾, или они приезжали из Смоленска на волок к известному сроку по приказу тиуна, из грамоты невидно; во всяком случае верно, что они составляли из себя артель с круговою порукой. В других смоленских договорах о волочанах уже неупоминается, а в одной грамоте около 1800 года указывается, что для проезда от Витебска до Смоленска Немцы нанимали иногда людей витебскаго князя, которые провожали их чрез Двину и Касплю, потом волоком до Днепра³²⁾. Бывало и так, что немецкие купцы запасались проводниками в самой Риге: так в 1213 году магистр Ордена Фольквин провожал купцов вверх по Двине, причем натолкнулся на толпу Литовцев, которых и разсеял³³⁾. Далее о торговле договор Мстиславов содержит следующия постановления. Иностранные купцы могут свободно торговать всякаго рода товарами, Немцы в Смоленске, а Русские — в Риге, Визби и Любеке. Купленные Немцами в Смоленске дворы с принадлежащею к ним землею (дворищами), а равно земля, находящаяся около немецкой церкви (св. Марии, как и на Готланде) должны состоять в полном распоряжении Немцев, и князь смоленский не может ставить в них татарских или иных послов³⁴⁾. Главный предмет закупки Немцев в Смоленске был воск; торговые весы, на которых он взвешивался — так называемый вощный пуд или капь — должны были поверяться образцовыми весами, находившимися в православной и католической церквах. Немцы могут свободно отъезжать из Смоленска в другие города без платы проезжих пошлин (мыта), но торговыя пошлины они платят в следующих размерах: от двух каний воску — одну куну, за купленную гривну золота — одну ногату, за серебро в изделиях — одну куну, а за гривну серебра в слитке — только две векши; за переплавку {98} серебра платилась куна с гривны³⁵⁾; но если Немцы продают золото и серебро в Смоленске, то они вовсе не платят весовых пошлин. Эти данныя об обращении в смоленской торговле золота, серебра и серебряных изделий доказывают, что тамошняя торговля была довольно обширна, и далеко уже неменовая; видно, что Смоленск, находясь между Новгородом и Киевом, на таком важном пути, как Днепр, был значительным по богатству и населенности городом; о населенности Смоленска свидетельствует тот факт, что в 1230—1231 г. в нем умерло от моровой язвы 32 тысячи жителей, — цифра весьма значительная, если даже предположить, что некоторая часть умерших относится не к одному городу, а и к ближайшей его окрестности³⁶⁾. Как в срединном пункте между северною и южною Русью в Смоленске обращались предметы торговли киевской и новгородской; любопытное известие по этому предмету дает летопись при описании свидания между великим князем киевским Изяславом Мстиславичем и братом его Ростиславом смоленским, причем они обменялись друг с другом подарками: «Изяслав да дары, что от рускыи земле и от всих царьских земль, а Ростислав да дары, что от верьхних земль и от Варяг», т.е. новгородских и заморских³⁷⁾. Есть указание, что смоленские купцы проникали и в суздальскую землю: так в 1216 году Ярослав Всеволодович, потерпев поражение под Юрьевом, прибежал в Переяславль и с досады захватил новгородских и смоленских гостей, последних в числе 15 человек, и посадил их в погреб³⁸⁾. Наконец по Двине чрез Витебск и Полоцк Смольняне производили торговлю с Немцами, которая несомненно для них была очень важна, и которая длилась хотя и с перерывами во все продолжение XIII—XV веков, причем обе стороны — Смоленск и Рига — старались придерживаться знаменитой Мстиславской правды 1229 года. Так {99} около половины ХIII ст. договор Мстислава с Немцами был подтвержден неизвестным по имени смоленским князем, сыном Мстислава Романовича³⁹⁾. В существенных чертах этот возобновленный договор сходен с правдою 1229 года, но редакция его статей отличается особенной ясностью; некоторыя из них выражены как будто с намеком, что именно оне были нарушены, что из-за них и нужно было возобновить договор. Так в самом начале грамоты говорится, что места на кораблях должны быть вольныя для Смольнянина и Немца: как видно Немцы невсегда охотно брали Русских на свои суда, или взявши оказывали им на пути разныя притеснения; в конце внесена статья, установляющая штраф за вырванье бороды боярину или куноемцу (тиуну), по всей вероятности вызванная каким нибудь недавним случаем в этом роде. Две новыя статьи особенно любопытны; по одной князь выговаривает себе право ведать отъезд гостей в другия земли, как это бывало при его отце Мстиславе Романовиче и брате Мстиславе: «о нем (отъезде) ся прошати, а мне ѐ по думе пущати»; это право станет понятно при том предположении, что князь обещался давать Немцам проводников на волок и в соседния княжества. В конце грамоты князь Мстиславич делает оговорку, что он не будет разбирать ссор между Немцами и людьми того князя, который бы въехал в Смоленск, а также ссор Немцев с гостями из других русских городов⁴⁰⁾. Что это за князь, который бы мог въехать в Смоленск, имеется ли тут в виду обыкновенное посещение смоленскаго князя каким нибудь его родственником или соседом, или враждебное нападение кого нибудь на Смоленск и временный его захват, сказать не легко: быть может неуказывается ли здесь на разделение Смоленска между несколькими князьями, из коих каждый «держал тиуна на своей части» и брал доходы каждый со своей трети? Что Смоленск подобно Москве, Твери и Рязани был делим {100} князьями на части, на это указывает прямо летопись под 1054 годом: «по сем — говорит она о братьях Ярославичах — разделиша Смоленск на три части⁴¹⁾; в таком случае дело было бы понятно: князь отклоняет от себя разбор тяжебных дел, происходящих не в его части города, а у другаго его совладетеля. Что касается до неподсудности князю дел между Немцами и купцами других русских городов, то это обстоятельство, по нашему мнению, указывает на существование в Смоленске особеннаго купеческаго суда наподобие торговаго суда иванскаго купечества в Новгороде. В самом деле значительная торговля Смольнян должна была повести к организации их в купеческия общества или купечества с собственным судом и самоуправлением; намеки на это можно видеть в договоре 1220 года, при заключении котораго, как мы видели, интересы городскаго купечества представлял сотский Пантелей; в договоре князя Мстиславича ясно различаются его собственные люди и Смольняне⁴²⁾; наконец в Смоленске не меньше Новгорода было развито сильное вече, иногда вступавшее с князем в резкое несогласие⁴³⁾. Поэтому со стороны общей возможности нет препятствий признать независимость первостатейнаго смоленскаго купечества от суда княжескаго; что такое купечество должно было устроиться в Смоленске следует думать и потому, что Смоленск в обоих договорах выговаривает себе право заморских поездок на Готланд и в Любек; осуществление же этих поездок неиначе могло быть, как при организации особеннаго общества купцов, вносящих известный вклад на постройку учанов, на издержки плавания и тому подобныя общия нужды; вместе с тем необходимо допустить, что это купечество имело право суда как по своим собственным делам, так и по делам гостей, приезжающих в Смоленск из других русских {101} городов, но не Немцев: тяжбы их с Смольнянами разбирал сам князь, или его бояре и тиуны. Впрочем в договорах последующаго времени неупоминается ни о заморских Немцах, ни о поездках Смольнян в Любек и на Готланд: так договорная грамота Федора Ростиславича Чернаго 1284 года писана только на имя рижскаго архиепископа и других рижских властей⁴⁴⁾. Другая грамота этого князя любопытна в том отношении, что указывает на практическое применение закона о несостоятельных должниках: в том же 1284 году князь разбирал дело Немца Биреля и Армановича о немецком колоколе, причем оказалось, что Бирель прав, а Арманович виноват, и как несостоятельный должник был выдан и с двором своим Немцам; невидно впрочем, каким образом колокол стал предметом тяжбы между Бирелем и Армановичем; неизвестно также, был ли это обыкновенный колокол, или колокол — весы, о которых упоминается в договоре Полоцка с Ригой 1407 года⁴⁵⁾. К самому концу XIII века относится договор смоленскаго князя Александра Глебовича, который «хочет с Немцами такой же любви, в какой находились его отец и дядя» Глеб и Федор Ростиславичи, и обещает им чистый путь до Смоленска; свою грамоту он посылает на имя только рижскаго рата, вовсе умалчивая об епископе и магистре Ордена; тот же князь сполна подтвердил договор 1229 года посредством надписи на одном экземпляре Мстиславской правды⁴⁶⁾. Однако сомнительно, чтобы Смольняне воспользовались правом поездок в Любек и на Готланд, а заморские Немцы сравнялись в правах смоленской торговли с рижскими купцами, как бы то следовало по договору 1229 года; дело в том, что с конца ХIII века Рига получает преобладающее влияние на дела этой торговли: из одной записи рижской долговой книги, относящейся к {102} 1280 году, видно что деньгами немецкой церкви в Смоленске распоряжаются рижские ратманы⁴⁷⁾. Последний договор Смоленска с Ригой был заключен в княжение Ивана Александровича (1330—1359 г.); в договоре князь пишет, что он «докончал по тому докончанию, как его брат старейший Гедимин и его дети Глеб (Наримонт) и Ольгерд, княжившие в то время в Полоцке и Витебске⁴⁸⁾; так как Гедимин с своими сыновьями заключил торговый договор с Ригой в 1338 году⁴⁹⁾, то по всей вероятности и договор смоленскаго князя относится к этому же времени. При Витовте Смоленск окончательно переходит под власть Литвы, что немешало ему продолжать торговыя сношения с Ригой, как это видно из полоцких договорных грамот XV и XVI в., но Полочане пишут в одной из грамот, что они пропустят рижских купцов в Витебск и Смоленск под тем только условием, если Рига даст им свободный проезд за море и предоставит свободные пути в Лифляндии помимо Риги⁵⁰⁾. Таким образом торговля Смоленска по временам становилась в зависимость от Полоцка; да и для Риги Смоленск утратил свое прежнее значение, вероятно вследствие его отдаленности и неудобства поездок по верховьям Двины и волоку; с того времени, т.е. приблизительно с конца XIV века торговля Риги сосредоточивается в полоцкой конторе.

Длинный ряд договоров, которые Полоцк отдельно от Смоленска заключал с Ригой начинается 1264 годом; первый договор этого года писан от имени литовскаго князя Герденя, который прежде всего отказывается в пользу Ордена от так называемой лотыгольской земли; почти одновременно с ним написали свои грамоты Изяслав князь полоцкий и другой Изяслав, вероятно князь витебский: оба заявляют, что они хотят иметь с Немцами мир и {103} любовь, как было при первых князьях полоцких, и выговаривают Витеблянам и Полочанам права вольной торговли в Риге, на Готском берегу и в Любеке⁵¹⁾. В княжение Витеня полоцкий владыка Иаков посылал в Ригу грамоту о пропуске в Полоцк жита; из грамоты, замечательной по ея добродушному тону, невидно, почему прекратился подвоз хлеба в Полоцк, по военным ли обстоятельствам, или по какому неудовольстию между Полоцком и Ригой⁵²⁾. При владыке Григорие и князе Наримонте около 1330 года был сделан особенный уговор с Ригой о взвешивании разнаго рода товаров, преимущественно воска и соли, и о взимании весовых пошлин⁵³⁾. При Гедимине, расположением котораго так дорожила Рига, и в котором она хотела найти себе защитника против властолюбиваго Ордена, был также заключен договор о торговле с обозначением границ, внутри которых купцы могли безопасно ее вести⁵⁴⁾. Но самое большое количество полоцких договорных грамот падает на время Витовта, княжение котораго составляет эпоху в торговле Немцев с Русью и Литвой; договоры Витовта настолько подробно определяли отношения торгующих сторон, считались настолько удовлетворительными, что и в позднейшее время Полоцк и Рига не раз возобновляли договоры именно витовтова времени⁵⁵⁾. Права торгующих сторон и торговые порядки в этих договорах определяются следующим образом: торговля всякаго рода товарами производится полоцкими и рижскими купцами свободно и безпрепятственно, кроме мелочной торговли (parva mercancia, quae pluckinghe dicitur), которую Немцы немогут вести в Полоцке, а Полочане в Риге; кроме того Немцы неимеют права держать в Полоцке корчмы т.е. продавать в розницу хмельные напитки. С обеих сторон купцы имеют право свободнаго приезда и отъезда, даже в случае войны между {104} великим князем литовским и магистром Ордена. Немцы могут торговать в Полоцке с приезжими новгородскими и московскими купцами, но Полочане выговаривают себе право «ходить между ними» т.е. право некотораго посредства и надзора за приезжими купцами на том основании, что Новгородцы у себя дома также непозволяют торговать в гостинном дворе без посредства Новгородца, и Москвичи берут на них, Полочанах, тамгу⁵⁶⁾. Весовщики должны целовать крест в уверение, что будут весить по совести; положивши товар и гири они должны отнять руки и отступить от весов для устранения всякаго подозрения. Соль весится на пудном ремне (вероятно род большаго безмена), а воск на скалках; для серебра существуют особенные, более чувствительные весы; весы, называемые колоколы и скалки, Немцы должны привезти и уставить в Полоцке на собственный счет; но если они попортятся, то отправляют их в Ригу для починки уже Полочане на их счет. В случае проступка купца, когда он например стал бы продавать подмешанный воск, он отсылается для суда в свой город и судится там у своих судей — черта любопытная, которой нельзя подметить в сношениях Немцев с Новгородом, где пересылка виновных до Визби или Любека, или оттуда в Новгород была бы затруднительна по отдаленности этих мест, неговоря уже о том, что Новгород не всегда позволил бы уйти преступнику от его суда, тогда как при близком соседстве Полоцка и Риги пересылка преступников была весьма удобна и в том отношении целесообразна, что устраняла лишний повод к неудовольствиям и столкновениям, и без того часто происходившим. Однажды Немцы поссорились даже с самим Витовтом; раз князь спросил у них в Полоцке в долг сукна, обещаясь уплатить деньги в Вильне; но немецкие купцы отказали под тем формальным предлогом, что им на Руси и в Литве запрещено торговать в кредит. Витовт сильно разсердился:    «вы нанесли мне позор — говорил он — сравнявши меня с купцами», и затем запретил Немцам вести торговлю в Полоцке, так что они даже съестные припасы могли {105} покупать только втихомолку. Рижский рат поспешил успокоить великаго князя заявлением, что он порицает поступок купцов и сожалеет о нем; Витовт остался доволен таким заявлением и снова позволил Немцам торговлю в Полоцке⁵⁷⁾. Но главный предмет споров между Полоцком и Ригой были заморския плавания, которых Полоцк постоянно требовал для своих купцов, угрожая в противном случае непропускать рижских купцов дальше Полоцка⁵⁸⁾. Другой раз Полоцк жалуется, что Рига непропускает русских купцов не только за море, но даже не во все местности Лифляндии⁵⁹⁾. С своей стороны Рига в письме в Данциг от 1470 года откровенно сознается, что у нея с давних пор происходит много споров с Полочанами из-за того, что те хотят плавать за море со своими товарами, но что она, Рига, никогда немогла позволить им этого⁶⁰⁾. Очевидно Рига хотела привязать к своему рынку всю торговлю Русских из области западной Двины; для этой цели она открывала русским и литовским купцам обширный кредит особенно под воск и меха. Любопытныя данныя по этому предмету представляет рижская долговая книга: целая треть записей, относящихся в этой книге до Русских, положительно говорит о воске, как предмете уплаты со стороны Русских; иногда они доставляют его в огромном количестве: так некто Василий обещается однажды поставить своему немецкому {106} кредитору сразу полласта — т.е. 15 капей или приблизительно около ста восьмидесяти пудов⁶¹⁾. Воск привозили на продажу обыкновенно перетопленным (cera resoluta, was geschmolten), причем ему давали форму круглых кусков весом в несколько пудов; вообще воск составлял едва ли не самую главную статью отпускной рижской торговли: из Литвы, знаменитой своими лесами и Руси он шел чрез Ригу в западную Европу в громадном количестве. Те из Русских, которые поселялись в Риге на постоянное жительство и получали там права гражданства, служили кажется посредниками этой торговли между Немцами и своими приезжими земляками; в качестве рижских граждан они пользуются правом заморской торговли, как например некто Тимошка, который около 1327 года оказывается ведущим торговлю в Любеке⁶²⁾. Кроме Русских, селившихся в Риге на постоянное жительство, там была значительная колония временно-приезжих Русских, состоявшая из купцов и разнаго рода промышленников, например кормчих и носильщиков; в Риге упоминается еще целая улица, населенная Русскими, а в предместьи ея — русская деревня⁶³⁾. Недопуская полоцких купцов до заморских поездок Рига в тоже время старалась препятствовать и ганзейским купцам проникать в область западной Двины: это видно из того, что ганзейское собрание 1383 года писало магистру Ордена и городу Риге, чтоб они допустили свободное плавание по Двине всем купцам; чрез пять лет другое собрание решило отправить в Лифляндию посольство, которое должно было настаивать или совсем запереть Двину, или же допускать по ней плавание не одним рижским купцам⁶⁴⁾. Таким образом торговыя сношения Полоцка и Риги ограничивались поездками их купцов {107} друг к другу, но иногда одна сторона позволяла купцам более дальния поездки, если другая была готова дать такое же позволение: Полоцк пропускал Немцев до Смоленска и Москвы, если Рига давала Полочанам свободный путь за море⁶⁵⁾. Но конечно наиболее часто посещаемыми рынками оставались Рига и Полоцк; в последнем рижские купцы составляли также значительную колонию, но жили не на собственном дворе, как в Смоленске, а по квартирам у полоцких мещан; при Витовте им было отведено место под церковь⁶⁶⁾. Все вместе они составляли одну корпорацию, которая выбирала из своей среды ольдермана, но по важнейшим делам находилась в зависимости от рижскаго рата, который посылал ей в руководство разныя инструкции. Так в одной инструкции от 1393 года, составляющей род небольшой скры, рижский рат постановляет, что никто не должен покупать в Полоцке воска, подмешаннаго салом и вообще нечистаго воска; никто недолжен покупать кожаных и меховых товаров свыше четверти тысячи штук (guartir); прежде покупки меховой товар должно брать с собой на дом и там его тщательно разсмотреть; не должно покупать мехов испорченных, как то: подстриженных, или повыщипанных, или подкрашенных; равно нельзя покупать мехов нецельных (сшитых из лоскутков), а также волоса остриженнаго с мехов: никто недолжен вступать с Русскими в компанию, или брать их товары на коммиссию. Все эти правила — добавляет рат — должно соблюдать под опасением штрафа в 10 марок серебра⁶⁷⁾.

На пути между Полоцком и Смоленском важным торговым пунктом был Витебск, где Немцы также вели торговлю, кажется преимущественно по зимам. В одну из {108} зим в конце XIII столетия они потерпели много обид от витебскаго князя Михаила Константиновича, которыя подробно описаны в жалобе рижскаго рата, адресованной на имя упомянутаго князя⁶⁸⁾. О личности этого князя ничего неизвестно; быть может он был сын того Константина, который уступил Немцам Лотыголу, судя потому что грамота отзывается об этом Константине, как расположенном к Немцам князе. Вероятно в грамоте есть некоторыя преувеличенныя подробности, которыя описываются со слов самих потерпевших купцов; но во всяком случае жалоба рижскаго рата принадлежит к числу интересных памятников из истории торговых сношений Русских с Немцами. Из нея оказывается между прочим, что немецкие купцы иногда заводили торговлю пленниками, которых набирали грабительския литовския шайки; однажды такая шайка стояла под Витебском, и один Немец, вооружившись мечем, вышел из города к тому месту, где Литовцы разбили свой лагерь с намерением купить пленниц («девкы купити»); дорогой он заблудился и подошел к одному монастырю, находившемуся в окрестности Витебска, как вдруг из него выскочили три монаха и с ними еще четвертый человек, бросились на Немца, обезоружили его и избили; князь же на другой день взял его, оковал цепями, а товар его на три берковца воску отнял себе⁶⁹⁾. Другой раз князь захватил товар убийцы, который бежал к нему, боясь мести своих земляков; тут же князь захватил товар другого ни в чем невиноватаго купца, а именно волчьи меха на сумму пяти марок серебра. В один день князь запретил Немцам производить торговлю друг с другом, объявя во всеуслышание: «гость с гостем неторгуй!» Узнав такое распоряжение {109} купец Фридрих пошел к князю и попросил у него особеннаго позволения продать одному человеку мешок соли; но когда он хотел было взвешивать соль, дворяне князя, стоявшие на гостином дворе, отняли у него ключ от клети и ушли прочь; потом явился княжеский детский и от имени князя взял его под арест, заковал в железа и предал истязаниям, а князь в то время послал других приставов на подворье Фридриха, и те захватили его товар на четыре капи воску. Однажды князь увидал у немецких купцов красиваго коня, принадлежавшаго ратману Герлаху, и пожелал его себе купить; Немцы несоглашались продать чужого коня, но потом когда князь предложил им проводников от Витебска до Смоленска и обратно до Полоцка, то уступили коня; в сопровождении княжескаго пристава они поехали в Смоленск, где и подарили ему кусок скарлата (краснаго сукна); но пристав получа подарок скоро ускакал в Витебск, оставив Немцев без провода; ратманы по этому случаю требуют у князя назад либо лошадь, либо деньги. Раз при отъезде купцов из Витебска в Смоленск Литовцы перехватали их под самым городом, перевязали их и ограбили у них товар, а князь ничего несделал для их защиты. Последния обвинения состоят в том, что князь неплатит долгов и берет лишния весовыя пошлины. Имели ли какое последствие все эти жалобы, остается неизвестным, как равно и то, почему витебский князь причинил Немцам описанныя обиды; невымещал ли он на них убытки своих Витеблян, которые около того же времени были ограблены под Ригой на десять берковцев воску, при чем у них был убит еще один человек. Оправдание по этому делу писал рижский архиепископ к смоленскому князю Феодору Ростиславичу; неотвергая грабежа и убийства он говорит однако, что в преступлении виноваты не Рижане⁷⁰⁾.

Еще одна рижская контора находилась в Динабурге или Левгине, как он называется в полоцких грамотах⁷¹⁾. В одном письме рижский рат передает тамошним {110} купцам распоряжение Ганзы непокупать у Русских известнаго сорта мехов, и еще присоединяет просьбу неиграть в шашки, как в азартную и опасную для купцов игру⁷²⁾. Наконец внутри Литвы в городе Ковно была также знаменитая купеческая контора, основанная и руководимая преимущественно купцами из Данцига; процветание этой конторы, как и полоцкой, относится ко времени Витовта⁷³⁾. Так глубоко и с разных сторон проникали внутрь Литвы и западной Руси немецкие купцы, и нет сомнения, что при своей предприимчивости и настойчивости с одной стороны и покровительстве великих князей литовских с другой, они умели извлекать из тамошней торговли большие барыши.

Обращая исключительно в свою пользу двинскую торговлю, Рига в тоже время стремится увеличить права лифляндских купцов на новгородском дворе; она желает, чтобы звание двороваго ольдермана давалось не только гражданам Любека и Визби, как это определялось в правилах скры⁷⁴⁾, но и лифляндским уроженцам, чтобы постановления конторы о торговле и разных торговых порядках делались с ведома и согласия лифляндских городов. Заметно вообще, что Риге ненравилось преобладание Любека в новгородском дворе, и она пускала в ход против него тайныя интриги: в конце XIII века о рижских купцах ходила молва, что они втихомолку вычеркнули те статьи скры, в которых определялись права Любека; конечно Рига отрицала взводимое на ея купцов обвинение, и высказывала готовность следовать правилам скры во всей их полноте без тех извращений, которыя в ней кем-то сделаны⁷⁵⁾; однако едвали можно утверждать, чтобы упомянутый слух был совершенно безосновательною клеветой. Наконец Рига хотя и {111} не вдруг достигает своих целей: в 1301 году ганзейские уполномоченные, бывши в Новгороде постановили, а собрание 1366 года подтвердило, что на будущее время контора не может делать никаких важных распоряжений без ведома и согласия лифляндских городов⁷⁶⁾. Еще на ганзейском собрании 1363 года за лифляндскими городами было признано право держать в новгородском дворе особенную квартиру или все равно — составлять там особенную треть, хотя и с оговоркою, показывающею некоторое недоверие к лифляндским городам со стороны Ганзы⁷⁷⁾. В силу этого права лифляндские купцы могли с тех пор назначаться в ольдерманы двора, что ясно было выражено на том же собрании в таком постановлении, что ольдерманом двора может быть всякий купец, из какого бы ганзейскаго города он нибыл, муж способный и честный, который и остается в своей должности безсменно, разве только совершит какое либо преступление⁷⁸⁾. Тем не менее прежнее правило о выборе ольдерманов попеременно из любецких и визбийских граждан оставалось в своей силе; спустя десять лет после вышеприведеннаго постановления новгородская контора пишет в 1373 году в Любек, что рижские купцы жалуются на то, что их обходят при выборе ольдермана; по этому случаю контора имела общее собрание, на котором был поднять вопрос: запомнит ли кто-нибудь, чтобы рижские {112} купцы выбирались в ольдерманы, — и все сказали, что этого никогда небывало⁷⁹⁾. Выходит таким образом, что права лифляндских городов неосуществлялись на деле; по всей вероятности оне были даны Ганзой только с целию задобрить лифляндские города и привлечь их к участию в предстоявшей датской войне. Явные признаки недоверия Ганзы к лифляндским городам высказываются и в других случаях; так в конце XIII века Лифляндия предлагала заморскому немецкому купечеству перевести рынок из Новгорода в какой нибудь город Лифляндии; то сначала согласилось было на некоторое время прекратить свои поездки в Новгород, но потом нашло полезным опять возобновить сгоревший новгородский двор⁸⁰⁾. Очевидно Ганза боялась ущерба своей торговле с переводом рынка в Лифляндию; Ганзейские купцы всегда могли опасаться, что в Лифляндии на них взглянут, как на чужих гостей, и применят к ним запрещение: «гость с гостем не торгуй», что и действительно случалось в XVI веке. Любопытно, что по закрытии новгородскаго двора в 1404 году Лифляндия весьма мало выказывала охоты помогать Ганзе в возстановлении его, а Ниенштедт прямо говорит, что после этого закрытия русские товары пошли в Ригу, Ревель и Дерпт, отчего эти города начали сильно богатеть⁸¹⁾. Все это Ганза, конечно предусматривала раньше, а потому и старалась придерживаться Новгорода, несмотря на некоторыя важныя неудобства тамошней торговли; ибо в Новгороде ганзейские купцы могли совершать свои дела без всякаго чужого посредства; тоже удобство конечно представлялось и Новгородцам. Мы не хотим сказать, чтобы у Ганзы и Лифляндии не было общих интересов в русской торговле, или чтобы между ними постоянно господствовало торговое соперничество и недоверие; напротив Любек во многих случаях делает ратам Риги, Ревеля и Дерпта важныя поручения, рекомендует новгородской конторе слушаться полезных советов, которые могут дать лифляндские города, как ближе знающие русския {113} отношения; часто лифляндские послы ведут от имени Ганзы переговоры с Новгородом: наконец во время разладов с Русскими Ганза нередко принимает сторону Лифляндии и прекращает торговлю с Новгородом и Псковом⁸²⁾. Но все это не может сгладит черты указанной розни между Лифляндией и Ганзой: факт остается тот, что Ганза долго недавала равных прав для купцов Лифляндии на новгородском дворе, и не соглашалась перевести свой главный рынок ни в один город Лифляндии. И пусть немецкие историки становятся на ту точку зрения, что Ганза, Лифляндия и Орден выполняли на восточной окраине одну и туже культурную задачу; до некоторой степени такая точка зрения на их месте конечно справедлива, но она не должна нам мешать видеть разлад, господствовавший между самими носителями немецкой культуры. В самом деле для ганзейских купцов дело казалось проще: для них на первом плане стояли интересы безпрепятственной торговли с Новгородом, между тем как Лифляндия и Орден мешали ея правильному ходу своими частыми ссорами с Новгородом и Псковом, за которыя Ганза платилась арестом своих купцов и товаров, а иногда долговременным перерывом торговли, и все это в сущности за чуждые ей интересы. С другой стороны если для Новгорода и Пскова близость лифляндских городов была выгодна в отношении торговом, то слишком близкое соседство с ними было также причиною частых столкновений по делам той же торговли и неопределенности границ: так Псков находился почти в непрерывной войне с своими соседями, Орденом и дерптским епископом, с которыми никак не мог окончательно размежеваться. Самое закрытие двора в конце XV века ближайшим образом было обусловлено, как увидим, столкновением великаго князя Ивана Васильевича с лифляндскими Немцами, и смело можно сказать, что если бы между Ганзой и Русыо нестояли Лифляндия с Орденом, то мирный ход торговли больше бы от того выиграл. Чтобы выяснить еще больше наш взгляд обратимся к Ордену. {114}

 Как верховная власть страны Орден держал в своих руках мир и войну, и следовательно оказывал существенное влияние на ход торговли. Учрежденный в помощь рижской церкви и поставленный первоначально под главенство рижскаго епископа, Орден стремится к освобождению от этого главенства и постепенно становится верховным правителем земли. Уже при Альберте I-м возник спор о том, в какой мере и над какою частью приобретаемых земель должны иметь власть рижская кафедра, Орден и город Рига; для решения этого спора в Лифляндию приезжал папский легат, который порешил дело таким образом, что все новыя земельныя приобретения должны делиться между упомянутыми властями поровну; однако в применении этого правила на практике постоянно встречались недоразумения и споры⁸³⁾. Преемники Альберта неотличались ни его умом, ни энергией, а Орден между тем все больше усиливался и приобретал значение, особенно вследствие возраставшей необходимости бороться со своим смертельным врагом Литовцами, которые напоминали ему палестинских Саррацинов⁸⁴⁾. В половине XIV века рижские архиепископы отказались от верховных прав над Орденом, а папскою буллою 1397 года было постановлено, что на будущее время в архиепископы может назначаться только орденский брат⁸⁵⁾. Конечно рижское духовенство не сразу уступило свои права: вместе с городом Ригой оно вступило в открытую войну с Орденом, стараясь привлечь на свою сторону сильнаго Гедимина; в тоже время, т.е. вначале XIV века оно написало папе грозный донос на Орден, в котором обвиняло его в нерадении и даже прямой измене делу католической веры в Пруссии и Лифляндии⁸⁶⁾. Донос был {115} расчитан хитро: в туже пору во Франции происходил судебный процесс над тамплиерами, и рижское духовенство спешило пользоваться нерасположением папы и высшаго западнаго духовенства к орденам. Дело кончилось однако не в пользу рижскаго духовенства: Орден отклонил от себя большинство обвинений, да притом мало боялся папскаго отлучения, если бы таковое последовало: гохмейстер Ордена в то время переселился из Венеции в Мариенбург, что имело смысл демонстрации, направленной против врагов Ордена. Под конец Орден восторжествовал над духовенством; в тоже время и Рига, обыкновенно стоявшая на стороне архиепископа, должна была признать над собой верховенство Ордена; наконец присоединение к нему Эстляндии еще более усилило его могущество. Сверх того Орден делал себе постоянныя завоевания на счет русских и литовских земель. Одним из первых по времени приобретений его была так называемая лотыгольская земля или Лотыгола, принадлежавшая прежде Полоцку, а потом уступленная Ордену каким то полоцким князем по имени Константином; в договоре Полоцка с Ригой 1264 года уступка этой земли представляется как факт уже совершившийся, и Полочане отказываются от всяких на нее притязаний; очень вероятно, что этот Константин был крещеный Литвин, и уступил Ордену Лотыголу за поддержку против других литовских князей, претендовавших на Полоцк⁸⁷⁾. Подобный случай был в XIV веке, когда Андрей Ольгердович уступал Ордену даже самый Полоцк на ленных условиях⁸⁸⁾; эта сделка впрочем неимела значения потому уже одному, что Полоцк в момент передачи его Ордену принадлежал не Андрею, а его брату Ягелло. Есть однако указание, что Орден успевал хотя и на короткое время владеть Полоцком. В 1310 году папа {116} Климент V-й со слов упомянутаго выше доноса рижскаго духовенства обвинял Орден между прочим в том, что он отступил от Полоцка, который по завещанию полоцкаго князя, крещенаго в католичество и умиравшаго без законных наследников, был уступлен рижской церкви. На следствии, наряженном по этому делу, один из свидетелей показал, что действительно был один полоцкий князь, обращенный в католичество, в княжение котораго в Полоцке поселилось было католическое духовенство, но рыцари своими насилиями людям полоцкаго князя довели дело до того, что пришли язычники (Литовцы) и изгнали Немцев, а частию перебили их и взяли в плен. На это обвинение Орден отвечал, что Полоцк был всегда русским городом, но отвечал так конечно только после неудачи, его постигшей⁸⁹⁾; очевидно Орден в этом случае нашел себе более сильных соперников в лице князей литовских. После Полоцка целию нападений Ордена служила земля псковская, а иногда новгородская. При таких воинственных стремлениях он являлся большою помехой для мирных торговых сношений Ганзы с Русью: волей-неволей Ганза должна была входить в планы Ордена, исполнять его советы и просьбы. Так в 1268 году магистр Ордена Конрад фон-Мандерн уговаривал Любек не посылать на тот год товаров в Новгород, и когда получил на это согласие, то с обеих сторон был составлен в Любеке следующий протокол: «граждане Любека — говорит магистр — хотя и с ущербом для себя, но по обычаю предпочитая выгодам честь, благосклонно приняли нашу просьбу, присоединивши впрочем следующия условия: если между Русскими и Латинами будет заключен мир, то в мирный договор должны быть включены означенные граждане и купцы, если же, чего да не будет, кто нибудь отдельно от других и по своей только воле захочет вести войну с Русскими, то любецкие граждане и купцы не должны испытывать препятствий для свободнаго ввоза и вывоза товаров в Новгород и обратно, но должны пользоваться привилегиями и правами торговли по земле и воде; но если, чего Бог не дай — добавляет {117} магистр Ордена — все христианство вынуждено будет вести войну с Русскими, по причине их заносчивости, то мы, Орден, принуждены будем повторить просьбу к упомянутым гражданам и всему купечеству, чтобы они веру, насажденную в Лифляндии кровию многих христиан, неставили в опасность из-за интересов своей торговли»⁹⁰⁾. Спустя несколько недель другой магистр Ордена пишет из Лифляндии подобное же письмо, уведомляя рат Любека, что он будто бы разрушил до основания город Псков, ставший убежищем предателей христианской веры (намек на Довмонта и других Литовцев, поселившихся во Пскове), а с Новгородом заключил перемирие, магистр просит все купечество не посещать русских земель с товарами, а прежде отправить посольство в Лифляндию и потом в Новгород для окончательнаго подтверждения мира с Русскими; при этом чтобы успокоить Ганзу прибавляет постановление лифляндских городов, что из Риги также ни один купец не должен ездить в Новгород до окончательнаго утверждения мира⁹¹⁾. Около двух лет Ганза действительно не торговала с Новгородом, наконец заключила мирный договор 1270 года, в котором однако, как увидим, о лифляндских городах неупомянуто ни одним словом: после совместнаго действия с Лифляндией и Орденом она предпочитает заключить с Новгородом отдельный договор, что ясно указывает, как неохотно она входила в планы Ордена. Ровно столетие спустя обстоятельства сложились точно также, как в 1268 году: Новгород и Псков разсорились с лифляндскими Немцами, последовало запрещение торговли, к которому должна была присоединиться и Ганза. Вот что писал тогда ландмейстер Ордена в Любек; «из вашей памяти конечно нескрылось, как Русские из Пскова с давних пор причиняют нам и дерптской епархии невыносимый вред и тягости, вследствие чего мы даже против воли должны вести с ними споры и войны; чрез коммандора феллинскаго мы старались уладить дело мирным путем, требуя {118} вознаграждения с Русских за свои убытки; и хотя Новгородцы не отвергали ни мира, ни перемирия, но в тоже время вступили со Псковом в тайное соглашение, и направились к замку, недавно выстроенному дерптским епископом, пристроили машины и начали его осаждать; услыхавши же, что идет большое войско из Ливонии и Эстонии, ночью поспешно отступили, предварительно разрушивши машины⁹²⁾. Итак чтобы схизматики русские, которые вступили в заговор против упомянутой епархии с завистниками христиан Литовцами, неусилились бы как нибудь с помощию торговли, мы убеждаем всех и во имя Господа молим, как и прежде вас молили, неотправлять впредь товаров к невской пристани, ибо из того может произойти великий вред для всего христианства»⁹³⁾. Любек еще раньше принял к сведению запрещение русской торговли, сделанное в Лифляндии и сообщил его в Стральзунд и другие города⁹⁴⁾, но в письме к ландмейстеру 1368 года жалуется, что лифляндские купцы сами же первые нарушают постановление о запрещении русской торговли, подвозя свои товары в пристань Невы, Выборг и Нарву⁹⁵⁾. Как видно вследствие этой жалобы Орден принял строгия меры против нарушителей постановлений, и арестовал у лифляндских купцов, производивших непозволенную торговлю, разных товаров на сумму до 30 тысяча марок, которые магистр Ордена возвратил купцам не ранее 1371 года при заключении перемирия с Русскими в {119} Нейгаузене⁹⁶⁾. До какой степени высокомерно Орден позволил себе обходиться с купцами, и какое влияние на них мог оказывать даже вне своих владений показывает следующий случай, бывший в Новгороде в 1324 году, о котором рижский рат пишет в Любек в письме того же года. Упрекнув Орден за вероломное нарушение мира с литовским князем Гедимином и за его притеснения тем сторонам, которыя не соглашаются вместе с ним быть такими же вероломными, как то: епископ эзельский, город Дерпт и особенно Рига, рат продолжает: «не далее как в прошлую зиму магистр и братья Ордена вступили в мирный договор с Новгородом на таком условии, что вследствие его наши сограждане, прибывшие в Новгород для торговли, были лишены свободы и имущества: сами Новгородцы захватили товар наших граждан, а их самих выдали головой рыцарям, о чем посадник и тысяцкий публично заявляли на вече пред всеми присутствовавшими, и только при помощи купечества из вашего и других городов арестованные были освобождены, за что приносим вам безпредельную благодарность. Но вскоре после того в Новгород приехал рыцарь Оттон Брамгорн, тот самый, который вместе с нами целовал крест Гедимину, и наших освобожденных сограждан снова схватил и держал под арестом, доколе с милостью божией и при помощи ваших купцов они опять не освободились»⁹⁷⁾. Чтобы понять этот поступок Ордена относительно рижских купцов надо вспомнить, что в ту пору он находился в открытой вражде с архиепископом {120} рижским и городом Ригой; труднее понять, как Новгород позволил у себя своевольно распоряжаться какому- то приезжему рыцарю; надо думать, что кроме обязательства, принятаго на себя по договору с Орденом недружить с его врагами, следовательно в том числе и с гражданами Риги, Новгород имел против нея какия нибудь особенныя неудовольствия: по крайней мере около 1307 года новгородский владыка Феоктист писал в Ригу грамоту о выдаче грабителей и товаров, отнятых у новгородских купцов, как кажется в самой Риге⁹⁸⁾; но выдала ли Рига требуемое, неизвестно. В том же письме в Любек Рига сообщает интересное известие, что рыцари нарушают мир с литовским князем с тою целию, чтобы под предлогом военнаго положения двинской области прервать сообщение Риги с Литвой и Русью; но сами рыцари в тоже время втихомолку ведут торговлю с литовскими купцами в своих замках⁹⁹⁾. Этому известию вполне можно доверять: рыцари были богатые помещики, сбывавшие купцам предметы своего обширнаго хозяйства; конечно они вели эту торговлю чаще чрез коммиссионеров, каковыми служили им преимущественно любецкие купцы, но при случае, как видно, рыцари могли обходиться и без посторонняго посредства, находя это для себя более выгодным. Из рижской долговой книги видно, что рыцари и магистр Ордена давали рижским купцам круглыя суммы денег в долг под проценты¹⁰⁰⁾. Вообще о двинской торговле наверное можно сказать, что Орден являлся в ней большим конкуррентом Риги; этим объясняется участие братьев Ордена в торговых договорах с Русскими наряду с представителями купечества; мы уже видели, что при заключении договоров 1210 и 1220 года посредничество принимали на себя рыцари Ордена, а в договорной грамоте 1229 года находится статья, которая ясно {121} оказывает, что Орден смотрел на торговлю по Двине, как дело зависящее от его власти: о рыцарях там говорится, что они «дали Двину вольну от устья до верху, по воде и по берегу, всякому гостю русскому и немецкому, ходящим вниз и вверх» — как будто значительная доля Двины не принадлежала Полоцку и Витебску¹⁰¹⁾. Наконец в договоре с Немцами смоленскаго князя Ивана Александровича на первом плане стоит орденская власть, представителем которой для заключения договора в Смоленск приезжал один рыцарь¹⁰²⁾. Полоцкия договорныя грамоты обыкновенно пишутся также на имя Ордена; в самой Риге рыцари позволяли себе употреблять против полоцких купцов разныя насилия, как было например в конце XV века¹⁰³⁾; в закрытии Двины для заморских Немцев и в недопущении полоцких купцов в море виновата конечно не одна Рига, а и Орден, построивший в самом устьи Двины крепкий замок. Что касается новгородской конторы, то Орден хотел сбывать и туда свои товары: однажды в конце XIV столетия он успел провести в Новгород одного ломбардскаго купца, везшаго товар Ордена; Ломбардец умел как-то проникнуть во двор, однако скоро был узнан и арестован на основании правил двора, строго запрещавших доступ в него всякому неганзейскому, а тем более чужестранному купцу; в отместку за то магистр Ордена арестовал в Лифляндии несколько ганзейских купцов, и как видно по письму Ростока преимущественно граждан этого города¹⁰⁴⁾. Прусский Орден также желал участвовать в торговле на новгородском дворе через купцов Данцига; Ганза, узнавши это на собрании 1388 года порешила, чтобы прусские купцы торговали в новгородской конторе только своими товарами и на свои капиталы, а непривозили бы туда товаров господ духовных и светских, {122} и непускали бы в оборот чужия деньги¹⁰⁵⁾. Итак Орден оказывал двоякое вляние на ход торговли: то он мешал ей своими войнами, причем для своих целей убеждал Ганзу прекращать торговлю с Русскими; то в мирное время он вел торговлю чрез коммиссионеров или даже без них, и в таком случае оказывался важным конкурентом для купцов, потому что при своем богатстве и власти мог сделать эту торговлю весьма для себя прибыльною.

Берега Финскаго Залива, главнаго торговаго пути между Ганзой и Новгородом, были заняты с юга Датчанами, а с севера — Шведами.

Еще с конца XII века начались набеги Датчан на Эзель и Эстляндию; в начале следующаго века вместе с Немцами они учащают свои походы на восток. В 1219 году Вольдемар II-й, сопутствуемый двумя епископами, предпринял в Эстляндию крестовый поход, результатом котораго было основание Ревеля. Впрочем власть датскаго короля над Эстляндией никогда небыла прочна; в первое же время ливонский Орден едва неотнял у Вольдемара его завоевания; Эсты не раз поднимали возстание против пришельцев, а вассалы короля, пользуясь отдаленностью от Дании, неслушались распоряжений королевскаго наместника и своевольничали, как хотели. Как Эсты, так и их господа упражнялись в грабеже товаров и людей, выброшенных бурею на берега Эстляндии, невзирая на торжественныя обещания епископа эзельскаго и королевскаго наместника в Ревеле, что немецкие купцы будут пользоваться свободой от береговаго права по берегам Эстляндии: даже при помощи короля любецкий рат в конце XIII века немог добиться у эстляндских рыцарей выдачи пограбленных товаров¹⁰⁶⁾. Что касается Новгорода, издавна собиравшаго дань на эстляндской Чуди, то он также враждебно встретил Датчан в Эстляндии, как Немцев в Ливонии: Ярослав Всеволодович в 1223 году предпринял поход на самый Ревель¹⁰⁷⁾; на полях Эстляндии {123} близ Раковора или Везенберга разразилась битва 1268 года, вызванная, как увидим ниже, претензиями датских и ливонских рыцарей на правый берег Наровы и западную часть Водской пятины. Наконец обе стороны решили помириться: с этой целию в княжение Андрея Александровича около 1300 года начались переговоры с наместником Ревеля; оттуда пришло посольство в Новгород, а князь в свою очередь отправил «к Королевым мужам в Колывань» сына своего и от Новгорода двоих послов, как видно из верющей грамоты, врученной послам¹⁰⁸⁾; для окончательнаго утверждения мира послы ездили к датскому королю, откуда возвратились в 1302 году¹⁰⁹⁾. До нас не дошло перемирной грамоты; по всей вероятности кроме определения границ в ней было писано о свободе торговли для купцов обеих сторон и о свободном проезде сквозь Эстляндию. В 1323 году королевский наместник в Ревеле снова объявил свободу от береговаго права и безпрепятственный проезд немецким купцам до Новгорода с оговоркою: «доколе сами Новгородцы будут расположены к западным христианам»¹¹⁰⁾. Но в половине XIV века поднялось сильное возстание Эстов против датскаго господства, которое взялся усмирить Орден; дело кончилось тем, что датский король Вальдемар III-й, видя трудность борьбы и в тоже время нуждаясь в деньгах, продал Эстляндию немецкому гохмейстеру, а тот перепродал ее магистру ливонскому; с тех пор река Нарова стала служить границей между владениями Ордена и новгородскою землей. С того же времени Ревель начинает быстро возвышаться и приобретать большое значение; после Риги он становится важнейшим между всеми городами остзейскаго края. Для ганзейских кораблей он был необходимой станцией на пути в Новгород; здесь собиралась корабельная подать (Pfundzoll); наконец ревельский рат ведет большую переписку по делам новгородскаго двора, что доказывается {124} громадным числом документов, сохранившихся в ревельском архиве¹¹¹⁾. Есть известия, что Новгород и в XV веке договаривался с Данией: так в 1428 году Дерпт пересылал в Ревель письмо немецких купцов в Новгороде, в котором те извещают о недавнем возвращении новгородских послов из Дании и заключении с нею пятилетняго мира¹¹²⁾. Так как в то время Дания несоприкасалась непосредственно с новгородской землей, то очевидно договор был заключен для обезпечения новгородских купцов, торговавших за морем в Дании. С тою же целию вероятно великий князь Иван Васильевич заключил мир с датским королем в 1493 году¹¹³⁾; а один из лифляндских историков сообщает известие, будто в силу этого договора великий князь начал воевать со Швецией за Финляндию и в тоже время обещался прекратить торговлю ганзейских городов с Новгородом¹¹⁴⁾.

И в XIII веке Шведы продолжали свои воинственные походы на восточные берега Балтийскаго моря; эти походы, бывшие продолжением древних норманских набегов, по временам принимали вид настоящих крестовых походов для обращения Еми, Корелов и Ижеры, а также для войны с схизматическими Новгородцами, как знаменитые походы Биргера и Магнуса, столь неудачно окончившиеся для Шведов. С конца того века их стремление на берега Финскаго залива еще больше усиливается: они хотят утвердиться в южной Финляндии и в самом устьи Невы. Для закрепления своих завоеваний Шведы строили укрепленные города, как то: Выборг, Тавастгус, Ландскрону, Кексгольм и некоторые другие городки; с своей стороны Новгородцы отвечали Шведам нападениями на их новые города {125} и вторжениями вглубь Финляндии. Вследствие этой войны в области, по которой пролегал древнейший и самый важный торговый путь из Германии в Новгород, торговля должна была терпеть большой урон: немецким купцам нельзя было ездить по Неве и Волхову; они должны были предпринимать поездки окольным путем чрез Нарову и Чудское озеро и оттуда сухим путем до Новгорода; этот путь если не был длиннее, за то менее был безопасен потому что пролегал между Эстляндией, Новгородом и Псковом на границах этих земель, где собирались разные воровские люди, грабившие проезжих купцов. Поэтому немецкое купечество хлопотало пред шведскими королями, чтобы ему и в военное время был дозволен свободный проезд в Новгород по Финскому заливу и Неве; в 1295 году Биргер дал такое позволение, но очевидно с неохотою, уступая, как он говорил, только просьбе императора, и то с небольшим на один год, обязав притом купцов непривозить в Новгород оружия, железа, стали и разных металлических изделий, и убеждая их ни делом, ни советом непредпринимать ничего вреднаго для Шведов. Тут же Биргер делает общее замечание, которое не раз повторяли лифляндские Немцы, а позже король польский и другие властители Европы, что от морской торговли Русские, их враги, могут усилиться, — мысль конечно верная, но только наполовину: ибо Ганза нехуже других умела препятствовать морской торговле Новгорода, как Рига и Орден препятствовали торговле Полоцка, Витебска и Смоленска¹¹⁵⁾. Впрочем что касается Шведов, то Ганза и Новгород, одинаково терпя от их воинственных нападений, сообща хлопотали о безопасности торговаго пути по Финскому заливу и Неве. В 1300 году Шведы высадились {126} при устьи Невы и начали строить укрепление Ландскрону на месте нынешняго С.-Петербурга; несмотря однако на это новгородский великий князь Андрей Александрович в грамоте Любеку обезпечивает немецким купцам свободный проезд по Неве под защитою его, князя, и новгородских проводников; он высказывает надежду, что Шведы покинут землю Св. Софии и снесут свою крепость недавно построенную; в последнем случае князь просит Любчан прислать в Новгород послов, чтобы они вместе с новгородскими могли отправиться к шведскому королю для заключения мира¹¹⁶⁾. Шведы однако неоставили добровольно Ландскроны, а потому весной 1301 года Новгородцы собрались в поход и разрушили ее до основания¹¹⁷⁾. Снова возгорелась вражда с обеих сторон, длившаяся почти всю первую четверть XIV века: Шведы в 1313 году сожгли Ладогу, а в 1317 году грабили новгородских купцов на Ладожском озере; с своей стороны Новгородцы предпринимали два похода в южную Финляндию¹¹⁸⁾, а в 1322 году подступали под Выборг, хотя должны были воротиться без всякаго успеха. Наконец осенью 1323 года при князе Юрие Даниловиче, посаднике Варфоломее и тысяцком Авраме Новгород заключил с Швецией знаменитый ореховский договор, по всей вероятности не без участия Ганзы, потому что для немецких купцов в нем выговорены важныя льготы; они не только приобрели право безпрепятственнаго плавания по Финскому заливу и Неве, но и право сухопутных поездок от Выборга до новгородской земли чрез Корелию; в списке ореховскаго договора на русском языке, отысканном недавно в Швеции, об этом говорится следующим образом: «гостю гостити без пакости из всей немецкой земле, из Любка, из Готскаго берега и Свейской земле по Неве {127} в Новгород горою и водою, а Свеям всем из Выбора города гости непереимати, такоже и нашему гостю чист путь за море»¹¹⁹⁾. Граница между шведской и новгородской Финляндией проводится от реки Сестры, впадающей в Финский залив, на север вплоть до «каяна моря» т.е. до Севернаго океана у берегов Лапландии. Ореховский мир был нераз подтверждаем и после, как например в 1339 году; многочисленные латинские списки его XV—XVII веков свидетельствуют, как он был важен для обеих сторон. Тем неменее Шведы и позже непереставали препятствовать торговле Новгорода с Ганзой: из Выборга они всегда имели возможность «перенять» купеческия суда, идущия по Финскому заливу; шведским же королям постоянно было неприятно, что Новгород получает от Немцев некоторыя средства для борьбы с ними за Финляндию: в 1352 году король Магнус снова жаловался Ганзе, что немецкие купцы усиливают Русских, подвозя к ним оружие, сукно, железо, соль, соленую рыбу и прочия жизненныя средства, — вопреки папским распоряжениям, им самим известным и в большой ущерб ему, королю; в тоже время Магнус жаловался на безчестье, оказанное шведским пленным в Новгороде: ибо немецкие купцы попрекали Шведов, что они пираты и злодеи, которые стараются уничтожить торговлю немецкаго купечества, посещающаго Новгород, — упрек хотя и жесткий, но нужно признаться — далеко небезосновательный. До какой степени озлобление Немцев и Новгородцев на Шведов было сильно, доказывает наконец третья жалоба короля: когда один немецкий купец, движимый состраданием к пленным Шведам, проживавшим в Новгороде, стал оказывать им {128} некоторую помощь деньгами и вещами, то двор исключил этого купца из своей среды, а Новгородцы взяли его и казнили смертью¹²⁰⁾.

Назад К оглавлению Дальше

¹⁾ К. Schlötzer. Die Hansa und der deutsche Ritterorden in Ostseeländer, s. 25-27, 1851.

²⁾ Bunge. LEK Urk. I, № 440_: „omnes terrae supradictae maxime post deum ope mercatorum ad fidem catolicam sunt conversae“ (рижский архиепископ Иоаинн в привилегии купцам 1275 г.).

³⁾ П. С. Р. Л. III, 43: „слышавше Пльсковици, яко приведе Ярослав полкы, убоявшеся того взяша мир с Рижаны, Новъгород выложивъше, а ркуче: то вы, а то Новгородци, а нам ненадобе, но оже поидуть на нас, то вы вам помозите, и они рекоша: тако буди“.

⁴⁾ Тамже, IV, 178, 1228.

⁵⁾ Тамже, III, 50, 1237.

⁶⁾ Вот два примера: „гонци мнози гоняху от Пскова к князю великому Юрью и к Новугороду со многою печалию и тугою; а в то время притужно бяше вельми Пскову, а князь великий Юрьи и Новогородци непомогоша“. П. С. Р. Л. IV, 184, 1323. — Во время нападении Немцев на псковскую и новгородскую область в начале XI века „Новгородци всего того небрегоша Псковичем в перечину, а Псковичи много челом биша Новугороду, а Новогородци непомогоша Псковичем нимало“. Там же, 200, 1409.

⁷⁾ Bunge, LEK. Urk. II, № 68: „were och dat also, dat de Plescowere van den Lettowen nicht laten ne wolden, so scolde wi den Nowgarderen helpen dar to, und orlogen also lange mit den Nowgarderen und se mit uns up de Pleschowere bet se den Nowgarderen underdanich werden“. — Договор заключен в Генваре 1323 года при владыке Давыде, посаднике Варфоломее и тысяцком Абраме.

⁸⁾ Рус. Лив. А. № 138: „terrae et dominia Rutenorum de Plescow qualitercunque per nos, siue per ipsum Ordinem, conjunctim aut divisim acquisitae fuerint, aut alias qualitercunque devenerint solus Ordo easdem perpetuo obtineat impediemus“ (Свитригайло договаривается с Орденом в 1402 году по примеру Витовта).

⁹⁾ П. С. Р. Л. IV, 194: „приехаша послы немецкие в великий Новгород миру имати с Новымгородом великим, и взяху Новгородца мир с Немци, а Пскович вымирили вон, и взяху Псковичи мир особе“. В договоре Новгорода с Орденом 1482 года условлено: „а во псковском деле посла и гостя непорубати новгородского Немцом, а в новгородском деле посла и гостя непорубати псковского“. Сборник Муханова, № 27 (изд. 2, 1866). Такое условие ставили конечно еще раньше.

¹⁰⁾ Любопытно, что Немцы усвоили себе это русское понятие: „spreke wy als van den Plescauweren, de se vor ore jungesten brodere heilden“ Ropp, Hanserecesse, s. 517.

¹¹⁾ Ibid. s. 518: „also were Naugarden bode wedder kommen unde de Plescauwer, ore jungeste brodere, wolden des ertzebisscobes van Nangarden zegeninghe unde groten Nougarden woert nicht nomen, so dat se Dutschen loesleten“.

¹²⁾ По одной рукоп. Румянцев. музея эти слова приводят г. Аристов, Промышл. др. Руси, стр. 201.

¹³⁾ П. С. Р. Л. IV, 179, 1240: „бяху перевет держали с Немци Плесковичи, подвел Твердила Иванкович с инеми, a сам нача владети Псковом с Немцы, воюя села Новгородцкия“.

¹⁴⁾ Собр. Гос. Гр. и Догов. I, № 8.

¹⁵⁾ Scriptores rerum Livonicarum I, В. 1, 1853, s. 74: „eadem estate in campo spatioso, juxta quem portus navium esse poterat, Riga civitas aedificatur“.

¹⁶⁾ Bunge, LEK. Urk. I, № 20. — В 1225 году епископ также говорил о себе папскому легату: „consessit civibus in genere jus Gotorum, et specialiter libertatem a duello, teloneo, candente ferro et naufragio. Ibidem. № 75.

¹⁷⁾ Script, rer. Livon. I, В 1, S. 118.

¹⁸⁾ Ibid. S. 74. — Очень вероятно, что это был русский купец из Полоцка: Bonnel, Rus. Livländ. Chronographie, Commentar. S. 45.

¹⁹⁾ Scriptor, rer. Livon. I, В. 1, 144-146.

²⁰⁾ Это соображение принадлежит г. Кунику: Рус. Лив. А. стр. 405.

²¹⁾ Рус. Лив. А. стр. 452: „како то было при моем отци, при Мьстиславе при Романовици“.

²²⁾ Scriptor, rer. Liv. I, В. 166-168.

²³⁾ Ibid. 198.

²⁴⁾ Ibid. 266.

²⁵⁾ Bonnel. Rus. Livl. Chronogr. Comment. S. 66.

²⁶⁾ У Давыда Ростиславича Смоленскаго было два сына Мстислава: старший по просьбе Новгородцев стал их князем с 1184 года, но чрез три года был изгнан ими (П. С. Р. Л. III, 18-19). Младший Мстистлав-Федор родился в 1193 г. заключил договор с Немцами в 1229 г. и умер в 1230 году (П. С. Р. Л. II, 143; IV, 29). Новгородским князем он никогда не был; поэтому соображение Ризенкампфа (d. deut. Hof zu Nowgor. S. 96), будто Мстислав Давыдович, бывши в Новгороде узнал выгоды немецкой торговли, и потом пожелал завести контору в Смоленске, становится неуместным.

²⁷⁾ Семь договорных грамот по двум редакциям — готландской и рижской — отлично изданы г. Куником в Русск. Лив. Ак. Прилож. I. Тексту предпослано весьма обстоятельное историко-критическое введение и описание всех грамот.

²⁸⁾ В преступления подобнаго рода купцы впадали очень естественно; они ездили в чужестранныя конторы без жен; браки же между купцами и туземными женщинами были строго запрещены. Сарторий (Gesch. des Hans. Bund. II, S. 353) об этом предмете замечает: Ганза, как и папа, хорошо сознавала, что брачныя связи с туземными женщинами тотчас же бы выдали все купеческия тайны. Впрочем на Руси оне были совсем невозможны по разности вероисповедания.

²⁹⁾ Рус. Лив. А. стр. 430: „аже Смолняне не дадут ему (кредитору над должником) поле, Смолняном самым платити долг тъ“ (текст С).

³⁰⁾ Рукавице пьрстаты готьские“. Выражение „рукавицы перстатыя“ постепенно сократилось в «перстатки, перчатки». А так как вместо „готския“ в Новгороде и Смоленске говорилось еще „варяжския“, то с другой стороны выражение „рукавицы варяжския“ могло сократиться в „варяжки, ва́реги“.

³¹⁾ Ист. Г. Р. III, стр. 128.

³²⁾ Речка Каспля впадает в Двину несколько выше Витебска; в XIII веке по ней плавали в учанах, судах большого типа. Рус. Лив. А. стр. 27.

³³⁾ Script. rer. Liv. I, В. 1, s. 178.

³⁴⁾ Приписка о дворах находится при двух грамотах Мстиславова договора по рижской редакции, и вероятно сделана около половины XIII века, когда и Смоленск подпал под татарскую власть.

³⁵⁾ Смоленская гривна серебра = 4 грив. кун = 80 ногатам = 200 кунам = 1920 векшам. Прозоровский, монета и вес в древней России (Зап. Археол. общ. кн. XII).

³⁶⁾ П. С. Р. Л. IV, 29.

³⁷⁾ Тамже, II, 39, 1148.

³⁸⁾ Тамже, IV, 25, 1216.

³⁹⁾ Рус. Лив. А. стр. 451-453, Прилож. II.

⁴⁰⁾ Рус. Лив. А. стр. 453: „аже въедет брат мои которыи в Смольньск, а учинится вам свада с их мужьми, вам ся ведати с ними самем; или гость ис которое земле придеть в мои Смолньск, а будеть вы с ним свада, а ведайте ся с ними сами“.

⁴¹⁾ П. С. Р. Л. V, 139.

⁴²⁾ Рус. Лив. А. стр. 453: „тоже есмь с вами ряд свой доконьчал про свое муже, и про свое Смолняны».

⁴³⁾ П. С. Р. Л. III, 19, 1186: „въстань бысть Смоленьске пронежи князьм Давыдом и Смолняны, и много голов паде луцьших мужь“. В конце XIV и начале XV в. в Смоленске как и в Новгороде сильно боролись партии русская и литовская; эта борьба облегчила Витовту покорение города.

⁴⁴⁾ С. Г. Г. и Д. II, № 3.

⁴⁵⁾ Рус. Лив. А. № 164. Правая грамота о колоколе тамже № 37. На суде с князем присутствовали бояре и окольничий Лука; это первое по времени упоминание об окольничем, а не в договорной грамоте сыновей Калиты 1341 года, как полагает г. Калугин (Архив истор. юридич. сведений кн. 2, полов. 1, изд. г. Калачова).

⁴⁶⁾ Рус. Лив. А. № 47. Срав. там же, стр. 420, текст Мстиславова договора под литтерой В.

⁴⁷⁾ Das Rigische Sehuldbuch, herausg. v. H. Hildebrand. SPB. 1872. S. 87, № 1330: „domus s. Spiritus tenetur domino Arnoldo Crispo et Andree parvo ex parte ecclesiae beatae virginis in Smalencike XII mrc. arg. Quando repoposcerint in VIII diebus sequentibus solvere debent“.

⁴⁸⁾ С. Г. Г. и Д. II, № 8.

⁴⁹⁾ P. Лив. А. № 83.

⁵⁰⁾ Тамже, № 266. срав. также №№ 279 и 384.

⁵¹⁾ Тамже, № 25; обе грамоты переписаны на одном листе.

⁵²⁾ Тамже, № 38; грамота от конца XIII века.

⁵³⁾ Тамже, № 74.

⁵⁴⁾ Тамже, № 83.

⁵⁵⁾ Договоры Полоцка при Витовте многочисленны; главнейшие см. в Рус. Лив. А. №№ 122, 163-154, 160-161, 164-165; их подтверждение представляют №№ 242, 255 в др.

⁵⁶⁾ Тамже, № 164.

⁵⁷⁾ Также, №№ 135-136.

⁵⁸⁾ Тамже, № 266, стр. 236: „князя великого купцом Полочаном у Ризе торговати доброволно, и за море путь чист водою и сухим путем как издавна бывало, по старому. А даст ли пан князь ваш мештерь купцом Полочанон за море путь чист, а у нас вашим купцом Ризким путь чист к Витебску и к Смоленску“.

⁵⁹⁾ Тамже, № 279, стр. 242: „ажь вы нам поставляете один Юрьев против всее нашее дорогы, а ведь нам и вам сведомо, што не писан Юрьев у старих записех, и вы нам отлазите одным Юрьевом противу всее нашее дорогы“.

⁶⁰⁾ Тамже, № 258: „van langen tyden her vele twist unnd moge mit den plosskouwsrn in eynem punte gebat hebben, dat se ywerlde woldene unnd noch willen van Rige uth tor zeewert mit erer kopenschopp zegeln, unnd sso ghy unnd juwe seligen vorfares van oldinges en dat nye hebbeu willen steden hebben“.

⁶¹⁾ D. Rig. Schuldbuch, S. 103, № 1623.

⁶²⁾ Ibid. S. 96, № 1511.

⁶³⁾ Рус. Лив. А. стр. 203: „здесь появилося было поветрие на люди на тых, которыи у вас у Ризе были кормчими и тяглеци“. Письмо от 1465 г. — В нашей заметке (Ж. М. Н. П. 1877, Февраль) мы старались доказать, что большинство русских поселенцев Риги были из Полоцка и вообще из двинской области.

⁶⁴⁾ Sartorius. Gesch. des hans. Bund. II, S. 446-447.

⁶⁵⁾ Рус. Лив. А. стр. 236: „а как Гарман вашь нам слюбил и руку дал, что нашим купцом Полочанон за море путь чист торговати и мы потому слюбенью по Гарманову наших есмо купцов пропустили к Витебьску и к Смоленску, оли ж и на Москве побывали“.

⁶⁶⁾ H. Hildehrand. Das deutsche Kontor zu Polozk (Baltische Monatschrift, 1873). В эtoй статье много интересных подробностей, заимствованных частию из документов, еще ненапечатанных.

⁶⁷⁾ Рус. Лив. А. № 117.

⁶⁸⁾ Тамже, № 49. Грамота от конца XIII века; по поручению рижскаго рата ее очевидно писал какой нибудь русский человек, проживавший в Риге; как образчик живой русской речи того века она очень интересна.

⁶⁹⁾ Надо полагать, что монахи приняли немецкаго купца за лазутчика; в виду Литовцев, расположившихся под самым Витебском, они естественно были подозрительны ко всякому прохожему, а тем более вооруженному.

⁷⁰⁾ Рус. Лив. А. № 34.

⁷¹⁾ Тамже, №№ 203 и 279.

⁷²⁾ Тамже, № 128.

⁷³⁾ Hirsch. Handels- und Gewerbsgesch. Danzigs. S. 160-172 (das Kontor in Kauen).

⁷⁴⁾ Sartor. Lappenb. Urk. Gesch. II, S. 275: „des houes olderman sal men keysen to ener did van Lubeke, tor anderen tid van Gotlande“.

⁷⁵⁾ Тамже, S. 190-191: „quod articulus, qui nomen tangebat civitatis Lubeke in jure curiae Nogardiensis deletus erat in libro juris, ipsius curiae, qui scra dicitur, nobis molestum erat et nobis ignorantibus et sine nostro consensu dicimus contigisse. Sed noc presentibus protestamur, quod illo jure et vigore scripture semper uti volumus, sicut dictus liber, scra nuncupatus, continebat, antequam deletio predicta procederet ad effectum“.

⁷⁶⁾ Die Recesse u. a. Akt. II, S. 336-337: „mercatores in Nougardia jacentes nulla debent perampla, magna et gravia facere instituta, nisi cum prescitu et consensu civitatus Lubicensis, Wisbicensis et aliarum ab intra, quibus inde litteras ante mittere debent“… myt witschop der stede Lubeke und Wysbu und anderen stede, de van binnen landes liggen, als Righe, Darpte und Reval“. (Тамже из скры по списку стокгольмской библиотеки).

⁷⁷⁾ Тамже, стр. 236: „illi de Riga admissi sunt ad servandum terciam partem curie Nogardensis, dummodo fecerint, quod facere tenentur, ut aliae partes, addita eciam ista conditione, quod si per admissionem predictam privilegia communis mercatoris in curia Nougardensi paterentur aliquod detrimentum ipsi de Riga et alü admissi pro illo detrimento satisfacere tenentur.

⁷⁸⁾ Тамже, стр. 236.

⁷⁹⁾ Тамже, II, стр. 75.

⁸⁰⁾ Bunge, LEK. Urk. I, № 452. Кортанн, Die Recesse, I, 7-8.

⁸¹⁾ Monumenta Livon. antiq. II, S. 33.

⁸²⁾ В одной из последующих глав мы представим подробнее отношения лифляндских городов к Ганзе.

⁸³⁾ Bunge, LEK. Urk. I, № 83: „terrarum, quae fuerint ed cultum fidei conversac, partem unam episcopo et ecclesiae snae, aliam magistro et fratribus militiae Christi et tertiam partem eivibus Rigensibus adsignamus“.

⁸⁴⁾ Litwini, Sarraceni dictarum partium“ (т.e. Пруссии и Лифляндии) — выражается однажды Орден. Voigt, Gesch. Preussens, IV, S. 242.

⁸⁵⁾ Bunge, LEK. Urk. IV, № 1446. Впрочем эта булла была скоро отменена.

⁸⁶⁾ Voigt. Gesch. Preus. IV, 234-249.

⁸⁷⁾ Г. Боннель в приложении к своей хронографии (стр. 323) высказывает предположение, что Константин был сын Товтивила, и что уступленная им Лотыгола есть то, что впоследствии называлось польские Инфлянты. Эту уступку поспешили утвердить за Орденом папы Иннокентий IV и Урбан IV.

⁸⁸⁾ Bunge, LEK. Urk. III, №№ 1226-1227. В последнем читаем: „regnum in Ploscow in feudum recepimus a magistro Livoniae et ab Ordine“.

⁸⁹⁾ Тамже, II, №№ 630 и 638.

⁹⁰⁾ Тамже, I, № 308: „Fidem catholicam, in Livoniae partibus multorum proborum sanguine plantatam, non sinerent suis mercimoniis extirpari“.

⁹¹⁾ Тамже, I, № 410.

⁹²⁾ О походе под Нейгаузен или Новый городок в летописи читаем: „ходиша Новгородци с Плесковичи к Новому городку немецскому, и отъидоша невземше, занеже бяше тверд город, и неколико людий постреляша с города“. П. С. Р. Л. III, стр. 89. Впрочем это известие относится быть может к другому походу.

⁹³⁾ Die Recesse u. а. A. I, № 308: „Ne igitur Ruthenos cismaticos… mercatorum auxilio confortari contingat, universitatem vestram hortamur in Domino studiosius rogitantes, sicut etiam alias per nos vobis extitit humiliter supplicatum, ne de cetero merces in portum, Nu, dummodo aliquo modo possit fieri, ducere sen ordinare velitis, quia christianitati dampna non modica exinde poterunt provenire“.

⁹⁴⁾ Тамже, № 396.

⁹⁵⁾ Тамже, № 397: „vestri homines et vestrates predictum portum Nu, et Wiborgh atque Narwe solent visitare et ibi mercandizare, prout ipsis placet“.

⁹⁶⁾ Тамже, № 30: „magister eciam mercatoribus omnia bona eorum restituit, illicite, furtive ac contra prohibitionem magistri ipsis mercatoribus consentientibus cum dictis Ruthenis mercata et contracta, tempore guerre arrestata ad 30,000 marcarum“.

⁹⁷⁾ Pyc. Лив. А. N. 62. Этот любопытныя документ напечатан спорные и только там; приведем из него несколько подлинных слов: „manifestum est, quia modo in hyeme Magister et Fratres Ordinis… cum Ruthenis in Nogardia pacem osculando crucem inierunt tali conditione, quod omnes de nostris concivibus, Nogardia adventantes privati sint, corporibus atque rebus; ispi vero Rutheni bona predictorum nostrorum civium obtinendo, capita vero corundem dictis fratribus presentando, quod dux et borgrauius ibidem in Nognrdia in foro communi et in publico colloquio coram cunctis astantibus publicarunt“.

⁹⁸⁾ Тамже, № 50: „что избили братию нашю у вас и товар поймали, за то вам Бог помози; аже есте разбойников изыскали, по хрестьному челованию правду держите, братеи нашеи товар дайте и разбойникы“.

⁹⁹⁾ Тамже, стр. 40.

¹⁰⁰⁾ Так магистр давал по 40, по 100 и 140 марок серебра. Rig. Schuldb. №№ 110, 220, 1336, 1813 etc.

¹⁰¹⁾ Рус. Лив. А. стр. 441.

¹⁰²⁾ С. Г. Г. и Д., II, № 8: „а приездили ко мне на докончанье из Риги от местеря Пьсков, божии дворянин“.

¹⁰³⁾ Рус. Лив. А. стр. 235: „князь ваш мештерь Полочаном у Ризе торговати недал, а ещо и товар у них пограбил, и суды отоимал... такую им соромоту учинил“.

¹⁰⁴⁾ Sart. Lappenb. Urk. Gesch. II, № 101.

¹⁰⁵⁾ Hirsch. Handels- und Gewerbsgesch. Danzigs, S. 156.

¹⁰⁶⁾ Об этом любопытный эпизод {так. OCR} разсказан в книге г. Фортинскаго, Примор. венд. города, стр. 189-191.

¹⁰⁷⁾ П. С. Р. Л. III, стр. 39.

¹⁰⁸⁾ Рус. Лив. А. № 43.

¹⁰⁹⁾ П. С. Р. Л. III, Cтр. 68, 1302: «тогоже лета посылаша послы за море в Доньскую землю, и привезоша мир докончавше“.

¹¹⁰⁾ Рус. Лив. А. № 57, стр. 34: „quamdiu ipsi cives Nogardinses amici christianitatis fuerint et fautores“.

¹¹¹⁾ Гер. Гильдебранд. Отчеты о розыскан. произведен. в рижск. и ревельск. армии, по части рус. истории.

¹¹²⁾ Тамже, № 85, стр. 38.

¹¹³⁾ Рус. летоп. по Никон. списку VI, стр. 136, 1493: „тогож лета Июня пришел посол из немец к великому князю от датцкого короля Ивана о любви и о братстве“. Великий князь отправил с ним в Данию своих послов; на другой год они возвратились и разменялись грамотами. Тамже, стр. 140.

¹¹⁴⁾ Hadebusch. Livländ. Jahrbücher, I, letz. Abschn. S. 246 (1780).

¹¹⁵⁾ Грамота Биргера у Bunge, LEK. Urk. I № 559. Между прочим вот что говорит король: „quamvis hoc nobis damnosum noverimus, largam licentiam conferimus ad Nogardiam navigandi hac conditione adjecta, quod nullus de memoratis civitatibus ad Ruthenos navigans arma, ferrum, caliben vel expensas quascunque nisi pro usibus personae propriae, secum ferre praesumat; nullus etiam de praedictis facto vel consilio, per se vel per alios, oculte vel manifeste, attemptet procurare, puod in nostrum vel regni nostri cedere possit praejudicium vel gravamen“.

¹¹⁶⁾ Грамота в русском переводе напечатана в приложении к договору 1270 г. Андреевскаго, стр. 102-103. Боннель относит ее ко времени между построением Ландскроны и разрушением ея (Chronogr. Commentar. S. 138).

¹¹⁷⁾ П. С. Р. Л. III, 67-68. Bonnel, Chronogr. s. 97.

¹¹⁸⁾ О походах Новгородцев на Тавастгус 1311 года и на Або 1318 г. см. у Лерберга, Untersuchungen, S. 184-198.

¹¹⁹⁾ Я.К. Грот. Библиогр. и историч. заметки (Прилож. к XXXI т. Запис. И. Ак. Н. 1877). Подлинной договорной грамоты несохранилось, а только списки ея по двум редакциям, из коих одну считают за особенный договор 1339 года (Ленстрем. О мирных договорах между Россиею и Швециею в XIV веке. Учен. Зап. Казанск. Унив. кн. 2, 1855). Г. Боннель справедливее доказывает, что это только две редакции одного и того же договора 1323 года (Сhronogr. Com. s. 153-155). Впрочем этот вопрос заслуживает пересмотра, более тщательнаго.

¹²⁰⁾ Кортапп. Dic Recesse u. а. Akt. I, s. 109: Unum mercatorem, qui ipsis captivis compaciens, bona sua distribuit et pecunias exposuit ad tegendum eorum nuditatem et ad emendum et procurandum quibusdam necessaria vitae, quoad victum, qui alias fame et sciti destructi fuissent, extra suum consortium ejecerunt, quem statim Rutheni ob eorum invidiam decollarunt“. Эти пленные Шведы попали в Новгород вероятно в последнюю войну с Магнусом 1348—9 года.

Назад К оглавлению Дальше