Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Древнейший путь, по которому Новгород производил свою торговлю с Варягами и Немцами, шел по Волхову, Неве и Финскому заливу, следовательно почти сполна внутри новгородских владений; крайними пунктами этих владений на западе в XII и XIII веках, до которых впервые достигали Немцы, и с тех пор становились гостями великаго Новгорода, имея право требовать от него ответа за вред, случавшийся им на пути до двора, были острова Котлин и Березовые: «а старый мир до Котлина,» — говорит в этом смысле договор с Немцами 1260 года¹⁾. Весьма вероятно, что на острове Котлине Новгородцы имели тогда свое «становище», куда они приставали сами, отправляясь на Готланд, равно и Немцы, ехавшие оттуда в Новгород. Что до XIV века, то существование тогда новгородской станции на Котлине сомнительно: по всей вероятности Шведы, утвердившись в Выборге и овладевши Березовыми островами, прежде принадлежавшими Новгороду, успели занять и Котлин; но по договору 1270 года граничными пунктами новгородских владений на западном взморьи считаются именно эти острова: Березовые (berko) по латинской редакции, и Котлин (ketlingen) — по немецкой. На Котлине, либо в устьи Невы Новгород в XIII веке держал морскую стражу, вероятно против нечаянных нападений Шведов или морских разбойников, а быть может также для доставления помощи и охраны едущим с Готланда своим и немецким купцам; к сожалению в точности неизвестно {152} ни место сторожевой станции, ни организация самой стражи, о которой впервые и единственно упоминается в сказании о победе над Шведами Александра Невскаго²⁾. Проехавши Котлино озеро, как называлась в старину часть Финскаго залива между Котлиным и устьем Невы³⁾, немецкия когги вступали в Неву и следовали до Ладоги, а Новгород на встречу гостям высылал лоцманов, которые должны были взять их с товарами на свои, вероятно плоскодонныя лодьи, так как когти, суда больших размеров, если и могли миновать невские пороги, то уже не могли пройти сквозь пороги волховские, гораздо более опасные; поэтому перегрузка товаров на лодьи происходила по крайней мере в Ладоге, если нераньше, например при устьи Ижоры. В латинской редакции договора 1270 года порядок перевозки товаров по Волхову определяется довольно подробно. Приходя к порогам зимние гости объявляют старосте лоцманов (оldermanno vectorum), чтобы на следующий день он распорядился отправкой их с товарами до Новгорода; утром вскипятивши котелок пищи, вероятно щей или кашицы (decoquetur unum caldarium), лоцманы должны немедленно везти немецких гостей; они должны быть люди благонадежные и сильные, чтобы могли хранить весь товар в целости. Доехавши до рыбачьей избы (taberna piscatorum) лоцманы получают с Немцев свою плату за провоз, а именно: каждый лоцман берет восемь куньих мордок и два полотенца, или вместо их три куньи мордки, после чего гости отвозятся дальше; летние гости платили с каждой лодьи четыре хлеба, да чашку масла, или деньгами две куны за хлеб, а за масло — три мордки. По немецкой редакции тогоже {153} договора плата определяется несколько иначе: каждый лоцман получает пять марок кун, или вместо того окорок ветчины; за полпути от Ладоги до Новгорода три марки кун, либо половину окорока. За лодью, разбившуюся у порогов, немецкий гость не отвечает, а только платит наемную за нее плату; лоцман же неотвечает за товар, погибший у порогов при крушении лодьи. Если гости на пути поссорятся с лоцманами, а потом помирятся, то дело больше невчинается в Новгороде; но если помириться неуспеют, то жалобщики должны явиться на суд тысяцкаго во дворе Св. Ивана. После рыбачьей избы на Волхове упоминаются несколько других остановок⁴⁾: на острове гостиннопольском (gestefelt) Немцы платили как сейчас увидим, мыт или проезжую пошлину⁵⁾; очень вероятно, что на этом острове кроме таможенной избы, где жил новгородский мытник, было особенное торговое поселение. За гостиннопольем упоминаются «witlage» и «drellenborch». Первое из этих названий Круг относит приблизительно к местности Соснинской пристани верстах в 132-х от Ладоги, а от Ильменя верстах в 74-х⁶⁾. Нет сомнения, что это название тожественно с «vitta» т.е. небольшим земельным участком, застроенным лавками, магазинами и жилыми помещениями; такого рода земельными участками или виттами владели например любецкие купцы в Шонене на основании привилегий, дававшихся им королями датскими⁷⁾; в новгородской же земле таким словом Немцы очевидно обозначают лавки или рядки, довольно обычный вид новгородских поселков, составляющих нечто среднее между городом и деревней, или точнее — переходную ступень от деревни к городу: таких рядков в новгородской земле особенно много было по Мсте, как по важнейшему пути для внутренней торговли Новгорода; часть их была также {154} по Волхову особенно в ближайшей местности к Новгороду⁸⁾. — Что касается «drellenborch», то Круг конечно справедливо относит это название к урочищу «Холопий городок» (немецкое drellenborch есть буквальный перевод этого слова), находящемуся на правой стороне Волхова верстах в 10-ти от Ильменя и в 2-х от Хутынскаго монастыря; но трудно сказать, почему немецким прикащикам позволено было только условно посещение этих рядков и холопьяго городка⁹⁾. Наконец гости прибывали в Новгород; к приезду их там должны быть приготовлены телеги для перевозки товаров с берега во двор; за провоз извощики получали по 15 кун с лодьи до немецкаго двора, и по 10-ти до готскаго. Кроме извощиков к услугам Немцев были носильщики (dregers); но в 1436 году на этих носильщиков Немцы жаловались, что они насильно предлагают свои услуги, непозволяя самим Немцам переносить свой товар, тогда как Новгородцы неиспытывают никаких подобных принуждений в лифляндских городах: ибо там они сами разносят свои товары, или с помощью своих холопов (drellen)¹⁰⁾. Относительно извощиков Немцы также оговаривались, что их предложения недолжны быть для них обязательны: они могут пользоваться и своими лошадьми, если оне у них будут; о лоцманах замечали, что из них следует выбирать людей хороших и притом столько, сколько было издавна, но небольше, конечно с тою целию, чтобы неплатить им лишняго. Кроме лоцманов Новгород давал Немцам на обратный путь до Готланда «послов» т.е. проводников, а по договору 1260 года немецкие {155} купцы должны были брать новгородскаго посла еще на Готланде, где было новгородское становище¹¹⁾; Новгород ручался за безопасность немецких гостей только в таком случае, когда они ехали в сопровождении его послов, как из Новгорода на готский берег, так и обратно. Равным образом Новгород ни зачто неручался, еслибы Немцы углубились в землю Корелов т.е. на север от Невы к Выборгу, но позволял торговать с прибрежными Инграми и Корелами, жившими в западной части Вотской пятины. Наконец по берегам Невы и Финскаго залива Немцам позволено было рубить лес для починки судов и дрова для варки пищи.

Но описанный водный путь¹²⁾ кроме неудобств, какия представляются порогами на Неве, Ладожском озере и особенно на Волхове, часто был небезопасен от нападений Шведов, и отчасти Корелов, которые ударились в разбой, теснимые с двух сторон Шведами и Новгородцами. Поэтому в пору войн со Шведами немецкие купцы ездили по Нарове, которая впрочем также имеет свои трудные пороги, потом от Нарвы ехали сухопутьем до Новгорода, или продолжали плыть также вероятно как и по Волхову на лодьях с помощью туземных лоцманов до Пскова, а оттуда сухим путем достигали Новгорода. Вследствие этих неудобств плаваний по порожистым рекам¹³⁾, Немцы в позднейшее время предпочитали сухопутныя дороги из лифляндских городов: Риги, Пернова и Ревеля. В грамоте великаго князя Андрея Александровича 1301 года сказано: «дахом им (Немцам) три пути горнии по своей волости, а четвертый в речках»¹⁴⁾. Нет сомнения, что под горними здесь разумеваются сухопутныя дороги; но какия именно? {156} Г. Аристов по догадке распределяет их так: два пути шли от Ревеля и Дерпта, третий из Риги и Ревеля чрез Псков¹⁵⁾. Конечно означенные города служили исходными пунктами дорог в области псковскую и новгородскую; но едва ли в приведенном месте грамоты говорится об этих путях: ведь большая часть их идет по Лифляндии, тогда как князь очевидно говорит о путях, сполна находящихся в новгородской волости; он мог ручаться за безопасность немецких гостей только на этих путях, а не тех, которые шли вне новгородских владений. Итак их нужно искать в новгородской земле. С полной вероятностью можно полагать, что один путь шел от Нарвы, а другой — от Пскова; труднее сказать, какой был третий путь: не шел ли он к Новому Торгу? Что во всяком случае Немцы ездили торговать внутрь новгородской волости по разным пригородам и торговым местам в роде рядков, это неподлежит сомнению. В латинской редакции договора 1270 года назначается плата в пятницкую церковь с тех гостей, которые возвращаются из новгородской области¹⁶⁾. В немецкой редакции тогоже договора постановлено, что гости безпрепятственно могут ездить водою и сухим путем всюду, куда простирается господство Новгорода¹⁷⁾. Весьма ясное указание по тому же предмету встречаем в скре от конца XIII века: «если кто обещает — сказано в ней — представить за себя поручителя, и если поручитель, котораго он назвал по имени, находится в стране, то он должен представить его в течение 14-ти дней»; далее разъясняется: «внутри страны значит, сколь далеко господство Новгорода сюда простирается»¹⁸⁾. Полагая, что на позов поручителя во двор требовалось семь суток, да столько же времени для приезда его в Новгород извнутри области с того места, где он получил позов, мы будем иметь представление о том, как далеко немецкие купцы заезжали внутрь области: в неделю можно было уехать довольно далеко. {157} Наконец Немцы посылали молодых прикащиков в разныя места новгородскаго края для обучения русскому языку¹⁹⁾, вероятнее в те именно пункты, куда сами они ездили для торговли; к числу таких пунктов смело можно отнести Новый Торг, важнейший после Новгорода и Пскова торговый город.

Упомянутая плата в церковь св. Пятницы должна быть разсматриваема, как плата за право внутренней торговли, или как род мыта, проезжей пошлины. Совершенно определенно о проезжих пошлинах говорят сами Немцы в латинской грамоте 1270 года. В гостинном поле, где находился особенный новгородский мытник (teloniarius), каждая немецкая лодья, нагруженная ценным товаром (bonis), платила пошлины марку кун; лодья с тяжелым товаром (gravibus), как-то: мясом, мукой и пшеницей, платила полмарки; но лодья с жизненными припасами (victualibus), вероятно теми, которые шли на потребление самим Немцам, освобождалась от мыта²⁰⁾. В самом Новгороде немецкие купцы платили торговыя пошлины «по две куне от капи и от всякого веснаго товара, что кладуть на скалви, и продавше и купивше»²¹⁾. Из этих данных следует, что торговля Немцев в Новгороде по крайней мере в XIII веке небыла совсем безпошлинною; но эте пошлины были очень незначительны, как видно по отзыву Немцев, называвших новгородскую торговлю безпошлинной. В Лифляндии новгородские и псковские купцы также платили мыт; неподалеку от Дерпта на реке Эмбахе стоял шлагбаум, или по русскому выражению «колода», где брались пошлины на дерптскаго епископа²²⁾; но в договоре с Дерптом Новгорода и Пскова 1474 года сбор этих пошлин отменяется: «а колоду на обе стороны отложихом»²³⁾. {158}

Одною из первых забот Ганзы было ввести на чужестранных конторах те меры и весы, которые были употребительны в немецких городах. В 1282 году она добилась в Брюгге того, что на будущее время положено было употреблять весы только с двумя чашками, а отнюдь не «Ponder»²⁴⁾; в Новгороде того же самаго Немцы достигли еще раньше: в договоре 1260 года об этом читаем: «пуд отложихом, а скалви поставихом, — по своей воли и по любви» — добавляют Новгородцы, ясно показывая, что этого добивались Немцы²⁵⁾. Упомянутыя скальвы были именно весы с двумя чашками или скалками (scalen, beide scalen, libra); о способе взвешивания на этих весах встречаем указание в полоцком договоре с Немцами 1330 года: при взвешивании воска на этих весах, которые поэтому еще назывались «wazwicht», т.е. вощаной вес, нужно было «язык пускати на товар», т.е. наблюдать, чтобы язычек или весовая стрелка принял свободное движение, а потом стал по отвесной линии, как это бывает при равновесии скалок; выражение «пускать язык на товар» указывает, что стрелка в этих весах помещалась под плечом весов, и потому колебалась над товаром. Для устранения всякаго подозрения весовщик должен при взвешивании отнять руки от скалок, и отступить прочь²⁶⁾. Что до пуда (ponder, pondarium), то это кажется был род большаго безмена, на котором взвешивание производилось с помощью подвижного ремня, как об этом можно заключать из сравнения русскаго и немецкаго текста упомянутаго полоцкаго договора: там где по немецки сказано «das solt schal men wegen in dem pundere», в русском тексте стоит: «соль весити у пудный ремень», который в другом месте поэтому прямо называется «soltpunder», т.е. соляной пуд²⁷⁾. Как видно взвешивание на ремне Немцы находили неудовлетворительным, а потому уговорили Новгородцев заменить их более чувствительными скалками; {159} но отложили ли пуд навсегда, это неизвестно наверное. Для взвешивания серебра употреблялись особенные весы (scala argenti); весовщик весил его для Немцев безплатно, вероятно в том случае, когда они производили им уплату в Новгороде; взяв у гостя серебро для переплавки, т.е. в слитки известнаго веса (гривна, марка) весовщик обязан при возвращении его исключить примесь, а гость получая обратно свое серебро имеет право поверить точность весов, так что он может попеременно класть серебро и разновесы то на одну, то на другую чашку. Весовщик серебра и всяких других товаров должен целовать крест в знак того, что будет на обе стороны весить правильно; в 1335 году Немцы требовали, чтобы пробирщики серебра отвечали все вместе, если один из них взяв серебро для переплавки скроется²⁸⁾. Что действительно в Новгороде в XV веке серебряники составляли артель с круговою порукой, видно из дела серебряника Федора Жеребца, который между прочим говорил на суде: «на всех есмь лил и на всю землю, и весил с своею братьею ливци²⁹⁾. Обыкновенной весовой единицей для воска и других весовых товаров служила капь, определявшаяся в 8 ливонских фунтов: более крупной единицей был берковец, который в полоцком договоре 1330 года приравнивается к шипфунту³⁰⁾. Сукно меряли на локти (reb, funis sancti Petri), но неизвестно, был ли он равен иванскому локтю³¹⁾. В оптовой торговле сукна продавались поставами, в которых считалось около 37 аршин³²⁾.

Главный предмет немецкаго привоза в Новгород составляли сукна, преимущественно фландрския, частию аглицкия, немецкия и польския. Богатые новгородские бояре и купцы любили носить цветные кафтаны из «немецких» сукон; духовныя лица употребляли черныя сукна, хотя монастырские уставы неодобряли ношения платьев из немецкаго {160} сукна, предписывая довольствоваться простым домашним сукном³³⁾. Наибольшей известностью в Новгороде пользовалось сукно ипрское или ипское: на празднике рожества Ивана Предтечи иванские купцы дарили им владыку и наместника великаго князя; каждый вступающий в иванское купечество подносил кусок этого сукна тысяцкому³⁴⁾. Тем же сукном дарили великаго князя в его приезд в Новгород: в 1475 году Иван Васильевич получил от владыки и новгородских бояр всего 70 поставов ипскаго сукна, в том числе 18-ть от одного владыки, причем каждый постав летопись оценивает в тридцать рублей³⁵⁾. Из постановления скры видно, что в Новгороде прочно установилась мода только на известные сорта сукон, которые Ганза и предписывала туда доставлять, потому что только такия сукна можно было с успехом надеяться сбыть в Новгороде; к таким сукнам кроме ипскаго относились диксмюйденское и лангемаркское³⁶⁾; сукна, подделанныя под эти сорта и купленныя не на месте их производства, привозить было запрещено под штрафом в 10 марок серебра и опасением потерять самыя сукна. Из черных сукон, так называемых капеляков (cappales panni), можно было привозить только те, которыя производились в Ахене и Кельне; вообще невелено было ввозить в Новгород те сукна, торговля которыми была запрещена в брюггской конторе, как-то: оберлейгския, девентерския, и сукна подделанныя на манер коминских и верверских; об этих сукнах, некоторое время привозившихся в Новгород, скра замечает, что на них Немцы понесли большие убытки и выслушали из-за них много порицаний со стороны Русских. Вследствие также упреков со стороны Новгородцев {161} невелено было продавать нецелыя сукна и обрезки; дело в том, что в пачках оказывались сукна, сшитыя из лоскутков неравнаго качества и даже разнаго цвета; но резанныя аглицкия сукна продавать в Новгороде не было запрещено. В одно время была запрещена торговля скарлатным сукном, другой раз предписывалось продавать зеленыя сукна. Из полотен в Новгород шли также только известные сорта: однажды было запрещено продавать поперингенския полотна вместо валансьенских³⁷⁾. И зиму, и лето во дворе жили особенные надзиратели за сукнами и полотнами (wandfinder): они должны были наблюдать, чтобы каждая пачка имела привешенную печать, чтобы верхнее сукно, служившее оберткой для пачки, было одинаковаго качества со всею пачкой; если окажется, что верхнее сукно будет другого качества, чем все сукно содержимое в ней, то виновный платил штраф в 10 марок серебра, а самое сукно терял в пользу двора. Надзиратели также должны были смотреть, чтобы сукна имели всегда определенный размер; обыкновенная жалоба со стороны Новгородцев состояла в том, что привозимыя Немцами сукна коротки; так в 1433 году контора писала в Ревель, что много споров у нея было с Русскими из-за сукон, которыя оказывались действительно короче определенной длины, что Новгородцы купивши сукно и перемерявши его находили, что в нем недостает локтей трех или четырех, а потому возвращали сукно во двор³⁸⁾. Кроме фландрских и аглицких в Новгород привозились нисшаго сорта сукна немецкия и польския: в 1382 году прусские купцы жаловались, что Ганза запрещает им торговать в Новгороде польским сукном; на возражение конторы, что привоз разносортных сукон повредил бы сбыту в Новгороде фландрскаго сукна, Данциг отвечал, что любецкие купцы однако возят же в Новгород польское сукно³⁹⁾. Как высшие так и нисшие сорта сукон и тканей, например дерюгу (paclenewant) продавали только целыми пачками и {162} штуками; строго было запрещено резать во дворе на кафтан или исподнее платье⁴⁰⁾. Нет сомнения, что продажа сукон по мелочи принадлежала новгородским купцам, и именно знатнейшим между ними — иванским, а новгородские купцы перепродавали их в Москву, где уже в конце XIV века упоминаются купцы-суконники⁴¹⁾, и в другие города северовосточной Руси.

Вина, особенно красныя, необходимыя при совершении литургии, составляли другую важную статью немецкаго привоза; этим вином из Новгорода и Пскова снабжалась вся северовосточная Русь, как из Киева — западная⁴²⁾. Кроме краснаго привозилось еще белое вино⁴³⁾, потом пиво и мед. Продажа их была только оптовая, целыми бочками; распивочная продажа или корчемство была запрещена под штрафом в 50 марок серебра и лишением всех прав двора; притом торговать хмельными напитками было позволено только в немецком дворе, а не в готском, так как Новгородцы жаловались на безпорядки, происходившие при торговле в этом дворе⁴⁴⁾. В 1405 году уполномоченные лифляндских городов постановили держать в новгородском дворе особенных надсмотрщиков вина (winfinder), которые обязаны были наблюдать, чтобы вино неподмешивалось водой и вообще неподделывалось бы никаким способом; виновные в подделке должны платить штраф в 50 марок серебра и лишиться всех прав двора⁴⁵⁾; теже лифляндские уполномоченные на съезде 1434 года подтвердили {163} распоряжение скры следующим образом: «никто недолжен во дворе продавать пиво, мед и прочие напитки кроме прикащика двора, и то днем, а не ночью, притом бочками и другими большими мерами (spannen), но отнюдь не по мелочи»⁴⁶⁾. В договорах с Немцами Новгород и Псков нераз повторяют запрещение для них корчемства; если же принять во внимание, что по псковской судной грамоте продажа хмельных напитков в розницу запрещается и людям великаго князя, то нужно заключить, что право мелочной торговли этими напитками, как привозными, так и домашними принадлежало самим городам Пскову и Новгороду, которые вероятно поручали их продажу своим присяжным целовальникам⁴⁷⁾.

Предмет насущной потребности соли составляла значительную статью немецкой торговли в Новгороде и северо-западной Руси. Правда еще в XII веке Новгородцы добывали соль по берегам Белаго моря (соль-морянка), как это видно из уставной грамоты Святослава Ольговича 1137 года, — потом в области двинской, Новоторжской, в старой Русе и во многих других местах края⁴⁸⁾; но этой домашней соли, вываривавшейся в небольших размерах и патриархальным образом, было далеко недостаточно для населения, и потому значительную ея часть доставляли в Новгород Немцы. Из Любека и Данцига соль привозили в Лифляндию еще неупакованную в мешки; упаковка соли в мешки и ея взвешивание происходили в лифляндских городах, а оттуда уже готовую для продажи ее везли в Новгород и Псков⁴⁹⁾. В 1436 году Новгородцы жаловались {164} ганзейским послам, что соляные мешки неимеют узаконеннаго веса; на это послы не без тайной иронии отвечали, что вероятно соль на пути отсырела и растаяла; известное дело, что взятое от воды в воду и обращается»⁵⁰⁾. Однако Новгород невсегда убеждался такими доводами: в 1407 году он решил покупать соль у Немцев неиначе, как на вес, причем следовательно они стали бы платить и весовыя пошлины⁵¹⁾, но как видно опять отступил от этого постановления. Что соль была большой потребностью для Руси видно из запрещений привоза ея в Новгород и Псков, которыя постановляла Ганза в пору разладов с Русскими: так в 1368 году она согласилась с запрещением лифляндских городов привозить в Новгород соль и соленую рыбу⁵²⁾; в 1436 году немецкие купцы, арестованные во Пскове писали в Лифляндию, чтобы оттуда приостановили подвоз соли во Псков, дабы тем принудить его скорее к их освобождению⁵³⁾. Большие склады соли данцигские купцы имели в ковенской конторе; оттуда она расходилась по всей Литве вплоть до Смоленска и Полоцка; в Полоцк между прочим привозилась соль байская и лиссабонская⁵⁴⁾.

Как часто доставляли Немцы хлеб, мясо и соленую рыбу, трудно сказать по недостатку данных. Известно, что Новгород терпел большую нужду в хлебе от неурожаев, часто постигавших его область, или во время раздоров с великими князьями, которые тогда прекращали подвоз хлеба по Волге в Торжок; весьма вероятно, что в таких случаях часть хлеба доставляли в Новгород ганзейские и лифляндские купцы. Выше мы видели, как заморские Немцы {165} выручили Новгород в 1231 году⁵⁵⁾; что и позже хлеб привозился в Новгород из Германии, об этом нужно заключать по тем запрещениям, которыя постановлял Орден насчет хлебной торговли: в 1442 году он запретил Ревелю доставку хлеба в Новгород: в 1446 году Орден просил о том же Любек и короля шведскаго, — а узнав, что данцигские купцы несмотря на запрещение привозили в Новгород хлеб и мед, гермейстер писал лифляндскому магистру, чтобы он задержал виновных купцов и сообщил ему их имена для наказания их⁵⁶⁾. Таким образом Орден употреблял против Новгорода тоже самое средство, что великие князья тверские и московские.

С давних пор в разных местах новгородской земли добывалась железная руда, из которой с большим или меньшим искусством выделывалось железо, как например в Устюжне Железнопольской, в Заволочьи в посаде Неноксе и других местностях⁵⁷⁾. В книге Вотской пятины конца XV века находим любопытныя данныя о добывании и разработке железной руды в равных погостах Копорскаго уезда по берегам Финскаго залива: так в Толдожском погосте было 10 домниц, и жители платили ежегодно своим владельцам по 100 криц железа, 28 сошников, 4 лемеши и 2 1/2 прута; жители Каргальскаго погоста платили своим владельцам 40 прутьев железа, топор, сковороду и еще несколько криц; руду там копали на так называемых Красных горах, для ея плавления были устроены 24 доменных печи; в Дятлинском погосте названы 24 домницы и 2 печи, руду копали также на Красных горах⁵⁸⁾. Эти данныя о количестве доменных печей указывают, что обработка железной руды здесь подвинулась довольно далеко; очень вероятно притом, что эта обработка началась там с давних пор туземцами Финнами, которые {166} издавна славились кузнечным ремеслом. Однако для промысловаго новгородскаго населения: плотников, кузнецов, каменьщиков, охотников и прочаго городского и сельскаго люда домашняго железа была далеко недостаточно; и неподлежит сомнению, что вопреки запрещению Ордена и королей шведских Немцы привозили в Новгород значительное количество железа и разных железных и чугунных изделий. Что касается меди, олова и свинца, о которых прямо говорится в скре, как предметах привоза в новгородский двор, то и на эти металлы в Новгороде должно было существовать большое требование, особенно при его многочисленных церквах⁵⁹⁾, для которых были нужны колокольная медь и колокола, свинцовые и жестяные листы на кровлю, олово, медь и сплавы из них на церковные сосуды, ризы для образов и пр. Весьма вероятно, что литейныя и некоторыя другия металлическия работы производились в самом Новгороде приезжими немецкими мастерами; призывать художников с запада — замечает г. Забелин — было весьма обыкновенным делом на севере России⁶⁰⁾. Но другия изделия доставлялись в Новгород конечно готовыми: так бронзовыя доски с литыми изображениями, вделанныя во врата Софийскаго собора, очевидно были работаны в Германии и потом уже на самом месте вделаны во врата⁶¹⁾. В некоторых местах России еще теперь попадаются колокола с иностранными надписями, конечно вылитые не у нас, потому что в противном случае они неносили бы чужеязычных надписей⁶²⁾; надо полагать, что в древнюю пору, пока искусство отливать колокола у нас неразвилось, они привозились из западной Европы в количестве {167} большем, чем в последствии, когда это искусство достигло на Руси весьма значительной степени развития, когда притом увеличилось и самое количество нужнаго для того металла. Наконец что касается драгоценных металлов, то в скре, как мы видели, небыло запрещено Немцам торговать в Новгороде на серебро, уплата которым производилась или на вес, или деньгами. Западноевропейския деньги разных названий заходили в западную Русь путем немецкой торговли в большом количестве, обращаясь на ряду с русскими деньгами: так в русских источниках называются шкилики (шиллинги), любецкие т.е. пфенниги (или пенязи) и ортуги (шведская монета); во многих случаях заметно, что немецкая марка серебра, весовая и денежная, равнялась новгородской гривне; были известны и части марки, напр. четверца̀ (фертинг), ушко и полушка (halu-oehr), пол овря, как говорится в русском тексте полоцкаго договора 1330 года, откуда с другим ударением вероятно произошло название полушки⁶³⁾. В Новгород приходили также золотые корабленики или нобели (nobelen), невсегда однако доброкачественные: в 1436 году Новгородцы жаловались, что немецкие купцы привозят к ним фальшивые корабленики и серебряные слитки, которые только снаружи имеют хорошее серебро, а внутри — плохое⁶⁴⁾. Как отдельныя боярския семейства в Новгороде были богаты золотыми деньгами, можно судить по количеству золотых монет, поднесенных ими в дар великому князю в 1475 году: Яков Коробов в два раза подарил великому князю 240 штук золотых корабленых, Казимир — 100, Исаковы — 110, и пр., — всего от разных семейств 770 золотых. Казна владыки также была богата ими: в три раза он один поднес великому князю 750 золотых корабленых, кроме серебряных и золоченых вещей⁶⁵⁾. Впрочем нужно заметить, что поднесение {168} таких богатых подарков великому князю, вместе с немецкими сукнами и винами, составляло в то время исключительный случай: владыка хотел задобрить великаго князя, который стал приступать к монастырским владениям; бояре угощали и дарили его из боязни его опалы; в сущности это скорее было вымогательство со стороны Ивана Васильевича, чем добровольные ему подарки: быть может чтобы удовлетворить великаго князя, боярам потребовалось собрать сбережения, накопленныя трудом целаго ряда их предков.

Наконец в скре указано, что прикащики могли продавать в Новгороде по мелочи следующие товары: перчатки парами, крашеную пряжу на фунты, полотна невысокаго качества на локти, серу гривенками, иголки сотнями и тысячами, далее четки, пергамин и сафьян также в небольших количествах⁶⁶⁾. В 1436 году ганзейские послы говорили Новгороду, чтобы Немцам была предоставлена мелочная торговля по старине в тех лавочках, которыя они выстроили на улицах, тем более что сами Новгородцы в лифляндских городах разносят свои товары по домам, и торгуют в розницу везде, где им любо, в чем ни кто им непрепятствует; но в договорной грамоте этого года об этом спорном вопросе неупомянуто ни одним словом; послы пишут в отчете, что уже после запечатания договорной грамоты они еще раз просили Новгород позволить Немцам розничную торговлю, но неполучили никакого ответа⁶⁷⁾. В договоре Новгорода и Пскова с Дерптом 1474 года об этом предмете сказано: «всякий товар Псковичам (в Лифляндии) на розницу продавали добровольно, или вместе» т.е. оптом⁶⁸⁾; такая же свобода мелочной торговли предоставляется Немцам во Пскове за исключением корчемства; но о Новгороде в этом пункте договор умалчивает. Из всех этих данных позволительно заключить, что в запрещении розничной торговли (plucinge) обе стороны небыли последовательны; но на какие {169} товары и на долго ли когда простиралось запрещение, сказать нелегко.

Одним из важнейших предметов новгородскаго отпуска был воск. Обширная новгородская область, покрытая сплошными лесами, Литва и Низовье, особенно земля рязанская, где издавна славились пчеловодством между прочим Мордва и Черемисы, доставляли в Новгород громадное количество воску; здесь он находил всегда верный сбыт ганзейским купцам: в католической Европе был большой спрос на восковыя свечи. Но это большое требование на воск и его сравнительная дороговизна были причиной его разнообразной подделки и порчи: при перетопке к нему подмешивали сало, смолу, гороховую муку, перемолотые желуди, песок, мелко стертый кирпич и т. под. материалы. Немцы всячески старались приобресть в Новгороде чистый воск, потому что подделанный воск, когда он попадал во Фландрию и другие европейские рынки, возбуждал на ганзейских купцов большия нарекания. В 1342 году двор заключил с Новгородом особенный договор о торговле воском: новгородский владыка, наместник великаго князя Федор, тысяцкий Астафий, двое купецких старост и новгородское купечество с одной стороны⁶⁹⁾ и представители немецкаго двора, большею частию вестфальские купцы с другой уговорились, «что после петрова дня в торговле не должно больше быть фальшиваго воска: торговать нужно чистым воском, как Бог его даст, как он сам уродится с его естественной примесью⁷⁰⁾; Новгородцы недолжны покупать дурного воску ни у низовских гостей, ни у Корелов; с петрова дня торговля таким воском должна быть прекращена в Новгороде, Пскове, Полоцке, Дерпте, Риге, Ревеле и на Готланде». Воск, называемый в этом договоре «mit sines selues {170} vote», есть тот же, что в рижской долговой книге означается «cera cum pede» т.е. воск с его природным нечистым осадком, который остается после перетопки; этот природный осадок отличается от искуственной примеси «valsch voet», как говорится в другом месте скры⁷¹⁾. Иногда и этот природный осадок отбрасывали, и таким образом получали совершенно чистый воск, «cera sine pede», или как сказано в полоцком договоре 1330 года «воск без подсады»⁷²⁾. В торговле различались воск русский, литовский и лотышский; в рижской долговой книге упоминаются какие-то мало известные сорта: «medewas» и «crogwas»⁷³⁾. В скре находим немало постановлений о воске, показывающих важность торговли им для ганзейских купцов. И зиму, и лето во дворе содержались особенные браковщики воска (wraker, wasfinder); купленный в городе воск Немцы немогли вносить в церковь, пока браковщики неизследуют его доброкачественности (кажется его пробуравливали); воск, оказавшийся удовлетворительным запечатывали т.е. клали на него клеймо, и уже тогда вносили в церковь; никто неимел права печатать (bezegeln) воск кроме браковщиков⁷⁴⁾. Вывоз со двора незапечатаннаго воска был запрещен под штрафом в 10 марок серебра и потерей самаго товара; такой же штраф платил тот, кто покупал воск заведомо фальшивый; кроме того такой воск велено немедленно сожигать во дворе⁷⁵⁾. Упоминается еще воск называемый «stolpen»: относится ли это название до формы, какую давали ему при перетопке (столб?), или оно означает какой нибудь плохой, либо подделанный сорт, неизвестно; во всяком случае его велено забраковывать⁷⁶⁾. На счет взвешивания воска в скре замечено, что {171} Немцы весят его в Новгороде по тому же способу, какой употребителен в немецких городах, причем запрещено давать посул (passul) новгородскому весовщику⁷⁷⁾. Много споров и хлопот для обеих сторон представлялось в вощаной торговле; в одном постановлении скры 1315 года замечено, что купцы потратили тогда много денег великому князю и его приближенным из-за фальшиваго воска⁷⁸⁾, т.е. вероятно с целию устранить таковой из торговли. Обыкновенно Немцы требовали у Новгородцев, привеска (upgift) к покупаемому воску на тот случай, что он может оказаться невполне чистым; с своей стороны Новгородцы и Псковичи выговаривали, чтобы Немцы не помногу «колупали» от вощаных кусков, т.е. вероятно для удостоверения в его добротности, или быть может в качестве того же привеска⁷⁹⁾. Встречаются данныя о цене воска: так по рижской долговой книге шипфунт перетопленнаго воска стоил в конце XIII века 11 1/2 марок серебра; в XV веке он был уже гораздо дороже: в Данциге тогда платили за русский воск от 30 до 50 марок серебра шипфунт⁸⁰⁾.

На ряду с воском меха составляли другую важную статью новгородской торговли. Охота была одним из важнейших занятий новгородскаго населения, а торговля с Ганзой несомненно развивала этот промысел еще больше. Государственная дань великому Новгороду со стороны инородцев состояла главным образом в мехах, собирать которые отправлялись особенные новгородские даньщики; да и внутри новгородской области для всего населения меха долго имели значение денег на ряду с серебром, составлявшим большую редкость среди обыкновеннаго люда. Сами великие князья очень дорожили охотой в новгородской земле, а Новгород с своей стороны постоянно вносил в договоры с {172} ними статьи о месте и сроке княжеской охоты; когда же князья позволяли себе слишком ею увлекаться, то Новгород громко высказывал им свое неудовольствие: «чему еси отъял Волхов гогольными ловци, а поле отъял еси заячьими ловци», — упрекал он в 1270 году Ярослава Ярославича⁸¹⁾. На счет охоты и промыслов в дальних краях новгородской земли князья заключали с Новгородом особенные ряды: так они выговаривали себе право слать ватаги своих промышленников на Терский берег и Печору для битья пушнаго зверя и птицы⁸²⁾. Для той же цели в самом Новгороде устроилось особенное купечество, или быть может вернее промышленная артель «Югорцев»: во всяком случае на артельное их устройство указывает факт построения ими собственной церкви Св. Троицы⁸³⁾. Большое количество мехов, накоплявшихся в новгородской казне и у отдельных купцов, находило удобный сбыт ганзейским Немцам; но вследствие большаго спроса меха, как и воск, подвергались разнообразной подделке. Мы видели, что в скре полоцкой конторы, данной из рижскаго рата, запрещено покупать меха подстриженные, выщипанные, подкрашенные и нецельные; в скре новгородскаго двора также запрещается покупать вообще всякие фальшивые меха (falsch werk)⁸⁴⁾. Перед пасхой 1370 года Немцы уговаривались с новгородскими уполномоченными, бывшими в Лифляндии, о прекращении впредь торговли поддельными {173} мехами⁸⁵⁾. К сожалению мы лишены возможности ближе знать, в чем заключалась тогда подделка мехов и кожи; трудно например сказать, какие меха разумеются в скре под названиями doyenissen, troyenissen, sceuenissen; попытки Сартория объяснить их вышли у него не удовлетворительны, что и сам он признает⁸⁶⁾; Круг едва ли также верно производит «doyenissen» от шкуры дойной коровы⁸⁷⁾, но самый прием его объяснять этот термин скры из русскаго языка нельзя непризнать верным. В одной рукописи румянцевскаго музея говорится, что около 1437 года из Пскова в Нарву отправлялись соболи-тройничи, что очевидно есть troynissen или troyenissen скры⁸⁸⁾; в таком случае doynissen не означает ли двойничи, а sceuenissen — сшитые, нецельные меха? Но что именно значат тройничи и двойничи, — меха ли сшитые из трех или двух лоскутов, или эти названия указывают на какой нибудь способ подделки или выделки их, сказать весьма трудно: быть может дело понятнее станет лицам, ближе знакомым с промыслом скорнячества. В 1346 году было строго запрещено покупать эти меха во всех русских и лифляндских городах, как в больших, так и малых количествах: в противном случае виновник подвергался пене в 10 марок серебра и отобранию самаго товара в пользу двора⁸⁹⁾. Но в прежнее время меха sceuenissen покупались Немцами и привозились во Фландрию: в одном фландрском тарифе XIII века обозначено, что эти меха продаются тысячами с платой пошлины по 4 денара с тысячи⁹⁰⁾; около 1335 года об этих мехах было поручено любецкому послу {174} говорить в Новгороде⁹¹⁾, — а в данцигской торговле они встречаются и в XV веке: тысяча этих мехов стоила там от 5 до 8 марок⁹²⁾, — видно, что они были невысокаго качества. Из дешевых был также мех, называемый «pulchrum opus», вероятно беличий или заячий, употреблявшийся на опушку платьев: его обыкновенно покупали тысячами, а однажды небольшая компания купцов купила его в Новгороде сорок тысяч штук⁹³⁾. О лучших сортах мехов, — собольих, куньих, бобровых и лисьих в скре нет упоминания, быть может потому что в этих сортах было менее подделок, чем в нисших, продававшихся притом большими пачками в 250, 500 и 1000 шкурок, тогда как лучшие меха считались десятками (tendelinge) и сороками (tymmer)⁹⁴⁾. Но неподлежит сомнению, что на ряду с дешевыми Немцы покупали и дорогие меха; молчание о них скры ничего недоказывает, потому что мы ее имеем не в полном виде; по всей вероятности были, но недошли до нас и подробные тарифы в роде тех, какие например остались от брюггской конторы. Что торговля Новгорода мехами была обширна, доказывает уже факт их разнообразной подделки; скорнячество было весьма развитым промыслом в древней Руси; русские поселенцы в Риге также занимались в ней этим промыслом⁹⁵⁾. Однако возможно, что сравнительно с более древнею эпохой, например арабской торговли теперь на севере Руси было уже меньше путнаго зверя, который частию был побит, а частию ушел за уральский хребет, преследуемый можно сказать по пятам русскими колонистами.

В договоры с великими князьями тверскими и московскими Новгород постоянно включал статьи на счет пошлин с льна и хмеля⁹⁶⁾; но на сколько была развита в {175} ту пору обработка льна на Низу, за Волоком в нынешней вологодской губернии, потом собственно в новгородской и псковской земле, — по недостатку данных судить трудно; неизвестно также как значителен был отпуск льна Немцам. Во всяком случае лен неимел в то время того значения, какое имеет он теперь в отпускной рижской торговле, хотя для фландрских полотнянных фабрик он и тогда был необходим, и при большем развитии льноводства мог уже в ту пору составить важную статью русской торговли; в 1453 году Ганза подтвердила, чтобы льняная торговля в России велась правильным образом⁹⁷⁾. Наконец Немцы вывозили хмель, необходимый для приготовления пива и других хмельных напитков, потом разные продукты домашняго и леснаго хозяйства, как-то: кожи, быть может иногда и выделанныя (юфть), строевой лес, смолу, золу и проч. Но при отсутствии данных составить более подробную роспись товаров, вывозившихся Немцами из Новгорода и западной Руси, а тем более — определить количество вывозившагося сырья каждаго вида порознь — трудно.

К этой росписи необходимо сделать еще два замечания. Во первых не всегда предметы привоза непременно оставались таковыми; они напротив могли стать предметами вывоза, и на оборот: отпускные из Новгорода товары могли стать для него предметами ввозными от Немцев. Если ганзейские купцы нередко привозили в Новгород хлеб, то во время урожая в новгородской земле, или соседних с нею областях, в привозе его непредставлялось нужды: хлеб мог тогда даже покупаться Немцами вследствие его изобилия и дешевизны⁹⁸⁾. Или например мед, несмотря на его обилие в Руси, мог по временам привозиться в Новгород, когда по случаю холодной весны и лета там был на него {176} неурожай. Во вторых должно заметить, что привозом одних и вывозом других перечисленных сейчас товаров дело неограничивалось; пусть в новгородском дворе была запрещена перепродажа купленных товаров, но вне двора, например в Лифляндии, могли иметь место новая мена товаров и другия дальнейшия операции над ними, как между ганзейскими и лифляндскими купцами, так между ними и Русскими, постоянно торговавшими в городах Лифляндии. Таким образом в действительности торговыя операции были гораздо более сложны, чем простой ввоз одних товаров и вывоз других.

Как велики были торговые обороты новгородско-ганзейской торговли можно судить по количеству купцов, проживавших в новгородском дворе. В одном месте третьей скры замечено, что в трех клетях могут помещаться 24 хозяина, да шестеро в избе толмача кроме прислуги, жившей при хозяевах; сверх того с позволения ольдермана там могли помещаться и еще несколько хозяев⁹⁹⁾. В 1331 году Новгород требовал от немецкаго двора выдачи 50 человек для изследования дела о ночном убийстве Новгородца¹⁰⁰⁾; в 1425 году Новгород арестовал у себя 150 ганзейских купцов¹⁰¹⁾; наконец Иван Васильевич при закрытии двора арестовал 40 купцов. Конечно число лиц, составлявших тот или другой поезд, немогло быть постоянным: смотря по различным обстоятельствам ганзейские купцы на Руси были то многочисленнее, или по тогдашнему выражению «сильнее»¹⁰²⁾, то малочисленнее. Но если принять во внимание, что снаряжение судов на плавание из Германии в Новгород требовало большой суммы, покрыть {177} которую легче могла большая компания; если далее припомним обширность помещения в новгородском дворе, и наконец прямыя данныя о количестве купцов, проживавших в Новгороде, то мы будем иметь право заключить, что число ганзейских купцов в новгородском дворе вообще было значительно, и следовательно несмотря на ограничение ввоза цифрою в тысячу марок серебра сумма привозимых товаров в Новгород была очень велика; притом торговля производилась и в кредит. Около 1373 года новгородская контора писала в Любек, что двор переполнен сукнами и всякими другими товарами, а потому просила задержать поезд летних гостей, прибытие которых могло бы нанести конторе окончательный ущерб¹⁰³⁾; такое же известие о накоплении товаров во дворе встречается в XV веке¹⁰⁴⁾. Оно и понятно: немецкия сукна и вина шли не в один Новгород, а гораздо далее его; воск и меха приходили в него не только из его области, но и из других отдаленных краев, например Поволжья, связи с которым вообще много оживляли ганзейскую торговлю Новгорода. О низовской торговле того времени вот что замечает г. Соловьев: «с достоверностью можно положить, что утверждение татарскаго владычества в средней Азии в низовьях Волги и Дона и вступление России в число зависящих от Орды владений очень много способствовало развитию восточной торговли; время от Калиты до Дмитрия Донскаго должно считать самым благоприятным для восточной торговли»¹⁰⁵⁾. К этим словам почтеннаго историка нужно прибавить, что означенный период времени был самым цветущим и в истории ганзейской торговли Новгорода, как это видно из постановлений третьей скры, сделанных именно от 1315 по 1370 год: заметно, что Ганза вела тогда живую {178} торговлю в Новгороде, и потому спешила регулировать ее в постановлениях скры. Конечно одновременное процветание торговли в двух соседних областях новгородской и поволжской, притом связанных превосходным водным путем, Волгой, не есть случайное совпадение; оно указывает напротив, что большой размер торговли в одной области был обусловлен обширностью торговых оборотов в другой. Для Новгорода торговля с Поволжьем была важна не столько азиатскими товарами в роде бисера, жемчуга и разных самоцветных камней, как было в эпоху арабской торговли, хотя и теперь, в XIV в. в Новгороде и на всей Руси отнюдь неминовалась мода на эти предметы украшения; она была важна также не восточными пряностями, ибо эти пряности скорее могли доставить в Новгород ганзейские купцы, покупавшие их во Фландрии и других рынках западной Европы, куда в изобилии доставляли их итальянские купцы, производившие торговлю с Византией и Левантом; торговля с Поволжьем для Новгорода, а чрез него и для Ганзы была выгодна с других сторон; оттуда приходили в Новгород хлеб, воск, лен и хмель; на оборот в Поволжье сбывались немецкие товары; таким образом чрез Новгород оно входило в круг западноевропейской торговли. Древний торговый путь, славный в эпоху арабской торговли, отмеченный арабскими деньгами, еще раз оживился в XIV веке, и даже быть может больше, чем тогда.

Назад К оглавлению Дальше

¹⁾ Рус. Лив. Ак. стр. 9.

²⁾ П. С. Р. Л. I, 205: „бе некто муж старейшина в земли Ижорской, именем Пелгуй; поручено же ему бысть стража морьская, всприять же святое крещенье и живяше посреде роду своего погана суща“.

³⁾ „Выборг град стоит на Котлине озере; на озере остров Котлин, да остров Березовый“. Древн. российск. Идрография, изд. Н. Новикова, Сиб. 1773, стр. 186. Впрочем автор этой идрографии плохо знал западную русскую окраину, как это видно из следующаго его показания: „а от Выборга озеро Котлино вдоль 150 верст, а поперек — 50, а из Котлина озера вытекла река Нева, а пала в Ладожское озеро против Орешка“. Тамже, стр. 187.

⁴⁾ Довольно подробное описание волховскаго пути и волховских порогов можно читать у Круга в его: Forschungen in der älter. Geschichte Russlands, 11, s. 629-632.

⁵⁾ Остров гостиннопольский на Волхове, верстах в 34-х от Ладоги имеет до 2 верст длины и 150-300 сажен ширины.

⁶⁾ Forschungen, II, 633.

⁷⁾ Форшанский. Примор. вендск. города, стр. 199, примеч. 2.

⁸⁾ Значение этих рядков очень хорошо определено в статье к сожалению ныне уже покойнаго А.К. Ильинскаго и Журн. М. Н. П. 1876, Июнь. О рядках по Волхову ближе к Новгороду см. на стр. 269-270; положение „witlage“ как раз подходит к одному из тутошних рядков.

⁹⁾ Самый текст латинской грамоты в этом месте очень невразумителен: „cum mercatores ascendunt Wolcowe et veniunt ad veritin (?) ritsagen prima die famuli mercatorum non intrabunt ritsagen, sed secunda die intrabunt et exibut, cum venerint dhrelleborch“. Sart. Lappenb. Urk. Gesch. II, 37. Но Дрейер и Круг вернее читают вместо ritsagen — vitlagen. Тамже, стр. 37. Forschungen, II, 633.

¹⁰⁾ Ropp, Hanserecesse, s. 509.

¹¹⁾ Рус. Лив. Ак. стр. 9: „а зимний гость оже непоиметь нашего посла, ни новгородцькых купець из Новагорода или с Гъцького берега, оже без посла пойдут, то Новугороду тяжа ненадобе, в старый мир“. Почти такая же статья в договоре 1270 года, где послы или проводники называются „bode“.

¹²⁾ На основании латинской и немецкой редакций договора 1270 года.

¹³⁾ И другия важнейшия реки в северозападном крае, как Мста и западная Двина, имеют свои пороги.

¹⁴⁾ Рус. Лив. Ак. стр. 25.

¹⁵⁾ Промышл. древн. Руси, стр. 201.

¹⁶⁾ См. гл. II, примеч. 47.

¹⁷⁾ Sart. Lappenb. Urk. Gesch. II, 99.

¹⁸⁾ Переd. Андреевскаго, О договоре 1270 г. стр. 72.

¹⁹⁾ „Hospites libere et sine contradictione pueros suos mittant ad discendum loquelam quocunque volunt“. Sart. Lappenb. Urk. Gesch. II, 38.

²⁰⁾ Ibid. 36.

²¹⁾ Pyc. Лив. Ак. стр. 9 (договор Александра Невскаго, 1260 г.).

²²⁾ Nyeustädts Chronik, 6. — „А что под пискуплим городом колода церез реку за за̀мком, а туды новгороцькому купцю путь цист“. Рус. Лив. А. стр. 87.

²³⁾ Сборник Муханова, № 19.

²⁴⁾ Фортинский. Примор. венд. города, стр. 296.

²⁵⁾ Рус. Лив. Ак. стр. 9.

²⁶⁾ Тамже, стр. 54. Сравн. стр. 125.

²⁷⁾ Тамже, стр. 127.

²⁸⁾ Sart. Lappenb. Urk. Gesch. II, 40-41, 161.

²⁹⁾ П. С. Р. Л. IV, 126, 1447.

³⁰⁾ Sart. Lappenb. II, s. 42. Рус. Лив. А. стр. 54. Шипфунт = 20 ливонск. фунт. = 2 1/2 русским капям.

³¹⁾ Ibid. II, 202, 271.

³²⁾ Карамзин. И. Г. Р. VI, пр. 140.

³³⁾ „а одеяние потребно имати у игумена обычное, a не немечскых сукон“. Ак. Истор. I. № 5, стр 8 (уставн. грамота Снегогорскому монастырю).

³⁴⁾ Доп. к Ак. Истор. I; № 3.

³⁵⁾ П. С. Р. Л. III, 142-143. Степенной посадник Василий Есипович поднес великому кянзю „три постава ипскаго сукна рудожелтых“.

³⁶⁾ Впрочем в Новгороде кажется все лучшие сорта привозных сукон вообще назывались ипскими.

³⁷⁾ Sart. Lappenb. II, № 100.

³⁸⁾ Ropp, Hanserecesse, № 220.

³⁹⁾ Hirsch. Hand, und Gewerbsgesch. Danzigs, 156.

⁴⁰⁾ Третья скра распространяется о сукнах с большой подробностью. Sart. Lappenb. II, 285-289.

⁴¹⁾ Аристов. Промышл. древ. Руси, 189.

⁴²⁾ Но предварительно употребления церковь повелевала освящать вино и разные овощи, доставляемые Немцами. „Что ми сынове пишете, что из немечскые земли приходит к вам что потребное вино, или хлеб, или овощь, ино сынове очистив то молитвою от иерея, подобает ясти и пити“, — пишет митрополит Фотий во Псков (Ак. Ист. I, № 22.)

⁴³⁾ В 14315 году Новгородцы говорили Немцам, что они должны были-бы поднести в подарок великому князю две бочки вина: „2 vaten wyns, alse ein vaten roden wynx, unde dat andere blanckces wyns“ Ropp, Hanserecesse, 510.

⁴⁴⁾ Sartor. Lappenb. II, 288-289.

⁴⁵⁾ Bunge, LEK, Urkundenb. IV, № 1356.

⁴⁶⁾ Ropp, Hanserccesse, 153, № 225.

⁴⁷⁾ А корчмою пивом немецкому гостю во Пскове неторговати“. „А пива и корчмы Немцом непродовати Новегороде, а ни по пригородом“. Сборник Муханова, №№ 19 и 27. — „А княжим людем по дворам корчмы недержать ни во Пскове, ни на пригороде, ни в ведро, ни в корец, ни бочкою меду непродавати“. Псков. судная грамота, изд. Владимирскаго-Буданова (Хрестом. по истор. рус. права, стр. 184).

⁴⁸⁾ Аристов, Промышл. древ. Руси, 70-71.

⁴⁹⁾ Hildebrand. D. Rig. Schuldbuch, s. LV1. Срав. Карамзина И. Г. P. VI, пр. 421: „а Колыванци и Ругодинци сами у заморских купцов из кораблей соль и мед весят, а новгородским купцом у себя продают соль и мед весят же, и весчее на них емлют; и они в одном Новегороде хотят без весу продавати“, — т.е. для того чтобы неплатить весовых пошлин, тогда как сами они брали пошлины за провес с ганзейских купцов.

⁵⁰⁾ Ropp, Hanserecesse, 511.

⁵¹⁾ Bunge, LEK. Urk. IV, № 1730.

⁵²⁾ Кортапп, Die Recesse, I, № 396.

⁵³⁾ Ropp, Hancerecesse, 508.

⁵⁴⁾ Hirsch, Hand. u. Gewerbsgesch. Danzigs, 164, Pyc. Лив. Ак. № 184.

⁵⁵⁾ Гл. IV, прим. 80.

⁵⁶⁾ Карамзин, И. Г. Р. V, пр. 316; Гильдебранд, Отчет о розыск. в риж. и ревел. архивах, стр. 47, № 202.

⁵⁷⁾ Аристов, Промышл. древн. Руси, 111-112.

⁵⁸⁾ Неволин. О пятинах и погостах новгородских (Зап. Рус. Геогр. Общ. VIII, прилож. I, стр. 50-64).

⁵⁹⁾ Число церквей в Новгороде в половине XV века г. Соловьев полагает до 230-ти. Истор. России, IV, 231.

⁶⁰⁾ О металлич. производстве в России до XVII века (Зап. Археол. Общ. V, 10).

⁶¹⁾ Аделунг (Корсунския врата, перев. Артемьева, 1834) полагает, что они были отлиты в Магдебурге, так как на одной из них изображен епископ магдебургский Вихман.

⁶²⁾ В одном селе тульской губернии, веневскаго уезда есть колокол с латинской и немецкой надписями 1646 года (Аделунг, Корсун. врата, стр. 222). Во Владимире на Клязьме в церкви Николы Мокраго также есть колокол с голландской надписью.

⁶³⁾ Сборник Муханова №№ 19 и 27. Рус. Лив. Ак. № 74. П. С. Р. Л. III, 109, 1420.

⁶⁴⁾ Rорp, Hanserecesse, 510.

⁶⁵⁾ П. С. Р. Л. III, 142-143. Корабленики различались большие и малые: Лука Федоров поднес в. князю „20 золотых корабленых, да 20 золотых меньших“. Большие иначе двойные червонцы: Карамзин, И. Г. Р. VI, 63; срав. прим. 141.

⁶⁶⁾ Sart. Lappenb. II, 370, 271. Срав. выше, стр. 77, прим. 59.

⁶⁷⁾ Ropp, Hanserecesse, 510, 520.

⁶⁸⁾ Сборник Муханова, № 19.

⁶⁹⁾ О посаднике и боярах в договоре неупоминается; по всей вероятности с немецким двором уговаривалось иванское купечество, на что указывают тысяцкий и двое купецких старост, называемых в договоре. Эта договорная грамота включена в третью скру: Sart. Lapp. II, S. 282-283.

⁷⁰⁾ Ibid. S. 283: „de dudeschen scolen nemen reyne was van den Nougarderen, also als is got geuet mit sines selues vote, also als he seluen geworden is“.

⁷¹⁾ Ibid. S. 281.

⁷²⁾ Рус. Лив. А. стр. 54: „весити чистый воск без подъсады, без смолы, без сала, как верх, тако испод“.

⁷³⁾ Hildebrand. D. Rig. Scluldb. LI-XV; издатель собрал несколько интересных сведений о торговле воском. Что касается „medewas“ (записи №№ 355 и 1038), то это название кажется нужно объяснять из русскаго языка: неозначает ли оно желтаго воска, цветом похожаго на мед, или воска, не вполне свободнаго от примеси меда?

⁷⁴⁾ Sart. Lappenb. II, 284.

⁷⁵⁾ Ibid. 274.

⁷⁶⁾ Ibid. 284.

⁷⁷⁾ Ibid. 283-284, 286.

⁷⁸⁾ Ibid. 281.

⁷⁹⁾ Hildebrand. D. Rig. Schuldb. LIV. Сборник Муханова, № 19: „а воск Юрьевцом колупати не помногу, по старине, по крестному целованию“.

⁸⁰⁾ D. Rig. Schuldb. LV. Hirsch, H. n. G. Geschichte Danzigs, S. 256.

⁸¹⁾ П. С. Р. Л. III, 61. — С. Г. Г. и Д. I, № 1: „а в Русу ти, княже, ездити осень, а лете неездити, ездити на Озвадо звери гонитъ“. Тамже, № 2: „а свиньи (кабанов) ти бити за 60 верст от города… а на Озвадо ти, княже, ездити лете звери гонит, а в Русу неехати, ехати ти в Русу на третию зиму, а в Ладогу княже, ехати на третие лето.

⁸²⁾ Ак. Археогр. Эксп. I, №№ 1-3.

⁸³⁾ П. С. Р. Л. III, 133, 1365: „Югорци заложиша церковь каменную святую Троицу на Редятине улице“. Издатели напрасно предлагают вместо „Югорци“ читать: Юрьевцы; они также несправедливо замечают, что это название в других местах невстречается; в Новгор. 4 летоп. под тем же годом читается: „Югорщиною заложиша церковь камену, святую Троицю на Редятине улице“ (Тамже, IV, 65).

⁸⁴⁾ Sart. Lappenb. II, 279.

⁸⁵⁾ Bunge, LEK. Urk. III, № 1114: na paschen en sal men nein hardink konen, dat en si als is got geuen heuet am ledere efte ummekaret, men sal al hardink in sinem wesene laten: nicht limen, noch besceren, noch blien, noch inbinden, noch lappen, noch de houede noch de uote afsniden, und sal wesen sunder arlerleye falschheit“.

⁸⁶⁾ Urk. Gesch. II, S. 58, 160, 280 (в примечаниях к тексту).

⁸⁷⁾ Forschungen, II, 636-637.

⁸⁸⁾ На эту рукопись указал г. Аристов, Промышл. древн. Руси, примеч. 631. — Troynissen Круг сближает с truie = свиная кожа: Forschungen, II, 638.

⁸⁹⁾ Sart. Lappenb. II, 280, 287.

⁹⁰⁾ Ibid. 58.

⁹¹⁾ Ibid. 160.

⁹²⁾ Hirsch, Н. u. G. Gesch. Danzigs, 260.

⁹³⁾ Sart. Lappenb. II, 158.

⁹⁴⁾ Ibid. 280, 287.

⁹⁵⁾ В числе рижских граждан русскаго происхождения называются Jachim pellifex, Smene pellifex. D. Rig. Schuldbuch, №№ 702, 1357 etc.

⁹⁶⁾ „А что, княже, мыт по твоей земли и по иной волости и по всей суздальской земли, а то княже имати по 2 векши от лодье, и от воза, и от льну, и от хмельна короба“. С. Г. Г. и Д. I, № 2 и пр. В продолжение двух веков, — от конца XIII до конца XV в. эти пошлины оставались неизменными.

⁹⁷⁾ Willebrandt. Hans Chronik, II, 222.

⁹⁸⁾ П. С. Р. Л. IV, 208, 1434: „того же лета бысть в немецкой земли голод и хлеб дорог вельми, а в Пскове у святой Троицы дал Бог хлеба много и дешево, по девяти денег зобница“.

⁹⁹⁾ Sart. Lappenb. II, 269.

¹⁰⁰⁾ Рус. Лив. Ак. стр. 58.

¹⁰¹⁾ Ropp, Hanserecesse, 510. В следующей главе скажем подробнее об этом аресте.

¹⁰²⁾ Под 1362 годом в псковской летописи сказано: „тогда бяше гость силен немецкий“. П. С. Р. Л. IV, 191. — Однажды Немцы говорили в Новгороде, что они уплатили бы великому князю следующие ему по старине подарки, если бы они были сильнее в то время, как великий князь посетил Новгород: „wen hir de duzsche koepman sterk were“. Ropp, Hanserecesse, 512.

¹⁰³⁾ Кортапп. Die Recesse, II, № 66: „scribitis de pluralitate pannorum et aliorum bonorum ad presens in curia Nogardensi constitutorum et quomodo timetis, quod veniens hospes estivalis, hoc est zomergast, faciat vobis et bonis vestris prejudicium et detrimentum“ (Любек отвечает конторе).

¹⁰⁴⁾ Рус. Лив. А. стр. 101: „zokumpst des zomergastes des moste de kopman gans uerderbet werden, wente de kerke to Nogarden vul gudes licht boven und beneden“.

¹⁰⁵⁾ Истор. России, IV, 264.

Назад К оглавлению Дальше