Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Теперь в хронологическом порядке проследим сношения Новгорода с Ганзой и разсмотрим их торговые договоры¹⁾.

В то время как Немцы поселялись в прибалтийском крае, а Новгород и Псков вели с ними продолжительную, хотя совсем недружную войну, заморское немецкое купечество должно было чувствовать себя в стесненном положении: с одной стороны папы, рижское духовенство и Орден призывали всех западных христиан к борьбе против язычников и схизматиков Русских, требовали, чтобы купцы прервали всякия сношения с теми и другими; да и само готландское купечество принимало немалое участие в судьбе Риги и всех вообще колонистов новаго края; с другой стороны купцы немогли нечувствовать, что перерыв торговли с Русскими из-за целей, преследуемых папами и Орденом, приносит им большой убыток; притом заморское купечество могло опасаться, что в промежутки замирения лифляндские купцы поспешат извлечь выгоды из своего соседства и начнут торговать с Русскими. Вот почему несмотря на войну лифляндских Немцев с Русскими заморское купечество с острова Готланда вело торговлю с Новгородом, и постепенно добивалось там увеличения своих прав. Так заморские купцы гостили в Новгороде в княжение Константина Всеволодовича (1204—1209), от котораго получили некоторыя льготы для своего двора, упоминаемыя в договоре 1270 года по латинской редакции²⁾. В 1226 году, в княжение Ярослава Всеволодовича Немцы, по известию Татищева, заключили с Новгородом особенный {180} договор: «в Новград — говорит он — прибыли послы из Любека, привезли товара такое множество, какова николи неваживали, и просили от братии своея многих городов и земель о любви и приязни; и Новгородцы приняли их в любовь, и учинили договор, что всем купцам туда и оттуда ходить с товары и торговать, где и сколько кто хочет, неплатя пошлины, а в строении церквей отказали»³⁾. В 1231 году во время голода и разлада с Ярославом Немцы оказали большую услугу Новгороду подвозом хлеба⁴⁾. Как далее шла торговля, какое положение заняли заморские Немцы во время войн Александра Невскаго с Шведами и Орденом, на это нет ясных указаний в источниках; по договору с Немцами Александра Невскаго от 1260 года можно догадываться, что они держали тогда сторону Лифляндии: «что ся учинило тяже —говорится в нем — межи Новгородци и межю Немци и Гты и со всем Латиньскым языком, то все отложихом»⁵⁾. Частнее в договоре упоминается о тяжбе Новгорода с Немцами по делу какого-то Ратши; но в чем она состояла, и кто был самый Ратша, в договоре нет никаких намеков: не был-ли он тот прусский выходец, который прибыл в Новгород именно в княжение Александра Невскаго, и потом стал родоначальником нескольких дворянских родов в Твери и Москве⁶⁾? Или это тот Ратибор тысяцкий, который в 1270 году является сторонником великаго князя Ярослава Ярославича? Так или иначе, во всяком случае верно, что к делу Ратши стали прикосновенны немецкие купцы, и что трое из них во время смуты были убиты; дело кончилось тем, что за двоих убитых Новгород уплатил виру в 20-ть гривен серебра, а одного виновнаго в {181} убийстве выдал Немцам головой⁷⁾. По всей вероятности это дело было одним из ближайших побуждений к заключению договора, по соображениям Боннеля состоявшемуся в генваре или феврале 1260 года в бытность Александра Невскаго в Новгороде⁸⁾. Сравнительно с договором Ярослава Владимировича он имеет ту особенность, что весь занят определением торговых порядков, тогда как первый преимущественно установляет штрафы за уголовныя преступления; вместе с ним он составляет небольшую сводную грамату, так сказать торговую правду; очень вероятно, что именно этой мыслью руководились, переписывая обе грамоты на одном листе. Так как в предъидущем изложении, говоря о торговых порядках, мы уже исчерпали содержание договора 1260 года, то теперь припомним его только вкратце: Новгородцы имеют право свободной торговли на Готланде (о Любеке несказано), а Немцы, Готы и все Латины — в Новгороде; отправляясь на Готланд зимние гости должны брать «посла» (проводника); если они невозьмут проводника или новгородских купцов, то Новгород неотвечает за вред, который они могут потерпеть на пути до Котлина; он также неотвечает за безопасность купцов в корельской земле; соглашаясь на просьбу Немцев Новгород уступил им три двора «по своей воле»; вместо прежняго пуда он поставил на торгу скальвы также «по своей воле и любви»; Немцы обязались платить весовую пошлину по две куны от капи при продаже и покупке всякаго весомаго товара; наконец о тяжбах разнаго рода в договоре замечено вообще: «где ся тяжя родить, ту ю кончати». Договор {182} заключен от имени великаго князя Александра, сына его Дмитрия, посадника Михаила Федоровича, тысяцкаго Жирослава и всех Новгородцев; к грамоте привешены три печати, из коих одна с именем владыки Далмата⁹⁾. С другой стороны договор заключали три посла: немецкий, любецкий и готский. Первый быть может был представителем Риги, но нельзя полагать, чтобы он был представителем всей Лифляндии, в том числе Дерпта и Ревеля. Что последние два города неучаствовали в мирном договоре, вероятно по ходу дальнейших событий: ибо спустя два года Новгородцы предприняли поход на Дерпт, а чрез восемь лет произошла знаменитая битва под Раковором. Относительно этой битвы нам следует вдаться в некоторыя подробности, чтобы уяснить ход событий, предшествовавших заключению договора 1270 года.

В 1241 году, когда Александр Невский покинул Новгород, Орден в союзе с эстляндскими рыцарями предпринял завоевать землю Водь на восток от Наровы; сначала дело пошло удачно: рыцари построили замок близь Копорья, захватили земли по Луге и чинили разъезды почти вплоть до Новгорода; били новгородских гостей и собирали дань на туземцах¹⁰⁾; Орден предложил уже эзельскому епископу распространить его юрисдикцию на вновь завоеванный край, и епископ выдал грамоту, где изложил на каких условиях и какой частью завоеванной земли будут владеть Орден и епископ¹¹⁾. Победа Александра Невскаго на Чудском озере в 1242 году неокончательно разсеяла мечты Ордена и эзельскаго епископа о владении Водью; правда после поражения немцы говорили: «что есмы зашли Водь, Лугу, Пльсков, Лотыголу мечем, то ся всего отступаем»¹²⁾, но в 1255 году папа разрешал своему легату, рижскому архиепископу Альберту поставить особеннаго епископа над землею Води, Ингрией и Корелией¹³⁾. Эте притязания лифляндских и датских рыцарей на водскую пятину {183} конечно сильно раздражали Новгород; что мирный договор 1260 года непрекратил натянутых отношений между обеими сторонами, видно из последующих событий: в 1262 году Новгородцы с князем Дмитрием Александровичем, полоцким Тевтивилом и другими князьями ходили на Дерпт и опустошили его окрестности¹⁴⁾. Около того же времени во Пскове поселился Довмонт, обнаруживавший воинственное настроение против Немцев, что сильно безпокоило Орден. Вот почему когда Новгородцы и Псковичи с Довмонтом пошли на Эстляндию, то лифляндские Немцы невыдержали обещаннаго нейтралитета¹⁵⁾; у Раковора Новгородцы и Псковичи встретили громадное ополчение не только датских рыцарей, но также немецкаго Ордена и дерптскаго епископа. Началась кровопролитная битва (18 февр. 1268 г.), в которой пали дерптский епископ и новгородский посадник; тысяцкий пропал безъвести. Битва по видимому имела нерешительный исход: обе стороны приписывали победу себе; в одном сходятся русския и лифляндския летописи: те и другия хвалят храбрость Довмонта. Раздосадованный участием в битве Псковитян Орден решился им отомстить: летом 1268 года магистр выступил против них с большим войском, сжег Изборск, подступил с суши и озера под Псков, но успел пожечь только посады; появление новгородскаго войска заставило Немцев снять осаду и заключить перемирие. К этому-то времени относится приведенный выше протокол Ордена и Любека о превращении русской торговли, и письмо к заморским купцам по тому же предмету; в последнем значилось между прочим: «всеусерднейше просим всех вас непосещать с… вашими товарами русских земель, но прежде отправить к нам ваших послов для окончательнаго утверждения мира, поступая таким образом на тот конец, чтобы ваши права, так часто нарушаемыя русскими, получили бы с нашей помощью надлежащую прочность»¹⁶⁾. {184} В ответ на это предложение заморское купечество отправило в Лифляндию троих послов — одного от Любека и двоих от Визби, — снабдивши их грамотой, в которой были изложены старинныя права и вольности купцов, торгующих в Новгороде; вероятно в 1269 г. посольство отправилось из Лифляндии в Новгород, но успеха неимело: Новгород непринял предложенной ему грамоты, — и мир был заключен только на следующий год; причина тому заключалась вовсе не в содержании самой грамоты, как сей час увидим, а в неопределенных отношениях Новгорода к Эстляндии и Лифляндии, с которой было заключено только перемирие, а потом — в домашних неурядицах Новгорода, в его раздорах с великим князем Ярославом.

Ярослав Ярославич Тверской начал княжить в Новгороде с 1205 года; с этого же года идет ряд письменных договоров Новгорода с великими князьями. В договорах Ярослава нет статьи, что великий князь не имеет права начинать войны без новгородскаго согласия; но именно в этом пункте Ярослав неоднократно расходился с Новгородом. Так чрез два года по заключении перваго договора Ярослав хотел идти на Псков, чтобы изгнать оттуда Довмонта; однако Новгород воспротивился этому намерению, после чего великий князь отъехал из Новгорода, оставив в нем наместником своего племянника Юрия Андреевича. С этим наместником Новгородцы ходили к Раковору, но скоро отступили так как город оказался очень крепким; Новгородцы обратились к великому князю, и тот отправил к ним вместо себя князя Святослава, вероятно с вспомогательной дружиной. Снова отправились под Раковор, где и произошла упомянутая битва, исход которой, как мы видели, был нерешительный: Новгородцы действовали недружно, потому что наместник великаго князя, неизвестно с умыслом или из боязни, преждевременно оставил поле битвы¹⁷⁾, — и только храбрость Довмонта поправила дело. Перемирие, заключенное {185} под Псковом, непримиряло окончательно Новгорода с лифляндскими и эстляндскими рыцарями, а потому в Новгороде образовалась партия, хлопотавшая о том, как бы заключить с Немцами прочный мир при помощи великаго князя т.е. вероятно путем продолжения с ними войны и нанесения им окончательнаго поражения; но другая партия нехотела обращаться к великому князю¹⁸⁾. На этом раз возобладала, как видно, первая партия: великий князь прибыл в Новгород, но спустя немного оставил его, потом опять воротился с дороги по просьбе Новгородцев: должно быть его присутствие считали необходимым для окончательнаго улажения дел с Немцами, тем больше что великий князь намеревался привести в Новгород войско, — частию из Татар, которых Немцы сильно боялись. Тогда Ярослав назначил тысяцким преданнаго себе Ратибора и стал готовиться к походу на Ревель; узнавши это Немцы сильно встревожились и прислали в Новгород с поклоном сказать, что они отступаются от всяких притязаний на правую сторону Наровы¹⁹⁾. Поход был отложен: Ярослав хотел по крайней мере идти на Корелов, чтобы наказать их за приверженность к Немцам, но и на этот раз Новгород не дал ему согласия. Вскоре против великаго князя поднялось всеобщее возстание: Новгородцы изгоняли его от себя, упрекая его между прочим: «чему выводиши от нас иноземцев, которыи у нас живут». Кто эти иноземцы, и каким образом тверской князь мог их выводить? По нашему мнению справедливо г. Костомаров отличает их от членов немецкой конторы²⁰⁾; но кто же они? Выезд в Новгород Ратши, служилаго человека, отчасти может объяснять дело; другой подобный пример {186} представляет Немец Доль, выехавший из Курляндии в Псков, а потом переселившийся в Тверь на службу к князю Александру Михайловичу²¹⁾. Никоновская летопись сообщает любопытное известие, что в 1270 году между защитниками Новгорода против Ярослава находилась некоторая часть Немцев²²⁾. На основании этих данных позволительно думать, что в Новгороде и Пскове живали более или менее продолжительное время иностранные служилые люди или Немцы, как их вообще тогда называли; по всей вероятности великие князья старались перезывать их на свою службу: конечно такия лица, как Ратша и Доль, были больше в своей роли при княжеском дворе, между дворянами князя, чем в Новгороде или Пскове, хотя Новгород как видно сердился на этот вывод иноземцев. Возможно кроме того, что в Новгороде селились на житье иностранные художники и ремесленники, а князья также переманивали их, как людей полезных, в свою область: привлечение сведущих иноземцев в северовосточную Русь началось конечно не со времен московскаго государства, а гораздо раньше. Из немецких купцов некоторые также оставались в Руси на постоянное жительство и принимали православие, как например Св. Прокопий Устюжский и Св. Исидор; оба они были немецкие купцы. Что в данном случае, когда Новгород упрекал Ярослава за вывод иноземцев, нельзя разуметь ганзейских купцов, видно уже из того, что они другой год не посещали новгородскаго двора, и далеко не по вине только Ярослава, а по случаю войны Лифляндии с Новгородом и Псковом, и по настоянию Ордена прекратить торговлю с Русскими; притом если бы дело шло о заморских немецких купцах, то Новгородцы называли бы их не иноземцами, — малоупотребительным названием, а именно немецкими гостями или купцами. — Но как бы то ни было, вследствие этого и других упреков Ярослав и его сторонник {187} тысяцкий Ратибор принуждены были покинуть Новгород. Дело вступило в новый фазис: Ратибор отправился в Орду просить у хана войска для наказания Новгорода: « Новгородцы тебя не слушают, мы дани просили для тебя, а они нас выгнали, — говорил он между прочим хану. Вследствие этих наговоров хан готов был отправить войско на помощь Ярославу, но из Новгорода явились более сильные и вероятно более богатые противники Ярослава, которые нашли себе поддержку в лице брата его Василья Ярославича Костромскаго; эти новые послы представили дело хану совсем в другом виде; они успели доказать, что в смутах виноват Ярослав, а не Новгородцы, вследствие чего хан приказал остановить войско, назначенное для поддержки Ярослава. Тоже посольство умело заинтересовать хана в новгородской торговле с Немцами: по всей вероятности оно доказывало, что от этой торговли проистекают выгоды и для него, хана, который с 1250 года брал на новгородском населении «число»: ибо хан отправил Ярославу приказание, чтобы он не препятствовал торговле Новгорода с Немцами: «дай путь немецкому гостю на свою волость», — говорил Менгу-Тимур в ярлыке великому князю²³⁾. Под «волостью» вероятно разумеется здесь вся вообще новгородская земля, над которой Ярослав был великим князем, а еще вероятнее — пограничныя и смесныя волости Новгорода и великаго князя, т.е. Торжок, Волок и Бежичи: находясь в разладе с Новгородом Ярослав конечно прекратил там торговлю новгородских и немецких купцов. В тоже время противники великаго князя выхлопотали у хана особенную грамоту о свободе торговли новгородских купцов по великокняжеской области²⁴⁾. Ярослав покорился не сразу: с большим войском он подступил к Новгороду, но видя против себя энергическое возстание всего города, притом сдаваясь на увещания митрополита {188} Кирилла, помня наконец и ханский приказ он решился помириться с Новгородом. В мирном договоре, написанном по этому случаю, находится статья, намекающая на прежнее поведение Ярослава относительно немецкаго двора, а быть может не одного Ярослава, а также брата его и отца, статья, которую Новгород включал и в последующие договоры с великими князьями: «а в немецьском дворе тебе торговати нашею братиею, а двора ти не затворяти, а приставов ти неприставливати.» В это же самое время, в конце 1270 года стало возможно заключение торговаго договора с заморскими Немцами, именно только с ними: потому что в договорной грамоте не упоминается ни о лифляндских послах, ни о сухопутных лифляндских гостях; ганзейские послы внесли в нее только одну статью, намекающую на Лифляндию и Эстляндию: «в случае войны между Новгородцами и странами окрестными, гость должен безпрепятственно ездить водою и сухим путем так далеко, как простирается господство Новгородцев»²⁵⁾. Выходит таким образом, что не смотря на все хлопоты Ордена и лифляндских городов связать теснее дело заморскаго купечества с своим собственным, ганзейские послы предпочли заключить особенный договор, выгородивши Лифляндию. Договорная грамота, дошедшая до нас только в немецком переводе, писана от имени великаго князя Ярослава, посадника Павши (Павла Онаньича) тысяцкаго Ратибора, от всех старейших и всего Новгорода; с другой стороны названы посол любецкий и двое готландских, те самые, которые были в Новгороде год тому назад. В одной грамоте, предназначавшейся для отсылки в Любек, лифляндский магистр одобрительно отзывается об этих послах, говорит, что они с честью справили свое посольство и заслуживают полной похвалы за их действия²⁶⁾; сомнительно однакож, чтобы с этой рекомендательной грамотой послы отправились в Германию: вернее думать, что они все время оставались в Лифляндии, дожидаясь благоприятнаго .189} момента для заключения с Новгородом мирнаго договора; такой момент настал после примирения Новгорода с великим князем; в то время послы снова предложили Новгороду прежнюю грамоту, которая и была положена в основание настоящаго договора²⁷⁾.

Сарторий, Карамзин, а за ними и другие последующие ученые считали латинскую грамоту 1269 года проектом и притом проектом высокомернаго характера, который поэтому и не был будто-бы принят в Новгороде²⁸⁾; оттого при сравнении латинской грамоты с немецкою 1270 года употребляли один простой прием, что в первой полагали отвергнутым все то, чего нет во второй. В верности такого приема мы позволим себе усумниться: мы утверждаем, что в латинской грамоте 1269 года нет никаких высокомерных требований со стороны Немцев, и что она относится к настоящему договору, как подробная его редакция. Конечно слово «postulant», стоящее в заключении латинской грамоты, указывает на тот момент, когда Немцы намеревались предложить ее Новгороду: некоторое время она была действительно проектом, пока не была составлена окончательная редакция²⁹⁾; но ведь сущность вопроса состоит в том, была ли она после принята в Новгороде, или нет; сравнение ея с настоящею договорною грамотой показывает, что она действительно была принята, после того как Новгород помирился с великим князем и лучше определил свои отношения к Лифляндии и Эстляндии.

Когда говорили о высокомерных предложениях Немцев, то при этом имели в виду требование их на счет жестокой расправы над пойманными ворами; посмотрим однако, насколько тут было действительно много высокомерия и {190} жестокости. Если гости прибудут в новгородскую область — говорили Немцы, и будут состоят под охраною мира, а случится, что у них будет украден товар на сумму до полумарки кун, то вор может откупиться от наказания двумя марками кун; если же сумма украденнаго будет простираться до полмарки серебра, то виноватаго должно наказать розгами и клеймить в щеку: «virgis decorietur et ad maxillam cauteriabitur»; за важнейшее воровство преступника должно казнить смертию: capitalem subibit poenam». Вероятно ли — возражает Карамзин — чтобы за воровство маловажное клеймили, а за важнейшее казнили смертью в земле, где самый убийца откупался серебром³⁰⁾? Но во первых право откупаться за воровство неотрицается и в данном документе: ибо уличенный в воровстве до 1/2 марки серебра мог освободиться от телеснаго наказания уплатя 10 марок серебра или гривен «redimat se cum 10 marc. argenti»; во вторых — Немцы непретендовали на самосуд во всех без исключения случаях, а только при известных условиях: если воровство — говорили они — случится на пути между Березовыми островами и Ижерой, то нужно о нем уведомить ижерскаго тиуна (oldermanno de Engeren), который пусть явится на судопроизводство в течение двух дней; если в этот срок он не придет, то сами Немцы будут судить вора, смотря по сумме украденнаго. Также должно быть, если воровство совершено будет между Ижерой и Ладогой, между Ладогой и Новгородом», т.е. дело должно разбираться в Ладоге и Новгороде в присутствии новгородских властей, причем оно всегда могло окончиться денежной сделкой. Статья о доставке вора в Ладогу или Новгород для суда над ним внесена и в настоящую договорную грамоту с общим замечанием, что вора должно судить по его вине: «sal man ouer en richten na sineme broke.» Что преступный в воровстве не был изъят от телеснаго наказания, в этом нельзя сомневаться, если принять во внимание, как строго в ту пору смотрели на преступления воровства. Вспомним, что по русской правде татя можно было безнаказанно {191} убить «во пса место»³¹⁾; пусть такое убийство делалось в припадке сильнаго гнева; но во всяком случае верно, что татьба считалась тогда тяжким преступлением, и убийство вора вменялось ему, как достойное возмездие. Что Немцы, предлагая строгий суд над ворами, невыказывали излишней претензии, ясно доказывает следующая статья в смоленском договоре 1229 года: «который Русин, или Латинескый иметь татя, над тем ему своя воля: камь его хочеть, там дежеть»³²⁾, куда хочет, туда и девает, т.е. может принудить виновника личным трудом заработать украденную им сумму, или может обратить его в холопа, не говоря о чем нибудь еще более худшем, что могло быть сделано с ним под первым впечатлением. Наконец в уставной грамоте Василия Дмитриевича, данной жителям Двинской земли в 1397 году, ворам опять угрожают большия наказании; за первое воровство с виновника взыскивается штраф пропорционально ценности украденнаго; за другое воровство конфискуется все его имение; за третий случай воровства виновный подвергается смертной казни чрез повешение; кроме того за каждое воровство клеймили³³⁾. На основании всех этих данных нужно заключить, что предложение Немцев о строгом суде над ворами не было с их стороны заносчивым: ибо как по их, так и по русским понятиям воровство было тяжелым преступлением наравне с убийством. Мы охотно согласимся с другим замечанием {192} Карамзина, что иноземные купцы опасаясь частаго воровства более, чем редких убийств могли предложить строгий закон о ворах³⁴⁾. Мало того — предложить: он имел действительную силу. Так как договоры были обязательны для обеих сторон, то Новгородцы могли предъявить теже требования Немцам в случае преступлений с их стороны, какия предлагали они сами; если же принять во внимание, что в латинской грамоте 1269 года изложены вообще те порядки, какие издавна были в торговле Новгорода с Немцами, «justicia ab antiquis habita», как говорится в ней, то придется заключить, что предложение о строгой расправе с ворами не было сделано теперь в первый раз, что на практике издавна обращались с ними весьма строго.

Итак по нашему мнению в этом пункте грамота Немцев не заключает в себе ничего высокомернаго — а именно с этой стороны и направлялось главное возражение против значения разсматриваемаго документа. К этому прибавим, что вообще мысль, будто Немцы могли заявлять Новгороду высокомерныя требования, нам кажется совсем неверной. В самом деле, ведь в Новгороде положение ганзейских купцов было совсем другое, чем например в Бергене или на датских конторах; там они действительно поступали высокомерно, и с помощью военнаго флота вынуждали для себя разныя торговыя привилегии. Не то в далеком Новгороде, до котораго они немогли даже доехать без помощи новгородских проводников и лоцманов; а достигши двора что̀ они могли там предпринять среди большого города, в котором несмотря на сравнительную свою многочисленность они составляли все таки каплю в море? Конечно Ганза могла вынудить у Новгорода некоторыя уступки путем запрещения с ним торговли; но во 1-х запрещая эту торговлю она всегда боялась конкуренции лифляндских купцов и даже своих собственных, проникавших в Новгород из Литвы и Швеции по запрещенным путям, а во 2-х это запрещение торговли для нея самой было неменее тягостно, чем для Новгорода. При таких условиях и при выгодности новгородской торговли она должна {193} была сама дорожить миром с Новгородом, идти на уступки ему, а не заявлять излишних требований, которыя бы могли замедлить ход торговли.

Если обратимся к другим предложениям Немцев, сделанным в 1269 году, то и они немогли показаться Новгороду чрезмерными или неудобоисполнимыми, как то например, чтобы новгородское правительство целовало крест летним гостям в знак мира и любви, если этого захотят гости³⁵⁾; дело в том, что затруднителен был не обряд крестоцелования, а выполнение принятых на себя обязательств; частое повторение этого обряда доказывает только, как часто нарушались с обеих сторон договоры; вообще вероломство составляет темную сторону в истории торговли Новгорода с Ганзой, — темную сторону тогдашней жизни вообще. — В договор 1270 года невключена статья о торговле Немцев с Корелами и Инграми; но так как они были подданными великаго Новгорода, то нельзя сомневаться, что Новгород позволил им эту торговлю. В договоре не упомянуто о праве Немцев посылать внутрь новгородской земли молодых прикащиков для обучения русскому языку, а также о праве Немцев пользоваться своими лошадьми, если таковыя у них окажутся, неприбегая к услугам новгородских извощиков, но мы невидим основательных причин несогласиться Новгороду на подобныя умеренныя предложения. Заисключением их в обеих грамотах — латинской и немецкой остается наибольшая часть сходнаго содержания, что в синоптическом их издании видно с перваго взгляда; в обеих тот же порядок статей; та и другая излагают старые порядки, какими держалась торговля Немцев в Новгороде, «старый мир» (olde fredhe, justicia ab antiquis), — с тою только разницей, что латинская грамота излагает их подробнее, чем немецкая: это две редакции одного и того же договора. Что первая легла в основу второй, доказывают следующия слова {194} окончательной редакции договора: мы (князь и новгородское правительство) разсмотрели и утвердили мир и подписали нашу правду согласно с вашими письмами для вас немецких сынов, Готов и всего латинскаго языка»³⁶⁾, явное указание на предложения 1269 года. Еще убедительнее тожество или близкое сходство обеих грамот доказывает их сравнение.

Итак дословно сходно, или подробнее в одной, а короче в другой изложены следующие договорные пункты. Граница новгородской земли на западе, внутри которой Новгород отвечает за безопасность немецких гостей, по немецкой редакции есть Котлин, а по латинской Березовые острова, — разница несущественная, если взять во внимание, что Котлин и Березовые острова лежат почти на одной линии, и что последние принадлежали тогда Новгороду³⁷⁾. В обеих грамотах условлено, что Немцы могут на пути до Новгорода рубить дрова и лес для починки кораблей. Пойманнаго на пути вора должно судить в Ладоге или Новгороде по его вине «na sineme broke»; как именно судить объясняется в латинской редакции договора. Пороговые лоцманы немедленно должны отправлять гостей в Новгород с помощью надежных людей; подробнее об этой перевозке говорит латинская грамота. Прибывши в Гестефельд (гостинное поле) Немцы платят пошлины, сколько было издавна «van older tit»; а сколько именно, и с каких товаров платились пошлины, опять разъясняет латинская редакция договора³⁸⁾. Извощики в Новгороде с каждой выгружаемой лодьи берут за перевозку товаров 15 кун до немецкаго двора, и 10 — до готскаго. Дела {195} между лоцманами и Немцами, если они поссорятся и неуспеют помириться в дороге, разбираются на суде у св. Ивана пред тысяцким и Новгородцами; там же разбираются все вообще купеческия тяжбы между Новгородцами и Немцами в присутствии посадника, тысяцкаго и купцов по немецкой редакции, — тысяцкаго, ольдермана и Новгородцев по латинской; но в другой статье (по нумерации г. Андреевскаго ХVI-й) о тяжбах сказано, что их должно оканчивать пред тысяцким, ольдерманами и Новгородцами; но о посаднике неупоминается; повидимому он присутствовал на иванском суде только в особенных случаях³⁹⁾. На суде иск нужно доказывать двумя свидетелями — Немцем и Новгородцем; их единогласному показанию должно верить; но если они разногласят и немогут согласиться, тогда дело решается жеребьем: чей жеребий выпадет, тот и прав в своем показании; по латинской редакции — тоже самое, кроме только того, что свидетелей должно быть четверо: двое Немцев и двое Новгородцев. Таким образом сравнительно с первым договором теперь судебный процесс упрощен: более уж ненужно ни двенадцати послухов, ни присяги; при разногласии свидетельских показаний все дело решается простым жеребьеваньем, в котором должно быть видели своего рода суд Божий. — Неисправнаго должника нельзя сажать в «погреб» (pogarden, тюрьма), ни брать за его одежу; на суд может звать его посол тысяцкаго, а не простой биричь; к имуществу его можно было приступить несразу: сначала должно заявить о долге властям, потом на другой год повторить это заявление, и только если на третий год должник неплатит, то кредитор имеет право арестовать товар (раnden; арест == pandiughe); следовательно сравнительно с договором Ярослава Владимировича теперь должникам предоставляется еще большая льгота: там уплата отсрочивалась только до другого года, а здесь — до третьяго. За то несостоятельный должник лишается и с семьей свободы, если {196} никто невыкупит его из холопства⁴⁰⁾; в немецкой редакции договора прибавляется, что если жена не поручилась за мужа, то и неотвечает за его долг; в противном случае вместе с мужем она ответствует за долг своим лицем⁴¹⁾. Если должник имеет нескольких кредиторов, то между ними иностранные удовлетворяются раньше домашних. — Уголовныя статьи также почти сходны в обеих грамотах: за убийство посла, священника и ольдермана полагается двойная вира, за обыкновеннаго купца — простая, в 10 гривен серебра; за убийство раба по латинской редакции положено три гривны. За рану острым оружием виновный платит полторы гривны серебра по немецкой редакции, одну по латинской, за удар рукой по лицу или голове — три четверти гривны, а по латинской грамоте — полгривны. — Предложения Немцев о строгом наказании лиц, покушавшихся на безопасность их двора, непротиворечат общему принципу: свободнаго положения гостей на чужбине и строгаго соблюдения их прав; хотя в немецкой договорной грамоте эти пункты изложены гораздо короче, чем в латинской, но и в первой замечается, что преступников должно предать суду и судить по их вине. Земли вокруг дворов и луга, которыми гости владеют в Новгороде изстари, принадлежат им по праву. В случае войны Новгорода с соседями гости безпрепятственно продолжают вести торговлю, а латинская редакция добавляет, что нельзя принуждать гостей к участию в войне⁴²⁾. Если возникнет ссора у купцов летняго {197} поезда с Новгородом, то зимним гостям до нея нет никакого дела; равным образом летним гостям нет дела до тяжбы зимних гостей. В заключение латинская грамота содержит подробныя правила о весах, о двукратной поверке их в продолжение года, о присяге, которую должны принимать весовщики товаров и серебра и пр.; так как эти правила несодержат в себе ничего обременительнаго, и по всей вероятности имели действительную силу, то мы незатруднились привести их в своем месте⁴³⁾; в немецкой редакции кратко сказано, что весы и гири должно держать правильно; новгородская капь в обеих грамотах приравнивается осьми лисфунтам.

Если в немецкой грамоте плата лоцманам за провоз Немцев несколько больше той, какую предлагали они сами; если по той же грамоте Немцы обязывались платить наемную плату лоцману и в том случае, когда по несчастию его лодья разобьется в порогах, тогда как по латинской редакции Немцы хотели в таком случае лишить его наемной платы; то с другой стороны должно обратить внимание на то, что в латинской грамоте есть статьи, направленныя к выгоде Новгородцев и однако невнесенныя в окончательную редакцию договора, как например статьи о плате Немцам известной суммы в церковь св. Пятницы, и о взимании с них мыта в гостинном поле. Конечно это незначит, чтобы Новгород отказался от своих выгод, когда сами Немцы предлагали их; по нашему мнению это значит, что в договор 1270 года невнесено и нечто другое, чего обе стороны неотрицали, что вообще договоры неопределяли всех возможных отношений, которыя основывались отчасти и на обычае, «на пошлине, на старине», — говоря по новгородски. Мы отнюдь нехотим утверждать, чтобы в сношениях Новгорода с Немцами давалось много места обычаю и старине; напротив эти сношения регулировались преимущественно в письменных документах: признавая старину и постоянно твердя о ней Новгородцы и Немцы, — особенно последние спешили на всякий случай ее записать, и на составленных записях привести другую сторону к {198} крестоцелованию, чтобы таким образом обычай возвести в строго обязательный договор. Однако верно и то, что все подробности отношений невозможно было усмотреть и внести в договорныя грамоты; отчасти эти подробности могли логически проистекать из общих принципов, изложенных в договорах; притом какие нибудь непредвиденные случаи на основании этих общих принципов могли быть порешены на совместных заседаниях новгородских и немецких представителей в судной палате у св. Ивана. В заключение о договоре 1270 года нужно сказать, что вместе с двумя первыми он составляет главный источник права новгородской немецкой торговли и его кодекс: ибо последующие договоры Новгорода с Ганзой уже мало имеют новаго содержания.

———

Мир 1270 года, для обеих сторон стоивший таких усилий, небыл однако продолжителен. Лет семь спустя Немцы начинают жаловаться на разныя обиды, причиненныя им в новгородской земле, на неоднократные случаи ограбления немецких купцов, производившихся будто-бы в согласии с Литовцами; поэтому из Лифляндии было предложено заморским Немцам прекратить подвоз товаров в Новгород и ограничиться торговлей в Лифляндии и Эстляндии⁴⁴⁾. Любек в первое время согласился на это предложение: по мнению Копмана на ганзейском собрании года была запрещена русская торговля; если это запрещение верно приурочивается именно к 1277 году, тогда мы имеем в нем первый по времени ганзейский рецесс относительно новгородской торговли⁴⁵⁾. На следующий год {199} рижский архиепископ, магистр Ордена, ревельский наместник, епископы дерптский и эзельский отправили Любеку и общему купечеству благодарственное письмо, где между прочим говорилось: «вы присоединились к нашему желанию, чтобы впредь не искать общаго рынка в России; с своей стороны обещаем вам, как вы желали, что и мы небудем привозить туда никаких товаров ни на повозках, ни на судах; в нашу же землю свободно приезжайте торговать, где вам угодно, и по прежнему пользуйтесь вашими льготами»⁴⁶⁾. Долго ли продолжалось запрещение торговли в Новгороде, неизвестно в точности; во всяком случае дальнейший ход событий нерасполагал к примирению, а только к большей вражде: по известию одного документа с 1288 по 1335 год Немцы потерпели в новгородской и псковской земле целый ряд грабежей и убийств. К сожалению мы лишены возможности решить, сколько правды в этом документе; конечно Немцы точно указывают место и время учиненных им насилий, и почти всегда называют потерпевших лиц; но никак нельзя ручаться, чтобы сумма убытков была показана везде правильно, чтобы грабежи и убийства были причинены им Новгородцами и Псковичами, а не какой нибудь пограничной вольницей, в роде разбойничьих шаек Литвы и Чухон. Однако разскажем дело по порядку⁴⁷⁾.

В 1285 году Псков отправил своих данщиков для получения дани на чудском племени Очела или Алыста; там этих данщиков встретил магистр Ордена, вступил с ними в спор на счет права их брать дань, и потом перебил из них сорок человек. В отмщение Псковичи {200} ограбили немецких купцов, а именно отняли у них 24 тысячи штук мехов «pulchri operis»⁴⁸⁾. Через три года между Псковом и Новгородом, или как кажется по близости Чудскаго озера, были разбиты два купеческих поезда⁴⁹⁾, в которых было на 940 марок серебра мехов, воску, сукна, серебра и других товаров. Еще через четыре года снова повторился грабеж, в котором Немцы обвиняли Псковичей и Новгородцев вместе. В сентябре 1291 года⁵⁰⁾ с Готланда было отправлено в Новгород посольство для выручки взятых товаров; но успеха это посольство неимело. В 1301 году опять между Псковом и Новгородом были убиты шестеро купцов и двое прикащиков; зимой этого же года⁵¹⁾ в Новгород прибыли ганзейские послы — любецкий, готский и рижский — которые предъявили Новгороду счет за пограбленный товар более, чем на две тысячи марок серебра; цель посольства вероятно состояла и в том, чтобы возобновить двор, погоревший до основания в 1299 году⁵²⁾. Великий князь Андрей Александрович, посадник Семен Климович, тысяцкий Матвей и весь Новгород выдали послам грамоту, в которой обезпечивали немецким купцам свободный проезд по трем сухопутным дорогам и четвертой речной: «гостю ехати без пакости на Божии руче, и на княжи и на всего Новгорода». Так как весной 1301 года Новгородцы разрушили Ландскрону, построенную Шведами в устьи Невы, то теперь великий князь мог ручаться за безопасность невскаго пути; впрочем он оговаривается; «оже будет нечист путь в речках, князь велить своим мужем проводити сий гость, а весть им подати»⁵³⁾. О выдаче товаров или о каком нибудь вознаграждении Немцев {201} за прежние случаи грабежей в грамоте совсем неупомянуто; дело очевидно затруднялись решить, как давнее и запутанное, — а между тем обе стороны тяготились нарушением правильнаго хода торговли. Что запрещение ея давно было отложено, доказывают уже приведенные случаи ограбления немецких купцов на пути в Новгород; как Любек хотел мирнаго хода дел, видно из того обстоятельства, что вместе с Новгородом он хлопочет теперь перед шведским королем о свободе невскаго пути; в тоже время Новгород заключает мир с Данией, мимо владения которой (Эстляндии), или сквозь нее шел торговый путь для немецких и новгородских купцов⁵⁴⁾. Но лишь только послы отбыли из Новгорода случилась новая неприятность: у двоих купцов, ехавших из Нарвы в Новгород, было украдено 19 кусков чернаго сукна (cappales panni); воры неназваны, но ответственность за воровство немцы возлагали на Новгород, так как оно случилось в его волости. Подобным же образом они требовали вознаграждения своим купцам, потерявшим товар в 1311 году на Ладожском озере⁵⁵⁾; по их словам шестеро купцов потеряли там сорок тысяч штук мехов «pulchri operis.» Любопытно, что в числе этих шестерых лиц, ехавших из Новгорода, называется дворовый священник, везший на свою долю также некоторое количество мехов и еще несколько книг; того и другаго он лишился на пути. Наконец седьмой купец из того же поезда потерял сукна на четыре ста марок серебра⁵⁶⁾. К этому Немцы присоединяли жалобы на многия обиды и несправедливости, оказываемыя им в Новгороде, где однако не смотря на все то двор был уже возстановлен, и купцы совершали туда обычныя поездки. Для разбора всех жалоб и окончательнаго решения вопроса о вознаграждении за прежние убытки, Любек еще раз отправил в Новгород своего уполномоченнаго в 1335 году. Пункты, о которых послу было поручено жаловаться, были {202} следующие: великий князь и его приближенные вмешиваются в тяжбы немецких купцов⁵⁷⁾; на суд Новгородцы представляют одних русских свидетелей; суд невсегда производится у Св. Иоанна пред тысяцким и ольдерманами, но и в других местах; Новгородцы в военное время невелят немецким гостям выезжать из Новгорода, и тем причиняют им большой убыток; в мирное время они запрещают им торговлю на торговище, когда им вздумается; они даже потакают ворам и разбойникам и защищают их; лоцманы и извощики обещают перевезти товар за известную плату, а на пути заявляют новыя требования, или произвольно назначают пункт доставки; они требуют полной платы за разбившуюся на пути лодью (тогда как по договору 1270 года купцы не отвечают за гибель лодьи, а только платят наемную за нее плату). Затем посол говорил об увеличении места под двор, о проведении канавы от двора до Волхова, о взвешивании воску, о покупке мехов «sceuenissen»; требовал, чтобы пробирщики серебра (combustores argenti) отвечали все вместе, если один из них скроется, взявши у Немцев серебро для переплавки; наконец от имени собственно Любека потребовал у Новгорода вознаграждения в пять тысяч гривен серебра за ограбленное Шведами в Неве любецкое судно на том основании, что дело произошло в новгородской земле и притом по вине Новгородцев, которые незахотели везти немецкий товар в своих лодьях и дать гостям своих проводников. На Псковичей посол жаловался, что они недавно вместе с Литовцами отняли у немецких купцов 75 марок серебра, да еще у двоих 400 рублей (rubulas), что они неоднократно задерживали немецкия лодьи и грабили их, или заставляли их плыть по трудным путям, что они наконец убили двоих купцов, потом еще троих с двумя прикащиками и пр. Всего по счету любецкаго посла Русские с 1288 по 1335 год причинили Немцам убытков на 7600 марок серебра, считая в том числе издержки на неоднократныя посольства в Новгород, и убили 15 человек купцов и {203} прикащиков. Что отвечал Новгород на эти претензии, и сколько в них было правды, неизвестно: по всей вероятности Новгород отклонил их и оставил без внимания; тогда посол возвратился в Любек, и обратно представил рату инструкции и неуплаченные счеты⁵⁸⁾.

Вскоре по отъезде любецкаго посла возникло новое серьезное дело. Раз Немцы взялись везти с собой нескольких новгородских купцов с товарами, как видно для торговли на Готланде или в Любеке; но дорогой на судне произошла ссора, во время которой один Новгородец был убит⁵⁹⁾. В Новгороде тотчас были арестованы оставшиеся там немецкие купцы вместе с товарами; затем последовало запрещение торговли, продолжавшееся до 1338 года. Только в этот год прибыли в Дерпт послы любецкий и готский для улажения дела; из Новгорода туда же отправились княжеский наместник Филипп и несколько других лиц со стороны Новгорода⁶⁰⁾. В присутствии Дерптскаго епископа и братьев Ордена дело порешили следующим образом: дети убитаго Новгородца (он называется Wollus, Волос?) должны сами знаться с виновниками убийства; если убийцы появятся в Лифляндии, то города должны их задержать и выдать Новгороду на суд; с своей стороны Новгород обещается выдать имущество, захваченное у Немцев. Вообще на будущее время постановили держаться такого правила: истец должен знаться с истцом⁶¹⁾; общему купечеству и Новгороду нет дела {204} до частных ссор, и торговля из-за них недолжна останавливаться. Но легко было постановить такое правило, — труднее гораздо держаться его; напротив постоянною и характерною чертой в сношениях Новгорода с Ганзой является именно эта остановка торговли из-за частных тяжб; обе стороны нехотели или немогли отделить частное дело от общаго, точнее разграничить область частнаго и общественнаго права; но дожидаясь разследования дела судебным порядком, действовали под первым впечатлением учиненнаго насилия, за грабежи и аресты немедленно платили тем же. О выдаче товаров, пограбленных в прежнее время и о требованиях, которыя заявлял назад тому три года любецкий посол, в договоре 1338 года неупомянуто ни одним словом: как видно дело окончательно отложили в дальний ящик. Из Дерпта немецкие послы вместе с новгородскими поехали в Новгород для подтверждения мира и крестоцелования, после чего Новгород выдал им товар, взятый у купцов последняго поезда⁶²⁾; сообщая об этом в Ригу ганзейские послы прибавляют, что запрещение русской торговли теперь отменяется: послы также благодарят лифляндские города, что они строго выполняли это запрещение до сих пор.

Что касается Пскова, то его представители неучаствовали на переговорах в Дерпте 1338 года; по всей вероятности Псков вел их отдельно от Новгорода, тем более что Новгород и Орден, заключа между собой союз в 1323 году, выделили Псков, как сторонний и в некоторой степени даже неприятельский город, — и когда в год заключения этого союза Орден напал на Псков, то Новгород, оставаясь верным договору, непомог Пскову, несмотря на его просьбу. Скоро ли Псков помирился с Немцами теперь, неизвестно; мы видели, что Немцы обвиняли Псковичей в грабежах и убийствах; с своей стороны Псковичи терпели частыя обиды от Немцев: как раньше магистр Ордена избил псковских данщиков, так в {205}1341 году Немцы убили пятерых псковских послов на Опочне⁶³⁾. В 1362 году Псков, также по случаю убийства своих людей в Лифляндии, арестовал у себя лифляндских и заморских купцов, которых выпустил на следующий год, взявши с них виры за убитых⁶⁴⁾. Для выручки своих купцов Немцы первоначально обратились к Новгороду, куда приехали одновременно послы лифляндские и псковские; но посредничество Новгорода ни к чему непривело; он только поплатился за него арестом своих купцов: ибо в то время как в Новгороде велись переговоры, в Дерпте были захвачены Новгородские купцы; тогда Новгород отправил в Дерпт своих послов из конца по боярину; здесь дело уладилось: Немцы отпустили Новгородских купцов, а Псковичи — немецких⁶⁵⁾. В 1367 году Псковичи предприняли поход под Новый городок (Нейгаузен, Фрауенбург), недавно построенный дерптским епископом невдалеке от псковских границ⁶⁶⁾; в отмщение Немцы напали на Изборск и подступали под Псков; в тоже время Новгородские купцы были арестованы в Дерпте, а немецкие в Новгороде; однако Новгород нехотел нарушить крестоцелования к Немцам и непомогал Псковичам: «по грехом нашим — замечает Новгородский летописец, — небеше пословици Псковичом с Новгородци»⁶⁷⁾. Посольство Саввы Купцова для освобождения {206} новгородских купцов непривело к цели; между тем магистр Ордена опять подступал к Пскову. Дело кончилось напоследок тем, что торговля Немцев с Новгородом и Псковом была остановлена: в 1368 году лифляндские города постановили прекратить подвоз в Новгород соли и рыбы: Любек также согласился с этим постановлением, о котором ему сообщал ливонский магистр, и уведомил о том Стральзунд в 1369 году⁶⁸⁾. Немецкие купцы оставили Новгородский двор; церковныя вещи и архив переправлены в Дерпт; двор и церковь были заперты. Два года длилось запрещение торговли; наконец Ганза прислала почетное посольство (erlike boden) в Дерпт, которое на месте должно было разсмотреть отношения к Русским, и если можно начать с ними мирные переговоры; у досуга послы занялись пересмотром скры Новгородскаго двора, причем в ней оказались большия извращения⁶⁹⁾. Но до заключения мира было далеко: зимой в начале 1371 года Новгородцы и Псковичи отправились в поход на Новый городок, однако были принуждены отступить без успеха: город оказался крепок, а Новгородцы, по словам псковскаго летописца, плохо помогали Псковичам⁷⁰⁾. Ганзейские послы еще раз подтвердили запрещение русской торговли: русские товары должны оставаться без движения на том месте, где их застанет запрещение, т.е. купленные в Новгороде товары недолжны отправляться за море, а товары, назначенные для русских, недолжны привозиться в Новгород⁷¹⁾. Но недолго спустя в том же 1371 году сами послы предложили проект мирнаго договора, писаннаго на имя владыки Алексея, наместника великаго князя Андрея, посадника Юрия, тысяцкаго Матвея и двоих {207} купецких старост Сидора и Еремея⁷²⁾. В проекте прежде всего то любопытно, что как в 1270 году, так и теперь Ганза хлопотала заключить с Новгородом мир отдельно от Лифляндии: «в случае если Новгород — проектировали послы — будет вести войну с королем шведским, или с Орденом, или с рижским архиепископом, или с дерптским или с эзельским епископом, или с Нарвой, немецкие (ганзейские) купцы недолжны иметь к тому никакого отношения: они должны иметь свободный проезд в Новгородской земле по суше и по воде; и если Новгородским купцам случится что нибудь дурное в Стокгольме или на Неве, то немецкие купцы опять неимеют никакого до того дела». Далее послы писали, чтобы тяжбы всякаго рода разрешались по грамотам и крестоцелованию, чтобы за смертоубийство отвечала не вся компания, а только сам убийца: истец должен знаться с истцем; требовали, чтобы Новгородцы неостанавливались с товарами на мостовой (brugge), которую Немцы поддерживают около своих дворов, чтобы извощики по старине брали с каждой лодьи, большой и малой, по 15 кун; наконец упоминают, что тяжба, которую готский двор имел с михайловскими суседями, прекратилась полюбовным образом. Однако Новгород отказался утвердить печатями этот проект; как видно на этот раз он не хотел отделять заморских Немцев от лифляндских, быть может желая, чтобы ганзейские послы повлияли в мирном смысле на лифляндских властей. А между тем для купцов перерыв торговли становился тяжел: сообщая в Ревель текст упомянутаго проекта Дерпт пишет, что у него проживают много купцов с товарами, которые очевидно дожидались поскорее сбыть их в Псков и Новгород; некоторые купцы уже начинали вести торговлю тайком. Наконец в последних месяцах 1371 года под Новым городком состоялся съезд уполномоченных Новгородских с Немцами, где было заключено перемирие до Иванова дня 1373 года⁷³⁾. Ганза находила {208} этот срок слишком коротким; в письме 1372 года к Новгородской конторе Любек советует, чтобы она постаралась продлить срок перемирия по возможности дальше⁷⁴⁾; продлить его тем больше было необходимо, что в Новгород сразу было привезено большое количество сукон и других товаров, так что двор опасался, как бы новый поезд летних гостей ненанес ему окончательнаго убытка подвозом новых товаров, цена на которые неминуемо должна была-бы пасть; Любек поэтому обещается писать в Лифляндию, чтобы там приняли меры против такого накопления товаров в Новгородском дворе. В том же письме Любек уведомляет, что Ганза намерена отправить в Новгород новое посольство: ибо по словам конторы Русские начали делать постановления, клонящияся во вред Немцам⁷⁵⁾; а из ганзейскаго рецесса 1 мая 1373 года видно, что посольство должно было еще разобрать жалобы Новгорода на ограбление его купцов в Стокгольме, Любеке и на Готланде⁷⁶⁾. Когда именно были ограблены Новгородские купцы за морем, неизвестно, но по всей вероятности раньше 1371 года: ибо уже в проекте договора этого года Немцы намекали на грабеж Новгородских купцов в Стокгольме говоря, что им нет дела до такого случая; Новгород же, как видно, смотрел иначе и привлекал Немцев к ответственности за грабежи своих купцов за морем. Летом 1373 года ганзейские послы — по двое от Любека и Готланда — прибыли в Новгород; владыка Алексей, посадник Юрий Иванович, тысяцкий Матвей Фалелеевич выдали им грамоту, что Новгород небудет больше поминать про ограбленный товар: «спустили на зень чисто, ни в которое веремя непоминать»: но как {209} именно состоялась сделка, — доставили ли Немцы товар или деньги, в грамоте несказано⁷⁷⁾.

В 1375 году опять начались несогласия по частному делу. В Дерпте был арестован Новгородский купец Аввакум (Opake) по денежной претензии, заявленной на него одним немецким купцом; узнав об аресте Новгород отправил послов для освобождения своего купца, но неполучил удовлетворения, после чего запретил немецким купцам покидать их двор⁷⁸⁾. Когда из Дерпта приехал купец Брунсвик, то и он был задержан в Новгороде, а товар его по иску одного Новгородца был арестован и до времени суда сложен в иванской церкви; сообщая об этих происшествиях в Лифляндию Новгородская контора дает совет задержать там других русских купцов; и действительно в Дерпте были арестованы еще четверо⁷⁹⁾; дело Аввакума покончилось только на следующий год: по суду в Феллине он был приговорен к уплате 250 гривен серебра в пользу немецкаго истца; бывшие при этом Новгородские послы дали Немцам ручательство, что они могут теперь ехать в Новгород без опасения отместки, и что задержанные там немецкие купцы будут также отпущены⁸⁰⁾. Но в 1377 году Новгород опять взял под арест Немцев, потому что русские купцы были ограблены на устьи Эмбаха; по этому делу ревельский рат писал в Новгород, что в грабеже Орден невиноват, и что пограбленный товар сберегается в целости для выдачи Новгороду⁸¹⁾. В 1381 году Новгородские купцы были захвачены в Эстляндии, как видно на этот раз орденскими людьми: ибо ревельский рат просит по этому случаю Орден незаходить слишком далеко в его мероприятиях против Русских, так как Новгород уже арестовал у себя немецких купцов и объявил, что невыпустит {210} их, пока неполучит удовлетворения за своих купцов⁸²⁾. Вследствие всех этих ссор и нарушения будто-бы Новгородом ганзейских вольностей Ганза в 1380 году постановила перенести свой рынок из Новгорода в Дерпт, если Новгород необещается блюсти старыя привилегии⁸³⁾; перенос рынка в Лифляндию в то время тем удобнее мог состояться, что в 1385 году в Новгороде погорела вся Торговая сторона, в том числе и немецкий двор, который теперь медлили ставить съизнова⁸⁴⁾. По дурной привычке Новгородцев предаваться на пожарах грабежу — привычке, которая нераз приводит в негодование Новгородскаго летописца, и на этот раз была пограблена часть товаров из немецкой церкви; правда в 1387 году дело о «ропатном товаре как-то уладили с Немцами⁸⁵⁾, но это было примирение только по одному делу, а не прочный мир; на ганзейском собрании 1 Мая 1388 года решено было прекратить всякую торговлю с Новгородом; но в тоже время постановили обратиться с просьбой к Ордену и Риге, чтобы они открыли плавание по Двине для всех ганзейских купцов, — явный знак, что Ганза ненаходила возможным окончательно прекратить все сношения с Русью⁸⁶⁾. Перевод же рынка из Новгорода в Лифляндию совсем несостоялся; скоро начались переговоры для возстановления мира, для чего избрали верный путь — решили уладить сначала частныя тяжбы. Неизвестно, раньше или позже ганзейскаго запрещения 1388 года, в Нарве были несколько раз ограблены Новгородские купцы; в 1390 году лифляндский магистр писал в Ревель, что он посылал от себя посла в Новгород утовориться о {211} съезде Новгородских и немецких уполномоченных в Нарве, и потому просил теперь выслать в Нарву ревельских купцов, имевших дела с Новгородцами, чтобы они произвели между собой разсчет⁸⁷⁾; в другом письме магистр уведомляет, что съезд в Нарве был, и туда приезжали Новгородские истцы и заявили иск на некоторых немецких купцов⁸⁸⁾; но по известию нашей летописи этот съезд непривел ни к каким последствиям⁸⁹⁾. В 1391 году уполномоченные Новгорода, пятеро бояр и несколько купцов съехались с почетными послами Ганзы, Нибуром и другими, в Изборске, где и привели все дела к мирному окончанию; отсюда все отправились в Новгород, целовали там крест и написали мирную грамоту, «нибуров мир, как ее назвали Немцы (Nyeburs frede to Nougarde) по имени любецкаго посла; этот мир состоялся в начале 1392 года⁹⁰⁾.

В грамоте, писанной от имени посадника Тимоѳея Юрьевича и тысяцкаго Никиты Федоровича, находим любопытныя подробности о предшествовавших обстоятельствах, нарушивших мир Новгорода с Ганзой и о попытках его возстановить. 1) За грабеж в Нарве артели Новгородских купцов Новгород приказал взять у немецких купцов во дворе соответствующее количество товаров и вознаградить ими потерпевших⁹¹⁾; теперь Новгород обратно возвращает {212} Немцам их товары, предоставя своим частным истцам ведаться с их обидчиками в Нарве. 2) Во время размолвки с Новгородом Немцы непрекращали с ним торговых сношений: ибо в договоре упоминаются две «опасныя грамоты», какия в этих обстоятельствах Ганза выпрашивала у Новгорода для своих купцов и послов⁹²⁾. 3) Новгород неотвергает, что во время пожара немецкой церкви товар ея грабили какие-то Новгородцы; он обещает теперь свое содействие для отыскания товара и грабителей и возвращение найденнаго Немцам без всякой с их стороны платы за хлопоты; впрочем оговаривается, что если ненайдет, то Новгороду в этом «нет измены». 4) С своей стороны ганзейские послы обещают употребить меры для разыскания товара, пограбленнаго у Новгородца Матвеича с его артелью, избитой на Неве морскими разбойниками; но если ненайдут товаров, то Немцам это будет также не в измену⁹³⁾. 5) В случае войны Новгорода с королем шведским, Орденом, рижским архиепископом, или дерптским или эзельским епископом («пискупом островьским»), с Нарвой или наконец морскими разбойниками — немецким купцам нет до того никакого дела: путь им чист по всей Новгородской волости «горою и водою». 6) Новгородским купцам путь чист на готский берег, а также сухопутный проезд чрез землю дерптскаго епископа чрез шлагбаум, поставленный у реки Эмбаха. 7) Повторяется старое правило о прекращении тяжбы на месте ея возникновения и пр.⁹⁴⁾. По заключении мира Немцы получили обратно свои товары; затем начали возобновлять погоревший двор с церковью, {213} уже около семи лет лежавший в развалинах⁹⁵⁾. В заключение о договоре 1392 года нужно заметить, что это первый договор, заключенный послами Любека и Визби совместно с послами Риги, Дерпта и Ревеля, «от всих купьцов заморьских и со стороны поморья», как сказано в грамоте: все предшествовавшие договоры с Новгородом Любек и Визби совершали отдельно от Лифляндии. Что касается наконец Пскова, то Новгород, как было выше сказано, вымирил его при заключении договора с Ганзой; в ближайшее затем время они находятся между собой в большом нелюбьи⁹⁶⁾, и нет сомнения, что торговое соперничество было одною из причин этого нелюбья.

Но «мира крепкаго» не было у Новгорода и с ганзейскими городами. Вскоре по совершении договора опять начался разлад: Новгород был недоволен на Ревель, что его купцы неплатят долгов Новгородцам; за эту неуплату и за разные убытки, причиненные купцам в Лифляндии, он наложил арест на немецких купцов у него проживавших; контора по сему случаю пишет в Ревель, что все готландские и немецкие купцы задержаны во дворе, что Новгород грозит отнять у них весь товар, а их самих посадить в железа, если ему не заплатят 3300 рублей убытков⁹⁷⁾. Вероятно в числе показанной суммы заключался долг ревельскаго бургомистра и еще нескольких купцов, которые в бытность в Новгороде ганзейских послов 1392 года обязались его уплатить одной Новгородской артели {214} купцов. Вот что по этому случаю было писано «от посадника Новгородского Ивана Александровича, от тысячкого Олександра Игнатьевича и всего великаго Новгорода к местерю к Ризскому: здесь нам наша братья много жаловалеся Игнатове дети, и Лентееве дети, и Фомине дети, и Родивонове на Кондрата на колыванскаго посадника и на Еремеевых детей, что взяти им на них 400 рублев по жеребью и по утягальной грамоте, что утягале Кондрата наша братья пред нашими судьями, а пред вашими послы заморьскими и рискими… А только неотдадуть нашей братьи того серебра, и мы им велим взяти те четыреста рублев на вашей братьи на купчех»⁹⁸⁾. Около того же времени Новгород писал жалобу в Ревель на тамошняго купца, который хотел-было разделаться с Новгородскими кредиторами, и с этой целью звал их к себе, однако каким-то нечестным образом уклонился от уплаты: «ваш брат Немчин Иван Мясо прислал грамоту к своим должникам (= кредиторам), а к нашей братьи к Федору и к Есифу, а хотел им платити, и созвав братью нашу Новгородцев: Ивана Кочерина, и Матвея Микулина, Макарью, Оксентея, Янка, Гриторью, и казал им у себе товар, облакану (?) и золото, а тым хотел отлазити братью нашу, и вы должника нашему брату Есифу непоставили, и должник за вами, и товар за вами, недадите исправе, и нам велети своей братьи взяти на ваших детех свой товар в Новгороде, а то слово не в измену»⁹⁹⁾. Кажется Новгород так и поступил: в 1403 году контора писала в Ревель, что Новгород решил задержать Немцев во дворе, а потому предостерегала других от поездки туда¹⁰⁰⁾; кроме неисправности Немцев по платежам долгов, причиной их ареста было еще ограбление Новгородцев в Нарве, как это видно из ответа тысяцкаго, когда его спрашивали Немцы, почему их непускают из Новгорода¹⁰¹⁾. В 1405 году из Дерпта {215} был прислан посол спросить Новгород, хочет ли он держаться нибурова мира, на что Новгород изъявил согласие, и выдал грамоту от имени владыки Иоанна, посадника и тысяцкаго¹⁰²⁾; но как решили частныя тяжбы, неизвестно.

Небудем разбирать тех отношений, в каких Новгород и Псков находились к Лифляндии в начале XV века, что не входит прямо в круг нашей задачи; небудем также останавливаться на обычных грабежах купцов, их арестах вместе с товарами и других насилиях, о характере которых можно судить по предыдущему изложению, а проследим собственно отношения к Ганзе. Так как в Новгороде из-за лифляндских ссор обыкновенно терпели и заморские немецкие купцы, то Ганза даже против воли должна была входить в эти ссоры, и постановлять запрещения русской торговли, несмотря на доказанную опытом несостоятельность этого средства против Новгорода, который очень хорошо понимал, что сами Немцы скорее его почувствуют тягость запрещения. Так в 1417 году Ганза постановила прекратить всякую торговлю с Новгородом, а если мирные переговоры останутся безуспешны, то и со Псковом, под страхом потери имущества и жизни¹⁰³⁾. Но постановляя такое решение она боялась конкуренции со стороны Лифляндии, которая могла приобресть слишком много влияния на ход русской торговли; поэтому в следующем году она требует, чтобы лифляндские города непредпринимали никаких переговоров по делам русской торговли, но предоставили бы их депутатам Любека и Готланда; а так как немецких купцов в Новгороде не хотели терпеть, то Ганза требует, чтобы и в Лифляндию недопускали ни одного Русскаго, и невели {216} бы с ним торговли под штрафом во 100 марок серебра¹⁰⁴⁾. Долго ли длилось запрещение торговли, невидно: Ризенкамф полагает что в нарвском договоре Ордена и Лифляндии с Новгородом, заключенном в 1420 году при князе Константине Дмитриевиче, принимали участие и ганзейские купцы, интересы которых представляли братья Ордена, названные в договоре¹⁰⁵⁾; однако такое предположение противоречит приведенному сейчас распоряжению Ганзы, которая сама намеревалась вести переговоры с Новгородом. Но если и действительно Ганза помирилась тогда с Новгородом, то во всяком случае помирилась не надолго. В 1423 году Новгород схватил всех немецких купцов, у него бывших, и заковал их в железа, а одного Новгородца, который взялся было доставить письмо Немца, вероятно извещавшаго о постигшей двор катастрофе, велел повесить, как переветника, на воротах немецкаго двора¹⁰⁶⁾. Из отчета ганзейских послов, бывших в Новгороде в 1436 году, узнаем несколько подробностей об этой катастрофе: по их словам арест произошел в 1425 году¹⁰⁷⁾, и арестовано было 150 человек купцов, из коих во время заключения умерло 36 человек, а убытки, понесенные купцами за время ареста, простирались до четырех тысяч марок серебра¹⁰⁸⁾. Что было причиной такой крутой меры со стороны Новгорода, видно из письма лифляндских городов от начала сентября 1425 года: в нем они уверяют Новгород, что они неповинны в сделанном убиении и {217} ограблении Русских, а потому требуют освобождения своих купцов¹⁰⁹⁾. Итак факт убийства и грабежа Новгородцев неотвергается лифляндскими городами; притом насилия Новгородцам на этот раз действительно были произведены не в Лифляндии, а как кажется за морем: по крайней мере товар, ограбленный у Новгородских купцов, нашелся в Висмаре, как сейчас увидим. Лишь только в Любеке узнали об аресте ганзейских купцов, немедленно объявили запрещение русской торговли: движение товаров в Новгород и обратно было остановлено; новгородския суда велено ловить каперами¹¹⁰⁾. В письме в Лифляндию Любек говорит, что он намерен принять, а частию уже принял меры для освобождения несчастных невинных купцов, взятых в Новгороде; он будет просить датскаго короля, чтобы он запретил вывоз всякаго товара из своего королевства в Россию; он писал в Брюгге и Пруссию, чтобы там также остановили отправку русских товаров; он будет еще просить господина прусскаго гермейстера о помощи и совете; в заключение просит Ревель строго наблюдать, чтобы в Финский залив непроезжало ниодно судно, и как только таковое покажется, немедленно его хватать¹¹¹⁾. В других письмах Ганза требует чтобы никто непривозил товаров в Неву, Або и Выборг, и непроизводил торговли с приезжими туда Новгородцами, «дабы оттого они неприободрились и неусилились»¹¹²⁾. Вследствие этого запрещения, как видно на этот раз строго выполнявшагося в Лифляндии, и прекращения торговли даже в местах контрабанды, как в финляндских городах, Новгород пошел на переговоры с Немцами: он отвечал ганзейским послам, что выпустит купцов на свободу, если ограбленный Новгородский товар, находящийся теперь в Висмаре, будет ему возвращен¹¹³⁾. И действительно в октябре 1425 года немецкие купцы пишут из Новгорода, что они освобождены {218} по ходатайству дерптскаго епископа, а в октябре следующаго года Рига уже пишет в Дерпт, что в Новгород привезено товаров слишком много, что она боится, как бы это обстоятельство нестеснило свободы переговоров с Русскими¹¹⁴⁾. Признание весьма интересное: большой привоз товаров, вследствие их накопления и остановки на одном месте, ронял на них цену в Новгородском дворе, и давал понять Новгороду, что для Немцев остановка торговли неменее тяжка, чем для него; притом этот привоз делается тотчас после жестокой вражды с Новгородом… О Пскове находим любопытное указание, что он спешил пользоваться разладом Новгорода с Ганзой: в сентябре 1425 года Дерпт уведомлял Ревель о прибытии к нему псковских послов, которые очень желали заключения мира; однако переговоры шли безуспешно, и Дерпт просил непривозить из Нарвы во Псков соли¹¹⁵⁾.

В ближайшее время, менее чем в десятилетие, между Новгородом и Ганзой опять родилось много недоумений и спорных дел; для разбора их в 1434 году в Новгород было наряжено ганзейское посольство; но оно взяло только перемирие на два года до иванова дня 1436 года, обещаясь прислать к тому времени почетное посольство¹¹⁶⁾. Действительно в половине мая 1436 года в Новгород прибыло ганзейское посольство, которое и вело там переговоры до половины июля; сохранившийся отчет этого посольства очень интересен¹¹⁷⁾. Передавши Новгороду поклон от 73-х ганзейских городов как по сю, так и по ту сторону моря, послы начали излагать свои жалобы: на притеснения со стороны носильщиков и лодочников, на запрещение Немцам мелочной торговли, на насилия, учиненныя купцам в 1425 году (арест 150-ти). Далее послы продолжали: «один Немец, сын знатнаго человека, был избит приставом дотого, что тот скоро умер от побоев, другой Немец был схвачен со двора, посажен приставом под {219} арест, где сидел девять недель и был так худо содержим, что наконец умер; вообще Немцев часто хватают с улицы за долги и сажают их в тюрьму, недавая им ставить за себя поручителей». С своей стороны Новгородские уполномоченные заявили следующия жалобы: сукна, привозимыя к ним, слишком коротки; бочки с медом, вином и сельдями слишком малы против прежняго; серебряные слитки только снаружи хороши, а внутри заключают фальшивое серебро; нобели также фальшивые; соляные мешки неимеют надлежащего веса; наконец уполномоченные жаловались, что Немцы неоказали надлежащаго почета великому князю, недавно бывшему в Новгороде¹¹⁸⁾. Чрез несколько времени с обеих сторон были заявлены претензии частных лиц; Новгородцы жаловались, что Немцы неплатят им долгов и причиняют в городах Лифляндии разныя насилия и несправедливости. Так в Дерпте Мартиньян и Максим были посажены без вины в тюрьму; Юрий и Максим, квартировавшие у одного дерптскаго Немца, были обокрадены: вечером они заперли свою лавку, а когда пришли на следующее утро, то нашли ее обокраденной, а в лавке лежало сорок соболей, да 9 гривен серебра; двоих Новгородцев в Дерпте же забросали на улице камнями; нарвский фогт убил до смерти Федора, ехавшаго из Ревеля; в Ревеле Ивана Кочерина ограбили среди белаго дня на улице перед русской церковью, причем с него сняли кафтан, штаны, калиту (kalite), кушак, да отняли гривну серебра и пр. Немцы жаловались, что холопы боярина Захарьи Кирилова избили двоих Немцев, живших у него для обучения языку (sprakelerers): один из них уже умер от побоев, а другой при смерти; весовщик нехочет весить на Немцев, а требует с них какого нибудь подарка, например кружки пива; тысяцкий неоказывает правосудия немецким жалобщикам и пр. Затем поднялся вопрос о продолжительности мира: Немцы хотели более продолжительнаго срока, но купецкие старосты давали срок меньший. В половине июня в Новгород пришли псковские послы жаловаться на притеснения их купцам в Дерпте; ганзейские послы отклоняли от себя эте жалобы {220} и в свою очередь обвиняли Псков за тяжкий арест 24-х ганзейских купцов; посредничество, по просьбе послов принятое Новгородом для их освобождения, недостигло тогда цели, как было показано выше¹¹⁹⁾. Наконец после двухмесячных переговоров 16 июля была составлена по русски и по немецки договорная грамота, и запечатана во дворе св. Ивана на Опоках. Представим в переводе эту последнюю договорную грамоту Новгорода с Ганзой¹²⁰⁾.

«Сюда в великий Новгород к господину преосвященному архиепископу Евфимию, к посаднику великаго Новгорода Борису Юрьевичу и ко старым посадникам, к тысяцкому великаго Новгорода Федору Яковлевичу и ко старым тысяцким, к боярам, к купецким старостам, купецким детям и всему Новгороду пришли немецкие послы от Дерпта бургомистр господин Тидеман Фосс и ратман Иоганн Беверман, от Ревеля господин Готшалк Стольтефосс и господин Альберт Румор ратманы, которые прибыли послами от Риги, Дерпта, Ревеля, от Любека и от всех семидесяти трех городов, как по сю, так и по ту сторону моря лежащих, и от всех детей купецких».

«И немецкие послы… ударили по рукам (nehmen hand) с посадником Новгородским Б.Ю. и с тысяцким Новгородским Ф.Я. и с купецкими старостами за весь великий Новгород на том, что немецкий гость может ехать и плыть в великий Новгород: путь ему чист по воде и земле, по старым грамотам и по старому крестоцелованию, по настоящей грамоте и рукобитью безо всякой хитрости. А немецкие послы… дали руки посаднику Новгородскому Б.Ю. и тысяцкому Ю.Я. и купецким старостам Александру и Ефрему, всем купецским детям и всему великому Новгороду за все 73 города и за всех купецких детей, что Новгородец может ехать в немецкую землю и немецкие города: путь {221} ему чист по воде и земле, по древним грамотам и по древнему крестоцелованию, по сей грамоте и рукобитью безо всякой хитрости».

«И немецкий гость может торговать с Новгородским в великом Новгороде и на Неве, по старому крестоцелованию… Новгородец должен беречь Немца, как своего брата Новгородца, а Немец должен беречь Новгородца, как своего брата Немца.»

«И великий Новгород должен давать управу Немцам жалобщикам (clegelichen luden) по старым грамотам…, равным образом Немцы должны давать управу Новгородским жалобщикам по старым грамотам… Если случится, что Новгород недаст управы Немцам, то они недолжны задерживать у себя Новгородских купцов; они должны отпустить их в Новгородскую землю с их товарами безо всякаго рубежа¹²¹⁾, по старым грамотам и по старому крестоцелованию, по настоящей грамоте и рукобитью, безо всякой хитрости, а настоящую грамоту отослать к великому Новгороду¹²²⁾. И если Немцы недадут управы Новгородским жалобщикам, то великий Новгород недолжен захватывать у себя Немцев: он должен отпустить их без рубежа по старым грамотам…, а настоящую грамоту отослать Немцам».

«Какие Русские были записаны Немцами на доску, тех они должны вычеркнуть с доски, и торговать с ними по прежнему обычаю¹²³⁾». Здесь вероятно разумеются записанные на доску за долги; теперь же как видно они расплатились с Немцами.

«Какие Новгородцы были приставами в немецком дворе, или которые держали у себя Немцев, на тех Немцы недолжны иметь никаких претензий, а торговать с ними по {222} прежнему»¹²⁴⁾. Тут по всей вероятности разумеются те Новгородцы, которые брали Немцев под арест за неуплату долга. Договор заключается следующими словами: «а на всем том дали руки посадник Новгородский Б.Ю. тысяцкий Ф.Я. и купецкие старосты Александр Матвеич и Ефрем Яковлевич за весь Новгород и за всю их землю, и печати свои привесили; равным образом немецкие послы…. дали руки за все 73 города и за всю их землю, и печати свои привесили».

Сравнивая пункты, поставленные на предварительных переговорах, с настоящею договорною грамотой, видим что в последней о многом совсем неупомянуто; для нас остается неизвестным, как порешили дела частных истцев, вопрос о подарках великому князю при посещении им Новгорода, о сроке мира и других спорных пунктах. Немцы нераз говорили, чтобы все было по старине, что сами они держатся только старины, и новаго ничего неприбавляют¹²⁵⁾. Однако они незахотели давать подарков великому князю, хотя соглашались с Новгородом, что они обязаны давать их по старине; за то иная старина небыла выгодна Новгороду: Немцы требовали например розничной торговли, обычнаго привеска к воску и пр., но уже Новгород немог согласиться на эти требования; по крайней мере он недал Немцам никакого на них ответа. Вообще нельзя незаметить, что старина стала колебаться, и Ганзе становилось трудно удержать в Новгороде все старинныя вольности; торговля ея шла уж не по прежнему; с половины XV века начинают слышаться жалобы, что посещение двора становится все реже, что доходов его уже недостаточно для покрытия разных издержек его, что торговля выгодна не по прежнему¹²⁶⁾. {223}

В 1442 году погорел готский двор; в тоже время по случаю войны с Орденом Новгород опять вступает в разлад с ганзейскими купцами: конторский прикащик уведомлял тогда, что Новгородцы два раз нападали на двор, который находится будто в осаде, что его (прикащика) жизнь ежечасно находится в опасности; особенно двое Новгородцев, Баклан и Жихна, горячо требовали у Немцев удовлетворения за обиды, учиненныя им в Ревеле, а Новгород предоставил им самим право ведаться по ихнему делу¹²⁷⁾. Снова Ганза запретила русскую торговлю; Любек получил от нея полномочие распоряжаться по делам русской торговли, т.е. открывать ее или продолжать запрещение, и с своей стороны передал это полномочие лифляндским городам; все Немцы выехали из Новгорода, и двор заперли; но ключей от двора владыка и юрьевский архимандрит у них неприняли¹²⁸⁾. Затем является обычное последствие запрещения — контрабандная торговля: в 1444 году лифляндские города жаловались Любеку, что вопреки запрещению вендские и прусские города продолжают торговать с Русскими в Выборге и Або; на это Любек отвечал, что он еще раз внушит городам это запрещение, но что он не в силах препятствовать торговле чрез Швецию; тут же Любек намекает, что между Ригой и Полоцком, потом между Дерптом и Псковом торговля продолжается, и просит ее прекратить¹²⁹⁾. Через год Ревель жалуется Ордену на неудобства военнаго времени и прямо признается, что если мир с Русскими несостоится хотя на два года, торговля потерпит тогда величайшие убытки¹³⁰⁾. В 1448 году между Орденом и Новгородом со Псковом был заключен 25-летний мир¹³¹⁾; что до купцов, то они кажется также заключили перемирие; в 1404 году, когда {224} срок его истекал, Любек советовал лифляндским городам взять с Новгородом перемирие еще года на два или на три; но скоро Новгородских купцов задержали в Ревеле, а Новгород сделал тоже у себя с Немцами в 1467 году; в 1471 году Ганза еще раз запретила русскую торговлю¹³²⁾.

В таких-то ссорах, крупных и мелких, то приводя друг друга к крестоцелованию, то вероломно нарушая его, то запрещая торговлю, то еще скорее спеша ее возобновить, торговали Новгород и Ганза до 1478 года, когда Новгород потерял свою самостоятельность. Сообщая об этом событии в Любек лифляндские города пишут, что великий князь московский вторгнулся в Лифляндию, незаявя о прекращении мира, что взятие Новгорода угрожает немецкому двору и всей их стране величайшею опасностью, которой одна Лифляндия не в силах противостоять, а потому они просят у Ганзы добраго совета и помощи¹³³⁾. И действительно лифляндские Немцы неошиблись: сокрушитель Новгородской вольности начал войну с Орденом, и нанес тяжкий удар Ганзе. {225}

Назад К оглавлению Дальше

¹⁾ При составлении этого очерка хронологическия даты мы будем заимствовать из труда Э. Боннеля. Russischlivländische Chronographie., bis zum Jahre 1410. S. Petersburg, 1862.

²⁾ Sart-Lapp. Urk. Gesch. II, S. 42: „…libertate, quam rex edidit Constantinus“.

³⁾ Истор. Российская, III, стр. 445. Как понимать известие об этой безпошлинной торговле, мы старались показать в предыдущей главе. О церквах — во II-й главе.

⁴⁾ Татищев (Истор. Poс. III, 458) об этом случае говорит: „открыл Бог милосердие свое, как скоро лед прошел, пришли Немцы из-за моря“. Конечно поезд летних гостей приплывал в Новгород пораньше окончания невскаго ледохода: так бывало всегда.

⁵⁾ Рус. Лив. А. стр. 9.

⁶⁾ Карамзин. Ист. Г. Р. IV, примеч. III. Срав. В.С. Борзаковский, Истор. Тверскаго княжества, стр. 224.

⁷⁾ „А в Ратшину тяжю платили если 20 гривен серебра за две голове, а третью выдахомъ“. Срав. в смоленском договоре князя Мстиславича: „аже убьют мужа вольного, т выдати разбойникы (убийц), колико то их било будеть; не будет разбойников — то дати за голову 10 гривен серебра“. Рус. Лив. А. стр. 451.

⁸⁾ Rus. livl. Chronogr. Comment. S. 88. Между прочим автор говорит: „тогда великий князь помогал татарским чиновникам производить перепись новгородскаго населения; быть может заключением мира с немецкими купцами он хотел приобрести расположение некоторой части огорченнаго народа, ибо этим миром он обезпечивал Новгороду безпрепятственный ход торговли“. Это соображение имеет свою цену.

⁹⁾ Рус. Лив. А. стр. 8.

¹⁰⁾ П. С. Р. Л. III, стр. 53.

¹¹⁾ Bunge, LEK, Urk. III, Nachtr. № 109^a.

¹²⁾ П. С. Р. Л. III, стр. 54.

¹³⁾ Bunge, LEK. Urk. III, Nachtr. № 283^b.

¹⁴⁾ П. С. Р. Л. III, стр. 57.

¹⁵⁾ Тамже, стр. 59: „перемогайтеся с Колыванци и с Раковорци, а мы к ним неприставаем“, — говорили рыцари новгородскому послу.

¹⁶⁾ Bunge, LEK. Urk. I, № 410.

¹⁷⁾ П. С. Р. Л. III, стр. 60: „а Юрьи князь вда плечи, или перевет был в нем, то Бог весть“.

¹⁸⁾ Никон. летоп. III, стр. 49: „тогоже лета (1269) в Новеграде бысть мятеж, заратишася межи собою: овии хотеша послати к великому князю Ярославу Ярославичу в Володимер, како бы ся с Немцы до конца умирити; овии ж нехотеша послати к вел. князю Я.Я. в Володимер“.

¹⁹⁾ Тамже: „то слышавше Немцы устрашишася и вострепетавше прислаша с великим челобитием и со многими дары послы своя и добиша челом на всей воли его, и всех издариша и великаго баскака и всех князей татарских и Татар: зело побояхуся имени татарскаго“.

²⁰⁾ Сев. рус. народопр. II, стр. 213.

²¹⁾ Карамзин. Ист. Г. Р. IV, 142, прим. 804. Борзаговский, Истор. Тверск. княж. стр. 225.

²²⁾ „Новогородцы поставиша около града острог по обе стороны и многою крепостию град укрепиша, и совокупишася со всею землею и со Псковичи, и Немець много приведоша в помощь к себе“. Ч. III, стр. 51.

²³⁾ Рус. Лив. А. стр. 14.

²⁴⁾ О ней упоминается в договоре Новгорода с великим князем 1270 года: „а гостю нашему гостити по суждальской земли без рубежа, по цapeве грамоте“. С. Г. Г. и Д. I, № 3. Срав. приписку на обороте этого договора: „се приехаша послы от Менгутемеря царя сажать Ярослава с грамотою, — Чевгу и Банши“.

²⁵⁾ Перев. Андреевскаго, О договоре 1270 г. стр. 31.

²⁶⁾ Грамота от 1 Апреля 1269 г. Воппel, Chronogr. Comment. S. 116.

²⁷⁾ Обе грамоты — латинская 1269 г. и немецкая 1270 г. много раз были печатаны порознь и синоптически; подробныя указания о том см. в Рус. Лив. Ак. стр. 16, и у Андреевскаго, Догов. 1270 г. стр. 16-18. Мы ссылались и будем ссылаться на тексты, напечатанные в сборнике Сартория-Лаппепберга.

²⁸⁾ Urk. Gesch. II, S. 32. Ист. Гос. Рос. III, прим. 244.

²⁹⁾ Sart. Lappenb. Urk. Gesch. II, S. 42: „Iura et ilbertates prescriptas, quas hospites mercatores sibi in dominio regis et Nogardiensium sibi fieri postulant etc.“

³⁰⁾ Ист. Гос. Poс. III, примеч. 244.

³¹⁾ „Оже убиють кого у клети или у которые татьбы, то убиють и в пса место“ (по карамз. списку в изд. Владимирскаго-Буданова, Хрест. по ист. рус. права, стр. 55). „Аще убьють татя на своем дворе, любо у клети, или у хлева, то тои убит“ (по акад. списку в том же издании стр. 37).

³²⁾ Рус. Лив. А. стр. 438.

³³⁾ „…а татя впервые продати противу поличного, а въдругие уличат продадут его нежалуя, а уличат вътретьие — ино повесити; а татя всякого пятнити“. (Хрест. по ист. рус. права, стр. 129). В комментарии к этому месту г. Владимирский-Буданов замечает, что здесь впервые в законодательных памятниках является смертная казнь и телесныя наказания (примеч. 12). Несчитая себя компетентными в столь важном вопросе мы заметим, что при его решении нелишне взять во внимание договоры с Немцами, как смоленския 1229 года, или данный документ 1209 года.

³⁴⁾ В томже указан. выш. примечании.

³⁵⁾ Sart. Lappenb. Urk. Gesch. II, S. 35: „hospites estivales cum venerint in terram, erunt sub antiqua pace et si voluerint hospites, rex, borchrauius, dux et nogardienses discreciores osculabuntur crucem, sicut moris est, in signum pacis et foedus concordiae et amoris“.

³⁶⁾ „…bestedeget den fredne unde beschreuen unse rechtecheit tiegen juwe brеuе“. Объяснение последних слов см. у Андреевскаго 1270 г. стр. 19 -20.

³⁷⁾ Далее в немецкой договорной грамоте постановляется, что гости должны брать на дорогу до Кохлина новгородскаго посла (bode) и купцов, если они хотят безопасности; но они могут ехать и без посла и проводников на свой риск. Этой статьи нет в латинской грамоте; но что такой порядок был и прежде, доказывает договор Александра Невскаго, где на сей предмет содержится такое же постановление, что и в договоре Ярослава Ярославича.

³⁸⁾ Подробности об этом мы привели в V-й главе.

³⁹⁾ Срав. гл. II, прим. 55 и соответствующий текст, где мы изложили об этом свое мнение.

⁴⁰⁾ Sart. Lapp. II, 40: „Si autem hospiti solvere non sufficiat, redigetur in servitutem cum uxore et pueris hospiti, et eum si vult hospes deducere poterit, dum tamen antequam eum deducat, publice offerat redimendum; qui autem si de eo intromiserit, hospiti debita persoluet“. Также было в Смоленске; см. гл. III, прим. 29.

⁴¹⁾ В рижской долговой книге также представляется интересный случай личной ответственности мужа и жены: Terentey Rutenus et uxor sua tenentur Thiderico 3 l.2 mrcarg». Запись № 1387.

⁴²⁾ Sart. Lapp «Nullus eciam hospes theutonicus vel gotensis tenetur ire in expedicionem, nec ad hoc de jure poterit coartari». Но de facto гости по всей вероятности принимали участие и в военных действиях. Срав. в смол. дог. 1229 года: «Латинскому неехати на войну с князем ни с Русию; аже сам хочет, тот едет; тако Русину неехати с Латинескым на войну ни у Ризе, ни на Гочком березе; аже хочет сам, тъть едетъ». Рус. Лив. А. стр. 438.

⁴³⁾ В главе V, на стр. 159.

⁴⁴⁾ Bunge, LEK. Urk. I, № 452.

⁴⁵⁾ Вот в каких выражениях было постановлено запрещение русской торговли: «Notum sit, quod de communi consensu et consilio civitatum et mercatorum, Nogardiam frequentantium est statutum, quod nullus omnino cujuscunque conditionis vel status existat versus Nogardiam transire debeat ullo modo sub poena vtae, honorum pariter et honoris… Si insuper aliqui Ruteni ad civitatem aliquam seu villam forensem venerint, illi cum bonis suis integri, sicut venerunt, revertentur; et quicunque cum eisdem Rutenis mercaturam aliquam intra civitatem vel extra exercuerint., debent vitam, bona et honorem perdidisse, contradictione qualibet non obstante» (Recesse u. a. Akt. I, S. 7-8).

⁴⁶⁾ Sart. Lap. II, № 38. К этому письму какой-то нотариус XV в. сделал следующую любопытную приписку: «desse breff betuget un wol nawiset, dat de liffland stede nicht allene mogen sluten de nowardeschen reysc» т.е. это письмо ясно доказывает, что одни лифляндские города не могут запрещать новгородской торговли» (или точнее — плаваний в Новгород). Совершенно верное замечание!

⁴⁷⁾ Документ в двух экземплярах помещен у Сартория-Лаппенберга том II, №№ 70 и 71. Рядом помещено приложение, содержащее те договорные пункты, о которых любецкий посол должен был говорить в Новгороде в 1335 году.

⁴⁸⁾ П. С. Р. Л. IV, 183, 1285. — «Hoc fecerunt Plescowenses et fatebantur coram domino Tarbatensi et fratribus et nunciis de Nogarden et coram multis aliis discretis, se fecisse ad vindietam occisorum, quos frater Otto Paschedach cum illis de Rositen occiderant in terra Adzelle».

⁴⁹⁾ «In aquis, quae use vocantur… in aqua, dicta saac».

⁵⁰⁾ Bonnel. Ghronogr. 88.

⁵¹⁾ Pyc. Лив. Aк. стр. 24. Г. Боннель по нашему мнению без достаточных оснований относит прибытие послов в Новгород к началу 1302 года (Chronogr. Comment. 138).

⁵²⁾ П. С. Р. Л. III, стр. 60.

⁵³⁾ Рус. Лив. А. № 48, стр. 24-25.

⁵⁴⁾ См. гл. III, стр. 123 и 126.

⁵⁵⁾ «In stagno, dieto oldagische ze».

⁵⁶⁾ О каждом купце говорится „perdidit“, но как и по чьей именно вине, — лоцманов, или кого другого, не сказано; по видимому сами составители записки затруднились это определить.

⁵⁷⁾ «Primo quod rex cum suis lettatoribus praejudicat suo indicio theutonicis mercatoribus».

⁵⁸⁾ Документ по которому мы изложили эти жалобы (см. выше, примеч. 47), заключается следующими словами: «hanc litteram dominus Henricus de Bocholte tulit de Nogardia anno 1335 post Pentekosten».

⁵⁹⁾ Sart. Lappenb. II, № 142 (договор Новгорода с немцами 1338 года). Хотя по скре было запрещено брать имущество Русских, как фрахт и вообще входить с ними в какую нибудь торговую компанию, но данный случай показывает, что это правило нарушалось.

⁶⁰⁾ Сколько было новгородских уполномоченных, и небыли ли они отчасти истцы, родственники убитаго, не знаем; в грамоте это трудно разобрать: «andre philippe pawel anse micule mesenik felixe».

⁶¹⁾ «de sacwolde scal sic beveten mit dem sacwolden». Эта фраза повторяется в грамоте несколько раз; она также повторяется в проекте договора 1371 года и в договоре 1392 года.

⁶²⁾ «Nogardenses bona ultimo mercatori ablatatotaliter reddiderunt». Pyc. Лив. Ак. стр. 64, № 81. Грамота писана не 20 Мая, а 14 Августа, как поправляет Боннел, Chronogr. Comment. 175.

⁶³⁾ П. С. Р. Л. IV, стр. 186: „убиша Немца в Лотыторе на селе на Опочне псковских послов 5 мужь… на миру“.

⁶⁴⁾ Тамже, стр. 191: „пригнаша Немци и избиша на Лудви неколико голов на миру; тогда бяше гость силен немецкий и прияша Псковичи немецкий гость, и выпустиша на другое лето на Воздвижение, сребро на них поимаша за головы избиенных“. Новгородская летопись об этом говорит так: „приимаша Плесковичи гость немецкий, поморский (лифляндских) и заморский, а ркуще: отъимали Юрьевци с Вилневици у нас землю и воду“. Тамже, III, 88, 1362.

⁶⁵⁾ Тамже, 88, 1363.

⁶⁶⁾ Письмо ливонскаго магистра, приведенное нами выше (гл. III, прим. 93 и соотв. текст) было писано конечно позже этого похода; но об участии в нем Новгородцев наши летописи умалчивают.

⁶⁷⁾ П. С. Р. Л. III, 89, 1367. Далее летописец продолжает: „в то время приняла гость новогородскии в Юрьеве и по иным городом немецскам, а Новогородци противу прияли гость немецский, но только бяше неразвержено крестное целование Новугороду с Немци и за то невъседоша Новогородци по Псковичах на немецскую землю“.

⁶⁸⁾ В главе III-й товоря об Ордене мы привели сущность относящейся к данному времени переписки Ордена с Любеком.

⁶⁹⁾ Кортапп. Die Recesse, II, № 32.

⁷⁰⁾ П. С. Р. Л. III, 89; IV, 102-103. Bonnel, Chronogr. Commentar. 190.

⁷¹⁾ Рус. Лив. А. № 93. Издатели относят его к 1370 году, но Боннель вместе с Рунге — к 1371. Chronog. Comment. 191.

⁷²⁾ Bunge, LEK. Urk. III, № 1082.

⁷³⁾ П. С. Р. Л. III, 89, 1371: „тогоже лета ездиша на съезд Юрьи Иванович посадник новогородский, Селеверст Лентиевич, Олисий тысяцской, Олександр Колыванов, и докончиша мир с Немци под Новым городком“. Ср. Кортапп, Die Recesse, II, № 36; Bonnel, Chronogr. Com. 190-193.

⁷⁴⁾ Kopmann. Die Recesse, II, № 66.

⁷⁵⁾ Ibid. „Scribitis, quod Ruteni Nogardenses imposuerint et fecerint nova et abusiva statuta, vergentia contra vos, et libertates vestras“.

⁷⁶⁾ Рус. Лив. Ак. № 96, немецк. текст.

⁷⁷⁾ Тамже, русск. текст. Грамота утверждена именными печатями посадника и тысяцкаго.

⁷⁸⁾ Bunge LEK. Urk. III, №№ 1100-1101.

⁷⁹⁾ Ibid. № 1103.

⁸⁰⁾ Ibid. № 1114.

⁸¹⁾ Ibid. № 1135.

⁸²⁾ Ibid. № 1167.

⁸³⁾ Willebrandt. Hans. Chronik, II, s. 192.

⁸⁴⁾ П. С. P. Л. III, 93; IV, 91-92.

⁸⁵⁾ Тамже, IV, стр. 95: „той зимы приездиша послы немецкые в Новгород о ропатном (церковном) товаре, и взяша мир с Новымгородом“.

⁸⁶⁾ Kopmann. Die Recesse, III, s. 387. Это запрещение положили сообщить в Швецию, Финляндию и Пруссию с просьбой, чтобы и там его строго соблюдали.

⁸⁷⁾ Bunge, LEK. Urk. III, № 1253. Это и следующее письмо издатель относит к 1388 году, Боннел — к 1390-му. Chronogr. Commentar. 203-204.

⁸⁸⁾ Ibid. № 1254: „Ignate mit siner selschap… Matfeu und Condraet und Demiter und andre mit erer selschop“. А из договорной грамоты 1392 года сейчас увидим, что в Нарве была ограблена еще третья артель Новгородских купцов. Selschap (Gesellschaft) товарищество, „други“, артель; последнее слово кажется немецкаго происхождении (Antheil): Э.Р. Вреден. Курс политич. экономии, стр. 305 (Спб. 1874).

⁸⁹⁾ П. С. Р. Л. III, стр. 95: „Тогоже лета (1390) поидоша Новгородци на съезд с Немци и невзяша мира“.

⁹⁰⁾ Тамже, стр. 95. Договорная грамота по трем немецким спискам напечатана у Бунге, III, № 1330 и в рецессах Копмана, IV, № 45. В Рус. Лив. Ак. № 115 параллельно с немецким списком напечатан русский, впрочем неисправный и по местам мало вразумительный.

⁹¹⁾ „Товар что в Ругодиве порубиле, и против того товара повеле Новгород взяти товар своеи братьи, и посаднике и тысяцькии и весь господин великий Новгород повелеша товар дати своеи братьи“. Рус. Лив. А. стр. 86.

⁹²⁾ Одна грамота от 1388 года, а другая от 1389. Рус. Лив. Ак. стр. 84-85.

⁹³⁾ „Немецким послом искать, что побиле разбойнике на Неве Матьфеева сына и его другов, и товар отъимале“.

⁹⁴⁾ „А пеня где зацьньтся, ту ея коньцати“. „А где ся тяжя родить, ту ю кончати“ (Договор 1260 г.) „So war so dhe twist geschut, dhar sal man se endegen“ (Договор 1270 года).

⁹⁵⁾ П. С. Р. Л. III, 95: „послове немецскии приидоша в Новъград и товары свои поимаша и крест целовали и начаша двор свой ставити изнова: занеже бо не бе по седьмь лет мира крепкаго“.

⁹⁶⁾ Также, 97, 1397: „посадник Тимофей Юрьевич и тысяцкой Микита Федорович и вси посадники и тысяцскии и бояре и весь великий Новъград благословение господина своего отца владыки Иоанна прияли, а от Пскович нелюбие отложили и взяша мир по старине… занеже небяшеть миру по 4 годы". Псковская летопись говорит, что послы от Пскова „взяша мир вечный с Новым городом, и целовал крест посадник новгороцкой Тимофей Юрьевич и Микита тысяцкий Федорович за весь великий Новгород и за пригороды и за все свои волости“. Тамже, IV, 195.

⁹⁷⁾ Bunge. LEK. Urk. IV, № 1559; Боннель полагает отнести его к 1395 году. Chronogr. 203.

⁹⁸⁾ Ibid. № 1553.

⁹⁹⁾ Письмо от начала XV в. по рукописи румянцев. муз. приводится у г. Аристова, Промышл. древ. Руси, стр. 212.

¹⁰⁰⁾ Bunge, LEK. Urk. IV, № 1636.

¹⁰¹⁾ Ibid. № 1037.

¹⁰²⁾ Рус. Лив. А. № 156 в письме дерптскаго рата к ревельскому приводится и договорная грамота, которая начинается следующими словами: „van dem Ersebiscope to Nowgarde bischop Johanne, van dem borchggreuen Etsepha Sagaranitza, vam dem hertogen Wassili Gesenitze, van all den borchgreuen, van all den hertogen, van all den kinderen der coplude unde van gansem menen Nowgarde“. Грамота в общих выражениях подтверждает договор, заключенный Нибуром в 1392 году.

¹⁰³⁾ Willebrandt. Hans. Chronik, II, s. 202.

¹⁰⁴⁾ Ibid. S. 202-203, 1418 j. „und weil man die Deutschen zu Neugard nicht leiden wollte, so solten auch hinführo in den lievländischen städten keine Russen geduldet werden bey Strafe hundert Mark Silbers“.

¹⁰⁵⁾ D. deutsche Hof zu Nowgorod, S. 87.

¹⁰⁶⁾ Willebrandt, Hans. Chron. II, S. 206.

¹⁰⁷⁾ Быть может арест произведен в два раза, т.е. в 1423 и 1425 годах; а быть может в хронике Виллебрандта год поставлен ошибочно.

¹⁰⁸⁾ Ropp. Hanserecesse, S. 510: „vortmer satte wy fort, dat se unsen dutschen coepman, als 150 Dutsche in dem jaren unses Heren 1425 tegen God unde de crucecussinge in der besate holden hedden. darvan vorstorven weren 36 Dutzsche, unde in der besate hedde sik de koepman vorteret wol uppe 4000 stucke.

¹⁰⁹⁾ Гильдебранд. Отчет о розыск. в рижск. и ревел. архив. № 52, стр. 35.

¹¹⁰⁾ Willebrandt. Hans. Chron. II, 206.

¹¹¹⁾ Pyc. Лив. Aк. № 225.

¹¹²⁾ Тамже, №№ 223-224.

¹¹³⁾ Willebrandt. Hans. Chron. II, 206.

¹¹⁴⁾ Гильдебранд. Отчет. о розыск. №№ 58 и 80.

¹¹⁵⁾ Тамже, №№ 54-55.

¹¹⁶⁾ Ropp. Hanserecesse № 288 (перемирная грамота).

¹¹⁷⁾ Ibid. № 586, S. 509-520.

¹¹⁸⁾ Подробнее об этом предмете скажем в последней главе.

¹¹⁹⁾ В начале III-й главы. Вот известие летописи о захвате Немцев во Пскове: „тоя весны Псковичи прияша гость немецкии товар их, а самых Немец в погреб всадиша 24 Немчина, занеже они почали, на крестном целованьи псковских ловцов изоимаша, а иных избиша“, П. С. Р. Л. IV, 210, 1436 г.

¹²⁰⁾ Ropp. Hanserecesse, № 587. В переводе мы будем опускать часто повторяемыя собственныя имена и некоторыя общия фразы.

¹²¹⁾ „Sunder besettinghe“. Besettinge, pandinge, pendinghe, pandatio = рубеж, захват, арест; panden, pandare = порубить, захватить, поймать.

¹²²⁾ В таком случае она становилась разметною грамотой; здесь впервые упоминается о таком порядке.

¹²³⁾ „Welker Russen, de an der treppen screuen sint van den Dutzschen, de zolen se van der treppen uthdoen undo zullet myt oen koepslagen na older wonheit“.

¹²⁴⁾ „Welker Naugarder in dem dutschen houe synt pristauen wesen, edder Dutsche by sik geholden hebben, daren zullet de Dutzschen den Naugarder nicht umme doen, unde me scal myt оen koepschlagen alse van oldinghes“.

¹²⁵⁾ „Wy weren hir gesant umme fredhe willen, so dat de Dutzsche koepman by synen olden privilegien unde rechticheiden bliuen, nicht niges begerde wy“. Ropp, Hanserecesse, S. 515.

¹²⁶⁾ H. Hildebrand. Die hans. livl. Gesandschaft 1494 nach Moskau und die Schliessung d. deutsch. Hofs zu Nowgorod. (Halt. Monatschrift, B. 20, Neue Folge B. 2, S. 123-124).

¹²⁷⁾ Егоже, Отчеты о розысканиях… стр. 46.

¹²⁸⁾ Тамже, стр. 47. Willebrandt. Hans. Chron. II, S. 216.

¹²⁹⁾ Гильдебранд. Отч. о розыск. стр. 48.

¹³⁰⁾ Тамже, стр. 49.

¹³¹⁾ Тамже, № 234.

¹³²⁾ Тамже, стр. 51-53.

¹³³⁾ Тамже, стр. 54, № 305.

Назад К оглавлению Дальше