Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Только после Александра греческая наука достигла полного расцвета. Хорошее начало было сделано задолго до него в области математики и медицины. Пифагорейцы, Платон и его школа довели геометрию до высокой ступени развития, и поэтому знаменита надпись над Академией Платона: «Да не входит никто, не знающий геометрии»; а Гиппократ, присяга которого обязательна и для современного врача, заложил прочные основы медицинской науки. Аристотель, работы которого Александр щедро обеспечивал нужными средствами, не только привел в систему все отрасли науки, но и установил метод исследования — предварительный отбор большого количества данных, из которых можно делать выводы. Все было готово для развертывания активной научной работы, которая и пошла полным ходом, как только Александр расширил рамки известного ранее мира в четыре раза. Он сам доставлял своими походами материал для увеличения знаний в самых различных областях науки: ботанике, зоологии, географии, этнографии, гидрографии; но может быть, было еще важнее, что Александр вовлек в круг греческой мысли Вавилон и его культурное наследство. После его смерти в течение нескольких поколений можно было наблюдать такой рост подлинной науки, какого мир более не видал в течение многих веков; в этом смысле первенство эллинистического периода вплоть до новейших времен не может оспариваться.

Рассмотрим сначала астрономию.¹⁾ Вавилоняне давно собирали эмпирические наблюдения небесных явлений; картину неба и расположение планет и созвездий греки, как и мы, взяли у вавилонян; созвездия, известные в Вавилоне еще до 523 г., стали известны даже в Китае.²⁾ Но в период персидского господства³⁾ была основана в Вавилонии научная астрономия, в смысле использования [266] записей астрономических наблюдений; существовало три астрономические школы — в Уруке, Сиппаре и в Вавилоне-Борсиппе.⁴⁾ Великим астрономом эпохи после Александра был Кидинну из Сиппара (Киденна),⁵⁾ хотя неизвестно, жил ли он в IV или в III веке. По заявлению профессора Шнабеля, сделанному в 1923 г., ему принадлежит изумительное открытие явления прецессии равноденствий, хотя это и оспаривалось.⁶⁾ Кидинну вычислил продолжительность года в 365 дней 5 часов 41 минута 4,16 секунды, т.е. только на 7 минут 16 секунд меньше его подлинной длительности к 300 г. до н.э., вычисляемой современными учеными.

Среди греческих ученых со времени Эвдокса (IV век) был общепринятым взгляд на вселенную, согласно которому Солнце, Луна и планеты вращаются по концентрическим кругам вокруг неподвижной Земли. Но младший современник Аристотеля — Гераклид из Гераклеи Понтийской — открыл, что Земля вращается вокруг своей оси, а Меркурий и Венера вращаются вокруг Солнца.⁷⁾ Этот новый взгляд был принят Аристархом Самосским (около 310 — 230 гг.), учеником Стратона Перипатетика, который сделал дальнейшее открытие, что Солнце гораздо больше Земли — как он думал, примерно в 300 раз. Вероятно, это и сделало для него невозможной геоцентрическую теорию, и он предложил новую точку зрения, что Земля и все планеты вращаются вокруг Солнца по окружностям и что само Солнце и звезды неподвижны, причем последние находятся на огромном расстоянии друг от друга. Эта гипотеза должна была бы ознаменовать новую эпоху в царстве мысли, хотя Аристарх не мог доказать ее. Но жившие после него великие геометры — Архимед, Аполлоний, Гиппарх — естественно, не могли согласовать наблюдаемые ими явления с представлением о Солнце как центре круга и поэтому отбросили его систему; Гиппарх был в основном прав, утверждая, что, с геометрической точки зрения, нужно «охранять явления», т.е. придерживаться непосредственных наблюдений. К несчастью, это повело не к открытию эллиптических орбит, а к дальнейшей эволюции изобретенных Гераклидом эпициклов;^1*) [267] и какой-то ученый III века, очень вероятно — Аполлоний,⁸⁾ предварил систему взглядов Тихо да Браге, утверждая, что планеты вращаются вокруг Солнца и Солнце вращается вокруг Земли; но и этой системе взглядов не суждено было удержаться на долгое время. Среди других астрономов III века следует упомянуть друга Архимеда — Конона Александрийского, в связи с тем, что он назвал одно из созвездий «Волосами Береники», после того как, во имя благополучия Птолемея III, был посвящен богам локон его прекрасной супруги Береники; это одно из немногих созвездий нашего неба, название которых не восходит к древнему Вавилону.⁹⁾ Тем временем на греческий язык были переведены труды целой группы вавилонян — из них следует отметить Судина, — а во II веке стал доступным грекам значительный вавилонский материал, включая и труды Киденны.¹⁰⁾

Великим астрономом II века был Гиппарх Никейский (около 146 — 126 гг. до н.э.).¹¹⁾ Его современник Селевк Халдейский,¹²⁾ загадочная для нас фигура, защищал гелиоцентрическую теорию Аристарха и пытался найти пути к доказательству ее правильности. Гиппарх принял эпициклы и эксцентрические круги и совершал над ними более удачные математические операции, чем Аполлоний, построив ту геоцентрическую систему, которая в более поздней копии Клавдия Птолемея господствовала вплоть до Коперника. Селевк потерпел поражение, система Аполлония погибла, и весь мир согласился с тем, что Солнце, Луна и планеты вращаются вокруг Земли. Гиппарх считал реальным видимое движение Солнца, но никак не мог вполне уяснить движение Луны. Приходится жалеть об этом, потому что победа гелиоцентризма убила бы астрологию и спасла бы мир от бесконечных мучений. Гиппарху обычно приписывается открытие прецессии равноденствий;^2*) согласно его вычислениям, точка равноденствия [268] уходит вперед ежегодно на 36" (на самом деле на 50’3757"). Ответ на вопрос о том, сделал ли он сам это открытие или нет, зависит от предполагаемого приоритета Киденны (стр. 267). Гиппарх, конечно, использовал вавилонские таблицы затмений и множество других данных, полученных вавилонянами;¹³⁾ неизвестно, насколько велик его долг перед вавилонянами;¹⁴⁾ он знал и труд Киденны, так как удалось определенно установить, что он заимствовал у него уравнение, — 251 лунный месяц = 269 аномалистическим.^15) 3*) Его вычисление года, однако, не совпало с приписываемым Киденне, так как дало в результате на 6 минут 14,3" больше среднего тропического года. Во всяком случае, установленный им факт, что год не равняется 365 1/4 дням, не был практически принят вплоть до введения Грегорианского календаря. Вычисление Гиппархом продолжительности среднего лунного месяца отличалось от правильного менее чем на 1", и его представления о расстоянии Луны от Земли и о ее диаметре были очень близки к действительности. Он принимал массу Солнца в 1880 раз большей, чем масса Земли, и начал осознавать его огромную отдаленность, принимая ее в 1245 земных диаметров, а не в 180, как думал Аристарх; к несчастью, Птолемей сократил ее до 605. В своих наблюдениях Гиппарх использовал параллакс,^4*) уже известный [269] Архимеду. Его величайшим трудом был каталог более 805 неподвижных звезд, с определениями их широты и долготы и разделением их на три класса по яркости; этот каталог был несколько расширен Птолемеем. Гиппарх был последним из ученых астрономов, если не включать в их число Птолемея; Гиппарх стоит уже у порога нового века — века астрологии (стр. 315).

Однако здесь следует указать имя одного из ученых I века, так как у него мы находим две блестящие догадки. Посидоний¹⁶⁾ (стр. 316) определил диаметр Солнца в 39 1/4 земных диаметра, а не в 12 1/3, как Гиппарх, или 6 3/4, как Аристарх; он же определил расстояние Солнца от Земли в 6545 земных диаметров, а не в 1245, как у Гиппарха. Это составляет в первом случае 3/8, а во втором 5/8 действительной величины. Но он получил эту величину, приняв утверждение Архимеда, что диаметр видимой орбиты Солнца равен 10 тыс. земных, тогда как в другом случае Архимед показывал, что он должен быть меньше 10 тыс. Это хорошо иллюстрирует методы Посидония.¹⁷⁾ К сожалению, Птолемей принял для диаметра и массы Солнца даже меньшие величины, чем Аристарх, а между тем именно Птолемей стал авторитетом для очень многих веков.

Математика¹⁸⁾ была тесно связана с астрономией, и одни и те же люди часто работали в обеих областях. Вероятно, достижения III века в математике были гораздо значительнее, чем в какой-либо другой науке. В основе всей математики лежала геометрия, потому что не было еще знаков чисел; изобрести их помешало грекам, вероятно, то, что геометрия была ими доведена до совершенства. Эвклид (около 300 г.) не был оригинальным математиком, хотя писал на различные математические темы, и его знаменитая геометрия, в которой он крайне сжато изложил некоторые доказательства, была, по сути дела, учебником для усвоения науки своего времени. Но он был мудрецом, который, подобно Платону и Архимеду, ценил знание ради него самого, и именно он однажды заявил Птолемею I, что в геометрии не существует никакого особого «царского пути». Его книга стала учебником геометрии для всего мира в течение греческой, римской, арабской, средневековой и новой эпох, вплоть до ныне живущего поколения. Греческая геометрия включала многое из того, что мы сейчас относим к алгебре, [270] и ученые предполагают, что уже во времена Эвклида для нахождения числовых значений применялись квадратные уравнения. Однако первый шаг к алгебраическому вычислению был сделан только Диафантом в III веке н.э. Эратосфен среди других своих занятий уделял внимание и математике; Архимед посвятил ему свой труд «О методе»; и когда боги потребовали в качестве непременного условия прекращения чумы на Делосе, чтобы местный алтарь, кубический по форме, был удвоен по объему, именно Эратосфен открыл способ удвоения куба.¹⁹⁾ Аполлоний из Перги, принадлежавший к школе Эвклида, несколько более молодой, чем Архимед, — вероятно, второе крупное имя в области чистой математики; его великий труд о конических сечениях, последняя часть которого была посвящена Атталу I, знаменовал собой такой прогресс знания, что, по видимому, почти исчерпал тему, и возможно, что именно он положил начало тригонометрии, хотя впервые стал систематически пользоваться ею только Гиппарх, который, между прочим, применил триангуляцию^5*) в критике карты Эратосфена.

Но величайшим из всех математиков древности был Архимед Сиракузский (умер в 212 г). Он написал ряд монографий на самые различные темы, и только один список его технических открытий производит уже внушительное впечатление; между прочим, он нашел пределы, между которыми заключено число π (отношение длины окружности к диаметру), хотя позже Аполлоний определил их еще точнее; придумал терминологию для обозначения чисел любой величины; заложил основы исчисления бесконечно больших и малых величин; наконец, основал целую новую науку — гидростатику. На его могиле, которая была забыта и вновь открыта Цицероном, по его желанию был изображен шар в цилиндре; это указывает, что, по собственному мнению Архимеда, его лучшим достижением был вывод отношения объема шара к объему описывающего его прямоугольного цилиндра. Он был также величайшим теоретиком механики в древнем мире; и хотя [271] он вместе с Платоном считал, что философ не должен стремиться к практическому применению своего знания, но на деле воображение всех поражали именно эти практические результаты. Архимед построил планетарий, приводившийся в движение водой и изображавший движения небесных тел (планеты, должно быть, передвигались руками); он изобрел сложный блок — «барулк», или ворот для передвижения больших тяжестей,²⁰⁾ и бесконечный винт, употреблявшийся для откачивания воды с кораблей и дренажа полей после нильского наводнения, который и сейчас существует под названием Архимедова винта.

Если не считать трудов Архимеда, то практическая механика (в отличие от инженерного дела) не привела к крупным результатам. Механика в основном сводилась к осадным машинам и катапультам²¹⁾ (до нас дошли различные трактаты о них) и механическим игрушкам. Труд был слишком дешев, чтобы стоило думать о механизации, хотя Ктесибий изобрел катапульту, приводимую в движение сжатым воздухом,²²⁾ и водяные часы; кто-то изобрел водяную мельницу, а младший Ктесибий²³⁾ — водяной орган,²⁴⁾ употреблявшийся в первоначальный период христианской церковью. Аристарх усовершенствовал солнечные часы. Герои Александрийский имел какое-то представление о двигательной силе пара;²⁵⁾ но некоторые ученые считают, что он жил уже после 200 г. н.э.²⁶⁾ Наиболее полезным изобретением была «диоптра», или переносный водяной уровень, который заменял теодолит при топографической съемке; Гиппарх сконструировал более сложную его форму для нужд астрономии, как думают, по вавилонским образцам.²⁷⁾ Математики продолжали энергично работать, но отношение к ним в I веке иллюстрируется нападками эпикурейца Зенона Сидонского на самые основы геометрии. Посидоний отклонил эти нападки, и весь период как бы увенчивается написанной учеником Посидония, Гемином, историей математики — итогом достигнутых результатов.

В начальной географии²⁸⁾ заметна большая работа, вновь оживившаяся потом при Антонинах. Началом ее была целая серия измерительных работ, выполненных особой секцией землемеров при штабе Александра (бематистов), которые на долгое время заложили основы для географии Азии. А около 300 г. перипатетик Дикеарх,²⁹⁾ [272] при денежной поддержке Кассандра или Лисимаха,³⁰⁾ составил карту мира, вычислил высоту многих гор Греции и (вероятно) окружность земного шара; пользуясь как базисом для вычисления линией Сиена — Лисимахия, он определил окружность земли в 300 тыс. стадиев, т.е. сильно преувеличил ее размеры, но как первая попытка это вычисление заслуживает внимания. Однако великим географом III века и вообще одним из величайших его представителей был Эратосфен Киренский³¹⁾ (275—200 гг. до н.э.), ученик стоика Аристона Афинского, работавший в Александрии. Он почти сравнялся с Аристотелем разносторонностью своих научных занятий: кроме работ по исторической критике и хронологии, он публиковал труды по математике и философии, а также по истории комедии (в этой области он превзошел Ликофрона) и писал стихи. У него было прозвище «Бета» («второй»); это означало, что в каждой области знания при обсуждении достоинств ученых он имел бы право на «бюллетень Фемистокла», т.е. на второе место. Он измерил окружность земли, вычислив ту часть дуги меридиана, которая равнялась известному уже расстоянию от Александрии до Сиены, и определил ее в 252 тыс. стадий; длина его стадия — предмет спора, но наиболее вероятно, что найденная им длина окружности земли равняется 39 681 км, тогда как подлинная составляет 400 тыс. км.³²⁾ Его действительная ошибка, каких бы размеров она ни была, объясняется тем, что у него не было средств определить, лежат ли Александрия и Сиена на одной долготе (чего на самом деле нет); и все же это было изумительным достижением, которое было превзойдено лишь в новейшее время. Размеры «ойкумены» он определял в 14336 км длины и 6983 км ширины; он ее делил по широте параллелью Родоса (36°), которую считал равнозначной линии Тавр — Гиндукуш;³³⁾ это деление он взял из обозрения³⁴⁾ империи Александра, составленного вскоре после смерти последнего. Он определил также некоторые параллели широты и долготы

Вопрос о том, соединяются ли Индия и Африка, который так мучил Аристотеля, был решен Александром; сильный критический ум Эратосфена позволил ему никогда не сомневаться, что все океаны составляют один океан и что обитаемый мир, Европа — Азия — Африка, является островом;³⁵⁾ он указал на сходство приливов [273] и отливов в Индийском и Атлантическом океанах и сделал правильный вывод, что можно плыть из Испании кругом Африки в Индию;³⁶⁾ хотя такое путешествие фактически не было проделано до Васко да Гамы, филолог Кратес из Маллоса (около 168 г.) в споре с другим филологом — Аристархом — по поводу географии Гомера утверждал, что такое путешествие было совершено Менелаем;³⁷⁾ а Посидоний использовал эту идею в рассказе об Эвдоксе (стр. 225). Эратосфен также первый заметил, что можно плыть из Испании в Индию в западном направлении.³⁸⁾ В некоторых отношениях у него были более верные взгляды, чем у кого- либо из его преемников; но его слабой стороной были затруднения в определении долгот, и поэтому Гиппарх, обладавший лучшими знаниями, оказался в состоянии подвергнуть его карту в этом отношении серьезной критике. Гиппарх напал на счастливую мысль определить широту и долготу большого числа пунктов путем астрономической их фиксации при содействии различных наблюдателей по всему миру.³⁹⁾ Политическое положение делало эту идею невыполнимой, но что она в конце концов принесла свои плоды, доказывается большим числом пунктов, определенных по широте и долготе в более поздней географии Клавдия Птолемея, господствовавшей в науке вплоть до Колумба.

Полибий во многом способствовал превращению после него греческой географии в описательную, так как только в этой форме она была полезна для истории. Единственными успехами в период между Гиппархом и римской империей научная география обязана Посидонию⁴⁰⁾ (стр. 316), любознательность которого по отношению ко всем земным явлениям была безграничной. Он написал, кроме своего знаменитого труда «Об океане» (заглавие заимствовано у Пифия), работы о метеорологических и вулканических явлениях. Не будучи ученым и критиком, он, тем не менее, оказал услуги науке. Его громадное собрание описаний вулканических и водных явлений, иллюстрирующих изменения на поверхности земли, ярко обнаруживает его отношение к документации: ему все равно, имеет ли он дело с мифом или историей, разрушением Атлантиды или разрушением Гелики; но, с другой стороны, мы находим у него рассуждение об европейско-анатолийском поясе землетрясений как о единой [274] географической области. Посидоний пользовался какими-то странными предпосылками при вычислении окружности земли,⁴¹⁾ которую он определил в 180 тыс. стадий;⁴²⁾ неизвестно, каким стадием он пользовался, но, во всяком случае, он представлял себе землю в слишком преуменьшенных размерах. Он — родоначальник принятого в наше время учения о пяти климатических поясах.⁴³⁾ Полибий насчитывал их шесть, а Эратосфен установил даже семь поясов, разделив тропический пояс на две невыносимо жаркие зоны и обитаемую экваториальную зону между ними (удивительно удачная догадка о действительно существующих поясах пустынь). Посидоний выбрал в качестве критерия полуденную тень, которая, в зависимости от местности, в течение года передвигается в одном или двух направлениях или же, наконец, двигается по кругу. Он принял утверждение Эратосфена о том, что все океаны в сущности являются единым океаном;⁴⁴⁾ к сожалению, эта мысль была снова забыта человечеством, после того как она была отброшена астрономами Гиппархом и Селевком. Посидоний совершил знаменитое путешествие в Гадес (Кадикс), где изучал приливы и отливы Атлантического океана. Аристотель и Дикеарх предполагали, что приливы объясняются влиянием ветра, в свою очередь обусловленного солнцем, и только подлинно великий путешественник Пифий впервые показал, что причиной приливов является луна. Селевк, наблюдая Персидский залив, открыл неравномерность приливов (большие и малые приливы) и приписал ее положению луны в зодиаке; Посидоний продолжил изучение этой неравномерности и приписал ее фазам луны. Но в поисках действующей силы он вернулся к ветру, о котором говорил Аристотель, в то время как Селевк думал, что взаимодействие луны и земли создает своего рода давление или течение;⁴⁵⁾ он, возможно, шел ощупью в том направлении, идя по которому в дальнейшем можно было бы притти к открытию тяготения.

Однако путешествие Посидония содействовало изучению не только приливов: оно, в конечном счете, повело к открытию Америки. Кто-то, вероятно Эратосфен, предположил, что Атлантический океан, может быть, разделен землей (т.е. Америкой),⁴⁶⁾ и это внушило Сенеке знаменитое пророчество по поводу открытия Нового Света.⁴⁷⁾ Тем не менее, Посидоний не только отбросил эту [275] идею, но, приняв размеры земли в слишком преуменьшенном виде, решил, что на параллели Родоса (36°) поперечная длина ойкумены, которая, по его мнению, составляла 70 тыс. стадий, достигала половины окружности земли. Поэтому он, обратив внимание на Атлантический океан, вполне естественно пришел к выводу, что человек, плывущий на запад, через 70 тыс. стадий приедет в Индию.⁴⁸⁾ Это замечание, использованное (наряду со многими другими) Роджером Беконом,⁴⁹⁾ было конечным обоснованием уверенности Колумба в успехе; и если он отплыл в Индию из Кадикса, в котором некогда вел свои наблюдения Посидоний, это было только исторической справедливостью.

В медицине⁵⁰⁾ двумя великим деятелями начала III века были Герофил Халкедонский и Эрасистрат из Иулиса на Кеосе, которые стали основателями двух соперничающих школ. Герофил и его школа действовали в Александрии (александрийская школа), хотя эта школа проникла и в Азию. О жизни Эрасистрата и о месте его работы ничего не известно; рассказы о нем, в частности рассказ о том, что он был врачом Селевка, не имеют никакой ценности. Оба достигли важных успехов в анатомии и физиологии. Герофил открыл ранее неизвестные нервы, которые, как он считал, идут от мозга и спинного хребта и провел различие между мозгом и мозжечком; он также открыл, что по артериям движется кровь, а не воздух (как думали до него), и что артерии пульсируют не сами по себе, а в связи с биением сердца. Таким образом, он фактически открыл кровообращение, о котором потом забыли до Гарвея. До сих пор еще употребляются некоторые его названия частей тела, например duodenum (двенадцатиперстная кишка) и torcular Herophili. Эрасистрат добился успехов в анатомии сердца, но его главным открытием было установление различия между двигательными и чувствительными нервами; к сожалению, он вернулся к утверждению, что в артериях движется воздух. Оба они совершали серьезные операции и рассекали трупы. Вивисекция животных уже была известна Аристотелю; но у Цельса, трезвого и компетентного писателя, есть ужасный рассказ,⁵¹⁾ будто Герофил подвергал вивисекции преступников, подаренных ему Птолемеем I; и то же самое приписывается Эрасистрату. [276]

Их школы не добились больших успехов после своих основателей и в конце концов были оттеснены третьей, эмпирической школой, основанной учеником Герофила, Филином Косским, который, может быть под влиянием скептицизма Академии, стал, как это утверждают, пренебрегать анатомией и заявлял, что можно лечить болезнь без знания физиологии. Однако наиболее известный представитель этой школы — Гераклид Тарентский — практиковал рассечение трупов, и концентрация внимания этой школы на лечебном деле сильно подвинула изучение лекарств. В I веке появилась интересная личность — Асклепиад из Прусы; он не был врачом, получившим специальное образование, но принялся излечивать болезни без лекарств — путем диеты, прогулок, массажа и холодных ванн — и добился такого успеха, что появилась легенда, будто он (подобно Эмпедоклу) воскресил умершего человека. Происхождение этой легенды можно, по крайней мере в одном случае, проследить, так как Цельс утверждает, что он однажды заметил, что человек, которого несли хоронить, был еще жив.⁵²⁾ При Августе Цельс написал медицинскую энциклопедию, суммировавшую успехи науки со времен Гиппократа, — своего рода параллель к истории математики Гемина. Понятно, что в течение всего периода эллинизма научной медицине сопутствовала ее как бы незаконная сестра — врачевание в храмах Асклепия и Сераписа, в ограде которых спали пациенты и исцелялись во сне богом. Некоторые рассказы о таком врачевании забавны,⁵³⁾ но, несомненно, были случаи исцеления больных внушением. В I веке странствующий маг был серьезным соперником и доктора и жреца.

Зоология и ботаника едва только начали развиваться. Теофраст и его преемник Стратон писали по зоологии, но в основном эта наука осталась в том же положении, в каком ее оставил Аристотель, и все, что было потом сделано, сводилось к ознакомлению греческого мира с различными новыми видами животных. Селевк прислал в Афины индийского тигра,⁵⁴⁾ а у Птолемея II был зоологический сад,⁵⁵⁾ в котором находились леопарды, рыси и другие животные из рода кошек, индийские и африканские буйволы, дикие ослы из Моава, питон длиной 13,5 м, жираф, носорог и полярный медведь вместе с попугаями и павлинами, цесарками, фазанами и различными [277] африканскими птицами.⁵⁶⁾ У ботаники была несколько лучшая судьба. Великая «История растений» Теофраста, в которой были учтены результаты экспедиции Александра, на долгое время стала высшим достижением этой науки; все, что было к ней прибавлено, заключалось в более точном изучении некоторых растений, например арабского ладанового дерева, а также лекарств. Медицинская школа эмпириков сделала много для изучения лекарств, и существовала особая литература о ядах и противоядиях, которой специально интересовались Аттал III и Митридат Эвпатор; у Аттала был сад редких растений для его работ на эти темы. Но ботаника в этом периоде не дошла до научной классификации и номенклатуры, хотя врач Митридата, Кратевас, старался устранить неточность словесного описания введением метода изображения растений в рисунке.⁵⁷⁾

Не следует слишком преувеличивать достижения эллинистической науки, как бы она ни была интересна, поскольку из двух наук, имеющих сейчас такое большое значение, — физики и химии — химия (за исключением алхимии⁵⁸⁾) совсем и не возникла, а физика сошла на-нет после смерти Стратона, который в ограниченной мере использовал атомическую (на деле — молекулярную) теорию Демокрита. Ведь принятие этой теории Эпикуром не имеет ничего общего с наукой (стр. 296-297), хотя в изложении эволюции у Лукреция, построенном на мысли Эмпедокла о том, что многие плохо приспособленные животные организмы погибли, было зерно, из которого могла вырасти истинная гипотеза эволюции, если бы оно было подхвачено наукой. Грек не мог пойти дальше, потому что у него не было научных инструментов и, за исключением хирургии, он редко экспериментировал. Может быть, к его счастью, у него не было дара к изобретению инструментов и машин, и, вероятно, он добился наибольших успехов, возможных без телескопа, микроскопа и пробирки. Корнфорт заявил, что если бы какой-нибудь Архимед преодолел греческий предрассудок против механических ремесел и изобрел оптическое стекло, изменился бы весь ход истории.⁵⁹⁾ Но отдельные случаи — очки Нерона,⁶⁰⁾ два намека на зажигательные стекла⁶¹⁾ и, прежде всего, «зеркало Александра» на Фаросе,⁶²⁾ которое позволяло обнаруживать корабли за пределами [278] поля зрения человеческого глаза, — показывают, что свойства вогнутой линзы, по крайней мере, подозревались. Однако все это не получило дальнейшего развития, так как греческий ум был склонен испытывать и обдумывать любую вещь ради нее самой; философия, а не наука была для него богом, требующим служения, и по этой причине из всех наук математика далеко превзошла все другие.

Архитектура⁶³⁾ и планирование городов⁶⁴⁾ представляли собой переход от науки к искусству. В некоторых отношениях эллинистическая архитектура была объединением прежней греческой архитектуры с инженерным делом. Это объединение, может быть, впервые вполне определенно имело место при постройке арсенала Филона и доковых сооружений в Афинах в царствование Александра. Если придавать какое-нибудь значение количеству и разнообразию построек, то столетие после Александра было одной из великих эпох процветания архитектуры, со множеством новых городов, из которых каждый, поскольку он был греческим, должен был иметь театр, рыночную площадь, дом городского совета, гимнасий и, по меньшей мере, один храм; театр в Эфесе вмещал 24 500 зрителей,⁶⁵⁾ а зала совета в Милете была величественна. Выше уже было дано краткое описание Александрии и Пергама, а Антиохия и Селевкия на Тигре были в конечном счете почти столь же населены, как и Александрия. Антиохия состояла из четырех особых городов, или «кварталов», имеющих свои стены и заключенных в одну общую круговую стену. Деметриада была двойным городом, и одна стена кольцом обходила вокруг Деметриады и Пагас. Крупные успехи в осадной технике, достигнутые инженером Александра Диадеем⁶⁶⁾ и еще более — Деметрием, повели к соответствующим улучшениям в конструкции городской стены. Можно и сейчас еще видеть следы⁶⁷⁾ великолепных укреплений Гераклеи-Латмоса, в сущности второстепенного города; они простирались прямо по горе и оврагу, с башнями через определенные промежутки; маленькая Мелитея в Эте имела стены, к которым нельзя было приставить лестницы.⁶⁸⁾ Обычно стена следовала контуру города на плоскости и захватывала часть холма за ним; она не оставляла места для расширения города, что и объясняет, почему [279] Антиохия, например, по мере роста превратилась в группу городов, имеющих свои особые стены. Ни в одном эллинистическом городе стена никогда не достигала размеров 29-километровой стены Сиракуз. Огромная стена Александрии имела, возможно, 16 км в окружности, Эфеса — 12 км, Милета — 11,2 км.⁶⁹⁾ Но особые стены, опоясывавшие некоторые города Акарнании, были предназначены служить укрытием для сельского населения и могли соперничать со стенами Эфеса.⁷⁰⁾ Конечно, в Александрии и Селевкии вне стен жило многочисленное туземное население.

Характерными для эллинистического города были улицы, пересекавшиеся под прямыми углами и разбивавшие его на кварталы, как шахматную доску. Гипподам Милетский внес эту систему в постройку Пирея еще при Перикле, но теперь она стала обычной.⁷¹⁾ Полибий⁷²⁾ сравнивает эллинистический город с лагерем римского легиона, в котором две главные улицы пересекаются под прямыми углами и делят город на четыре квартала, с четырьмя воротами на каждом конце главных улиц. Поэтому, повидимому, города этого типа существовали — может быть, такими были Александрия и Селевкия,⁷³⁾ — но из них ни один не раскопан, и единственный город, описание которого соответствует этому образцу, это Антигония-Никея в Вифинии.⁷⁴⁾ Расположение города, конечно, было обусловлено профилем местности. Приену можно представить как типичный образец такого города, стоящего на склоне холма, и хотя здесь план шахматной доски выдержан, две главные улицы идут параллельно длинной оси; в Милете, на ровной почве, план, повидимому, сводился к тому, чтобы наиболее удобно разместить общественные здания. Смирна была построена в виде подковы вокруг холма,⁷⁵⁾ состояла из трех отдельных кварталов, каждый с прямоугольно пересекающимися, но различно ориентированными улицами, что может объяснить, почему постройка города приписывалась нескольким царям. Селевкия в Пиерии выросла террасами на утесе.⁷⁶⁾ Делос строился совсем беспорядочно. В действительности не существовало никакого стандартного планирования; архитекторы достигали красоты приспособлением расположения построек к своим целям; например, главная улица обычно образовывала одну из сторон рыночной площади, но план составлялся [280] так, чтобы улица вела к рынку, а не рынок заканчивал улицу.⁷⁷⁾ Однако имеются некоторые указания на то, что постройки размещались с таким расчетом, чтобы обеспечить домам наибольшее количество солнечного света в зимнее время.⁷⁸⁾

За исключением Александрии, где, как говорят, главная улица была шириной в 301 м, улицы еще не были так широки, как в Риме. В Пергаме закон предписывал ширину улиц в 10 м; самая широкая улица в Приене имеет около 7 1/3 м, а в Магнесии — 8 м ширины. Перекрестные улицы имели ширину около 4 1/2 м, но встречается и ширина в 3 м;⁷⁹⁾ дешевизна труда характеризуется тем, что в маленьком городе Ассосе улицы были пробиты в сплошной скале. Смирна гордилась тем, что она первая вымостила свои улицы.⁸⁰⁾ Однако эллинистическая мостовая, хотя и встречается, но очень редко, и такие города, как Милет, Антиохия и Александрия совсем не были вымощены. Первая известная нам крытая колоннада вдоль главной улицы, обычная в римское время, была построена Иродом I в Антиохии.⁸¹⁾ Большое внимание уделялось водоснабжению; там, где это было возможно, вода просто под влиянием силы тяжести стекала с холма вниз, в резервуар, и уже отсюда распределялась; но если судить по Приене, только в очень редких случаях вода отводилась в отдельные дома. Подземные цистерны Александрии — это исключение, и утверждение, что каждый дом в Антиохии имел проведенную в него воду, относится к гораздо более позднему периоду. С другой стороны, крайне суровые наказания, налагаемые пергамскими законами за порчу городской воды, иллюстрируют новые для того времени заботы о здравоохранении.⁸²⁾ Там, где нельзя было получить воду простым использованием силы тяжести, умело применялась сила давления: водоснабжение на пергамском холме было сконструировано таким образом, что вода шла последние две мили по металлическим трубам под давлением 18 атмосфер.⁸³⁾ Бани стали обычным явлением и существовали в каждом хорошо оборудованном гимнасии.⁸⁴⁾ В Пергаме, повидимому, были публичные бани⁸⁵⁾ и водосточные канавы, выходящие из домов, согласно закону, должны были быть крытыми,⁸⁶⁾ как в Афинах;⁸⁷⁾ но, вероятно, открытые сточные канавы, как в Приене, [281] были правилом, пока римляне не построили водосточных труб.

Архитектурная техника мало изменилась. Арка и свод, давно известные в Вавилонии, и купол в этот период явились как бы подкреплением более древних форм конструкции, связанных с деревянным материалом, но они встречаются только случайно. Арки строились и в Пергаме и в Дидиме, но строительство подпор, необходимое ввиду давления на арку извне, кажется, было чуждо грекам; покрытие александрийских цистерн сводами приписывается арабам. Коринфская капитель неуклонно завоевывала популярность за счет более древних образцов; в Азии можно найти смешение ионического и коринфского стилей. Другие архитектурные новшества относятся к формам строений. Частные дома все еще придерживались типа постройки вокруг центрального двора, но они стали гораздо лучше и даже роскошнее; во II веке на Делосе⁸⁸⁾ уже встречается перистиль — колоннада вокруг двора. Строительство варьировалось в связи с употребляемым на постройке материалом. Недаром утверждали, что Александрия никогда не могла быть сожжена, так как в ней не было деревянных строений;⁸⁹⁾ и отсутствие мрамора в Египте повело к изобретению «инкрустации» — панельной обшивки внутренних стен тонкими мраморными плитами; стены также расписывались под мрамор. С другой стороны, были также города, как, например, Миласа, где имевшийся в изобилии местный мрамор использовался для постройки частных домов.⁹⁰⁾ Иногда стенные панели комнаты также расписывались изображениями садов или колоннад, так что она производила впечатление залы, открытой со всех сторон.⁹¹⁾ В Тире и Араде, островное положение которых ограничивало строительство, дома вырастали во много этажей;⁹²⁾ так, может быть, было и в Александрии в границах ее стен около 100 г., так как при основании города расстояние между домами было вдвое меньше, чем это требовалось в Афинах, и, кажется, была возможна застройка промежуточного пространства при условии уплаты особого налога.⁹³⁾

Хотелось бы иллюстрировать эллинистическую архитектуру описанием царского квартала в Александрии, но о нем ничего не известно, за исключением того, что [282] дворцы стояли в садах. Жилище Птолемеев следует представлять себе в виде дворца не восточного, а строго греческого, т.е. как группу находящихся рядом зал и жилых комнат. Этот тип может иллюстрировать дом-корабль Филопатора — великолепная вилла с залами и святилищами, окруженная колоннадой и поставленная на баржу.⁹⁴⁾ Конечно, мог широко использоваться привозный мрамор. Дворец в Пергаме был только большим частным домом, но из этого нельзя строить вывод о характере дворцов у других династий, так как такие постройки были одним из проявлений демагогической политики Атталидов. Это был век колоннад, которые особенно часто строились для нужд купцов; колоннады часто строились на средства царей, как, например, портики Антигона Гоната, Аттала I и Филиппа V на Делосе (стр. 237) и Антиоха I в Милете.⁹⁵⁾ Нормальным типом рыночной площади была трехсторонняя колоннада, с четвертой стороны был выход на улицу; и в крупных полисах начали различать места на площади, предназначенные для торговля и администрации,⁹⁶⁾ так же как стали различать в гавани помещения для торговых и военных нужд. Поэтому там, где это позволял рельеф местности, копировалась двойная гавань Александрии;⁹⁷⁾ город большого значения должен был иметь возможность запереть цепями хотя бы одну из своих гаваней, но, может быть, ни у одного города, кроме Кизика,⁹⁸⁾ не было такого выгодного положения, как у Афин, которые могли запереть все свои гавани.⁹⁹⁾ Совершенно уникальным был маяк Сострата на Фаросе в Александрии,¹⁰⁰⁾ построенный в виде башни с тремя постепенно уменьшающимися этажами, высотой приблизительно в 400 футов; третий этаж заключал в себе «фонарь»; восемь колонн поддерживали купол, под которым горел костер, сложенный из смолистых деревьев, причем, возможно, свет отбрасывался вдаль вогнутыми зеркалами; на этот этаж подымались на лифте. Может быть, этот маяк подал арабам идею минарета. Амфитеатр, хотя и не часто встречающийся, несомненно, восходит к эллинизму, который питал некоторое пристрастие к постройкам в виде круга, вроде Филиппейона в Олимпии и Арсиноэйона в Самофракии; дорический храм в Самофракии имеет закругленную апсиду, подобно христианской базилике.¹⁰¹⁾ [283]

Число построенных в это время храмов было очень велико, так как, помимо новых городов, в храмах нуждались многие поселения и ассоциации. Но Серапеум на Делосе¹⁰²⁾ свидетельствует, что последние часто довольствовались дешевыми постройками: клубы, состоявшие из 50 членов, не могли много расходовать на свою часовню. Неизвестно назначение здания, прилегающего к храму Артемиды Нанаи в Дура, с рядами сидений, напоминающими театр; была высказана догадка, что здесь выполнялся какой-то священный танец.¹⁰³⁾ Среди великих храмов этого времени наиболее замечательными были Серапеум Пармениска в Александрии, где римский столб все еще отмечает место колонны Сераписа, храм Зевса Олимпийского в Афинах, достроенный при Адриане, и храм Аполлона в Дидиме, вблизи Милета, никогда вполне не оконченный. Говорят, что самым красивым¹⁰⁴⁾ был храм Артемиды Левкофриены в Магнесии на Меандре, планированный Гермогеном¹⁰⁵⁾ и законченный в 129 г. Артемисион в Эфесе, одно из чудес мира, вряд ли должен здесь упоминаться, так как в основном он принадлежит IV веку; но можно дать краткое описание Дидимы.¹⁰⁶⁾ Страбон называет Дидиму величайшим из греческих храмов,¹⁰⁷⁾ но по существу на этучесть претендует Сицилия, так как размеры крупнейших пяти храмов таковы: храм Зевса в Акраганте — 109*55 м; так называемый храм G в Селинунте — 108*49 м; в Дидиме — 106*48 м; храм Артемиды в Эфесе — 103*49 м; храм Зевса в Афинах — 106*40 м.

Древний храм в Дидиме был сожжен во время ионийского восстания,¹⁰⁸⁾ и Милет начал строить новый около 300 г. К Дидиме имелся доступ только со стороны моря, и священная дорога от места причала до храма была еще окаймлена оригинальными архаическими статуями почитателей богини.¹⁰⁹⁾ Эта идея, навеянная храмовыми дорогами в Египте, окаймленными изображениями сфинксов, вернулась из Дидимы в Египет, ибо подступы к Серапеуму в Мемфисе были украшены по сторонам статуями выдающихся греков.¹¹⁰⁾ Примыкающая к храму местность имела вид стадиона, и некоторые полагают, что здесь происходили конные состязания, так как греческие спортивные игры всегда составляли часть праздника, в первую очередь имевшего религиозное значение. Храм был окружен двумя рядами колонн и имел в ширину вдоль [284] фронтона десять колонн, тогда как ни у какого другого храма их не было более восьми. Вместо обычных двух колонн in antis, т.е. в промежутке между стенами целлы, их было двенадцать в три ряда, по четыре в каждом. Это производило на приближающегося посетителя впечатление леса стройных ионических колонн, что напоминало какую-либо египетскую или персидскую залу и имело целью отвлечь его внимание от того факта, что он не видит никакого «наоса» — покрытого крышей помещения, в котором хранится храмовая статуя. Дело в том, что когда посетитель входил в «продром» (вестибюль), перед ним вырастала каменная преграда, не позволяющая видеть что-либо за ней, и в центре ее он замечал большую дверь «комнаты оракула», которую Птолемей XI покрыл слоновой костью;¹¹¹⁾ из этой комнаты, вероятно, сообщали о прорицаниях. С обеих сторон были лестницы, покрытые крышами в виде арок. Спустившись по одной из них, он входил в то, что заменяло наос, — двор, лежавший под открытым небом, на 4 1/2 м ниже уровня пола. На дальнем конце его находилось священное изображение Аполлона работы Канаха, вывезенное Дарием I и отосланное обратно Селевком в 295 г. Но посетитель, повернувшись спиной к Аполлону, видел перед собой большую лестницу в 22 ступени, которая уводила его обратно по уже проделанной им дороге вверх, в камеру между двором и продромом — «комнатой оракула». В начале лестницы было три двери, из которых две вели в верхние помещения, может быть — сокровищницы. Дидима, таким образом, совершенно отличалась от хорошо известной формы любого другого греческого храма. Но скульптурные основания ее колонн и еще более — двенадцать колонн in antis восходят к Артемисиону VI века в Эфесе, так же как и священная дорога принадлежит более древнему миру. Следует иметь в виду, что один из архитекторов Дидимы — Пеоний — работал на постройке нового Артемисиона и, вероятно, хотел избежать повторения своих собственных мотивов. Таким образом, Дидима стала уникальной комбинацией смелых новшеств и сознательной архаизации.

С началом эллинизма искусство меняет свой характер. Его покидает прежняя классическая сдержанность: теперь уже нет ограничений, так как наступило такое время, когда люди искали новых путей. Все тенденции эпохи [285] сказываются в скульптуре:¹¹²⁾ недостаток спокойствия, потому что его мало и в жизни; повышенное самосознание, находящее себе выражение в театральности, которая наложила свою печать на скульптуру в Пергаме; романтизм и реализм, доводимый даже до безобразия. Индивидуализм проявляется в расцвете портретной скульптуры; чувство общечеловеческого братства — в изображении трудящихся стариков, например чудесных старых пастухов и рыбаков во дворце Консерватории в Риме. «Тюхе» Антиохии свидетельствует о том, что Тюхе была типичным божеством III века, также как Исида Делоса вводит в новый мир I столетия. Борьба олицетворена на пергаменом фризе, а Нике прославлена — как никогда ни ранее, ни позже — в Нике Самофракии. Конечно, в конце концов обнаружился упадок; такие произведения, как александрийские гротески, деградация Эроса в Купидона, переход от Феокрита к искусственной «природе» пасторальных рельефов, статуи вроде некоего прославленного Лаокоона — все это хорошо иллюстрирует усиливающиеся тенденции времени. Идеализм постепенно ослабевал, и вдохновение уже черпается не из души художника, а из прошлого. Но даже и при таком положении вещей техническое умение не исчезало, пока скульптура в конце эпохи не стала ремеслом. Все же неумирающую любовь к красоте можно иллюстрировать тем фактом, что Афродита Мелосская (Венера Милосская) и Афродита Анадиомена Киренская — обе приписываются концу II века.¹¹³⁾

Много труда было положено на изучение тенденций этих трех веков: прослеживались местные школы или же вся эпоха подразделялась на периоды безотносительно к отдельным местностям; иногда к ним применялись термины чуждого эллинизму искусства — барокко или рококо. Может быть, не-историку искусства простят некоторое недоверие к критическому чутью науки, которая за несколько последних лет колебалась в датировке Самофракийской Нике от 322 г. до 31 г., не останавливаясь даже перед датами, которые в глазах историков являются явно абсурдными.¹¹⁴⁾ Что скульптура была жизненной, видно из огромного распространения ее и иногда исключительно высоких цен: обычной ценой за хорошую статую была сумма в 120 фунтов стерлингов¹¹⁵⁾ (в современных ценах), но Аттал II за одну статую заплатил 25 тыс. фунтов;¹¹⁶⁾ Филипп V [286] нашел в Термуме 2 тыс. статуй,¹¹⁷⁾ а римляне захватили много статуй в Амбракии,¹¹⁸⁾ хотя оба эти места, конечно, не были художественными центрами. Значительная масса дошедших до нас эллинистических произведений — оригиналов, фрагментов и копий — не дает почти никакого представления обо всем том, что некогда существовало. Ведь это был век почетной и вотивной статуи, и каждый греческий город ставил их в значительном количестве; отдельные из них были, несомненно, хороши. Но переход скульптурного мастерства в некоторых известных нам семьях по наследству иллюстрирует и постепенный переход от искусства к ремеслу. Конечная ступень на этом пути была достигнута уже после римского завоевания, когда грабежи людей, подобных Муммию или Берресу, привили Риму вкус к приобретению греческих статуй оптом, совершенно так же, как разбогатевший выскочка заводит у себя библиотеку. Торговое возрождение Афин после 146 г. частично объясняется тем, что они удовлетворяли эти потребности Рима и оригинальными работами, выполненными в подражание более древним статуям, и хорошими копиями, а другие города, в свою очередь, подражали Афинам. Лучшие вещи в этом роде можно видеть в чрезмерно мускулистом Фарнезском Геркулесе и в чрезмерно грациозном Аполлоне Бельведерском. В конце концов римская фирма Коссутиев завела свои филиалы повсюду в Греции, где только был мрамор, и стала нанимать греков для вывоза статуй на оптовую продажу на римский рынок;¹¹⁹⁾ и скульптура, начавшаяся с выполнения религиозных задач, закончила свое существование как вид ремесла.

Кажется, существовала школа скульптуры и в Александрии,¹²⁰⁾ хотя в первую очередь она была центром коллекционирования скульптурных произведений. Однако скульптурные работы, пока найденные в Египте, обычно не первоклассного качества,¹²¹⁾ а александрийские надгробные рельефы не достигали даже среднего уровня, пока афинские художники не покинули Афин, вследствие того, что запрещение надгробных рельефов Деметрием Фалерским лишило их средств существования, и не поселились в Александрии на время одного поколения. Именно в Египте появилась практика наложения на статую волос из гипса. Влияние Праксителя было попрежнему велико, [287] и не только в Александрии; но мягкость кожных тканей, присущая его скульптурам, начала преувеличиваться; этот стиль может иллюстрировать прекрасная Афродита Киренская, однако иногда этот стиль означает попросту слабую работу. Подлинно сильной стороной Александрии были малые искусства; вероятно здесь изобрели мозаику и резьбу камей. Любопытно, что хотя александрийское искусство плохо терпело идеализм, в городе находилось одно ярко идеалистическое произведение — культовая статуя Сераписа.¹²²⁾ Она могла в самом деле быть работой ученика Скопаса, Бриаксида, откуда бы Птолемей I ее ни вывез; она была выкрашена в темносиний цвет, а глаза ее были сделаны из драгоценных камней и светились в затемненном храме из богато украшенной и освещенной целлы; лицо статуи описывается как кроткое, величественное и таинственное, как это и подобало богу подземного мира, а на голове ее находился модий — мера зерна, характерная для Египта, этой великой житницы.

Влияние Лисиппа было сильно на Родосе, где его ученик Харес из Линда, в увековечение сопротивления Родоса Деметрию, в 304 г. изваял ту колоссальную статую бога солнца, которая была одним из чудес мира; она была разрушена землетрясением в 225 г., и не сохранилось ничего, что могло бы дать представление, на что она была похожа.¹²³⁾ Родосская школа любила мужественный стиль; она создавала статуи атлетических мужчин и заботливо задрапированных женщин; ее лучший период могут иллюстрировать хорошо известная статуя молящегося мальчика, хранящаяся в Берлине, и так называемый «Эллинистический правитель» в Неаполе; и даже в I веке, когда она выродилась в вымученные формы групп Лаокоона и Фарнезского быка, ее техническое мастерство осталось изумительным. Но наиболее влиятельным произведением школы Лисиппа была знаменитая «Тюхе» Антиохии,¹²⁴⁾ созданная для Антиохии учеником Лисиппа, Эвтихидом: грациозная и очаровательная женщина с задумчивым лицом, сидящая на горе. Возле ее ног изображен речной бог Оронт; она была полностью задрапирована и увенчана короной в виде башенки, ставшей с этого времени постоянным символом богини города, а в руке держала пальмовый лист. Утверждать вместе с Брунном, что у нее нет достоинства или суровости древнейших богинь, не имеет [288] смысла, потому что она и не была богиней (хотя позже и стала ею); она была персонификацией, воплощением той группы мужчин и женщин, которая и составляла Антиохию (стр. 308). Ее тип, со многими вариациями, вызываемыми местными обстоятельствами, копировался бесчисленными азиатскими городами.

Первоначальная история Пергамской школы имеет только технический интерес, и великое пергамское искусство, в котором вновь ожило влияние Скопаса, начинается с периода побед Аттала I над галлами (до 230 г.). Сохранилось несколько мраморных копий, вероятно современных, с изображений галлов на памятнике в честь побед, из которых лучше других известны капитолийский умирающий галл, увековеченный Байроном как умирающий гладиатор, и группа галла, убившего свою жену и закалывающего самого себя. Эти копии заслуживают высокой оценки: создатели памятников нашли новые реалистические приемы при передаче чуждого типа и грубых черт варваров, не знающих страха смерти и не выносящих поражения; они сумели лучше проникнуть в кельтскую душу, чем когда-либо это удавалось литераторам. Вторая фаза этого искусства отражена в гигантском фризе алтаря Зевса в Пергаме, более 120 м длиной, изображавшем битву богов и титанов. В нем видна большая эрудиция. Странные формы рожденных землей титанов, некоторые со змеями вместо ног, разнообразные позы и случайные положения в увлечении борьбой, то патетические, то театральные, дикое волнение и движение во всей композиции — все это не имеет себе равного вообще в греческом искусстве. Каким бы ни был этот фриз, он должен был производить огромное впечатление; и христианская литература не была слишком неправа, называя алтарь «троном Сатаны», так как он выражал сущность эллинизма лучше, чем что бы то ни было другое: сумятица эпохи, встреча цивилизации и варварства, конфликт добра и зла, постоянная борьба, необычные средства выражения — все здесь налицо. Он неизбежно воспроизводит в памяти другой алтарь, с прекрасной, спокойной фигурой Земли, с ее плодами на Ara pacis («алтарь мира») Августа, созданный в то время, когда характерная для эллинизма борьба отошла в прошлое и все требовали от римского победителя только одного блага — мира. [289]

Оспаривается не только дата, но и художественная родословная шедевра эллинистической эпохи — Самсфракийской Нике. Однако некоторая связь ее с Нике на монете Деметрия заставляет вспомнить о его морской победе над Птолемеем I при Саламине в 306 г.; и поскольку эта связь кажется несомненной, — наиболее удовлетворяющей историка точкой зрения и единственной, могущей объяснить появление статуи,¹²⁵⁾ является точка зрения профессора Студнички¹²⁶⁾ и Ашмоля,¹²⁷⁾ которые видят в ней памятник, воздвигнутый рвением сына Деметрия, Антигона Гоната, в увековечение его морской победы над Птолемеем II у Коса (около 258 г.). Если рассматривать ее сбоку, как она стоит в Лувре, ее мощные крылья кажутся слишком большими, и это делает праздным вопрос, почему она несколько наклонена вперед: надо было уравновесить эти крылья. Она не стояла, а спускалась на нос галеры, и если ею действительно была увековечена Косская победа, то в своей поднятой правой руке она должна была держать корону Истмийского победителя. При такой позе ее драпировка вполне правильна: она передает порыв морского ветра, колеблющего ткань в то время, как богиня задерживает свой полет.

В материковой Греции, в которой ведущую роль играли такие неартистические народы, как ахейцы и этолийцы, было создано мало высокохудожественных скульптурных работ. И все же интересна попытка Дамофона (II век) вновь выразить в своей колоссальной группе Деспойны и Коры в аркадской Ликосуре невозмутимую ясность древних богов. Тем не менее, портреты Александра работы Лисиппа дали мощный толчок развитию портретного мастерства, которое из материковой Греции распространилось и по другим странам. Очень неплох хорошо известный Демосфен Полиевкта (около 280 г.), и современные исследователи эллинистического портрета находят обширный материал для догадок в большом числе дошедших до нас портретных бюстов, иногда довольно любопытных. Но чтобы представить себе, что могло дать это портретное мастерство, следует обратиться к монетам, на которых среди множества условных изображений можно найти некоторые наилучшие его образцы, например, прекрасные идеализированные головы Александра на монетах Лисимаха или головы греко-бактрийских царей — эту вершину греческого [290] портретного мастерства, представляющую собой своего рода художественную тайну. Помимо монет, существует еще много рельефных произведений, но изданная Шрейбером длинная серия эллинистических рельефов¹²⁸⁾ только отчасти принадлежит эллинизму; прекрасная серия ранних цветных горельефов находится на Сидонском саркофаге, изображающем битву и львиную охоту Александра. В рельефе скульптура и живопись оказывают влияние друг на друга; наряду с расписными надгробными рельефами встречаются надгробные камни, украшенные только росписью.

Эти надгробные камни (из них лучшие, хотя и не первоклассные, — камни из Пагас¹²⁹⁾) являются единственными образчиками эллинистической живописи, дошедшими до нас в оригинале, так как вазопись отошла уже в прошлое. Высокая репутация крупных мастеров доказывает, что греки считали свою живопись¹³⁰⁾ не менее ценной, чем скульптуру. Чем она была в своих лучших образцах, об этом можно только гадать, так как станковые картины погибли и ничего не осталось от исторической живописи Апеллеса и его времени, кроме литературных заметок и одной копии в виде мозаики, изображающей битву Александра. Все, что мы имеем, это стенная роспись — искусство в основе эллинистическое; за исключением росписи одной или двух могил, эта роспись, первый период которой имеет александрийское происхождение, сводится к Помпеям. Но в Помпеях мы редко встречаем даже копии; значительная часть их росписи — ремесленная работа, сама заимствовавшая материал с дешевых ремесленных копий: мифологические сюжеты, гротески, шаблонные купидоны; встречаются милые небольшие картинки цветов и пейзажи, но и они в такой же малой мере отражают большое искусство, как «Греческая антология» большую поэзию. Повидимому, можно приблизительно установить, как живописный образ постепенно освобождается от своего обычного в IV веке родства со скульптурой — может быть, это и было реальным достижением эллинистической живописи — и как зародилось знание перспективы и пейзажа.¹³¹⁾ Но хотя грек любил солнце и воздух, его поэзия обнаруживает слабое чувство пейзажа. Помпейские пейзажи условны и лишены атмосферы, и, вероятно, в живописи этой эпохи пейзаж всегда был только фоном для фигур. [291]

Тем не менее, и в Помпеях из общей массы выделяются две группы фигур, на которые можно смотреть ради них самих, а не как на антикварные курьезы. Одна из них — это прекрасная группа женщин в крайней правой части длинной сцены ритуала Диониса в Villa Item, которая, по утверждению Пфуля,¹³²⁾ восходит к какой-то крупной фреске; другая, даже еще более важная, — фреска на вилле Боскореале — дает нам представление о портретах, известных, помимо этих, только на фаюмских крышках для мумий.¹³³⁾ Предполагается,¹³⁴⁾ что это подлинные копии (I век) прекрасных произведений начала III века, изображающих семейную группу Деметрия I; их родословная восходит к школе Лисиппа. Грубая фигура философа с большой головой и длинной волнистой белой бородой, чисто живописная, а не скульптурная, могла бы быть каким-нибудь состарившимся средневековым Иоанном Крестителем. Не легко забыть печальную задумчивость глаз женщины, носящей имя Эвридики. Даже копия внушает убеждение, что это были поистине величественные мужчины и женщины.

За исключением, может быть, некоторых восточных влияний в храме Дидимы, рассмотренное здесь искусство было чисто греческим. В этот период имело место некоторое взаимодействие между греческим и восточным искусством, но этот трудный вопрос подлежит, по существу, компетенции художников-зкспертов, и большая часть памятников, как-то: архитектура Сирии, живопись в Дура-Эвропос, важная Гандхарская школа скульптуры в Индии, некрополь Ком-эль Хугафа в Египте, принадлежит уже времени Римской империи, хотя возможно, что в отдельных случаях их корни восходят к эллинизму. Скульптуры на памятнике Антиоху I в Коммагене показывают, как местные резчики по камню подражали позднегреческим произведениям.¹³⁵⁾ Массивные остатки укрепления Товиадов в Арак-иль-Эмир около Гешбона (II век) — может быть, это был храм — оказываются греческой постройкой, с некоторыми заимствованиями у персов и финикийцев.¹³⁶⁾ Набатейская могила Хамрата в Суведе, в Хауране (около 85—60 гг.), тоже греческая;¹³⁷⁾ но большой набатейский храм Бальсамена (Ба’ал Шамина) в Си, в Хауране (около 33 г.), обнаруживает мало греческого,¹³⁸⁾ кроме нескольких надписей и коринфской колонны. Греческое [292] влияние может быть отмечено также в расположении пальмовых листьев на капителях египетских (птолемеевских) храмов в Эдфу и Эснэ.¹³⁹⁾ Некоторые александрийские надгробные стелы обнаруживают египетское влияние; а в I веке воскресшая туземная египетская скульптура стала создавать портреты, проникнутые греческим влиянием.¹⁴⁰⁾ Но наиболее поразительна, если она в самом деле относится к этому периоду, могила египетского чиновника Петосириса, открытая вблизи Амарны в 1920 г.¹⁴¹⁾ Она напоминает какой-нибудь греческий Героон, хотя ее архитектура египетская; мотивы рельефов чисто египетские, но в их выполнении сильно греческое влияние, особенно в изображении жертвоприношения в честь героя и рыдающих женщин; женщины и крестьяне изображены в греческих одеждах, и художник, кое-что понимающий в перспективе, попытался внести в позы черты греческого реализма.

Слияние эллинистических и азиатских элементов в сохранившихся памятниках парфянского искусства и влияние греческого искусства на Индию и даже Центральную Азию лежат вне рамок этой книги.

Эта глава должна остаться незаконченной: ведь в ней ничего нельзя сказать об эллинистической музыке,¹⁴²⁾ за исключением того, что она имела тогда большое значение и что она создавалась не только для людей образованных. В Дельфах были найдены два гимна,¹⁴³⁾ написанных в пять тактов; один из них очень красив; но музыка эллинизма — потерянный мир, не только потому, что она не сохранилась, но потому, что если бы даже она до нас дошла, только немногие могли бы ее понять, так как греческая музыка была основана на употреблении более тонких интервалов, чем полутон. [293]

Назад К оглавлению Дальше

¹⁾ Общие сведения (за исключением Вавилона): Т. Heath, Aristarchus of Samos, 1913; Hultsch, Astronomie в P.W.

²⁾ C. Bezold, Ostasiatische Z. VIII, 42.

³⁾ P. Schnabel, Berossos 238.

⁴⁾ Str. 739.

⁵⁾ Schnabel, 219, 237-9.

⁶⁾ Schnabel, там же и в Z. Assyr, 1926, I. С ним согласились: Meissner, Babylonien und Assyrien II, 418; Gressmann, Die hellenistische Gestirnreligion, 5. Не согласился F.X. Kugler, Sternkunde und Sterndienst in Babel II, 582-630.

⁷⁾ Heath, цит. соч., 249.

^1*) Эпициклы — круги, с помощью которых древние объясняли видимые петлеобразные движения планет. Предполагалось, что планета обращается но некоторому кругу (эпициклу), центр которого сам перемещается по другому (большому) кругу — деференту. Эпициклы имелись в системах Птолемея и Коперника. Согласно Птолемею, в центре вселенной находится неподвижная Земля, а семь светил — Луна, Меркурий, Венера, Солнце, Марс, Юпитер и Сатурн — равномерно движутся по эпициклам, центры которых, в свою очередь, движутся по деференту. (Прим. ред.)

⁸⁾ Heath, 267.

⁹⁾ Catullus, 66; Susemihl, I, 721.

¹⁰⁾ Cumont, Astrology and religion among the Greeks and Romans, II.

¹¹⁾ Добавить Rehm, Hipparchos 18 в P.W.; Susemihl, I, 765. Все упоминаемые имена из Heath и Hultsch; см. особо таблицу Гульча, Heath, р. 350.

¹²⁾ Str. 739: Cumont, цит. соч., 67.

^2*) Прецессия («предварение») равноденствий — более раннее наступление равноденствий. Точки весеннего и осеннего равноденствия (т.е. точки пересечения небесного экватора с эклиптикой) медленно перемещаются по эклиптике навстречу годичному движению Солнца, примерно на 50’3757". Благодаря явлению прецессии Солнце в своем видимом движении возвращается в точку весеннего равноденствия раньше, чем успевает сделать полный оборот. (Прим. ред.)

¹³⁾ Cumont, 57, 61; Kugler, цит. соч., II, 17.

¹⁴⁾ E.F. Weidner (цитируется у Kugler II, 621) даже отрицает за ним всякую оригинальность.

¹⁵⁾ Cumont, 63; Schnabel, 291.

^3*) Лунный (синодический) месяц — время обращения Луны по отношению к Солнцу, т.е. промежуток времени между двумя последовательными новолуниями (новолуние — момент, когда Луна имеет одинаковую долготу с Солнцем). Продолжительность лунного месяца — 29,53029 суток.

Аномалистический месяц — промежуток времени между двумя последовательными прохождениями Луны через перигей (точка лунной орбиты, в которой Луна находится ближе всего к Солнцу). Продолжительность аномалистического месяца — 27,55460 суток. (Прим. ред.)

^4*) Параллакс (греч. «уклонение») — угол между направлениями на один и тот же предмет, наблюдаемый из двух разных точек. В астрономии годичный параллакс — угол, под которым со светила видна большая полуось земной орбиты; суточный параллакс — угол между направлением на светило из какой-нибудь точки земной поверхности и направлением из центра Земли (угол, на который сместится светило, если наблюдатель будет перенесен на точки на земной поверхности в центр Земли). (Прим. ред.)

¹⁶⁾ Кроме Heath, см. Reinhardt, Poseidonios 198.

¹⁷⁾ Heath, 348.

¹⁸⁾ Этот раздел в основном содержит материал из Heath, A History of Greek mathematics, 1921. Cp. I. L. Heiberg, Mathematics and Physical Science in classical antiquity, 1922; Gesch. der Mathematik und Naturwissenschaften, 1925.

¹⁹⁾ Knaack, Eratosthenes в P.W., 362.

^5*) Триангуляция (построение треугольников) — способ определения длины дуги земного меридиана, при котором непосредственно измеряется только сравнительно небольшая линия — базис — и ряд углов; вся длина дуги меридиана вычисляется по правилам тригонометрии. (Прим. ред.)

²⁰⁾ Dindorf's Siephanus s.v.

²¹⁾ Diels, Antike Technik² 120; Schramm in Kromayer and Veith, Heerwesen und Kriegsführung.

²²⁾ Описана у Diels, цит. соч., 106.

²³⁾ Orinsky, Ktesibios в Р.W., склонен отождествить обоих.

²⁴⁾ Athen. 174 В; Ditt.³ 737, n. 2; Tittel, Hydraulis в Р.W.

²⁵⁾ Diels, цит. соч., 59.

²⁶⁾ Спор о дате: Diels 57, n. 2; Hoppe, Hermes LXII, 79 (около 130 г. до н.э.); Нammer-Jensen, ibid. LXIII, 34 (поздн. дата).

²⁷⁾ Hoppe, цит. соч., 91; Hultsch, Dioptra в Р.W.

²⁸⁾ Н. Berger, Gesch. d. wissenschaftlichen Erdkunde der Griechen², 1903; F. Gisinger, Geographie в P.W.

²⁹⁾ Beloch IV, I, 463.

³⁰⁾ Использование им Лисимахии позволяет отождествить «царей», о которых говорит Плиний, II, 162.

³¹⁾ Также Susemihl, I, 409; Кпааск в Р.W. s.v.

³²⁾ Heath, Aristarchus, 339; Hultsch — почти то же самое; другие вычисления — Beloch IV, I, 465; Gisinger, цит. соч.; Viedehandt, Klio XIV, 207.

³³⁾ Str. 84, 86.

³⁴⁾ Diod. XVIII, 5-6; Tarn, J.H.S. 1923, 93.

³⁵⁾ Str. 32, 56, 113.

³⁶⁾ Ibid. 38.

³⁷⁾ Ibid. περίπλοῦζ; таким образом, не через Атлантический океан, как у Susemihe, II, 6.

³⁸⁾ Str. 64.

³⁹⁾ Capelle, N.J.Kl. Atl. XLV, 305.

⁴⁰⁾ Capelle, цит. соч., и N.J.Kl. Alt. XXI, 616; Reinhardt, Poseidonios, 61-123.

⁴¹⁾ Heath 344; Gisinger, цит. соч.; Reinhardt, 196.

⁴²⁾ Ему приписывается также цифра 240 тыс. стадиев, но это только позднейшая догадка; это может быть доказано тем, что он принимает 140 тыс. за окружность параллели Родоса.

⁴³⁾ F. Gr. Hist, fragm. 28, 76.

⁴⁴⁾ Фрагменты 28, 82.

⁴⁵⁾ Aetius, р. 283; Diels.

⁴⁶⁾ Str. 65; Berger, цит. соч., 398.

⁴⁷⁾ Medea 375.

⁴⁸⁾ Fr. 28 (6); см. Reinhardt 196.

⁴⁹⁾ A.G. Little, Roger Bacon, Proc. Brit. Acad. 1928; Offprint, p. 16.

⁵⁰⁾ Heiberg, цит. соч.; Ch. Singer, Greek biology and Greek medicine, 1922; Susemihl, I, гл. 24, 34; W.H.S. Jones, С.A.H. VII, гл. IX.

⁵¹⁾ I p. 4, 1.37; Daremberg; см. С.A.H. VII, 286.

⁵²⁾ Cp. Plin. VII, 124, с Целъсом II, p. 38, 1. 15.

⁵³⁾ Ditt.³ 1168-9.

⁵⁴⁾ Philemon, Neaira fr. 47 (Kock II, 490); Alexis, Pyraunos, fr. 204 (ibid. 372).

⁵⁵⁾ Agatharch. G.G.M. I, 111.

⁵⁶⁾ Athen. 201 C; cp. 200 F; Diod. III, 36, 3 сл.; P. Cairo Zen. 59075.

⁵⁷⁾ Singer, J.H.S. 1927, I.

⁵⁸⁾ Wellmann, Bolos в P.W.; Diels, Ant. Technik², гл. VI.

⁵⁹⁾ C.A.H. IV, 577.

⁶⁰⁾ Plin. XXXVII, 64.

⁶¹⁾ Изобретенное Архимедом: Plut. Num. 9; см. L.R. Farneill, Cults V, 353.

⁶²⁾ Рассказы об этом собраны у А. Hilka, Studien zur Alexandersage, 1911, p. 5. H. Thiersch, Pharos, 91, предполагает эллинистический телескоп.

⁶³⁾ Общая литература: М. Collignon et Е. Pontremoli, Pergame, 1900; Th. Wiegand und Schrader, Priene, 1904; Wiegand, Milet (издание продолжается); Pontremoli et B. Haussoulier, Didymos, 1903; W.J. Anderson and R. Spiers, The architecture of ancient Greece, 1927; D.S. Robertson, A handbook of Greek and Roman architecture, 1929.

⁶⁴⁾ Я многим в этом отношении обязан труду А. von Gerkan, Griechische Städteanlage, 1924. Cp. F. Haverfield, Ancient Townplanning, 1913.

⁶⁵⁾ Brückner, Ephesos в P.W., 2816.

⁶⁶⁾ Laterculi Alexandrini (p. 259, N 5); Athenaeus περί μηχανημάτων.

⁶⁷⁾ Krischen, Milet III, 2.

⁶⁸⁾ Polyb. V, 97, 5.

⁶⁹⁾ Gerkan 110.

⁷⁰⁾ Noack, Arch. Anz. 1916, 215.

⁷¹⁾ Для Египта Schubart, Einführung, 437.

⁷²⁾ VI, 31, 10.

⁷³⁾ Ha основании воздушных съемок.

⁷⁴⁾ Str. 565.

⁷⁵⁾ Str. 646.

⁷⁶⁾ Rüge в P.W. s.v.

⁷⁷⁾ Gerkan 95.

⁷⁸⁾ Ibid. 79.

⁷⁹⁾ Ibid 82.

⁸⁰⁾ Str. 646.

⁸¹⁾ Jos. Ant. XVI, 148; B.J.I. 425.

⁸²⁾ OGIS 483.

⁸³⁾ Водоснабжение: Gerkan 87.

⁸⁴⁾ Hepding, Ath. Mitt. 1907, 273.

⁸⁵⁾ OGIS 483, 1. 221.

⁸⁶⁾ Ibid. II.60-75, 222.

⁸⁷⁾ Arist. Ath. Pol. 50, 2.

⁸⁸⁾ J. Chamonard, Délos VIII, 1.

⁸⁹⁾ Hirtius, Bell. Alex. I.

⁹⁰⁾ Str. 658.

⁹¹⁾ Вилла Боскореале.

⁹²⁾ Str. 753, 757.

⁹³⁾ Dikaiomata 95 сл.; Wilamowitz, Hell. Dicht. I, 156; V. Ehrenberg, Alexander und Aegypten, 95.

⁹⁴⁾ Athen. 204 D; Caspari, J.D.A.J. 1916, I. Cp. Fr. Studniczka, Das Symposion Ptolemaios II, 1914.

⁹⁵⁾ OGIS 213, Milet I, 7, N 193a.

⁹⁶⁾ Gerkan 103.

⁹⁷⁾ K. Lehmann-Hartleben, Antike Hafenanlagen.

⁹⁸⁾ Str. 575.

⁹⁹⁾ Michel 1465, 1. 40; Schol. Ar. Pax 144.

¹⁰⁰⁾ OGIS 66-8; Poseidippus, N 1 (Schott); Eusebius, Schöne II, 119; Breccia, Alexandrea 107; Bevan 95; Thiersch, Pharos и J.D.A.I, 1915, 213.

¹⁰¹⁾ Conze und Hauser, Samothrake I. Tat. XI, XVII.

¹⁰²⁾ Roussel, Les cultes égyptiens à Délos, 264.

¹⁰³⁾ Cumont, Doura, гл. III.

¹⁰⁴⁾ Str. 647.

¹⁰⁵⁾ Vitruv. III, 2, 6; Ditt.⁸ 1156.

¹⁰⁶⁾ Cp. J.D. Beazley and D.S. Robertson, C.A.H. VI, 555; R.C. Bosanquet, Dublin lectures on archeology, Oct. 1924.

¹⁰⁷⁾ Str. 634.

¹⁰⁸⁾ Найденная в Сузах кость сустава пальца (Haussoulier, Mém. Délég. en Perse, VII, 155) удостоверяет, что позднейшие рассказы о Ксерксе и Бранхидах недостоверны.

¹⁰⁹⁾ Haussoullier, Cinquantenaire de l’Ecole pratique des Hautes Etudes, Paris 1921, 85.

¹¹⁰⁾ Wilcken, J.D.A.I, 1917, 149.

¹¹¹⁾ OGIS 193.

¹¹²⁾ Общие труды: Collignon, Hist. de la sculpture grecque, 1897; W. Klein, Gesch. d. gr. Kunst III, 1907, и Vom antiken Rococo, 1921; E.A. Gardner, A handbook of Greek sculpture², 1921, G. Dickins, Hellenistic sculpture², 1920; A.W. Lawrence, Later Greek sculpture, 1927.

¹¹³⁾ G. Bagnani, J.H.S. 1921, 232; G. Krahmer, Röm. Mitt. 1923-4.

¹¹⁴⁾ Lawrence, J.H.S. 1926, 213 (322); Beloch IV, I, 524 (306—300); Dickins, цит. соч. (около 250 г.); Krahmer, цит. соч. (около 150 г.); Lippold, Röm. Mitt. 1918, 94 (какая-то римская победа); Klein, Rokoko, 106 (Акциум). См. далее.

¹¹⁵⁾ Wilhelm, Neue Beiträge VI, 2.

¹¹⁶⁾ Plin. VII, 126; XXXV, 24, 100.

¹¹⁷⁾ Polyb. V, 9, 3.

¹¹⁸⁾ Ibid. XXI, 30, 9; Liv. XXXVIII, 9, 13.

¹¹⁹⁾ Hatzfeld, Trafiquants 227.

¹²⁰⁾ Lawrence отрицает этот факт, В.S.А. XXVI, 67.

¹²¹⁾ Lawrence, J.E.A. XI, 179.

¹²²⁾ Weitz, Sarapis in Roscher; Amelung, Rev. Arch. 1903, II, 177; Lippold, Festschrift Paul Arndt, 1925, 115; труды о Египте.

¹²³⁾ C. Robert, Chares 15 in P.W.

¹²⁴⁾ P. Gardner, New chapters in Greek Art, 1926, гл. XII.

¹²⁵⁾ C.A.H. VII, 714, N 2.

¹²⁶⁾ J.D.A.I, 1923-4, 125.

¹²⁷⁾ In C.A.H. VIII, 675.

¹²⁸⁾ Die hellenistischen Reliefbilder, 1889.

¹²⁹⁾ Arvanitopoullos, ’Εφ. ’Αρχ. 1908, I.

¹³⁰⁾ Общий труд: E. Pfuhl, Malerei und Zeichnung der Griechen, 1923; Masterpeices of Greek drawing and painting (сокращение; перев. J.B. Beazley), 1926. Точка зрения на Помпеи моя собственная.

¹³¹⁾ R. Pagenstecher, N.J.Kl. Alt. XLVII, 271; Pfuhl II, 883; Beloch IV, I, 528.

¹³²⁾ II, 878.

¹³³⁾ Girard, La peinture antique, 250; Puhl II, 840, 847.

¹³⁴⁾ Studniczka, цит. соч., 68 сл.

¹³⁵⁾ Humann и Puchstein, Reisen in Kleinasien, 1890.

¹³⁶⁾ Syria IIA (Princeton expedition); Architecture of Southern Syria, by H.C. Butler, p. 1.

¹³⁷⁾ Amer. Arch. Exped. to Syria: Architecture, by H.C. Butler, 325.

¹³⁸⁾ Syria IIA, 365.

¹³⁹⁾ K.D. Knight, Art and archeology, 1924, 43.

¹⁴⁰⁾ Lawrence, J.E.A. XI, 190.

¹⁴¹⁾ G. Lefebvre, Le tombeau de Petosiris, 1924 (около 300 г.); P. Montet, R.E.A. 1926, 62; Rev. Arch. 1926, 161 (персидский период); так Jouguet, L’impérialisme macéd. 330.

¹⁴²⁾ O греческой музыке вообще — J.F. Mountford в Powell and Barber, II, 146 (с библиографией).

¹⁴³⁾ Poivell, Collect. Alex. 141-169.

Назад К оглавлению Дальше