Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Искендеров А.А.
Тоётоми Хидэёси

Часть первая.
Начало пути

В многочисленных исторических описаниях жизни Тоётоми Хидэёси крайне мало и скупо повествуется о его молодых годах. Между тем именно в пору юношества формируются черты характера, складывается самосознание, вырабатываются убеждения и принципы, которые определяют многие поступки и действия того или иного исторического деятеля в период его зрелости.

Несмотря на то что в Японии появилось уже немало работ, в которых достаточно полно и обстоятельно, насколько позволяет современный уровень исторических знаний, рассматриваются жизнь и деятельность Тоётоми Хидэёси, многое все же неизвестно, недостаточно раскрыто и изучено. Это относится и к некоторым деталям [67] его биографии, особенно периода молодости, таким, например, как социальное происхождение, условия, в которых он воспитывался, и т. д. По сей день эти и другие вопросы трактуются весьма произвольно и противоречиво, что во многом объясняется причинами, уходящими в далекое прошлое.

Одна из них состоит в том, что феодальные правители дома Токугава, захватившие после смерти Тоётоми Хидэёси власть в стране и установившие режим жестокой диктатуры, не были заинтересованы в объективном показе заслуг своих предшественников, сравнение с которыми и даже невольные исторические аналогии никак не способствовали укреплению авторитета этой династии. Токугавский сёгунат, отличавшийся особой свирепостью и иезуитской изощренностью в борьбе против малейшей оппозиции, беспощадно подавлявший всякое здравомыслие и свободолюбие, стремился держать народ в темноте и невежестве, не только в полной изоляции от мировой цивилизации и мировых событий, проводя политику «закрытых дверей», но и в неведении своей собственной истории. Более чем 250-летнее правление феодальной диктатуры Токугава превратило Японию в настоящий заповедник феодализма, где с необыкновенным рвением оберегались и культивировались наиболее отсталые формы средневековья. Именно это, очевидно, дало полное основание К. Марксу заявить, что «Япония с ее чисто феодальной организацией землевладения и с ее широко развитым мелкокрестьянским хозяйством дает гораздо более верную картину европейского средневековья, чем все наши исторические книги, проникнутые по большей части буржуазными предрассудками».¹⁾

Сёгуны из феодального дома Токугава, кичившиеся своими якобы особыми заслугами перед страной и горделиво превозносившие свою исключительную роль в японской истории, либо тщательно скрывали, либо всячески искажали подлинные исторические факты и события, связанные с жизнью и деятельностью Тоётоми Хидэёси, чья слава еще при его жизни распространилась по всей стране и за ее пределами. Тем более они скрывали тот факт, что власть им досталась вовсе не от бога, а перешла от Хидэёси, который к тому же не был даже знатного происхождения. Токугавское правительство запрещало публикации, в которых упоминалось имя Хидэёси. Всякого, кто осмелился бы нарушить этот запрет, ожидало суровое наказание.

Однако никакие запреты не могли изгладить из памяти народной события сравнительно недавнего времени, связанные с жизнью и делами Тоётоми Хидэёси, его военными победами. Более того, чем строже были эти запреты, тем больший интерес проявлялся к его личности. В народе слагались предания, переходившие от [68] поколения к поколению. Авторами этих устных рассказов первоначально выступали современники Хидэёси, лично знавшие его или лиц из его ближайшего окружения. Но чем дальше время отдаляло события той эпохи, тем больше и обильнее вкрапливались в эти рассказы всевозможные легенды и небылицы. Истина перемешивалась с вымыслом. Все труднее становилось отделить исторический факт от мифа.

В дальнейшем некоторые из этих устных рассказов-преданий были литературно обработаны и, несмотря на строгую цензурную регламентацию, опубликованы. Японский историк Кувата Тадатика, один из крупнейших исследователей и знатоков источников и материалов, относящихся к эпохе Тоётоми Хидэёси, высказывает предположение, что токугавское правительство вынуждено было пойти на издание биографий Хидэёси, который в устном творчестве изображался как подлинный народный герой, так как желало продемонстрировать свое будто бы доброе к нему отношение и этим завоевать доверие и поддержку масс.²⁾ Разумеется, оно пыталось по возможности повлиять и на то, чтобы в таких изданиях нашла отражение выгодная токугавскому режиму интерпретация событий той исторической эпохи и самой личности Хидэёси.

Эти книги выходили под стереотипным названием «Записки о Тайко» («Тайкоки»). Их авторы с нескрываемой симпатией относились к Хидэёси, говорили о нем как о легендарной личности, в возвышенно-романтическом духе описывали его военные и государственные заслуги. Такое сознательное восхваление исторической личности и ее откровенная идеализация были не только выражением доброй памяти о Хидэёси, дела и слава которого незаслуженно замалчивались при токугавском правлении. Они были и своеобразной критикой деспотического режима феодальной династии Токугава, при котором бездарность сёгунов компенсировалась резким ужесточением политической системы, свирепым подавлением малейшего проявления инакомыслия и всякой оппозиции к существующей власти.

Лишь после буржуазной революции 1868 года появляются жизнеописания Хидэёси, составленные на основе более тщательного отбора и изучения исторического материала и документов.³⁾ Однако и в этих изданиях достоверные сведения о Хидэёси переплетались с легендами и преданиями, далекими от реальных исторических фактов, когда желаемое выдавалось за действительное, а догадки, предположения и гипотезы выстраивались в один ряд с истиной.

Работы о Хидэёси, публиковавшиеся в конце XIX — начале XX столетия, представляли собой более или менее развернутое изложение «Записок о Тайко» и комментарии к ним и почти не [69] содержали анализа самой эпохи, определения социального характера и особенностей реформаторской деятельности Тоётоми Хидэёси.

Интерес к Хидэёси со стороны официозной японской историографии, ее оценки этой личности во многом определялись временем появления тех или иных работ о нем, классовыми потребностями правящих кругов страны, политическими позициями авторов. Если в период правления феодальной династии Токугава официальная точка зрения состояла в том, чтобы замолчать или по возможности принизить исторические заслуги Тоётоми Хидэёси, то после буржуазной революции 1868 года проявилась другая крайность: его роль в японской и мировой истории преднамеренно преувеличивалась. Это было вызвано, очевидно, двумя тесно связанными между собой обстоятельствами: во-первых, таким образом новая буржуазная историография усиливала критику токугавского режима, противопоставляя ему период правления Хидэёси, а во-вторых, стремилась вызвать доверие к новой политической власти, пришедшей на смену династии Токугава. К сожалению, в истории Японии XX столетия были и такие периоды, когда милитаристские силы страны пытались использовать агрессивные планы Хидэёси для оправдания своей экспансионистской политики.

Почти всегда вокруг выдающихся исторических личностей нагромождается великое множество всяких легенд, полуправд и просто догадок. Часто это вызвано скудостью документального материала, который оказывается в руках исследователя, сложным характером практически каждой исторической личности, в которой, как правило, уживаются, странным образом соединяясь, весьма противоречивые свойства и черты. Все это в той или иной мере свойственно и натуре Хидэёси.

Как отмечалось выше, многие стороны жизни и деятельности Тоётоми Хидэёси, особенно относящиеся к годам молодости, остаются недостаточно раскрытыми, малоизвестными. Крайне редки портретные изображения Хидэёси, не вполне ясен его внешний облик. До сих пор спорят о том, насколько дошедшие до нас портреты Тоётоми Хидэёси верно передают его внешние черты и внутренний облик. Из существующих портретных изображений наиболее близкими по внешнему сходству с оригиналом являются, пожалуй, два, которые воспроизводятся в настоящей книге. К тому же и по времени исполнения они относятся к эпохе Хидэёси: их создание датируется концом 1598 или началом 1599 года, т. е. спустя всего несколько месяцев после его смерти.

На первом из них Хидэёси изображен в домашней обстановке. На нем длинное широкое кимоно на тонкой подкладке (авасэ) светло-зеленого цвета, головной убор китайского образца. Обло-жившись подушками, с веером в правой руке, он уютно расположился [70] на красочно разрисованной крупными цветами соломенной циновке (татами). Худое, вытянутое лицо с узким подбородком, редкая «козлиная» борода, устремленный вдаль, хотя и заметно усталый и потухший взгляд, тщательно выписанные рукой талантливого живописца, передают не только самобытную мудрость и состояние удовлетворенности, но и душевную надломленность, внутреннюю настороженность и даже отчужденность от мирской суеты. Стеклянно-холодные, глубоко впавшие глаза еще выражают самоуверенность, но вместе с тем в них улавливаются признаки наступившей старости, непомерной усталости, когда силы начинают угасать.

На задней раздвижной стенке-перегородке, служащей портретным фоном, черной тушью выписан в типично японской манере пейзаж с такой его весьма характерной и непременной деталью, как знаменитая японская сосна.

Богатое внутреннее убранство дома, торжественно-величавая лоза, весь внешний вид Хидэёси как бы подчеркивают могущество этого человека, который наводил страх на людей и заставлял беспрекословно подчиняться его власти и воле. В то же время художник, возможно даже вопреки своему желанию, передал не только состояние упоенности властью, умиротворенности и успокоенности от сознания исполненного долга, но и явную растерянность, озабоченность и старческое одиночество.

Те же мотивы, может быть в еще большей степени, характерны и для второго портрета, на котором Хидэёси также изображен сидящим в торжественно-величественной позе на фоне одинокой сосны. В правой руке у него веер, левой он держит длинный меч, с которым истинный самурай никогда не расставался. В выразительно выписанных глазах хитрость и жестокость диктатора как бы отходят на второй план, уступая место грусти и тяжелой, почти физически ощущаемой боли.

Художник сознательно изобразил Хидэёси, который был маленького роста, в широкой одежде, с фальшивыми усами и бородой, желая тем самым придать ему еще большее величие и могущество. И тем не менее именно этот портрет, как считают многие исследователи, наиболее точно передает внешний облик правителя Японии.⁴⁾

Оба портрета выполнены на шелковом полотне. По многим сходным деталям, манере изображения и художественному стилю можно предположить, что они принадлежат кисти одного и того же мастера, который, судя по всему, принадлежал к известной школе Кано.⁵⁾ Для этой школы японской живописи, основателем которой был известный японский художник конца XV — начала XVI века Кано Масанобу, характерно стремление к тщательной выписанности [71] всех деталей, максимально точному воспроизведению натуры, хотя и изображалась она чисто декоративно.⁶⁾

Следует упомянуть еще об одном портретном изображении Хидэёси, которое резко отличается от первых двух и уже этим представляет определенный интерес. К тому же его сын Хидэёри считал, что на этом портрете отец предстает именно таким, каким он был в последние годы жизни. Хидэёси изображен сидящим на складном стуле («кёкуроку»), каким обычно пользовались буддийские священники. К стулу приставлен длинный самурайский меч. В позе изображенного нет ничего торжественно-величавого, как это было на первых двух портретах, и выглядит он не таким жестоким и воинственным.

Внешний облик Хидэёси, исполненного спокойствия, с одухотворенным и даже добродушным лицом, мало гармонирует с чертами, которые были присущи этой деспотической натуре. Если судить о Хидэёси по такому портрету, то он вовсе не кажется гигантом среди пигмеев, каким его изображают многие авторы, а предстает скорее этаким отшельником, монахом, отказавшимся от общения с людьми и замкнувшимся в себе, остающимся наедине с самим собой и со своими мыслями. Но вряд ли это соответствовало истинному положению дел даже на закате его жизни.

Каким же был Хидэёси? Как протекали его молодые годы? Где и как он воспитывался?

Тоётоми Хидэёси родился в первый день первой луны 1536 года⁷⁾ в деревне Накамура уезда Аити провинции Овари (сейчас Накамура — один из районов города Нагоя). Деревня, родом из которой был Хидэёси, отличалась от множества ей подобных, ничем особенно не примечательных и с аналогичными названиями лишь своим местоположением. Она находилась в центральной части страны, в нескольких километрах к западу от города Нагоя, недалеко от столицы Киото. Сюда быстрее доходили вести о делах столичных, было больше возможностей почувствовать пульс общественной жизни, глубже и острее испытать на себе перемены, происходившие в политической и экономической жизни страны.

И хотя прилегавшие к столице провинции часто становились ареной особенно жестоких боев, которые вели враждовавшие между собой феодалы, боровшиеся за власть, именно здесь постепенно вызревали и формировались силы, которым суждено было сыграть решающую роль в судьбах всей страны. Значительно раньше, чем на далеких окраинах, здесь развивались новые отрасли производства, создавались торгово-промышленные центры. Благоприятные климатические условия, высокое плодородие почвы способствовали превращению центральных провинций в главную житницу страны. [72]

Прилегавшие к столице провинции имели и большое военно-политическое значение: каждый удельный князь, мечтавший установить свою власть над страной, непременно должен был раньше всего покорить именно их, поскольку здесь пролегал путь к столице. Вот почему борьба за эти провинции и постоянные войны между их владетелями составляли едва ли не стержень всей внутриполитической жизни страны в середине XVI столетия.

Провинция Овари, родина Хидэёси, часто подвергалась нападению войск крупного феодала Имагава Ёсимото из провинции Тотоми. Детство Тоётоми Хидэёси пришлось как раз на то время, когда военные действия между войсками этих двух феодальных княжеств приняли особенно широкие масштабы. В сражениях участвовал и отец Хидэёси — Киносита Яэмон, служивший пехотинцем в армии Ода Нобухидэ, феодала из провинции Овари. В одном из боев он получил ранение в ногу и вынужден был оставить военную службу. Возвратившись в родную деревню, Киносита Яэмон продолжал крестьянствовать.

Мать Хидэёси, Нака, была уроженкой деревни Гикосо того же уезда Аити провинции Овари. По преданию, она происходила из знатной семьи. Ее отец якобы был сослан в провинцию Овари, где отбывал наказание за какие-то провинности. Здесь у него родилась дочь. Через некоторое время его помиловали и разрешили вновь вернуться в столицу. Во время пребывания в Киото его дочь Нака, мать Хидэёси, будто бы служила даже при дворе императора. Затем семья снова переехала в провинцию Овари, где Нака вышла замуж и родила сына Хидэёси.⁸⁾

В японской историографии давно и довольно прочно утвердилась точка зрения, согласно которой Тоётоми Хидэёси по своему социальному происхождению будто бы относился к беднейшим слоям крестьянства. Отсюда некоторые авторы делали даже вывод о том, что он выражал интересы крестьян, выступал чуть ли не их предводителем.

Однако в последнее время ряд японских историков не без основания оспаривают это положение. В частности, Судзуки Рёити, автор широко известной работы о Хидэёси, резонно замечает, что, хотя в детстве Хидэёси, как, возможно, и всей его семье, пришлось хватить горя и вдоволь испытать нужду, тем не менее это не дает еще достаточных оснований для того, чтобы по социальному происхождению причислять его к беднякам.⁹⁾ Подразделения пехотинцев (асигару) формировались не только из самураев, но и из некоторой части крестьян, которые были представителями либо сельской администрации, либо относительно богатых крестьян. Поэтому уже сам факт, что отец Хидэёси служил асигару¹⁰⁾ в армии феодала Ода, ставил его в условия, отличные от тех, в которых находились [73] беднейшие крестьянские массы. По своему социальному положению отец Хидэёси относился скорее к так называемым мёсю, т. е. земельным собственникам именных наделов.

Кстати, в провинции Овари, которая отличалась относительно высоким уровнем развития производительных сил, мёсю находились в гораздо более привилегированном положении, чем в других провинциях. Наряду с самураями, ставшими к этому времени профессиональными воинами, мёсю составляли основу феодальных армий, в том числе воинских подразделений, которые в этих местах формировал феодал Ода Нобухидэ.

Когда Хидэёси исполнилось восемь лет, внезапно умер его отец. Мальчик тяжело переживал смерть отца, к которому был сильно привязан и которого очень любил. Лишившись кормильца, семья Хидэёси испытала немалые материальные трудности и познала нужду. Вскоре мать вышла замуж вторично за односельчанина Тикуами, который в свое время тоже служил у Ода Нобухидэ, а когда по болезни вышел в отставку, поселился в деревне Накамура. От второго брака, как и от первого, у Нака было двое детей — сын и дочь. Таким образом, число детей в семье удвоилось. Теперь кроме старшей сестры у Хидэёси появились младшие брат и сестра по материнской линии.

Судьба детей сложилась по-разному, но не у всех так счастливо, как можно было ожидать. Старшая сестра, которую звали Томо, рано вышла замуж, жила с мужем в мире и согласии, воспитывая троих сыновей. Ее старшего сына Хидэцугу Хидэёси, у которого долго не было своих детей, провозгласил даже наследником и передал ему свой титул канцлера (кампаку), сохранив за собой скромное звание тайко. Так называли кампаку, который передавал этот самый высокий после императора титул своему наследнику. Под именем тайко Хидэёси вошел в японскую историю. Когда же появился законный наследник, Хидэёси лишил своего племянника титула кампаку и заставил покончить жизнь самоубийством. Убитая горем мать Хидэцугу постриглась в монахини и доживала свой век, ища утешения в молитвах Будде. Она умерла в 1625 году в возрасте 92 лет.¹¹⁾

Младший брат Хидэёси, Хидэнага, который известен также под именем Коитиро, участвовал в военных кампаниях, которые вел Хидэёси, получил довольно высокие должности — сначала государственного советника третьего ранга, а затем старшего советника (дайнагона). Он умер в 1591 году в возрасте 52 лет.

Младшая сестра стала женой чиновника провинции Овари по имени Хинати Мори. Впоследствии Хидэёси заставил сестру, которой в ту пору было уже 44 года, развестись с первым мужем и выйти замуж за крупного феодала Токугава Иэясу, с которым она [74] прожила всего четыре года. Асахихимэ (так звали младшую сестру Хидэёси) скончалась в 1590 году в возрасте 48 лет.¹²⁾

Внешне Хидэёси был на редкость некрасив, можно сказать, даже уродлив. Он был маленького роста, с очень смуглым, почти черным лицом, чем походил на обезьяну, за что в детстве его и прозвали «маленькой обезьянкой» (косару). Это прозвище прочно закрепилось за ним на всю жизнь. Друзья называли его ласково — «господин обезьяна» (сару-сама, или сару-сан), а враги — язвительно-злобно — «безобразная обезьяна» (сару-мадзуй), а позже и «коронованная обезьяна» (сару-кан).

Только ли за свой внешний облик, напоминавший обезьяну, он был наречен этим прозвищем? Некоторые биографы Хидэёси полагают, что его прозвали так потому, что он родился согласно знакам зодиака в «год обезьяны». Другие же убеждены, что это прозвище отражало натуру Хидэёси, который в детстве был очень ловким и шустрым, как обезьяна, ребенком.¹³⁾

О происхождении Хидэёси сложено и немало легенд, которые исстари получили широкое хождение в народе. Их появление и долгая жизнь объясняются не только отсутствием вполне достоверных биографических сведений, но и желанием возвысить эту личность, придать ей более высокое положение и значение, тем более что в истории Японии не часто случалось, чтобы человек, не принадлежавший к знатному роду, мог подняться до самых высоких вершин власти и славы. Надо было как-то объяснить этот совершенно необычный для феодальной Японии феномен, который, казалось, никак не укладывался в систему вассальных отношений и жестокой иерархии власти, существовавшей и как будто безотказно действовавшей на протяжении столетий. Никто не хотел верить, что лицо из непривилегированного класса, можно сказать, простолюдин мог в этом обществе сделать столь блестящую карьеру, какими бы выдающимися личными качествами и способностями он ни обладал. Так родилась легенда о том, что Тоётоми Хидэёси был незаконнорожденным ребенком, что настоящий его отец — выходец из придворной аристократии, а мать, хотя и происходила из низших слоев общества, тем не менее каким-то образом тоже соприкасалась с его высшими сферами, включая самого императора или по крайней мере его окружение. Не важно при этом, что она всего лишь прислуживала им.

Согласно легенде, мать Хидэёси была дочерью среднего советника (тюнагона) по имени Мотихаги, который за какие-то провинности был сослан в деревню Муракумо провинции Овари. Когда девочке исполнилось два года, тюнагон скончался. В дальнейшем его вдова уговорила девочку поехать в столицу. Шли годы. В столице начались военные сражения, поэтому оставаться в Киото было [75] небезопасно, и девочка, которой в то время исполнилось уже 16 лет, возвратилась в провинцию Овари. В 18 лет она вышла замуж за односельчанина Яэмон, и у них родились двое детей: сначала дочь, а затем утром первого дня первой луны 5-го года Тэмбун (1536 год) мальчик. Это и был Хидэёси. К версии о том, что Хидэёси был внебрачным ребенком аристократа и простолюдинки, присоединилась еще более неправдоподобная легенда о том, будто он являлся потомком императора. Называлось даже имя императора — Огимати.¹⁴⁾

Эти и им подобные легенды имели широкое хождение еще при жизни Хидэёси и нередко рождались в ближайшем его окружении, а возможно, исходили от него самого. После смерти Хидэёси они перешли на страницы различных повествований о нем и его времени.

Пытаясь объяснить причины появления на свет столь невероятных легенд, а также их долгую жизнь (еще до второй мировой войны эти версии о происхождении Хидэёси всерьез рассматривались официозной японской историографией), некоторые японские исследователи справедливо обращают внимание на социальные мотивы, отмечая, что такие взгляды отражали не только характер и устои японского феодального общества, в котором простолюдин не мог добиться высокого положения, но и психологический настрой этого общества, которое не готово было к восприятию столь необычного феномена.¹⁵⁾

Легенды не переставали быть легендами оттого, что попадали на страницы исторических источников и официальных сочинений. Но постепенно правда пробивала себе дорогу, освобождая истину от всего заведомо ложного и маловероятного.

Анализируя и сопоставляя различные по характеру источники, современные японские историки выделяют те из них, которые точнее и объективнее передают события той далекой эпохи, помогают воссоздать более или менее близкую к реальной действительности картину жизни и деятельности Хидэёси. Наиболее достоверные сведения, как считают ведущие японские специалисты, содержатся в «Записках о происхождении Тайко» («Тайко Судзёки»).¹⁶⁾ Их автор — Цутия Томосада, бывший непосредственным вассалом сёгунов из феодального дома Токугава. Его мать была родом из той же деревни Накамура, что и Хидэёси, поэтому она, очевидно, хорошо знала эту семью. Можно предположить, что детство Хидэёси протекало на ее глазах. Обо всем этом она часто рассказывала своему сыну, вспоминая о давно минувших днях. Впоследствии, основываясь на рассказах матери, он составил свои «Записки о происхождении Тайко».

В этих записках говорится о том, что Хидэёси родился в «год [76] обезьяны», а именно 1 января 1536 года, что его отец Киносита Яэмон был родом из деревни Накамура и служил пехотинцем у феодала Ода Нобухидэ. После военной службы он возвратился в свою деревню Накамура и продолжал заниматься сельским хозяйством. Когда Хидэёси исполнилось восемь лет, его отец умер.

Мать Хидэёси, уроженка деревни Гокисо той же провинции, после смерти первого мужа Киносита Яэмона вышла замуж за Тикуами, который ввиду болезни вынужден был оставить дом Ода Нобухидэ, где он прислуживал, и поселиться в деревне Накамура.¹⁷⁾

В детстве Хидэёси не отличался ни особыми умственными способностями, ни большим усердием и прилежанием. Учение давалось ему с трудом. На этом основании его нередко изображают даже малограмотным. Возможно, о нем и не скажешь, что во всех отношениях он был высокообразованным для своего времени человеком. Если судить о грамотности Хидэёси по его эпистолярному наследию, то действительно может создаться впечатление, что она была у него не очень высокой; он не придерживался никаких формальностей, не соблюдал общепринятых для этого стиля правил и норм, редко употреблял иероглифы, хотя сами письма и не лишены определенных литературных достоинств. Его стиль прост и незамысловат, употребляемая лексика общедоступна и даже обыденна. Конечно, это можно рассматривать как свидетельство недостаточно высокого уровня грамотности. Но в то же время это вполне могло происходить и от осознания собственного превосходства, отсутствия какой-либо искусственной скованности не только в практических делах, но и в языке, от презрения к замысловато-усложненной вычурности аристократического стиля, от стремления к более простым, общедоступным формам отношений.

Хидэёси сделал поистине головокружительную карьеру. В чем секрет его успехов? Каковы те обстоятельства, которые способствовали столь необычному его росту?

Пытаясь ответить на эти вопросы, некоторые исследователи (например, У. Денинг¹⁸⁾) выделяют такую черту его характера, как безмерная самоуверенность. Хидэёси, считает У. Денинг, уже в раннем возрасте решил, что силу и уверенность придает человеку не подражание кому-либо, а самоутверждение, именно поэтому он развивал в себе только те качества, которые были присущи ему одному и подчеркивали его индивидуальность. Этим, заявляет У. Денинг, Хидэёси выделился на фоне гениальных личностей и оставил значительный след в японской истории, хотя сам гениальным и не был.

Тоётоми Хидэёси действительно был чрезмерно самоуверен. И тем не менее одним лишь этим качеством нельзя объяснить его [77] стремительный взлет. От природы он был сообразительным, обладал не часто встречавшейся даже у более сильных государственных деятелей способностью самостоятельно принимать быстрые и смелые решения. Хидэёси был самобытен, обладал мудростью, основанной не столько на больших знаниях, сколько на житейском опыте и раннем столкновении с жизненными неурядицами. Он был мужественным, смелым и вместе с тем крайне суровым и даже жестоким человеком.

И все же и этих качеств было явно недостаточно для того, чтобы в условиях жесточайшей феодальной регламентации и свирепой борьбы за власть так высоко подняться по социальной лестнице. Сколько таких же, как он, смельчаков — может быть, еще более талантливых и мужественных людей из низших слоев общества, которые не имели возможности проявить свой талант, — осталось прозябать в богом забытых уголках феодальной Японии. Вообще, в замкнутом феодальном обществе, где средства сообщения и информации были развиты слабо, а люди жили разобщенно в условиях, которые почти полностью исключали всякую возможность проявить свои способности, тем, кто не принадлежал к высшему сословию, очень трудно и просто невозможно было «выбиться в люди». Сколько было погребено талантов только потому, что фортуна не благоприятствовала им, а случай обходил их стороной.

Решающее влияние на его судьбу оказали встречи с людьми, которые заметили и оценили дремавшие в Хидэёси способности и талант. Эти встречи стали возможными благодаря первому серьезному решению самого Хидэёси. Он рано покинул домашний очаг и отправился в далекое странствие в надежде познать новый, еще неведомый ему мир, который казался загадочным и сказочно красивым. Дом, опустевший после смерти отца, более не притягивал его. Постепенно в нем зрело решение пуститься в путь по белу свету. Это важнейшее решение было принято под влиянием двух обстоятельств.

Во-первых, чем старше становился Хидэёси, тем сложнее и напряженнее складывались его отношения с отчимом, тем острее он реагировал на все, что происходило в доме. Отчима он не любил и не скрывал этого. Мать тяжело переживала их нелюбовь друг к другу, пыталась, как могла, уладить явно не складывавшиеся отношения, но все ее усилия были напрасны.

Во-вторых, в его родную деревню Накамура довольно часто наведывались торговцы-коробейники, которые рассказывали о столичных новостях, о вольном городе Сакаи, где люди жили в мире и согласии, сами управляли всеми делами, о других событиях общественной жизни страны. Хидэёси часами мог слушать неторопливые рассказы случайно забредших к ним в деревню [78] одиноких путников и мысленно представлять себе тот далекий и неведомый, а потому загадочный и интересный мир, в котором живут интересные люди, совершающие героические и полезные дела. Он все чаще думал и мечтал о том времени, когда и сам сможет выбраться в большой мир, чтобы собственными глазами увидеть все то, о чем так увлекательно рассказывали коробейники.

Он сделал для себя выбор, и ничто, казалось, уже не могло ему помешать. Все его мысли и чувства были целиком поглощены заботами о будущем, которое он все больше связывал с новым для него миром. Отчим и мать замечали изменения в поведении мальчика, но уже не пытались перечить ему, понимая, очевидно, что он жил другой жизнью. Свою мать Хидзёси нежно любил и жалел, но и эта преданность, и горячая любовь к ней не смогли удержать его.

Весенним погожим днем 1551 года Тоётоми Хидэёси, которому едва исполнилось 15 лет, собрал свои пожитки, прихватил немного денег, завещанных ему отцом, в отличном расположении духа покинул родной дом и отправился в далекое странствие, не зная ни цели, ни маршрута своего путешествия. Так началась для Хидэёси вторая половина XVI столетия, того периода в истории Японии, который прочно и неразрывно будет; связан с его именем.

Трудно сказать, как долго продолжались бы скитания Хидэёси по белу свету и куда занесло бы его бродяжничество, если бы случай не свел его с человеком, сыгравшим немаловажную роль в его судьбе. Это был Мацусита Кахэй, владелец небольшого замка Куно в провинции Тотоми. Однажды, направляясь из своего замка в город Хамамацу, Мацусита встретил на дороге молодого странника, который привлек его внимание своим внешним видом: трудно было сразу определить, человек это или обезьяна. Мацусита подобрал Хидэёси, который проделал уже огромный путь пешком, пока не оказался на окраине Хамамацу, и привез в свой замок. Здесь Хидэёси провел несколько лет, находясь в услужении у Мацусита.

Этот период жизни Хидэёси менее всего изучен и освещен в литературе. Между тем именно в эти годы происходило становление личности Хидэёси, формировались его взгляды и убеждения, вырабатывалось отношение к окружавшему миру, к самой жизни. Вполне естественно предположить, что на формирование идейных и политических позиций молодого Хидэёси значительное влияние оказал именно Мацусита Кахэй. Но в каком направлении? Каких взглядов придерживался сам Мацусита? Это особенно важно, поскольку речь идет о годах, когда мужал характер Хидэёси, вырабатывались определенные взгляды и политические убеждения.

К сожалению, исторические документы не дают ответа на [79] многие из этих вопросов. Известно лишь, что сам Хидэёси высоко отзывался о Мацусита, ценил его доброту и человечность. Много лет спустя, во время похода на Кюсю, вспоминая время, проведенное в замке Мацусита, он скажет своим военачальникам: «В прежние годы, когда я бродяжничал, Мацусита Кахэй проявил ко мне большую доброту и гуманность».¹⁹⁾ Всю жизнь Хидэёси с благодарностью вспоминал этого доброго и чуткого человека.²⁰⁾

Однако, несмотря на то что Хидэёси, как он сам впоследствии признавал, был доволен службой у Мацусита, он в конце концов должен был покинуть и этот гостеприимный дом, ставший для него родным. Почему? Существуют разные точки зрения на этот счет. Наиболее распространенная, хотя едва ли самая достоверная версия гласит, что как-то раз Мацусита пригласил к себе Хидэёси и спросил, не известно ли ему, поскольку он родом из провинции Овари, какой панцирь носят воины армии феодала Ода. Это заинтересовало феодала Имагава Ёсимото, который готовился атаковать позиции войск своего соседа.

Хидэёси ответил, что панцирь, о котором идет речь, в провинции Овари делают теперь не из кожи, а из металла и он защищает все тело. Речь шла, по-видимому, не об обычном панцире, который мало чем отличался от применявшегося в войсках других феодалов. Скорее всего имелся в виду какой-то новый вид панциря или кольчуги, о чем мог прослышать Имагава, пожелавший его заполучить. Во всяком случае, Имагава Ёсимото и его верный вассал Мацусита Кахэй хотели любой ценой выяснить, что это за новый вид самурайского снаряжения, и раздобыть его.

Мацусита решил, что более подходящего для этой цели человека, чем Хидэёси, ему и искать не надо. Он подробно объяснил смысл и значение этой операции, снарядил Хидэёси в дорогу, дал денег, на которые тот должен был приобрести комплект этого воинского снаряжения, и пожелал скорого и благополучного возвращения. Хидэёси взял деньги, попрощался с Мацусита и отправился в свою родную провинцию Овари, откуда он уже не вернулся в замок Мацусита.

Этот рассказ содержится в «Записках о происхождении Тайко». Если и допустить реальность самого описанного факта, то все равно остаются неясными причины, побудившие Хидэёси воспользоваться этим поводом, чтобы навсегда порвать с Мацусита, так много сделавшим для него.²¹⁾

Случай с покупкой снаряжения создал для Хидэёси благоприятную возможность вернуться на родину. Это решение пришло не сразу, оно созревало постепенно, по мере того как он взрослел, все глубже и осмысленнее воспринимал окружавшую его действительность. Наблюдательный и восприимчивый ко всему новому, [80] Хидэёси не мог не почувствовать затхлость той атмосферы, которая царила в феодальных владениях Имагава Ёсимото.

Некогда могущественный феодальный дом Имагава, возвысившийся благодаря тому, что в период ожесточенной борьбы за власть выступил на стороне феодального клана Асикага, будучи его боковой ветвью, постепенно приходил в упадок. Наибольшего расцвета он достиг к концу XIV — началу XV века, когда у власти находился сёгун Ёсимицу из династии Асикага. В конце XIV века войска дома Имагава участвовали под водительством сёгуна Есимицу в покорении острова Кюсю. Его представители кичились своей близостью к сёгунату Асикага, слыли большими знатоками утонченной аристократической культуры. В середине XVI века от былого могущества и блеска этой феодальной фамилии мало что осталось. Она медленно, но неотвратимо шла к своему закату, как, собственно, и ее опора — сёгунат Асикага, показавший полную неспособность управлять страной. И хотя феодальный дом Имагава в седьмом поколении, которое представлял Ёсимото, пытался еще идти вровень с эпохой и даже претендовать на верховную власть, он не мог уже предотвратить процесс своего упадка. Ему становилось все труднее управлять собственными владениями, противостоять силе и могуществу своих грозных соседей.

С этим феодальным домом связывалось уже не будущее и даже не настоящее, а только прошлое. Об этом давало знать не только бурное недовольство народных масс, выливавшееся в крестьянские восстания. Чувство неудовлетворенности испытывали даже те общественные слои, которые занимали привилегированное положение. Среди них находился, очевидно, и Мацусита Кахэй, который, видимо, прекрасно понимал происходящее, но не в силах был что-либо исправить, так как сам доживал свой век. Эти настроения Мацусита не могли не передаться молодому Хидэёси, который был в состоянии лишь искренне сочувствовать ему, но помочь и исправить положение, конечно же, не мог. Мацусита Кахэй, как справедливо пишет Судзуки Рёити, «как бы ни любил Хидэёси и как бы высоко ни ценил его способности, сам не пытался бороться со старым, а потому и не мог удержать его у себя».²²⁾

Хидэёси не мог долго находиться в этой среде. Всем своим существом он был устремлен в будущее. Его влекло не сохранение во что бы то ни стало старых порядков, а, наоборот, исправление старого и создание новых порядков, хотя он ясно еще и не осознавал, каких именно. Поэтому, какие бы сильные чувства любви и преданности он ни испытывал в отношении Мацусита и как бы ни жалел его, рано или поздно он должен был покинуть этот, пусть гостеприимный замок, ибо в его глазах Мацусита выступал [81] носителем прошлого, к которому Хидэёси никак не был причастен и которое отрицал всем своим существом.

И тем не менее несколько лет,²³⁾ проведенных у Мацусита, оставили глубокий след в душе Хидэёси. Здесь произошло первое серьезное столкновение с жизнью, здесь под воздействием Мацусита закладывалась основа его мировосприятия и миропонимания, здесь формировались взгляды, которые впоследствии, несомненно, оказали свое влияние на его практические решения и действия.

Здесь же, в замке Мацусита, был совершен обряд инициации, когда ребенку дают взрослое имя, наголо бреют, а если он еще и знатного происхождения, то вручают самурайский меч.

В Японии не был точно установлен возраст совершеннолетия. Инициацию проводили и в 12 и в 16 лет. В знаменитом романе Мурасаки Сикибу «Повесть о Гэндзи» («Гэндзи моногатари») так описан этот распространенный в знатных кругах феодальной Японии обряд: «Когда Гэндзи исполнилось двенадцать лет, был совершен обряд совершеннолетия. Император сам следил за всеми приготовлениями. В прошедшем году в фиолетовом зале дворца отмечали совершеннолетие наследного принца, но совершенный обряд не шел ни в какое сравнение с нынешним, поражавшим своим великолепием и пышностью: во всех залах шли пиры, император лично наблюдал за тем, чтобы из кладовых были извлечены все драгоценности.

Церемония должна была состояться в восточной части дворца, где находились покои самого императора, в зале Сэйрёдэн. Трон поставили так, чтобы император был обращен лицом к востоку. Подле трона должны были расположиться Гэндзи и садайдзин, „левый министр", которому и надлежало совершить обряд. Гэндзи, красивый и стройный, появился в зале в час обезьяны. Длинные волосы, ниспадавшие на плечи, подчеркивали красоту лица. Всем, кто здесь присутствовал, было жаль, что этот очаровательный мальчик из ребенка превратится в мужчину. Даже ведающий драгоценностями, которому надлежало остричь принца, неохотно приступил к своим обязанностям. После совершения обряда Гэндзи удалился в одну из комнат, переоделся в мужское платье, после чего вышел в сад и исполнил ритуальный танец с таким блеском и изяществом, что все пришли в умиление».²⁴⁾

Хидэёси стал совершеннолетним в 16 лет. Мацусита вручил ему самурайский меч и нарек его именем Токити. За свою жизнь Хидэёси не раз менял имя и фамилию. Таков был самурайский обычай. При рождении родители дали ему имя Хиёси. После обряда совершеннолетия он стал Токити, в 26 лет женился и взял себе имя Хидэёси, под которым и вошел в историю. Кроме того, он несколько раз менял и фамилию. Сначала он носил фамилию, которая [82] перешла к нему от отца, — Киносита. Затем он сменил ее на Хасиба. Аристократическую фамилию Тоётоми дал ему император, когда Хидэёси достиг уже зенита славы и власти. Свое полное имя Тоётоми Хидэёси, под которым он известен в японской и мировой истории, он носил лишь последние двенадцать лет своей жизни.

Итак, выслушав напутственные слова Мацусита Кахэй, Хидэёси распрощался с ним и направился в родную провинцию Овари. На душе у Хидэёси было и грустно и радостно. Грустно оттого, что навсегда расставался с милым и добрым человеком, который приютил его и многому научил. Однако сознание, что он возвращается на родину, предстоящая встреча с матерью, по которой он сильно скучал, заглушали печаль разлуки. Кроме того, Хидэёси надеялся на новые встречи в родном краю, встречи, которые могли открыть перед ним, уже вполне взрослым и самостоятельным человеком, новые перспективы и горизонты.

И такая встреча действительно произошла. По возвращении па родную землю он повстречался с человеком, с которым прочно и навсегда связал свою судьбу. Таким человеком был феодал из той же провинции Овари Ода Нобунага.

Назад К содержанию Дальше

¹⁾ К. Маркс. Капитал. Т. 1. — Т. 23, с. 729.

²⁾ Кувата Тадатика. Хо Тайко дэнки моногатари-но кэнкю (Изучение литературы о Тайко Тоётоми). Токио, 1940, с. 9.

³⁾ Примером такого издания может служить 12-томное (360 глав) сочинение под названием «Синсё Тайкоки» («Истинные записки о Тайко»). В самом названии как бы содержится утверждение, что именно это издание в отличие от всех прочих изданий подобного рода является наиболее достоверным историческим повествованием. Оно действительно самое полное собрание биографических сведений о Хидэёси. Его автором является Нобумицу Магонодзё, известный также под псевдонимом Рюан. Он начал свой труд еще задолго до буржуазной революции 1868 г., но впервые его удалось опубликовать лишь в 1893 г., спустя 20 с лишним лет после смерти автора. См.: Синсё Тайкоки (Истинные записки о Тайко). Токио, 1896.

⁴⁾ См.: Иихон рэкиси тэмбо (История Японии в иллюстрациях). Т. 7. Токио, 1981, с. 112.

⁵⁾ Там же.

⁶⁾ См.: Японское искусство. М., 1959, с. 44, 58.

⁷⁾ Некоторые японские историки датой рождения Хидэёси считают шестой день второй луны 1537 г. Так, Кувата Тадатика, например, утверждает, что, хотя общераспространенной точкой зрения является то, что Хидэёси родился в первый день 1536 г., тем не менее в эту версию трудно поверить, поскольку, по его мнению, она основана на таком не вполне надежном источнике, каким он считает «Тайкоки» («Записки о Тайко»), составленные Одзэ Хоан. Кувата Тадатика уверяет, что его версия является более верной, так как она основана на таком надежном, с его точки зрения, источнике, как «Кампаку нинканки» («Записки о присвоении Хидэёси звания кампаку»), изданные Омура Юко, одним из тех, кто ухаживал за больным Хидэёси. См.: Нихон-но кассан (Японские баталии). Т. 6. Тоётоми Хидэёси. Токио, 1978, с. 11.

⁸⁾ Эта версия содержится, в частности, в «Хидэёси дзики» («Записки о делах Хидэёси»). См.: Танака Ёсинари. Тоётоми дзидайси (История эпохи Тоётоми Хидэёси). Токио, 1954, с. 4.

⁹⁾ Судзуки Рёити. Тоётоми Хидэёси. Токио, 1971, с. 3-4.

¹⁰⁾ См.: Мацу да Киити. Хидэёси-но намбан гайко (Внешняя политика Хидэёси в отношении «южных варваров»). Токио, 1972, с. 13.

¹¹⁾ См.: Эдзаки Сганпэй. Тоётоми Хидэёси. Токио, 1983, с. 171.

¹²⁾ Там же, с. 172. Вот как выглядит родословное древо семьи Хидэёси.

¹³⁾ См.: Токутоми Иитиро. Тоётомиси дзидай (Время Тоётоми Хидэёси). Токио, 1925, с. 8-9. Автор отмечает также, что, согласно преданию, обезьяна служила богу Хиэ, и это тоже могло явиться причиной того, почему Хидэёси дали такое прозвище. Между прочим, в японской мифологии образ обезьяны встречается довольно часто.

¹⁴⁾ См.: Сэки Сюнъити, Наканиси Нобуо. Нобунага, Хидэёси, Иэясу-но нингэн канкэй гаку (Изучение личных отношений между Ода Нобунага, Тоётоми Хидэёси и Токугава Иэясу). Токио, 1983, с. 68.

¹⁵⁾ Там же, с. 70.

¹⁶⁾ Судзуки Рёити, например, считает, что «Тайко Судзёки» («Записки о происхождении Тайко») являются одним из наиболее заслуживающих доверия источников. См.: Судзуки Рёити. Тоётоми Хидэёси, с. 3. Аналогичной точки зрения придерживался и Токутоми Иитиро, который отмечал, что версия о происхождении Тоётоми Хидэёси, содержащаяся в этих записках, является наиболее достоверной. См.: Токутоми Иитиро. Тоётомиси дзидай, с. 18.

¹⁷⁾ См.: Токутоми Иитиро. Тоётомиси дзидай, с. 17.

¹⁸⁾ W. Dening. The Life of Toyotomi Hideyoshi. Tokyo, 1955, с 10.

¹⁹⁾ Цит. по: Судзуки Рёити. Тоётоми Хидэёси, с. 6.

²⁰⁾ После гибели феодального дома Имагава Мацусита одно время служил у Токугава Иэясу, получая очень скромное жалованье. Придя к власти, Хидэёси позаботился о нем: он вернул ему замок Куно и установил жалованье в 31 тыс. коку риса, что по тем временам соответствовало доходу богатого феодала. См.: Нихон-но кассэн. Т. 6, с. 15.

²¹⁾ Существует и другая, более простая и, возможно, более правильная версия, согласно которой Хидэёси все чаще скучал по дому и Мацусита, видя, как он страдает, пожалел его: разрешил Хидэёси вернуться на родину и даже дал денег на дорогу. См. Нихон-но кассэн. Т. 6, с. 13.

²²⁾ Судзуки Рёити. Тоётоми Хидэёси, с. 8.

²³⁾ Нет вполне точных сведений о том, сколько лет провел Хидэёси у Мацусита. По одним данным, он находился в замке Куно два года, по другим — почти целых четыре и покинул его тогда, когда ему исполнилось 18 лет. См.: Нихон-но кассэн. Т. 6, с. 14.

²⁴⁾ Гэндзи-моногатари (Повесть о Гэндзи). Т. 1. Токио, 1976, с. 14-15.

Назад К содержанию Дальше