Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

В Маниле сотни рынков и фруктовых базаров. Хорошие хозяйки знают: самые удачные покупки делаются с утра. С рассветом базары города наполняются разноголосым говором продавцов и покупателей. Подъезжают крытые фургоны, выгружают ящики с поросятами, утками — живой товар визжит, хлопает крыльями. Тащат плетеные корзины с курами. Шумит, перекликается, жестикулирует толпа. В мясных рядах висят говяжьи и свиные туши, продавцы рубят и вывешивают на крюки куски мяса, специальные машины тут же набивают фаршем сосиски и сардельки. Торговки ловко разделывают кур и сортируют: отдельно ножки, крылышки, потроха — на выбор.

Рыбаки привозят первый утренний улов. На банановых листьях, пересыпанных толченым льдом, шевелятся скользкие, в плотно пригнанной чешуе рыбы: красные и темно-серые лапу-лапу, серебристые карпы, черные угри. Любую рыбу вам почистят, отделят филе от костей и вручат в пакете. Продаются здесь креветки, лангусты, крабы, бородавчатые чернильные каракатицы, студенистые кальмары, {33} осьминоги. Можно купить морскую черепаху, коралл, хвост электрического ската, который, по поверью, защищает от злых духов; челюсть акулы, похожую на пилу, и перламутровую раковину с волшебным вечным гулом моря.

Прицениваются покупатели, расхваливают товар продавцы. Сначала идет взаимное прощупывание — стороны взвешивают возможности друг друга. Называется двойная цена, постепенно противники сходятся «к барьеру» и договариваются.

А какое яркое зрелище в овощных и фруктовых рядах! На прилавках груды плодов и зелени. Их привозят с полей крестьяне, наполняя рынок разноцветьем и ароматами. Говорят, на Филиппинах столько фруктов, сколько дней в году — одни вызревают круглый год, другие сезонные. Некоторые импортируют из-за рубежа: вы можете купить яблоки из Китая и Калифорнии, грейпфрут с Кубы, виноград из Австралии. Но не эти заморские гости делают погоду. В стране много своих фруктов — бананы, манго, арбузы, клубника, мандарины.

Вот оранжевые продолговатые плоды дынного дерева — папайи. Внутри черные косточки-бусинки. Мякоть папайи не только вкусна, но и целебна: ее сок, близкий к пепсину, врачует гастриты и язвы. Папайя — щедрое дерево, тяжелые плоды густо, как облепиха, покрывают тонкий ствол. Живет дерево всего три года.

Как и во времена Гончарова, ананасы «таскают вязанками, как дрова». Только тогда их продавали по доллару за сотню, теперь по доллару... за штуку. У тагалов есть сказка о том, откуда произошел ананас. Жила добрая, красивая девушка. Злая мачеха сутками заставляла ее работать. Однажды девушка шила для нее новое платье и потеряла в саду иглу. Мачеха больно ударила ее и сказала: «Иди и не возвращайся домой, пока не найдешь иглу. Пусть у тебя будет сто глаз!» Ушла девушка и не вернулась. В саду на том месте, где она выронила иглу, нашли ее платье и рядом диковинный куст с золотистым плодом, покрытым, казалось, множеством глаз.

А вот сказка о манго. Жил добрый и трудолюбивый мальчик Доминго. Когда мать стирала, он носил воду, когда пряла — свертывал пряжу. Всем помогал Доминго. Как-то шла мимо старая нищенка и попросила пить. Мальчик усадил ее в тень дерева, напоил кофе. А пока она пила, выстирал ее лохмотья. Но однажды мальчик заболел, и ничто не спасло его: ни травяные настойки, ни припарки ко лбу. Умер Доминго, и все оплакивали его. Тогда пришла прекрасная фея (никто не узнал в ней старуху нищенку) и сказала: «Не плачьте, люди. Доминго умер, но сердце его будет жить и радовать всех». Она посадила сердце мальчика в саду, и выросло дерево с плодами, похожими на сердце. Люди отведали их и сказали: «Какие благоуханные плоды! И такие {34} же прекрасные, как сердце мальчика. Назовем их Доминго». Со временем плоды стали называть сокращенно — манго.

В июне—августе созревает авокадо. Его зеленые или бурые крепкие плоды похожи на большие груши, внутри — круглая и легко отскакивающая белая косточка. Авокадо едят посолив, поперчив и приправив майонезом. По калорийности он не уступает мясу и сливочному маслу.

Дважды в году, в июне и ноябре, вызревает дуриан — «король» фруктов. Большие твердые зеленые плоды его покрыты шипами. Обычно о дуриане пишут, что это «вкус неба и запах ада». Равнодушных к этому фрукту нет: дуриан либо любят, либо не выносят. В созревшем плоде прячутся кремовые маслянистые семядоли, вкус которых близок к смеси грецких орехов со сливками и пареным луком. Важно уметь выбрать фрукт. Хороший дуриан (как и арбуз) должен быть легче по весу, чем кажется; если он тяжелее, значит, не дозрел.

Под стать дуриану и мангустан — фиолетовый фрукт величиной с яблоко и нежной сердцевиной, вкус которой напоминает виноград «изабеллу».

Рядом с этими экзотичными фруктами вы с радостью обнаружите домашние, привычные морковь, капусту, картофель. Перец такой жгучий, что печет не только рот, но подбородок и щеки.

И всюду на рынке вас сопровождает запах цветов — лилий, сампагиты, роз, ромашек. Манильцы любят цветы. Их дарят на свадьбы, дни рождения и просто в знак доброго расположения.

Рядом с торговыми рядами непременно примостятся харчевни. Рыба, мясо, рис — все это кипит в чанах, и ароматы разносятся вокруг. В городе много маленьких кафе, где наскоро пьют кофе, просматривают газеты и снова бегут по делам. Люди среднего достатка могут себе позволить изредка скоротать вечер в уютных «пиццариях» за куском горячего пирога и кружкой холодного пива «Сан-Мигель». В дорогих ресторанах всегда есть европейская, филиппинская, китайская и японская еда. Вам подадут французский суп, американский стейк, вырезку из Австралии, вино из Бордо... Есть все, кроме черного хлеба. Не пытайтесь его заказать — вам принесут очень приблизительную замену: «браун бред», коричневатую безвкусную массу. И вы вспомните Пушкина, когда он, пересказывая князя Вяземского, вернувшегося из-за границы, воскликнул: «Плохо, брат, жить в Париже. Есть нечего, черного хлеба не допросишься!»

Много в Маниле национальных ресторанов. В индийском вам подадут еду специфическую — вкуса пламени и цвета битого кирпича. Такой цвет — от соуса карри, щедро сдобренного красным перцем. Повар, молодой сикх в чалме, священнодействует за стеклянной перегородкой на кухне. Одной {35} рукой он нанизывает мясо на шампуры, другой — выпекает лепешки с зеленью. Наготове стоят куриные сатэ, он и с ними успевает управляться. Все делается быстро, артистично, только, на мой вкус, доводится до малосъедобной кондиции. Как писал Ильф, «без пожарной каски на голове за стол садиться опасно».

В японском ресторане «Кимпура» еду готовят прямо на столе, за которым вы сидите. Очень просто: середина стола покрыта металлической пластиной-жаровней, под ней — газовая горелка. Но ни малейшего жара вы не ощутите. Изящно орудуя длинной вилкой и ложкой, повар на раскаленном столе разбивает и жарит яйца, добавляет специи, вареный рис, мясо, рыбу. И когда блюдо готово, равными долями наделяет гостей.

Все это красиво, но по вкусу уступает китайской кухне. Не спасает японцев ни знаменитая сукияки — сырая рыба, нарезанная тонкими тесьмами, ни суп из водорослей, ни маринованная редька.

Естественно, вы захотите отведать филиппинской кухни. В каждом доме вас угостят блюдом адобо — кусочки курицы и свинины, поджаренные в чесночно-соевом соусе, или подадут пансит-луглуг — тонкую лапшу с мясом, рыбой, крутыми яйцами и острыми специями. Если хотите попробовать более экзотическое блюдо, вам принесут кари-кари — жаркое из бычьих хвостов с арахисовым соусом или пакпакан — зажаренные до золотистой корочки свиные уши. Для любителей всегда найдется динугуан — острое блюдо со свежей поросячьей кровью. И конечно, ни одно торжество не обходится без лечона — жаренного на вертеле молочного поросенка.

Джипни на дорогах

Каждый, кто впервые приезжает в Манилу, бывает ошеломлен неописуемым уличным движением. В часы «пик» машины намертво забивают центральные артерии города, закупоривают мосты и перекрестки улиц. Хронические транспортные пробки — бич города. Манильцы называют их «траффик-джем». Такой «джем» бывает двух сортов: иногда можно выбраться из застрявшей машины и, оставив ее на обочине, пойти дальше пешком. Но случается, вас так блокируют с боков, что открыть дверцу машины невозможно; тогда запасайтесь терпением и ждите, пока рассосется затор. Обычно через час-два стояния в пробке находятся энтузиасты, которые, пробравшись в центр «джема», потихоньку растаскивают машины.

В многомиллионном городе нет ни метро, ни трамваев, ни троллейбусов, только бензиновый транспорт. Тысячи машин, {36} автобусов, такси мчатся, ползут, лавируют даже на узких тротуарах, выстаивают у светофоров. И хотя подача звуковых сигналов запрещена, воздух сотрясают визг клаксонов, скрип тормозов, свистки полицейских.

«Порядок строгий, — писал Гончаров, — ни одна коляска не смеет ни обогнать другую, ни остановиться в рядах». Сейчас и представить себе такое невозможно. В Маниле ездят лихо, неосторожно, без правил. В каждой кабине перед водителем висит спасительный амулет — крест, распятие или мадонна с младенцем. Уповая на него, водители делают в потоке машин немыслимые виражи. Причем никогда нельзя предугадать, как поступит шофер: или начнет азартно обгонять соседа или вдруг галантно уступит ему место.

Мелькают на дорогах респектабельные «мерседесы», энергичные «вольво», полированные «кадиллаки», изысканно-старомодные «роллс-ройсы». Но больше всего японских машин — юрких и маневренных «тойот», «галантов» и «мицубиси». Тарахтят грузовики, везут на рынок плетеные корзины с зеленью, идут сверхмощные бетоновозы, тащатся буйволиные телеги, похожие на повозки первых американских переселенцев.

В этом разномастном, ревущем и скрежещущем потоке бойко снуют мальчишки с лотками — продавцы газет, жвачки, соленых орешков, сигарет, жареных бананов и ожерелий из сампагиты. Стоит машине на минуту встать у светофора, как к ней подлетают юные коробейники, трясут пачками зеленых бумажек — лотерейных билетов, обещая крупный выигрыш за несколько сентаво. Но водитель скорее купит сигарету. Именно одну штуку, а не пачку. Здесь так принято: водитель едва заметно кивает продавцу, и тот летит со всех ног — успевает продать сигарету, поднести спичку, получить деньги и еще улыбнуться. Зарабатывать на жизнь в Маниле учатся с детства.

Машины на улицах частные. Общественного транспорта мало. Рейсовые автобусы ходят редко и набиты до предела, длинные очереди выстраиваются на остановках. Для тех, у кого водится лишняя монетка в кармане, курсируют маршрутные такси-джипни. Стоп!.. О джипни нужно рассказать особо.

Когда-то после войны филиппинцы купили за полцены сотню списанных американских военных джипов. Их слегка переоборудовали под пассажирские такси и выпустили на дороги города. Джипы (в местном произношении — «джипни») так понравились манильцам, что скоро они наладили производство таких машин. В Лас-Пиньясе работает завод, выпускающий джипни фирмы «Сарао». Владельцы джипни, чтобы выделиться из тысяч собратьев, красят машины в яркие цвета, дают им звучные имена и броские названия. Кабины щедро украшают цветами, увешивают картинками, на капоте громоздят фигурки лошадей, зеркала, антенны и прочую {37} мишуру. Иногда движется по улицам эдакий «павлин», и не сразу поймешь, что это джипни.

Водители, они же кондукторы, редко бывают владельцами машин. Обычно они арендуют машину, отдавая владельцу львиную часть заработка. Трудная эта работа — ежедневно по восемнадцать часов быть за рулем в бесконечных пробках, бензиновых парах и гари. Но спросите любого рабочего, хотел бы он быть водителем джипни, и он ответит утвердительно. Все же водитель зарабатывает до тысячи песо, а то и больше. И хотя это выше установленного законом минимума заработной платы рабочего, этих денег не хватает, чтобы содержать семью. Джипни часто называют «такси для тао» (простого человека). Они относительно недороги и удобны, их можно остановить в любом месте, подняв руку. Джипни незаменим в условиях Манилы, где немало узких и тесных улиц, по которым не проехать автобусу. Манильцы любят свои джипни, как москвичи метро.

Парковка машин на улицах Манилы пока бесплатна, но, поскольку все обочины заняты, в поисках места приходится подолгу колесить. Правда, в центре города, в Макати, соорудили многоярусный платный гараж. Но он не очень удобен, так как не всегда близок к нужному вам месту. В городе великолепно налажен автосервис. Заправочные станции круглосуточно к вашим услугам, чаще всего это «Шелл» и «Эссо». Пока машину заправляют, мальчик, служащий станции, старательно почистит ветровое стекло, оботрет колеса, смахнет пыль с капота.

Власти прилагают немало усилий, чтобы отрегулировать движение в столице. Делаются попытки улучшить движение загородных поездов. Сооружаются новые скоростные трассы — хайвей. Но пока эти меры не дали ощутимых результатов.

«Все флаги в гости...»

Я люблю встать на перекрестке оживленных манильских улиц и несколько минут понаблюдать за жизнью города. Лихо мчатся машины в шесть рядов. Артистически жестикулируя, умело направляет их поток молодая женщина-полисмен. Неспешно идет монахиня в белом. Двое парней везут на тачке глыбу голубоватого, «потеющего» льда, оставляя позади мокрый тонкий след. Около кафе они остановятся, сбросят лед на тротуар, расколют и затем разложат по стаканам с водой. На скамье в сквере после короткого ленча отдыхают девочки-продавщицы из соседнего универмага. Они сидят, блаженно вытянув ноги — ведь целый день приходится стоять и улыбаться покупателям. У переносного лотка торгуют очищенными кокосовыми орехами с вставленными в них нейлоновыми тростинками. К лотку подходит рабочий. Порывшись {38} в заштопанных джинсах, он достает несколько мелких монет, получает орех и тут же на земле устраивается передохнуть после смены.

Старик в ветхой соломенной шляпе, едва передвигаясь на тромбофлебитных ногах, подходит к машине у светофора и протягивает руку за подаянием. Кто он — потерявший работу моторикша? Или крестьянин, подавшийся в город за удачей? Этого мы не знаем. Только город ему удачи не принес — это видно. Подошел к отелю автобус с иностранными туристами. Многие направились к буйволиной повозке на обочине шоссе, груженной плетеными корзинами, шляпами и сумками. Начинается торг. Скорее всего, хозяин не уступит и песо, но ритуал будет соблюден.

Манила битком набита европейскими туристами. Как правило, их три категории: тщательно причесанные, жизнерадостные старушки; небрежно одетые, пресыщенные девицы со спутниками в линялых джинсах и позволившие себе расслабиться бизнесмены. Они приезжают сюда не только для того, чтобы увидеть обещанные рекламными проспектами «райские кущи, где танцуют стройные островитянки», хочешь бери за руку ту, хочешь — эту... Времена Магеллана прошли. Сегодня туристов привлекают не только красота ландшафтов, но и комфорт отелей, «мистер Сошиал Сервис» — безупречное обслуживание.

Приехав в Манилу, они стремятся вознаградить себя за тусклую жизнь на родине и пускаются во все тяжкие. Если вы увидите на улице экстравагантно одетого мужчину, можете не сомневаться — это турист из Америки или ФРГ. На его воспаленной от загара шее висят ракушечные бусы, на голову водружена немыслимая шляпа, одет он в шорты и майку с вызывающим рисунком, на ногах, покрытых рыжими волосами, — туземные шлепанцы. Идущая рядом с ним женщина обязательно в вышитом филиппинском платье. Местные жители предпочитают простую и удобную европейскую одежду. Молодежь — в джинсах. Мода на них вряд ли пройдет: очень удобна эта одежда. Были и будут джинсы разных фасонов — широкие и узкие, длинные и короткие, в сборку и «бананы». Но все это вариации одной незыблемой формы.

...Еще триста лет назад Манила слыла крупным торговым центром в Азии. Сегодня столица Филиппин — один из узловых портов Тихого океана. Отсюда ведут пути в Сингапур, Йокогаму, Сан-Франциско.

Красив и просторен Манильский залив. На его солнечной голубизне — сотни судов. Стоят на рейде сухогрузы и нарядные пассажирские лайнеры, небольшие трудяги-траулеры и вместительные плоские танкеры, новенькие баржи и доживающие свой век ржавые посудины. Высится лес мачт, труб, подъемных кранов.

Все флаги — в гости... Трехцветный французский и {39} звездно-полосатый американский, прочерченный крестом британский и с красным «солнцем» японский, зеленые флаги арабских государств и красный советский флаг... У причала, выложенного могучими просмоленными бревнами, тяжело всплескивает маслянистая, темная вода, подернутая слоем мазута. Тянутся скучные пакгаузы, таможни, склады. Каждую минуту раздается пароходный гудок, гремят цепи лебедок, лязгают автопогрузчики, слышны крики: «Майна! Вира!» Здесь разгружаются и загружаются одновременно десятки судов. Пахнет рыбой, сыромятной кожей, краской, иногда обдает жарким запахом вспотевших тел.

Порт не знает отдыха. В трюмы судов грузят копру, масло, сахар, древесину, медную руду. Выгружают станки, машины, компьютерную технику. Вечером вода в бухте кажется взбудораженной и живой: в ней плещутся судовые сигнальные огни, фонари рыбачьих лодок, тысячью ламп полыхает плавучее казино. Кажется, что там, на воде, фантастический город. В районе порта можно услышать все языки и жаргоны мира, увидеть моряков всех цветов кожи: коренастых турков, рыжебородых англичан, смуглых арабов, темпераментных негров, сдержанных китайцев, непоседливых японцев. Машинисты, юнги, грузчики, водолазы, пропитанные запахом моря и уставшие от сурового и трудного морского бытия, с радостью идут навстречу нагретой земле, шумной городской суете.

Улицы Манилы весь день полны народа. Вечером, когда затихают деловые кварталы, кончают работу учреждения, а на дверях банков и магазинов опускаются железные решетки, толпа редеет. С наступлением сумерек в центре города начнется другая жизнь. Откроется игорный дом на воде залива, в припортовых кварталах примут первых посетителей заведения, окна которых всегда плотно зашторены, в местечке Эрмита разгорится вакханалия дискотек. Когда-то Блок написал: «И в каждом кружении танца я вижу пламя греха». Поэт увидел греховное в невинных танцах начала века. Что сказал бы он теперь, доведись ему увидеть откровенно эротические телодвижения: диско в воде, диско в огне, диско под дулом пистолета — чего только ни придумали пресыщенные любители модного ритма. Гораздо ближе к истине оказалась Анна Ахматова, написавшая: «А та, что сейчас танцует, непременно будет в аду...» Чем ближе к порту, тем веселее и обнаженнее город. В барах — табачный дым, музыка, карточные шулера и торговцы наркотиками. Прохожих останавливают таксисты, предлагая взглянуть на фотокарточки не очень одетых девиц...

Совсем иные заботы у тех, кто поднимается каждый день до зари, чтобы к семи утра уже быть у заводского станка, в судоремонтном доке или мастерской. Жизнь трудового люда столицы отмерена солнцем: встают и ложатся «с петухами». {40} К десяти часам вечера окраинные улицы, где нет неоновых огней, уже пустынны. В Маниле размещены две трети всех промышленных предприятий, на которых трудится свыше половины рабочих страны. Особенно много заводов вблизи порта и по берегам Пасига. В районе Санта-Крус работают издательства и типографии. На северном берегу Пасига поднялись корпуса пивоваренного завода «Сан-Мигель». Выше по течению — фанерные, спичечные фабрики, сталелитейный завод. На севере города, в Калоокане, — каучуковая, пищевая, фармацевтическая фабрики. На северо-западе, в Малабоне и Навотасе, — металлургический и цементный заводы, завод удобрений и красок. На юге, где Манила граничит с Пасаем и Параньяке, издавна строились табачные фабрики.

Табак завезли на Филиппины испанские монахи еще в XVI веке. Это капризная и трудоемкая культура. Сначала семена высевают на грядки, золой защищают ростки от вредителей, навешивают тент, чтобы предохранить рассаду от дождей и ветра. Как только всходы окрепнут, их пересаживают в грунт. Табачное поле очень красиво в пору цветения: оно покрыто нежно-розовыми душистыми колокольцами. Но не в цветах ценность табака, а в широких зеленых листьях. Сначала у растения вызревают нижние листья. Их обламывают, нанизывают на нити и сушат, «томят», причем обязательно в закрытом помещении, пока они не приобретут желтоватый оттенок.

«Индустрия голубого дыма» развивалась быстро. Уже в конце XIX века в ней было занято тридцать тысяч человек. Сигары, которые местные жители называли «табако», имели большой спрос во всем мире. На табак испанцы объявили государственную монополию. В Маниле их не продавали, они подлежали вывозу за рубеж. Вспомните, сколько времени потратил Гончаров, чтобы раздобыть хорошие сигары. Много официальных инстанций и чиновников обошел он безрезультатно, пока ему не намекнули, что надо прийти «просто», то есть «договориться» с чиновником частным порядком. И все же он увез в Петербург друзьям тысячу лучших манильских сигар. Чехов, собираясь на Сахалин, писал поэту А. Плещееву: «Если пароход, как сказано в расписании, зайдет в Манилу, то я привезу Вам 99 отличнейших сигар».

В канун второй мировой войны Филиппины вышли на первое место в мире по экспорту сигар. Но во время японской оккупации табачные плантации были заброшены. И после войны филиппинцам пришлось самим покупать сигареты в США. До сих пор многие предпочитают американские сигареты местным.

Есть в Маниле старейшая фабрика — «Табакальера». Ее продукцию — темно-коричневые шкатулки с сигарами можно купить только в дорогих магазинах. Уже на подходе к фабрике вы слышите равномерный глухой стук — это стучат {41} ножи о поверхность стола. В цехах за длинными столами, разделенными на отсеки, сидят рабочие — «табакалерос», в основном женщины и подростки. Ловкие пальцы разрезают лист и скручивают сигару. Все делается вручную. Знатоки считают, что сигары машинной штамповки не так ароматны. Машина не может заменить человеческий глаз, обоняние и руки. Ведь нужно не просто свернуть сигару, а подобрать листы по цвету и запаху. В коробку укладывают сигары строго одного размера. За смену рабочий должен сделать минимум двести сигар. За нелегкий труд он получает примерно пятьсот песо в месяц. Кстати, это меньше, чем стоит одна солидная темно-коричневая табакерка.

В стране около восьми миллионов наемных рабочих, но, к сожалению, уровень их организованности и классовой солидарности пока невысок. В профсоюзах состоит всего десять процентов рабочих, а крестьян и того меньше. Не все еще понимают первопричины своей нищеты. Не потому ли стал возможен закон о профсоюзах, принятый в 1982 году и призванный обеспечить «индустриальный мир» между рабочими и предпринимателями на пятьдесят лет? Фактически этот закон наложил запрет на забастовки под предлогом «защиты национальных интересов». Президент Маркос, давая новые льготы иностранным инвесторам, включил в них «гарантию от забастовок». Выступая на первомайском митинге трудящихся, он предостерег «подстрекателей к насилию от попыток всадить нож в сердце администрации» и призвал «не допускать кровавой конфронтации». Руководство Конгресса профсоюзов страны поддержало правительство.

В парке Рисаля

Манила не из тех городов, где гуляют по одной улице. Здесь много своих «бродвеев» — Аяла-авеню, бульвар Рохаса, Пако-парк. Но самое любимое место отдыха — парк Рисаля на площади Лунета. Это и самое торжественное место. Здесь на флагштоке развевается красно-бело-голубой флаг республики. Сюда приезжают высокие иностранные гости, чтобы возложить венки к памятнику Хосе Рисалю. Почтить память великого сына нации приходят простые люди. Каждые два часа у памятника меняется караул. Круглосуточную вахту несут солдаты национальной гвардии в парадных формах.

После работы манильцы любят прийти в парк Рисаля, чтобы увидеть, как неповторимо и неизбежно кончается день. Едва диск солнца скроется в океане, небо всполыхнет фантастическими красками, начнет меняться на глазах, словно в цветовой музыке. Горожане приходят в парк подышать прохладой, полежать на прогретой траве, сразиться в шахматы. В память финального матча в Багио, где победу одержал {42} Анатолий Карпов, в парке открыли «шахматный клуб простого человека». Десяток бетонных столбов с черно-белыми досками врыты в землю в тени деревьев. Вокруг игроков, как и везде, волнуются болельщики и любители давать советы.

На катке вокруг светящегося стеклянного глобуса под музыку катаются на роликах любители и мастера, удивляющие публику сложными пируэтами, и делающие первые» шаги новички. С шумом взмывают в небо стометровые, подсвеченные огнями фонтаны, летит во все стороны обжигающе-прохладная водяная пыль. В этот фонтан в Маниле туристы бросают монетки, чтобы вернуться сюда еще раз. Гитарный перезвон, девичий смех, ребячьи голоса, возгласы продавцов воздушных шаров и мороженого, щелканье затворов фотокамер — все сливается в какую-то радостную мелодию, и кажется, что здесь молодежный праздник.

Как-то рядом со мной на скамью присел пожилой филиппинец. Одет он был скромно, но опрятно, на плече висела фотокамера. Незнакомец опирался на костыль, у него не было левой ноги. Отложив костыль, мой сосед вынул из кармана газету и стал читать. Несколько минут он читал молча.

— Хорошие сегодня новости, не правда ли? — сказал он, обратившись ко мне; видно было, что ему очень хотелось поделиться. — Власти не пустили в Манилу Пиночета. Я очень рад. Зачем нам он и ему подобные? Хватит, нас уже втравливали в авантюры. Вот она, память о бессмысленной войне... — он тронул лежавший рядом костыль.

Гвин Типоко, так звали моего соседа по скамье, воевал во Вьетнаме в составе саперного батальона, сейчас получает жалкую пенсию по инвалидности.

— Мы рисковали жизнью, думая, что помогаем вьетнамскому народу, — продолжал Гвин.— Оказалось, мы стали просто соучастниками агрессии. Но я был молод, многого не понимал, да и заработать хотелось — там неплохо платили. Думал, приеду, получу работу, вырвусь из бедности. Но прав был мой отец, когда говорил: «Не ставь котел на огонь, пока рыба в воде». Моя «рыба» сорвалась с крючка. В Маниле трудно найти работу молодому и здоровому, а куда мне? Сначала я подумывал уехать. После войны филиппинские солдаты, служившие в американской армии, имели право поселиться в Америке. Некоторые мои товарищи так и сделали. Но кем они стали там? В лучшем случае — мойщик посуды в баре, лифтер в отеле, билетер в кино... Я хорошо помню, когда на этой самой площади провозглашали независимость Республики. Вместе со всеми я пел тогда гимн и верил, что настали лучшие времена. Но говорил отец: «Мало иметь поле, нужно его вспахать и получить добрый урожай». И он был прав. Мало провозгласить «новое общество равных возможностей», нужно создать людям такие {43} возможности... Знаете, если дерево сломается от урагана, оно снова зацветет от солнца. Но если в нем завелись жучки — ему трудно помочь. Что греха таить — во многих наших учреждениях еще не изжита коррупция. Это как грибок внутри дерева... Раньше был у меня маленький бизнес — фотокамера. А теперь разве мне угнаться за молодыми конкурентами? Правда, один из этих молодых фотографов — мой сын. Но я не думаю, что это занятие будет основным делом его жизни. На него теперь все мои надежды...

Мы продолжаем беседовать, а вокруг шумит парк. Потоки гуляющих текут мимо торговых рядов с их веселой толчеей, мимо кафе и буфетов, мимо японского сада камней и китайского храма, направляясь к открытой эстраде. Эстраду в парке Рисаля называют народным театром без стен. Здесь не платят за билет, вход свободный. Любой может прийти и послушать знаменитых музыкантов. Не раз манильцы аплодировали здесь артистам Большого театра.

Зал под небом всегда полон. Каждое воскресенье манильский симфонический оркестр дает здесь бесплатный концерт, в программе — Моцарт, Шостакович, Григ... Еще недавно классическая музыка была привилегией единиц. Теперь ее «выводят» в народ такие энтузиасты, как дирижер Редентор Ромеро, композитор Лукреция Касилаг, пианистки Санта Мария, Ровенна Ариетта и многие другие.

Сегодня Санта Мария играет Первый концерт Чайковского. В теплую, засыпанную звездами ночь ворвалась, как весенний ветер, как шум берез, музыка Чайковского. На каменных плитах, отдающих дневное тепло, сидят филиппинцы, внимательно слушая «Песнь о России».

...Оставленный пеплу

До Коррехидора, небольшого скалистого острова, «запирающего» вход в Манильский залив, час езды на быстроходном катере. Площадь его всего пять квадратных километров. Когда-то испанцы проверяли здесь документы входящих в бухту судов. Сегодня остров — живая память о войне. В сорок втором году одиннадцать тысяч солдат оказались здесь в ловушке и сражались до последнего патрона. Каждый метр выжженной солнцем земли Коррехидора обильно полит кровью.

Японцы напали на Филиппины вероломно. 7 декабря 1941 года, через семь часов после разгрома Пёрл-Харбора, самолеты с «красными солнцами» на крыльях уже бомбили Манилу и обрушили первые бомбы на Коррехидор. Огненный шквал с воздуха и с моря буквально изрешетил остров. Короткоствольные пушки оказались беспомощными против пикирующих самолетов. Возглавлявший оборону острова американский {44} генерал Макартур перебрался сначала в подземное укрытие, а когда положение стало критическим, оставил войска и ночью отплыл в Австралию. Гарнизон продолжал сражаться. Истощенные голодом, измученные жаждой, в несколько раз уступавшие противнику в численности, солдаты двадцать семь дней мужественно защищали форт

Только в сорок четвертом, когда исход войны был предрешен, Макартур вернулся на Коррехидор. Тысячи американских и филиппинских солдат высадились на острове Лейте, завершив освобождение страны от японцев. «В пятидесяти ярдах от берега мы высадились, — вспоминает Макартур. — Мне предстояло сделать всего тридцать–сорок прыжков, чтобы достичь суши, это были самые трудные броски в моей жизни. Я стоял на песке, готовый говорить в микрофон, и вот что я сказал: «Люди Филиппин, я вернулся»». Но вернулся он очень поздно: все, кто остался на острове, погибли или были взяты в плен.

...По узкому шоссе автобус неспешно идет в гору, туда, где стоял гарнизон Скала — последним павший в битве. Здесь все оставлено так, как было тогда: пустые глазницы окон, обгорелый остов самолета, рухнувшие балки, поросшие травой убежища, сгоревшие казармы и лазареты. Из-под колючих кустарников видны ржавые орудия, пробитые снарядами бетонные стены форта Крокетт.

Мы поднимаемся по широкой каменной лестнице к скульптуре «Вечное пламя свободы» архитектора Аристида Деметриоса. Сложная металлическая композиция четко вписана в синеву неба. Неподалеку устремился ввысь белый стометровый крест — памятник воинам, погибшим в битве за полуостров Батаан.

Это строчки из поэмы Карлоса Булосана «Голос Батаана», за которую поэт удостоен высшей литературной награды. Шестого мая каждый год страна отмечает день памяти Коррехидора, Батаана и других мест сражений с самурайской армией. Годы оккупации хорошо помнят на Филиппинах и потому с тревогой следят за ростом японской военной мощи в последнее время. {45}

Назад К оглавлению Дальше