выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
|
выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. |
|
Эпоха феодальной раздробленности с ее отделением одного княжества от другого, с образованием в каждом своей княжеской династии и своего чиновничьего аппарата вела к обособлению и других сторон жизни, к стремлению отдельного фиксирования событий своего княжества, к региональному летописанию. Раньше всего оно возникло в крупнейших центрах Руси — Киеве, Новгороде, Переяславле; позднее, по-видимому, в Полоцкой, Смоленской и Ростово-Суздальской землях.
Вопрос о смоленском летописании. Полоцкая и смоленская летописи до нас не дошли, но они были в руках В. Н. Татищева1), традиционное недоверие к которому теперь оставлено2).
Дошедшие до нас фрагменты смоленской летописи очень важны и были недавно изучены. В 1897 г. Н. И. Петров опубликовал запись Михайловского Златоверхого монастыря в Киеве, где говорилось о Ростиславе Смоленском и воздавалась хвала его деятельности. В 1909 г. смоленский историк И. И. Орловский напечатал весьма близкий к этой записи текст, который был списан с оригинала в XVI в. для Н. П. Румянцева и с ошибками, в частности, как оказалось потом, даже в дате (1142 г.). В 1956 г. М. Н. Тихомиров опубликовал еще один фрагмент из так называемого Краткого летописца (Уваровский сборник) XV в.3) Все эти источники заинтересовали в наше время Н. Н. Воронина и Я. Н. Щапова. Н. Н. Воронин сопоставлял данные Краткого летописца с данными Киевского сборника и пришел к выводу, что в Кратком летописце много искажений и большого значения для истории он не имеет. Киевский же летописец, датирующийся двумя столетиями позднее, опирается на «какие-то старые смоленские летописные материалы» и содержит «следы не дошедшей до нас древней смоленской летописи»4). [16] Пристальное внимание уделил отрывкам Я. Н. Щапов5). Им были детально проанализированы записи летописного характера, сохранившиеся как в Нифонтовом сборнике (30–40-е годы; с этой рукописи делалась упомянутая копия для Н. П. Румянцева), так и в Киевском сборнике Михайловского Златоверхого монастыря (публикация Н. И. Петрова), а также еще один документ, связанный со смоленским князем Ростиславом, — «Похвала князю Ростиславу». Эти фрагменты восходят к местному смоленскому летописанию. Все это дает «определенный материал для суждения о существовании смоленского летописания в XII в. — загадке, не решенной до сих пор»6).
Есть еще некоторые смоленские сведения, которые проникли в ряд летописных сводов и сборников. Устюжский летописный свод начала XVI в., например, сообщает, что Аскольд и Дир, двигавшиеся в 863 г. мимо Смоленска, «не явистася Смоленску, зане град велик и мног людми»7). В. С. Иконников выделил в Ипатьевской летописи девять сведений о событиях в Смоленской земле, опирающихся, как он полагал, на местный источник. В северных летописях — Лаврентьевской и сходных с ней — таких известий до 1285 г., по его наблюдениям, нет. К сожалению, сообщения обычно весьма коротки, а смоленское происхождение их не бесспорно. Так, сведение о привозе в Смоленск дочери Святослава Олеговича для выдачи замуж за Романа Ростиславича (1148) могло исходить не из Смоленска, а от окружения ее отца, который, как мы знаем, имел своего летописца, и др. Большие «смоленские» куски также могли быть несмоленскими: подробности о смерти Ростислава Мстиславича (1167), конечно, «могли быть сообщены только его спутником» — в этом В. С. Иконников прав. Но этот «спутник» вряд ли был смолянином, так как, двигаясь через Смоленск, Ростислав (уже великий киевский князь), всего вероятнее, имел вокруг себя далеко не смоленское окружение. То же можно сказать о записи по поводу кончины Давида Ростиславича (1197).
Исходя из языковых наблюдений, А. А. Шахматов, как известно, считал, что Радзивилловский список древнерусской летописи был сделан в Смоленске или Смоленской земле, однако Д. С. Лихачев не находит этот довод достаточно убедительным8). В. И. Сизов и Н. П. Кондаков считали ее соответственно летописью, составленной в Новгороде или во Владимире9). [17]
Со Смоленском, безусловно, можно связывать лишь так называемую летопись Авраамки — сборник, найденный в Полоцке А. В. Рачинским в 60-х годах XIX в. Ее смоленское происхождение удостоверяет приписка: «В лето 7003 (1495) написана бысть сия книга, глаголемый Летописец, во граде Смоленсце при державе великого князя Александра, изволением божьим и повелением господина владыки смоленского Иосифа (Солтана) рукою многогрешнаго раба Авраамки». С этой летописью схожи и другие списки (Синодальный, Толстовский, Супрасльский)10). А. А. Шахматов менял свои взгляды на эту рукопись. Первоначально он полагал, что это компиляция из трех памятников новгородского происхождения, а затем при анализе языка пришел к выводу, что летопись Авраамки лишь копия со свода, составленного в Пскове, где было много новгородских источников11). Таким образом, и этот памятник, переписанный в самом Смоленске, был не смоленским и на местные источники не опирался.
Есть основания полагать, что смоленская летопись легла в основу «Литовских летописей», вошедших в XVII и XXXII тома Западнорусских летописей, но, как указывал уже В. С. Иконников (один из первых рассмотревший их под этим углом зрения), все данные «приводят к заключению о существовании Смоленской летописи (лишь) среднего периода»12).
Общерусские своды. Общерусские летописные своды по-разному отражают историю Смоленской земли. Основная часть сведений встречается, как в южнорусском летописании (Ипатьевская летопись), так и в северовосточном (Лаврентьевская), но есть оригинальные смоленские сообщения в других сводах. Больше всего их в новгородском круге летописей; его князья часто занимали новгородский стол, Смоленская земля соседила с Новгородской и в южную Русь новгородцы чаще всего ездили не через враждебную Полоцкую землю, а через Смоленск. Оригинальные сведения о Смоленске находим в Софийских летописях, они часто совпадают со сведениями Воскресенской летописи, что и понятно, так как Софийская I наряду с Московским сводом 1479 г. была ее источником13).
Первое оригинальное, не встречающееся в Ипатьевской и Лаврентьевской летописях, сообщение о Смоленской земле мы читаем в Софийской I (и Воскресенской) летописи под 1019 г., где говорится, что [18] Ярослав Мудрый посылает в Смоленск за мощами убитого брата Глеба14), затем о разделении Смоленска на три части после смерти Ярослава Мудрого (1054)15). Под 1095 г. мы узнаем, что князья Святополк и Владимир Мономах приходили на Давыда Святославича к Смоленску16). Однако эти события встречаются только в летописях новгородского цикла и в Воскресенской не отражены. Под 1111 г. узнаем из Новгородской I и Воскресенской летописей, что в Киеве, Новгороде, Чернигове и Смоленске произошел сильный пожар17). Под 1121 г. В. Н. Татищев вычитал в какой-то летописи, что в Смоленск приезжал Мономах для примирения полоцких князей18) (в дошедших до нас летописях этого сообщения нет). Любопытная деталь Воскресенской летописи, не находящая себе параллели в других источниках: под 1125 г. сказано, что по смерти Мономаха на киевском столе был Мстислав Владимирович, названный там князем смоленским. В Смоленске, оказывается, остается в качестве князя Ростислав Мстиславич (в то время как, по другим летописям, этот князь в качестве смоленского упомянут только с 1127 г.). Нет параллели этим сведениям и в своде 1479 г.19)
Новое оригинальное сообщение летописей только новгородского круга находим под 1137 г. Говорится, что новгородцам не было мира со смолянами20). В Новгородской I летописи говорится, что Святослав Ольгович, «интернированный» в Смоленске, был заключен в монастырь Бориса и Глеба на Смядыни21). В тех же летописях новгородского круга под 1129 г. читаем о приходе из Суздаля в Смоленск Юрия Долгорукого, который зовет новгородцев на Святослава Ольговича, через 10 лет, в 1139 г., сообщается, что в Смоленск к отцу бежал Ростислав Юрьевич — сын Долгорукого из Новгорода22). В Новогородской I и в Новгородской IV летописях есть известия 1145 г. о построении в Смоленске каменной церкви Бориса и Глеба на Смядыни23). Под 1158 г. в Новгородской и I и IV есть сообщение о возвращении из Новгорода в Смоленск Ростислава Мстиславича, причем в Новгородской I еще добавлено, что в Новгороде оставлен Святослав24). Как видим, большинство сведений о Смоленске, превышающих объем сведений Ипатьевской и Лаврентьевской летописей, восходят к новгородскому летописанию, и именно к тому времени, когда Смоленск был в наиболее тесных сношениях с Новгородом (см. раздел «Политическая история...»). [19]
Рассмотрение других летописей показывает, что основное повествование о Смоленске содержится в Ипатьевской летописи, причем оно часто совпадает с Воскресенской, но бывают случаи, когда сообщение Ипатьевской оригинально (1140 г. — Святослав Ольгович бежит в Смоленск через Полоцк из Новгорода; Изяслав и Вячеслав в 1151 г. присылают послов в Смоленск к Ростиславу, прося помощи против Долгорукого; в 1155 г. в Смоленск приезжает по дороге из Суздаля в Киев жена Долгорукого с детьми, и Ростислав ее провожает; тогда же рязанские князья целуют крест к Ростиславу «яко имети отцом себе»; 1158 г. — Рюрик Ростиславич со смолнянами участвует в походе на Туров; в 1159 г. смолняне помогали вместе со своим князем Романом и Рюриком Ростиславичем Рогволоду Полоцкому против Ростислава Глебовича Минского25) и т. д.). Как видим, оригинальные сведения Ипатьевской летописи не связаны с Новгородом и относятся главным образом к 1140—1160 гг. — время борьбы князей (братьев Изяслава и Ростислава!) с Юрием Долгоруким и княжения Ростислава в Киеве (1159—1167 гг.). Количество сведений о Смоленске в Ипатьевской летописи значительно возрастает, если учитывать и те сообщения, которые попали в Воскресенскую летопись (по-видимому, через свод 1479 г.).
Оригинальных сведений о Смоленщине в Лаврентьевской летописи гораздо меньше. Сообщается, что в Смоленск ходил Мономах (1091 и 1107), что великий князь Ярополк Владимирович послал Изяслава Мстиславича в Новгород «и даша от Смолиньска дар»26) (1133). Эти сообщения явно случайны и к смоленскому источнику восходить не могут.
Дошедший до нас комплекс смоленских епископских грамот XII — начала XIII в. — неоценимый источник по истории древней Руси. Найденный в конце 40-х годов в Швеции С. В. Соловьевым и затем неоднократно изданный27), он долго не исследовался, по-видимому, потому, что дошел в списках XVI в. и доверия не вызывал. Лишь теперь благодаря работам Я. Н. Щапова и А. В. Поппэ можно считать, что его изучение началось.
Я. Н. Щаповым рассмотрен весь комплекс документов и доказано, что он составлен не в 1150 г., как считалось, а в 1137 г. (точнее, в 1136 г. — дата двух первых грамот), затем дополнялся в 1150 г. (третья грамота) и в конце XII — XIII в. (последний документ). [20] Уточнив дату (1136), А. В. Поппэ рассмотрел историческую обстановку, в которую создана первая и вторая грамоты, и выяснил некоторые важные частные вопросы (о «Суздале-Залесской дани», о «дедичах» и др.). С рядом соображений исследователя Я. Н. Щапов согласился.
Сейчас установлено, что Уставные грамоты Ростислава Смоленского состоят в действительности из четырех отдельных документов.
1. Устав Ростислава (составлен в 1134 г., утвержден в 1136 г.).
2. Подтвердительная грамота епископа Мануила, написанная тогда же.
3. Данная грамота о передаче Ростиславом епископии холма в 1150 г.
4. Грамотой «О погородьи и почестьи» дополнен комплекс намного позднее (как увидим, во втором десятилетии XIII в.) и фиксирует доходы епископии со смоленских периферийных городов.
Все эти документы и надлежит рассмотреть.
Устав Ростислава Смоленского 1136 г. Устав Ростислава разбит его первым подробным комментатором А. А. Зиминым на девять параграфов28). В соответствии с ними мы и разберем документ. § 1 представляет род преамбулы. Здесь говорится об учреждении смоленской епископии смоленским князем Ростиславом и устанавливается ее материальная база. В § 2 сообщается о передаче епископу «прощеников» и указывается, что судить их может теперь только епископ. § 3 содержит подробный список княжеских даней и указывает сумму 10%, которые надлежит получить с них епископу. Отмечается, что церковь получает это отчисление лишь от даней, на другие виды доходов князя — продажи, полюдье и виру — это не распространяется. После дани с Солодовниц и указания на долю с нее епископу в тексте идет, выявленный Д. и А. Поппэ29), «суммарный» Путтинский кусок, где дань высчитана суммарно, а далее, начиная с Копыси, прежний порядок восстанавливается. В конце раздела говорится о «суздале-залесской дани», которая в случае ее возвращения Юрием Долгоруким также должна делиться с церковью в отношении 1:10. Параграф оканчивается выделением 10% натуральных доходов кафедре со всех натуральных даней князя («от всех рыб» и т. д.). § 4 сообщает о передаче епископии из княжеского домена двух сел, участка земли, охотничьих и рыболовных угодий и сенокосов. § 5 трактует о передаче епископии имущества с княжеского двора, земли под огороды в городе с семьей ее обрабатывающей, а также с семьи охотника, живущего в пригороде за рекой. § 6 рассматривает вопрос о компетенции епископского суда. § 7-9 предписывают органам феодального государства не вмешиваться в церковный суд и сообщают о тех карах, которые ждут нарушителей.
Как видим, учредительная грамота смоленской епископии 1136 г. охватывает многие стороны жизни одного из древнерусских княжеств и для историка Руси необычайно важна. К сожалению, текст ее, переписывавшийся, [21] по-видимому, не однажды с более ранних рукописей, не безупречен. Мною сделана попытка его реконструировать, исходя из некоторых наблюдений над логикой изложения, над обязательными повторениями выражений в начале каждого нового пожертвования («А се даю», «И се землю дал» и т. д.) и их неслучайным, как я считаю, отсутствием30). Но, конечно, это за рамки гипотезы не выходит.
При изучении названного документа нельзя забывать, что он отражает лишь те доходы и права смоленской церкви, которые она получила в 1136 г. от князя. Имелись ли у нее тогда и другие источники существования, нам неизвестно. В то же время и доходы князя представлены в документе односторонне: лишь те, что делятся с новоучрежденной епископией.
О других видах княжеских доходов мы читаем лишь в начале списка даней, но характер их не знаем, хотя иногда они, по-видимому, случайно и называются в источнике (например, полюдье Копыси, Лучина, вира дедичей). Некоторое представление о княжеском домене и его «лоскутности» вблизи от Смоленска также можно получить из Устава31), но и это только в той части, которая передавалась кафедре.
Несмотря на все это, значение документа нельзя переоценить: даже простой список одного вида доходов — даней — позволяет выяснить, как последовательно росла территория княжества, как увеличивались постепенно «окняженные» внутри нее земли. Картографирование княжеских даней приводит к важным выводам о существовании так называемых государственных доходов смоленского князя уже в конце XI — начале XII в., которые существенно отличались от его личных доходов уже в это время и т. д. Как отметил М. X. Алешковский, «Устав Ростислава свидетельствует не только о компетенции епископского суда, но и о раздельном суде в это время князя и посадника, что позволяет по-новому отнестись к ранней истории возникновения посадничества нового типа как в Новгороде, так и в Смоленске, поскольку и в Смоленске существовали точно такие же кончанская и сотенная система, как в Новгороде»32). [22]
Отметим, наконец, что нового вносит Устав Ростислава по сравнению с предшествующими аналогичными документами. В основе документа Ростислава — предшествующие установления33), но здесь отражены условия нового времени, когда земельная собственность стала играть особенно заметную роль. Пожертвования земель церкви не были его новшеством, но величина этих земель свидетельствовала о рвении князя в создании епископии и делала епископа его крупным союзником.
Дополнительная грамота (1136). К Уставу Ростислава примыкает Дополнительная грамота новопоставленного епископа Мануила, вокруг которой недавно возникла небольшая полемика. Я. Н. Щапов находил, что этот документ состоит из основной части, одновременной уставу (до слов: «да будет проклят»), и двух приписок, сделанных между годом смерти митрополита Михаила, 1145 г. (так как он назван в памятнике «святым»), и 1150 г., которым датируется последующий текст. Считая всю грамоту одновременным документом, приписанным к Уставу в том же 1136 г., А. В. Поппэ возражал, указывая на ряд примеров, когда живые церковные иерархи и просто светские люди именовались «святыми».34) Традиционная форма клятвы Дополнительной грамоты, напоминающая своим заклятьем окончание многих документов, некогда собранных нами для аналогии заклятья на кресте Евфросиньи Полоцкой (до 1161 г.)35), действительно, как будто бы указывает на концовку текста в середине грамоты, однако доказательства А. В. Поппэ о единовременном составлении всего документа в 1136 г. нам представляются убедительными. Любопытно, что, по его наблюдению, при сравнении сходных частей Устава Ростислава и грамоты Мануила о «переяславской опасности» оба эти документа «не повторяют, а восполняют друг друга, сообразуясь со своим положением»36). Грамота Мануила, как заметил Я.Н.Щапов, в оригинале была написана по-гречески и затем переведена на древнерусский — в ней есть обороты, близкие к византийским памятникам (наименование митрополита «кир» — господин и т. д.)37).
Грамота «О холме» 1150 г. Третья грамота «О холме» приписана, судя по дате на ней, в 1150 г. Основываясь на упоминании в записи епископа Симеона и считая последнего епископом Владимира Волынского (ум. в 1136 г.), М. Д. Приселков делал далеко идущие выводы, справедливо опротестованные ныне Я. Н. Щаповым38). Речь идет о переяславском епископе Симеоне, неизвестном нам по другим источникам, который, несомненно, был на епископской кафедре в Переяславле между 1100 и 1105 гг.39) В то время смоленская церковь подчинялась переяславскому [23] архиерею, значит, в грамоте говорится о передаче смоленской епископии в 1150 г. того самого холма, на котором Владимир Мономах при Симеоне в 1101 г. возвел Успенский собор40). Грамотой «О холме» комплекс документов, связанных с Ростиславом Смоленским, кончается. Последующая грамота отношения к нему не имеет.
Грамота «О погородьи и почестьи». Этот документ до последнего времени был совсем не изучен. Его часто и до сих пор ошибочно причисляют к грамотам Ростислава Смоленского и даже датируют 1150 г.,41) хотя уже давно этот вопрос пересмотрен. Грамота «О погородьи» оказалась переписанной в XVI в. на тех же листах, что и предшествующие грамоты из архива смоленской епископии, и благодаря этому дошла до нас. Здесь фиксируются сравнительно малые поступления, имеющие отношение только к епископской кафедре и получаемых ею без помощи князя с городов (погородье) и за службу епископа (почестье). В ней упоминается всего 12 городов, из которых 6 новых и 6 старых (о Смоленске, как и в предыдущих документах речи нет, так как отношения с ним регулировались, очевидно, другими документами, до нас не дошедшими). Обилие городов показывает, что грамота «О погородьи» значительно позднее создания епископии, когда в Смоленской земле, кроме Смоленска, был лишь один город. Я. Н. Щапов предложил датировать документ концом XII — началом XIII в., исходя из трех соображений: 1) в денежном счете его «не упоминаются гривны серебра, известные в документах середины XIII в., и тем более гроши, известные в конце XIV в.»; 2) запись сделана тогда, когда власть епископа достаточно окрепла, чтобы епископ собирал причитающееся себе без помощи князя; 3) «запись рисует условия, когда поступления от городов занимали важное место в приходном бюджете кафедры, а финансы развитых смоленских городов, следовательно, в состоянии удовлетворить среди других и претензии владыки»42). Последние соображения содержат справедливые, но исключительно косвенные заключения; важнее первый пункт, на основании которого исследователь и датировал документ с точностью до 50 лет. Однако дата может быть значительно сужена: здесь нужно рассмотреть «почестье». Его платят в самом большом размере три крупнейших смоленских центра, из которых два наверняка входили в княжеский домен (Мстиславль и Ростиславль)43), а один Дорогобуж принадлежал домену, по всей вероятности. Однако по погородью крупнейшим городом после Смоленска в конце XII — начале XIII в. был Торопец, но именно он и не вносил смоленскому архиерею почестья. Трудно предположить, что иерарх отказывал в службе этому городу, с которого епископия получала [24] самое крупное погородье, да и в соседнем Жижце он, видимо, бывал. Остается предположить, что документ составлялся в Смоленске тогда, когда с Торопцом у епископа были достаточно натянутые отношения и он не только отказался туда ездить, но даже перестал планировать причитающиеся за его службу в этом городе поступления. Когда это могло быть?
Торопец — один из первых городов Смоленской земли, ставший самостоятельным княжеским центром, со своей линией князей — потомков младшего Ростиславича. Торопецкий князь в 1169 г. упоминается отдельно от князя Смоленска, со второй половины XII в. торопецкие князья ведут по отношению к нему сепаратистскую линию и несколько раз даже занимают новгородский княжеский стол, оставляя за собой «домениальное» княжение в Торопце. Таких «новгородских» периодов до середины XIII в. у торопецких князей было три: 1178—1180 (Мстислав Храбрый), 1210—1215; 1215—1218 (оба раза Мстислав Удалой)44). Когда же смоленский владыка отказывался наотрез ездить служить в Торопец? Скорее всего, тогда, когда там был другой иерарх, больший даже по церковному чину. 22 января 1211 г. в Новгороде произошло столкновение архиепископа Митрофана с новгородским князем Мстиславом Удалым. «Не даша ему правиться (оправдаться) Мстислав ведоша и в Торопець; он же (Митрофан. — Л. А.) то прия с радостию, яко Иоанн Златоусьтьць и Григории Акраганьскыи»45). Мера эта не была временной, так как в Новгороде немедленно был возведен прибывший из Византии еще при Митрофане Добрыня Ядрейкович, именуемый теперь Антонием. Как долго в Торопце пробыл опальный иерарх, мы не знаем, но в 1218 г. мы его уже видим, выезжающим из Владимира в Новгород46). Грамота «О погородьи» и составлена в Смоленске в период ссылки в Торопец новгородского архиепископа, т. е. между 1211 и 1218 гг. От Устава Ростислава 1136 г. ее, следовательно, отделяют 75 лет, и все упоминания в ней городских поселений крайне важны, так как показывают развитие смоленских периферийных центров за это время47).
Важное место среди источников по истории Смоленской земли занимают известные смоленские торговые грамоты, заключенные между Смоленском, Ригой и о. Готландом в первой половине XIII в. Не в пример рассмотренным выше епископским грамотам, эти источники обросли обширной источниковедческой литературой. Договоры дошли до нас в нескольких редакциях, и в науке идут споры о том, какая из них является более [25] древней48). Одни исследователи (А. А. Куник, П. В. Голубовский, Н. П. Лихачев, А. А. Зимин, В. А. Кучкин, В. Д. Янин) считают таковым договор 1229 г., другие (С. П. Писарев, А. Д. Ботяков, Н. Н. Усачев, а также лингвист-издатель грамот Т. А. Сумникова) — так называемый Договор неизвестного князя, который ими датируется 1223—1225 гг.
Договор неизвестного князя. Для датировки этого источника 1223—1225 гг. имеется несколько оснований: 1) А. Д. Ботяков и Н. Н. Усачев установили в нем ряд архаических правовых норм по сравнению с договором 1229 г.;49) 2) по свидетельству Генриха Латвийского, договор между Ригой и Смоленском был заключен в прямой связи с битвой на Калке (31 мая 1223 г.). Хронист, действительно, пишет, что «король смоленский и король полоцкий и некоторые другие русские короли отправили послов в Ригу просить о мире. И возобновлен был мир, во всем такой же, какой заключен был уже ранее»50). Последние слова показывают, что в договоре 1223—1225 гг., как и в договоре 1112 г., действительно, шла речь о торговле по Двине, однако идентичность этого договора с Договором неизвестного князя вовсе не очевидна. После обстоятельной работы В. А. Кучкина, о которой мы будем говорить, не остается, мне кажется, сомнений в том, что договор 1223—1225 гг. Генриха Латвийского до нас не дошел, как и первые два (1110 и 1112 гг.). Это был, таким образом, уже третий договор Смоленска и Полоцка с Ригой.
В рецензии на издание Т. А. Сумниковой и В. В. Лопатина смоленских грамот В. А. Кучкин дал первое обстоятельное обоснование датировки грамоты «Неизвестного князя». Он обратил внимание на отсутствие в этом договоре ряда статей, общих для договора 1229 г. (обеих редакций) , а также на наличие в нем отдельных статей, лишь отдаленно напоминающих договор 1229 г. В этом «избыточном» материале автор усмотрел определенную тенденцию: в нем предусмотрен более широкий круг возможных преступлений и более высокий штраф за некоторые из них. Они назначались в гривнах серебра в отличие от договора 1229 г., где (например, в рижской редакции) упомянуты гривны кун, что, по его мнению, сравнительно поздний признак. В. А. Кучкин обращает внимание на статьи договора, где идет речь о вырывании бороды (ст. 19) об убийстве княжеского тиуна (ст. 21), и делает предположение, что они являются следствием какого-то конкретного случая — «бурных событий в Смоленске, когда княжеской администрации (...) пришлось столкнуться с проживающими в городе немецкими купцами»51). Все это приводит его к мысли, что Договор неизвестного князя написан позднее договора [26] 1229 г. Пытаясь определить, какому смоленскому князю он мог принадлежать, В. А. Кучкин приходит к заключению, что употребленные в договоре термины «отец» и «брат», вызвавшие в литературе дискуссию еще в 60-х годах прошлого века, фигурируют в источнике в разных значениях: «отец» — в прямом смысле слова, а «брат» — в феодальном. Оставив без внимания вопрос о возможности такого сочетания и не подкрепив этого примерами (что следовало бы, на мой взгляд, сделать), автор определяет, что Договор неизвестного князя был заключен полоцким князем Святославом Мстиславичем вскоре после захвата Смоленска 24 июля 1233 г. (...) и до 1240 г., когда в Смоленске с помощью Ярослава Всеволодовича вокняжился брат Святослава — Всеволод. Подтверждает это предположение, по мысли В. А. Кучкина, и последняя 24-я статья договора, где сказано, что князь «ряд свой докончилъ про моуже и просвое смолняны». В противопоставлении «своих смолян» и «своих муже» он видит в последних пришлую с князем дружину (в данном случае полоцкую) и смоленскую, смолнян52).
Таким образом, Правду 1229 г. следует признать древнейшим из дошедших до нас торговых договоров Смоленска. Как известно, он состоит из двух редакций — ютландской (списки А, В и С) и рижской (D, Е и I). Особенности каждой выяснены в весьма обширной литературе, и я на них останавливаться не буду. В. И. Борковский доказал, что язык основного текста грамот близок к языку Русской Правды, причем, по наблюдениям В. А. Кучкина, язык рижской редакции ближе к ней, чем готландской, а значит, обе редакции написаны разными лицами. Терминология рижской редакции более древняя, чем готландской53). В. А. Кучкин сделал еще одно важное наблюдение: начиная с 1233 г. по 1358 г. в Смоленске сидело восемь князей, что соответствует количеству списков смоленско-рижских договоров, а это значит, что при каждом новом князе договоры возобновлялись. «Списки редакций, отмечал исследователь, не чередуются. Списки более ранней Рижской редакции относятся примерно к третьей четверти XIII в. Их сменяют списки «готландской редакции», обе редакции текста договора 1229 г. представляют «два различных договора, основанных на договоре 1229 г.»54) Таков основной вывод текстологического анализа В. А. Кучкина смоленских грамот.
Договор 1229 г. В январе — феврале 1229 г. Мстислав Давыдович Смоленский отправил в Ригу «своего лучшего попа Еремея и с нимь умна [27] мужа Пантелея (...) твердити миръ», ибо было «немирно промеж Смольньска и Риги и Готскымъ берьгомь всемь купчемъ». В разработке договора участвовали «дъбрии людие: Ралфо из Кашеля (Касселя), божий дворянинъ Тумаше — смолянинъ». В Риге составили окончательную редакцию Договора, подписали и скрепили печатями. Оставив здесь русский противень и взяв противень по латыни, послы двинулись на о. Готланд, где, поменяв противень на немецкий, возвратились. Как противни, так и русские переводы их до нас не дошли, как и не дошли русские копии, снятые (как и копии немецкие) в Смоленске по прибытии посланцев. Привезенный противень на немецком языке послужил основой для протографа второй редакции Договора, к которой восходят сохранившиеся тексты Договора (экземпляры А, В, С). Список с русской копии латинского текста лег позднее в основу экземпляра F, который вскоре попал в Новгород. Есть еще экземпляры I и Е, составленные в 70-х годах XIII в. с приписками о татарах55).
Для рассмотрения Договора 1229 г. следует сгруппировать казусы, которые в нем отражены. Таких групп казусов пять:
1. Как и в Русской Правде, текст начинается с убийства, увечья и просто удара, оскорбляющего личность (§ 1-4), причем последний параграф — санкция (порядок ареста). Нормы здесь близки к Пространной редакции Русской Правды (соотношение убийства свободного и холопа — 1:8), § 3 — двойной штраф за убийство, увечье попа или посла). Внесение этого пункта понятно: сами посланцы представляли «попа» и «посла» (Пантелей и Еремей). Составив столь ответственный договор, они понимали, что при всяком крупном недоразумении с ним, они или их товарищи будут снова посланы в Ригу и на Готланд.
2. § 5-10 — долговые обязательства. § 5-7 — гарантия получения долга, § 8-10 — порядок свидетельских показаний в случае отрицания долга заключается в испытании железом, огнем и т. д.
3. О моральном поведении приехавших чужеземцев (§ 11-14 — о незаконном сожительстве, насилии, аресте безвинного и в конце порядок разрешения конфликтов с участием представителей власти).
4. Провоз товаров (в основном по волоку в Смоленской земле), т. е. из Днепра в Касплю, (§ 15-18 — обязанности тиуна на волоке, условия очередности транспортировки, гарантия сохранности товара, перевозимого волочанами).
5. Продажа-покупка в названных городах, за их пределами (§ 19-22 — о свободной продаже, о переезде в другие города Смоленской земли, о невыдачи купленного товара, санкция: порядок обращения к судебному исполнителю).
Дальше текст Договора идет как бы вразбивку: § 23 — опять долговые обязательства, § 25-27 — порядок покупки в Смоленске серебра, золота и проч., оплата при переливке серебра (§ 28). Далее о гирях, о провозе товара без пошлины, запрещение посылать иностранных купцов [28] на войну насильно (§ 32), о поимке вора (§ 33), уточнение, что суд первой инстанции окончателен (§ 34), § 35-36 — снова о перевозе товаров по волокам.
Все сказанное приводит к мысли, что текст Договора 1229 г. в древнейшей рижской редакции (сейчас мы пользовались всем Договором целиком) состоял лишь из 22 статей (параграфов) и позднее к нему дописывались новые казусы, возникшие, видимо, на практике (например, § 32). Существенное дополнение состояло лишь в подробном разъяснении порядка покупки золота и серебра и оплаты плавки последнего.
Трудно сказать, когда был составлен первоначальный текст договора, легший в основу соглашения 1229 г. Кажется, всего вероятнее, что между 1210 и 1229 гг. Не исключено, что это и был договор 1210 г., о котором как о торговом соглашении повествует Генрих Латвийский.
Договор 1232—1240 гг. Договор Святослава Мстиславича 1233—1240 гг., видимо, создавался на базе уже полного текста договора 1229 г., на что указывает, во-первых, ссылка на прежние правила перевозки товаров по волокам (а правила эти разработаны именно в договоре 1229 г.), а во-вторых, на повторении статей 14 и 31 договора 1229 г., который, следовательно, к этому времени был уже дописан, во всяком случае, 31 статьями. В целом же договор Святослава лишь частично подтверждал основные положения договора 1229 г. Так, в нем полностью представлена группа казусов, связанных с убийством (§ 21, 23, 4, 19, 5), текст же о взыскании с должника иностранца (§ 5 в договоре 1229 г., § 6 в договоре Святослава) состоит только из одной статьи. Больше сохранено статей, связанных с моральным поведением купца в иностранном городе и вообще о насилии (отсутствует лишь § 14 Договора 1229 г.), правила на волоках сохранены прежние (и, по-видимому, полностью). Из торговых пунктов оставлены § 19-21 Договора 1229 г. Если бы не § 14 Договора Святослава, соответствующий § 31 (отмена пошлины при проезде по пути в Смоленск), то правомерно было бы предположить, что при составлении договора этого князя пользовались не всем текстом 1229 г., а его первоначальным видом, основой, которую сократили и прибавили только три новых параграфа (в основном уточняя предыдущие статьи): § 16 — о невзимании платы с иностранных купцов, въезжавших в Смоленск (развитие статьи о снятии уплаты мыта), § 21 — об убийстве тиуна (уточнение статьи об убийстве) и § 24 — оговорка, что данный договор действует только в период княжения князя, заключившего этот договор. В датировке Договора Святослава мы присоединились к мнению В. А. Кучкина, однако нельзя не отметить, что из сравнения текстов его и Договора 1229 г. это не вытекает, хотя и не опровергается. [29]
Важным источником являются Жития Авраамия (и отчасти Меркурия) Смоленских. Многочисленные списки первого распадаются на списки полного типа (Уваровский, Софийский, Синодальный), списки проложного, сокращенного типа (для чтений по дням житий этих святых, известны две переделки для этого из Жития Авраамия) и списки-переделки56). Это житие — важный источник по истории общественной и религиозной мысли Смоленска XII—XIII вв. Из самого исправного Уваровского списка удается выделить биографические данные Авраамия: о его родителях, о поступлении в один из смоленских монастырей, о его проповеди и силе ее убеждения, о борьбе с официальной церковью и популярностью Авраамия в народе. Лишь учение его, к сожалению, остается для нас затемненным. Житие Меркурия — иного характера, и пользоваться им следует осмотрительно. Редакций его несколько (народные и книжные, расцвеченные книжниками)57). Народный вариант датируется лишь документом, где он впервые записан (1665 г.). Городские (правда, часто искаженные) названия показывают, что житие создано в Смоленске (Мологинские, вместо Молоховские ворота и т. д.), но когда? Не лишено вероятности предположение В. Л. Янина — первый смоленский князь был сын Ярослава Мудрого — Вячеслав Меркурий. Сказание о Меркурии возникло не в XV в., а ранее и «имеет глубокие корни, возможно, связанные с патронатом первого смоленского князя»58). Такое толкование возможно, но настаивать на нем, к сожалению, нельзя, хотя других толкований нет.
Любопытным источником в будущем должны оказаться берестяные грамоты, которые время от времени находят пока лишь в раскопках только Смоленска. Сейчас их известно всего 10 и для истории Смоленской земли, а также для истории культуры они еще дают мало. Наиболее полной является грамота 1254 г. (№ 2) об уплате двух гривен и грамота XIII в. (№ 7) — церковное поминание с именем Геремея (может быть, грамотей Геремей, посылавшийся в 1229 г. в Ригу и на о. Готланд для переговоров о торговле)59).
Уже говорилось об обилии археологических памятников в Смоленской земле. Здесь надлежит разобрать, какие источники находятся в наших руках в результате их исследования.
1. Проблема древнерусских племен Смоленской земли всецело решается на материалах археологии, и в основном на раскопках курганов, [30] так как погребальный обряд отражает верования, а эти последние принято считать связанными с этносом. Всего в Смоленской земле мною зарегистрировано свыше 800 курганных групп и отдельных курганов X—XII вв. За эти два столетия, следовательно, здесь возникло не менее 800 поселений. Исследовано, правда, намного менее. По подсчетам В. В. Седова, сейчас изучено 5 тыс. курганных насыпей смоленско-полоцких кривичей60). Сюда, правда, входит много насыпей пограничных зон, которые не всегда можно безоговорочно считать кривичскими (например, курганы, изученные Н. И. Булычовым), а также 950 насыпей знаменитого Гнездовского могильника, оставленного населением, жившим в особых, нетипичных для всей остальной земли условиях.
2. Археологические памятники — единственный источник, приближающий нас (хоть и в самой общей форме) к решению вопроса о древней демографии страны. Скопление курганных групп в одной части земли и их отсутствие — в другой позволяют представить характер заселенности страны в X—XII вв. и выяснить его причины. Обилие девственных лесов, разделявших эти скопления, объясняет сравнительную неподвижность древнего населения, а следовательно, и возникшую неизбежно культурную обособленность разных племен кривичей61).
3. Проблема древнерусской деревни также решается на археологических источниках. Кроме курганов, которые здесь изучаются в иной плоскости, чем при изучении племен, имеется обширный материал деревенских поселений — селищ. Описанные работы В. В. Седова к востоку от Смоленска позволяют судить о величине древнерусских деревень этого района, характере их застройки, занятии жителей. Курганный материал показывает социальную дифференциацию сел62).
4. Проблема княжеской и боярской вотчины здесь обеспечена также археологическим материалом. Наблюдения над распространением в Смоленской земле древнерусских деревень при сопоставлении их с письменными источниками позволяют ставить вопрос о домене Ростислава Смоленского. Городища Воищина, Бородинское, Ковшары и другие позволяют судить о смоленской боярской вотчине63).
5. Проблема происхождения русского города на примере Смоленска, если и не может быть решена, то, во всяком случае, его археологическое изучение позволяет значительно продвинуться. Мною уже приводились доводы в пользу того, что древнейший Смоленск нужно видеть в Гнездовском комплексе памятников64). 950 раскопанных курганов в сочетании [31] с раскопками селища и городища должны дать в самое ближайшее время яркую картину одного из древнейших и крупнейших городов Руси — древнего Смоленска на его гнездовской стадии. Археологические источники показывают, что город был прочно вплетен в орбиту торговли IX—X вв. североевропейских стран, был связан со шведским городом Биркой, Скирингссалем (Норвегия) и Хетебю (Дания)65). Смоленск княжеского времени сильно отличался от «гнездовского» и имел иные основы.
Княжеский Смоленск XI—XIII вв. археологически изучается длительно Д. А. Авдусиным, по-видимому, в учебных целях (практика студентов), поэтому работы ведутся более всего в одной части города и почти не опубликованы66). Этот источник, таким образом, пока закрытый. Знаем лишь, что поиски там напластований IX—X вв. тщетны.
Большие материалы по истории смоленских городов дают исследования на Торопецком малом городище, в Мстиславле и в Рославле67). Все это княжеские города с прекрасной сохранностью древнего дерева, дата которого определима дендрохронологически. Обилие предметов, найденных на памятниках, позволяет характеризовать жизнь оставившего их населения, наметить вехи истории этих городов.
6. Древний Смоленск домонгольского времени изобиловал памятниками архитектуры. Н. Н. Ворониным и П. А. Раппопортом зафиксировано в городе 52 археологических объекта, связанных с домонгольскими постройками из плинф, и 6 свидетельств о подобных постройках в Смоленской земле. Всего 58 объектов, из которых удалось изучить 20 объектов в самом Смоленске. Не приходится сомневаться, что открытие этих новых источников позволило по-новому изучить историю архитектуры, живописи и в целом культуры68) .
1) Татищев В. Н. История Российская. СПб., 1773, т. I, с. 59, 64.
2) Рыбаков Б. А. В. Н. Татищев и летописи XII в. — История СССР, 1971, № 1; Кучкин В. А. К спорам о В. Н. Татищеве. — В кн.: Проблемы истории общественного движения и историографии. М., 1971; Рыбаков В. А. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве». М., 1972, с. 184-276.
3) Петров Н. И. Описание рукописных собраний, находящихся в городе Киеве. — ЧОИДР, М., 1897, кн. 2, с. 153, 154; Орловский И. Я. Борисоглебский монастырь в Смоленске на Смядыни и раскопки его развалин. — Смоленская старина, Смоленск, 1909, т. I, ч. I, с. 211, 212; Тихомиров М. Н. Древнерусские города. М., 1956, с. 356, 357, прим. 3.
4) Воронин Н. Н. Следы раннего смоленского летописания. — В кн.: Новое в археологии. М., 1972, с. 271-275.
5) Щапов Я. Н. Освящение смоленской церкви Богородицы в 1150 г. — В кн.: Новое в археологии, с. 276-282; Он же. Похвала князю Ростиславу Мстиславичу, как памятник литературы Смоленска. XII в. — ТОДЛ, Л., 1974, т. 28.
6) Щапов Я. Н. Похвала князю Ростиславу..., с. 56.
7) Архангелогородская летопись. М., 1781, с. 5; Устюжский летописный свод. М.; Л., 1950, с. 20; О взаимоотношениях этих сводов см.: Шахматов А. А. Обозрение русских летописных сводов XIV—XVI вв. М.; Л., 1938, с. 372.
8) Шахматов А. А. Заметка о составлении Радзивилловского (Кенигсбергского) списка летописи. — В кн.: Сборник в честь Д. Н. Анучина. М., 1913. Лихачев Д. С. Русские летописи. М.; Л., 1947, с. 435.
9) Сизов В. И. Миниатюры Кенигсбергской летописи (Археологический этюд.) — ИОРЯС, 1905, т. X, кн. I; Кондаков Н. П. Заметки о миниатюрах кенигсбергского списка начальной летописи издания Общества любителей древней письменности. СПб., 1902, CXVIII, т. 2.
10) Лихачев Д. С. Русские летописи, с. 435. — ПСРЛ. СПб., 1889, т. XVI.
11) Там же, с. 465, 466.
12) Иконников В. С. Опыт русской историографии. Киев, 1908, т. II, кн. 1, с. 527. См. также: Ючас М. А. Летопись великих князей литовских. — Труды АН ЛитССР. Сер. А, Вильнюс, 1957, № 2 (3), с. 111-121.
13) Лаптев В. В. Воскресенская летопись. — Уч. зап. ЛГПИ им. А. И. Герцена, 1955, т. 102, с. 187.
14) ПСРЛ. СПб., 1851, т. V, с. 133; 1856, т. VII, с. 327.
15) ПСРЛ, т. V, с. 139; т. VII, с. 333.
16) ПСРЛ. СПб., 1841, т. III, с. 3; т. V, с. 150.
17) НПЛ. М.; Л, 1950, с. 20; ПСРЛ, т. VII, с. 22.
18) Татищев В. Н. История Российская. М., 1963, т. II, с. 134.
19) ПСРЛ, т. VII, с. 233.
20) НПЛ, с. 25, 210; ПСРЛ. СПб., 1848, т. IV, с. 6; т. V, с. 158.
21) НПЛ, с. 25, 210.
22) НПЛ, там же; ПСРЛ, т. IV, с. 6; т. V, с. 158; т. VII, с. 132.
23) НПЛ, с. 27, 213.
24) НПЛ, с. 30, 217; ПСРЛ, т. IV, с. 10.
25) Алексеев Л. В. Полоцкая земля. М., 1966, с. 274 и сл.
26) Об этом см. раздел «Политическая история...»
27) Дополнения к Актам историческим. СПб., 1846, т. I, № 4; Лучшие издания: «Памятники русского права». М., 1953, т. II. «Смоленские грамоты XIII—XIV вв.». М., 1963; Древнерусские княжеские уставы XI—XV вв. М., 1976. Издание подготовил Я. Н. Щапов.
28) ПРП. М., 1953, т. II, с. 39-42.
29) Рорре D., A. Dziedzice na Rusi.— Kwartalnik historyczny, 1967, N 1.
30) Основываясь на логической незаконченности § 2, внезапного начала § 4 (без типичного для остальных подобных статей «А се даю», «И се даю»), я предположил, что оба они при переписке перебиты текстом о данях (§ 3) и первоначально составляли один логически объяснимый текст: «А се даю святеи Богородици (и) епископу прщеники с медом, и с кунами, и с вирою, и с продажами, и не надобе их судити никакому же человеку — и село Дросенское со изгои и з землею святеи Богородици и епископу и село Ясенское и з бортником и с землею и с изгои святеи Богородици...» (и т. д.) (Алексеев Л. В. Устав Ростислава Смоленского 1136 г. и процесс феодализации Смоленской земли. — In: Slowianie w dziejach Europy. Poznań, 1974, s. 88, 89.
31) Алексеев Л. В. Домен Ростислава Смоленского. — В кн.: Средневековая Русь. М., 1976.
32) Алешковский М. X. Социальные основы формирования территории Новгорода IX—XV вв. — СА, 1974, № 3, с. 110.
33) Щапов Я. Н. Смоленский устав...
34) Щапов Я. Н. Смоленский устав...; Поппэ А. В. Учредительная грамота...
35) Алексеев Л. В. Лазарь Богша — мастер-ювелир XII в. — СА, 1957, № 3.
36) Поппэ А. В. Учредительная грамота..., с. 62.
37) Щапов Я. Н. Смоленский устав..., с. 43.
38) Там же, с. 45, 46.
39) Поппэ А. В. Русские митрополии константинопольской патриархии в XI столетии. — ВВ, М., 1968, XXVIII, с. 106, прим. 90.
40) По П. В. Голубовскому, в документе шла речь о Брагине Холме на р. Угре, что, безусловно, неверно (Голубовский П. В. История Смоленской земли до начала XV ст. Киев, 1895, с. 76).
41) Седов В. В. Смоленская земля. Древнерусские княжества X—XIII вв. М., 1975, с. 252-254 и др.
42) Щапов Я. Н. Княжеские уставы..., с. 146 и сл.
43) Алексеев Л. В. Домен Ростислава Смоленского...
44) НПЛ, с. 33, 221.
45) НПЛ, с. 52, 58, 250, 259.
46) ПСРЛ. СПб., 1841, т. III, с. 36; 1848, т. IV, с. 26.
47) Алексеев Л. В. Периферийные центры домонгольской Смоленщины. — СА, 1979, №4.
48) Подробная библиография и сводка мнений приведена в новейшем издании грамот: Смоленские грамоты XIII—XIV вв. М., 1963.
49) Ботяков А. Д. Синтаксис Договора 1229 года как памятник русского языка. Канд. дис. Ярославль, 1949; Усачев Н. Н. Торговля Смоленска с Висби, Ригой и северо-германскими городами в XII—XIV вв. Канд. дис. М., 1952.
50) Генрих Латвийский. Хроника Ливонии, с. 222.
51) Кучкин В. А. О древнейших смоленских грамотах. — История СССР, 1966, № 3, с. 104. Работа эта, к сожалению, выпала из внимания В. Л. Янина, хотя для этой темы крайне важна (Янин В. Л. Актовые печати древней Руси X—XV вв. М., 1970, т. I, с. 96).
52) Кучкин В. А. О древнейших смоленских грамотах..., с. 106.
53) Борковский В. И. Смоленская грамота 1229 г. — русский памятник. — Уч. Зап. Ярославского пединститута, 1944, вып. 1. Как известно, П. В. Голубовский считал более древней готландскую редакцию, не приводя оснований (Голубовский П. В. История Смоленской земли..., с. 112-115).
54) Кучкин В. А. О древнейших смоленских грамотах, с. 112; В. Кипарским выяснены германизмы, просочившиеся из основной части договора готландской редакции в позднейшие (Кучкин В. А. О древнейших смоленских княжествах, с. 108, прим. 32).
55) Подробнее см. комментарий А. А. Зимина (ПРП, т. II, с. 77, 78).
56) Розанов С. П. Житие преподобного Авраамия Смоленского и службы ему. СПб., 1912.
57) Буслаев Ф. Древнерусская народная литература и искусство. СПб., 1861, с. 173.
58) Янин В. Л. Актовые печати древней Руси..., т. I.
59) См. раздел «Городская культура».
60) Седов В. В. Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья. — МИА, 1970, № 163, с. 109.
61) Алексеев Л. В. Некоторые вопросы заселенности и развитие западнорусских земель IX—XIII вв. — В кн.: Древняя Русь и славяне. М., 1978.
62) Седов В. В. Сельские поселения центральных районов Смоленской земли — МИА 1960, № 92.
63) Алексеев Л. В. Домен Ростислава Смоленского...; Седов В. В. Сельские... (Воищина, Бородино).
64) Алексеев Л. В. О древнем Смоленске. — СА, 1977, № 1.
65) Булкин В. А., Лебедев В. С. Гнездово и Бирка. — В кн.: Культура средневековой Руси. Л., 1974.
66) Д. А. Авдусиным публиковались лишь отдельные вещи из раскопок.
67) Раскопки Торопца опубликованы в трех статьях М. В. Малевской, отдельные вещи — Г. Ф. Корзухиной. Раскопки Ростиславля и Мстиславля отражены в предварительных публикациях: Алексеев Л. В. Раскопки в Ростиславле...; Он же. Древний Мстиславль... (см. с. 167).
68) Воронин Н. И., Раппопорт П. А. Зодчество Смоленска XII—XIII вв. Л., 1979, с. 333-347: Воронин Н. Н. Смоленская живопись 12—13 вв. М., 1977.
Написать нам: halgar@xlegio.ru