Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Назад К оглавлению Дальше

Социально-политическая структура Смоленской земли

Организация власти

Вопрос о структуре организации населения Смоленской земли накануне выделения княжества крайне важен, ибо от него в значительной степени зависело дальнейшее экономическое развитие страны. Подобно другим славянским племенам, кривичи имели по меньшей мере двуступенчатую структуру организации населения: низшую — «малое племя» и высшую — «большое племя» («союз племен»). «Основу этой структуры представляло малое племя — небольшая территориально-этническая организация, занимавшая площадь обыкновенно 2-10 тыс. кв. км, известная всем ветвям славян», — пишет Г. Ловмяньский и предлагает видеть ее в летописных полочанах, пещанцах и т. д.¹⁾ Однако в XI в., судя по письменным источникам, картина была уже значительно сложнее.

Очень важно было бы получить хоть какие-либо сведения о наименованиях поселений, либо групп сел этого времени, потому что, как уже говорилось, можно предполагать, что в период до развитого феодализма эти названия отражали еще не владельцев поселений, а коллектив, который там жил. Крайне интересен список даней Устава Ростислава 1136 г., основная часть которого относится, как мы видели, к середине XI в. Г. Ловмяньский уже указывал семь патронимических топонимов этого документа.¹⁾ Можно думать, что и другие географические наименования списка даней Устава указывают на какие-то еще группы населения земель, охваченных княжескими поборами. Большинство этих терминов могут быть сгруппированы по их типично славянским окончаниям. Так, 13 из них оканчиваются твердо — Торопец, Жижец, Хотошин, Былев, Витрин, Добрятин, Доброчков, Заруб, Копыс, Кречут, Лучин, а также Вержавск. Два оканчиваются на «яне» — Вержавляне, Дешняне. Шесть имеют окончания на «а», «я», «ая», «ея» — Ження Великая, Каспля, Шуйская, Ветьская, Басея, Искона. Пять наименований с окончанием на «ицы» — Врочницы, Бортницы, Солодовницы, Беницы, Лодейницы. Четыре на «ичи» — Воторовичи, Жидчичи, Мирятичи, Погоновичи. Пять названий на «ое» — Ясенское, Дросненское, Мошнинское, Немыкарское, Колодарское. Оставшиеся четыре наименования не могут быть введены в какие-либо группы по окончаниям — Пацынь, Путтино, Свирковы Луки, Прупой. [94]

Не соответствуют ли приведенные группы топонимов каким-либо группам населения? Вержавск, мы знаем, был включен в податной список князя намного позднее его области — Вержавлян Великих — и именно тогда, когда стал центром с самостоятельным бюджетом и с него было можно получить особую городскую дань²⁾. Остальные 11 пунктов этой группы в 1136 г. такой дани еще не платили, так как не были, видимо, еще самостоятельными центрами, но были к этому на пути. Не случайно именно в этой группе топонимов встречаются упоминания о весьма крупных суммах, собираемых с округи: кроме Вержавска, через который шло в Смоленск 1030 гривен, Торопец — 400 гривен.

Если центры с окончанием на «ъ» были самостоятельными пунктами, центрами больших округ населения, то чему же соответствуют остальные группы топонимов? Древнерусское население, мы знаем, членилось на села (которых было больше всего), объединенные часто в патронимические коллективы, сменяемые постепенно соседскими коллективами (соседской общиной — вервью), они составляли погост-область, со своими «центрами-погостами». Погосты, в свою очередь, объединялись в более крупные объединения и т. д. Вержавляне Великие, говорит наш источник, состояли из девяти погостов, которые платили подати около 100 гривен каждый. Это дает нам право, исходя из этой суммы, приблизительно представить, какие топонимы отражали в нашем списке погосты, хотя нельзя забывать, что погосты Вержавлян были самые большие, либо, во всяком случае, самые платежеспособные. Помимо погостов, наш источник называет еще и села — Дросненское, Ясенское, Моншинское, и сюда, по-видимому, нужно добавить Свирковы Луки — все это были села княжеского домена³⁾, почему они и попали в источник (с недомениальными селами княжеская канцелярия непосредственно дела почти не имела). Устав Ростислава подтверждает существование в Смоленской земле патронимических коллективов — наследия прошлой родо-племенной эпохи, открытых не так давно М. О. Косвеном и зафиксированных М. В. Битовым на русском севере⁴⁾. Эти родственные по происхождению коллективы образовались в результате сегментации патриархальных общин и длительное время сохраняли в той или иной форме «хозяйственное, общественное и идеологическое единство» и имели также общее наименование, восходящее к имени? общего предка. «В славянских языках, — пишет М. О. Косвен, — это имена с окончаниями на «ичи», «овичи», что находит, — указывает он, — греческие, англо-германские, латинские и другие параллели»⁵⁾. В отличие от простых сел с наименованиями чаще всего, видимо, на «ое» (вполне возможно, что Свирковы Луки именовались, как и теперь, вторым названием: Свирколучье), патронимические [95] коллективы носили названия типа Воторовичи, Жидчичи, Погоновичи. Наименования эти принадлежали, мы сказали, прошлому, и к 1136 г. эти коллективы составляли одно целое с соседской общиной, объединенной уже по территориальному принципу, а не родственному. Если села были мелки и не отражались в дани смоленских князей, то Мирятичи и Жидчичи были мельчайшей единицей обложения, платившей в Смоленск 10 гривен. Соседских общин с патронимическими наименованиями в Смоленской земле, нужно думать, было множество, но все они были, видимо, мельче этих двух, и только Воторовичи, уплачивавшие 100 гривен, очевидно, их сильно переросли и стали погостом.

Слово погост понималось в древней Руси и как определенный округ-волость и как центр этого округа. Грамота Ростислава называет девять погостов Вержавлян Великих — самой крупной области, которая платила 1000 гривен, и каждый погост, следовательно, вносил около ста гривен. По-видимому, погосты-волости отражены в нашем источнике группой с топонимами, оканчивающимися на «а», «я», «ая», «ея». Самыми крупными здесь были Ження Великая (200 гривен), Каспля (100 гривен), самыми мелкими — Басея (15 гривен). Все эти наименования женского рода, все они прежде всего волости. Сюда же, по-видимому, условно может быть включена и волость Пацынь (30 гривен).

В некоторых случаях погосты объединились в коллективы погостов, в этом случае их наименование отражалось той группой топонимов, которые имели окончание на «е»: Вержавляне Великие (их было очень много, откуда и добавление Великие), Дешняне. Как многочисленны были дешняне, мы не знаем, но, видимо, их было немного, так как они смогли вносить князю лишь 30 гривен. Это были, мы видели, деснинские кривичи. Подобно полочанам (кривичам на р. Полоте), песчанцам (радимичам на р. Песчане), дешняне был термин, обозначавший некогда малое племя кривичей, как и Вержавляне (кривичи у оз. Ржавец, Вержавец). Можно полагать, что ранее все население днепровских кривичей состояло из таких «малых племен», но теперь, к середине XI — началу XII в., они отошли в область прошлого и случайно сохранились в нескольких местах княжества.

Нам осталось разобрать последнюю группу топонимов на «ицы». В переводе на современный язык это Урочники (Врочницы), Бортники, Лодейники и Солодовники. Сюда же следует отнести, по-видимому, наименование БЪницы, т. е. Беники. Если «урочники» неясны по смыслу и можно предположить лишь, что топоним означал поселение, жители которого были связаны каким-то уроком и уроками⁶⁾, то последующие три сомнения не вызывают: так именовались поселения с однородными жителями, посвятившими себя каким-либо промыслам — бортному, лодейному (о нем мы [96] читаем уже у Константина Багрянородного в X в.), солодовому. Мы теперь уже не знаем, кого в древности называли «бЪниками», но слово это явно существовало: бЪня по-древнерусски — баня⁷⁾, «бенечка» в ярославских диалектах — вилка, «беньки» — в костромских — рогатки, вилы для снопов, «бянки» — «бЪнки» — также род вил⁸⁾, наконец, Беницы — топоним, распространенный и в Белоруссии⁹⁾. «Специализированные» поселения выделялись из общины, по-видимому, довольно поздно, и доход с некоторых из них смоленские князья даже включали в разверстку своих поступлений — так они попали в Устав 1136 г.

Пользуясь приведенными данными, очень условно (и с коррективами) можно наметить по ним организацию населения Смоленской земли накануне и в первые периоды выделения княжества.

1. Центры обложения

2. Области обложения (бывшие малые племена?)

3. Волости-погосты

4. Поселения «специализированные» (с жителями, занимающимися однородной деятельностью)

5. Крупные соседские общины (с патронимическими названиями)

6. Простые села

Как видим, наименования древнесмоленских поселений, дошедшие до нас по письменным памятникам, тесно связаны с историей их жителей и в известной мере отражают организацию населения страны в XI—XII вв. Есть данные, позволяющие рассмотреть это явление детальнее.

Вопрос о верви и погосте в Смоленской земле. Как принято считать, переходной ступенью от родового коллектива к политической организация была община-вервь, организованная не по признаку родства, а по территориальному признаку. В письменных памятниках Смоленской земли (Устав Ростислава), мы видели, встречается термин погост, однако польскими исследователями Д. и А. Поппэ установлено, что в этом же документе прослеживается и община-вервь. Эта работа, опубликованная, к сожалению, [97] только по-польски, прошла в стороне от русской науки, а в единственном упоминании о ней на русском языке все дано слишком схематично¹⁰⁾. Остановимся на этом интересном исследовании подробнее и внесем коррективы.

Д. и А. Поппэ, мы указывали, обратили внимание на текст Устава 1136 г. о Путтине, который как они установили, по своему характеру выпадает из всего стиля документа: «На Путтине присно платять четири гривны, БЪници — 2 гривны, корчмити — полпяты гривны, дедичи и дань и вира — 15 гривен, гость — 7 гривен, а из того святеи Богородици епископу три гривны без семи ногат». Исследователи Устава прежнего времени не замечали, что доход князя с Путтина высчитан суммарно («из того»), причем указывается лишь доля епископии, которая составляет 10% не от всей суммы (32 гривны 10 ногат), а от 26 гривен 10 ногат. Вглядываясь в текст пристальнее, авторы заметили, что последнюю выплату в Путтино вносил не населенный пункт, а «гость», т. е. категория населения. В тексте есть и «корчмити» — корчмари, возможно, тоже не топоним, а категория жителей. То же и с дедичами. По П. В. Голубовскому, топоним Дедичи, жители которого платили в Путтин, был на Соже («близкий» якобы топоним... Дедины!), что невероятно. Но дедичи вместе с тем — «реликтовая категория сельскохозяйственного населения, располагавшего наследственным правом на землю, известная западным и южным славянам»¹¹⁾, и поэтому можно думать, что категория эта, полагают Д. и А. Поппэ, существовала некогда и на Руси (дополним, что подобные топонимы у нас действительно известны). Идя этим путем далее, исследователи считают, что и Беницы не топоним, а испорченное при переписке в XVI в. «бъртницы» (бортники), либо «бобровники», но с этим уже согласиться нельзя. Возможно и была некогда производственная категория людей, именуемая бениками (о чем уже говорилось), но у Путтина они жили в с. Беницы, сохранившемся и теперь, возле которого был обнаружен культурный слой XII в.¹²⁾ В заключение польские исследователи пишут о Путтине как о погосте, с которым связаны различные категории налогоплательщиков: «В пользу князя в Путтине собирались 32 гривны и 10 ногат, однако церковная десятина определена в 2 гривны и 13 ногат, т. е. 10% от 26 гривен и 10 ногат. Разница в 6 гривен объясняется весьма просто. Дедичи обязаны были князю (платить) дань и виру (т. е. штраф за убийство), вместе — 15 гривен, так как во введении к документу смоленский князь предварил, что дает десятину от всех (далее поименованных) даней, за исключением, между прочим, и виры, то совершенно очевидно, что именно она и была [98] изъята из общей суммы княжеского дохода с Путтина и уже затем была вычислена десятина. Дедичи из Путтина платили, таким образом, 9 гривен дани и 6 гривен виры»¹³⁾. Далее авторы привлекают четвертую статью «Пространной Правды»: «Которая либо вервь начнет платити дикую виру, колико лтЪт заплатить ту виру, занеже без головника им платити»¹⁴⁾... и заключают, что «путтинские дедичи, находясь в верви, платят виру сообща и в рассрочку»¹⁵⁾. Итак, если следовать интересным построениям Д. и А. Поппэ, Путтин (Путтино) оказывается перед нами важным центром-погостом, с которого дань шла не в какой-либо более крупный центр (как, например, в Вержавск в Вержавлянах Великих), а непосредственно в Смоленск. Путтинский погост организовался на базе одной соседской общины-верви дедичей (Вержавлянские погосты, платившие втрое более, объединяли, видимо, большее количество общин, что отметили и Д. и А. Поппэ), но, помимо старой вервной организации дедичей, основанной на сельском хозяйстве, погост этот был организмом, объединяющим и новые явления, он был «многофункциональным сельским поселением XII в.» и получал дань в пользу князя с торга, с некоторых категорий ремесленников¹⁶⁾ и даже с одного небольшого населенного пункта Бениц (о чем уже говорилось). Перед нами — погост, зафиксированный документом в момент его постепенного роста, когда старое в нем боролось с новым, а новое ставило его на путь образования города, которым, однако, этот погостский центр так и не стал, и мы его не видим в грамоте «О погородьи» 1211—1218 гг., где поименованы все смоленские города¹⁷⁾.

Чем объяснить, что в отличие от большинства погостов (например, погостов Вержавлян), плативших дань в свои центры, путтинский погост вносил непосредственно в Смоленск, где даже точно знали, с кого эти доходы в погост поступали? Разверстка доходов, подобная той, которая попала в Устав Ростислава, для нас драгоценна, так как она показывает, такой род документов был в центрах, куда сходилась дань с погостов, например в Вержавлянах Великих (в Вержавске). Там точно знали, каково население погоста, кто платит дикую виру, количество вервей и т. д. Не приходится сомневаться, что путтинский погост платил 32,5 гривны непосредственно в Смоленск, потому что в этой отдаленной «вятическо-голядской» стране пунктов обложения было слишком мало и они (как, например, Искона, Добрятино) были связаны со Смоленском непосредственно. Расчеты с Путтиным были особенно сложными из-за разнородности его населения, и княжеская канцелярия предпочитала иметь у себя подробную роспись доходов с этого погоста. Развивая свои наблюдения, названные польские исследователи предлагают видеть аналогию путтинского погоста [99] в археологических памятниках, открытых В. В. Седовым на р. Березинка к востоку от Смоленска.

Действительно, на примере березинских памятников В. В. Седову удалось проследить историю и топографию одного смоленского погоста-волости¹⁸⁾. «Вместо более раннего селища (Березняковского) с площадью около 0,75 га, к которому примыкал курганный могильник (16 насыпей), в начале XI в. в одном километре от него вырастает и функционирует до XIII в. новое большое поселение с площадью около 6 га (Яновское селище) с собственным некрополем (около 200 курганов). Помимо следов типичной крестьянской застройки, здесь открыты остатки двух построек значительных размеров (одна из них 12*5 м), которые интерпретируются как постройки княжеской администрации или, возможно, служащих для хранения натуральных даней. «Однако, — дополняют авторы, — с тем же успехом можно предположить, что это могли быть корчмы, а в самом же Яновском селище — тип поселения, приближающийся к Путтину»¹⁹⁾. Я не убежден, что последнее предположение справедливее, чем то, которое предлагает В. В. Седов, так как мало вероятно, что маленький приток Днепра Березинка лежала на торговом пути и через нее ездили купцы, пользующиеся корчмой, как в Путтине, но это и не так важно. Исследования археолога нам показали топографию небольшого погоста-округи, охватывающего небольшую речку длиной, как отметили Д. и А. Поппэ, в 7 км, показали смену, по-видимому, центра соседской общины с курганным могильником и святилищем податным центром-погостом — значительно большим поселением, связанным непосредственно с княжеской данью. Археологические исследования на территории погоста-волости Путтина и поиски самого Путтина (вблизи Бениц) — одна из интереснейших задач археологов ближайшего будущего.

В Уставе Ростислава нет больше погостов с такой подробной разверсткой доходов, которые получает князь, но есть погосты, несколько его напоминающие. Копысь, например, собирала полюдья 4 гривны, с перевоза 4 гривны и столько же с Торга (т. е. Торг, как и в Путтине, там был отдан в аренду). К этим 12 гривнам прибавлялись доходы с корчем: в отличие от далекого Путтина, который Смоленску было трудно контролировать, корчемная дань здесь в аренду не отдавалась. Копысь была на бойкой торговой дороге, к перечисленным доходам прибавлялось еще и мыто — плата за провоз товара. Его также собирали княжеские чиновники, а не арендаторы.

Подводя итоги, нужно отметить следующее. Основу населения Смоленской земли IX—XIII вв. составляло сельское население, состоящее из больших и малых семей и объединенное в соседские коллективы — верви²⁰⁾. [100] Коллективы эти прослеживаются здесь как по материалам письменных источников, так и по данным археологии. Власть над общиной-вервью (вервями) объединял в себе погост. Вопреки мнению Н. Н. Воронина²¹⁾, термин погост тесно связан «с гостьбой и остановками князей в полюдье»²²⁾. Используя сложившиеся ранее центры, князь приезжал в них за своими-данями, а затем основал там пункты по ее сбору. Таким пунктом в Смоленской земле был Путтин (возможно, Путтин²³⁾ — центр, Путтино — волость?), который был многофункциональным поселением, объединившим вервь дедичей, поселок (вервь?) Беницы, некоторые категории ремесленников и арендаторов Торга. Археологические исследования вблизи Смоленска показали, что варианты таких погостов-волостей были и в других землях Смоленской земли.

Дань и ее роль в разложении кривичской общины

Дань была наиболее ранней формой эксплуатации Киевом свободных общинников Руси²⁴⁾ Первоначально она налагалась наездами князей, которые носили случайный характер, затем наезды участились, стали регулярными, и, наконец, общинники были вынуждены платить ее ежегодно и часто вне зависимости от посещения князя или его чиновников. Так осуществлялось в общей форме закабаление свободных общинников. Дань из контрибуции (от случая к случаю) стала данью — феодальной рентой. Процесс смены дани-контрибуции данью-рентой был длительным и, как указал Л. В. Черепнин, точной датировки не имеет.

Варяжская дань. Не приходится сомневаться, что родоплеменная кривичская знать конца IX—X вв. (по материалам курганов) жила за счет эксплуатации местного населения, но об этом можно только догадываться. В нашем распоряжении имеются сведения лишь о внешней дани, которая выплачивалась кривичами сначала варягам. Как это произошло?

Слабая плодородность почв Скандинавского полуострова поставила его разрастающееся население в VII—VIII вв. перед угрозой голода и, как известно, стала причиной переориентации жителей на занятия торговлей и грабежом в чужих странах²⁵⁾. Традиции мореплавания шведов отмечались еще Тацитом²⁶⁾, скандинавы бороздили моря и в IX в. оказались и на Руси. «Имаху дань варязи изъ заморья на чюди и на словЪнех, на мери и на всЪхъ кривичЪхъ», — говорит летописец под 859 г. На радимичей [101] варяжская дань, видимо, не распространялась, там, судя по продолжению этого же текста, ее «козари имаху»²⁷⁾. Племенная граница между смоленскими кривичами и радимичами, следовательно, разделяла тогда даннические интересы варягов и хазар в русских землях.

Племенным центром смоленских кривичей, судя по летописи, был Смоленск («их же градъ есть Смоленскъ; тудЪ бо сЪдять кривичи»²⁸⁾) расположенный в IX—X вв. на месте современного Гнездова, в 10 км ниже нынешнего Смоленска²⁹⁾. По данным археологии, это был, как и писал летописец, крупный центр, знакомый к тому же хорошо скандинавам. Если верить летописи, в 882 г. он был взят двигавшимся в Киев Олегом, который значительно укрепил даннические отношения кривичей: «Олегъ нача городы ставити, и устави дани словЪномъ, кривичемъ и мери и устави варягомъ дань даяти от Нова города гривенъ 300 на лЪто, мира дЪля, еже до смерти ЯрославлЪ даяше варягомъ». Новгородская летопись уточняет: дань варягам платили не только Новгород, но и словене, кривичи и меря³⁰⁾.

Как собиралась варяжская дань с кривичей? В. Т. Пашуто полагает, что варяги, не имевшие, как он думает, среди покоренных для дани племен опорных пунктов, «совершали набеги, «приходяще из заморья». Эта дань платилась от мужа, т. е. ни племя, ни род, ни даже большая семья уже в оклад не шли»³¹⁾. Как при такой стихийной системе обирания населения (когда жители, несомненно, прятались в лесах) получался доход от мужа, он не объясняет, но очевидно, что сбор дани с каждого жителя был возможен лишь при тесном контакте варягов с верхушкой общин (где это только и могли знать). В интересующее нас время у кривичей существовала система погостов раннего типа — административно-религиозных центров общин³²⁾, куда стекалась, помимо других сборов, видимо, дань, предназначавшаяся воинственным норманнам. Позднее, когда дань шла уже в Киев, погосты приобрели твердое «новое назначение — административно-фискальных округов»³³⁾. Контакт иноплеменных даньщиков со старейшинами погостов был обычным явлением и намного позднее³⁴⁾. Присмотримся к летописи, где есть важный и развернутый во времени материал. Словене, кривичи, меря и чудь, узнаем мы, сначала жили родами, т. е. «большими родственными коллективами, со своим внутренним управлением»³⁵⁾ и платили дань варягам. Затем, восстав против них, они [102] «изгнаша я за море», после чего якобы убедились в несостоятельности собственного управления и вызвали варягов опять. Последние два факта имеют дату 862 г., и все предыдущее, следовательно (первая дань варягам) , выплачивалось ранее, очевидно, в середине IX в.

Итак, с изгнанием варягов у интересующей нас ветви кривичей начался период развития, когда «нача сами володети и города ставити». Чем «володети» и для чего «города ставити»? Владеть, несомненно, не земельными участками, которых тогда на Руси было более чем достаточно. «Володение» самих кривичей здесь противопоставляется предшествующему «володению» варягов. Значит, термин «володети», охватывавший власть, суд, дань, в этом случае более всего относился к последней. Кто-то в среде кривичских племен теперь вместо варягов собирал дань и, очевидно, ставил укрепленные пункты для ее охранения. Так мы получаем первые, хотя и косвенные сведения о родоплеменной знати у словен, кривичей и других племенных объединений (о «нарочитых» и «лучших мужах», местных князьках), которая, по уходе варягов (а может быть, и при них), собирала дань со свободных общинников. Это была традиция, идущая с последних этапов первобытного строя³⁶⁾, явление привычное для населения, но все же вряд ли проходившее без конфликтов как с самими данниками, так и с общиной и с другими такими же собирателями дани в пограничных зонах (где интересы тех и других сталкивались). Это, видимо, и нашло отражение в лаконической фразе летописца «всташа сами на ся».

Существовали ли в середине IX в. варяжские пункты по сбору дани, или они появились лишь при Олеге? Здесь важен вопрос о скандинавских захоронениях на Руси, и прежде всего, как я уже предполагал, о погребениях скандинавских женщин³⁷⁾. Древнейшие следы скандинавской культуры мы находим уже в горизонте Е₃ Старой Ладоги (конец VIII — начало IX в.³⁸⁾), и далее по пути на Волгу — в Тимиревском комплексе под Ярославлем³⁹⁾, также по пути на юг — близ Торопца и в гнездовском Смоленске, где обнаружено более всего скандинавских вещей на Руси. В остальных пунктах Руси (Чернигове, Киеве, на Оке и Десне) они появляются не ранее X в.⁴⁰⁾ Скандинавские женские захоронения известны в Ярославском Поволжье, в юго-восточном Приладожье, близ Старой Ладоги, в Гнездове. Ясно, что жен варяжские купцы за море не возили. Это не были [103] и купеческие наложницы, как полагает Д. А. Авдусин⁴¹⁾: Гнездово — самая южная точка погребений скандинавок⁴²⁾, и невероятно, чтобы наложниц возили не далее этого пункта. Г. Арбман предполагал, что в юго-восточном Приладожье мы имеем дело с мирной крестьянской колонизацией шведов⁴³⁾, но и это кажется мало вероятным, так как подобные захоронения, как сказано, встречаются и в других, отнюдь не «крестьянских» местах (например, гнездовский Смоленск). Тонкий и осторожный исследователь Г. Ф. Корзухина напомнила, что в «восточной части северной Прибалтики на финнских и балтийских землях отдельные группы норманнов появились еще в вендельское (довикингское) время, — и заключала, — что, видимо, и Южное Приладожье в этом отношении не было исключением». Однако, «что привело норманнов в Ладогу в VIII в. и кто они были по своему социальному облику», она полагала решать еще рано⁴⁴⁾. Мужские и женские погребения скандинавов в урочище Плакун под Ладогой она трактовала как «могилы выходцев из Скандинавии, живших здесь постоянно и даже с семьями»⁴⁵⁾. Но что делали эти семьи в нашей стране, исследовательница не решила. Вместе с тем, как я уже указывал⁴⁶⁾, норманнские погребения мужчин и женщин концентрируются в основном в трех землях: в Приладожье, в Ярославском Поволжье и в районе Гнездова — первоначального Смоленска, т. е. в области обитания словен, кривичей и мери, где, по летописи, как раз и собиралась варяжская дань. Отсюда вероятно предположение, что скандинавские семьи жили на Руси только в северных районах потому, что там собиралась скандинавская дань, что это были семьи групп чиновников, заведовавших поступлением дани с окрестных племен⁴⁷⁾. Их окружало поселение варяжских воинов, охранявших собранное и требовавших силой дани в случае сопротивления. Воины эти могли использоваться и другими способами. Здесь мы ближе к мысли Б. А. Рыбакова, предполагавшего существование «укрепленных лагерей» варягов рядом с русскими городами⁴⁸⁾. Не исключено, что в некоторых случаях варяги были основателями таких административных [104] пунктов сбора дани. Ранние поселения Тимеревского могильника, по мнению И. В. Дубова, «видимо, возможно связывать с первыми поселенцами скандинавского происхождения, уже в это время появившимися в ярославском Поволжье»⁴⁹⁾. В Михайловском и Петровском соседних курганных могильниках столь ранних скандинавских погребений нет; недавно выявлено Тимеревское поселение, синхронное древнейшим курганам IX b.:⁵⁰⁾ где был обнаружен и клад, зарытый в последней трети IX в.⁵¹⁾, что вполне это подтверждает.

В раннем Смоленске, мы видели, также обитали варяжские семьи, как и в Тимереве. Однако в противоположность Тимереву, как и в Старой Ладоге⁵²⁾, первопоселенцами в Гнездове, кривичском племенном центре на Днепре, они быть не могли. Норманны использовали в своих разнообразных целях (транзитный центр на Пути из варяг в греки, центр сбора дани и т. д.) уже существовавшее до них поселение.

Возникает вопрос: как давно были созданы пункты сбора варяжской дани? Можно думать, что образованы они были не сразу. Сначала дань собиралась набегами варяжских дружин, и лишь позднее, укрепившись, варяги стали устраивать постоянные пункты сбора дани на месте. Так, видимо, и следует понимать летописца. В Повести временных лет второй редакции было сообщено, что варягам дань платили: чудь, словене, меря и все кривичи⁵³⁾. Однако в третьей редакции есть уточнение (воспринятое затем большинством списков летописей): варяги, оказывается, «приходяще» (из заморья) собирали дань, т. е. первая варяжская дань собиралась с помощью набегов⁵⁴⁾. Изменилось положение лишь с 882 г.: Олег был первым князем, который внес в уплату дани кривичами какую-то систему⁵⁵⁾. Он, видимо, не смог перевести всю дань, уплачиваемую варягам еще с середины IX в., себе (ее платили кривичи до смерти Ярослава) и, как все последующие князья X и первой половины XI в., должен был с этой данью считаться (не забудем, что он сам был по происхождению по матери варягом). Но Олег ввел, можно думать, какой-то регламент в выплату этой дани, дополнив ее и своей дополнительной данью, которую кривичи были обязаны платить в Киев сверх варяжских поборов. С хазарской данью радимичей Олегу было справиться значительно легче: он просто ее перевел на себя (885)⁵⁶⁾. Эту новую двойную дань, можно полагать, и собирали теперь чиновники на местах, жившие там с семьями под охраной особых отрядов. Если дружины Аскольда и Дира были слабы и Смоленск к дани [105] ими не был принужден (они завоевали лишь по пути в страну кривичей, что видно по кладам 40–50-х годов. IX в.⁵⁷⁾), то поход Олега на Киев и создание огромного войска для этого стоил кривичам и другим племенам дорого и сопровождался жестокой борьбой. Возможно, что именно результатом этого сопротивления был зарытый (и не «востребованный») клад последней трети IX в. в Тимереве (1973 г.)⁵⁸⁾.

Киевская дань кривичей. О характере русской части дани кривичей и о способах ее взимания данных у нас почти нет. По Константину Багрянородному и нашей летописи, в X в. она собиралась с помощью походов князей в полюдье — в отдаленные центры земли. Дань, как мы знаем, иногда собиралась не один раз (что могло кончиться для сборщиков и плачевно — случай с данью Игоря у древлян). Можно думать, что в IX в. специальных податных центров в землях кривичей не было. А если они и были, то сборщики дани пользовались теми местными центрами-погостами, которые объединяли по тем или иным причинам окрестные села-общины (например, местное святилище и т. д.). У налогоплательщиков варягов и хазар существовала уже дифференциация населения. При убийстве князя Игоря древлянами выясняется, что среди населения был князь, также «лучшие люди» числом 20». Разложение соседской общины зашло, следовательно, достаточно далеко. На местную знать — лучших людей, по-видимому, и опирались все даныцики. Они не покидали местность, пока не получат все им причитающееся — так нужно понимать термин «полюдье) для IX—X вв. Лишь в XI—XII вв. походы в «полюдье» видоизменились и получаемый продукт именовался уже иначе.

Вопрос, обложения земель данью возник в 947 г., когда Ольга двинулась на Мету: «...иде Вольга Новугороду и устави по МьсгЪ повосты и дани и по ЛузЪ оброки и дани; и ловища ея суть по всей земли, знаменья и мЪста и повосты (..) и по Днепру перевЪсища и по ДеснЪ...»⁵⁹⁾. С этим текстом я сопоставил текст поздней Витебской летописи, основанной на недошедших до нас источниках, о походе Ольги в 947 г. (там ошибочно 974) из Киева в устье Витьбы и основание ею погоста Витебска⁶⁰⁾. Ольга миновала западную Смоленщину потому, что там население было освоено данью уже давно, в частности, Олегом. Двигаясь в глухие места Новгородской земли, для учреждения там центров обложения, Ольга обошла Смоленское княжество по дуге (Десна, Верхний Днепр, Западная Двина, Ловать, Мета). Погосты учреждались вне зоны полюдья, а Смоленск его важнейшее звено⁶¹⁾. [106]

Доходы смоленского князя. Княжеские доходы, их рост и виды характеризуют уровень экономического развития страны и рассмотреть их крайне важно.

Первым смоленским князем, навязанным Смоленску извне, был сын Владимира Святого Станислав, прокняживший в Смоленске (Гнездовском, где найдена его тамга⁶²⁾) несколько десятилетий и не оставивший после себя никакого следа⁶³⁾. Станислав, очевидно, мало включался в жизнь старинного торгового города, с варяжской данью не боролся (или не мог ее одолеть) и т. д. Его основной функцией, по-видимому, были осенне-зимние поездки к кривичам за данью и передача ее в Киев. Этими походами кормился он и его дружина. В те времена самостоятельный князь в Смоленске не был особенно нужен Киеву: после смерти Станислава новый князь туда не назначался 20 лет.

Все изменилось в 1054 г. Решение о выделении Смоленского княжения для сыновей Ярослава Мудрого осуществилось немедленно после его смерти. В этой ситуации вопрос о материальном обеспечении нового князя стал на очередь дня. Тогда же, мы видели, был составлен список княжеских доходов с подробным указанием, что и с каких центров причитается. Документ охватывал всего 5 пунктов в области древнейшей заселенности страны славянами (от Торопецких озер до Каспли и Вержавлян), два — на Верхней Волге, один — в центре страны и 4 — на ее востоке и юго-востоке (Вержавляне Великие — Былев, см. табл. 1). Основу дани составлял Путь из варяг в греки, где найдены варяжские погребения IX—X вв. (Гнездово, Новоселки, Торопец), и не приходится сомневаться, что это-то и были территории старой варяжской дани, собиравшейся с кривичей (как и с других мест) «до смерти Ярославли». Дань эта, отобранная у них позже, составляла основу дохода смоленского князя, к которой было приписано еще 8 пунктов. Далее князю предстояло уже действовать самостоятельно. Он и прибавил к своим первоначальным даням еще 5 пунктов внутри кривичских земель (Бортницы — Мирятичи, см. табл. 1): три в землях западных вятичей и одно — по соседству с ними (Дедогостичи). С захватом Заруба и Пацыни смоленская дань подошла вплотную к северным радимичам (о чем уже говорилось), однако до Ростислава Смоленского данническому подчинению подвергались далее только пункты внутри земли — на Верхней Волге, Протве, Днепре (Копысь).

Эпоха Ростислава Смоленского (1125—1159 гг.) ознаменовалась новыми явлениями в княжеских доходах. Как известно, XII в. был временем бурного развития феодальной вотчины на Руси. Крупнейшими вотчинниками были князья, и это все отразилось, безусловно, и в Смоленской земле. Рассмотрение доходов князя за 10 лет с 1116 по 1136 г. показывает, что данническое освоение смоленской территории продолжалось по-прежнему [107] (были основаны новые пункты обложения на Пути из варяг в греки (2), верхней Волге. Протве и т. д.), но одновременно были захвачены огромные сильно заселенные земли северных радимичей, в землях которых определили всего два пункта обложения с ничтожной данью (по 10 гривен) на р. Соже (Кричев и Пропошеск). Начавшееся там вскоре построение крепостей Ростиславля, Мстиславля и, возможно, Изяславля (по именам смоленского князя, его отца, необычайно им чтимого, и ближайшего союзника — брата) указывает, что земли эти Ростислав оставил за собой, в качестве своих особых домениальных владений, передаваемых не всякому князю, сидящему в Смоленске, а по наследству⁶⁴⁾. У нас нет возможности установить домениальный доход Ростислава — он был, несомненно, очень велик, но его появление, видимо, сигнализирует новое: дань с 34 центров земли отныне была государственным княжеским доходом и поступала к нему только как к сюзерену страны и пока он им был. Домениальные же земли и доходы с них переходили к княжескому роду навсегда. Л. В. Черепнин говорил о таком расчленении княжеских доходов, и главным образом в более позднее время⁶⁵⁾. В самом деле, для ранних периодов нашей истории трудно расчленить то и другое, но здесь, нам кажется, удалось датировать такое расчленение: оно совпадает с появлением домениальных владений князя и в Смоленской земле датируется второй третью XII в.

Какова же сумма княжеских доходов «государственной» части? Уже говорилось, что дани в Уставе высчитаны в гривнах серебра. Можно считать, что в 1430-х годах Ростислав получал с «государственных земель» (без Суздальско-Залесской дани, без колеблющихся доходов с не отдаваемых в аренду корчем, гостинного и торгового обложения) 3087 гривен серебра⁶⁶⁾.

Однако эта сумма — только часть доходов князя как сюзерена страны. Дань это только та их часть, которая делилась с новооткрытой епископией. Преамбула Устава называет несколько видов доходов, не поступающих епископу. Это — виры, продажи, полюдье, которые в отличие от Устава новгородского князя Святослава Ольговича Ростислав епископу не передавал. [108] В грамоте указаны были нормы обложения, установленные для обычного урожайного года («в сии дни полны дани»⁶⁷⁾), и можно полагать, что в засушливые или дождливые годы в них вносились какие-то коррективы («по силе»). Любопытно проследить, как давно уже существовали нормы, близкие к тем, которые отражает наш документ? Установленный нами факт, что эти нормы здесь выражены в старых денежных единицах, позволяет беспрепятственно обратиться к временам более древним, предшествующим составлению нашего источника.

При перераспределении столов 15 июля 1077 г. на Волыни, Всеволод Ярославич получил Чернигов, а его бывший смоленский стол достался его сыну Владимиру Мономаху⁶⁸⁾. Не прокняжив и года в Смоленске, уже на Пасху 8 апреля 1078 г. благодарный Мономах торжественно въезжал в Чернигов, везя отцу на Красный двор солидный подарок: 300 гривен золота. Это 3000 гривен серебра — сумма огромная. Все денежное богатство минских князей, кроме потраченного ими на постройку трапезной в Печерском монастыре, составило 700 гривен серебра и 100 гривен золота (т. е. 1700 гривен серебра⁶⁹⁾). Откуда же молодой Мономах мог получить столь крупную сумму денег для сыновнего подарка? Не забудем, что, кроме того, он должен был обеспечить своих собственных вассалов, слуг домена и княжеского двора. Б. А. Романов уже предполагал, что сумма дара была собрана Мономахом в Смоленской земле, исходя из суммы дани, которая была близка к этому дару⁷⁰⁾. Действительно, неурожайный год миновал уже давно (1075 г.), следующие два года были урожайными, и за осень 1077 г. Мономах мог собрать причитающуюся сумму в полном объеме, а зимой (1077 г. был в источнике мартовским) мог даже превратить ее в золотые слитки. Однако предшествующие наблюдения заставляют внести в слишком прямолинейное построение Б. А. Романова важные коррективы: в 1077—1078 гг. смоленская дань была намного меньше дани 1134—1136 гг.: она не собиралась с вятичей и голяди и взималась только с первых 17 пунктов списка даней (не выходя за пределы кривичей). По нормам 30-х годов XII в. она должна была равняться всего 2705 гривнам серебра, а в 70-х годах XI в. была, возможно, и меньшей. Где же Мономах добыл недостающие (по нормам XII в.) 295 гривен? Он был еще молод и мало вероятно, что эту сумму он мог дополнить личными «сбережениями». Ясно, что недостающая сумма была им покрыта за счет вир, продаж и, главное, полюдья, лишь упомянутых в источнике 1136 г., так как епископии они не поступали. Все сказанное заставляет нас предположить, что нормы обложения в 30-х годах XII в. были близки к нормам 70-х годов XI в. и за 40 лет особых изменений не претерпели. Процесс [109] их становления, видимо, приходится на начальные периоды княжеской власти в Смоленске — на вторую и третью четверти XI в.

Попробуем рассмотреть в общих чертах прочие княжеские доходы. Полюдье, видимо, особый доход князя, который он не делил с епископией. Я. Н. Щапов даже предполагает, что система его сбора отличалась от других сборов и именно это не позволяло делиться им с церковью⁷¹⁾. Но, кажется, здесь было иначе: «люди» — свободные общинники⁷²⁾, полюдье в это позднее сравнительно время — осенний поход князя, именно в те отдаленные уголки земли, где общинники считали себя еще свободными от дани князю, но он уже числил ее по своей разверстке. Не случайно в тех случаях, когда полюдье «просочилось» в Устав Ростислава, дань не упоминается (Копысь, Лучин). Полюдье, таким образом, в 30-х годах выплачивалось только свободным населением. Кто не платил дани, тот должен был отдавать князю полюдье, и наоборот. Полюдье — это «даровая» дань со свободных (вспомним «осеньннее полюдье даровьное» грамоты Мстислава Владимировича и его сына Всеволода на с. Буйцы под Новгородом, 1125—1132 гг.⁷³⁾). Наша археологическая карта скоплений древних поселений в Смоленской земле такие уголки, не платившие дани, вполне отражает. Их можно видеть, конечно, более всего в северной части земли; на р. Вязьме, где много курганов, на Лучесе (притоке Межи), на р. Пырышне у с. Оковцы и т. д. (рис. 5)⁷⁴⁾.

Сложнее с такими доходами, как «вира» и «продажа» — штрафы за убийство и оскорбление действием. Дедичи, мы видели, платили в Путтино «присно» 6 гривен с виры. Как ее можно было предугадать? Видимо, община иногда, отстаивая независимость от дани и не желая пускать княжеских даныциков, вирников и т. д., откупалась согласием платить виру постоянно. То же и относительно продаж — еще одного вида побора князя с населения.

Князь получал еще «общесмоленские доходы» — «корчмити», «торговое», мыто, гостиную дань, «перевоз», и, наконец, «суждале-залесскую дань» (о которой говорилось).

«Корчмити» — дань с корчем упомянута в Уставе 4 раза. Она взималась на восточных окраинах земли (Путтино), на западных (Копысь), на южных (Прупой) и северных (Лучин), т. е. во всех тех местах, где въезжали в страну со стороны, стояли корчмы с постоялыми дворами. Лишь в одном случае — в самой отдаленной части земли, на территории голядско-вятических земель, корчмари выплачивали точно установленную сумму — полпяты гривны (4,5 гривны, что было связано, видимо, с трудностями [110] контроля, и корчемная выручка была передана на откуп, в остальных — эти доходы зависели от доходов самих корчем).

«Торговое», т. е. дань с торга, упоминается в Уставе всего один раз. Взималось оно в Копыси. Как видно на карте (рис. 6), по цепочке курганов правой стороны Днепра, город этот, расположенный на левом берегу, стоял против ответвления от Днепра 60-километровой сухопутной дороги на Друцк (и далее на Полоцк). Днепр здесь летом мелок, и конница свободно его переходила в XVII—XVIII вв.⁷⁵⁾, в осеннее и весеннее время, очевидно, существовал перевоз, дававший князю известный доход. Доход получался с существовавшего здесь оживленного торга и княжеской корчмы. На разнообразие торговых операций, возможно, указывает «громадный» клад арабских монет, найденный вблизи Копыси у д. Застенок в 1901 г.⁷⁶⁾

К «торговому» близка «гостиная дань» — дань за провоз товаров, упоминаемая в Уставе дважды (ее брали в Пацыни на Десне и еще восточнее на р. Болви в Оболви). Вероятно, эта же дань обозначена в источнике сокращенно, как «гость» (получалась в Путтине), а также «мыто» — дань за провоз товаров (в Лучине). Кажется неслучайным, что все эти торговые пошлины взимались на окраинах Смоленской земли, при въезде в страну.

Таковы были доходы смоленских князей исходя из Устава Ростислава Смоленского 1136 г.

Вече и князь в Смоленской земле

Вече хорошо известно на Руси в Киеве и особенно в северных и северозападных землях, в городах Новгороде, Пскове, Ладоге, Полоцке, Смоленске и т. д. Термин «вече» происходит, возможно, от слова вещать — говорить и связан с совещанием вообще. Оно применялось к самым разнородным явлениям⁷⁷⁾. «Вече» — народное совещание — уходит своими корнями в родо-племенные сходки. Вслед за предшественниками Б. Д. Греков рассматривает его как особый институт и выделяет три его стадии: «догосударственную» (вече в полной силе), «государственную» (эпоха Киевской Руси — вече почти не функционирует) и эпоху феодальной раздробленности (вече набирает вновь силу)⁷⁸⁾.

Смоленск входил, как сказано, в северный круг русских городов, существовал уже с IX в., и не приходится сомневаться, что в этом городе вече прошло все три свои стадии. Можно думать, что в докняжеском Смоленске, который был «силен и мног людми», вече было сильным и подчинялось старейшинам, о которых говорит летопись. Аскольд и Дир, [111] оставившие свои следы в Полоцкой земле, возможно, сжегшие и сам Полоцк⁷⁹⁾, к Смоленску подступить не решились.

Вече на второй и третьей стадии связано со смоленскими князьями, поэтому нам следует рассмотреть характер княжеской власти в Смоленской земле.

Смоленский князь, его положение и права. В конце X в. Владимир Святой сменил смоленских посадников, навязанных Смоленску Киевом еще при Олеге (882 г.), своим десятым сыном Станиславом. Сообщение это сравнительно поздних летописей достоверно, так как подтверждается, как уже говорилось, хроникой византийца Иоанна Скилицы (переписанной еще в X в. Георгием Кедриным)⁸⁰⁾. Более чем сорокалетнее его правление в этом городе ничем не ознаменовалось, при нем, очевидно, даже не была снята с кривичей варяжская дань.

Возобновление князей в Смоленске в 1054 г. ознаменовало новую эпоху в истории земли. Как утверждались князья в Смоленске, мы не знаем. Известно лишь, что первые два князя — сыновья Ярослава Мудрого — прокняжили там не более трех лет каждый и потом внезапно скончались, а город был якобы разделен на три части⁸¹⁾, правда, ненадолго. Можно думать, что при этих первых князьях смоленского княжества (оно было организовано лишь теперь) была отстроена и княжеская цитадель выше Гнездовского Смоленска, на высоких отрогах гор левобережья Днепра (место современного Смоленска)⁸²⁾. Старый город был силен, и без нее князья борьбы с ним не выдерживали.

«Владельческие судьбы» Ростиславичей подробно изучены А. Е. Пресняковым⁸³⁾. Родоначальник их — Ростислав — получил Смоленск в год смерти деда — Владимира Мономаха (1125 г.). Вместе с братом Изяславом он был носителем политики Мстиславичей (A. Е. Пресняков). Очевидно, не желая дробить княжества и тем его необычайно ослабить (что произошло только что с Полоцкой землей), Ростислав Мстиславич выделил сыновей Рюрика и Давыда, дав им владения в Южной Руси, а Смоленск получил старший сын Ростислава Роман. Этот город стал «не старшим столом среди территориальных владений данной княжеской семьи, а столом старейшего в их среде».⁸⁴⁾ Младший сын Ростислава Мстислав получил Торопец — крупнейший после Смоленска город княжества [112] (см. ниже). После смерти Романа в Смоленске садится не его сын, как казалось бы логичным, а брат — Давыд Ростиславич. Рюрик же Ростиславич, наследуя столы в южнорусской земле, от претензий на Смоленскую землю отказывается, хотя он и пережил смоленского князя Давыда. «Смоленские князья, — писал А. Е. Пресняков, — кончают XII в., не водворив в своей вотчине начал отчинного раздела, не введя у себя частно-правового семейного наследования. Преемство в старшинстве, постепенно искажаясь, дожило у них до исхода рассматриваемого нами исторического периода»⁸⁵⁾.

Смоленский князь является, безусловно, первым лицом в земле. Он руководит дипломатическими отношениями, издает постановления, утверждает договоры. Многое им решается, как увидим, с согласия веча, но военными походами, вопросами войны и мира руководит безусловно он. Он главный военачальник, которому подчиняется не только своя дружина, но и все смоленские ополчения. Впрочем, бывали случаи, когда последние устраивали во время похода свое вече и его решение определяло судьбу похода (как было с князем Давыдом, который вынужден был среди пути возвратиться в Смоленск, так как этого требовало, по-видимому, его войско)⁸⁶⁾. П. В. Голубовский был прав, когда указывал, что случаи, подобные этому, происходили редко и, по-видимому, тогда, когда, поход вызывался не интересами Смоленской земли, а династическими соображениями князей⁸⁷⁾ .

Помимо случаев, оговоренных в Уставе Ростислава, князь представлял высшую судебную инстанцию. Епископ по Уставу в своем суде осуществлял семейное и брачное право и лишь в особом случае уголовное (отправление)⁸⁸⁾, княжеский суд осуществляет остальные отрасли права: ему были подсудны дела, касающиеся крестьян, он урегулировал конфликты из-за земли бояр, крупной церковной знати, князей-вассалов, и, можно полагать, князь вершил суд на местах во время объезда своих земель⁸⁹⁾. В юрисдикции князя были все тяжбы с иностранцами (см. Договор 1229 г.). За отправление суда ему шли пошлины, виры и т. д. Вира даже планировалась.

У князя была разветвленная сеть чиновничьего аппарата: тиуны («тиун княжий городской», тиун на волоке и т. д.) — сборщики налогов, детские (исполняли решение суда⁹⁰⁾), куноемци (вид сборщиков налогов и других поступлений князю, которым запрещалось «урывать бороду»), П. В. Голубовский отождествлял их с таможенниками⁹¹⁾. Не приходится сомневаться, что тиуны назначались самим князем. Важным лицом был [113] тысяцкий, а за ним сотский. В 1159 г. должность тысяцкого занимал Внезд, в 1195 г. — Михалко. Это был высший воинский чин, назначаемый самим князем. П. В. Голубовский полагает, что сотский выбирался на вече, так как это было при посылке сотского в Ригу и на Готский берег. Но это мало вероятно: вече могло выбрать сотского для поездки в Ригу, уже давно назначенного в качестве сотского самим князем.

Вече и князь. Вопрос о взаимоотношениях веча и князя в Смоленской земле поставлен уже давно. Наиболее подробно он разработан был П. В. Голубовским, но не все выводы его можно принять. Изучение вопроса он начинает с Устава Ростислава, во второй фразе которого видит указание на вече: «Приведох епископа Смоленску, здумав с людми своими». Подкрепление мысли он видит также в конце документа: «Да сего не посуживаи никто же по моих днех, ни князь, ни людие...»⁹²⁾. Термин «люди» действительно употреблялся для наименования «широких слоев населения»⁹³⁾ и, может быть, чаще — низших классов. Однако обозначало оно и просто людей. «Люди свои» — явно не вече, а ближайшие советники князя. О каких «людях» во втором случае ведется речь, неясно. Непременно ли о вече? Так или иначе, для нас очевидно, что в эпоху Ростислава вече было, но роль его еще не была столь могущественной, как впоследствии и как считал Голубовский (оно якобы решало вопрос о создании в Смоленске епископии, т. е. имело законодательные функции). Данные о смоленском вече мы получаем лишь во второй половине XII в., когда на смоленском столе сидели сыновья Ростислава. О столкновениях Романа Ростиславича со смолянами свидетельствует плач его княгини после его смерти (1180 г.): «...многия досады прия от смолян и не видЪ тя, господине, николи же противу ихъ злоу никотораго зла въздающа...»⁹⁴⁾. В чем заключались эти трения, мы не знаем, но летопись сохранила лишь известие, что в 1175 г., во время княжения Романа Ростиславича в Киеве, «смолянЪ выгнаша от себя Романовича Ярополка (оставленного на княжение в Смоленске отцом), а Ростиславича Мстислава вьведоша Смоленьску княжить»⁹⁵⁾. После смерти Романа при его брате Давыде атмосфера накаляется еще более. В 1185 г. смоляне делают вече в походе Давыда у г. Треполя, и, по их решению, князь вынужден возвратиться в Смоленск⁹⁶⁾. Это вече (хотя оно так в источнике и названо) лишь военный совет смолян, которые не желают слушать приказов своего князя, но оно весьма характерно для отношений Смоленска с Давыдом. В 1186 г. летопись говорит уже прямо о восстании смолян: «Въстань бысть Смоленьске промежи княземъ Давыдомь и смолняны и много головъ паде луцьшихъ муж». Это свидетельство находится в связи с новгородскими событиями, где только что «убиша Гаврилу Неревиниця, Ивана Свеневиця, и с моста [114] съвьргоша»⁹⁷⁾. Гаврила был братом новгородского посадника Завида — сторонника смоленского князя Давыда, к которому тот в минуту жизни трудную и «ушел»⁹⁸⁾. Трудно расшифровать, что это была за «въстань». Кажется только, что здесь идет речь о борьбе богатых горожан, возглавляющих вече («лучшие мужи»), с князем, и головы этих мужей и мужей князя гибли в борьбе. Крупная роль смоленского веча выступает в тексте летописи 1190 г. Святослав Всеволодич имел «тяжу» с Рюриком и Давыдом Ростиславичами и с «Смоленской землею»⁹⁹⁾. «Земля» эта, следовательно, была самостоятельной силой, с которой необходимо было считаться, как и с князем. Столкновения Давыда со смолянами продолжались. В 1195 г. Олег Святославич писал в Чернигов братьям о победе над полком Давыда и дополнял: «сказывають ми и смолнян изыимани, ажь братья ихъ не добрЪ с Давыдомъ (живут)»¹⁰⁰⁾. В XIII в. роль горожан особенно усиливается. Под 1214 г. читаем о распре, проходившей через Смоленск рати новгородцев («бысть распря со смолянами и убиша смолянина»¹⁰¹⁾). В еще большей мере это подтверждается в договоре Смоленска с Ригой 1229 г., который составлен явно с участием смолян¹⁰²⁾. В 1222 г. полоцкий Святослав Мстиславич (сын Мстислава Романовича) сносится со смолянами, предлагая сесть у них на стол, но вече его отвергает¹⁰³⁾. В 1239 г. князь Ярослав захватывает Смоленск и, сажая Всеволода на смоленский стол, вынужден «урядить смолнян»¹⁰⁴⁾. «До последних дней самостоятельного существования Смоленска вече является главой земли наравне с князем, и если вечу приходится уступить, то только после энергичного с его стороны сопротивления под давлением внешней силы», — писал П. В. Голубовский и был, несомненно, прав¹⁰⁵⁾.

Назад К оглавлению Дальше

¹⁾ Lowmiański Henryk. Początki Polski, t. 3, Warszawa, 1967, s. 89, 90; Ловмяньский Г. Основные черты позднеплеменного и раннегосударственного строя славян. — В кн.: Становление раннеславянских государств. Киев, 1972, с. 9

²⁾ Алексеев Л. В. Устав Ростислава Смоленского 1136 г. и процесс феодализации Смоленской земли.— Słowianie w dziejach Europy, Posnań, 1974.

³⁾ Алексеев Л. В. Домен Ростислава Смоленского. — В кн.: Средневековая Русь. М., 1976.

⁴⁾ Косвен М. О. Семейная община и патронимия. М., 1963; Витов М. В. Историко-географические очерки Заонежья XVI—XVII вв. М., 1962, с. 165 и сл.

⁵⁾ Косвен М. О. Сельская община и патронимия, с. 111.

⁶⁾ «Урок» — уговор, условия; определенное количество; плата; подать; налог; штраф; жалованье, оклад; иждивение; должность; срок, определенное время (Срезневский И. И., Материалы для словаря древнерусского языка. СПб., 1903, т. III; стб. 1258-1259).

⁷⁾ Срезневский И. И. Материалы... СПб., 1893, т. I, стб. 120.

⁸⁾ Далъ В. Толковый словарь живого Великорусского языка. М., 1955, т. I, с. 81, 159.

⁹⁾ Например, с. Беница в Молодечненском р-не Минской области БССР.

¹⁰⁾ Рорре D., A. Dziedzice na Rusi. — Kwartałnik Historyczny, Warszawa, 1967, N 1, s. 3-19. Поппэ А. В. К изучению древнерусской верви (тезисы). — В кн.: Польша и Русь. М., 1974.

¹¹⁾ Трубачев О. Н. История славянских терминов родства и некоторых древнейших терминов общественного строя. М., 1959, с. 70, 71.

¹²⁾ Успенская А. В. Древнерусское поселение Беницы. — Ежегодник ГИМ. М., 1964. Это именно путтинские Беницы, ибо они расположены в Боровском районе Калужской области (как и Путтино).

¹³⁾ Рорре D., A. Dziedzice..., s. 7.

¹⁴⁾ Тихомиров М. Н. Пособие для изучения «Русской Правды». М., 1953, с. 88.

¹⁵⁾ Рорре D., A. Dziedzice..., s. 8.

¹⁶⁾ Поппэ А. В. К изучению древнерусской верви, с. 297.

¹⁷⁾ Алексеев Л. В. Периферийные центры домонгольской Смоленщины. — СА, 1979, № 4.

¹⁸⁾ Седов В. В. Сельские поселения центральных районов Смоленской земли (VIII—XV вв.). — МИА, 1960, вып. 92, с. 35 и сл., с. 134-142.

¹⁹⁾ Рорре В., A. Dziedzice..., с. 13.

²⁰⁾ Щапов Я. П. Большая и малая семья на Руси в VIII—XIII вв. — В кн.: Становление раннеславянских государств. Киев, 1972; Он же. О функциях общины в древней Руси. — В кн.: Общество и государство феодальной России. М., 1975.

²¹⁾ Воронин Н. Н. К истории сельского поселения феодальной Руси: Погост. Слобода. Село. Деревня. — Известия ГАИМК, Л., 1935, вып. 138, с. 20-36.

²²⁾ Романов В. А. Изыскания о русском сельском поселении эпохи феодализма. — ВЭКОРГ. М.; Л., 1960, с. 415.

²³⁾ Позднее центр назывался Путынь (Можайские акты. СПб., 1892, с. 198).

²⁴⁾ Черепнин Л. В. Русь: Спорные вопросы феодальной земельной собственности в IX—XV вв. — В кн.: Новосельцев А. П., Пашуто В. Т., Черепнин Л. В. Пути развития феодализма. М., 1972, с. 151 и сл.

²⁵⁾ Гуревич А. Я. Походы викингов. М., 1966, с. 34.

²⁶⁾ Тацит К. Сочинения в двух томах. Л., 1969, т. I, с. 371.

²⁷⁾ ПВЛ, 1950, т. I, с. 20.

²⁸⁾ ПВЛ, т. I, с. 13.

²⁹⁾ Алексеев Л. В. О древнем Смоленске. — СА, 1977, № 1.

³⁰⁾ ПВЛ, т. I, с. 20; НПЛ, с. 107.

³¹⁾ Пашуто В. Т. Особенности структуры древнерусского государства. — В кн.: Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965, с. 85.

³²⁾ Мавродин В. В. О племенных княжениях восточных славян. — В кн.: Исследования по социально-политической истории России. Л., 1971, с. 52.

³³⁾ Черепнин Л. В. Русь..., с. 52.

³⁴⁾ Данилова Л. В. Очерки по истории землевладения и хозяйства в Новгородской земле XIV—XV вв. М., 1955, с. 208.

³⁵⁾ Щапов Я. Н. Большая и малая семья на Руси в VIII—XIII вв. — В кн.: Становление раннеславянских государств. Киев, 1972, с. 182.

³⁶⁾ Щапов Я. Н. Церковь в системе государственной власти древней Руси. — В кн.: Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965, с. 305.

³⁷⁾ Алексеев Л. В. О древнем Смоленске, с. 89.

³⁸⁾ Корзухина Г. Ф. О некоторых положениях в интерпретации материалов Старой Ладоги. — СС, Таллин, 1971, с. 16; Давидан, О. И. К вопросу о контактах древней Ладоги со Скандинавией. —Там же, с. 134-144; Клейн Л. С., Лебедев Г. С., Назаренко В. А. Норманнские древности на современном этапе археологического изучения. — В кн.: Исторические связи Скандинавии и России. Л., 1970, с. 239; Давидан О. И. Стратиграфия нижнего слоя староладожского городища и вопросы датировки. — АСГЭ, Л., 1976, вып. 17.

³⁹⁾ Дубов И. В. Ярославское Поволжье в IX ст. — Вестник ЛГУ, 1976, № 14.

⁴⁰⁾ Корзухина Г. Ф. Новые находки, с. 312.

⁴¹⁾ Авдусин Д. А. Раскопки в Гнездове. — КСИИМК, 1951, вып. 38, с. 73-80.

⁴²⁾ Предположение Т. Арне о захоронении скандинавки в Киеве не подтвердилось (Каргер М. К. Древний Киев. М.; Л., 1958, т. I, с. 220).

⁴³⁾ Arbman H. Svear i östervikung. Stockholm, 1955, s. 40.

⁴⁴⁾ Корзухина Г. Ф. Курган в урочище Плакун близ Ладоги. — КСИА, 1971, вып. 125, с. 64.

⁴⁵⁾ Корзухина Г. Ф. Курган в урочище Плакун..., с 63.

⁴⁶⁾ Алексеев Л. В. О древнем Смоленске, с. 89.

⁴⁷⁾ Конечно, наша мысль о роли скандинавских женщин на Руси — всего лишь предположение, и будущие исследования покажут, насколько это справедливо. Сейчас можно лишь констатировать, что скандинавских женских погребений на юге Руси почти нет: Т. Арне указал такое погребение в Киеве, но это оспорено М. К. Каргером (Аrnе Т. La Snède et l’Orient. Uppsala, 1914, р. 56, 57; Каргер М. К. Древний Киев, т. I, с. 220), в Шестовицах под Черниговом среди 22 скандинавских погребений, женских также почти нет (Блiфелmд Д. И. Давниорускi пам'ятки Щестовiцi. Киев, 1977, с. 103, 104).

⁴⁸⁾ Рыбаков Б. А. Обзор общих явлений русской истории IX—XIII вв. — ВИ, 1962, 4, с. 37.

⁴⁹⁾ Дубов И. В. Ярославская экспедиция. — АО 1973 г. М., 1974, с. 51.

⁵⁰⁾ Там же; Дубов И. В., Кухарева Л. С., Чукова Т. А. Ярославская экспедиция. — АО 1974. М., 1975, с. 57-58; Добровольский И. Г., Дубов И. В. Комплекс памятников у д. Большое Тимерево под Ярославлем. — Вестник ЛГУ, 1975, № 2; Дубов И. В., Кухарева Л. С. Раскопки Тимеревского поселения. — АО 1976 г. M., 1975.

⁵¹⁾ Добровольский И. Г., Дубов И. В. Комплекс памятников...

⁵²⁾ Корзухина Г. Ф. Курган в урочище Плакун..., с. 63.

⁵³⁾ ПВЛ, т. I, с. 18.

⁵⁴⁾ ПВЛ, 1950, т. II, с. 233 (комментарий Д. С. Лихачева).

⁵⁵⁾ ПВЛ, т. I, с. 20.

⁵⁶⁾ ПВЛ, т. I, с. 20, 21.

⁵⁷⁾ Алексеев Л. В. Полоцкая земля. М., 1966, с. 102, прим. О кладах в Смоленской земле, которые могут быть связаны с Аскольдом и Диром, говорилось выше.

⁵⁸⁾ Добровольский И. Г., Дубов И. В. Комплекс памятников у д. Большое Тимерево под Ярославлем. — Вестник ЛГУ, 1975, № 2, с. 65-70.

⁵⁹⁾ ПВЛ, т. I, с. 43.

⁶⁰⁾ Алексеев Л. В. Устав Ростислава Смоленского 1136 г. и процесс феодализации Смоленской земли. — In: Słowianie w dziejach Europy. Poznań, 1974, s. 102.

⁶¹⁾ Попытка трактовки походов Ольги по-иному интересна, но, как кажется, вряд ли убедительна (Фроянов И. Я. Киевская Русь. Л., 1974, с. 46 и л.: Рыбаков Б. А. Смерды. ИСССР, 1979, № 1, 2.

⁶²⁾ Ширинский С. С. Ременные бляшки из Бирки и Гнездова со знаками Рюриковичей. — В кн.: Славяне и Русь. М., 1968.

⁶³⁾ По сведению византийской хроники Скилицы-Кедрина, Станислав и умер в Смоленске в 1036 г. (Шахматов А. А. Разыскания о древнейших летописных сводах. СПб., 1908, с. 89, прим. 2).

⁶⁴⁾ Алексеев Л. В. Домен Ростислава Смоленского. — В кн.: Средневековая Русь. М., 1976.

⁶⁵⁾ Черепнин Л. В. Русь..., с. 153-155.

⁶⁶⁾ Цифра доходов смоленского князя всеми исследователями определялась и определяется по-разному, и здесь необходимо внести ясность: Макарий называл 3080 гривен (что ближе всего к истине. Макарий. История русской церкви. М., 1853, т. III, с. 241); И. М. Красноперов — 3150 гривен (Красноперов И. М. Некоторые данные..., с. 348); Б. А. Романов и Я. Н. Щапов — 3000 гривен (см.: ПВЛ, т. II. Комментарий Б. А. Романова. М., 1950, с. 442; Щапов Я. Н. Княжеские уставы..., с. 136-150). Распространено и вовсе ошибочное мнение, основанное на неполном понимании источника: 4000 гривен, так как складывались доходы князя и епископа (в 1136 г. и в начале XIII в.) — (ПРИ, т. II, с. 45; см. также: Церковь в истории России IX в. — 1917 г. М., 1967, с. 53; Довженок В. И. О некоторых особенностях феодализма в Киевской Руси. — В кн.: Исследования по истории славянских и балканских народов. М., 1972, с. 100).

⁶⁷⁾ ПРП, т. II, с. 42. См.: Черных Н. В. Абсолютные даты деревянных сооружений древнего Смоленска. — МИСС, Смоленск, 1967, т. IV.

⁶⁸⁾ ПВЛ, т. I, с. 132.

⁶⁹⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 492-493. Расчет отношения золота к серебру как 1:10; см.: Романов В. А. Деньги и денежное обращение. — В кн.: История культуры Древней Руси. М.; Л., 1948, с. 380; см. также его комментарий: ПВЛ, II, с. 442.

⁷⁰⁾ ПВЛ, т. II, с. 442.

⁷¹⁾ Щапов Я. Н. Смоленский устав князя Ростислава Мстиславича. — АЕ–1962. M., 1963, с. 41.

⁷²⁾ Черепнин Л. В. Русь..., с. 168-170.

⁷³⁾ ПРП. М., 1953, т. II, с. 102.

⁷⁴⁾ Не исключено, что «полюдье» в XII в. имело и иной смысл: его взимали в Копыси, которая, мы видели, не имела даже населенной округи, и если это не ошибка составителя Устава (Алексеев Л. В. Устав Ростислава Смоленского..., с. 92), то здесь под этим термином понималась дань с «людей», населявших (или прибывавших для торговли в Копысь).

⁷⁵⁾ Трубницкие А., М. Хроника белорусского города Могилева. М., 1887, с. 49.

⁷⁶⁾ Россия, СПб., 1905, т. IX, с. 468.

⁷⁷⁾ Новосельцев А. П., Пашуто В. Т., Черепнин Л. В., Шутарин В. П., Щапов Я. Н. Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965, с. 33.

⁷⁸⁾ Греков Б. Д. Киевская Русь. М., 1949, с. 348 и сл.

⁷⁹⁾ ПВЛ, I, с. 18, 19; ПСРЛ, 1965, IX, с. 9; Устюжский летописный свод. М.; Л., 1950,. с. 20. Как ни кажется сообщение это легендарным, но оно основывается на фактах: 1) поход на Полоцкую землю и ее разграбление подтверждается 4 единовременными кладами 40-60 годов IX в. (Алексеев Л. В. Полоцкая земля, 1956, с. 102, прим. 106). В самом Полоцке найдены следы пожара, близкого по времени (Штыхов Г. В. Древний Полоцк. Минск, 1975, с. 24, 25); 2) Севернее Смоленска также найден клад IX в.

⁸⁰⁾ Moravcsik Gy. Byzantinoturcica. Berlin, 1958, t. I, p. 273-4; Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908, с. 89-90, примечание 2.

⁸¹⁾ ПСРЛ. СПб., 1851, т. V, с. 139; 1856, VII.

⁸²⁾ Алексеев Л. В. О древнем Смоленске.

⁸³⁾ Пресняков А. Княжное право в древней Руси. СПб., 1909, с. 139-143.

⁸⁴⁾ Пресняков А. Княжное право...

⁸⁵⁾ Там же, с. 143.

⁸⁶⁾ ПСРЛ, 1962, т. II, с. 647 (1185 г.).

⁸⁷⁾ Голубовский П. В. История..., с. 224.

⁸⁸⁾ ДКУ. М., 1976, с. 144, 145; Щапов Я. И. Смоленский Устав князя Ростислава Мстиславича. — АЕ–1962. М., 1963, с 41.

⁸⁹⁾ Новосельцев А. П., Пашуто В. Т. и др. Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965, с. 69.

⁹⁰⁾ Голубовский П. В. История..., с. 225.

⁹¹⁾ Там же.

⁹²⁾ ДКУ, с. 141, 144; Сергеевич В. И. Вече и князь. СПб., 1867; Голубовский П. В. История..., с. 214; это же повторяет А. А. Зимин (ПРП, II, с. 45).

⁹³⁾ Черепнин Л. В. Русь..., с. 168 и cл.

⁹⁴⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 617.

⁹⁵⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 598.

⁹⁶⁾ Там же, стб. 647.

⁹⁷⁾ НПЛ, 1950, с. 38, 228.

⁹⁸⁾ Там же. См. также: Янин В. Л. Новгородские посадники. М., 1962, с. 108, 109.

⁹⁹⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 670.

¹⁰⁰⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 692.

¹⁰¹⁾ НПЛ, с. 53, 251.

¹⁰²⁾ Голубовский П. В. История..., с. 220.

¹⁰³⁾ Там же, с. 221.

¹⁰⁴⁾ ПСРЛ, т. VII, с. 144.

¹⁰⁵⁾ Голубовский П. В. История..., с. 222.

Назад К оглавлению Дальше