Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Назад К оглавлению Дальше

ГОРОДА

Древний Смоленск

В малоразработанной еще теме о древнерусских городах домонгольского времени городам Смоленской земли принадлежит особенно важное место. Здесь был расположен кривичский племенной центр Смоленск¹⁾ контролировавший важнейшую водную коммуникацию древности — Путь из варяг в греки. В IX—X вв. город был известен византийцам и скандинавам (а последние не только здесь торговали, но также и жили). Изучению древнейшей истории Смоленска способствует прекрасный комплекс археологических памятников в Гнездове. История других смоленских центров также в особо благоприятных условиях: помимо кратких летописных сообщений и данных археологии здесь сохранился комплекс смоленских епископских грамот XII—XIII вв., который позволяет проследить развитие почти 50 местных центров от середины XI в. до второго десятилетия XIII в. и выяснить, какие и когда из них безусловно стали городами, а какие этого уровня еще не достигли.

Наши древнейшие летописи свидетельствуют, что Смоленск известен уже в IX в. В недатированной части Повести временных лет о нем говорится как о городе, существующем исстари. Под 862 г. в сравнительно поздней, Устюжской (Архангелогородской) летописи²⁾, сохранившей следы смоленского летописания³⁾, сообщается, что Смоленск «велик и мног людми» и управлялся старейшинами⁴⁾. Плывшие мимо Аскольд и Дир не решались его взять и довольствовались, видимо, захватом Полоцка и маленького градка Киева. Олег завоевал Смоленск и посадил там «муж свои», но для такой операции потребовалось войско из варягов, словен, мери, веси и кривичей (вероятно, псковских). С независимостью Смоленска было покончено, и летопись умолкает о нем на 1133 г. Только из труда Константина Багрянородного мы знаем о Смоленске X в.: отсюда сплавляют по Днепру однодревки, продают в Киеве для оснащения ладей и плавания по морю ⁵⁾. [135]

Рис. 15. Гнездовский комплекс памятников (древний Смоленск IX — начало XI в.). План (по А. Я. Лявданскому, Е. А. Шмидту)
1 — курганы, 2 — селище, 3 — городище, 4 — современная д. Гнездово (цифры — количество курганов)

Итак, в воспоминаниях о древнейшем Смоленске, которыми пользовались летописцы XII в., Смоленск отложился как крупный племенной центр кривичей — многолюдный город, управлявшийся старейшинами, имевший, можно думать, свое племенное святилище, обширный курганный некрополь и т. д. Однако 25-летние раскопки Смоленска Д. А. Авдусиным не обнаружили следов пребывания там человека в IX — начале XI в. Значит, в то время город находился где-то в другом месте поблизости: перенос городов — частое явление средневековья⁶⁾.

Рис. 16. Вещи из раскопок гнездовских курганов (некрополя древнего Смоленска IX — начала XI вв.). [137]

«Гнездовский» Смоленск. Западнее современного города, по Днепру, расположен знаменитый громадный комплекс памятников у с. Гнездово, датируемый IX — началом XI в. Он состоит из небольшого городища, селища вокруг него (площадью в 16 га) и подковообразно окаймляющего их крупнейшего в мире курганного могильника (37,525 га)⁷⁾ состоящего здесь сейчас из 2539 насыпей, делящихся на группы: центральную (769), [136] лесную (1661) и левобережную (109) (рис. 15, 16). Курганы тянутся также и дальше вдоль Днепра. Сохранилось всего 3 тыс. насыпей, в 1923 г. удалось проследить уничтоженные курганы, составляющие 1/5 существующих. Всего, следовательно, в районе Гнездова было не менее 5 тыс. курганов⁸⁾. Из Гнездова происходят и восемь (9?) кладов арабских монет, найденных только за последние сто с лишним лет (!), датирующихся X в., т. е. тем же временем, что и весь комплекс⁹⁾.

Изучение гнездовских памятников началось с раскопок курганов М. Ф. Кусцинским в 1874 г. и затем продолжалось В. И. Сизовым, В. Д. Соколовым, С. И. Сергеевым, Е. Н. Клетновой, Г. Бугославским и др.

Первые исследователи интерпретировали памятник по-разному. В. И. Сизов, раскопавший 500 курганов, в 1902 г. характеризовал его как чисто славянский, «где возможный варяжский элемент не играл господствующей роли». Среди прочего населения он выделил купцов-воинов — зажиточных людей (захоронение в центральной группе курганов). К этой группе населения он отнес и похороненных в Гнездове варягов. При этом ученый недоумевал: «каким образом такая населенная и промышленная (ремесленная — Л. А.), местность могла остаться незамеченной для древних летописцев?», — и твердо находя, что Гнездово связано со Смоленском, предположил, что Гнездово «было погостом Смоленска и что здесь в Гнездове с древнейших времен развивалась торгово-промышленная жизнь, в то время как Смоленск был только острожком, или крепостью, где сидел правитель («муж княжой»), ездивший на полюдье, или принимавший дань, или товар, с окрестных мест. Население Смоленска, писал В. И. Сизов, было в то время незначительное и только административно-военное, и потому оно не оставило после себя ясных следов. «Основываясь на находках в Смоленске С. П. Писарева, ученый отметил отсутствие с них аналогий с курганными древностями Гнездова¹⁰⁾. В. И. Сизов полагал, что оба гнездовских городища (Центральное — у самой деревни, при ручье Свинец (Свинка), и другое, расположенное западнее, у р. Ольши) служили укреплениями древних поселков, которые тянулись, судя по курганам, «длинной полосой» у правого берега Днепра¹¹⁾. После смерти В. И. Сизова (1904) эту мысль развивал А. А. Спицын: Гнездово — древний Смоленск, который располагался на Ольшанском городище, откуда Олег перенес его на Центральное городище, а при Ярославе Мудром город был перенесен на новое место¹²⁾. Мысль ученых в основном, мы увидим, [138] была верной (но к этому мы возвращаемся лишь теперь). В 1909 г. местным историком Г. К. Бугославским было выдвинуто утверждение, что у Гнездова «не было никакого поселения», ибо это некрополь Смоленска, находящегося на современном месте¹³⁾. Тщательное обследование окрестностей Гнездова А. Н. Лявданским ранней весной 1924 г. позволило установить, что в Гнездове есть обширное селище, где «хорошо виден культурный слой» с посудой, которая «ничем не отличается (..) от большинства керамики Гнездовского могильника». «С открытием селища, — писал А. Н. Лявданский, — становятся более понятными и те случайные находки отдельных вещей и кладов, которые имели место в Гнездове»¹⁴⁾. Помимо селища ученый определил, что от его керамики не отличается и посуда Центрального и Ольшанского городищ. Таким образом, А. Н. Лявданский был первым, кто установил, что Гнездово — сложный комплекс единовременных памятников, и тем самым поставил всю проблему Гнездова на подлинно научные рельсы. Однако сделав свои поразительные открытия и отвергнув «неосновательное заявление Бугославского»¹⁵⁾, вопрос о взаимоотношениях Гнездова и Смоленска ученый предоставил решать другим. В 40–50-х годах наука была возвращена к Бугославскому (Д. А. Авдусин), и только после кратковременных раскопок селища И. И. Ляпушкиным (1967—1968 гг. рис. 17) взгляды А. Н. Лявданского наконец получили права гражданства (см. раздел «Историография»). Гнездовское селище изучается Д. А. Авдусиным специально, и на его материалах его ученики пишут диссертации¹⁶⁾.

Рис. 17. Серебряное семилучевое височное кольцо из раскопок И. И. Ляпушкина 1967 г. на Гнездовском селище, IX в.

Что же собой представляет древнее население Гнездова? Прежде всего оно было в значительной мере полиэтничным. Помимо пяти десятков курганов с захоронениями норманнов (их было намного более, чем полагает Д. А. Авдусин, так как огромное количество погребений — особенно мужских — этнически [139] неопределимы)¹⁷⁾ и одного — финки с Верхнего Поволжья, в курганах найден ряд погребений с обрядом, напоминающим восточных балтов (типа Акатовского могильника V—VII вв.). От последних, как полагает Е. А. Шмидт, этот обряд воспринят населением, оставившим длинные курганы. Есть и другие захоронения, которые, по мысли того же исследователя, деталями инвентаря напоминают погребения восточных балтов и перенесены сюда как «субстратный» пережиток «ассимилированного местного населения»¹⁸⁾. Та же картина наблюдается при исследовании гнездовского поселения: «орудия труда, приемы домостроительства, формы керамики имеют широкие аналогии в первую очередь среди древностей балтских и славянских (вероятно, точнее, славянских и балтских. — Л. А.) племен Восточной Европы»¹⁹⁾. Норманнские древности обнаружены также на гнездовском селище. Исследовавшая его Т. А. Пушкина отмечает, что первоначальный гнездовский поселок был смешанным из славян и скандинавов и лишь к концу X в. «местные балты и пришлые скандинавы были ассимилированы мощным потоком славян»²⁰⁾.

Занятия населения Гнездова с отчетливостью прослеживаются на материалах как из раскопанных курганов, так и из селища и городища. Остатки земледельческих орудий крайне редки, больше свидетельств о ремесле и торговле. На селище еще И. И. Ляпушкиным было найдено много остатков шлаков, тиглей, литейных форм и незаконченных вещей. Документированы специальности: кузнечное и слесарное дело, ювелирное, стеклоделательное, керамическое производства и др. Ювелиры Гнездова создавали свои изделия, по-видимому, в расчете на местный рынок: спектральный анализ их продукции выявил ряд местных особенностей сплавов, которые частично напоминают сплавы Скандинавии и Прибалтики, Это, возможно, свидетельствует о едином источнике сырья, попадавшего в Гнездово путем торговли²¹⁾. В разноэтничной среде мастеров появлялись изделия «смешанных типов». Клейма гончарной посуды, по предположению Т. А. Пушкиной, указывают на несколько гончарных мастерских²²⁾ . Среди домашних промыслов материалы селища свидетельствуют об охоте, рыболовстве. Есть данные о ткачестве, обработке кости, домостроительстве, изготовлении ладей.

Торговля играла в гнездовском поселении едва ли не первую роль: памятник расположен в начале пути из Днепра на Двину. Здесь, как мы говорили, найдено самое большое количество кладов (и отдельных находок) [140] арабских монет на территории Смоленской земли, и их численность ежегодно возрастает, как и количества импортных вещей. В Гнездове, мы видели, особенно сильна была связь со Скандинавскими странами, а весь характер памятника, как недавно доказано, близок многим поселениям Скандинавии²³⁾.

Социальный состав населения Гнездова выявлен довольно определенно. Как уже показал Д. А. Авдусин, и с ним согласился Т. Арне, гнездовское население делится на три ярко выраженные группы: дружинный, подчинявший себе остальное население и состоявший из двух групп — военных вождей «пока еще племенной дружины» и рядовых дружинников и третьей группы— «воев»-ополченцев²⁴⁾. Первая представлена «Большими курганами» с богатым инвентарем вместе с женскими погребениями (по Д. А. Авдусину, рабынями), вторая — курганами с предметами вооружения, поясными наборами, гирьками от весов и весами, третья — самые многочисленные — безынвентарными погребениями в курганах.

Серьезнейший вопрос датировки гнездовского комплекса памятников все еще решается исследователями неоднозначно. В. И. Сизов и А. А. Спицын верно датировали его IX — началом XI в. В работах раннего периода Д. А. Авдусин нижней датой Гнездова считал IX в. и видел этому основания, например, в древностях раскопанного им кургана № 38 (две монеты династии Аббасидов, из которых на одной читается дата 842—843 гг., сердоликовые и хрустальные 14-гранные бусины IX в.²⁵⁾). Сейчас исследователь пересмотрел датировки гнездовских курганов и значительно их «омолодил» (подробному рассмотрению, правда, подвергнуты всего три кургана²⁶⁾). Основываясь на датировках М. В. Фехнер скандинавских гривен с молоточками Тора (X — начало XI в.), он считает, что IX в. «в Гнездове нет вовсе», курганов первой половины X в. немного, а основная масса насыпей, поддающихся датировке, относится ко второй половине X в., где якобы более всего и скандинавских захоронений²⁷⁾. Подобная передатировка гнездовских древностей значительно «облегчает» решение гнездовской проблемы, ибо все скандинавские вещи оказываются несвязанными с варягами IX в., о которых говорит летопись, но на самом деле затемняет его, так как вводит новые неясности и главное, как увидим, не соответствует истине. На IX в. в Гнездове настаивают И. И. Ляпушкин, [141] В. А. Булкин, В. А. Назаренко, Е. А. Шмидт²⁸⁾ и др. Как указывают исследователи, определяя датировки железных гривен, М. В. Фехнер рассматривала их суммарно. На самом же деле было необходимо дифференцировать на группы: железные гривны без подвесок, амулеты-подвески в виде молоточков Тора без гривен, гривны с амулетами-подвесками в виде молоточков Тора — и разбирать датировку каждой группы в отдельности.²⁹⁾. И. В. Дубов отмечает, что в Бирке найдена 51 гривна с молоточками Тора, но город прекратил существование к концу X в., и гривны эти найдены далеко не в поздних комплексах³⁰⁾. Он указывает находки этих предметов в довикингских погребениях Швеции (комплекс Вальсгерда 6), датируемый Г. Арвидссоном около 750 г.³¹⁾, и приводит ряд указаний на то, что гривны с молоточками Тора в Скандинавии датируются широко — с VIII по начало XI в., заключает, что так они должны датироваться и у нас, и исправляет Д. А. Авдусина в датировке кургана №15 (10) из раскопок М. Ф. Кусцинского в Гнездове, который датируется не серединой X в., а около 900 г. (как его датировал А. Н. Кирпичников по типу найденного меча)³²⁾. Как мы видим, по приведенным данным, IX в. в Гнездове присутствует несомненно, что не отрицается также и учениками Д. А. Авдусина³³⁾.

Рядовые жители Гнездова, по-видимому, более всего занимались торговлей, но также и ремеслом. Отмечалось, что поселение это значительно отличалось от древнерусских городов X — начала XI в. как по планировке, так и «по времени существования, а в известной мере и по формам социальной организации». «Появление такого рода поселений обусловлено в первую очередь своеобразием торговли IX—XI вв., охватывающей широкие слои населения». Такие центры возникали на «бойких перекрестках [142] торговых путей» и именовались в Северной Европе «виками»³⁴⁾. Идея о сходстве Гнездова с такими «виками», в частности с Биркой в Швеции, Скирингссалем в Норвегии и Хедебю в Дании мне представляется исключительно плодотворной³⁵⁾. Это объясняет многое в истории Смоленской земли IX—X вв., всей Руси (и ждет своего исследователя).

Правомерно ли вслед за последними построениями Д. А. Авдусина³⁶⁾ считать, что в IX—XI вв., на верхнем Днепре всего в десяти километрах друг от друга располагались два огромных древнерусских центра, один из которых — кривичское торгово-ремесленное поселение, где в течение одного столетия (судя лишь по захоронениям!) жило не менее 4-5 тыс. человек, в основном торговцев-воинов, которое было окружено крупнейшим в мире курганным могильником, имело городище (может быть святилище), а другой (только по современному названию!) должен быть летописным Смоленском, который «велик и мног людми» и управлялся старейшинами³⁷⁾. Как представляет себе Д. А. Авдусин реальные взаимоотношения предполагаемых им «политического» и «торгового» центров³⁸⁾, расположенных бок о бок? Знает ли он этому исторические примеры? Не приходится сомневаться, что подобный уникальный симбиоз двух крупнейших центров древней Руси («удвоенный Смоленск») должен был бы играть выдающуюся роль в экономической и политической жизни Восточной Европы и может быть, даже соседних стран X в. Возможно ли, чтобы летописцы не нашли бы случая о нем упомянуть хоть раз? М. Н. Тихомиров первый указал на «малую вероятность» такого соседства (Д. А. Авдусин это место из его труда всегда опускает!) и, не зная об отсутствии в Смоленске слоев IX—X вв., присоединился к тогдашней точке зрения Д. А. Авдусина, что Гнездово — удаленный от Смоленска городской некрополь³⁹⁾. [143]

«Летописи не знают Гнездова, вероятно, по той причине, — пишет Д. А. Авдусин, почему им мало знакома и вся Смоленская земля со Смоленском» и видит этому основания в том, что Смоленск не упоминается в летописи с 882 по 1015 г.⁴⁰⁾ Но летописцу не мог быть мало известен главный город у волоков крупнейшей коммуникации Руси, и причины здесь, очевидно, в ином. Автор также забывает, что Смоленск все-таки неоднократно фигурирует в летописях, Гнездово же — ни разу! «Летописи не знают Гнездова» потому, что именуют его Смоленском! Существование «Гнездовского» Смоленска подтверждается и археологией. Ряд летописей сообщает, что Владимир Святой посадил в Смоленске своего десятого сына Станислава⁴¹⁾. Этот факт, мы говорили, бесспорен, так как о нем сообщает византийская хроника Георгия Кедрина, в этой своей части восходящая к Иоанну Скилице (XI в.)⁴²⁾, и известие это, как показал А. А. Шахматов, «заслуживает всяческого внимания» (вероятно, Станислав и умер там в 1036 г.)⁴³⁾. Где же был город, которым управлял Станислав? Остается предположить — в Гнездове. И действительно, именно там найдена его тамга!⁴⁴⁾

Смоленск «предстает теперь как центр смоленских кривичей, обнесенный, вероятно, какими-то укреплениями (деревянными и небольшими), и не удивительно, что, узнав о его величине и многолюдстве, Константин Багрянородный принял его за большую крепость. Дань в этом городе делилась с варягами и со Станиславом (и через него с Киевом), — город был достаточно богат. Князь же его был слаб, с варяжской данью не боролся, а проезжие купцы по тогдашнему времени вынуждены были блокироваться друг с другом и быть воинами. Не исключено, что соседние Полоцк и Витебск имели то же происхождение, что и Смоленск, правда, пока это лишь предположение.

Все больше раздается голосов в пользу того, что Гнездовский комплекс — остатки первоначального Смоленска IX—X вв., но оснований этому почти еще не приводится⁴⁵⁾. [144]

Не обойдем и наименования «Гнездово». Здесь оно встречается в документах сравнительно поздно, но вряд ли случайно, а в нашем толковании приобретает и особый смысл. «Название «Гнездово», — писал М. Н. Тихомиров, — связывается с понятием «гнезда», по-древнерусски, рода. Вероятно, такого происхождения и название одного из древнейших польских городов — Гнезно»⁴⁶⁾. Гнезно — столица древнепольского государства IX в. На денарии Болеслава Храброго (около 1000 г.) есть надпись civitas Gnezdun (город Гнездун), что может быть, подкрепляет эту гипотезу Тихомирова⁴⁷⁾. Гнездовский Смоленск — родоплеменной центр днепровских кривичей с громадным некрополем и может быть святилищем — был в представлении современных ему жителей тоже «гнездом» с названием Смоленск. После переноса Смоленска на современное место весь старый комплекс города стал именоваться Гнездом, и отсюда наименование деревни, которая ныне стоит на месте заброшенного древнего центра⁴⁸⁾. Эту же мысль мы находим у Т. Арне, который не согласился с Д. А. Авдусиным в его требовании возвратиться к Г. К. Бугославскому и придерживался точки зрения А. А. Спицына: «Я предполагаю, что наименование Гнездово возникло после основания теперешнего Смоленска, чтобы обозначить гнездо, из которого развился город»⁴⁹⁾. Впрочем известны случаи, когда старые части городов, когда они не забрасывались, получали и особое наименование [145] другого рода⁵⁰⁾.

Княжеский Смоленск. Не приходится сомневаться, что в таком историческом городе, как современный Смоленск, древности находят постоянно: остатки древних церковных здании и деревянных построек, «россыпи» плинфы и цемянки (по И. Д. Белогорцеву, таких мест в городе 46), деревянные мостовые, саркофаги, гробы в виде «дубовых колод», «каменные трубы» (?), древние вещи и монеты⁵¹⁾. Классификация всего этого еще ждет исследователя.

Древний Смоленск располагался на обеих сторонах Днепра. На левом возвышенном берегу среди холмов Соборный, Вознесенский, Казанский и Георгиевский протекают ручьи (соответственно): Пятницкий, Воскресенский и Егорьевский. На правобережье возвышается в отдалении от берега Покровская гора и текут ручьи: Городянка, Ильиновский и Курпошевский. Мысль, что древнейшая часть современного Смоленска была на Соборной горе, высказывалась уже давно. И. И. Орловский отметил между Троицким монастырем и этой горой «сухой ров», через который некогда был перекинут якобы подъемный мост⁵²⁾. На этой же горе еще в 1902 г. виднелись еще следы вала — ныне лишь небольшое повышение уровня южной части⁵³⁾.

Культурные отложения на детинце датируются не ранее второй половины XI в. В монгольское время здесь высилось не менее трех каменных построек (из плинф): Успенский собор Мономаха (1101 г.), кирпичное здание со сходом с угла вблизи края детинца и бесстолпная капелла⁵⁴⁾. [146]

Дальнейший рост города начался с примыкавших территорий ко рвам детинца. При Мономахе если и был окольный город, то непосредственно за Сухим рвом, и его рельеф всего яснее читается на рисунке Гондиуса 1634 г.⁵⁵⁾ В 1135 г. этот «город» был уже, видимо, мал: Ростислав «устрой град великии Смоленъскъ»⁵⁶⁾. На изображении Смоленска 1627 г. (рис. 18, 19) С. П. Писарев заметил вал, отсутствующий на позднейших рисунках начиная с 1637 г. (видимо, за десятилетие вал был срыт). «Начинаясь на востоке у Зеленого ручья, — писал историк, — вал шел к западу приблизительно по теперешней улице Козловой Горе (ул. Ленина), в Козловом Овраге он пропадал, а с другой стороны снова появлялся. Далее, пересекая улицы, он имел переправы для переезда (видимо, места проездных башен, — Л. А.). Дойдя до Почтовой площади (К. Маркса), он круто повернул к северо-западу (...) и направился по окраине оврага за теперешнею Воскресенской церковью (ул. Большая Воскресенская, ныне — Войковская), наконец, спустился к Днепру, к Пятницким воротам». Справедливость предположения, что это был вал окольного города, подтверждается еще: 1) Авраамиев монастырь, как и Блонье, оказывается за пределами города (что в первом случае соответствует житию Авраамия, а во втором — смыслу наименования⁵⁷⁾); 2) в этой реконструкции укрепления пересекают лишь один овраг; 3) по многолетним наблюдениям Е. А. Шмидта, домонгольские вещи встречаются в городе на территории от Днепра и не далее ул. Ленина (т. е. упомянутой Козловой Горы).

В северной части окольного города его укрепления проходили по кромке верхнего плато Соборной горы, за северной стороной ул. Нижне-Митропольской. Судя по наименованиям расположенных ниже Армянской улицы (Соболева) и севернее, за стеной кремля — Армянской набережной, вся низинная часть до постройки годуновского кремля воспринималась единой территорией с единым, сравнительно правда, поздним названием («Армянская слобода» (?)). Другой единой территорией, относящейся к «митрополичьей» Соборной горе, были два плато: ее северного склона с улицами Верхне- и Нижне-Митропольскими. Вал, следовательно, проходил между этими едиными территориями. Наличие склона и дальше — Днепра, можно думать, позволяли возвести невысокий и неширокий вал.

Низинная церковь Пятницы на Малом Торгу (видимо, некогда не он был основным) располагалась вне пределов окольного города, на Подоле [147] (Подол упоминается в Житии Меркурия Смоленского — местном, хотя и позднем источнике). Рельеф местности показывает, что от упомянутой кромки Нижне-Митропольской улицы вал шел вдоль Воскресенского переулка к Воскресенскому холму (с церковью Воскресения первой половины XIII в., открытой Н. Н. Ворониным). Холм, таким образом, входил в окольный город. Слабые следы этой первой обороны города вне детинца видны еще на рисунке 1627 г. (рис. 18), однако оборонное значение ее было, видимо, утрачено, и впоследствии на гравюры Смоленска она не попадала.

Рис. 18. Изображение Смоленска на гравюре 1627 г.

Здесь уместно поставить вопрос о втором вале Смоленска, описанном Н. Н. Мурзакевичем и частично сохранившемся до наших дней. По всем гравюрам XVI—XVII вв. вал этот шел внутри годуновского кремля, у самых его стен. Для Н. Н. Воронина (а затем и П. А. Раппопорта) несомненно, что «к XIII в. левобережный город имел уже два оборонительных пояса, прикрывавших его с напольной стороны; они сохранялись еще в [148]

Рис. 19. Топография «княжеского» Смоленска (реконструкция автора)

Церкви: 1 — Михаил Архангел, 2 — Безымянная на Б. Краснофлотской улице, 3 — Кирилловская, 4 — Петра и Павла, 5— «Латинская Божница» (ротонда), 6 — Иоанна Богослова, 7 — Пятницы на Малом Торгу, 8 — на Воскресенской горе, 9 — бесстолпная капелла, 10 — собор Мономаха (1101 г.), 11— «Терем», 12 — на Большой Рачевке, 13 — Авраамиев монастырь (9-11 — на детинце); а — домонгольские церкви сохранившиеся, б — домонгольские церкви, известные по раскопкам, в — линия стен и башен крепости Бориса Годунова (зодчий Федор Конь), XVII в. (А — Пятницкая башня, Б — Крылошанская башня), г — валы окольного города Ростислава Смоленского (1135 г.) — внутренний, эпохи развитого средневековья (внешний), д — предполагаемая линия улицы Великой, е — Пятницкий конец, ж — Крылошанский конец

XVII в.» ⁵⁸⁾, т. е. вал у стен Годунова возведен в 1135 г., а внутренний вал, по-видимому, Мономахом в начале XII в. Однако это означало бы, что стены Федора Коня (Годунова) прошли по «живому» городу, так как с XIII по XVI в. он не мог не развиваться вширь. Вместе с тем все рисунки Смоленска за пределами крепости никаких строений не изображают. Их могли не нарисовать, но отсутствие города за крепостью подтверждает опись его 1609 г. Из 38 башен лишь 12, расположенных вдоль Днепра, т. е. как раз [149] на местности исстари заселенной, имеют название, остальные 26 в описи названы только в восьми случаях либо когда они были проездными (Копытинская, Молоховская, Еленовская, Авраамовская), либо находились у какого-то известного здания (церкви, монастыря), урочища, возможно, местности (Стефановская, Городецкая, Заалтарная — Авраамовская, Лучинская). Между ними было 18 башен, которые в начальный период существования крепости названий не имели, очевидно, стены были проведены Годуновым по пустырю, и башни были наименованы лишь позднее⁵⁹⁾. Видимо, валы, включающие Блонье (вряд ли это название дошло до нас, если бы эту часть города поглотил бы окольный город еще в XIII в.), были возведены в XV—XVI вв., а кремлем Ростислава следует признать лишь первую систему укреплений, ближайшую к детинцу, укрепленному, возможно, Мономахом. Это был «Старый деревянный город», сохранивший это наименование до Годунова, когда было объявлено: «...ездити в Смоленске в старом городе от Крылошовских ворот на Пятницкие и от Днепра на Духовские ворота»⁶⁰⁾.

Кончанское деление было характерно для многих городов Руси. Сохранилось два наименования смоленских концов, которые значатся в письменных источниках: Пятницкий и Крылошанский. Есть глухие данные и о третьем конце — Ильинском⁶¹⁾. Пятницкая и Крылошанская башни кремля (рис. 19) [150] указывают, что первый конец лежал к западу от него, а Крылошанский — к востоку. Ильинский ручей — за Днепром, видимо, там только и мог существовать Ильинский конец. Пятницкий конец, очевидно, примыкал к окольному городу Ростислава и включал торг. Он, следовательно, был главным и самым заселенным.

Судя по топографии местности он, по-видимому, охватывал все низинное пространство на правом и левом берегах Пятницкого ручья и доходил до востока до основания Соборной горы. Крылошанский конец занимал всю низину над Днепром на левом берегу Рачевки и, возможно, заходил и на правую сторону, где есть церкви домонгольского времени на Большой и Малой Рачевках, в Окопном переулке и т. д.⁶²⁾ Имевший, возможно, свою пристань, но удаленный от торга, Крылошанский конец был заселен менее интенсивно, чем Пятницкий, и в XV в. там еще были пустопорожние места. В документе 1492 г. сказано: «...сверх этого позволено церкви и епископу иметь в городе 8 дворов с людми (..) и дано место в Крылошовском конце на пристане Днепра»⁶³⁾. Сравнительно поздняя застройка конца домонгольскими церквями (не ранее рубежа XII—XIII вв.), видимо, тоже не случайно: в интенсивности жизни он отставал от Пятницкого. Это, конечно, возможно, но требует дополнительных доказательств.

Как датируются поселения, примыкавшие к детинцу? Дата окольного города неизвестна, так как целенаправленных раскопок не было. Лишь небольшая часть его была затронута работами Д. А. Авдусина на верхней террасе склона соборного холма (Верхне-Митропольская, ныне — Школьная улица), но полученные здесь результаты нельзя, кажется, распространять на весь окольный город. Пятиметровый культурный слой здесь оказался старше XIII в.⁶⁴⁾, и это не удивительно, так как, по грамотам епископии 1136 и 1150 гг., в XII в. какая-то часть холма (всего вероятнее, его террасы и склоны) была занята огородами. Важнее нижняя дата 75-метрового культурного слоя — ниже, на Армянской улице (Соболева): слой здесь начал образовываться одновременно с детинцем — во второй половине [151] XII в. Он был оставлен, следовательно, теми жителями, которые перешли под стены нового мощного укрепления из Гнездова.

Вдоль левого берега Днепра через городские концы к смядынской пристани и монастырю тянулась длинная дорога-улица. В ряде других городов (Новгород, Полоцк, Витебск, Брячиславль и др.⁶⁵⁾) улица, расположенная так же, именовалась Великой. Наименования этого в Смоленске не сохранилось, но можно думать, что здесь оно также было. В самом деле: в документе 1495 г.: «Дали есмо к церкви Божои Пречистои Соборнои (..) (место) от реки Большое Рачевы обапол дороги Великое, что идет перевозу...»⁶⁶⁾ Если так именовалась восточная часть улицы (и у перевоза она не кончалась), то так она могла именоваться и западнее (ее поздние наименования: Богословская, Свирская, ныне обе они составляют Большую Краснофлотскую).

Помимо двух небольших по площади концов, подобно псковским небольшим, тесно прижавшимся к реке⁶⁷⁾, в Смоленске была, по-видимому, еще одна густо заселенная территория, примыкавшая с запада к Пятницкому концу, и тянувшаяся, как увидим, до церкви Архангела Михаила. Западная часть этой территории позднее именовалась Свирской слободой, однако при П. Свиньине еще помнили, что раньше слобода эта именовалась Чуриловкой⁶⁸⁾. Речка Чуриловка впадает в Днепр, почти сразу же за церковью Иоанна Богослова (XII в.), у ее устья возвышалась некогда домонгольская церковь, остатки которой, известные и ранее, были раскопаны П. А. Раппопортом и датированы временем XII — начала XIII в.⁶⁹⁾ Упоминая этот памятник, М. К. Каргер отмечал, что никаких данных для установления его наименования нет. Н. Н. Воронин вслед за местными историками-краеведами называл его церковью св. Марии; но это церковь св. Кирилла: других церквей домонгольского времени на Чуриловке нет. Чурило — по-древнерусски Кирилл. После разрушения в XVI—XVII вв. церкви св. Кирилла приходским храмом этих мест стала, по-видимому, церковь Архангела Михаила и древнее наименование слободы отошло на второй план. Для понимания назначения этой части города необходим небольшой экскурс в смоленские события XII в.

В 1136 г. Ростиславу удалось, наконец, учредить в Смоленске епископию. Приняв это решение в 1134 г., после смерти переяславского епископа [152] Маркелла, который противился этому, в 1135 г. Ростислав укрепляет «град великий Смоленск»⁷⁰⁾, т. е. окольный город, и отстраивает церковь Спаса «верх Смядыни»⁷¹⁾. Новый епископ грек Мануил получает на детинце среди других княжеских пожалований «огород с капустником»⁷²⁾, т. е. рядом с княжеской резиденцией. Почему? Не здесь ли на одной горе с князем было первое епископское местообиталище? Проследим дальнейшее строительство Ростислава в городе. Оно теперь идет в двух направлениях. В 1145 г. он отстраивает в Смядынском монастыре каменный храм⁷³⁾, в эти же годы на детинце строится бесстолпная капелла, а также какое-то здание (терем или башня). В 1150 г. 15 августа по какой-то причине на детинце происходит освящение собора Мономаха⁷⁴⁾, а 30 сентября весь детинец передается уже официально епископу⁷⁵⁾.

Если учесть, что в домениальных владениях в южной части земли Ростислав отстроил две крепости — одну назвав своим именем — Ростиславль, а другую именем отца — киевского князя, которого он необычайно чтил, — Мстиславль, то можно признать, что этот князь, может быть понимавший, что его княжение в Смоленске будет длительным, имел крупные планы преобразования и укрепления Смоленской земли. Неизвестно, понимал ли он, укрепляя столицу, грядущую опасность княжеской власти — ее борьбу с растущими силами горожан, но мы видим, что постепенно передавая церкви старую крепость — городской детинец (в 1136 г. огороды и, возможно некоторые строения у Успенского собора, а в 1150 г. уже весь холм детинца), Ростислав усиленно возводил здания (и, вероятно, стены) смоленской святыни — «второго Вышгорода» — Борисоглебского монастыря на Смядыни и рядом еще один монастырь. Заложив в 1145 г. основу — храм Бориса и Глеба, через 5 лет, в 1150 г., т. е. тогда, когда храм был готов, Ростислав смог, видимо, наконец окончательно оставить детинец и переехать в новую удаленную от горожан резиденцию (ее филиалом, полагает Н. Н. Воронин, была еще и загородная, возможно, летняя резиденция в местах княжеской охоты⁷⁶⁾ и сохранившаяся до сих пор церковь Петра и Павла, построенная этим князем), находящуюся за Днепром. «Загадочное» освящение епископского собора, следовательно, объясняется просто: храм ремонтировался при окончательной передаче старой крепости епископии.

Итак, к 50-м годам XII в. смоленский князь покинул первоначальную [153] резиденцию в городе и, подобно полоцкому князю (в Бельчицах), обосновался либо в самом Борисоглебском монастыре, либо вблизи от него: наступала пора конфликтов князей с горожанами и вне городских стен князь чувствовал себя свободнее... Теперь надлежит вернуться к слободе Чуриловке, для интерпретации которой потребовался весь этот экскурс.

Ростислав правил в Смоленске 35 лет (1125—1159 гг.), за это время у него родилось пять сыновей и, можно полагать, существовали уже и внуки. Семьи сыновей выделялись, многие из них получали, несомненно, земельные наделы в городе в княжестве (в Торопце, мы знаем, позднее сидели князья младшей линии Ростиславичей), но не приходится сомневаться, что каждый Ростиславич, подобно уже упомянутому Давыду, имел свой двор в княжеской столице. Чуриловка была, по-видимому, той территорией вне пределов детинца и окольного города (они были, несомненно, давно застроены, да и селиться князьям, мы видели, там было неразумно), где селились князья. Лучшее место занял, как мы видели, первенец Ростислава Роман. Его двор был у самого Торга. При выделении этого княжича городские конфликты еще так князьям не угрожали. Двор Давыда с церковью Михаила Архангела был уже значительно дальше и ближе к Борисоглебскому монастырю. Ростиславичей было пять, и можно ожидать, что на Богословской и Свирской улицах (в древности Великой?) было еще три двора остальных княжичей и, вероятно, с особыми церквями, которые могли носить названия по их христианским именам. Есть ли какие-либо данные об этих именах? Могли ли так именоваться смоленские княжеские церкви?

Данные, которыми мы располагаем, позволяют говорить уверенно лишь о трех крестильных именах Ростиславичей: судя по летописи, второго сына Ростислава звали Рюрик-Василий, первого же Романа звали в крещении Борис, а третьего — Глеб, крестильные имена остальных Ростиславичей неизвестны, может быть их прояснят новые находки сфрагистических материалов. В Смядынском монастыре при Романе уже стоял Борисоглебский собор, что и объясняет, почему он назвал свою церковь по имени патронального святого его отца — Михаил Архангел. На интересующем нас участке в Чуриловской слободе было еще два храма — св. Кирилла и неизвестного святого на Свирской улице (Большой Краснофлотской). В Борисоглебском монастыре была еще церковь св. Василия, выстроенная в 80-х годах XII в., чуриловские же церкви — в конце XII — начале XIII в.⁷⁷⁾ В Киеве в 1197 г. Рюрик Ростиславич на Новом дворе построил церковь своего патрона Василия. Можно полагать, что и в Борисоглебском монастыре им же была построена церковь св. Василия. Остаются две церкви в Чуриловке, которые было бы очень соблазнительно связать со строительством последних сыновей Ростислава (их имена в крещении неизвестны). Церкви могли быть сначала деревянными, но данных для этого, правда, нет. [154]

Периферийные центры смоленской земли

Источники называют свыше десятка крупных центров Смоленской земли, которые, всего вероятнее, были городами. Летописи говорят о Торопце (XI в.), Мстиславле (1156 г.), упоминаются и другие пункты: Василев, Красн (1165 г.) и др. Однако наиболее ценным является комплекс грамот смоленской епископии, где Устав Ростислава 1136 г. среди трех десятков наименований центров городом называет, мы увидим, только Вержавск⁷⁸⁾. Последний документ комплекса — так называемая грамота «О погородьи и почестьи», написанная во втором десятилетии XIII в., приводит наименования 12 «городов», из которых шесть оказываются новыми по сравнению с Уставом. Однако какие же из названных центров были всего вероятнее городами? Усматривая в епископских грамотах Смоленска эту неясность, М. Н. Тихомиров призывал пользоваться ими с максимальной осторожностью. Впрочем, он отмечал, что в Уставе «проводится ясное различие между городом и погостом. Так, у Вержавлян Великих показано 9 погостов, а далее говорится о городе Вержавске, как центре значительной сельской округи, состоящей из девяти погостов»⁷⁹⁾. Однако дальнейших источниковедческих выводов из этого наблюдения (см. Введение к этой книге) М. Н. Тихомиров не сделал. Что же дают письменные источники?

Мы видели, что список доходов князя, по Уставу Ростислава, составлен был в 1054 г. при выделении смоленского княжения⁸⁰⁾. Он начинался Вержавлянами Великими — волостью наиболее богатой и платежеспособной. В XI в. Вержавск не платил еще специальной дани: возможно его еще вообще не было, а может быть, он рассматривался тогда лишь как центр почти рядового погоста Вержавлян. Между 1116 и 1136 гг. он попал в число даньщиков князя как отдельный центр, независимый от своей волости, вносивший ему отдельно 30 гривен серебра. Если один из подвластных князю пунктов в 1136 г. уже мог выплачивать самостоятельную дань, то можно полагать, что позднее через несколько десятков лет в Смоленской земле будет уже несколько пунктов, «доросших» до такой же самостоятельности. Княжеских документов не сохранилось, но есть епископский, где действительно упоминается целый ряд, правда, не княжеских, но епископских доходов с самых крупных, по-видимому, центров земли. Это — последний документ комплекса смоленских епископских грамот, до сих пор должным образом не изученный. К нему мы и перейдем.

«Города» уставной грамоты «О погородьи». Уставная грамота «О погородьи» относится только к епископии и датируется 1211—1218 гг. В ней фиксируется получение двух видов поступлений: погородья и почестья. [155]

Как видно уже из термина, «погородье» — доход, поступающий со смоленских городов. Он состоял главным образом из денежных взносов — урока, но включал и натуральные поступления лисицами⁸¹⁾. Погородье уплачивалось всеми пунктами, внесенными в грамоту. Уже П. В. Голубовский отмечал, что в «летописи уроку всегда придается значение определенной дани, или определенного периодического денежного взноса»⁸²⁾. Погородье, следовательно, епископская дань с городов, аналогичная дани князя с Вержавска в 1136 г. (а позднее, вероятно, и с других городов).

Почестье — нечто иное. Прежде всего, оно не входило в состав погородья, как это казалось П. В. Голубовскому, а за ним А. А. Зимину⁸³⁾, так как его вносили далеко не все города и исчислялся он в грамоте не пропорционально величине погородья, т. е. явно отдельно от него. П. В. Голубовский неуверенно склонялся к мысли, что почестье — «годовой взнос, соответствовавший полюдью с волостей», но данных в пользу такого предположения нет никаких. А. А. Зимин видел в почестье «натуральные дары, входившие в состав погородья»⁸⁴⁾. Но и это не так: Копысь, по грамоте, вносила епископии «6 гривен урока и две лисицы, а почестье 35 кун»⁸⁵⁾. Лисицы с уроком здесь составляют дань (погородье) и не входят в почестье.

В новгородской берестяной грамоте № 215 (ярус 1268 г.) встречается фраза: «У Марка у половника 3 гривне по 10 резано и полоте дару и поцте». Подобный же текст читается и в грамоте № 218 (которая, возможно, составляла с ней одно целое)⁸⁶⁾, «у Осп... гривне на туске по 10 цело и полость почты и четверть пшенице (...) у Мануиле у кума полоцетве... кюпанка перешло по семцине наме, кроме поцте»⁸⁷⁾. Считая, что перед нами список должников, А. В. Арциховский отметил, что слово «поцте» ему непонятно, а Л. П. Жуковская пыталась связать его со словом «почтуха» — почетное угощение⁸⁸⁾. Но документы (в обоих случаях) составлены от нескольких лиц («намо»), и Л. В. Черепнин определил, что, следовательно, это список повинностей, по которому Марк вносил «дар» и «почестье» (поцте), так же, как и Осип («туска» — дар), и Воило, и Мануил⁸⁹⁾. Точно так же «дар» и «почестье» сопутствуют один другому в ханских ярлыках русским митрополитам («А пошлина ему не надобе..., [156] никаков дар, ни почестье» — 1351 г., «никоторая пошлина, ни корм..., ни дары, ни почестья не воздают никакова» — 1379 г.)⁹⁰⁾.

Итак, при определенных ситуациях, государственные (берестяные грамоты, Л. В. Черепнин) либо церковные чиновники (наш случай) на Руси взыскивали повинности двух видов: дар — туска — погородъе (также дань) и почестье. Первое принадлежало государству либо церкви, второе вносилось кому-то лично (за честь), в нашем случае — епископу, по-видимому, за честь архиерейского служения в главном храме города в престольные праздники и т. д.

Вернемся к документу. Все поступления церкви, отраженные в нем, мы сводим в таблицу условно, где принято, гривна кун — 50 кун⁹¹⁾, а 1 лисица — 11 кун.⁹²⁾ Таблица составлена в зависимости от величины погородья в нисходящем порядке. Одновременно даются и другие данные:

Таблица 3

* Сумма условна, так как слово «дань» здесь отсутствует. [157]

Из таблицы следует, что из всех административно-податных центров Устава 1136 г. лишь пять выплачивали кафедре погородье и три почестье (Копыс, Мстиславль, Жижец). Всего же в Смоленской земле во время составления грамоты о погородье, помимо Вержавска, было еще 11 самостоятельных центров, причем прежний Вержавск обогнали другие города и на первое место среди периферийных центров вышел Торопец (что согласуется и с летописью).

Как видим, почестье получалось с крупнейших поселений. Действительно, самое большое почестье вносит три смоленских центра — Дорогобуж, Ростиславль, Мстиславль. Все они Уставу 1136 г. неизвестны, так как возникли около середины XII в. (см. с. 167). Все образовались в середине XII в. в землях, не плативших смоленскому князю так называемых государственных доходов (дани Устава 1136 г.), все имеют округлые городища, на всех зафиксированы следы домонгольских церквей из плинфы, причем в Ростиславле было, видимо, две церкви (на детинце — конец XII — начало XIII в., на посаде — конец XII — начало XIII в.), в Мстиславле одна (на детинце — конец XII — начало XIII в.), в Дорогобуже не менее одной (на детинце, дата неизвестна)⁹³⁾. Все это заставляет думать, что все три города были возведены, очевидно, Ростиславом в княжеских домениальных владениях⁹⁴⁾. Епископ, следовательно, наиболее часто посещал земли княжеского домена. Помимо них, он служил в Жижеце и многолюдном и торговом Копысе. Обойден архиерейской службой был лишь один княжеский центр богатый и, как увидим, наиболее самостоятельный Торопец.

Между Уставом 1136 г. и последней грамотой епископского комплекса прошло 75 лет. Нам удается проследить рост городов страны за это время. Если в 1136 г., кроме Смоленска, в земле был лишь один самостоятельный центр, который мог платить князю отдельную городскую дань, в 1211 г. таких пунктов, которые могли выплачивать такую дань, судя по тому, что получала епископия, было не менее 12. Эти центры, имевшие свой бюджет, по-видимому, и можно считать городами.

Вержавск. Итак, в 30-х годах XII в. это был единственный самостоятельный центр — город, выросший на базе самой платежеспособной волости земли — Вержавлян Великих. Он приносил князю доход в 30 гривен, равный 3% от суммы Вержавлян, и был дополнением к ней. Когда Вержавск достиг такого положения? Список даней называет Вержавск на 34 месте, т. е. не только после Копыси (1116 г.), но и после записи о «суздале-залесской дани» (1134—1135 гг.) (см. табл. 1). Значит, Вержавск стал восприниматься как отдельная городская единица в 1134—1136 гг., т. е. в самый момент учреждения смоленской епископии.

До недавнего времени место Вержавска вызывало споры. Его видели в современном Ржеве на Волге, в Вережуе Торопецкого у., на р. Вержа [158] в Смоленской губернии⁹⁵⁾. И. И. Орловский предположил, что город следует видеть в Поречском у. Смоленской губернии, где на оз. Ржавец, входящем в систему рек Гобзы и Каспли, есть д. Городище и рядом остатки укрепленного пункта⁹⁶⁾. Обследованием памятника В. В. Седовым, а затем мной установлено, что городище относится к домонгольскому времени⁹⁷⁾. Уже И. И. Орловский указал на важные документы XVII в., в которых место Вержавска определяется именно здесь. В документе 1609 г., посланном боярами из Вержавска в Смоленск, сказано: «И апреля, государь, в 11 день приехали к нам у Вержавск к Илье Пророку два литвина — Кузька Федоров, да Иванко Офромеев с листом, а лист запечатан, а в расспросе сказали: «едем де мы в Смоленск от Велижского пана от Олександры Гашевского с добрыми делами и мы, государь, тот лист тех панов послали к вам в Смоленск...»⁹⁸⁾ Вержавск, таким образом, находился вблизи литовской границы начала XVII в., по дороге между Велижем и Смоленском, т. е. на оз. Ржавец. Не противоречат этому документы другие, и в частности более ранние, в которых упоминается Вержанский путь. Так, в «Описании князей и бояров смоленских» 1492 г. указаны «за Днепром бояре у Вержинском пути: Лукьян Лаптев, Васько Гортович»⁹⁹⁾. Путь этот, следовательно, начинался непосредственно за Днепром у Смоленска (о чем мы уже говорили). Отстаивая утверждение, что Вержавск находился именно здесь у оз. Ржавец, В. В. Седов обратил внимание и на то, что Вержавск упоминается в «Списке городов дальних и ближних» XIV в. под наименованием «Ржавескъ»¹⁰⁰⁾.

Городище расположено между озерами Ржавец и Поганое на высоком холме, на мысу (рис. 20). Овальная площадка (100*50 м) возвышается на 31 м над уровнем воды. Вал шел некогда по ее периметру, но теперь почти не виден и обнаружен мною археологически. Большая часть памятника [159] занята кладбищем, что лишает возможности каких-либо серьезных археологических работ на нем. Культурный слой достигает 1 м толщины. В двух шурфах были обнаружены домонгольские вещи (пряслица из розового шифера, керамика форм, типичных для XII—XIII вв.). На самом высоком месте в середине площадки не оказалось ни культурного слоя, ни могил. По документу 1609 г., 11 апреля «у Вержавск, к Илье Пророку на городище, из Велижа (приехали) два литвина», которые направлялись в Смоленск. По-видимому, церковь пророка Ильи стояла именно здесь. Самый мощный культурный слой, пригодный для будущих небольших исследований, оказался в северной части площадки, где он не испорчен могилами, имеет мощность до 140 см и также датируется по керамике и некоторым вещам XII — началом XIII в.¹⁰¹⁾ Вал, исследовавшийся нами в южной части памятника, имел высоту не менее 2,2 м и был сооружен на природной горе. На нем были возведены какие-то сооружения, ямы от нижних частей которых удалось также проследить. Верхняя часть вала была подсыпана землей, взятой из культурного слоя, и вал, следовательно, [160] однажды реконструировался. Вещей послемонгольского времени на памятнике не встречено — он просуществовал недолго, что, как увидим, подтверждает и последняя грамота смоленской епископии XIII в.

Рис. 20. Древний Вержавск. Вид с востока

Большой интерес представляет некогда, по-видимому, обширный курганный могильник, расположенный за валом городища, в лесу (В. В. Седовым насчитано в 1960 г. 40 насыпей), а также остатки селища возле городища, датирующегося, по-видимому, тем же временем. Однако это именно неукрепленное селище — городской посад, так и не успевший развиться в окольный город.

Торопец. Торопец — один из древнейших городов Смоленской земли, основанный, судя по Киево-Печерскому Патерику, не позднее XI в. (оттуда родом был печерский монах по имени Чернь — некогда богатый купец-торопчанин¹⁰²⁾). В 1136 г. с Торопецкой волости Ростислав собирал, мы видели, 400 гривен серебра. Вскоре город стал княжеским уделом младших Ростиславичей, а его князья именовались торопецкими даже тогда, когда княжили в других местах (1228 г.)¹⁰³⁾. Во второй половине XII — первой половине XIII в. его князья трижды возводились на новгородский стол. Здесь в 1239 г. венчался с дочерью полоцкого Брячеслава (из Витебска) Александр Невский и хранилась византийская чудотворная икона, привезенная полоцкой княжной (ныне в Эрмитаже, см. гл. «Искусство»). Интерес к торопецким древностям возник рано¹⁰⁴⁾.

Археологические памятники Торопца описывались начиная с XVII в.¹⁰⁵⁾ В районе города несколько археологических объектов средневекового времени: два городища, два селища и три могильника. Древнейшее городище «Кривит» «занимает береговой холм оз. Соломено при истоке из него Торопы, возвышающийся на 25 м над водой озера. Площадка — овальная в плане размером 90*75 м, окружена по краю гребнем кольцевого вала»¹⁰⁶⁾. «Селище или посад примыкает к основанию городища с противоположной озеру северной и западной сторон и находится у самой подошвы памятника: в 0,75 км от Кривит — второе селище — Привалье. Оно занимает центральную [161] возвышенную часть длинной мореной гряды. Если первое селище датируется, по-видимому, домонгольским временем, то селище Привалье — XIII—XIV вв.¹⁰⁷⁾ Второе городище «Красный вал» (центр более позднего города) расположено на острове, образуемом двумя рукавами Торопы в том месте, где она выходит из озера»¹⁰⁸⁾. Памятник занимает площадь 300 м. В поперечнике он также оконтурен валом. Древнейший могильник — на том берегу Торопы в одном километре к западу от поселения Привалье и в полутора километрах в том же направлении от городища Кривит. Могильник¹⁰⁹⁾состоит из курганов, раскопки одного из которых показали, что он связан с кривичским населением этих мест IX в., которое было в близких контактах со скандинавами этих мест¹¹⁰⁾. Два других — более поздние: один курганный — в одном километре к западу от поселения Привалье — X — первая половина XI в., второй — бескурганный, к северо-западу от городища Кривит — XI—XII вв.¹¹¹⁾ Раскопки Торопца 1938—1939 гг. (Н. М. Милонов) следа не оставили¹¹²⁾. После рекогносцировки П.А.Раппопорта систематические работы были предприняты Я. В. Станкевич (1957—1958 гг.), но оборвались из-за ее внезапной смерти. Их продолжили Г. Ф. Корзухина и М. А. Малевская, последняя их и завершила в 1965 г.¹¹³⁾ Все исследования велись в западной части городища Кривит, там, где начали П. А. Раппопорт и Я. В. Станкевич. В указанных работах раскопки древнего Торопца даны в том порядке, как их открывала археологическая лопата, т. е. обратно, естественно, историческому процессу. Нам, следовательно, надлежит восстановить историю древнего города в ее исторической последовательности.

Первые поселенцы вблизи о. Соломено появились в IX в. Судя по оставленному ими могильнику 2, это было, всего вероятнее, кривичское население, близкое тому, которое оставило длинные и удлиненные курганы и которое было в каких-то тесных контактах со скандинавами¹¹⁴⁾. Где именно на территории современного Торопца жило это население, пока неизвестно. Возможно, что и на той части городища Кривит, которая не была раскопана. [162]

Городище древнего Торопца заселилось в конце XI в.¹¹⁵⁾ Сохранившиеся немногочисленные постройки были ориентированы по странам света, мало и находок (ключ типа А — X—XI вв., горшок, типичный для XI — начала XII в. и др.). В первой половине XII в. планировка не изменилась: на месте прежней срубной постройки возвели постройку больших размеров и чуть иначе ориентированную. В 20-х годах XII в. ее сменила новая постройка, ориентированная несколько иначе. В 30–40-е годы XII в. построек на этом участке было выстроено больше и появились замощения дворов. В первой половине XII в. Торопец укрепили валами. По-видимому, это было сделано после решения Ростислава Смоленского дать его младшей линии сыновей, и произошло это между 1136 г., когда в Земле был лишь один периферийный Вержавск, и серединой XII в., чему не противоречат раскопки. В третьей четверти XII в. планировка Торопецкого городища была строго подчинена валу. Домов стало больше, построенные в 1161—1166 гг., они имели размеры 3*3; 2,85*2,9 м и были снабжены примитивными печами в углах, топившимися по-черному. Вокруг — много хозяйственных построек, мощенных деревом дворов и т. д. Среди многочисленных вещей обихода — предметы производственного и сельскохозяйственного инвентаря. В конце XII — начале XIII в. интенсивность застройки еще повысилась и было возведено вместо пяти — восемь построек, между которыми появилась улица двухметровой ширины. Ее ограждали либо срубные строения, либо частоколы усадеб. В 1191 г. был построен дом (3,5*3,6 м), к которому примыкал вплотную хлев (с севера), а с юга — кладовая-сарай, на полу которой были найдены два кормовых весла, лука седла, оселок, кожаный кошелек, остатки кожаной обуви, шиферное пряслице и др. Севернее этого тройного комплекса была расчищена связанная с ним мостками жилая постройка малых размеров (2,2*2,6 м) с печью на столбовом опечке. Помимо деревянных предметов, здесь найдены: костяной запор колчана, пластинчатый бронзовый браслет, подсвечник хороса, крест-тельник, свинцовая лунница. Тройная постройка 1191 г. простояла 38 лет, в 1230 г. ее сменила такая же новая. За это время улица трижды перемащивалась. Появились новые виды печей — каменки, расположенные также в углу строения, как и предыдущие глинобитные¹¹⁶⁾.

Выше этих построек залегает пожарище, в котором погиб весь город. Основываясь на находках (печать брата Александра Невского Ярослава Ярославича — ум. 1271 г.), исследователи датировали весь горизонт 40–60-и годами XIII в., а пожарище, следовательно, второй его половиной. Авторы не учли громадного пожара в Торопце 1337 г., известного по Новгородской первой летописи младшего извода. О пожаре и потопе в Москве там говорится: «того же лЪта и Торопець погорЪ и потопЪ»¹¹⁷⁾. Пожар 1337 г. слишком близок ко «второй половине XIII в.», чтобы считать его другим пожаром, в культурном слое города не отразившемся. В слое пожарища [163] Я. В. Станкевич обнаружила 7 жилых и 3 хозяйственные постройки. Некоторые из них имели «черный» пол (бревна), а некоторые — сверху и «белый» (доски); дома возводились на водоизоляционной глиняной подушке (характерно, видимо, для западнорусских земель). Обилие находок в пожарище 1337 г. позволяет судить о жизни Торопца. Найдены шлаки¹¹⁸⁾, очевидно, кузнечные; следы ювелирно-литейного дела (тигель), существовало производство и обработка тканей, несомненно гончарство и другие ремесла. Помимо многочисленного бытового инвентаря, в пожарище интересны три бронзовых энколпиона, один из которых с надписью «Пресвятая Богородица помогай» (30-е годы XIII в.), свидетельствующий о бегстве жителей из Поднепровья в северные города в 1240 г.¹¹⁹⁾

Послепожарный горизонт в Торопце намного беднее. После 1337 г. жизнь потеряла интенсивность: мало построек, немного находок. Весь горизонт следует датировать второй половиной XIV в., когда город был захвачен Литвой (в XV в. его уже у нее отвоевывают москвичи)¹²⁰⁾.

Копысь. Копысь упоминается впервые под 1059 г. По Уставу 1136 г., она платит полюдье 4 гривны, столько же перевоза и «торгового», «накорчмити неведомо, — добавляет источник, — но что ся соидеть, из того десятина святыя Богородицы». Грамота «О погородьи» указывает, что с Копыси епископия получает «6 гривен урока и 2 лисицы, а почестья 35 кун»¹²¹⁾. В XI в. город, видимо, принадлежал Полоцкой земле, а в 1116 г. перешел к Смоленску¹²²⁾ и возвышением к концу XII в. был обязан расположению на торговых путях и броду-переправе через Днепр к Друцку (рис. 2).

Остатки Копыси — неправильной формы с валами по периметру площадки — возвышаются при впадении р. Сморковка в Днепр в современном городском поселке Копысь. По плану 1778 г. его городище было окружено водой из-за дельты Сморковки¹²³⁾. Пятиметровый вал ограничивает площадку (60*80 м), придавая ей форму неправильного сегмента¹²⁴⁾. Заметны следы бастионов: памятник переоборудовался в Северную войну¹²⁵⁾, и относить его к типу «круглых раннесредневековых городищ»¹²⁶⁾ неправомерно. Памятник раскапывался несколькими исследователями без единого плана, раскопы вряд ли можно связать воедино. В 1950 г. там заложил шурф Л. А. Михайловский, в 1962 г. он же заложил там ромбический раскоп (100 кв. м), в 1968—1969 гг. там копал Г. В. Штыхов (240 кв.м.), [164] а в 1972 г. — Э. М. Загорульский (316 кв. м.)¹²⁷⁾. Можно понять, что культурный слой городища (мощность 0,8-2 м) остатков деревянных сооружений не содержит. Первый поселок (XI в.) был неукрепленным. Оборонительные сооружения возникли во второй половине XI — начале XII в., к XII в. и в основном к XIII в. (стеклянные браслеты — в самых нижних отложениях) относится расцвет города. Уже в слое XII в. есть следы ремесла (костерезного). Прочие бытовые предметы могли быть местного производства, но доказательств нет. Привозные предметы — свинец, шиферные пряслица, корчаги. Из предметов культуры интересны резная иконка из бронзы (Борис и Глеб), писало и пр. Ажурные иконки — редкая находка: Борис и Глеб на конях известны (Русский музей), из Пропошеска Славгорода Георгий Победоносец¹²⁸⁾. Интересны шахматные фигурки из Копыси (одна сделана своеобразно)¹²⁹⁾.

Рядом с детинцем Г. В. Штыхов открыл следы, как он полагает, посада, в нижней части культурного слоя которого (к северо-востоку от Петровского вала — детинца) он обнаружил керамику XII—XIII вв. Древняя торговая Копысь — интереснейший археологический объект.

Жижец, Лучин. Древний город Жижец находился в непосредственной близости от Торопца, но был центром отдельной волости, с которой собирал в 1136 г. 130 гривен, а также, находясь у озерных угодий, поставлял на княж двор дань рыбой. По епископской грамоте «О погородьи», Жижец выплачивал в 1211—1218 гг. епископии 5 гривен кун погородья и одну — почестья¹³⁰⁾. Летописи упоминают город впервые под 1245 г., когда остатки литовского войска были разбиты Александром Невским «под Жижичем»¹³¹⁾. В Списке городов XIV в. он назван в числе литовских¹³²⁾, а в XVI в. его волость входила уже в состав Торопецкой¹³³⁾. Город Жижец упоминается в Духовной Ивана Третьего (1504 г.)¹³⁴⁾.

Местоположение Жижеца было указано И. Побойниным — «на северозападном берегу оз. Жижца (Жижицкого) на узком полуострове, вдающемся в озеро»¹³⁵⁾. Теперь это вблизи д. Залучья Куньинского района. Я. В. Станкевич установила, что городище «Попова гора» расположено на возвышенности полуострова, вдающегося в озеро в 500 м от деревни и на 8 м. Площадка (70*50) с легкой западиной в центре, некогда, по-видимому, была окружена валом (распахан). Склоны памятника искусственно [165] подправлены, наиболее крутой — с напольной стороны¹³⁶⁾. Городище представляет переходный тип «от мысового типа укреплений к чисто островному»¹³⁷⁾. Узкий перешеек, соединяющий его с сушей, не позволял делать мощных укреплений, а окружающий посад их не имел. Я. В. Станкевич заложила на памятнике всего два шурфа, в одном из которых был обнаружен культурный слой мощностью в 1,1 м, где преобладали вещи XI—XIV вв. — шиферные пряслица, стеклянные браслеты, также трапециевидный гребень. Крепость была возведена на городище дьякова типа.

Локализация Лучина не бесспорна. В Уставе Ростислава этот центр вносит смоленскому князю полюдье (цифра не сохранилась), мыто, доход с корчмы, а, по грамоте «О погородьи», еще и епископу «три гривны урока, 2 лисицы и осетр». Ипатьевская летопись под 1173 г. сообщает о Лучине: «РюриковЪже, идущю из Новагорода и Смоленьска, а и бысть на Лучинъ верьбноъ недълъ въ пятокъ, слнцю въсходящю, родися оу него сынъ и нарекоша и въ с(вя) т(е)мь крщ(е)ньи дъдне имя Михаило, а княже Ростиславъ (..) и дасть ему о(те)ць его Лучинъ городъ — въ нъмже родися и поставиша на томь мъстъ ц(е)рк(о)вь с(вя)т(о)го Михаила, кде ся Родилъ»¹³⁸⁾. В. В. Седов локализовал Лучин на Днепре, южнее Рогачева, где есть сложное городище и курганы у д. Лучин, что невероятно; более северный Рогачев никогда не был смоленским и свободно передавался киевскими князьями из рук в руки¹³⁹⁾. Не мог быть Лучин и на месте Лучина-Городка на Угре, неподалеку от Дорогобужа, так как это в стороне от пути Новгород — Киев (по которому шел Рюрик). Нас удивляет указание летописи на два исходных пункта «из Новагорода и Смоленска»: зачем было их указывать, вместо того чтобы отметить исходный, промежуточный и конечный, как говорят летописцы во всех остальных случаях? Оказывается, приведенный текст в вариантах Ипатьевской летописи дан иначе: «Рюриковъ же, идущю из Новагорода к Смоленску»¹⁴⁰⁾. Значит, этот город был между Новгородом и Смоленском. Считая невозможным, чтобы Рюрик отстроил сыну город на границе своей земли (д. Лучаны на Лучанском озере), П. В. Голубовский, а следом и А. Н. Насонов, локализовали Лучин у одноименной деревни на р. Ельше¹⁴¹⁾, но на ней нет ни скопления древних поселений, судя по курганам, ни остатков феодального центра¹⁴²⁾. Видимо, был прав Н. П. Барсов, поместивший Лучин на Лучанском озере вблизи волока из Двины в Полу¹⁴³⁾. Следы феодального центра здесь не разыскивались, но обилие вокруг озера курганов указывает на возможность существования здесь и феодального центра. [166] Подтверждает это и еще одно соображение; поставка этим городом епископу осетра. Осетр — «царь рыб»¹⁴⁴⁾ — рыба редкая и дорогая. В летописях она не упоминается вообще, в берестяных грамотах, где фиксируется масса поставок и долгов рыбой, названа лишь однажды¹⁴⁵⁾. При нересте осетр заходит в реки очень далеко, пока путь ему не преграждают пороги: на Днепре, на Западной Двине, на Волхове. Лишь на Волге не было препятствий, и в начале XVIII в. осетров ловили в Москве у Каменного моста¹⁴⁶⁾. Эта река далеко от Смоленска, ближе были верховья Волги, чем и объясняется поставка этой рыбы в епископию из Лучина (другие города вблизи самой Волги, по-видимому, поставляли осетров издавна князю). Разыскание остатков Лучина — задача ближайших лет.

Минуя Пацынь, где городище, принимаемое обычно за остатки города, в действительности оказалось городищем раннего железного века¹⁴⁷⁾ , перейдем к центрам, которые в грамоте «О погородьи» упоминаются впервые.

Мстиславль: Мстиславль — ныне центр района Могилевской области БССР, расположен в левобережье Днепра, на высоком берегу притока р. Сож — Вехры. Впервые упоминается летописью под 1156 г., где сказано, что под стенами города стояли войска Изяслава Давыдовича. Подавив с помощью половцев бесчинствующего на Десне Святослава Всеволодовича, Изяслав Давыдович Киевский вторгся в пределы его союзника Ростислава Смоленского и вызвал на помощь дядю Святослава Ольговича Новгород-северского. У Мстиславля был заключен мир¹⁴⁸⁾. К этим же годам, середине XII в., относится свидетельство уже упоминавшегося сборника XVI в. киевского Михайловского монастыря: «ЛЪта 6642(1135) Ростислав Мстиславич устрои град великии Смоленескъ и церковь с(в)ятаго Сп(а)са Верху Смыдыни и град Мстиславъль на Верхе онъ же созда»¹⁴⁹⁾. Текст считался поздним, недостоверным и использовался (с неверной датой — 1142 г.) редко. Лишь недавно он был реабилитирован¹⁵⁰⁾. О Мстиславле из него можно сделать лишь то заключение, что его окольный город был возведен (или укреплен) Ростиславом, т. е. между 1127 и 1159 гг. Далее о домонгольском Мстиславле нет сведений и известно лишь, что в XIII в. он оказался на границе Руси и Литвы, что приводило к бесконечным столкновениям. [167]

Рис. 21. Мстиславль. Детинец древнего города, вид с северо-запада (фото автора). [168-169]

В XIII—XVI вв. это был крупный центр Литовского государства, жизнь в котором прекратилась 22 июля 1654 г, когда Мстиславль был взят штурмом войсками А. Н. Трубецкого. Его цитадель была полностью выжжена, население перебито.

При постройке Мстиславля основную роль играло его выгодное в стратиграфическом отношении положение: его детинец оказывался между больших оврагов на правом, высоком, берегу р. Вехра и был почти неприступен. Вокруг детинца позднее возник окольный город, окруженный валом с деревянным на нем «парканом». От замка через «брамы» (ворота): Троицкую, Афанасьевскую, Спасскую и Поповскую — радиально отходили улицы по всему «острогу»¹⁵¹⁾ (окольному городу. — Л. А.). В Литовское время в городе было восемь церквей¹⁵²⁾. В городе в XIX в. еще виднелись курганы.

Древности Мстиславля привлекли к себе внимание уже в XVIII в., когда Екатерина II предпринимала путешествие на юг¹⁵³⁾. В Мстиславле — два археологических памятника: городище раннего железного века (I в. до н. э. — I в. н. э., «Девичья гора»)¹⁵⁴⁾ и детинец средневекового города (Замковая гора). Последний располагается на удаленном от реки правом возвышенном ее берегу и окружен естественными оврагами (рис. 21). Площадка возвышается над дном оврагов на 20 м, была обнесена по периметру валами и сейчас занимает площадь 145 ар. Окольный город примыкал к южному и западному оврагу-рву, окружающему детинец и ныне. В городе, вероятно, с южной его стороны от детинца не так давно были курганы, ныне не сохранившиеся¹⁵⁵⁾.

Раскопки детинца были начаты нами в 1959 г. и продолжаются с перерывами и поныне¹⁵⁶⁾ (вскрыто свыше 800 м²). Культурный слой мощностью [170] до 3,3 м состоит из огородного слоя, слоя разрушения города 22 июля 1654 г.¹⁵⁷⁾ и слоя, насыщенного древесными остатками более раннего времени. Погребенная почва лежит на материке — светло-серой глине геологического происхождения. Анаэробные слои начинаются с глубины 1-1,2 м, в них прекрасно сохраняется дерево и многие органические предметы — кость, кожа, ткани и т. д.

Рис. 22. Мстиславль, детинец. Настил 1223 г. (М 50) и перерезавший его погреб 1291 г., сохранившийся на 10 венцов (№ 40)

Первые строения города относятся к середине XII в., но улавливаются слабо. Древнейшие находки в Мстиславле — ключ типа А второго вида (в Новгороде — X—XI вв, немного —XII в.), крупный бубенчик редкой формы (подобный в захоронениях бассейна р. Луга и в конских погребениях Подболотьевского могильника¹⁵⁸⁾. Древнейшие из определимых по дендрохронологии построек пока относятся к 1204 г. Выше залегают остатки построек 1223 г» (настил 50), сруб хозяйственной постройки 1221 г. (рис. 22) и т.д. Обнаружены остатки мостовых двух перекрещивающихся улиц (№ 6 и № 10 рис. 23). Первая перемащивалась 7 раз начиная с 40-х [171]

Рис. 23. Мстиславлъ, детинец. Расчистка улицы № В (ярус 3 г. 1261 г.) в раскопках 1—2, рабочий момент, вид с северо-запада)

годов XIII в. Как и в Новгороде¹⁵⁹⁾, первоначальные мостовые при ремонте почти полностью освобождались от плах, но позднее, очевидно, поняли, что в интересах прочности последующих мостовых плахи снимать не следует. Шестой ярус мостовой улицы № 3 перемащивался в 1261 г. Следующий затем 5 ярус попал в пожар и превратился в уголь. Первые три яруса по дендрохронологии не датируются и относятся, по-видимому, к концу XIII и первой половине XIV в. Слои второго большого пожара, уничтожившего город, прослеживаются в Мстиславле в конце XV — начале XVI в. Выше слоя пожарища 1654 г., у Западного вала, найден развал погибшего в этом бедствии дома с великолепной изразцовой печью XVII в.¹⁶⁰⁾ [172]

Места, где велись раскопки, были заняты в основном усадьбами небольших домохозяев. Преобладали хозяйственные постройки: амбары, хлевы, клети, погреба, дворы, мощенные бревнами и огражденные частоколами. Жилые постройки редки. Один небольшой дом XIII—XIV вв. был зафиксирован в западной части северных раскопов (на раскопе III). Это был сруб 4*2*4,2 м на глиняной подушке, в углу — основание глинобитной печи. Дом был центром усадьбы с двором, хозяйственными постройками. Въезд в усадьбу был с востока (с улицы № 3). Здесь, видимо, стояли ворота. Улица № 3 была стержнем планировки данного участка в северной части детинца. Ближе к центру она сильно отклонялась к западу — юго-западу, так как здесь в конце XV — XVI в. был выстроен большой восьмиугольный донжон, опирающийся на огромную глиняную подушку. Это сооружение стояло на самом высоком месте детинца. Подобная постройка из дерева встречена в Белоруссии впервые. Ее исследование будет осуществлено в ближайшие годы.

Вопрос о домонгольском храме в Мстиславле окончательно еще не решен. Документы под «Мстиславским замком», полагает В. Г. Краснянский, имеют в виду две горы: Замковую и Троицкую, причем Замковая (детинец) в актах именуется «парканом» (забор, ограждение — польск.). В «замке» был княж двор, Троицкая и Никольская церкви¹⁶¹⁾. Если Троицкий собор — на Троицкой горе, то церковь св. Николая, следовательно, на Замковой. Но это могло быть скорее в эпоху позднего средневековья церкви Николая Чудотворца, широко распространенные позднее, в домонгольское время были довольно редки. Самая древняя — церковь Николы в Киеве, поставленная боярином Олмой, очевидно, в конце XI — начале XII в.¹⁶²⁾ Из многочисленных церквей Никол Новгорода к домонгольскому времени, по-видимому, относятся лишь три: церковь Николы из Торговище, заложенная в 1113 г. князем Мстиславом Владимировичем, другая — Николы — на Яковлеве улице — 1135 г., третья упоминается на Городище под 1165 г.¹⁶³⁾ На мстиславском детинце найдено несколько кусков плинф, любезно датированных П. А. Раппопортом концом XII — началом XIII в.

Из наиболее интересных находок в Мстиславле можно упомянуть костяные пластины с тонкой резьбой (рис. 24), орнаменты которых показывают, что мастер, резавший их, был знаком как с косторезным искусством половецких степей, так и с орнаментами Западной Европы¹⁶⁴⁾. Помимо пластин, интересны остатки стеклянного бокала с арабской надписью (рис. 12), многочисленные кресты-энколпионы — один в шелковом мешочке (рис. 25, 2, 5, 6), другой — с обратной надписью «Бобородица помогаи» (30-е годы XIII в.) и др. (рис. 25, 1); писало, шахматные фигурки из дерева и кости (пешка, ладья, «крестовключенные» подвески курганного типа (одна из наиболее западных находок этого типа; рис. 26), фибула с расширяющимися [173]

Рис. 24. Мстиславль, детинец. Костяные орнаментированные пластины колчана, XIII в. [174]

Рис. 25. Кресты-энколпионы и тельные крестики из раскопок на мстиславском детинце
1 — крест, найденный на восточном склоне (дар В. В. Зюзкевича), 2, 6 — энколпиоп из центральной части городища, найденный в шелковом мешочке, 3-4 — кресты тельники [175]

Рис. 26. Бронзовые и серебряные украшения с Мстиславского детинца
1 — перстень, 2 — пряжка, 3 — бубенчик, 4-5 — подвески, 6 — перстень, 7-11 —подвески, 12-13 — тигли, 14 — литейная форма [176]

концами (одна из наиболее восточных находок их, идущих из Прибалтики)¹⁶⁵⁾. Помимо этих предметов, много и обычных для древнерусского города; есть вещи, указывающие на занятие ремеслом и т.д.

Возникновение Мстиславля в середине XII в. и уточнение документов, что он был укреплен Ростиславом, позволяют думать, что город и возник при этом князе, в его домене, был им отстроен (а позднее, видимо, им же и укреплен)¹⁶⁶⁾. Ростислав, как известно, относился к отцу с величайшим почтением, именуя его даже святым; видимо, в честь Мстислава Великого и был назван один из центральных пунктов владений смоленских князей.

Ельна. Современный районный центр Смоленской области г. Ельна впервые упоминается в Дополнительной грамоте «О погородьи и почестьи», из которой становится ясным, что Ельна — феодальный центр, выросший во второй половине XII в. на земле Дешнян Устава Ростислава. Летопись сообщает под 1447 г., что через Ельню шли бояре на помощь Василию Темному, князьям Ряполовским, — Стрига, Оболенские и др.¹⁶⁷⁾. Под 1548 г. узнаем, что, двигаясь на Сафа-Гирея на праздник Сретения (2 февраля), в Ельне заночевал Иван IV¹⁶⁸⁾. В списке городов XIV в. Ельна названа смоленским городом, причем сказано, что город стоит «на ИмЪ»¹⁶⁹⁾.

До наших работ городище в Ельне почти не обследовалось. Было известно лишь по актам 1634 г., что город имел «Острожек», следы которого «видны и доселе»¹⁷⁰⁾. Нашими обследованиями 1970—1971 гг. установлено, что детинец Ельны («городок», «острожек» — современное название) представляет возвышенность на левом берегу Десны при впадении в нее ручья и имеет высоту 8-9 м над уровнем воды. Площадка округлая, несколько напоминающая в плане треугольную форму (105*65 м), в древности была окружена по периметру валом, следы которого видны еще повсеместно и который с напольной стороны сохранился на высоту до 4 м. Въезд на городище был с напольной стороны (рис. 30, 31, 1). Пробные шурфы, заложенные на памятнике в нескольких местах (1*1 м), обнаружили культурный слой домонгольского времени небольшой мощности (до 1-1,4 м), который был насыщен стеклянными браслетами-пряслицами розового шифера, керамикой¹⁷¹⁾.

Ростиславлъ (Рославлъ). Древний Ростиславль (ныне — Рославль Смоленской области) расположен на древней дороге из Смоленска в Чернигов. Первое упоминание о нем читаем лишь в грамоте «О погородье» 1211—1218 гг., и, судя по погородью, можно думать, что город ровнялся примерно Ельне и был безусловно меньше Мстиславля¹⁷²⁾. В древнерусских летописях [177] и актах он фигурирует лишь с конца XV — начала XVI в.¹⁷³⁾ Археологическая карта курганов в окрестностях Рославля позволяет заключить, что он возник в довольно заселенной округе, как мы говорили, княжеского домена.

Историей Ростиславля занимались мало. В первой работе о нем были лишь самые поверхностные сведения¹⁷⁴⁾. Обстоятельная работа С. С. Ракочевского, вышедшая 22 года спустя, содержала большое количество важнейших сведений, тонких и верных наблюдений, справедливость которых подтверждается лишь в наши дни, и очень жаль, что несправедливая суровая рецензия Л. И. Савельева отпугнула начинающего историка города от дальнейших изыскании^{175) .}

Ростиславль сложился исторически, и в XVIII в. Рославль состоял из нескольких частей, разделенных речкой Становкой: «собственно город», «Юрьевская гора и Заречье». Центром «собственно города» было древнее городище «Бурцева гора», возле которой за рвом дугообразно располагались кварталы, перерезанные радиусами-улицами от центра к периферии¹⁷⁶⁾. Основные улицы города носили названия тех городов, к которым они выводили: Смоленская, Мглинская, Краснинская и Брянская¹⁷⁷⁾. На правой возвышенной части Становки, за рвом располагался посад с торговой площадью и четырьмя церквями: Благовещенская, Никольская, Успенская и Пятницкая¹⁷⁸⁾. Все эти храмы упомянуты уже в документе 1634 г. и некоторые с дополнительными наименованиями: «Благовещенская на посаде», «Николы в Незнанове», «Успенья в Жолницу»; «Пятницы на месте»¹⁷⁹⁾. Возможно, что некоторые из них (утверждать можно только о Благовещенской) возникли в глубокой древности. Мнение А. А. Щукина о том, что «в XIII в. в Рославле было три церкви: монастырь, церковь Константина и Елены и Благовещенская»¹⁸⁰⁾, к сожалению, не подтверждено фактами, а пробные шурфы П. А. Раппопорта, заложенные на месте церкви Благовещения и Спасского монастыря, подтвердили это лишь в первом случае¹⁸¹⁾ .

Подобно соседним Мстиславлю и Кричеву, в Ростиславле было, по-видимому, и городище раннего железного века: «по другую сторону земляного [178] вала (Бурцевой горы), в расстоянии 300 сажен от него по течению Становки на левом берегу», — пишет С. Ракочевский, был «круглый курган, возвышающийся над уровнем речки на 17 аршин (свыше 12 м) с верхней площадью 2880 кв. аршин и при основании 8019 кв. аршин». В народе памятник именовался «городом», а в официальных документах XVIII в. — Сотниковым городищем¹⁸²⁾. Памятник имел, по С. Ракочевскому, культурный слой («насыпной грунт... в верхней его части»), а на две трети высоты состоял из песка. «От самого берега Становки, начинаясь под прямыми углами, два широких лога по обе стороны основания кургана, параллельно тянулись к северу, постепенно суживаясь и исчезая в песчаной возвышенности. Их-то соединение широким перекопом и отделило от прибрежной возвышенности основание кургана, дав и материал для возвышения его». Таково драгоценное описание городища С. Ракочевским, видевшим памятник в натуре. «Сотниково городище за городом, — писал И. И. Орловский, — недавно продано Управой на срытие»¹⁸³⁾. Поэтому следов городища теперь нет.

Находки древних вещей в Рославле постоянны и более всего на Бурцевой горе — детинце древнего Ростиславля (рис. 27)¹⁸⁴⁾ Площадка памятника имеет в плане форму боба и возвышается с юга на 10-12 м над уровнем реки, с севера — на 15 м. Вал, оконтуривавший некогда площадку, сохранился не везде и имеет высоту 110-120 и 160 м. Окольный город и посад домонгольского времени пока не найден, но известно, что в Рославле был курганный некрополь: «Из памятников древности кроме курганов в городе и около ничего не осталось», — сообщалось в 1864 г.¹⁸⁵⁾ По свидетельству рославльского историка-краеведа С. С. Иванова, в километре на восток от детинца на р. Становка есть кладбище «Курганье», а рядом улица Турецкая. Пленные турки, с которыми ее связывает легенда, в Рославле мало вероятны, скорее улица названа по соседним курганам, которые часто связывают с убитыми французами, шведами, турками.

Наши раскопки рославльского детинца (1969—1970 гг.)¹⁸⁶⁾ обнаружили максимальную мощность напластования в северо-восточной части (4,3 м). [179] Древнейшие отложения над материком незначительны и без находок. Первое поселение было уничтожено пожаром, в слое которого найдены самые ранние находки: навершие посоха (?), обгоревшее в пожаре, на поверхности которого прочерчена семиугольная фигура, напоминающая корону древнерусских миниатюр¹⁸⁷⁾ (рис. 28, 2), на противоположной стороне изделия — четырехугольный крест и княжеский трезубец, близкий к тамге отца Мономаха Всеволода¹⁸⁸⁾ и трезубцу Ростислава Смоленского — строителя вероятного города¹⁸⁹⁾, Помимо этого «навершия», в пожарище найдены ключ от замка XI — начала XIII в., кожаный мешочек, шарнирные ножницы.

Рис. 27. Ростиславль (Рославль). Общий вид детинца («Бурцевой горы») с северо-запада

После пожара, в середине XII в., в городе началось интенсивное строительство деревянных сооружений и затем церкви из плинф (найдены их обломки, датированные П. А. Раппопортом концом XII — началом XIII в.). [180]

Рис. 28. Ростиславль (Рославль). Находки из культурного слоя детинца
1 — часть деревянной чаши с резным изображением воинов с князем, 2 — навершие (?) посоха (?) с княжеским знаком близким к тамге
Ростислава Смоленского и короной (нижний слой пожарища). [181]

Весь послепожарный слой датируется керамикой (определение Г. П. Смирновой) и другими находками (килевидная стрела, железное стремя и др.) от середины XII до начала XIII в. Здесь интересна хозяйственная постройка — сруб малых размеров (2,75*2,75 м) с дощатым полом и дверным проемом в северо-западной стене, аккуратно прорубленным в третьем венце и остатками притолоки. К этому срубу подходил бревенчатый настил, а на его полу найдена самая интересная находка: фрагменты деревянной чаши с изображением воинов перед сидящим на «столе» князем. Шлемы с шишаками и бармицами, миндалевидные щиты и меч убеждают в датировке: XII — первая половина XIII в. (рис. 28, 1)¹⁹⁰⁾. Дружинники изображены с большой экспрессией: первый из них явно спорит с князем и что-то доказывает. Сюзерен разводит руками. Случаи споров князя с его дружиной не редки: «и рекоша ему (князю. — Л. А.) дружина его: а собе еси, княже, замыслилъ, а не Ъдем по тобЪ мы того не вЪдали!» (1169 г.). Дружина требовала себе богатств: «мало мне, княже, 200 гривен!» (1097 г.). Бывали случаи, когда после такого совещания с князем, дружина его покидала, либо просто «подуче, не идяху»¹⁹¹⁾. Рославльская чаша служила, вероятно, для воинских дружинных пиров и не исключено, что на ней был изображен какой-то конкретный случай споров с князем, кончившийся, видимо, победой дружины, в ознаменование чего и было сделано изображение. Не забудем, что Рославль — исконный домениальный центр смоленских князей, где поблизости несомненно жила и княжеская дружина и решались многие совместные с дружинниками княжеские дела. Конец XII — начало XIII в. — время, когда княжеская дружина, владевшая уже большими земельными богатствами, чувствовала себя с князьями, особенно с малыми, достаточно независимо. Не случайно, рославльская уникальная чаша все же неодинока: в ту же эпоху были сделаны изображения дружинников на чаше из Новгорода (которая до нашей находки считалась единственной). Воины прочерчены там более искусно, но нет сюжета, хотя детали одежд и оружия такие же¹⁹²⁾ .

В том месте, где велись в Рославле раскопки, во второй половине XIII в. и в первой половине XIV в. особых построек возведено не было, что отражает, видимо, упадок жизни древнерусских городов этого времени, связанный с татаро-монгольским нашествием большой части страны. Лишь в середине XIV в. началось более интенсивное строительство. Одна из построек — срубный дом (?) (5,4*5,1 м) — имела нижний венец из дуба, что в этих местах встречается редко. На месте этой постройки возвели позднее (очевидно, в XV в.), новый дом меньших размеров, который был положен на глиняную подушку. В этом доме сохранилась печь, выложенная из глины, почти квадратная в плане. В поде печи использованы куски домонгольской плинфы: прежняя церковь, видимо, уже не существовала. [182]

Раскопанная часть детинца показала, что в домонгольское время и позднее эта часть памятника была заселена трудовым населением, жившим небольшими усадьбами, огражденными частоколами. На усадьбах стояли дом и хозяйственные постройки, дворы мостились деревом. Владельцы усадеб занимались торговлей, видимо ремеслом и частично, может быть, земледелием. Всего вероятнее, это было население детинца, обслуживавшее как-то князя и его «княж двор». Скорее всего, это были постройки княжеской челяди.

Исходя из раскопок можно утверждать, что в Ростиславле в XII—XIII вв. было не менее двух каменных церквей. Плинфы конца XII — начала XIII в., найденные на детинце, показывают, что вместе с основанием города Ростислав выстроил, вероятно, деревянную церковь. Ее наименование неизвестно. А. Л. Щукин считал, что она именовалась церковью Константина и Елены и видел этому основания в крестном ходе, который исстари осуществлялся 21 мая (по старому стилю день Константина и Елены) на Бурцеву гору¹⁹³⁾. Константиноеленские церкви в домонгольской Руси очень редки (укажем возведение такого храма в Новгороде на Яневе улице в Поле в 1151 г.)¹⁹⁴⁾, и глубокая древность такого наименования церкви в Ростиславле более чем сомнительна, а часовня с этим наименованием на детинце была связана, по-видимому, с позднейшей легендой, которую, кстати, Л. А. Щукин также приводит¹⁹⁵⁾.

Дорогобуж — ныне районный центр Смоленской области. В Уставе 1136 г. его еще нет, и он возник как крупный самостоятельный город только в конце XII — начале XIII в. Судя по дополнительной грамоте «О погородьи» в 1211—1228 гг. он вносил епископии «три гривны короткии, а почестья гривна и пять лисиць»¹⁹⁶⁾. Здесь непонятно, что такое «гоны короткие»? Вероятнее, это ошибка переписчика. В. А. Кучкин предложил читать это, как «три куны короткие», имея в виду распространение в это время полугривны¹⁹⁷⁾. Но это сомнительно: подобный термин неизвестен, да и вряд ли полугривны именовались «короткими», так как они были меньше гривен не только в длину, но и в ширину, и скорее назывались бы «малыми». Величина почестья Дорогобужа несколько неожиданна: гривна и 5 лисиц составляют 112,5 гривны кун; Дорогобуж, следовательно, платил самое крупное почестье. Почему? Земли вокруг Дорогобужа, судя по курганам, были заселены еще в XI в. С запада они граничили со Свирковыми Луками и «уездом княжим» — княжескими домениальными землями¹⁹⁸⁾. Видимо, в 1136 г. с земель, где позднее возник Дорогобуж, не взималась дань потому, что они также не были включены в княжеский домен. На [183] детинце Дорогобужа находили плинфы¹⁹⁹⁾, значит, и там в домонгольское время существовала, как и в других домениальных городах — Мстиславле и Ростиславле, каменная церковь. Остается заключить, что в 1211—218 гг. город Дорогобуж также был домениальным центром с большим храмом и мог платить епископу самое крупное почестье.

 Дорогобуж «раскинут по отлогости горы на левом берегу Днепра и имеет крепость, защищаемую окопом из кольев и брусьев», писал в 1661 г. Л. Мейерберг. «Дорогобуж — город деревянной, в нем 3 замка: один на горе, а два под горою, и около среднего замка по обе стороны еще два малых замка, а около всего того города ров земляной и палисады», — уточнял в первой половине XVIII в. И. К. Кирилов. В начале XIX в. деревянных сооружений на детинце уже не было. Словарь Щекатова знает лишь «крепость городскую, земляную»²⁰⁰⁾.

Детинец города²⁰¹⁾ (есть сведения, что он именовался Верхним Замком)²⁰²⁾, расположен на левом берегу Днепра, вблизи правого берега его притока Ардашевки (Ордашны). Долина, покрытая всхолмлениями, на которой стоит крепость, с востока омывалась еще вторым притоком Днепра — р. Дебрей²⁰³⁾. По приказу Екатерины II в 1879 г. на детинце была выстроена церковь и дворец со службами. В 60–80-х годах XIX в. там были возведены еще присутственные места и «два магазина провиантского ведомства»²⁰⁴⁾, что не могло не нарушить культурного слоя памятника (хотя в войну 1941—1945 гг. все это и было сметено). Площадка детинца (130*130 м) имеет ярко выраженную круглую форму, она возвышается на высоте 21 м и сохранила еще остатки вала по ее краю с напольной стороны. Въезд — с юга, где ныне имеется высокая дамба. В целом памятник напоминает городища в Торопце, Мстиславле и Ростиславле.

О «малых замках» И. К. Кирилова сведений нет. К детинцу примыкал некогда, по-видимому, посад (неизвестно, когда возникший) с церквями Параскевы Пятницы, Троицы, Бориса и Глеба и Покрова. Все эти наименования встречаются в домонгольское время, не исключено, что и посад возник в XIII в.

Культурный слой детинца залегает до глубины 3,2 м. С глубины 2,6 м появляются стеклянные браслеты, сигнализирующие о верхней границе слоя XIII — начала XIV в. Самая ранняя керамика найдена нами на глубине [184] 30-40 м выше материка и датируется она второй половиной XII в. (любезное определение Г. П. Смирновой)²⁰⁵⁾

А. Н. Насонов связывал возникновение крепости Дорогобуж с походом Святослава Ольговича в верховья Угры в 1147 г., когда местность, принадлежавшая Смоленску, была опустошена. «С этой стороны, вероятно, и ранее грозила опасность, — писал он, — чем и объясняется построение восточнее Смоленска на Днепре крепости Дорогобуж и Ельны»²⁰⁶⁾. Это заключение, основанное лишь на логических данных, подтверждается археологией: шурф на дорогобужском детинце выявил несколько выше материка керамику второй половины XII в., крепость же возникла, скорее всего, немного ранее, и слой, в котором в этом шурфе материалов не найдено (он очень небольшой), следует датировать серединой XII в. Как уже говорилось (см. раздел о домене князя), и эта датировка может быть уточнена: название Дорогобуж указывает, что эта смоленская крепость построена между 1151 и 1159 гг.

Ржев. Особняком стоит еще один «город» домонгольской Руси — Ржев (Ржевка), сведения о котором для домонгольского времени крайне скудны. Первое упоминание о памятнике относится к 1216 г. — в летописи сообщается, что пункт этот принадлежал князю Мстиславу Торопецкому²⁰⁷⁾. Остатки города расположены в центре современного города Ржева на левом берегу р. Волги при слиянии с ней р. Хвалынки, на высокой горе. «Однако укрепленная площадка занимает здесь не весь мыс, а лишь его наиболее узкую часть у обратной петли реки Хвалынки. Таким образом, укрепление занимало как бы перешеек в основной части полуострова и было защищено с напольной стороны широким рвом» ²⁰⁸⁾. Валы в Ржеве не сохранились, но остатки укреплений были обнаружены при постройке колокольни на краю городища (1832 г.). Площадка поднята над уровнем воды на 23 м и имеет размеры 100*110 м. Городище обследовалось мною в 1972 г.²⁰⁹⁾ На нем ныне располагается городской парк. Не получив разрешения местных властей заложить шурф, пришлось ограничиться сбором подъемного материала в обрезах, среди которого есть венчики сосудов XII—XIII вв. (определение Г. П. Смирновой).

Кричев и Пропошеск. Города эти упоминаются в Уставе Ростислава 1136 г. как Кречют и Прупои. Оба города обследовались недавно белорусскими археологами. Остатки древнего Кричева расположены на небольшой возвышенности на правом берегу Днепра. Площадка детинца немногим менее 0,5 га была окружена по периметру валом. В шурфах, заложенных Г. В. Штыховым, был обнаружен культурный слой мощностью до 2 м и керамика XII—XIII вв.²¹⁰⁾ При раскопках памятника М. А. Ткачевым [185] установлено, что жизнь на детинце возникла в XI в. В культурном слое (до 3,5 м), найдены характерные домонгольские вещи: стеклянные бусы, браслеты из стекла, обломок креста-энколпиона и т. д. К юго-востоку от детинца расположен посад (на так называемой Спасской горе), жизнь на котором начиналась в XII в.²¹¹⁾

Городище Пропошеска расположено в современном городе Славгороде (Пропойске) на правом крутом берегу р. Сож, неподалеку от устья р. Прони. Памятник вытянут с севера на юг и хорошо укреплен природой. При шурфовке Г. В. Штыхова было установлено, что жизнь на памятнике возникла в начале XI в.²¹²⁾ Раскопки М. А. Ткачева выявили культурный слой мощностью до 2 м, в основании которого были немногочисленные вещи X—XI вв. и укрепления этого же времени в виде частокола. Не ранее XII в. возник вал с рублеными деревянными стенами. К этому же времени исследователь относит и возникновение посада²¹³⁾ .

Смоленские города и их население

Этапы развития смоленских центров. Изложенное приводит к выводу, что городские центры Смоленской земли в своем развитии прошли три этапа.

Первый этап (IX — начало XI в.) приходится на период сложения древнерусского государства, когда население восточнославянских земель еще членится на племенные объединения, группирующиеся вокруг племенных центров. На примере древлянского Искоростеня мы знаем, что население таких центров занималось в первую очередь земледелием, скотоводством, бортничеством и охотой. Сам центр имел укрепления (вероятно, деревоземляные), в которых в случае опасности все окрестное население могло «затвориться». В это же время на Руси стали возникать, по-видимому, и «открытые торгово-ремесленные поселения», сосредоточивающие полиэтничное население, занимающееся торговлей, военными походами, ремеслом²¹⁴⁾. Среди пришлого населения здесь было более всего неутомимых торговцев-воинов этого времени — норманнов. Сравнение этих центров с северо-скандинавскими виками, по-видимому, вполне правомерно.

В Смоленской земле в это время существовал лишь один город — Смоленск на его гнездовской стадии. Ученик М. А. Артамонова, В. А. Булкин, давно и творчески изучающий гнездовский комплекс памятников по всем имеющимся материалам, полагает, что первыми поселенцами в Гнездове были «немногочисленные военные отряды, в основном скандинавского происхождения», которые осели в устье Свинца около середины IX в. Судя по [186] курганам, отмечает он, особой дифференциации среди этого населения не было, это были торговцы-воины²¹⁵⁾. Традиционную точку зрения на возникновение Смоленска как центра на Пути из варяг в греки исследователь считает неубедительной: путь этот «приобретает особую значимость со второй половины X в. и активно функционирует длительное время», в то время как Смоленск «вдруг, в начале XI в., в период бурного процесса городообразования на Руси, переживает сильнейший кризис и, не «дотянув» до средневекового города, превращается в рядовой поселок»²¹⁶⁾. Отсюда он полагает, что главную роль в образовании Смоленска должен был сыграть якобы существовавший прямой путь Двина — Днепр — Ока — Волга, где обнаружены клады арабских монет IX в. Однако В. А. Булкин упускает из виду, во-первых, что Смоленск на его гнездовской стадии (которую он также признает) просуществовал до тех пор, пока Путь из варяг в греки не потерял своего международного значения в начале XI в., т. е. всецело был связан именно с ним. Во-вторых, если город, как он полагает, действительно был основан варягами, то их интересовал вовсе не путь по Оке (где почти не зафиксировано скандинавских находок IX в., предметы X — начала XI в. редки и в Суздальское Ополье попадали, вероятнее, с верхней Волги через Тимерево)²¹⁷⁾, а путь на юг, в зону Чернигова — Киева и далее в Византию (скандинавские находки в Шестовицах, в киевском некрополе и т.д.). Есть и письменные свидетельства о движении варягов — первопоселенцев о. Готланда по р. Дюна (Западная Двина) через Рюцланд (Русь), именно в Грецию, причем указывается, что путь этот знали и «паломники из Святой земли» еще до Олава Святого (т. е. до XI в.)²¹⁸⁾. Но действительно ли скандинавы основали Смоленск? Археологические материалы пока что здесь помогают мало, но у нас есть летопись. В самом достоверном нашем источнике — Повести временных лет — говорится, что кривичи, которые «сЪдят на верхъ Волги, и на верхъ Двины и на верхъ ДЪпра» имеют свой город Смоленск («их же градъ есть Смоленск — тудЪ бо сЪдять кривичи»)²¹⁹⁾. Нам ясно, что летописцу XII в. первоначальный Смоленск представлялся как племенной центр днепр-двинско-волжских кривичей, и приплывшие туда скандинавы могли лишь поселиться у существующего уже города. Впрочем, торговля со скандинавами началась в этих местах на несколько десятилетий ранее: в нескольких километрах от Гнездова к востоку, у д. Новоселки, найден курганный могильник с четырехугольными насыпями, являющимися связующим звеном между удлиненными насыпями предшествующего времени и гнездовскими курганами, и вещами, напоминающими аборигенные балтские, славянские и скандинавские, датирующиеся второй четвертью IX в.²²⁰⁾ [187]

Гнездовский Смоленск был окружен своим племенным могильником, имел свое святилище (на центральном городище?) и объединял местных кривичей с пришлыми скандинавами. Этот город был сходен, можно думать, с подобными же Ладогой словен, с Полоцком и Витебском кривичей среднего течения Западной Двины. С X в. все эти центры стали сравнительно быстро расти. Ферментом оказался Путь из варяг в греки, который вовлек все эти центры в круговорот торговли тогдашнего мира. Встречающиеся на пути естественные остановочные пункты у племенных и просто торговых центров приводили к торговле и обмену сначала съестных припасов и местных природных богатств (мед, воск, меха и т. д.) на товары проезжих негоциантов, а позднее, с разрастанием центров и возникновением производств, в торговлю включались и ремесленные изделия, производимые в этих центрах. Любопытно, что удается проследить и мелкие центры, возникшие (или усилившиеся) благодаря торговле, но которым так и не суждено было стать городами. Такие центры намечались у Торопецких озер; их население оставило курганный могильник 2 и клад арабских диргемов 867 г., может быть, к ним можно причислить и дружинный поселок у деревни Новоселки близ Гнездова, прекративший свое существование как раз тогда, когда гнездовский Смоленск особенно стал усиливаться (к середине X в.). Во всех центрах этого периода чувствуется громадное влияние мировой торговли — с Южной Русью, со Скандинавией, с Прибалтикой и арабским востоком. Это была торговоремесленная стадия, «предгородская», так как ремесло в городах этого времени в Восточной Европе не превалировало.

Все полустихийно возникшие в этой стадии «города» имели в основном стихийно сложившуюся планировку: укрепленная цитадель (может быть, святилище было здесь же), посад с торгом и курганный некрополь. В Полоцке цитадель представлена городищем на Полоте, а между ней и курганным могильником существовал обширный посад, где, по-видимому, располагался и торг²²¹⁾. Подобную планировку имел и первоначальный Витебск²²²⁾. В гнездовском Смоленске эти три элемента были также представлены. В некоторых центрах находят погребения не только скандинавов, что можно было бы объяснить умершими на чужбине купцами и воинами, но в центрах зоны кривичей, словен, мери, как мы видели, и скандинавских женщин. Объяснение этому уже было приведено²²³⁾: эти погребения указывают на наличие возле этих центров пунктов сбора варяжской дани. У смоленских кривичей такой пункт, по-видимому, существовал в самом гнездовском Смоленске. [188]

Характер древнего Смоленска этого времени уже выяснялся А. Н. Насоновым. Судя по курганам, здесь «сложилась своя сильная феодальная знать (...), которая выросла на местном корню (...), богатство и могущество этой знати держалось на эксплуатации зависимого и полузависимого населения. Она обогащалась посредством и примитивного обмена (...). Это была знать, организованная в военном отношении (...) Поражает число этих «дружинных курганов», свидетельствующих о сосредоточенном существовании на территории селища и городища»²²⁴⁾. Исследователь выделяет мысль В. И. Сизова о сходстве богатых курганов гнездовского Смоленска с «Гульбищем» и «Черной могилой» Чернигова. Помимо знати, эксплуатировавшей, несомненно, какое-то население и занимающейся в значительной степени и торговлей (любой торговец того времени, выезжавший в чужие земли, вынужден был прежде всего быть воином-дружинником и ехал, безусловно, окруженный большим коллективом), в Смоленске жило и ремесленное население, значение которого ежегодно усиливалось. Можно говорить о существовании в городе железоделательного ремесла, кузнечного, ювелирного, гончарного и ряда других. Неправ А. Н. Насонов, полагая, что южнорусские князья в Смоленске X в. не стремились «создать своей базы, подобно тому, как они стремились к этому в Новгороде»²²⁵⁾. Напротив, Владимир Святой, как мы видели, даже посадил туда своего младшего сына, но многолетнее властвование Станислава в этом городе особенно не сказалось: Смоленск был еще силен, князь встречал со стороны городских верхов, очевидно, очень большое сопротивление.

В 1930 г. В. Фогель выделил тип торгового раннесредневекового северного города и пытался определить его виды. Многолетние исследования Г. Янкуна в том же направлении позволили развить эту идею далее²²⁶⁾. Торговые города древности в источниках называются «виками», и сейчас высказана очень интересная мысль, что Гнездово, т. е. гнездовский Смоленск, и был таким же пунктом, как средневековый североевропейский вик, подобный датскому Хетебю, южнонорвежскому Скирингссалю, шведской Бирке²²⁷⁾. С последней у Смоленска особенно много общего, связи с Биркой были прямые. Гнездовский Смоленск был основан кривичами, сходство с виками объясняется несомненно функциональными особенностями всех этих городов. Однако полностью, к сожалению, это выяснить не удастся, так как культурный слой Гнездова сильно перемешан и все [189] вещи в нем находят чаще во взвешенном состоянии. Можно предположить, что во второй половине X в. ремесло древнейшего Смоленска заняло в городе достаточно важное место в его экономике, и из торгово-ремесленного поселения предгородского типа он перерос в ремесленно-торговый и административный центр, т. е. стал городом в научном понимании этого слова.

Следующий этап становления смоленского города охватывает вторую половину XI — первую половину XII в. Начался он выделением Смоленского княжения, что не могло не сказаться кардинально на экономике страны. Возникновение новой феодальной цитадели вблизи почти неукрепленного Гнездовского Смоленска не могло не привести к затуханию последнего, и жители перебрались под стены нового надежного укрепления, где утвердилась характерная для северорусских городов кончанская структура. Смоленск теперь имел иной вид: мощная крепость овальной формы (свидетельство ее искусственного возведения), окольный город, укрепленный Ростиславом в XII в., и прежний посад у стен детинца со стороны Днепра, наконец, собор Мономаха на детинце и многочисленные каменные церкви, построенные его внуком,— все это свидетельствовало о колоссальных изменениях, которые принесла с собой феодальная эпоха. Важнейшим этапом этого периода было создание в столице епископии, что сделало Смоленск не только самостоятельным от Переяславской епархии, но и необычайно подняло авторитет смоленского князя.

Можно полагать, что Смоленск был длительно единственным городом Смоленской земли благодаря вышеназванным причинам, экономически далеко опередивший страну. Устав Ростислава Смоленского показывает, что вторым центром городского типа оказался лишь в конце 20-х годов XII в. Вержавск — город дофеодального происхождения, возглавивший, по-видимому, самые экономически развитые и платежеспособные территории Вержавлян Великих. Торопец как самостоятельный центр в Уставе не назван, и это не должно удивлять, так как, по раскопкам, этот центр, возникнув в конце XI или на рубеже XI и XII вв., получил укрепления не ранее середины или второй половины XII в., овальная форма плана укреплений Торопца показывает его сравнительно позднее и искусственное происхождение²²⁸⁾. Вержавск, даже по внешнему виду, принадлежит к мысовым городищам старого типа, возглавляемые им Вержавляне Великие, составлявшие некогда 10 погостов, а в 1136 г. состоявшие в связи с образованием Вержавска, из девяти, представляли, видимо, некогда в среде смоленских кривичей какое-то племенное объединение, возникшее на территории издревле заселенной, еще в эпоху длинных курганов.

В 40–50-х годах XII в. развитие городов Смоленской земли вступило в свой следующий этап — Путь по Днепру давно уже имел главным образом [190] внутреннее значение, торговые пути этого времени начали приобретать иное направление — широтное, вдоль Западной Двины, что в XIII в. получило особое развитие. Однако расположение городов Смоленской земли (их теперь стало довольно много) не имело связи с торговыми путями в той степени, как это было ранее. Видимо, не торговля была основным условием для возрастания интенсивного развития в стране городов в это время. Картографируя пункты, о которых свидетельствует грамота «О погородьи и почестьи) (1211—1218 гг.), можно заметить, что большая их часть возникает на территории княжеского домена, таковы: Ростиславль, Мстиславль, Изяславль, Дорогобуж. Ельна возникает из прежних Дешнян (на их территории), и только Копыс, находившаяся у брода через Днепр, продолжает развиваться дальше. Вержавск свое былое значение явно теряет. Итак, рост большей части пунктов Смоленской земли и превращение их в самостоятельные центры-города связано, по-видимому, с княжеским доменом, т. е. явлением уже явно феодального порядка, либо с центром, отражающим феодальное властвование на новом этапе (Ельна), и только в исключительных случаях, в силу каких-то особых обстоятельств. Суммируя, можно сказать, что во второй половине XII — начале XIII в. в Смоленской земле возникает много новых городов, что объясняется внутриэкономическими причинами страны, вызреванием внутри прежних центров самостоятельных производительных сил и прежде всего несомненно ремесла, что делало горожан особой экономической силой. Имеющиеся письменные источники позволяют проследить это возрастание роли горожан только на примере самого Смоленска (многократное указание летописей на ссоры смоленских князей с горожанами), но не приходится сомневаться, что этот процесс был единым и касался всех смоленских городов указанного времени. В нашем, третьем периоде в Смоленске возникает большое количество новых церквей из камня, в это же время каменные церкви строятся, мы увидим, в домениальных центрах смоленских князей: в Ростиславле — не менее двух, в Мстиславле — не менее одной, также, по-видимому, в Дорогобуже и даже в Вязьме. П. А. Раппопорту и Н. Н. Воронину удалось выявить, что в Смоленске создалась своя школа зодчих, причем в «середине XII в. (она) еще не отличалась от киевской, а к концу XII в. в Смоленске сложилась своя, чрезвычайно яркая школа» и решающим здесь было «влияние городской культуры»²²⁹⁾. Автору удалось даже установить, что в Смоленске одновременно работало несколько строительных артелей, из которых наиболее определенно выделяются две: одна выполняла княжеские заказы, другая, возможно, епископские, а может быть, и заказы именитых смоленских горожан²³⁰⁾. [191]

Разгром русских княжеств татарами в третьем десятилетии XIII в. лег тяжелым бременем на все земли, и даже на те, где нога иноплеменников не ступала. В Смоленской земле прекратилось каменное строительство, расцвет городской жизни понизился. Так кончился и выделенный нами третий период.

Планировка городов Смоленской земли. Городские постройки. Выше было установлено, что древнейшие смоленские города имели «стихийную» планировку. Гнездовский Смоленск располагался у подножия небольшого городища (мы предположили — святилища), вблизи устья ручья Свинец, на берегу Днепра. Город имел пристань и торг, с трех сторон его окружал курганный некрополь. Какая-то часть жителей проживала и на левом берегу Днепра, на что указывает 109 курганов Гнездова-левобережного.

По аналогии с западноевропейскими виками, можно полагать, что Смоленск этого времени состоял из небольших улочек, пересекающихся в разных направлениях (большинство, вероятно, выводило к торгу и пристани) .

Планировка городов второго периода выявлена нами на примере Смоленска и Вержавска — единственных существовавших тогда городов. Оба памятника, несмотря на их различия в размерах, имеют черты сходства: как княжеский Смоленск, так и Вержавск были отстроены на мысу и отделены от остальной части местности искусственным рвом. К детинцу примыкал посад, очевидно, с торгом. Новоотстроенный Смоленск уже не имел курганного некрополя (если он был, имел незначительные размеры и до нас не дошел), церковь и новоотстроенная епископия с этим мириться у себя под боком не могла. Вержавск, не связанный с глубокими традициями прежней эпохи Вержавлян Великих, имел курганный могильник, от которого 40 насыпей дошло до наших дней.

Смоленские города третьей стадии характеризуются иным планом: город теперь получает явно округлую форму (Торопец, Дорогобуж, Ельна). Эта форма была более удобной для обороны большого населения города, и повсеместно перед отстройкой нового центра отыскивали возвышенности, которые позволили бы возводить обширные укрепления овальной формы.

О планировке внутри таких городов позволяют судить раскопки. Планировка застройки внутри крепости начинает подчиняться валу, а со временем это становится непременным условием (Торопец, Ростиславль, Мстиславль), улицы идут либо вдоль вала на некотором расстоянии от него, уступая место застройке усадеб под самым валом (Торопец), либо к валу под прямым углом, а пересекающие их улицы проходят от вала дальше, и их параллельность валу столь строго не соблюдается (Мстиславль). Вероятно, подобную же планировку имеет и Ростиславль, но при небольших работах улицы там не выявлены. Во всех городах (неясно, может быть, в Торопце) непосредственно к валу примыкают строения — хозяйственные постройки усадеб, жилые же дома, как кажется, располагаются ближе к улицам. Усадьбы везде отделялись частоколами, сделанными [192] из очень толстых бревен, однако встречаются и частоколы из небольших кольев.

Крайне малое количество места внутри детинца объясняет, почему все постройки были миниатюрными. В Мстиславле, Торопце, например, дома имели размеры 3*3; не более 4*4 м. Хозяйственные постройки были еще меньше. В Смоленске встречены постройки, сделанные из дуба²³¹⁾. Однако насколько это верно и относилось ли ко всей постройке, а не к его нижним венцам, которые находят археологи, неясно. В Мстиславле таких построек не встречено; в Рославле же в поздних слоях XIV—XV вв. обнаружено основание дома, нижний венец которого был сделан из дуба, остальные же были из другого дерева²³²⁾. [193]

Назад К оглавлению Дальше

¹⁾ «...их же (кривичей. — Л. А.) градъ есть Смоленскъ, тудЪ бо сЪдять кривичи...» (ПВЛ. М.; Л., 1950, т. I, с. 13).

²⁾ О ней см.: Насонов А. Н. История русского летописания XI — начала XVIII века. М, 1969, с. 346-350.

³⁾ Насонов А. Н. «Русская земля» и образование территории древнерусского государства. М., 1951, с. 161; Воронин Н. Н. Следы раннего смоленского летописания. — В кн.: Новое в археологии. М., 1972; Воронин Н. Н. Два смоленских фрагмента в Устюжском летописном своде. — ВИ, 1975, № 2.

⁴⁾ Устюжский летописный свод. М.; Л., 1950, с. 20.

⁵⁾ Памятники истории Киевского государства IX—XII вв. Л., 1936, с. 60.

⁶⁾ См.: Алексеев Л. В. О древнем Смоленске. — СА, 1977, № 1, с. 84.

⁷⁾ Кислов М. Н. Приемы топографической съемки гнездовских курганов, — КСИИМК, 1952, вып. XLVII, с. 118.

⁸⁾ Лявданский А. Н. Материалы для археологической карты Смоленской губернии. — Труды смоленских музеев, Смоленск, 1924, вып. I, с. 5.

⁹⁾ Д. А. Авдусин полагает, что Гнездово в IX в. не существовало, но большинство исследователей с этим не согласно (Ляпушкин И. И. Славяне Восточной Европы накануне образования древнерусского государства. — МИА, 1968, № 152, с. 114, 115; Булкин В. А., Назаренко В. А. О нижней дате Гнездовского могильника. — КСИА, 1971, вып. 125).

¹⁰⁾ Сизов В. И. Курганы Смоленской губернии. — MAP, СПб., 1902, вып. 28. с. 125 и сл.

¹¹⁾ Там же, с. 125, 126.

¹²⁾ Спицын А. А. Гнездовские курганы в раскопках С. И. Сергеева. — ИАК, 1905, вып. 15, с. 7.

¹³⁾ Бугославский Г. О результатах изысканий Гнездовского могильника. — Смоленская старина, Смоленск, 1909, т. 1, вып. 1.

¹⁴⁾ Лявданский А. Н. Материалы..., с. 15-18.

¹⁵⁾ Там же, с. 15, прим. 1.

¹⁶⁾ Пушкина Т. А. Гнездовское поселение в истории смоленского поднепровья (IX—XI вв.): Автореф. канд. дис. М., 1974.

¹⁷⁾ Оппоненты Д. А. Авдусина вполне правомерно предлагают исключить из рассмотрения все этнически неопределимые курганы и не считать их славянскими (Клейн Л. С., Лебедев Г. С., Назаренко В. А. Норманнские древности Киевской Руси на современном этапе археологического изучения. — В кн.: Исторические связи Скандинавии и России. Л., 1970, с. 247).

¹⁸⁾ Шмидт Е. А. Об этническом составе населения Гнездова. — СА, 1970, № 3.

¹⁹⁾ Пушкина Т. А. Гнездовское поселение..., с. 15.

²⁰⁾ Там же.

²¹⁾ Пушкина Т. А. Гнездовское поселение..., с. 15, 16.

²²⁾ Там же.

²³⁾ Булкин В. А., Лебедев Г. С. Гнездово и Бирка. — В кн.: Культура средневековой Руси: К 70-летию М. К. Каргера. Л., 1974, с. 11-17.

²⁴⁾ Авдусин Д. А. Раскопки в Гнездове. — КСИИМК, 1951, вып. 38, с. 80; Arne Т. J. Ор. cit., S. 146.

²⁵⁾ Авдусин Д. А. Раскопки в Гнездове. — КСИА, 1951, вып. 38, с. 79.

²⁶⁾ Особенно сильному «омоложению» подверглись датировки курганов в популярных и научно-популярных работах Д. А. Авдусина (см. об этом Булкин В.А.,Назаренко В. А. О нижней дате Гнездовского могильника. — КСИА, 1971, вып. 125, с. 14).

²⁷⁾ Фехнер М. В. О происхождении и датировке железных гривен. — Труды ГИМ, 1966, вып. 40; Авдусин Д. А. К вопросу о происхождении Смоленска и его первоначальной топографии. — В кн.: Смоленск: К 1100-летию упоминания города в летописях. Смоленск, 1967, с. 74 и сл.

²⁸⁾ Ляпушкин И. И. Археологические памятники славян лесной зоны Восточной Европы. — В кн.: Культура древней Руси. М., 1966; Он же. Славяне Восточной Европы накануне образования древнерусского государства. — МИА, 1968, № 152, с. 114, 115; Булкин В. А., Назаренко В. А. О нижней дате Гнездовского могильника; Шмидт Е. А. К вопросу о древних поселениях в Гнездове. — МИСО, Смоленск. 1974, вып. VIII.

²⁹⁾ Дубов И. В. О датировке шейных железных гривен с привесками «молоточков Тора». — Исторические связи Скандинавии и России. Л., 1970, с. 262 и сл.; Булкин В. А., Назаренко В. А. О нижней дате..., с. 15.

³⁰⁾ Arbman H. Birka: Die Greber. Stockholm, 1943, Bd. 1, S. XVII; Дубов И. В. О датировке..., с. 264.

³¹⁾ Arwldsson G. Volksgare 6. Uppsala, 1942, taf. 36 (пользуюсь указанием на это издание И. В. Дубова: Дубов И. В. О датировке...).

³²⁾ Ответ И. В. Дубову Д. А. Авдусина удивляет: «Возражение Дубова (1970) не может быть принято, ибо он учитывает датировку подобных гривен в Скандинавии, а не в СССР и не принимает во внимание, что М. В. Фехнер (1967) уже сравнивала датировки этих находок на обеих территориях» (Avdussin D. A. Gniozdowo — der Nachbar von Smolensk. — Zeitschrift fur Archaologie, 1977, N 2, S. 282). Во-первых, указанная работа И. В. Дубова посвящена именно пересмотру сравнительной датировки гривен М. В. Фехнер, а во-вторых, если автор не воскрешает некогда им оставленную идею о русском производстве гривен с молоточками Тора, то выходит, что скандинавские гривны, попав на Русь, приобретают иную датировку!

³³⁾ Пушкина Т. А. Гнездовское поселение...

³⁴⁾ Булкин В. А., Лебедев Г. С. Гнездово и Бирка, с. 15. О североевропейских торговых центрах типа «вик» см.: Jankuhn H. Typen und Funktionen vor- und früwikingerseitlicher Handelsplätze im Ostseegebiet. Wien, 1971.

³⁵⁾ Булкин В. А., Лебедев Г. С. Гнездово и Бирка.

³⁶⁾ Awdussin D. A. Gniozdowo — der Nachbar von Smolensk. — In: Zeitschrift für Archäologie, 1977, H. 2.

³⁷⁾ Устюжский летописный свод, с. 20, 21.

³⁸⁾ Audussin D. A. Gniozdowo — der Nachbar von Smolensk, S. 288, 289. Других примеров аналогичного соседства где-либо двух крупных городов в IX—X вв. здесь не приводится. Я получил любезную консультацию специалистов по западноевропейскому средневековью Л. А. Котельниковой и Ю. Л. Бессмертного: подобного сосуществования рядом двух городов в гораздо интенсивнее населенной Западной Европе в IX—X вв. они не знают и считают это невозможным.

³⁹⁾ Тихомиров М. Н. Древнерусские города. М., 1956, с. 28. У этого исследователя проскальзывает еще один «аргумент» в пользу изначального места Смоленска: по житию Бориса и Глеба, ладья Глеба, остановившаяся на Смядыни, была якобы видна из города — «подробность заимствована, видимо, из рассказов очевидцев», — писал М. Н. Тихомиров (Тихомиров М. Н. Древнерусские города, с. 30). Но он был не прав: в Житии фигурирует распространенный на Руси идиом, встречающийся и позднее и означающий близость того, о чем идет речь: «и поиде от Смоленьска, яко зрЪемо, и ста на СмядынЪ» (ПВЛ. М.; Л., 1950, т. I, с. 92; ср.: татары «сташа перед Златыми вороты яко зрЪимо» — ПСРЛ. Л., 1928, т. I, вып. 2, стб. 517). Этот идиом совершенно верно и не буквально переведен Д.С. Лихачевым («отошел от Смоленска недалеко, и стал на Смядыне» — ПВЛ, т.I, с.292). Аналогичный идиом есть и в современном русском языке, отнюдь не понимаемый буквально: «рукой подать». Что касается очевидцев, то в 1072 г., когда создавалось Житие, об убийстве знали по рассказам уже отцов и дедов. Житие, к тому же, далеко не полноценный источник для наших целей: он был испорчен вставками, подгонявшими его под шаблон, пришедший из Западной Европы (легенда об убийстве Вячеслава чешского X в. (Ильин Н.Н. Летописная статья 6523 г. и ее источник. М.,1957, с. 52), также вставками «благочестивого» характера (обоих святых убивали чуть ли не во время молитвы) и т.д.

⁴⁰⁾ Авдусин Д. А. Гнездово и Днепровский путь, с. 168.

⁴¹⁾ ПСРЛ. М., 1965, т. XV, стб. 113 (и другие летописи).

⁴²⁾ Moravcsik Gy. Byzantinoturcica. Berlin, 1958, t. I, S. 273, 274.

⁴³⁾ Шахматов А. А. Разыскания о древнейших летописных сводах. СПб., 1908, с. 89, и прим. 2.

⁴⁴⁾ Ширинский С. С. Ременные бляшки со знаками Рюриковичей из Бирки и Гнездова. — В кн.: Славяне и Русь. М., 1966, с. 223.

⁴⁵⁾ В работах В. Л. Янина и М. X. Алешковского этот сложный вопрос лишь ставился (Янин В. Л., Алешковский М. X. Происхождение Новгорода. — История СССР, 1972, № 2, с. 61; Алешковский М. X. Социальные основы формирования территории Новгорода IX—XV вв. — СА, 1974, 3, с. 110; Он же. Повесть временных лет. М., 1971, с. 128). Осторожнее высказывался В. А. Булкин: «До настоящего дня поселение в Гнездове относится к более раннему периоду, чем жизнь в Смоленске. Это не дает, однако, основания для утверждения, что Гнездово — место происхождения Смоленска, но делает такое предположение вполне вероятным» (Bulkin V. А. On the Classification and Internation of Archaeological Material from the Gnezdovo Cemetery. — NAR, vol. 6, N 1, 1973, S. 121). Сейчас наши выводы о тождестве Гнездова и Смоленска этим исследователем полностью поддерживаются (Алексеев Л. В. О древнем Смоленске...; Булкин В. А., Дубов И. В., Лебедев Г. С. Археологические памятники древней Руси IX—XI вв., Л., 1978, с. 51). К тому же убеждению пришли независимо от нас сейчас П. А. Раппопорт и Н. Н. Воронин (Раппопорт П. А., Смирнова А. Т. Архитектурные достопримечательности Смоленска. М., 1976; Воронин Н. Н., Раппопорт П. А. Древний Смоленск. — СА, 1979, № 1).

⁴⁶⁾ Тихомиров М. Н. Древнерусские города, с. 17.

⁴⁷⁾ Hensel W. Najdawnijsze stolice Polski. Warszawa, 1960, c. 15 и cл. Автор указывает еще подобное наименование под Луцком — «Гнежджево» (Любопытно, что подобно Гнездову, Гнездо также имел, видимо, святилище, с которым связан, можно полагать, топоним Святое озеро).

⁴⁸⁾ Нужно сказать, что наименование Гнездово и близкие в Восточной Европе часты и обычны там, где есть следы древних жителей (курганы и т. д.): Горюнова Е.И. Этническая история Волго-Окского междуречья. — МИА, 1961, № 94, с. 192, прим. 10 (Гнездилово); Ляпушкин И. И. Славяне накануне образования древнерусского государства. —МИА, 1968, № 152, с. 82 (Гнездилово); Покровский Ф. В. Археологическая карта Виленской губернии. — Труды ВОМПК, Вильно, 1893, с. 5 (Курганы у д. Гнездилово). Лявданский А. Н. Некоторые..., с. 281; Соболевский А. И. Русско-скифские этюды. — Известия ОРЯС, Л., 1924, с. 259 (Гнезна); Писарев С. Л. О городках Смоленской губернии. — Смоленский вестник, 1882, № 52 (городище у д. Гнездилово).

⁴⁹⁾ Arne Т. J. Die Waragerfrage und die sowietrussische Forschung. — In: Acta Archeologica, København, 1952, vol. XXIII, S. 143.

⁵⁰⁾ Во Владимире древняя часть города именовалась Ветчаный город, что принято связывать с термином «обветшавший» (Словарь русского языка XI—XVII вв. М., 1975, т. II, с. 127, 128), правда, есть диалектное слово вЪтчанин — житель вЪтки, вЪтка — владельческий участок, вдающийся в чужое владение (см.: Диттель. Сборник рязанских областных слов. — Живая старина, СПб., 1898, вып. 2, с. 209).

⁵¹⁾ Белогорцев И. Д. Новые исследования древнесмоленского зодчества. — МИСО. Смоленск, 1952, вып. 1, с. 88-92; Правдин В. Интересная находка. — Рабочий путь, Смоленск, 1927, № 140 (деревянные сооружения); Отклики на заметки. — Рабочий путь, Смоленск, № 166 (по определению И. М. Хозерова, это настил дороги, изображенной на плане Гондиуса 1634 г.); Мурзакевич Н. Н. Об открытии древней гробницы в окрестностях г. Смоленска. — Труды и летописи ОИДР. М., 1837, т. VIII, с. 307-309 (саркофаг из Смядынского монастыря); ИАК, СПб., 1907, прибавления к вып. 21, с. 41 (перепечатка из «Нового времени» о находке крестьян д. Чернушки, очевидно, остатков Спасского храма Спасского монастыря с двумя саркофагами белого камня и костяками); Цiкавая знаходка. — Савецкая Беларусь. Минск, 1927, № 257 (гробы из колод); «каменные трубы» найдены в 1889 г. на Кирочной ул. (Пушкинской). Ширина 1 ар. 6 вершков, высота 1 ар. 26 вершков. Исследованы на 88 сажень (дневниковая запись В. Грачева. — Архив ГИМ, ф. 350 (В. И. Грачева), д. 2, л. 45). О находках отдельных вещей см., например: Смоленский вестник, 1889, № 204/205. В 1887 г. на р. Чуриловка была найдена часть энколпиона (Писарев С. Пожертвования в Смоленский музей. — Смоленский вестник, 1887, № 153).

⁵²⁾ Орловский И. И. Священник Н. А. Мурзакевич, обвиняемый в измене в 1812 г. — Русская старина, СПб., 1903, вып. V, с. 338.

⁵³⁾ Орловский И. И. Смоленская стена. Смоленск, 1902, с. 3, 4; Воронин Н. Н., Раппопорт П. А. Смоленский детинец и его памятники. — СА, 1967, № 3, с. 287 и сл.; Они же. Древний Смоленск. — СА, 1979, № 1.

⁵⁴⁾ По Н. Н. Воронину и П. А. Раппопорту, это — терем (возражения см. в гл. «Архитектура»).

⁵⁵⁾ Покрышкин П. П. Смоленская крепостная стена. — ИАК, СПб., 1904, вып. 12.

⁵⁶⁾ Щапов Я. И. Освящение смоленской церкви Богородицы в 1150 году. — В кн.: Новое в археологии, с. 282, приложение.

⁵⁷⁾ Писарев С. П. Княжеская местность и храм князей в Смоленске. Смоленск, 1894, с. 201. Розанов С. П. Житие Преподобного Авраамия смоленского и службы ему. СПб., 1912 (епископ Игнатий возвел монастырь вне города). «Блонье» на Руси всегда было вне города: «Володимир (...) ста, исполчивъся передъ городомъ на Болоньи» ПСРЛ, 1962, т. II, стб. 315; 1144 г. «Изяслав же (...) выправися весь из города и ста на болоньи» (ПСРЛ, II, стб. 380, 1149 г.); «поиде полки к Киеву и пришедши, сташа на болоньи в лозах противу Дорогожичу» (ПСРЛ, т. II, стб. 515, 1161 г.), «Видев же Мстислав Ростиславичь пришедшю рать, израдив полки своЪ, выеха на болоньи» (ПСРЛ, т. II, стб. 575, 1174 г.).

⁵⁸⁾ Мурзакевич И. И. Достопримечательности Смоленска. — ЖМНП, 1835, № 12, с. 11, прим. 24; Воронин Н. Н. Два смоленских фрагмента... ср.: Воронин, Н. Н., Раппопорт П. А. Древний Смоленск. — СА, 1979, № 1, с. 82, 83.

⁵⁹⁾ Безымянные в 1609 г. башни получили со временем свои наименования, что и отразилось в более поздних описях: «меж Лучанской и Городецкой» стала именоваться Поздняковской и еще позднее — Роговской; «Первая от Авраамиевых ворот» (1609 г.) — Долгочевской; «Другая от Авраамиевых ворот» (1609 г.) — Зимбулка и т. д. (Покрышкин П. П. Смоленская крепостная стена, с. 16-18). Городецкая башня выходила, как предполагалось, на древнее городище (Орловский И. И. Смоленская крепостная стена). Любопытно наименование Лучинская {в книге «Лучанская». OCR}. К востоку от Смоленска, юго-восточнее Дорогобужа, на Угре, по письменным источникам, известен Лучин-Городок — ныне д. Городок, возле которого есть курганы и селище с домонгольской керамикой (Алексеев Л. В. Исследования в древней Смоленщине. — АО 1972 г. М., 1973, с. 49). Не к нему ли выводила догодуновская дорога (ликвидированная его кремлем) и сохранившаяся в названии башни? В этом случае и Городецкая башня могла бы быть в своем наименовании связана не с городищем, а именно с Лучиным-Городком (следов городища сейчас, по-видимому, нет. Оно предполагается).

⁶⁰⁾ Извлечение из Актов исторических. СПб., 1842, т. II, с. 146.

Исторические примеры показывают, что в тех случаях, когда глухие башни возводились на уже заселенной территории, они получали сразу же наименование, даже тогда, когда рядом не было объекта, по которому их можно было бы назвать. Так, в Московском Кремле есть Безымянная Первая и Безымянная Вторая башни. Несмотря на «безымянность», позднее они не были переименованы, так как это были их названия. В Смоленской крепости все неназванные сначала башни позднее были, мы видели, названы. В этом отличие названий башен Кремля, стоящего в центре города, от башен крепости, охватывавшей весь город, включая и необжитые места (как было в Смоленске). Наши соображения о позднем происхождении второго смоленского вала теперь подтвердилось раскопками (Сапожников Н. В. Раскопки городского вала в Смоленске. — АО 1978 г. М., 1979, с. 87, 88).

⁶¹⁾ Арциховский А. В. Городские концы в древней Руси. — ИЗ, 1945, вып. 16, с. 3. В литературе уже отмечалось, что кончанское деление характерно для северных областей Руси, на юге же киевский Копырев конец является исключением. Соответствует ли понимание этого наименования «конец» северо-русскому концу, не просто ли это «окраинный конец городской территории», как предположили В. Л. Янин и М. X. Алешковский (правда, не подтвердив доказательствами)?; Янин В. Л., Алешковский М. X. Происхождение Новгорода..., с. 56). «Копырев» у тюркоязычных народов означает заносчивый, зазнавшийся (т. е. богатый). См.: Баскаков Н. А. Русские фамилии тюркского происхождения. — СЭ, 1969, № 4, с. 18. Таким же географическим концом Киева было «Жидове» («Погоре Гора») (...) и в городе «Жидове»: ПСРЛ, М., 1962, с. 228). Видимо, «концы» Киева с его происхождением не связаны, кончанское членение города — северная черта. Есть мысль о связи древнерусских концов с малыми племенами восточных славян (см.: Lowmianski H. Poczatki Polski. Warszawa, 1967, t. III, s. 386).

⁶²⁾ Cm.: Писарев С. П. Княжеская местность. СПб., 1846, т. I, с. 91; Авдусин Д. А. Новый памятник смоленской архитектуры (церковь в Перекопном переулке). — СА, 1957, 2; Воронин Н. Н. Памятник смоленского искусства XII в. — КСИА, 1965, вып. 104, Воронин Н. Н., Раппопорт П. А. Раскопки в Смоленске в 1966 г. — СА, 1969, № 2; Воронин Н. Н., Раппопорт П. А. Раскопки в Смоленске в 1967 г. — СА, 1971, № 2.

⁶³⁾ Писарев С. П. Княжеская местность...

⁶⁴⁾ Авдусин Д. А. Возникновение Смоленска. Смоленск, 1957, с. 39.

⁶⁵⁾ Колчин В. А. Топография Неревского раскопа. — МИА, 1956, № 55, с. 47; Алексеев Л. В. К истории и топографии древнейшего Витебска. — СА, 1964, № 1; Он же. Полоцкая земля, с. 139; Алексеев Л. В. Раскопки древнего Браслава. — КСИА, 1960, вып. 81, с. 95; Города, расположенные вблизи торговых путей по рекам, вытягивались вдоль реки, и улица Великая чаще шла параллельно берегу.

⁶⁶⁾ АЗР, СПб., 1846, т. 1, № 144.

⁶⁷⁾ Лабутина И. К. К топографии городских концов Пскова в XV в. — В кн.: Новое в археологии, с. 265, 267 и рис. 1.

⁶⁸⁾ Свиньин П. Взгляды на достопримечательности здания в городе Смоленске и урочищах, находящихся в Смоленской губернии. — Отечественные записки, 1826, сентябрь, с. 310-311.

⁶⁹⁾ Раппопорт П. А., Шолохова Е. В. Раскопки церкви у устья Чуриловки в Смоленске.— КСИА, 1975, вып. 144.

⁷⁰⁾ ДКУ. М., 1976; Щапов Я. Н. Смоленский устав князя Ростислава Мстиславича. — АЕ–1962. М., 1963; Поппэ А. В. Учредительная грамота смоленской епископии. — АЕ–1965. М., 1966; Алексеев Л. В. Устав Ростислава Смоленского 1136 г. и процесс феодализации в Смоленской земле. — In: Słowianie w dziejach Europy. Poznan, 1974.

⁷¹⁾ Щапов Я. Н. Освящение..., с. 282.

⁷²⁾ ДКУ, с. 144.

⁷³⁾ НПЛ. М., 1950, с. 213.

⁷⁴⁾ Щапов Я. Н. Освящение...

⁷⁵⁾ Дата 6659 и 14 индикт указывает на ультрамартовское исчисление, следовательно, дата не 1151, а 1150 год.

⁷⁶⁾ Воронин Н. Н., Раппопорт П. А. Раскопки в Смоленске в 1966 г. — СА, 1969, № 2, с. 200-211.

⁷⁷⁾ Раппопорт П. А. Русская архитектура на рубеже XII и XIII вв. — В кн.: Древнерусское искусство. М., 1977.

⁷⁸⁾ Алексеев Л. В. Периферийные центры домонгольской Смоленщины. — СА, 1979, № 4.

⁷⁹⁾ Тихомиров М. Н. Древнерусские города, с. 39, 40.

⁸⁰⁾ См. также: Алексеев Л. В. Устав Ростислава Смоленского 1136 г. и процесс феодализации Смоленской земли...; Он же. Периферийные центры...

⁸¹⁾ ДКУ, с. 146.

⁸²⁾ Голубовский П. В. История Смоленской земли..., с. 229, 230 пр. 5.

⁸³⁾ Там же, с. 230; ПРП. М., 1953, т. II, с. 51.

⁸⁴⁾ Голубовский П. В. История..., с. 230; ПРП, т. II, с. 51.

⁸⁵⁾ ДКУ, с. 146.

⁸⁶⁾ Янин В. Л. Я послал тебе бересту. М., 1965, с. 164.

⁸⁷⁾ Арциховский А. В., Борковский В. И. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1956—1957 гг.). М., 1963, с. 36-39.

⁸⁸⁾ Жуковская Л. П. Новгородские берестяные грамоты. М., 1959, с. 75.

⁸⁹⁾ Черепнин Л. В. Новгородские берестяные грамоты как исторический источник. М., 1969, с. 254-256. О почестье идет речь и в берестяной грамоте № 147, как недавно доказали А. В. Куза и А. А. Медынцева (А. В. Куза, А. А. Медынцева. Заметки о берестяных грамотах. — НЭ, вып. XI. М., 1974, с. 224), где оно употреблено также в форме «поцта».

⁹⁰⁾ Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка. СПб., 1895, т. II, стб. 1331.

⁹¹⁾ Янин В. Л. Денежно-весовые системы русского средневековья. М., 1956.

⁹²⁾ Цены на лисиц колебались: в Пацыни она стоила не 5, а 4,4 ногаты (см. комментарий А. А. Зимина; ПРП, т. II, с. 52).

⁹³⁾ Подробнее см. о городской культуре.

⁹⁴⁾ Алексеев Л. В. Домен Ростислава Смоленского. — В кн.: Средневековая Русь. М., 1976 (здесь речь шла еще только о двух центрах домена).

⁹⁵⁾ Ржев (Беляев И. Д. О географических сведениях в древней Руси. —ЗРГО, СПб., 1852, кн. 6; Борзаковский В. С. История Тверского княжества. СПб., 1876; Красноперов И. М. Некоторые данные по географии Смоленского и Тверского края. — ЖМНП, 1901, ч. 355; Вертинский В. В. Города Калининской области. Калинин, 1939; Рикман Э. А. Обследование городов Тверского княжества. —КСИИМК, 1951, вып. XIII, Вережуй (Барсов Н: П. Географический словарь русской земли (IX—XIV вв.). Вильна, 1865), р. Вержа (Любавский М. К. Областное деление и местное управление литовско-русского государства ко времени первого литовского статута. М., 1892; Голубовский П. В. История Смоленской земли...; Насонов А. Н. Русская земля..., с. 163-164.

⁹⁶⁾ Орловский И. И. Краткая география Смоленской губернии. Смоленск, 1907.

⁹⁷⁾ Седов В. В. К исторической... Седов В. В. Некоторые вопросы...; Алексеев Л. В. Исследования в Смоленской земле. — АО 1971. М., 1972.

⁹⁸⁾ Акты исторические. СПб., 1841, т. II, с. 218; Орловский И. И. Краткая география Смоленской губернии.

⁹⁹⁾ Востоков А. X. Описание славяно-русских рукописей Румянцевского музеума. СПб, 1842, с. 129.

¹⁰⁰⁾ НПЛ, с. 476. Вержавск у границы с Литовской землей упоминается и в других документах. Так, в Делах литовской метрики, в Записях Великого княжества Литовского (кн. IV, л. 75 об.) упомянут Ивашко Онъбросович, который получает в держание «волостку Вержавск» (Побойнин И. Торопецкая старина. — ЧОИДР. М., 1897, т. I, с. 10).

¹⁰¹⁾ Все датировки керамики смоленских городищ проведены при консультации Г. П. Смирновой, которой автор крайне признателен.

¹⁰²⁾ Патерик киевского Печерского монастыря. СПб., 19 11, с. 128.

¹⁰³⁾ ПСРЛ. М.; Л., 1949, XXV, с. 122.

¹⁰⁴⁾ В Торопецком соборе Пресвятой Богородицы некогда была рукопись XVII в., посвященная истории города и его древностям. М. И. Семевский видел уже сильно потрепанную ее копию (Семевский М. И. Торопец — уездный город Псковской губернии. 1016—1864. СПб., 1864, с. 36). Там же были еще две рукописи на ту же тему, одна — 1760 г. (Побойнин И. Торопецкая старина. — ЧОИДР. М., 1897, кн. I, с. 18), другая — 30-х годов XIX в. (Семевский М. И. Торопец — уездный город, с. 38). Последняя была написана неким купецким сыном П. П. Находкиным. Оба труда до нас не дошли. Первое печатное «исследование» истории города появилось в 1778 г. (Иродионов Петр, протоиерей. Историческое и географическое известия до города Торопца касающиеся (и т. д.). СПб., 1778) и содержало много полезных сведений о Торопце. М. И. Семевский уделял внимание и топографии города. Однако важнейшей книгой по истории Торопца является указанная работа И. Побойнина, где много архивных материалов и есть ценные наблюдения и выводы.

¹⁰⁵⁾ Опись городов: Дополнение к Актам историческим. СПб., 1875, т. IX, с. 310.

¹⁰⁶⁾ Станкевич Я. В. К истории населения верхнего Подвинья в I и начале II тыс. н. э. — МИА, 1960, № 76, с. 139, 140; 312, 313.

¹⁰⁷⁾ Станкевич Я. В. К истории..., с. 313.

¹⁰⁸⁾ Раппопорт П. А. Оборонительные сооружения Торопца. — КСИА, 1961, вып. 86, с. 13.

¹⁰⁹⁾ Раскопки производила Г. Ф. Корзухина (см.: Корзухина Г. Ф. Новые находки скандинавских вещей близ Торопца. — СС. Таллин, 1964, т. VIII, с. 297-314).

¹¹⁰⁾ Корзухина Г. Ф. Новые находки.

¹¹¹⁾ Станкевич Я. В. К истории населения...

¹¹²⁾ Отчеты Н. М. Милонова. — Архив ЛОИА, ф. 35, д. № 45 за 1938 г. и д. № 39 за 1939 г.

¹¹³⁾ Раппопорт П. А. Оборонительные сооружения Торопца; Станкевич Я. В. Западно-двинский отряд Верхнеднепровской экспедиции. — КСИА, 1960, вып. 79; Она же. К истории населения верхнего Подвинья в I и нач. II тыс. н. э. — МИА, 1960,. № 76. Малевская М. В. Раскопки на Малом Торопецком городище. — КСИА, 1963, вып. 96; Она же. Раскопки на Малом Торопецком городище. — КСИА, 1967, вып. 110; Она же. Раскопки древнего Торопца. — АО 1965 г. 1966; Корзухина. Г. Ф. О некоторых находках в древнем Торопце. — КСИА, 1962, вып. 87.

¹¹⁴⁾ Корзухина Г. Ф. Новые находки...

¹¹⁵⁾ См.: Малевская М. В. Раскопки... (1961); Черных Н. В, Дендрохронология памятников Восточной Европы. — ПАДА, М., 1972, с. 102—105.

¹¹⁶⁾ Раппопорт П. А. Древнерусское жилище. — САИ, Л., 1975, вып. Е1-32, с. 111.

¹¹⁷⁾ НПЛ, с.348; ПСРЛ, т. IV, с.53.

¹¹⁸⁾ Я. В. Станкевич и М. В. Малевская куски шлаков считали крицами, но это мало вероятно: железо делали за пределами городов. Анализов не было, но они необходимы.

¹¹⁹⁾ Корзухина Г. Ф. О некоторых находках..., с. 101. Севернее эти кресты неизвестны. Ближайшие подобные находки из Витебской губернии (Сементовский А. М. Белорусские древности. СПб., 1890, с. 129).

¹²⁰⁾ ПСРЛ. СПб., 1843, т. II, с. 362 (1499 г.).

¹²¹⁾ ПСРЛ, т. 1841, т. III, с. 179; ДКУ, с. 143; 146.

¹²²⁾ ПВЛ. М.; Л., 1950, т. I, с. 200; Алексеев Л. В. Устав..., с. 101.

¹²³⁾ ПСЗРИ: Книга чертежей и рисунков. СПб., 1839, л. 178.

¹²⁴⁾ Штыхов Г. В. Города Полоцкой земли. Минск, 1978, с. 94, рис. 39.

¹²⁵⁾ Трубницкие А., М. Хроника белорусского города Могилева. М., 1887.

¹²⁶⁾ Седов В. В. Некоторые вопросы..., с. 18, 19.

¹²⁷⁾ Михайловский Л. А. Петровский вал. — Беларусь, Минск, 1951, № 7; Штыхов Г. В. Города..., с. 93-95; Загорулъский Э. М. Раскопки в Копыси. — АО 1972 г. М., 1973; Он же. Открытия в Копыси. — Неман, 1973, № 1.

¹²⁸⁾ Лесючевский Б. И. Культ Бориса и Глеба в памятниках искусства. — СА, 1946, т. VIII, Алексеев Л. В. Мелкое художественное литье из некоторых западно-русских земель. — СА, 1974, № 3, рис. 2/12.

¹²⁹⁾ Линдер И. М. Шахматы на Руси. М., 1975, с. 74, 77, 78.

¹³⁰⁾ Древнерусские княжеские уставы XI—XV вв. М., 1976, с. 142, 146.

¹³¹⁾ ПСРЛ, 1856 т VII, с 152.

¹³²⁾ НПЛ, с. 476 («Зижеч»); ПСРЛ, т. VII, с. 241 («Жижец»).

¹³³⁾ РИСб., СПб., 1882, т. XXXV, с. 395.

¹³⁴⁾ Духовные грамоты великих и удельных князей XIV—XVI вв. М.; Л., 1950, с. 357.

¹³⁵⁾ Побойнин И. Торопецкая старина, с. 12.

¹³⁶⁾ Станкевич Я. В. К истории..., с. 135, 145, 146, 316, 317, 319.

¹³⁷⁾ Раппопорт П. А. Очерки по истории военного зодчества северо-восточной и северо-западной Руси X—XV вв.— МИА, 1961, № 105, с. 38.

¹³⁸⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 567.

¹³⁹⁾ Седов В. В. Смоленская земля. — В кн.: Древнерусские княжества. Х—XIII вв. М., 1975, с. 253; Ср.: ПСРЛ, т. II, стб. 312, ср.: стб. 651.

¹⁴⁰⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 567, прим. 2.

¹⁴¹⁾ Голубовский П. В. История Смоленской земли..., с. 63 и сл.

¹⁴²⁾ Седов В. В. Смоленская земля. Там же.

¹⁴³⁾ Барсов Н. П. Очерки русской исторической географии. Варшава, 1885, с. 190.

¹⁴⁴⁾ Слово Даниила Заточника по редакциям XII—XIII вв. и их переделкам. Л., 1932.

¹⁴⁵⁾ Куза А. В. Рыболовство в древнем Новгороде по берестяным грамотам. — АС МГУ, 1961, с. 61.

¹⁴⁶⁾ Рулъе К. О животных Московской губернии. М., 1845, с. 89.

¹⁴⁷⁾ Алексеев Л. В. Исследования в Смоленской земле. — АО 1971 г., М., 1972.

¹⁴⁸⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 485. Недостаточно вникнув в это сообщение, цитируя без важного для него начала (о Святославе), с ошибками (сыновьями, вместо сыновцами) и описками (створища вместо створиша), Г. В. Штыхов пришел к поспешным выводам: Мстиславль якобы осаждался Изяславом Давидовичем и город, следовательно, имел укрепления, что этот князь отказался якобы от осады, примирившись с «сыновьями» и т. д. (Очерки по археологии Белоруссии, т. II, с. 127).

¹⁴⁹⁾ Щапов Я. Н. Освящение смоленской церкви Богородицы в 1150 г. — В кн.: Новое в археологии, с. 282.

¹⁵⁰⁾ Щапов Я. Н. Освящение... (о неверной дате, с. 276).

¹⁵¹⁾ Краснянский В. Г. Город Мстиславль. Вильно, 1912, с. 81, 82.

¹⁵²⁾ «Св. Микола в замку стоячая», «св. Миколы на рынке», Пятницкая, Ильинская, Успенская, Воскресенская, Афанасьевская, Тупичевский монастырь (ссылки см. у Б. Г. Краснянского).

¹⁵³⁾ Топографические примечания на знатнейшие места путешествия ее императорского величества в Белорусские наместничества. СПб., 1780, с. 99; Путешествие ее императорского величества в Полуденный край. СПб., 1787, с. 18.

¹⁵⁴⁾ Алексеев Л. В. Городище «Девичья Гора» в Мстиславле. — КСИА, 1963, вып. 94.

¹⁵⁵⁾ Краснянский. В. Г. Город Мстиславль, с. 80-82.

¹⁵⁶⁾ Алексеев Л. В. Древний Мстиславль. — КСИА, 1976, вып. 146.

¹⁵⁷⁾ Колчин Б. А. Железообрабатывающее ремесло Новгорода Великого. — МИА, 1959, № 65, с. 78-80, рис. 66, 2.

¹⁵⁸⁾ Мальм В. А., Фехнер М. В. Привески-бубенчики. — Труды ГИМ, 1967, 43, с. 137.

¹⁵⁹⁾ Колчин Б. А. Железообрабатывающее ремесло Новгорода. — МИА, 1969, № 65, с. 78-80, рис. 66, 2 и др.

¹⁶⁰⁾ Розенфельдт Р. Л. Белорусские изразцы. — В кн.: Древности Восточной Европы. М., 1969, рис. 1, 3 (датировка изразцов 1154 г. осталась автору неизвестной).

¹⁶¹⁾ Краснянский В. Г. Город Мстиславль..., с. 7.

¹⁶²⁾ ПВЛ. М.; Л., 1950, т. I; с. 20; НПЛ, с. 107.

¹⁶³⁾ НПЛ, с. 20; НПЛ, с. 23; НПЛ, с. 32.

¹⁶⁴⁾ Алексеев Л. В. Художественные изделия костерезов из древних городов Белоруссии. — С А, 1962, № 4.

¹⁶⁵⁾ Сергеева З. М. О подковообразных фибулах с утолщенными концами в Древней Руси. — КСИА, 1977, вып. 150.

¹⁶⁶⁾ Алексеев Л. В. Домен Ростислава Смоленского..., с. 58.

¹⁶⁷⁾ ПСРЛ, 1965, т. ХII, с. 72; ПСРЛ, 1949, т. XXV, с. 268.

¹⁶⁸⁾ ПСРЛ, 1965, т. XIII, с. 155.

¹⁶⁹⁾ НПЛ, с. 476.

¹⁷⁰⁾ Россия. СПб., 1905, т. IX, с. 382.

¹⁷¹⁾ Алексеев Л. В. Исследования в древней Смоленщине. — АО 1972 г. М., 1973, с. 49.

¹⁷²⁾ ДКУ, с. 146.

¹⁷³⁾ См.: например: ПСРЛ, 1965, т. XIII, вып. 2, с. 397 (1565 г.).

¹⁷⁴⁾ Никитин Ф., Неверович В. Историко-статистическое описание города Рославля и уезда его. — ПКСГ на 1858 г. Смоленск, 1858.

¹⁷⁵⁾ Ракочевский С. Исторические сведения о Рославле. — СВ 1878, № 30; Ракочевский С. Опыт собирания исторических записок о г. Рославле. — ИРАО, СПб., 1880, т. IX; Савельев А. И. (рецензия): ИРАО, СПб., 1884, т. X, вып. 2, с. 219.

¹⁷⁶⁾ Ракочевский С. Опыт..., с. 494.

¹⁷⁷⁾ Рябков Г. Т. Города Смоленской губернии в последней четверти XVIII — начале XIX столетий. — МИСО, Смоленск, 1957, вып. 2, с. 416.

¹⁷⁸⁾ Историко-статистическое описание церквей и приходов Смоленской епархии. СПб., 1864, с. 329.

¹⁷⁹⁾ Акты, изданные Виленской археологической комиссией. Вильна, 1865, т. I, с. 69 и сл.

¹⁸⁰⁾ Щукин Л. Из Рославльской старины. — Смоленские епархиальные ведомости, Смоленск, 1894, № 8, с. 384.

¹⁸¹⁾ Раппопорт П. А., Шолохова Е. В. Раскопки в Рославле. — АО 1975 г. М., 1976.

¹⁸²⁾ Ракочевский С. Исторические сведения...

¹⁸³⁾ Орловский И. И. Краткая география Смоленской губернии, с. 170.

¹⁸⁴⁾ По С. Ракочевскому, на Бурцевой горе в 1855 г. при постройке часовни были найдены следы кладбища (у более ранней церкви?), а на посаде под иконостасом Благовещенской церкви в 1875 г. обнаружили кирпичи «плитообразной формы» размерами 16,25 см (ширина), 38-50 мм толщины несомненно плинфа (Ракочевский С. Исторические сведения..., с. 495, 496, 516). В земле у упомянутой часовни в 1890-х годах был найден перстень с благословляющей человеческой рукой (очевидно, перстень XIII—XIV вв. (Щукин А. А. Из Рославльской старины, с. 383). В 1927 г. «при переоборудовании Бурцевой горы», в ее центре, нашли кладку из кирпичей и под ней «нечто вроде свода» (Г. Памятники старины. — Рабочий путь, Смоленск, 1927, № 130). И. М. Хозеров установил, что это остатки здания XVI в. При нем же на глубине 1,7 м были найдены остатки «башни и стены деревянного укрепления Бурцевой горы» (Отклики на заметки. — Там же, 1927, № 188).

¹⁸⁵⁾ Историко-статистическое описание..., с. 327.

¹⁸⁶⁾ Алексеев Л. В., Сергеева З. М. Раскопки древнего Ростиславля и разведки в Смоленской земле. — АО 1970. М., 1971; Алексеев Л. В. Древний Ростиславль. — КСИА, 1974, вып. 139.

¹⁸⁷⁾ Радзивилловская или Кенигсбергская летопись. СПб., 1902, лист. 5 об., 193 об. 203 — верхняя миниатюра.

¹⁸⁸⁾ История культуры древней Руси. М.; Л., 1948, т. I, с. 168, рис. 110, 6.

¹⁸⁹⁾ Янин В. Л. Вислые печати из новгородских раскопок. — МИА, 1956, № 55, с. 150, рис. IV, 30.

¹⁹⁰⁾ Подробные обоснования датировки см.: Алексеев Л. В. Древний Ростиславль...

¹⁹¹⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 536-537 (1169 г.); ПВЛ, 1950, т. II, с. 25, 34; ПСРЛ, 1927, т. I, вып. 2, стб. 364 (1172 г.).

¹⁹²⁾ Колчин В. А. Новгородские древности. — САИ, 1971, вып. Е1-55, с.60, табл. 47, 1.

¹⁹³⁾ Щукин А. Исторические сведения, с. 384.

¹⁹⁴⁾ НПЛ, с. 29.

¹⁹⁵⁾ Щукин А. Исторические сведения.

¹⁹⁶⁾ ДКУ, с. 146.

¹⁹⁷⁾ Выступление В. А. Кучкина на докладе автора в Институте археологии АН СССР 22 января 1973 г.

¹⁹⁸⁾ Алексеев Л. В. Домен Ростислава смоленского. — В кн.: Средневековая Русь. М., 1976.

¹⁹⁹⁾ Воронин Н. Н., Раппопорт П. А. Зодчество Смоленска XII—XIII вв. Л., 1979, с. 347.

²⁰⁰⁾ Мейерберг А. Путешествие в Московию. М., 1874, с. 197; Кирилов И. К. Цветущее состояние Всероссийского государства. М., 1977, с. 157; Щекатов А. Словарь географический Российского государства. М., 1804, т. I, с. 281.

²⁰¹⁾ Историко-статистические сведения г. Дорогобужа и уезда его — ПКСГ на 1860 год. Смоленск, 1860, с. 93, 94. Что это за «окапывание» — неизвестно. Возможно, это были работы городского головы Д. И. Свешникова, который занялся было посадкой деревьев на валу и устроил цветники (...) Потом все это было запущено, деревья поломаны (...) Вал после этого запустел и покрылся нечистотами (Дорогобуж — Смоленский вестник, 1889, № 11).

²⁰²⁾ Историко-статистическое описание Смоленской епархии, СПб., 1864, с. 289, 290.

²⁰³⁾ План города Дорогобужа конца XVIII — н. XIX в. — ЦГИАЛ, ф. 1293, оп. 167, д. 20, л. 2.

²⁰⁴⁾ Историко-статистическое описание...

²⁰⁵⁾ Алексеев Л. В. Исследования в древней Смоленщине. — АО 1972 г. М., 1973.

²⁰⁶⁾ Насонов А. Н. «Русская земля»..., с. 166.

²⁰⁷⁾ НПЛ, с. 55, 255.

²⁰⁸⁾ Раппопорт П. А. Очерки по истории военного зодчества северо-восточной и северо-западной Руси X—XV вв. — МИА, 1961, № 105, с. 12.

²⁰⁹⁾ Алексеев Л. В. Исследования в древней Смоленщине. — АО 1972 г., М., 1973 г.

²¹⁰⁾ Очерки по археологии Белоруссии. Минск, 1972, ч. II, с. 126, 127.

²¹¹⁾ Ткачев М. А. Работы Посожского отряда. — АО 1976 г. М., 1977.

²¹²⁾ Штыхов Г. В. Разведочные раскопки в Славгороде в 1967 г. В кн.: Вопросы истории. Минск, 1960; Очерки по археологии Белоруссии, с. 131, 132.

²¹³⁾ Ткачев М. А. Работы в белорусском Посожье. — АО 1975 г. М., 1976.

²¹⁴⁾ Булкин В. А., Дубов И. В., Лебедев Г. А. Археологические памятники древней Руси IX—XI вв. Л., 1978, с. 138 и сл.

²¹⁵⁾ Там же, с. 49.

²¹⁶⁾ Булкин В. А., Дубов И. В., Лебедев Г. С. Памятники..., с. 51 и сл.

²¹⁷⁾ Там же, с. 115-128.

²¹⁸⁾ Сага о Гутах / Пер. и прим. С. Д. Ковалевского. — Средние века, 1975, вып. 38.

²¹⁹⁾ ПВЛ, т. I, с. 13.

²²⁰⁾ Лявданский А. Н. Материалы для археологической карты Смоленской губернии. — Труды смоленских музеев, Смоленск, 1924, вып. I, с. 38-40; Шмидт Е. А. Археологические памятники второй половины I тыс. на территории Смоленской области. — МИСО, Смоленск, 1963, вып. V, с. 114-128; Ширинский С. С. Курганы у д. Новоселки. — В кн.: Древние славяне и их соседи. М., 1970, с. 114-116.

²²¹⁾ Штыхов Г. В. Древний Полоцк. Минск, 1975, с. 317, рис. 17.

²²²⁾ Алексеев Л. В. К истории и топографии древнейшего Витебска. — СА, 1964; № 1; Он же. Полоцкая земля. М., 1966, с. 168, рис. 40 (план).

²²³⁾ Алексеев Л. В. О древнем Смоленске. — СА, 1977, № 1, с. 89.

²²⁴⁾ Насонов А. Н. «Русская земля» и образование территории древнерусского государства. М., 1951, с. 163.

²²⁵⁾ Там же, с. 162.

²²⁶⁾ Yogel W. Handelsverkehr, Ständtwesen und Staatenbildung in Nord-Europa im früneren Mittelalter. Zeitschrift des Gesellschaft für Erkunde zu Berlin. Berlin, 1931; Jahnkuhn H. Typen und funktionen vor und frühwikingerzeitlieher Haudelsplätze im Óstseegebiet. Wien, 1971.

²²⁷⁾ Булкин В. А., Лебедев Г. С. Гнездово и Бирка. — В кн.: Культура средневековой Руси.

²²⁸⁾ Раппопорт П. А. Круглые и полукруглые городища Северо-Восточной Руси. — С А, 1959, № 1.

²²⁹⁾ Раппопорт П. А. Некоторые вопросы русской архитектуры конца XII — первой половины XIII вв. — Старинар, Београд, 1969, XX с. 345; Он же. Русская архитектура на рубеже XII и XIII вв. — В кн.: Древнерусское искусство. М., 1977.

²³⁰⁾ Раппопорт П. А. Раскопки церкви на Большой Краснофлотской улице в Смоленске. — В кн.: Средневековая Русь. М., 1976, с. 220; Воронин Н. И., Раппопорт П. А. Зодчество Смоленска, XII—XIII вв. Л., 1979.

²³¹⁾ Асташова Н. И., Пушкина Т. А. Работы Смоленской экспедиции. — АО 1972 г. М., 1973, с. 51.

²³²⁾ Алексеев Л. В. Древний Ростиславль. — КСИА, 1974, вып. 139, с. 90.

Назад К оглавлению Дальше