Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Назад К оглавлению Дальше

Политическая история

Смоленская земля в IX — начале XII в.

Смоленская земля при «старейшинах» и при Олеге и Игоре. Ранний период политической истории Смоленской земли освещается всего тремя сообщениями летописей: первые два относятся к событиям 60-х годов IX в. В конце «варяжской легенды» в Повести временных лет говорится об Аскольде и Дире, которые с разрешения Рюрика, «с родом своим» отправляются по Днепру в Византию. Устюжский свод дополняет: «Асколд и Дир (..) поидоста из Новагорода (..) по Днепру вниз мимо Смоленска и не явистася Смоленску, зане град велик и мног людми...» и датирует это событие 863 г. Никоновская летопись по неизвестным источникам сообщает: в 864 г. «воева Асколд и Дир полочан и многа зла сътвориша».¹⁾ «Зло» князей в Полоцкой земле подтверждают, как говорилось, 4 клада, зарытых там, вероятно, одновременно. С этим же походом, возможно, связан и клад IX в. у д. Кислая (северо-западнее Смоленска)²⁾.

Из третьего сообщения летописи мы узнаем о взятии Смоленска огромным войском Олега (882 г.) и о дани, которую он наложил на кривичей и другие племена. Власть старейшин в гнездовском Смоленске сменилась теперь властью киевских посадников, а смоленские кривичи, как и другие племена «под Олгом суще», были обязаны участвовать в походах Олега. Под стенами Царьграда они получали с этого города даже контрибуцию (907 г.). Со времен Олега и Игоря, можно думать, у Киева наладился со Смоленском прочный даннический контакт, о котором свидетельствовал Константин Багрянородный (948—952 гг.)³⁾. Двигаясь на север, Ольга не случайно обошла Смоленскую землю с запада (947 г.). Со Смоленска дань давно собиралась, ей было выгоднее идти через «медвежьи углы»⁴⁾. Во второй половине X в. в Смоленске появился и князь из Киева — десятый сын Владимира Святого, Станислав, просидевший в городе несколько десятилетий [194] (умер в 1036 г.) и, видимо, без особого успеха, ограничивая деятельность лишь сбором киевской дани.

Возникновение княжества (1054 г.) и его первые шаги. 20 февраля 1054 г. окончилось в Киеве тридцатилетнее правление Ярослава Мудрого. Умирая, князь завещал сыновьям крупнейшие города. Пятый сын — Вячеслав — получил Смоленск. Печать Вентеслава Меркурия, найденная в 1953 г. в Смоленске⁵⁾, удостоверяет, что он жил уже в новом городе. Значит, после смерти Ярослава в стране произошли крутые изменения: был создан смоленский княжеский стол, в дани варягам (как и в Новгороде) теперь было отказано, было учреждено 12 податных центров нового князя, а невдалеке от прежнего Смоленска возвели цитадель, куда и перенесли город. Но первые смоленские князья на столе долго не сидели: не более 3 лет — Вячеслав (умер в 1057 г.), его сменил брат Игорь, но и он умер в 1060 г. Ярославичи разделили Смоленск на три части⁶⁾. Пожалуй, прав П. Н. Воронин: Смоленск всему этому сопротивлялся⁷⁾.

Что означало разделение Смоленска на три части? Влился ли он в великокняжеский удел, и в чем было это разделение? Отторгнули действительно части Смоленска (Смоленской земли) к Чернигову и Ростову (?), как полагает В. Л. Янин⁸⁾. Здесь следует быть осторожным: уже в 1076 г. по смерти Святослава Ярославича Владимир Мономах «пакы (идет) Смолиньску» и садится на стол⁹⁾. В каком качестве он идет туда и как его получает? — по распределению ли столов или для завоевания? «Пакы» влечет нас к первому приходу Мономаха в этот город. Тогда он пришел к Смоленску со Ставком Гордятичем, который затем повернул к Берестью, а Мономаха снова послал «Смолиньску», а оттуда к Володимирю и затем «той же зимы посластася Берестье брата на головнъ» (..) «Та идохъ Переяславлю отцю, а по ВелицЪ дни ис Переяславля та Володимерю на Сутеиску мира творить с ляхы. Оттуда же на лъто Володимерю опять»¹⁰⁾. Итак, первый раз Мономах был в Смоленске во главе специального похода на этот город, а значит, и «пакы» — второе его явление туда — следует понимать так же точно: в 1076 г., взяв город, он сел там, а вовсе не получил его, выморочный удел. Это подтверждает и другое соображение: на Смоленск ходил Мономах дважды — в 1069 и в 1070 гг.¹¹⁾, чего бы не было, если бы он получил этот город по ряду «оставшихся в живых Ярославичей».

При перераспределении столов на Волыни 15 июля 1077 г. Смоленск получил Мономах и через год вез отцу в Чернигов, мы видели, собранную [195] там дань — 300 гривен золота. В следующем году, переходя в Чернигов, он оставляет Смоленск, видимо, за собой: на нападение Всеслава Полоцкого отвечает походом «с черниговци о двою коню» и ответным разграблением полоцких городов (1078 г.)¹²⁾.

Положение меняется после смерти Всеволода (1093 г.). Мономах отказывается от киевского княжения в пользу Святополка Изяславича, возвращается в Чернигов. В Смоленске обосновывается, можно думать, Давыд Святославич: в 1095 г. его осаждают там Святополк и Мономах, недавно прогнанный из Чернигова братом Давыда Олегом. Нападающие хотят перевести брата-обидчика в Новгород, но новгородцы уже ведут переговоры с Ростиславом и требуют от Давыда: «не ходи к нам!»¹³⁾. Он и возвращается в Смоленск. Тем временем Новгород попадает сыну Мономаха Мстиславу и на возвращение Давыда противники временно смотрят сквозь пальцы. Но в следующем году, выгнав Олега из Чернигова и осадив его в Стародубе, они диктуют условия: Олег должен идти к брату в Смоленск, а уж затем идти к Киеву «обряд положите»¹⁴⁾. Смоляне Олега не принимают, и он вынужден искать иного убежища.

Любечский съезд князей (1097 г.) возвращает Смоленск черниговскому Мономаху, и тот даже отстраивает там церковь Успения (1101 г.)¹⁵⁾. Основываясь на остроумных сопоставлениях, В. Л. Янин предположил, что перед Долобским съездом князей (1103 г.) Смоленск перешел от Мономаха к Мстиславу «Игореву внуку» (отчество неизвестно) — внуку того самого Игоря Ярославича, который умер в Смоленске (1160 г.)¹⁶⁾. Исследователь полагает, что Мстислав стал смоленским князем «на основании вотчинных прав, принципиально провозглашенных на княжеских съездах рубежа XI—XII вв.»¹⁷⁾ Но здесь необходимо допущение, что в конце жизни «Мстислав Игорев внук» почему-то уступил смоленское княжение (он умер в 1113—1114 гг.), а еще в 1113 г. Владимир Мономах вывел оттуда своего сына и посадил другого¹⁸⁾. Не объясненным автором остался и факт постоянной [196] как бы причастности Мономаха к Смоленску тогда, когда этот город, по В. Л. Янину, ему уже не принадлежал. Так, 7 мая 1107 г. в Смоленске умерла жена Мономаха Гита Гарольдовна¹⁹⁾, в 1111 г. он перенес в смоленский собор чудотворную икону Богоматери Одигитрии²⁰⁾ и т. д. Развивая мысль о смоленском княжении, В. Л. Янин выдвинул интересную мысль, что, подобно волынскому уделу, Смоленский удел по смерти Вячеслава (1057 г.) и Игоря (1060 г.) отошел к Киеву и в нем сидели попеременно те князья, которых назначал великий киевский князь. Так, в 1068, 1073, 1077—1078 гг. им владел Мономах (в последний раз будучи уже черниговским князем), в 1095—1097 гг. (до Любечского съезда) — Давыд Святославич. Затем Смоленск снова примыкал к черниговским землям Мономаха, а незадолго до Долобского съезда и до конца великого княжения Святополка Изяславича (1113 г.) там княжил, как сказано, внук смоленского Игоря Мстислав. По мысли В. Л. Янина, смоленский удел после смерти его «законного» князя (Мстислава) стал выморочным. Завладев им еще при Мстиславе (исследователь предполагает, что в конце жизни он мог быть длительно болен или принял схиму), Мономаховичи твердо держали его в своих руках при Мономахе (1113—1125 гг.) и его сыновьях Мстиславе (1125—1132 гг.), Ярополке (1132—1139 гг.), Вячеславе (1139—1140 гг.) Владимировичах. «Стоило захватить великокняжеский стол Всеволоду Ольговичу (1136 г.) как первыми его действиями оказались попытки искать под Ростиславом Мстиславовичем — внуком Мономаха — Смоленска, а под Изяславом Мстиславовичем — другим внуком Мономаха — Волынской земли, т. е., — продолжает В. Л. Янин, — двух наместничеств, которые принадлежали не особым князьям, а представителям киевского князя»²¹⁾.

У нас мало сведений о Смоленске первых десятилетий XII в. Известно, что в 1111 г., как Киев (Подол), Чернигов и Новгород, он горел²²⁾, что в 1113 г. Мономах перевел из него сына Святослава в Переяславль, а в нем посадил другого сына — Вячеслава²³⁾. В сообщении 1116 г. Смоленск ошибочно назван вместо Минска (что, к удивлению, не заметил П. В. Голубовский²⁴⁾). Интересны оригинальные сведения о событиях этих лет, связанных со Смоленском, у В. Н. Татищева: в 1118 г. Владимир Мономах якобы «взял из Смоленска сына своего Глеба в Переяславль», а в 1121 г. он был со своими детьми в Смоленске «для рассмотрения несогласий и усмирения полоцких князей и некоторых других распорядков»²⁵⁾. Это нежелание полоцких князей подчиниться Киеву в [197] конце концов привело их к высылке в Византию²⁶⁾. Однако почему Мономах был в Смоленске с детьми (и с какими?)? Видимо, речь шла о вокняжении кого-то в этом городе. Во всяком случае, краткость сообщения заставляет нас думать, что эта поездка князя имела место.

Смоленская земля в 30–50-е годы XII в.

Ростислав Мстиславич был самым крупным деятелем Смоленской земли домонгольского времени. При нем княжество необычно окрепло экономически и стало одним из важнейших в древней Руси. Первое известие о княжении здесь Ростислава находим в летописях под 1127 г.: в составе громадной коалиции отца он движется на Полоцкую землю. Очевидно, стол он получил двумя годами ранее, при перераспределении столов после смерти Мономаха (1125 г.).

30-е годы XII в. Кипучая натура Ростислава начала проявляться уже с конца 20-х годов и прежде всего выразилась в устройстве своих личных дел. Захватом северных радимичей в это время (как показал А. Н. Насонов, а точнее, по нашему предположению, в 1127 г.) были заложены основы княжеских домениальных владений, удаленных от Смоленска²⁷⁾.

Для характеристики страны и политики Ростислава этих лет нам важно летописное сообщение 1132 г.: «Ярополкъ посла Мстиславича Изяслава къ братьи Новугороду и даша дани печерьскыъ, и от Смолиньска даръ и тако хресть цъловаша»²⁸⁾. Интересно предположение В. А. Кучкина, что «дар» был выдан Ростиславом брату Изяславу по просьбе киевского Ярополка как бы в компенсацию за потерю Изяславом по вине Ярополка полоцкого, а затем и переяславского княжений, за что позднее Ростиславу была передана «суздале-залесская дань»²⁹⁾, он не учитывает, что Ярополк дал все это Изяславу, посылая его «к братьи Новугороду», и в результате этой поездки «крест целоваша». Видимо, «печерские дани» и смоленский «дар» предназначались не для Изяслава, а для кого-то другого, с кем в результате было заключено соглашение. Речь идет, несомненно, о Новгороде и новгородцах. 1132 год был в Новгороде бурным. Ярополк Владимирович, сменивший 14 апреля брата на киевском столе, перераспределил уделы, дав старшему сыну умершего Мстислава Всеволоду Новгородскому (минуя своих братьев Вячеслава и Юрия) Переяславль. Обиженный Юрий Долгорукий еще до обеда выбил оттуда Всеволода, и возвращение последнего в Новгород вызвало в городе «встань великую в людех». Общими усилиями новгородцев, псковичей и ладожан Всеволод был изгнан и только «сдумавше» в Устьях, «въспятиша и опять». Кому и какой ценой удалось уговорить [198] коалицию во главе с новгородцами вернуть Всеволода в Новгород? По дендрохронологии, 1132 год был засушливым и кривая угнетений годичных колец падает почти так же, как в 1161 г., когда в Новгороде «пригоръ всъ жито, а на осЪнь поби всю ярь морозъ (...) и купляхомъ кадьку малую по 7 кунъ»³⁰⁾. Однако новгородские летописи этого бедствия в 1132—1133 гг. не отмечают — может быть, голод был ослаблен искусственными мерами (?); по новгородской летописи, переговоры в Устье и возвращение Всеволода помещены после изложения всех событий этого года, т. е., очевидно, они произошли в конце 1132. Лаврентьевская летопись начинает следующий 1133 г. как раз с поездки Изяслава в Новгород. Создается впечатление, что события возврата Всеволода и поездки Изяслава «к братьи Новугороду» с печерскими данями и со смоленским даром тесно связаны, и это происходило в феврале — марте (мартовских) 1132—1133 гг.³¹⁾ Вернуть на новгородский стол изгнанного по вине Яро-полка Всеволода можно было, только обещав новгородцам вспомоществление. Соглашение, видимо, состоялось, и из Устья Всеволод был возвращен. Как было реализовать обещание? У Ярополка, только что севшего на киевский стол, достаточных запасов быть не могло. На каких-то условиях ему пришлось делать заем в Печерском монастыре, но этого, конечно, было недостаточно. С Ростово-Суздальской землей, Полоцком, Волынью (не говоря о Чернигове) отношения у него были подорваны. Оставался лишь богатый торговый Смоленск, но и там, судя по дендрохронологии, в 1132 г. был неурожай³²⁾ и для получения «дара», несомненно, требовались особые переговоры с Ростиславом. Наиболее подходящей кандидатурой для них, как и для вооруженной транспортировки в Новгород продовольствия, оказался второй из потерпевших из-за Ярополка Мстиславичей, брат Ростислава Изяслав. Он только что потерял Полоцк, был только что посажен, а потом выведен (насильно) Ярополком из Переяславля, был явно недоволен добавленными ему к Минску Туровым и Пинском и жаждал лучшего удела. Позднейшее сообщение Ипатьевской летописи показывает, что он был к тому же всегда в самых близких отношениях со смоленским братом Ростиславом и не приходится удивляться, что для данного поручения Ярополк избрал именно его³³⁾. [199] Крупное событие — устройство епископии в Смоленске в 1136 г. — свидетельствовало о растущей мощи Смоленска. В 1138 г. он участвует с киянами (Ярополк), суздальцами (Долгорукий) и полочанами в блокаде Новгорода, так как там сидел Святослав Ольгович. 17 апреля тот был изгнан и бежал через Смоленск, но был задержан в Смядынском монастыре. В Новгороде утвердился сын Юрия Долгорукого Ростислав³⁴⁾.

Участие Смоленска в антиольговичской коалиции конца 30 — первой половины 40-х годов XII в. Несмотря на победу в Новгороде, борьба с Ольговичами продолжала усиливаться в разных формах. В том же 1138 г. коалиция с помощью угров, берендеев и туровцев осаждает Чернигов Всеволода Ольговича и тот уступает черниговцам — просит мира³⁵⁾.

Смерть Ярополка 18 февраля 1138 г. и вокняжение в Киеве Всеволода Ольговича снова накалили страсти. Младший Мономахович — Юрий, имевший более прав на киевский стол, побудил коалицию к действиям. Смоленск стал центром, где скапливались войска. Здесь же Долгорукий ждал своего новгородского сына с воями. Но новгородцы идти отказались, Ростислав Юрьевич бежал в Смоленск. Поход был сорван, Новгород потерян, и, возвращаясь в Суздаль, Юрий опустошил новгородский Новый Торг³⁶⁾. Блокада Новгорода, где опять сидел Святослав Ольгович, возобновилась. Всеволод Ольгович бешенствовал и даже якобы «искаше под Ростиславом Смоленьска»³⁷⁾. Новгородцы не выдерживали: ночью с женой и дружиной в 1141 г. бежал от них на Полоцк Святослав Ольгович. [200] Но двинулся он не непосредственно к брату в Киев с просьбой волостей, а ... в Смоленск, где еще недавно он пострадал (!) Заехав «по пути» к заклятому врагу брата, Святослав Ольгович, очевидно, набивал себе цену. Он и дальше ехал не в Киев, а в свой законный Стародуб. И только там, получив прямое приглашение («брате, поЪди съмо»)³⁸⁾, он двинулся в Киев. Заезд в Смоленск, видимо, придал ему силы (не исключено, что и во время его пленения в Смоленске в 1138 г. Ростислав предлагал ему отколоться от Ольговичей!), он гордо держался в Киеве и уехал, «не уладившись». Начало розни между Ольговичами было положено. Этот удачный маневр принадлежал смоленскому Ростиславу. Распределение волостей 1142 г. вооружило против Всеволода Ольговича его братьев и дальше. У Святослава и Игоря стало «тяжко на сердце» против него. Обиды, чинимые Ольговичами Вячеславу и Изяславу, заставляют Ростислава прервать временный нейтралитет. В 1142 г. мы застаем его под Гомелем, где он «взя» «волость их всю» (Ольговичей)³⁹⁾.

1143 год приносит новые перегруппировки сил. «Не уладившись» с Юрием Долгоруким, Изяслав Мстиславич отправляется к брату в Смоленск, но зимует у другого брата в Новгороде. Ясно, что им предпринимается новая попытка сколотить блок против Киева и фиаско Долгорукого понятно: тот сам хочет сесть в Киеве. Одновременно идет дипломатическая игра вокруг вернувшихся из ссылки в Византию полоцких князей⁴⁰⁾. 1144 год ознаменовывается новой ссорой среди Ольговичей и Давыдовичей: Всеволод Ольгович рассорился с Владимиром Добрым. Поход огромной коалиции на этого князя, кроме Ольговичей, Изяслав и Ростислав Мстиславичи, Ростислав Глебович (Минский?), гродненские князья кончился контрибуцией с Владимира 1400 гривен серебра, которую тут же разделили участники⁴¹⁾. Коалиция эта существует и далее: в 1146 г. она идет на Галич из-за дождя и снега «на колих и на санех»⁴²⁾.

Смоленская земля при киевском княжении Изяслава Мстиславича (1146—1149 гг.). Утром 1 августа 1146 г. Всеволода Ольговича не стало. Стол был завещан его брату Игорю, но киевляне хотели Изяслава; нарушив крестоцелование, после непродолжительного боя, Изяслав въехал в русскую столицу. Активность Смоленской земли в южнорусских делах немедленно повысилась. При перераспределении столов было необходимо утихомирить дядю Вячеслава Туровского, для выполнения санкции туда направляется Ростислав Смоленский и ранее плененный, а теперь прощенный Святослав Всеволодович⁴³⁾.

Возникла новая распря среди Ольговичей и Давыдовичей. Святослав Ольгович входит в сношения с Юрием Долгоруким и после разграбления [201] его двора Изяславом, не найдя поддержки у половцев, уходит к нему в «лесную землю». С движением Давидовичей к Брянску угроза нависает и над Смоленской землей. Ростислав вступает в активную игру, и о его действиях мы читаем почти на каждой странице Ипатьевской летописи.

Разделив земли Ольговичей, Изяслав Мстиславич ушел. Святослав Всеволодович остался с Давидовичами на завоеванной земле, но, видимо, обделенный⁴⁴⁾, он пишет дяде Святославу Ольговичу из Карачева в Козельск письмо-перевет о дальнейших планах Давыдовичей. Они, оказывается, двинулись к Брянску затем, чтобы, соединившись с братом Ростислава Смоленского Изяславом, полностью его разгромить. Какие-то переговоры со Смоленском Давыдовичи, очевидно, действительно вели. Во всяком случае, туда перебежал один из воевод Святослава Ольговича — Иванко Берладник, унося с собой взятые у Святослава 200 гривен серебра и 12 гривен золота. Бросив Козельск, Святослав Ольгович двинулся к суздальской границе — городу Колтеску, куда наконец пришла и помощь Юрия Долгорукого (тысяча берендичей и белозерская дружина)⁴⁵⁾.

Первое время действия развивались вяло: Долгорукий двинулся на новгородцев, а Святославу Ольговичу было приказано воевать смоленские земли — его дружина «ополонишася» голядью на Протве (1147 г.). Аппетиты возросли, он посылает половцев под командой двух воевод на «верха Угры» (тоже смоленского), а сам возвращает себе земли вятичей. Здесь был раскрыт заговор Ольговичей и Давыдовичей против Изяслава Киевского, 19 сентября 1147 г. в Киеве гибнет старейший Ольгович — Игорь. В братоубийственной борьбе старших Мономаховичей с Ольговичами активно участвует и Смоленск. Братья Изяслав и Ростислав поминутно обмениваются грамотами вроде: «Брате! ТобЪ бог дал верхнюю землю, а ты тамо поиди противу Гюргеви, а тамо у тебе смолняне и новгородци и вто ратников твоихъ, ты же тамо удержи Гюргя, а я ся зде оставлю, а мне како Бог дасть с Ольговичема съ Давыдовичема». Эта грамота надолго закрепила за Смоленском первенствующую роль во всех политических действиях северо-западных земель Руси.

В 1148 г. в Чернигове в Спасском соборе торжественно (по-видимому, после молебна) был подписан мир с Ольговичами и Давидовичами «быти всим за один брат»⁴⁶⁾. Но уже осенью Святослав Ольгович не явился на снем, где обсуждался вопрос похода на Суздальскую землю. У него, правда, были свои причины: он выдавал дочь за Романа Ростиславича Смоленского, но неявка, судя по следующим его действиям, была не случайной. Было решено, что «едва ледо встануть», Изяслав и Ростислав с новгородцами должны будут встретиться с Ольговичами и Давыдовичами у устья р. Медведицы в Новгородской земле. [202] Торжественно праздновалась встреча Изяслава с Ростиславом в Смоленске. Они «пребыста в велицЪ любви и веселии с мужи своими и с смолняны и ту дариста дары многыми: Изяслав да дары Ростиславу что от Рускои землъ, и от всехъ царьских (византийских. — Л. А.) земель, а Ростислав да дары Изяславу от верхних земель и от варяг»⁴⁷⁾. Из Смоленска были посланы гонцы в Ростов с условиями. Коалиция была велика, и условия несомненно были жестки. Ответ на них ожидался в Кснятине, т. е. на территории Юрия, что было уже вызовом. Встреча на Медведице с новгородцами состоялась. Осложнения ждали лишь в Кснятине: Долгорукий молчал, не отпуская послов, но, главное, подвели Ольговичи и Давыдовичи. Здесь стало известно, что они стоят «в своих вятичЪхъ, ожидаюча и зряча, сто ся тамо учинить межи Гюргемъ (и) Изяславомъ». Поход отменили. Наступала весна, распутица («по чрево коневи на леду»), Юрий все молчал, но было ясно, что дерзостное проникновение в его владения добром не кончится.

Гнев Долгорукого прорвался при жалобе его сына Ростислава, с позором изгнанного из Руси, и возвратившегося в Киев Изяславом: «Тако ли мне чести нету в Русскои земли и моим детем?» — загремел он в бешенстве и 24 июля 1149 г. двинулся на юг кратчайшим путем через вятичей. В день преображенья (6 августа) он уже соединялся со Святославом Ольговичем. Давыдовичи остались выжидать, «неволею» присоединился «стрыя своего деля» лишь Святослав Всеволодович. Ростислав с войском из Смоленска явился по грамоте Изяслава. В двухдневной битве (22 и 23 августа) под Переяславлем Русским победил Долгорукий, братья бежали в Киев и по совету киевлян оставили город, захватив семью и митрополита Клима, Изяслав бежал во Владимир Волынский, Ростислав — в Смоленск.

Политика Ростислава при вторичном княжении в Киеве его брата Изяслава (1150—1154 гг.). В первое княжение Долгорукого в Киеве (1149—1150 гг.) никаких сведений о Смоленске летописи не сохранили. Не участвуют ни этот город, ни Новгород во вторичном завоевании Изяславом киевского стола. Он это сделал теперь, опираясь на угров и выгнав Юрия, создал дуумвират со своим дядей Вячеславом, укрепив тем самым юридическую сторону своего вокняжения в Киеве (в обход Долгорукого). Почему Смоленск и Новгород на этот раз не были привлечены к завоеванию киевского стола?

Ответ найден в одной из десяти грамот, посланных Изяславом брату в конце марта 1151 г. (из Киева в Смоленск): «Ты ми еси, брате, много понуживалъ, иакоже положити честь на стръи своемъ и на отци своемъ (Вячеславе. — Л. А.)...»⁴⁸⁾. Трезвый политик, Ростислав, видимо, давно понимал, какую выгоду может извлечь его брат из союза с престарелым братом Юрия Долгорукого, которого тот явно обходил. Когда-то Вячеслав [203] помогал брату в боях с Олегом Святославичем (1096 г.), участвовал в битве князей с половцами (1107 г.), был посажен отцом в Смоленске и помогал ему в борьбе с минским Глебом (1116 г.). Получив в удел Туров, Вячеслав сторонился междукняжеских усобиц⁴⁹⁾, но отказаться от Киева, видимо, было и ему не под силу.

Номинальное княжение Вячеслава в Киеве выбивало у Юрия Долгорукого основной козырь: на великокняжеском столе сидел теперь старший из оставшихся сыновей Мономаха. «Законность» обеспечивала дуумвирату популярность среди киевлян и т. д. Рвущийся к верховной власти, Изяслав Мстиславич, видимо, голосу рассудка брата не внимал, что, можно думать, и послужило к их временному охлаждению. Ростислав Смоленский не участвовал в новом добывании киевского стола. Но как было его удержать? Король Гейза II ушел, Долгорукий укрепился у самой границы Черниговской земли — в Остерском городце. На его стороне были Давыдовичи и Ольговичи. И накануне рождения своего сына Игоря (героя «Слова»), в понедельник на «Святой» 1151 г., Святослав Ольгович уже выходил из своих владений с Долгоруким. Изяслав понял разумность совета брата, последовал ему и просил у того помощи. Без «верхних» земель, видимо, обойтись он не мог. Около Юрьева дня (26 октября) 1151 г. «смолняны и множество вои» (видимо, с новгородцами) заполонили Киев. После кровопролитной битвы Юрий Долгорукий с Ольговичами откатились к Переяславлю. Изяслав бросился в погоню, Ростислав мог уводить свою победоносную подмогу.

По требованию Изяслава Долгорукий отказался от союза со Святославом Ольговичем, но двигаясь на Суздаль, все же пытался закрепиться в Остерском городце. Не выдержав осады Изяслава, которому помогал теперь Святослав Ольгович, он ушел на север, по дороге «с честию» его принял Святослав Ольгович (!) и снабдил «повозами...» Последний получил при Долгоруком Слуцк, Клецк и «вси дреговичи»⁵⁰⁾, а теперь от Изяслава — все владения Ольговичей. Он силен, но фортуна изменчива, он вел двойную игру и ему не верили не только Долгорукий, но и Изяслав с Ростиславом, которые все время были теперь настороже.

Врагов можно ждать с разных сторон, и братья расчленили силы: «тамо, брате, у тебе по Бозъ Новъгородъ сильныи и Смоленескъ, а скупивъся постерези же землъ своея. Юже Гюрги пойдет на тя, а язъ к тобЪ поиду: не поидет к тобъ, а поминеть твою волость, поиди же ты сЪмо ко мнЪ», — писал Изяслав⁵¹⁾. Опасения оправдались: Юрий уже сносился со Святославом Ольговичем и «поминул» смоленскую волость. Ростислав успел через Любеч прийти на помощь Изяславу Давыдовичу Черниговскому [204] и «затворился» в Чернигове с ним и со Святославом Всеволодовичем. Осада (Долгорукий, Святослав Ольгович и рязанские князья) длилась 12 дней и была снята при приближении Изяслава Мстиславича с Вячеславом. При отходе «вои» Долгорукого «потравили посевы» Святослава Ольговича. На его мольбы о защите суздальский князь ответил: оставил ему сына со смехотворным количеством дружины (50 человек), а сам, ограбив вятичей, скрылся в своих пределах.

Для расправы с изменившим старшим Ольговичем Ростислав был, видимо, не нужен: важнее было занять прежний участок борьбы, и Изяслав Мстиславич писал смоленскому брату, чтобы он со Смоленском и Новгородом держал Юрия, а к нему пустил лишь старшего сына Романа. Трехдневная осада вынудила Святослава Ольговича к сдаче, и Изяслав торжественно информировал своего смоленского брата об этой победе⁵²⁾.

Смоленск и Новгород в 1150-х годах. Итак, Новгород в 50-х годах часто выступал как союзник Ростислава Смоленского. Вопрос о выборе союзника был для этого города, как известно, не простым: этот город часто попадал в экономическую блокаду своих соседей⁵³⁾. В нем была партия бояр, ориентировавшихся на линию старших Мономаховичей (Изяслава и Ростислава), но также и партия, стоявшая за младших Мономаховичей (их суздальские земли могли снабжать Новгород хлебом, вероятно, не хуже южнорусских земель). 1142—1155 годы были временем победы сторонников старших Мономаховичей — посадника Судилы и др.⁵⁴⁾ На новгородском столе до 1148 г. был младший брат Изяслава и Ростислава Святополк Мстиславич, замененный затем сыном Изяслава Ярославом, а в 1154 г. якобы самим Ростиславом и далее кем-то из его сыновей. Приведенное письмо Изяслава, как и другие его письма, к брату Ростиславу, показывает, что Новгород в период княжения там Мстиславичей («старших Мономаховичей») имел верховную власть в лице не только киевского князя, но прежде всего подчинялся смоленскому Ростиславу, который единовластно руководил военными походами новгородцев. Но был ли Ростислав новгородским князем, как пишет летописец Новгородской летописи старшего извода? Ни один князь соседних и других земель никогда в Новгороде не княжил (в это время), а посылал лишь своих сыновей! Не так ли было и здесь? В. Л. Янин считает, что с 26 марта по ноябрь 1154 г. Ростислав княжил в Новгороде и, «узнав о смерти великого князя Изяслава, покинул Новгород и оставил вместо себя сына Давыда». Он ссылается при этом на шесть летописей, однако, не замечая, что в них этот вопрос запутан, и в каждой трактуется по-разному⁵⁵⁾. Новгородская первая старшего извода дает его вариант, называя Ростислава Мстиславича и его сына Давыда. Та же летопись младшего извода говорит о Мстиславе «сыне Ростиславиче (а не отце!)». Лаврентьевская летопись сообщает, что, изгнав Ярослава Изяславича, новгородцы «Ростиславича [205] Романа посадиша», то же повторяет Ипатьевская (с ошибкой: «Изяславича Ярославича», вместо «Ярослава»), Воскресенская свидетельствует то же, что и Лаврентьевская⁵⁶⁾. Наиболее вероятно, что в Новгороде в 1054 г. были и Роман и Давыд. Еще в 1152 г. Изяслав писал Ростиславу в Смоленск: «у тебе Новъгородъ сильныи и Смоленеск». Узнав об изгнании Ярослава Изяславича, Ростислав решил посадить в «Новгороде сильном» старшего сына Романа и вместе с ним приехал туда, чтобы все «урядить». Смерть Изяслава и необходимость ехать в Киев заставили его посадить Романа на освободившемся смоленском столе, а в Новгороде старшего сына сменить следующим — Давыдом. Замена дала лишний козырь в руки суздальской партии новгородских бояр (Якуна и др.⁵⁷⁾). 30 января 1154 г.⁵⁸⁾ Давыд был изгнан, княжеская власть в городе перешла к сыну Долгорукого Мстиславу. Так, нам представляется, следует реконструировать события в Новгороде 1154 г., и так объясняется путаница с именами трех смоленских князей. Новгород был в руках Смоленска в период наибольшей силы союза Изяслава и Ростислава. Мстиславичи вмешивались в дела новгородской республики властной рукой, всемерно реставрировали старые порядки, отмеченные восстанием 1136 г.⁵⁹⁾, лишь с их падением положение, видимо, изменилось.

Первое княжение Ростислава Смоленского в Киеве (1154 г.)

Ростислав, как мы видели, некогда «понужал» Изяслава к соправительству с Вячеславом Владимировичем. Его знали и киевляне, как соратника Изяслава. Однако претендентов на соправление с Вячеславом было много, один уже стоял за Днепром «у перевоза», просясь с дружиной «брата своего оплакать». То был черниговский Изяслав Давыдович, которого совет киевских мужей предусмотрительно в город не пускал («зане еще не пришел бяше Ростислав Кыеву из Смоленска»). Безопаснее было временно пустить в город Святослава Всеволодовича — сторонника Ростислава, и тот въехал тайно от Ольговичей и Давыдовичей. Дуумвират был выгоден Ростиславу: он получал полную власть и, как и его брат, мог безгранично распоряжаться дружиной дяди. При соблюдении ряда условий киевляне отдавали Ростиславу стол пожизненно («до твоего живота Киев твои»), а после смерти престарелого соправителя он становился единодержавным властелином всех русских земель. Как провел «ряд» Ростислав, мы не знаем. Можно лишь понять, что Переяславль он отдал сыну умершего брата Мстиславу, а Святослав Всеволодович, охранявший Киев до его прибытия, получил все Туровское княжение. [206]

Враги не дремали. Изяслав Давидович и Святослав Ольгович теперь уже полностью были объединены Долгоруким, «Глеб Дюрдевич с множеством половец» шел к Переяславлю (правда, его удалось отбить). Окрыленная успехом коалиция Ростислава решает завладеть Черниговом и тем самым перейти к активным действиям. Следует переправа у Вышгорода, но здесь приходит весть о смерти Вячеслава. Оставив войска, Ростислав торопится в Киев, устраивает похороны дяди, наскоро принимает для своего укрепления в этом городе ряд демагогических мер. Раздается все имущество Вячеслава («и порты, и золото, и серебро...» «по монастырям и по церквам и по затворам и нищим (..), а собе не прия ничто, только крест честный взя на благословение...», наскоро дав распоряжения матери об остальном дележе, он спешит к полкам, но поздно: на помощь Изяславу идет Глеб Юрьевич с большим, по-видимому, количеством половцев. Следуют уговоры дальновидных мужей, советующих возвратиться в Киев «с людьми утвердиться», но Ростислав решается на последнее — предлагает Изяславу разделить владения по Днепру. В условиях наплыва половцев предложение это успеха не имеет.

Утром полчища половцев заняли поля Беловоса, где стоял Ростислав, и стало ясно, что потеряно все. Отчаянная попытка мира с Изяславом, которому теперь отдавался и Киев и Переяславль, привела только к отчаянной ссоре с племянником: «Да ни мне, будеть Переяславля, ни тобЪ Киева!», — гневно воскликнул тот, — «и повороти конь Мстислав под собою с дружиною своею от стрыя своего»⁶⁰⁾. Двухдневная битва привела киевскую коалицию в полное расстройство: «разбегоша князи и дружина Ростиславля и Святославля и Мстиславля» (очевидно, Мстислав Изяславич все же не покинул дядю). Под самим Ростиславом «на первом же поскоцЪ летЪ под ним конь, Святослав же сын его, то видав и съскочи с коня и заступи отца своего и поча ся бити и за ним скупися дружины нЪколико около его и ту яша ему конь»⁶¹⁾. Ниже Любеча, уходя от преследования, Ростислав перешел через Днепр и кружным путем стал пробираться в свои владения. Так кончилось его первое киевское княжение.

Смоленская земля во второй половине 50-х годов XII в.
(Второе княжение Ростислава в Смоленске — 1155—1159 гг.)

Смерть Изяслава Мстиславича подняла на ноги еще одного сына Мономаха Юрия Долгорукого. Его тяжелая поступь в зимнем походе конца 1154 г. привела в трепет черниговского Святослава Ольговича и киевского Изяслава Давыдовича (перед «Гюргем невозможно бы им [207] удержатися...»⁶²⁾). Известие о смерти киевского Вячеслава застало суздальского князя у Смоленска. Первоначально он двигался, следовательно, не очень спеша, игнорируя путь через вятичей и демонстрируя презрение к новому смоленскому князю Роману, отца которого он предполагал снять с соправления с братом в Киеве. Но захват Изяславом Давыдовичем великого княжения его возмутил. Оставив днепровский лед, Долгорукий от Смоленска «поиде к волости ростиславли», т. е. через личные домениальные земли на юге Смоленского княжества самого Ростислава⁶³⁾. В этих землях как раз Ростислав и был — собирал расстроенные полки. Он не униженно встречал Юрия у границы своей земли (как полагает Б. А. Рыбаков⁶⁴⁾), а идет навстречу («исполца полкы своя и поиде противу ему») к Зарубу, его обращение к Долгорукому полно гордого лаконизма, признавая вассальную зависимость, он тем не менее пишет ему как к равному: «Отце, клатняю ся: стрыи ми еси яко отець». Долгорукому было важно не оставлять за спиной противника, к тому же Ростислав был главным врагом Изяслава киевского и он поддержал стиль смоленского князя: «Право, сыну! Съ Изяславом (Мстиславичем. — Л. А.) есмь не моглъ быти, а ты ми еси свои брат и сынъ»64а.

Смоленск и Киев в период великокняжеской власти Долгорукого (1155—1158 гг.). В трехлетний период великокняжеской власти Долгорукого имя дружественного ему смоленского князя в Ипатьевской летописи (основном источнике) появляется четырежды, и всегда он показан с выгодной стороны. Разделив земли между вассалами, Юрий вызвал Ростислава в Киев: «Сыну! Мне с ким Рускую землю удержати (как не) с тобою? А поеди семо»! Союз был необходим, очевидно, для урегулирования отношений с половцами и для нейтрализации Изяслава Давыдовича. Первое мероприятие не удалось: половцы обманули и на снем к Каневу не поехали, второе также не оказалось удачным. По совету Ростислава «братаня» его, включая изгнанного Мстислава Изяславича, были приняты Долгоруким «в любовь», и Изяславу Давыдовичу ничего не оставалось как прийти к нему на «мир». Так кончилось первое явление Ростислава в Киев при Долгоруком (1155 г.).

В 1156 г. неожиданные военные действия разыгрались в Черниговских землях у южных границ Смоленской земли. Заручившись поддержкой соседа — Ростислава Смоленского, Святослав Всеволодович вторгся в пределы Верхней Десны и захватил все подесенские города маленького черниговского князька из Березуя — Святослава Владимировича, принудив того бежать во Вщиж. В условиях помощи (правда, пассивной) смоленского князя Изяслав Давыдович (черниговский) сразу вступиться не решился. Возможно, вопрос об этом был им поднят на снеме с половцами, устроенном [208] Долгоруким на юге Руси, в Зарубе, в том же году. Во всяком случае, именно после снема Изяслав, захватив отряды половцев, повел их на Десну. Долгорукий не был заинтересован в усилении своего смоленского «сына» и на поступок черниговского князя смотрел сквозь пальцы. Последующий текст летописи, к сожалению, обрывается сообщением о прибытии митрополита из Царьграда, и мы так и не знаем о ходе дальнейших действий. Лишь ниже мы застаем Святослава Ольговича у смоленского города Мстиславля: «Том же ЛЪте, пишет летописец, Святослав иде к брату своему Изяславу, ту стояща у Мьстиславля, створиста мир миръ с сыновцема своима и возвратистася во свояси» (1156 г.). Приходится делать вывод, что Изяслав Давыдович с половцами не только отвоевал деснинские города, но и двинулся далее на север в пределы Ростислава вместе со Святославом Ольговичем (новгород-северским). Здесь произошло примирение. Мстиславль в Смоленской земле был выбран для переговоров, очевидно, потому, что Ростислав являлся союзником обидчика. С «сыновцами» «братья» примирились, но с Ростиславом этого не удалось, и было сделано, как увидим, в следующем году.

Умышленное попустительство Долгорукого походу черниговских князей вбило, по-видимому, солидный клин в его отношения с Ростиславом. В следующем году последний благосклонно взирал на подготовку похода против Киевского князя, а организатор похода ранее злейший его враг, Изяслав Давыдович, теперь «примири к собе Ростислава». Более того, смоленский князь пустил в предприятие сына Романа со своим полком. Лишь Святослав Ольгович колеблется: он «крест целовал» Долгорукому, не может «без вины на нь встати».

Однако планам князей не суждено было сбыться: «пив» «у осменника Петрилы (..) Долгорукий на ночь разболеся» и умер (1158 г.). В 1154 г. Ростислав с киевлянами не успел поладить, теперь стол был предложен не ему, а Изяславу Давыдовичу.

Упомянем еще одно политическое мероприятие Ростислава этих лет. Он не ограничился союзом с Долгоруким и вошел в тесный контакт с рязанскими князьями (1155 г.). Они страдали всегда от Суздаля, понимали свою слабость и пытались объединиться с сильным соседом с запада. Уже в 1147 г. Изяслав Мстиславич просил смоленского брата использовать их в борьбе с Юрием⁶⁵⁾, но в 1152 г. последний, видимо, принудил их идти против Ростислава на Чернигов^65а). Теперь же, в 1155 г. рязанские князья опять блокируются с Ростиславом и «зряху на Ростислава имахути и отцем собе»⁶⁶⁾, вполне вероятно предположение, что именно в это время был возведен в Рязани Успенский собор, почти повторяющий Борисоглебский на Смядыни⁶⁷⁾. [209]

Смоленск в киевское правление Изяслава Давидовича (1158—1160 гг.). За эти три года Смоленск и его князья фигурируют в летописи лишь дважды. В 1157 г., узнаем мы, новгородцы изгоняют сына Долгорукого Мстислава и передают новгородский стол Ростиславичам: сначала в Новгород входят Святослав и Давыд, а затем, чтобы закрепить положение, как и в 1154 г., сам Ростислав Смоленский. В результате новгородским князем становится Святослав, а Давыда Ростислав сажает в Новом торгу. Эта победа была, по-видимому, большим успехом Ростиславичей и временно примирила, как кажется, новгородцев. Новгородская летопись с удовлетворением отмечает, что «не бысть зла ничто же», в Новгороде, оказывается, была в это время и «княгыня» Ростислава, с которой в 1158 г. они отправились домой⁶⁸⁾. Все это показывает, что победа антисуздальской партии в Новгороде отмечалась с большой помпой. Во главе переворота стоял знаменитый Якун Мирославич — новгородский посадник — противник Суздаля⁶⁹⁾.

Второе упоминание относится к тому же 1158 г.: Рюрик Ростиславич движется в коалиции князей, возглавляемой Изяславом Давыдовичем, на Туров. Этот Ростиславич и «смолняны» (т. е., очевидно, смоленский полк отца) отвоевывают туровский стол кузена Владимира Мстиславича, он также в одной коалиции с полочанами, отколовшимися, как я показывал, от полоцкого князя Ростислава Глебовича, свергнувших его после туровского похода и принявших Рогволода Борисовича⁷⁰⁾.

Третье упоминание датируется 1159 г. Смоленские князья не остались равнодушными к борьбе Рогволода за полоцкий стол: в помощь ему Ростислав Мстиславич направил двух сыновей — Романа и Рюрика, а также воеводу (?) Внезда, смолян, новгородцев и псковичей. Ростислав и сам предполагал двинуться, но его отговорил новгородский владыка Аркадий, проезжавший в тот момент Смоленск. Нам важно, что Ростислав вмешивается в междукняжеские отношения вне Смоленской земли, держит сторону полоцкого Рогволода, на стороне которого был и его брат Изяслав⁷¹⁾; если верить летописи, то он распоряжается не только Новгородом, где сидели его два сына, но и псковичами (правда, в Псковских летописях это не отразилось⁷²⁾).

Сложные политические перипетии между южнорусскими князьями 1159 г. привели наконец к бегству Изяслава Давыдовича с киевского стола в Гомий (Гомель) и затем, дождавшись княгиню, в «вятичи». Товары его дружины с драгоценностями и челядью перешли к вошедшим в Киев 22 декабря 1159 г. Мстиславу и Ярославу Изяславичам и были переданы Владимиру, князю волынскому, в благодарность за помощь. [210]

Смоленская земля в 60-х годах (при киевском княжении Ростислава 1159—1167 гг.)

Переговоры о вступлении Ростислава в Киев. Мстислав и Ярослав Изяславичи понимали, что киевский стол должен был теперь принадлежать старшему Мстиславичу — смоленскому Ростиславу, к нему и отправлены были с приглашением послы. Предоставление Ростиславу великокняжеского стола, выясняется, было предрешено какими-то предварительными переговорами («целовали бо бяху к нему хрест преже, «яко тобЪ его ищемъ»⁷³⁾). Однако опыт 1154 г. показывает, что без предварительных переговоров и выяснений, смоленскому князю соглашаться на честь нельзя. Ростислав не спешил, он послал посольство, состав которого характерен: «после к ним Ивана ручечника и Якуна — от смолянъ мужа и от новгородець»⁷⁴⁾ (!) с вопросом: «оже мя въ правду зовете, с любовию, то я всяко иду Киеву на свою волю, яко вы имЪти отцомь собЪ въ правду, и въ моемь вы послушаньи ходити. А се вы являю: не хочю Клима у митропольи видити — (не) взял благословения от святыя Софья и от патриарха». Не приходится сомневаться, что Ростислав знал, что делал, он в 1154 г. «не утвердился» с киевлянами, вероятно, не успел выразить своего отношения к ставленнику брата — Клима смолятича (а может быть, даже и поддержал его кандидатуру), что лишило его популярности у киевлян, и теперь он хотел исправить ошибку. Возможно, этот ход с отказом от креатуры брата, был ударом по престижу сына брата Мстислава, который держался Клима, что выгодно оттеняло кандидатуру смоленского князя. Как и следовало ожидать, Мстислав «крЪпко пряшеся по КлимЪ река тако: «Не будет Константинъ въ митропольи, зане клял ми отца». В споре Якун, видимо, далее не участвовал, во всяком случае, более он не упоминается. «Иванко (ручечник), — говорит летописец, — възмя (эти: тяжки) рЪчи и иде къ князю Ростиславу».

Новое посольство в Киеве было снаряжено во главе со старшим сыном смоленского князя Романом. Мстислав встретил кузена «с любовью» не в Киеве, а в Вышгороде, и это была не простая любезность предварительной встречи, так как дальнейшие переговоры проходили именно здесь. Приходится делать вывод, что Мстислав хотел вести переговоры без киевлян, а это означает, что расчет Ростислава был верен: киевляне были против Клима. Распри разгорелись с прежней силой, но Роман имел, видимо, инструкции пойти на компромисс: так как «рЪчи продолжившися и пребывши крЪпцЪ межи ими», было решено искать на митрополию иную кандидатуру и обратиться в Царьград.⁷⁵⁾

Вторичное княжение Ростислава началось на пасху 12 апреля 1159 г. Положение было тяжелым: на севере Долгорукого сменил сын Андрей Боголюбский, [211] который также претендовал на Киев. Вторым претендентом был Святослав Ольгович. С этим последним он и начал улаживать отношения. 1 мая 1159 г. в Моровийске состоялось их соглашение «на великую любовь», сопровождавшееся с обеих сторон грандиозными подношениями⁷⁶⁾. Старейший Ольгович был обижен Изяславом Давыдовичем и ждал от Ростислава многого; он понимал, что в борьбе с Изяславом Давыдовичем он для Ростислава незаменим и его подарки намного скромнее подарков великого князя.

Вторым мероприятием нового князя была нейтрализация Ивана Берладника, что требовал, по-видимому, Святослав Ольгович. На Берладника было послано два воеводы, из которых один — Якун. Третьим мероприятием были поддержка полоцкого Рогволода, с которым Ростислав был связан и ранее. В помощь князю было послано 600 торков во главе с воеводой Мирославом Нажаровичем, но война затянулась, кончился фураж, торки бросили осаду⁷⁷⁾. Было также ясно, что борьба с Изяславом Давыдовичем и Андреем Боголюбским не заставит себя ждать. Такова была сложная политическая обстановка при киевском вокняжении Ростислава Смоленского.

Первые годы смоленского княжения Романа Ростиславича (1159—1167 гг.). Роман Ростиславич не первый раз садился на смоленское княжение. Теперь это был опытный муж, участник походов отца, его правая рука и в дипломатических переговорах (1159). Женитьба на дочери Святослава Ольговича не мешала ему воевать с тестем и рук не связывала.

Война с Изяславом Давыдовичем началась уже зимой (ультрамартовского 1159 г.). Опорным пунктом этого князя в союзе с половцами был избран Вщиж у южных владений смоленских князей. Он немедленно был обложен «русскими князьями» Святославом Ольговичем и Святославом Всеволодовичем, а также Рюриком Ростиславичем, но Роман здесь еще не назван. При приближении помощи Андрея Боголюбского осада была снята и возобновлена лишь после его ухода. Теперь включился в нее и смоленский Роман. Вщиж был взят и передан с его князем старшему Ольговичу. Ответный удар последовал от Андрея по Новгороду. Новгородцы упросили вывести Давыда из Нового Торга («не можем дву князю держати»). Это дело было лишь в компетенции киевского князя, и Ростислав «пусти и (Давыда) Смолиньску, к Романови»⁷⁸⁾. Но этого было мало: новгородский Святослав был схвачен, сослан в Ладогу, бежал через Полоцк в Смоленск. Суздальская партия в Новгороде победила (1161 г.). Вскоре ситуация в корне изменилась: был убит Изяслав Давыдович (1162 г.) и умер Святослав Ольгович (1164 г.). В Новгороде был восстановлен Святослав Ростиславич (1162 г.), Чернигов достался Олегу ^:Святославичу, Новгород Северский — Святославу Всеволодовичу.

В 1165 г., мы видели, в домениальных землях Смоленской земли садится «Роман Вячеславов внук». Это был, по-видимому, внук Вячеслава [212] Владимировича, сидевшего на смоленском столе в 1113 г.⁷⁹⁾ В 1116 г.этот Вячеслав принимает участие в походе отца на Глеба Минского и берет Оршу и Копыс⁸⁰⁾. По более поздним сведениям, в том же году он ходил с воеводой Фомой Ратиборичем на Дунай, но успеха не имел⁸¹⁾. При перераспределении столов в 1125 г. он получил Туров, уступив Смоленск Ростиславу, с которым позднее был, мы видели, соправителем в Киеве в 1154 г. Сына Вячеслава (отца интересующего нас Романа Вячеславова внука) летопись называет лишь однажды: это был Михаил, скончавшийся еще при отце (1130 г.)⁸²⁾. Итак, Роман Михайлович родился не позднее 1131 г., к 1165 г. ему было не менее 34 лет, а если учесть, что Вячеслава в конце жизни постоянно называют «старым», он мог быть и намного старше. Почему же о нем зашла речь в 1165 г.? Почему он получил владения в смоленском домене?

По древнерусскому праву наследования внук Вячеслава, отец которого рано умер, терял право на киевский стол, однако он мог претендовать на наследство отца, а также деда. Имущество отца он получил, видимо, в 1130 г., но наследство деда после его внезапной смерти (1154 г.), мы видели, Ростислав наскоро раздал киевлянам, а то, что не успел, поручил распределить своей матери. Учитывался ли при дележе внук умершего? Летопись о нем не вспоминает, не успела, вероятно, подумать о нем и вынужденная к поспешному бегству мать Ростислава. Вопрос о наследстве возник вновь после вокняжения Ростислава в Киеве и, видимо, не сразу, тогда, когда княжения были поделены. Кажется вероятным, что характер Вячеславова внука был в деда — он был также пассивен и на многое не претендовал (недаром летописец упоминает его лишь однажды). Ростислав выделил ему новые владения в области, где «замирены» Мирятичи. Эпизод показывает, что Ростислав Смоленский оставался верховным владельцем домениальных смоленских земель и будучи в Киеве. И это понятно: великокняжеский стол был преходящим явлением, мудрый патриарх Мстиславичей Ростислав оставлял за собой всю полноту власти в смоленском домене. Рассматриваемый текст интересен еще одним: Давыд Ростиславич, недавно потерявший Новый Торг в Новгородчине, теперь был ублаготворен Витебском, который не упоминался в летописях с самого первого его упоминания (1021 г.), когда он был полоцким городом. Мы не знаем, когда он перешел к Смоленску, но, учитывая слабость полоцких князей именно в это время⁸³⁾, можно думать, что Витебск отошел к Смоленску почти одновременно с Мирятичами, и в обе эти волости потребовался кто-либо из смоленских князей. В 1121 г., мы видели, Мономах приезжал в Смоленск урегулировать отношения полоцких князей, в 1165 г. полоцкий Витебск переходит к Смоленску, а в 1167 г. Роман Ростиславич не только поддерживает своего брата на витебском столе, ставшем [213] нераздельной собственностью его земли, но еще и посылает, как я указывал, полоцкого Всеслава Васильковича на вторичное княжение в Полоцк, из которого он только что был изгнан минскими Глебовичами⁸⁴⁾.

Смерть Ростислава, вопрос о его сыновьях и уделах. Наступил последний год жизни Ростислава Мстиславича. За восьмилетнее правление в Киеве он тщательно укреплял позиции своих сыновей на Руси. В Смоленске сторожил домениальные владения смоленских князей старший сын Роман, в Новгороде — Святослав, Рюрик и Давид постоянно помогали отцу в его великокняжеских мероприятиях. Еще в период княжения отца в Смоленске Рюрик участвовал в походе смолян на Туров (1157 г.), посылался отцом в помощь полоцкому Рогволоду (1159 г.), также в Чернигов в помощь Святославу Ольговичу и Святославу Всеволодовичу для обороны от Изяслава Давидовича (1159 г.), в дальнейшем он командует доверенным ему отцом киевским полком (1160 г.). Трудно решить, кто был старше — Рюрик или Давид. Ранние столы Рюрика неизвестны, Давид же в 14 лет получил (правда, ненадолго) Новгород (1154 г.). Юность этого князя, вероятно, одна из причин его изгнания. В период правления Ростислава в Киеве сыновья его укрепились вне смоленской земли и усобицами ее не раздирали и после смерти отца.

Описываемый 1167 год начался крупным мероприятием: по приказу Ростислава владимир-волынский, луцкий, бужский, гродненский князья и три его сына (Рюрик, Давыд и Мстислав) долго стояли у Канева, ожидая греческие караваны судов для защиты от половцев. В этих заботах прошли весна, лето и осень. В конце 1167 г. Ростиславом был задуман длительный поход к Новгороду для примирения новгородцев с его сыном Святославом. В Чичерске князь провел два дня в веселье и во взаимных подарках со своей дочерью и зятем Олегом Святославичем. Далее следовала своя, Смоленская, земля, его здесь встречали смоляне якобы за 300 верст (такого расстояния от Чичерска до Смоленска, как бы он ни ехал, быть не могло). Несколько ближе к городу встречали его внуки, а затем сам смоленский князь Роман, епископ Мануил и тысяцкий (?) Внезд. Весь город был на ногах: Ростислава помнили и стар и мал: он княжил в Смоленске с огромной пользой для страны — 34 года! Смоленские торжества задержали великого князя на несколько дней, далее он держал путь на Торопец во владения сына Мстислава. Но уже здесь он почувствовал себя нехорошо. Поездка в Новгород была отменена, сын Святослав был вызван к отцу на Луки, куда съехались и все именитые новгородцы. Примирение состоялось, новгородцы клялись держаться Святослава до его смерти, и с новыми подарками старый князь, чувствовавший себя все хуже, повернул в Смоленск. Стало ясно, что он умирает, и сестра Рогнеда уговаривала его остаться, чтобы «лечи Смоленьски в своем ему зданьи». Умирающий понимал, что судьбы стола великого князя зависят от того, где он умрет и будет положен, и требовал везти его скорее в Киев. Ростислав несомненно надеялся привести к присяге киевлян его сыновьям. Его везли [214] кратчайшим путем через домениальные земли смоленских князей на юге страны. Но судьба решила иначе: в селе своей сестры Рогнедине (в волости Заруб, ныне Рогнедино Брянской области), Ростислав подозвал своего покладника⁸⁵⁾ Ивана Фролковича (может быть, это Иванко ручечник?) и боярина Бориса Захарьевича и сказал: «Взовита ми Семьюна-попа, ать створить молитву!». Требовался духовник: Ростислав отходил. Летописец подробно рассказывает, как перед смертью молился великий князь, как стихал его голос и по вискам текли слезы. Он умер 14 марта 1159 г.⁸⁶⁾ Вместе с ним уходил в прошлое целый мир. Его положили в Киеве «у святаго Федора, в отни ему манастыри» (21 марта). Повествование Ипатьевской летописи о последнем путешествии и смерти Ростислава Мстиславича — одно из самых сильных мест этого источника.

Смоленская земля во второй половине XII — начале XIII в.

Восьмилетнее княжение Ростислава в Киеве было решающим для судьбы Смоленской земли. Пример Полоцкой земли, раздираемой после смерти Всеслава Полоцкого его многочисленными сыновьями, был поучителен. Ростислав посадил в Смоленске своего старшего сына, одного из младших — в Торопце (Мстислава), а остальных постарался наделить землями вне пределов своего фамильного княжения. Так, Святослав оказался в Новгороде, Рюрик — в Овруче, Давыд — в Новом Торге, а затем в Витебске и, наконец, в Вышгороде под самым Киевом. «Владения (смоленских Ростиславичей. — Л. А.), — писал Б. А. Рыбаков, — острым клином спускались с севера на юг, как меч, направленный на Киев. Острием меча был Вышгород в 18 км от Киева, принадлежащий Давыду Ростиславичу и бывший главной стратегической опорой смоленских князей на юге»⁸⁷⁾. Однако при всех неблагоприятных обстоятельствах сыновья Ростиславичи могли вернуться в свое княжество и поделить их домениальные владения между собой. Так в 1161 г. отец возвратил Давыда «Смоленску Романови», тогда же оставив Новгород, в Смоленск через Полоцк бежал Святослав Ростиславич, он и погребен в Смоленске в 1170 г.⁸⁸⁾ На эту же возможность возвращения в Смоленск и дележа домена указывает, как увидим, и разгневанный Андрей Боголюбский (1174 г.).

Ростиславичи в первые годы после смерти отца. Ростислав ехал в Киев умирать, знал о возможности кончины в пути и, несомненно, высказал волю о престолонаследии. Сыновья его киевский стол вынуждены были уступить своему двоюродному брату Изяславу Мстиславичу — маститому многоопытному сподвижнику их отца. После длительных перипетий 15 мая 1169 г. он и поднялся на киевский стол. Против него сразу же начались интриги, которые приходилось разбирать Ростиславичам. Летом [215] такую интригу они рассматривали в Печерском монастыре. Затем в 1170 г., оскорбленные бояре Петр и Нестор Бориславичи, прогнанные из Киева за воровство их людьми княжеских коней, начали уверять Давыда в Вышгороде, что Мстислав хочет их коварно схватить. «Брате, а про что, а кое вина? А крест к нама ци давно цЪловал?» — недоумевал в Овруче Рюрик. Выдать клеветников Мстиславу Давыд отказался: «а пакы ми кто повЪсть, оже тЪхъ выдамъ?». Пришлось идти на новое крестоцелование, что несколько утихомирило страсти и клевету⁸⁹⁾.

В древнерусских землях теперь отчетливо обрисовались три мощные силы: буйный тиран Андрей Боголюбский (Суздаль), Ростиславичи (Смоленск, Новгород и города под Киевом) и Мстислав Изяславич (Киев). Обстановка накалялась. Мстислав блокировался с новгородцами (недовольными Святославом), Ростиславичи — с Боголюбским⁹⁰⁾.

Неспокойно было в Новгороде тоже: перемена князей в Киеве придала бодрости новгородцам, они начали тайно собираться по дворам и вести тайные переговоры. Предупрежденный Святослав бежал в Луки, новгородцы бросились в догонку, но князь их укрылся в Смоленской земле, оттуда перебрался на верхнюю Волгу, с помощью Боголюбского пожег Новый Торг, а Роман Смоленский и Мстислав Торопецкий пожгли новгородские же Луки. С включением в борьбу полочан Новгород оказался блокированным. С большим трудом путь к киевскому Мстиславу был найден новгородцами «на Вячка и на Володаря» (через земли в Прибалтике)⁹¹⁾. Анти-ростиславичскую политику теперь в Новгороде возглавлял посадник Якун⁹²⁾. Приглашенный сын Мстислава Киевского Роман стал новгородским князем только после снятия блокады на пасху 14 апреля 1168 г. Месть новгородцев не заставила себя ждать: они пожгли «Полоцкую волость», не дойдя до Полоцка 30 верст, а ранней весной двинулись к Торопцу «и пожгоша домы ихъ и головъ множество полониша»⁹³⁾. Столь блестящая победа над торопчанами, оставшаяся безнаказанной, объясняется выбором момента: «тому же лЪту исходящу на весну» (т. е. как раз в интересующее нас время — Новгородская летопись построена на мартовском исчислении годов⁹⁴⁾), состоялся колоссальный поход русских князей на Киев, в котором принимало участие четыре сына Ростислава: Роман (Смоленск), Рюрик (Овруч), Давыд (Вышгород), Мстислав (Торопец). Летопись дополняет: «С смолняны и с торопцаны»⁹⁵⁾. Разделение на смолян и торопчан показывает, что торопчане имели своего собственного князя (Мстислава Ростиславича). Разграбление Торопца было возможно потому, что Смоленский и торопецкий князья были в отсутствии. [216]

Смоленские князья играли крупную роль в трехнедельной осаде Киева. Нападающие собирались в Вышгороде у Давыда, и оттуда был начат штурм. Киев пал 12 марта 1169 г. Мстислав Изяславич был сменен на киевском столе (вероятно, по воле Боголюбского) Глебом Юрьевичем, но ненадолго: он вскоре умер, ходили слухи, что его, как и Долгорукого, отравили. Можно думать, что Ростиславичи, столь близко стоящие к Киеву и сильные в «Русской земле», согласились на Глеба только благодаря каким-то ответным обещаниям со стороны владимирско-суздальских князей. Действительно, Новгородская летопись сообщает о вокняжении «на святаго Иерофея» (4 октября 1170 г.) в Новгороде Рюрика Ростиславича. Ипатьевская летопись дополняет, что, уходя в Новгород (намного ранее — 8 августа), он передал «волость свою брату своему Давидови»⁹⁶⁾. Овруч, следовательно, Ростиславичи не теряли.

В Новгороде явление Рюрика было воспринято по-разному. Князь сместил посадника Жирослава и заменил Иванком Захарьиничем — конечно, сыном убитого Захария (1167 г.), который «переветь дрьжаще къ Святославу» Ростиславичу⁹⁷⁾. Вероятно, смена посадников связана с отходом Рюрика Ростиславича от союза с Андреем Боголюбским, но и Рюрик долго не продержался, зимой 1171 г. он уже возвращался в свои южнорусские владения.

В Киеве тоже все было непрочно. Взамен умершего Глеба, Ростиславичи (без участия уже Боголюбского) пригласили внука Изяслава Мстиславича Владимира Дорогобужского, тот тайно перешел в Киев, но прокняжил лишь 4 месяца: в июне 1171 г., в «русальную неделю», он вдруг «занемог» и скоропостижно умер. Возможно, и его постигла участь Долгорукого и Глеба.

В 1173 г. еще можно было говорить о равновесии сил. Было решено посадить на киевский стол старшего Ростиславича — Романа из Смоленска, а стол в Новгороде Рюрик освобождал для сына Боголюбского Юрия. Встреча Романа в Киеве (июль 1174 г.) была обставлена крайне торжественно — с крестами и хоругвями и всем высшим духовенством. Слава отца в Киеве была еще необычайно сильна. Через Смоленскую землю, где сидел Ярополк Романович, в 1173 г. возвращался Рюрик, на Лучине, как мы помним, у него родился сын, получивший этот город в свое владение.

Дружба победителей Ростиславичей и суздальского князя долго продолжаться не могла: они явно с каждым годом усиливались. Андрей начал «вины покладывати на Ростиславичей» и требовать выдачи убийц Глеба. Их отказ вызвал его необузданный гнев: «не ходиши в моеи воле сь братьею своею, — писал он Роману, — а поиди с Киева, Давыд исъ Вышгорода, а Мьстиславъ из Белгорода! А то вы — Смоленскъ! А там ся подЪлите!» Угроза была сильна, Роман вернулся в Смоленск, но остальные Ростиславичи уйти отказались. В Киев вошел брат Андрея Всеволод. Ростиславичи еще надеялись уговорить суздальского князя миром. Из их [217] обращения к этому князю мы узнаем, что после смерти Ростислава Ростиславича предложили ему союз на базе вассалитета: «Брате! Въ правду тя нарекли есмы отцомь собЪ и крестъ есмы целовали к тобЪ и стоимъ въ крестьномъ цЪлованьI» (..) АндрЪи же отвЪта имъ (не) вьда»⁹⁸⁾. Идя на мировую с Боголюбским, Ростиславичи все же понимали, что они сильны, суздальский князь, видимо, этого не учел. Ночью они ворвались в Киев, схватили всех ставленников Суздаля и провозгласили киевским князем Рюрика Ростиславича. Этот расчет не был авантюрен: Боголюбский совсем недавно был разгромлен новгородцами и не так давно лишился своих помощников: сына Мстислава (умер), брат Глеб был отравлен в Киеве, а брат Михаил перешел к Ростиславичам. Из крупных союзников оставались лишь Святослав Всеволодович Черниговский и Ярослав Изяславич Луцкий. Мечник Михн привез наконец грамоту в Киев, посылая его, Андрей говорил: «ъдь к Ростиславичемь рци же имъ — не ходите в моей воли, ты же Рюриче, поиди вь Смоленьскъ къ брату во свою отчину, а Давыдови рци: а ты поиди вь Берладь, а в Руськои земли не велю ти быти, а Мстиславу молви: в тобЪ стоить все, а не велю ти в Русской землЪ быти!» Самый непримиримый Мстислав отвечал: «Мы тя до сихъ мЪстъ акы отца имЪли по любви. Аже еси сь сякыми рЪчьми прислалъ, не акы кь князю, но акы кь подручнику и просту человеку, а что умыслил еси, а тое дЪи. А Бог за всЪмъ». В заключение Мстислав приказал остричь мечника — голову и бороду, что было уже верхом вызова князю⁹⁹⁾. Из этого видно, что если ранее Ростиславичи считали Андрея Боголюбского primus interpares (первым среди равных), то вассалами его себя не считали. «Андрей же, то слышавъ отъ Михна, и бысть образъ лица его потускнел», — говорит летописец¹⁰⁰⁾.

На Ростиславичей двинулось 50-тысячное войско под командой сына Андрея Боголюбского Юрия. Относительно Мстислава он имел директиву «Мьстислава, емъше, не сотворите ему ничтоже, приведите и ко мнЪ». Игнорируя быстрейший путь на вятичей, Юрий дерзостно шел по Смоленской земле, заставив идти в поход против братьев даже самого Романа Смоленского. Ростиславичи приняли бой, затворившись по своим городам. Двухдневная битва, особенно ожесточенная на Рождество Богородицы (8 сентября 1173 г.), показала, что судьба от нападающих отвернулась: они «побЪгоша через ДнЪпръ и много от вои их потопе»¹⁰¹⁾. «Помня старшинство Ярослава Луцкого, помогшего рагромить Ольговичей и суздальцев, Киев получил он, но почти тут же его ссадил» Святославом Всеволодовичем, но вскоре стало известно, что Святослав и Ярослав находятся в союзе. Выход был один — поиски сношений с Андреем Боголюбским. Теперь пытались договориться с этим князем о киевском столе для Романа, не запятнавшего себя непослушанием суздальскому князю, или ему самому. Андрей колебался, просил подождать вести ему от братьев из «Руси».[218] Ждать не пришлось. 29 июня 1174 г. суздальский князь пал жертвой боярского заговора¹⁰²⁾.

В дальнейших сообщениях летописи много туманного. Появляются новые Ростиславичи — суздальские, один из них, получив стол во Владимире Залесском, посылает в Смоленск и «поя за ся княгиню Всеславлю дщарь князя витебского». Витебск, следовательно, по-прежнему в Смоленской земле, но сидит в нем теперь не Давыд (который давно уже ушел в Вышгород), а тот самый Всеслав Василькович, которого Давыд посылал и некогда на Полоцк.

Интересно и второе свидетельство летописи: в том же 1174 г. «смольняне выгнашъ от себе Романовича Ярополка, а Ростиславича Мстислава вьведоша Смоленьску княжить»¹⁰³⁾. Так, мы впервые читаем о новой силе в Смоленске — смолянах, смоленском вече, которое, оказывается, и в Смоленске теперь может прогнать неугодного князя. Если в Полоцкой земле вече решало судьбы княжества уже в начале XII в.¹⁰⁴⁾, то здесь это произошло на 40-50 лет позднее.

Не вполне ясно, куда девался Роман Ростиславич. При жизни Боголюбского, мы сказали, решался вопрос о его новом киевском княжении, но согнали смолняне не его, а его сына! Видимо, Роман все же двинулся в Киев при боях его братьев под Моровийском. Действительно, его появление возмутило Ярослава, и тот ушел в свой Луцк.

Второе княжение Романа Ростиславича в Киеве окончилось так же внезапно, как и началось. На «русальной неделе» (16-22 мая) половцы вторглись в пределы Руси. Против них Роман выслал братьев — Рюрика, Давыда, «сыновца» своего Ярополка и Бориса.

Битва у Ростовца в Киевской земле была проиграна из-за нерасторопности Давыда («не притяглъ»). Половцы захватили много бояр, князья же успели спастись «вбЪгоша въ Ростовець». Результат битвы вселил надежды Ольговичам. Святослав Всеволодович обратился к Роману: «Брате! я не ищу под тобою ничего же, но рядъ наш так есть: оже ся князь извинить, то — в волость, а мужь у голову. А Давыдъ виноватъ!»¹⁰⁵⁾. Роман не отнял у брата Вышгород. Святослав потребовал от Мстислава Владимировича отступиться от Ростиславичей, тот согласился и начал готовиться в поход. У Вигичева он узнал, что Роман уже покинул Киев, перешел к брату Рюрику в Белград и поспешил в Киев. Однако вскоре стало известно, что к Ростиславичам пришел на помощь брат Мстислав и на завтра назначен штурм Киева. Святослав бежал. После переговоров Ростиславичи, «не хотяче губити Русской Земли», уступили все же Киев Святополку Всеволодовичу. Роман ушел в Смоленск¹⁰⁶⁾. Так кончилось в 1176 г. второе [219] княжение смоленского Романа Ростиславича в Киеве. Однако Ростиславичи прочно держались в «Русской земле», в непосредственной близости от Киева: Давыд, по-прежнему, в Вышгороде, Рюрик — в Белгороде, что не могло не ослаблять позиции Святослава Всеволодовича и не могло не толкать его на решительные действия против своих врагов.

Новгород и Смоленск в конце 70 — начале 80-х годов XII в. После убийства Андрея Боголюбского (1174 г.) в Ростово-Суздальской земле начинается полоса ожесточенной борьбы за княжеский стол, отразившаяся в Новгороде княжением суздальских Ростиславичей — малолетнего Святослава затем его отца Мстислава Ростиславича, а после занятия владимирского стола Всеволодом Большое Гнездо — его ставленником Ярославом Мстиславичем¹⁰⁷⁾. Изгнанные из Новгорода, Мстислав и его брат Ярополк Ростиславичи, в 1177 г. пустились в «политическую спекуляцию» (В. Л. Янин): объявили себя ослепленными Всеволодом, переметнулись в Смоленск, где на Смядыни чудесным образом и прозрели¹⁰⁸⁾. Смоленское заступничество, видимо, помогло, и зимой того же года мы видим братьев уже в Новгороде, причем Мстислав возвращает утраченный было стол, а после его смерти (1178 г.) тот переходит к Ярополку. Но Всеволод «зая новгородским» и новгородцы «показаша (..) путь Ярополку». По их просьбе на чистую неделю в Новгород входит Роман Ростиславич. Осенью Роман вернулся в Смоленск, новгородцы передали стол его младшему брату Мстиславу Храброму — ярому противнику суздальских князей (что новгородцев вполне устраивало). Еще со времен Боголюбского он был известен дерзким неподчинением (случай с позорным острижением посла Михна в 1174 г.: позднее он храбро воевал под стенами защищаемого им Вышгорода, отсиживался там 9 месяцев, а потом наголову разбил суздальскую рать. В 1175 г. ему был доверен смоленский стол, а в 1177 г. он помогал братьям в борьбе со Святославом Всеволодовичем. Словом, слава его как непримиримого и отважного борца с Ольговичами и суздальцами широко разнеслась. Где был удел Мстислава Храброго в южной Руси, мы не знаем, но был он там несомненно, так как в ответ на приглашение новгородцы услыхали такие слова: «Не могу ити изъ отчины свое и со братьею своею разойтися»¹⁰⁹⁾. Ответ этот крайне важен: он не только подтверждает, что в Южной Руси у младшего Ростиславича были свои владения, которые он именует «отчиной», но и то, что уход его с юга означает до некоторой степени измену делу Ростиславичей. Летописец даже разъясняет эту позицию Мстислава: он «прилежно (..) тщашеться, хотя стради отъ всего сердца за отчину свою, всегда (..) на великая дЪла тъсняся». Однако дружина Мстислава и его «мужи», для которых соображения о политических обязательствах князя перед братьями разбивались о соображения собственной выгоды, смотрели на дело иначе. Понятие «отчина» они склонны были толковать значительно шире. «Брате! — говорили они на общем совете, — аже зовуть тя съ [220] честью, иди! А тамо ци не наша отчина?»¹¹⁰⁾ Мнение дружины и мужей, с которыми нельзя было не считаться, перевесило. Повторяя мысль, что «аще Богъ приведеть мя сдорового дни сия, то не могу никакого же Руской землЪ забыти!», Мстислав Храбрый въехал под колокольный звон в Новгород.

Однако «сдоровым» долго быть не пришлось Мстиславу. Он успел совершить победоносный поход на Чудь во главе 20-тысячного войска и «ополонился» челядью и скотом. Из «Чюди» он двинулся в Псков, где, по желанию псковичей, снял с должности сотского своего племянника (сыновца) Бориса, и всю зиму провел в Новгороде. На весну он было хотел двинуться на Полоцк с мотивировкой: отомстить своему зятю Всеславу за обиду, нанесенную более ста лет назад дедом последнего — полоцким Всеславом, который в 1066 г. (!), напав на Новгород, «взялъ ерусалимъ церковный и сосуды служебныЪ и погостъ одинъ завелъ за Полтескъ»¹¹¹⁾. Однако был остановлен своим старшим братом Романом Смоленским, который выслал сына Мстислава для помощи Полоцку, а брату на Луки прислал гонца с требованием: «обиды ти до него (Всеслава) нЪтуть, но же идеши на нь, то первое поити ть на мя». Поход был отменен. Внезапная болезнь сразила Мстислава Храброго. По словам летописи, он похудел и у него стал отниматься язык. «ДЪтя свое» Владимира он завещал Борису Захарьичу — смоленскому воеводе, а волость свою — братьям Рюрику и Давыду «на руцЪ». 14 июня 1180 г. он скончался. Обширный некролог его, помещенный в Ипатьевской летописи, свидетельствует о его близости к составителю этой части свода¹¹²⁾. В августе 1180 г. в Новгород был введен старший сын Святослава Всеволодовича — Владимир. В Смоленске вокняжил Давыд.

Смоленская земля в 80-90-х годах XII в. (Давыд Ростиславич). Введение в Новгород Владимира усилило позиции Святослава Всеволодовича, так как это нейтрализовало северную столицу. Оставались главные враги — Ростиславичи и далекий — Всеволод Большое Гнездо в Ростово-Суздальской земле. Политические краски сгущались: Святослав Всеволодович отправил на помощь рязанским князьям, воюющим со Всеволодом, сына Глеба, а тот вскоре попал в плен и был окован суздальским князем. «Слышавъ же Святославъ, располъся гневомъ и раждься яростью и размысли во умЪ своемь, река, яко мьстилъся быхъ Всеволоду, но не, лзЪ — Ростиславичи! А тЪ ми во всемъ пакостять в Руской землЪ»¹¹³⁾.

Нарастал конфликт, и случай не замедлил представиться: «Ходяшеть Давыд Ростиславич по Днепру в людьехъ, ловы дЪя, а Святославъ ходяшеть по Черниговьской стороне ловы дъе противу Давидови»¹¹⁴⁾. Искушение было слишком велико, и Святослав, «переступя крестъ» и не [221] посоветовавшись с «мужами своими лепшими», кинулся в погоню. Давыд едва успел сесть с княгиней в ладью и бросился наутек. Давыд, видимо, предполагал у Вышгорода засаду и скрылся, «переложавъ ночь подъ Вышегородомъ». Святослав кинулся вверх по реке, но — безуспешно!

Перемирие, таким образом, было нарушено, Святослав «обыяхвихомся Ростиславичемь». Оставаться в Киеве дольше было опасно. Бросив стол (немедленно занятый Рюриком), Святослав переехал в Чернигов для сбора огромной коалиции. Все земли пришли в движение. Рюрик укрепился помощью галичан и других, а Давыда послал в Смоленск в помощь к Роману. Но старшего Ростиславича уже не было в живых: на Сковъшине бороу Давыд узнал о его смерти и поспешил в Смоленск, где, похоронив брата в Успенском соборе, сел на Смоленский стол.

Началась грандиозная война Святослава Всеволодовича с Всеволодом Большое Гнездо, в которой (и это весьма знаменательно) союзная Всеволоду Смоленская земля была оставлена нетронутой в виде огромного неприступного острова, вокруг которого неистово бушевал океан. Лишь в самой последней фазе войны, как увидим, слегка были затронуты интересы смоленского князя на западе. Давыд там вынужден был уступить союзный ему полоцкий город (Друцк), но и только!

Собственно Смоленская земля затронута не была: Давыда поддерживал Рюрик.

Все началось к югу от Смоленщины, в Черниговской земле. Святослав разделил свои силы надвое. Обойдя Смоленскую землю с востока, он устремился к рязанским князьям, чтобы двинуться с ними на Суздаль, а в Чернигове оставил другую половину войска «блюсти Чернигове и всеЪ волости своей»¹¹⁵⁾. Невеселые вести привезли вскоре вернувшиеся из похода брат Святослава Всеволод, сын Святослава Олег и Ярополк. Битва с Всеволодом на р. Влене не оказалась успешной, Глеб Святославич остался у него в плену. Сам Святослав, сжегши на пути последний город врага — Дмитров, двинулся вдоль северных границ Смоленщины к сыну Владимиру в Новгород и возвращался теперь в Чернигов через Друцк и Рогачев, т. е. через область западных притязаний Смоленска. Путь через Друцк был наиболее уязвим: этот искони полоцкий город недавно оторвался от своего полоцкого сюзерена, его князь Глеб Рогволодович признал себя вассалом смоленского князя Давыда, и, проходя через Друцкое княжество, Святослав Всеволодович входил в непосредственный контакт со своим врагом Давыдом Смоленским. По сведениям летописи, коалиционный поход южнорусских князей к Друцку на встречу Святослава принадлежал исключительно инициативе Ярослава и Игоря. Однако не исключено, что он был оговорен и самим Святославом при расставании с князьями после неудачной битвы на р. Влене. Как бы то ни было, в Чернигове был разработан следующий план: Игорю и Ярославу идти навстречу Святославу к Друцку с тем, чтобы, объединившись с полоцкими князьями, оторвать от Смоленска этот город и тем ослабить Давыда. Поход подробно мною [222] анализирован¹¹⁶⁾. Оговорю только, что вряд ли можно согласиться с новым толкованием цели этого похода как решительного удара по Ростиславичам, когда решались судьбы «киевской короны», что недавно предложил Б. А. Рыбаков¹¹⁷⁾. Давыд, кинувшись было на защиту у Друцка, узнав о наступающих силах, ушел обратно в Смоленск, и его не преследовали. Друцк не был взят и отделался лишь пожаром острога¹¹⁸⁾. По-видимому поход преследовал иные и более конкретные цели: Святославу нужно было обеспечить беспрепятственный проход из Новгорода в Киев, возвращением Друцка, расположенного вблизи важных путей, ослаблялся Смоленск.

Дальнейшие события разыгрались своеобразно. Приближающемуся Святославу Рюрик, перейдя снова в Белгород, уступил Киев, однако организовал войско на разгром союзников Святослава — половцев. Уравняв таким образом силы, он устроил совет с «мужи», на котором был решен «дуумвират»: более старший Святослав получал Киев, Рюрик же «собъ взя всю Рускую землю». Последовало крестоцелованье, а вскоре и «сватьствомъ обуямшеся»: два сына Святослава женились: вернувшийся из суздальского плена Глеб взял в жены дочь Рюрика Ростиславича, второй сын женился на родственнице Всеволода. В политической истории Руси наступило некоторое равновесие.

Описываемое время характеризуется сближением новгородцев с коалицией противников Святослава Всеволодовича. В 1180—1181 гг., мы знаем, они ходили с ним после неудачной его битвы с Всеволодом на Влене на Друцк. Следуя по пятам за Святославом, Всеволод с муромцами и рязанцами осадил Новый Торг и после пятинедельной осады новоторжцы сдались. Святослав был далеко, угроза вторжения в Новгород нависла над его жителями. В результате новгородцы «показаша путь Володимиру Святославицю» и согласились на «свояка» Всеволода (1181 г.). Однако через три года они умолили Всеволода взять «свояка», «послашася Смоленьску къ Давыдови» и получили его сына Мстислава (1184 г.)¹¹⁹⁾. Победила, следовательно, снова новгородская партия сторонников смоленских Ростиславичей, во главе которой в то время стоял Завид Неревенич¹²⁰⁾.

Наступил 1185 г. — год похода Игоря Святославича Новгород-Северского на половцев, воспетый в «Слове о пълку Игореве». Смоленское княжество в походе не участвовало, хотя смоленский князь Давыд там упоминается неоднократно. Как только весть о пленении Игоря дошла до Святослава, тот кликнул клич всем русским князьям с требованием спасать положение. Давыд получил грамоту, где Святослав предлагал: «поъди, брате, постерези землЪ рускоЪ», пришел с войском к Днепру и стал южнее Киева, в устье р. Стугны у Треполя¹²¹⁾. Половцы тем временем [223] осадили Переяславль, ему необходима была помощь, и Святослав Всеволодович дал указание Давыду идти туда. Однако смоленский князь оказался бессилен: его войска взбунтовались — «смолянЪ же почаша вЪчЪ дЪяти, рекоуще: мы пошли до Киева, даже бы была рать, билися быхомъ, нам ли иноЪ рати искати, то не можемь оуже ся есмы изнемогль». Давыд снова подводил русские рати, как и в 1177 г., и в то время, как Святослав и Рюрик, перейдя Днепр, двинулись на половцев, он повернул свои силы к Смоленску¹²²⁾.

Теперь Новгород выступал в тесном контакте со Смоленском. Зимой 1185 г. Давыд с новгородцами и смолянами двинулся на соседний Полоцк, однако по пути было достигнуто соглашение, и новгородцы «возвратишася на Еменци» (как мы доказывали — приграничный город Новгорода на пути в Смоленск), а смоляне, очевидно, на Касплю. Более подробно об этом рассказывается в Лаврентьевской, Воскресенской и других летописях под 1186 г.: на Полоцк, оказывается, шли не только Давыд из Смоленска и сын его Мстислав из Новгорода, но их еще поддерживали Василько Володаревич из Логожска и Всеслав из Друцка, и, посовещавшись, полочане встречали новгородскую и смоленские рати на рубежах¹²³⁾.

Конец следующего 1186 г. ознаменовался в Новгородской и Смоленской землях какими-то крупными народными волнениями, о которых упоминают новгородские летописи. Уже в начале 1186 г. в Новгороде было неспокойно, и сторонник партии Ростиславичей Завид был вынужден эмигрировать в Смоленскую землю к Давыду. В конце этого года зимой бунт разыгрался с новой силой. Гаврила Неревинич и Иван Свеневич были убиты и сброшены с моста. «В то же врЪмя, — добавляет летописец, — въстань бысть Смоленске промежи князень Давыдомь и смоляны и много головъ паде луцьшихъ муж»¹²⁴⁾. Изгнание из Новгорода Завида и замена его посадником Михалкой Степановичем — противником проростиславичской партии — была симптоматичной. Ясно, что и в Новгороде, как и в Смоленске, были недовольны местным князем (Мстислав и слетел из Новгорода в следующем 1187 г.). Летописец не сообщает о причинах недовольства в обоих княжествах. «Причины распри князя с жителями Смоленска неизвестны, — пишет в специальном исследовании о русских народных восстаниях М. Н. Тихомиров, — неясно также жертвой чего пали многие «лучшие мужи»: было ли это результатом их борьбы с князем или, наоборот, «лучшие люди» поддерживали князя против восставших смолян»¹²⁵⁾. Если для М. Н. Тихомирова восстание это было очевидным, но не ясны его причины, то для другого исследователя той же темы, В. В. Мавродина, оно осталось вовсе незамеченным¹²⁶⁾. Вместе с тем то [224] обстоятельство, что оно происходило одновременно как в Новгородской, так и в соседней Смоленской землях, по-видимому, не случайно. Дендрохронология Новгорода, Смоленска, смоленских городов Торопца и Мстиславля показывает, что 1186 г. был неурожайным¹²⁷⁾.Дело происходило в конце (мартовского) года, т. е. в феврале, когда запасы истощились. Голодная беднота Смоленска и Новгорода громила запасы бояр. Так выясняются неясные ранее причины народных волнений в этих двух городах. 80-е годы кончаются для Смоленской земли сравнительно мирно.

30 июня 1188 г. Всеволод отдает свою восьмилетнюю дочь Верхуславу за «Рюриковича Ростислава»¹²⁸⁾, причем в Воскресенской летописи добавлено — «смоленского»¹²⁹⁾.

Девяностые годы XII в. вносят много нового в политическую историю древнерусского государства. Как показал уже Б. Л. Рыбаков, Святослав Всеволодович делает ряд «ложных» шагов и на первый план выдвигается Рюрик Ростиславич¹³⁰⁾.

В 1190 г. Рюрик уехал в свой Овруч «своих дЪля орудЪи» и для охраны от половцев оставил на юге своего сына. Зная, что опасность велика, он призвал к тому же Святослава Всеволодовича. Тот собирался тоже послать сына, но не сделал этого, «зане бяшеть ему тяжа с Рюриком, с Давыдомъ и Смоленскою землею». Причина ссоры этой не ясна. П. В. Голубовский предполагает, что спор шел «из-за пограничных волостей по берегам р. Ипуть и верхней Десны. Спор, очевидно, старый, явившийся результатом еще доисторической колонизации»¹³¹⁾. Последнее заключение маловероятно, так как о таком длительном споре никаких сведений нет, но весьма возможно, что предметом его были действительно пограничные земли. Рюрик напомнил Святославу, что он целовал крест «на Романовъ ряду» и потому сел в свое время в Киеве, если же вспомнить давние дела «давныя тяжа», которые были при Ростиславе, «то соступил еси ряду»¹³²⁾. Рюрик возвращал Святославу его крестные грамоты 1176 г., когда был решен дуумвират, по это означало открытую войну с Ростиславичами, и грамоты были возвращены Рюрику.

В 1193 г. Смоленск принимал молодого Ростислава Рюриковича, который только что блестяще победил половцев и с богатыми «саигаты» (военными трофеями) объезжал своих родных: был он в Овруче у отца, от Давыда его путь лежал к тестю Всеволоду III, куда тот его пригласил из Смоленска. В Суздале Ростислав со своей тринадцатилетней женой Верхуславой прожил всю зиму и был богато одарен¹³³⁾. [225]

В понедельник 25 июля 1194 г. умер главный враг Ростиславичей — Святослав Всеволодович. Дуумвират «по Романову ряду» кончился, Рюрик Ростиславич торжественно въехал в Киев в качестве единодержавного правителя. Предстояло грандиозное перераспределение волостей, нужно было прежде всего «урядившись» с «киянами», внести ясность во взаимоотношения внутри самих Ростиславичей.

В начале (мартовского) 1195 г. в Смоленске было получено письмо Рюрика, адресованное Давыду, которым начинается «одна из самых обширных статей Ипатьевской летописи»¹³⁴⁾: «Се брате вЪ осталася старЪиши всЪхъ в Роуськои землЪ. А поЪди ко мнЪ Кыевоу, что будеть на Роускои землЪ доумы и о братьи своеи о ВолодимерЪ племени и то все оукончаевЪ»¹³⁵⁾.

17 мая 1195 г. Давыд Ростиславич въехал в Вышгород. Торжество Рюриковичей не имело границ. Семь грандиозных обедов с богатейшими взаимными подарками следовали один за другим. Из их описания следует, что Вышгород по-прежнему принадлежал Давыду Смоленскому, Ростислав же Рюрикович получил некогда отцовский Белгород. Помимо родственников, специальные обеды были у Давыда с монахами киевских монастырей, со знатнейшими киевлянами, черными клобуками (которые «попишася у него вси»¹³⁶⁾). Видимо, эти дипломатические буйные трапезы были необходимы для прочного мира с местным монашеством, боярством, союзниками и для Давыда Смоленского.

Однако вскоре торжество было омрачено новыми тяжбами «о волостях». Всеволод III считал себя обойденным в Русской земле, требовал волостей, данных Роману Мстиславичу и т. д.

Дело пошло и дальше. Последние, с кем предстояло «установить ряд», были, как всегда, непокорные Ольговичи. Осенью 1195 г. Рюрик, Всеволод III и Давыд предложили Ольговичам «не искати отцины нашея Кыева и Смоленьска под нами и под нашими дЪтьми (..) како нас роздЪлилъ дЪдъ наш Ярослав (Мудрый. — Л. А.) по ДънЪпръ..»¹³⁷⁾. Ольговичи гарантировали это только при жизни отцов. Разгневанный Всеволод двинулся было на Ольговичей во главе с игуменом Дионисием. Ольговичи соглашались на все, и Всеволод «има имъ вЪры и ссЪде с коня». Дальше по инициативе Ольговичей произошло перемирие с Рюриком, в результате которого этот князь распустил свою дружину, отпустил половцев «и сам Ъха во Вроучии соихъ дЪля ороудЪи».

Во вторник 5 марта 1196 г. (летописец пользовался мартовским летосчислением) крупное землетрясение в Киеве было воспринято как предзнаменование великих бедствий. На этой же первой (Федоровой) неделе «Великого говения» (поста) Ольговичи нарушили крестное целование с Рюриком и двинулись в Смоленскую землю для завоевания Витебска (хотя он им был обещан, и следовало ждать переговоров послов между Всеволодом III [226] и Давыдом Смоленским), где сидел зять Давыда. Во главе Ольговичей был Олег Святославич с войском, на стороне которого находились и полочане. Путь к Витебску сопровождался разграблением Смоленской земли, и, узнав об этом, Давыд послал против Ольговичей племянника Мстислава Романовича Ростислава Владимировича (сына Владимира Мстиславича) «с полкомъ своимъ» и «смолнянъ» под предводительством рязанского княжича Глеба.

Во вторник второй недели поста, т. е. 12 марта, утром было новое землетрясение. Однако «знамение» не остановило воюющих, и в тот же день бой начался. Ольговичи «отоптавшеся во снЪгоу — бЪ бо снЪгъ великъ», и дружина Мстислава увидала их близ леса. Смоленское войско разделилось: Мстислав бросился на Олега, а тысяцкий Михалко должен был со смолянами ринуться на «полоцкий полк». Мстислав «потопташа» стяги Олговы и сына его Давыда «искоша». Однако смолянам так не повезло: не доехав до Полоцкого полка, они бросились назад. Полочане не стали их догонять, но кинулись на помощь Олегу и ударили в тыл Мстислава. Тыловые части этого князя, таким образом, были взяты в плен, а Мстислав с дружиной, возвратившийся из далекой погони за спасавшимся Олегом, ничего не подозревая, въехал в полоненное свое тыловое войско и был взят полочанами в плен. Ростислав же Владимирович, дружина Давыда Смоленского и рязанский княжич Глеб (зять, как здесь указано, Давыда Смоленского), также возвращаясь из погони за Олегом, уже поняли ситуацию и бросились напрямик (со всеми оставшимися в Смоленск «ко Давыдови»). Бой был кончен поражением смолян.

Дальнейшие сообщения летописи продолжают поражать подробностями. Возвратившийся после бегства Олег был приятно поражен случившимся, «испроси оу Бориса оу Дрюютьского князя, Мстислава Романовича» (известно даже, кто охранял его до возвращения Олега!). Приводится грамота Олега к черниговскому Ярославу, который срочно вызывался со своей братией для похода на Смоленск «сякого ны веремени не боудеть пакы!». Ольговичи не замедлили явиться громить Смоленскую землю, и ее судьба висела на волоске. Спасти брата мог только Рюрик Ростиславич, и все зависело от быстроты информации его Давыдом...

Как Deus ex machine вмешался киевский князь в совершавшееся в его родной земле: крестные грамоты с Ярославом возвращались этому князю, и здесь же, в пути (где его догнали послы Рюрика), он прочел сопровождавшую их гневную грамоту киевского сюзерена:

«Ажь (если) еси поЪхалъ брата моего оубить и обрадовался еси сему, то оуже соступилъся еси рядоу и (с) крестного целования. А се ти крЪстныя грамоты, а ты поиди ко Смоленьскоу, а язъ к Черниговоу, да како насъ Богъ рассоудить и крестъ честныи!»

Грамота была написана в мрачных и грозных тонах. Рюрик явно понимал, что Смоленск не уступит и падет под ударами Ольговичей. Мы не знаем, долго ли совещались Ольговичи и были ли в их среде колебания. Кажется, что таковых быть не могло, так как, двигаясь на Смоленск, они могли рассчитывать лишь на быстроту натиска и на неосведомленность об [227] этом киевского князя. (Возможно, что пути к нему были заняты для перехвата послов, как это сделали однажды полочане, чтобы не пропустить послов из Новгорода в Киев с жалобой.)¹³⁸⁾ Падение Смоленска было предотвращено. Коалиция Ольговичей и полочан отступила. Уже из Чернигова Ярослав послал своего посла к Рюрику «оправливаяся во крестное целованье, а Давыда винить про Витебскъ, аже помогаеть зяти своему».

Рассмотрение событий статьи 1195 г. (мы видели, что она захватывала и 1196 г.) приводит к следующим наблюдениям. К середине 90-х годов XII в. на Руси концентрируются четыре основные политические группировки — Рюрик (Киев), Давыд (Смоленск), Всеволод Большое Гнездо (Суздаль), Ольговичи и Давыдовичи (Чернигов — Новгород-Северский и др.). Рюрик — брат Давыда — и сам происходит из Смоленской земли, и союз с братом его очевиден. Со Всеволодом III он находится в отношении сватов. Из конечной части статьи, где рассказывается о переговорах Ярослава с Рюриком, к которому первый жаждет войти в прежнее крестоцелование, выясняется, что в Витебске, старом уделе Давыда (еще с 60-х годов), этот князь посадил своего зятя и ему «помогаеть». Рюрик Киевский, узнаем мы, подобно своему отцу, тогда киевскому князю Ростиславу (1165 г.), распоряжается в домениальных землях не только своих (в Овруче), но и в Смоленске. Он договаривается с Ярославом о передаче Витебска Ольговичем и обусловливает лишь их невмешательство до окончания переговоров об этом с Давыдом Смоленским. Ценою Витебска (до некоторой степени инородного тела в Смоленской земле — он ранее принадлежал Полоцку), видимо, покупалось замирение Ольговичей, к чему усиленно стремился, судя по летописи, Рюрик и хотели Ольговичи («Рюрикъ (..) посла посолъ ко Ярославоу, хотя и свести в любовь со Всеволодомъ и с Давыдомъ и води и кресту, како емоу не востати на рать до рядоу и самъ челова на том же». Ярослав же, по-видимому, решил пойти на авантюру: Рюрика в Киеве не было, и он предполагал успеть не только захватить Витебск, но и всю Смоленскую землю, что, мы видели, не удалось. Смоленская земля — спокойный центр русских земель — теперь не только перестала быть островом, вокруг которого бушевал океан, его не задевая, но и сама чуть-чуть не оказалась, подобно легендарной Атлантиде, на его дне. Основную вину Рюрик видел не только в том, что Ярослав не дождался конца его переговоров с братом, но в том, что «сыновци (.., его), идуче, воеваша Смоленьскую волость». Попытки примирения «Володимерова племени» (Всеволода, Рюрика, Давыда) с Ольговичами не осуществлялась. Вскоре в Смоленской земле произошли большие изменения, связанные с переменами в правлении в стране.

23 апреля 1197 г., в день великомученика Георгия, в Смоленске скончался Давыд Ростиславич. Огромный некрологический текст, следующий после этого сообщения, обычно не подвергается анализу, вместе с тем он очень интересен текстологически. Последовательность сведений здесь следующая: [228]

1. Сообщение о дате смерти Давыда, о том, что он принял монашеский чин по своему желанию (о чем будет сказано ниже).

2. Описание грандиозных похорон князя при участии епископа Семиона и сыновца Давыда Мстислава Романовича. Тело было погребено в церкви Бориса и Глеба, построенной его отцом Ростиславом.

3. Некролог Давыда. Он был «образом леп», украшен всеми добродетелями, заботился о монастырях и игуменах, мирских церквях, был «крепок на рати», был нестяжателем и все отдавал дружине, злого карал, как подобает «царем творити». Ежедневно ходил в церковь Архангела Михаила, которую сам создал и великолепно украсил (перечислено чем).

4. Отдельная фраза: «мы же на предлежащее возвратимся».

5. Описание молитв Давыда перед смертью. Его просьба к Богу принять монашеский чин. Княгиня, глядя на мужа, также постриглась.

6. Лаконичное сообщение: «Давыдъ же столъ свои далъ сыновцу своеоу Мсьтиславоу Романовичю), а сына своего Костянтина — в Роусь посла братоу своемоу Рюрикови на роуцЪ».

7. Описание похорон и последнего дня Давыда. Его несли в монастырь на Смядыни в церковь Бориса и Глеба, и «вшедъ в монастырь, воздевъ роуцЪ свои на небо моляшеся, глаголя...» (текст молитвы Давыда). «Приложися ко отцомъ своимъ и дЪдомъ своимъ» отдал общий долг, которого никому не избежать. Ему было 57 лет.

Внимательное рассмотрение отрывка приводит к предположению о нескольких частях, из которых он составлен, и они плохо пригнаны друг к другу. Таких кусков мы видим всего три, и каждый из них отделен от другого отдельной фразой. Первый, по-видимому, охватывает сообщение о смерти Давыда, описание его похорон и пространный некролог (§ 1-3). Далее летописец собирается «на предлежащее возвратиться». Так как перечисленные три параграфа описывают как похороны (и погребение) князя, так и некролог, то можно ждать, что дальше пойдет уже историческое сообщение, например о том, кто сел на смоленском столе, или о постройке церкви в Белгороде (текст, следующий за всем, относящимся к смерти смоленского князя), но этого нет. Летописец без всякого предварения возвращается снова к тому, что было до погребения: к молитве Давыда, которую подробно излагает, и потом присовокупляет, что, глядя на мужа, и княгиня решила постричься в монахини (§ 5). Нам представляется, что фраза «на предлежащее возвратиться» относится явно не сюда, так как князя уже погребли и заключили все некрологом.

Второй кусок отделяется, по нашему мнению, от следующего новым сухим летописным текстом: «Давыдъ же столь свои далъ» (§ 6), после которого идет вторичное описание похорон Давыда. Он все еще не умер, его несут «больна суща» в монастырь Бориса и Глеба и он, воздев руки к небу, опять произносит молитву, которая приводится «слово в слово»! И уже в конце он, приложившись к «отцомь своимъ», умирает. Последняя фраза выдает автора с головой; в Смядынском монастыре был погребен только строитель его — Ростислав Мстиславич — отец Давыда. Упоминание же дедов показывает, что автор летописи или переписчик пользовались [229] здесь ходячей формулой, забыв о конкретном содержании... Здесь и причина плохих «швов» текста. Решив вставить в переписываемый текст новые куски, переписчик летописи в начальном, древнем, ее тексте (§ 1-3) вставил предварение: «примъ мнискыи чинъ, его же желаше, его же и послЪди скажемь»¹³⁹⁾, но сделал это крайне неумело, может быть, даже не разобрав, что страница его ветхого текста положена не той стороной вверх. Мы сознаем всю гипотетичность нашего предположения, но несомненным нам кажется одно: текст о смерти князя Давыда состоит из нескольких плохо пригнанных кусков об одном и том же. Древнейший же текст представляет тот, который выделен нами под параграфами 1-3.

Подводя итоги деятельности Давыда, П. В. Голубовский вполне справедливо отмечает, что положение страны, в котором оставил Давыд Ростиславич Смоленскую землю, было хуже, чем в конце княжения Романа. Новгород был потерян. Поражение, нанесенное в Полоцкой земле, должна было повлечь за собой полное падение в ней смоленского политического влияния¹⁴⁰⁾. Давыд, как известно, часто был во вражде со смоленским вечем, о чем глухо сообщает новгородская летопись; в Новгороде существовала в то время еще смоленская партия, один из главарей которой при крушении своих планов вынужден был в 1186 г. бежать в Смоленск (посадник Завид), чем кончилось владычество в Новгороде Смоленска (еще в 1184 г. смоленский князь посылал туда князем Мстислава)¹⁴¹⁾. В конце XII в, в Новгороде опять возобновилась антикняжеская борьба новгородского боярства¹⁴²⁾.

Смоленская земля на рубеже XII и XIII вв. и в начале XIII в. Мы видели, что Мстислав Романович — сын старшего Рюрика — сел в Смоленске по завещанию Давыда Ростиславича, обошедшего тем самым своего сына Константина (бывшего, возможно, еще весьма молодым) и также Мстислава—пятилетнего юнца (род. в 1193 г.). Старшие сыновья смоленского князя умерли (Мстислав — в 1187 г., очевидно, и Изяслав, упомянутый лишь однажды — в 1183 г.¹⁴³⁾). Старшие братья, например Рюрик, на Смоленское княжение не претендовали, так как был уже князем киевским. Не претендовали на него и сыновья Рюрика, так как могли, видимо, получить более важные столы. О Мстиславе Романовиче мы знаем довольно много. Впервые он упоминается под 1177 г., когда отец его посылает на половцев. В следующем году он уже псковский князь. Участвует в двух походах русских князей против половцев (1183 и 1185 гг.)¹⁴⁴⁾. В 1196 г. выдает свою дочь замуж за сына Всеволода III — Константина, и в 1196 г., после пленения его Ярославом (Ольговичем) Всеволод выручает его из плена как своего «свата». Ясно, что в последние годы жизни Давыда он становится его правой рукой. Став смоленским князем, он передает псковское княжение своему сыну Всеволоду, а его двоюродного брата Мстислава [230] Мстиславича («Торопечьского») «новгородци приведоша к себе» (1208 г.)¹⁴⁵⁾. По Новгородской 1 летописи, это произошло в 1230 г. Мстислав Мстиславич был сыном торопецкого князя Мстислава Ростиславича и, по-видимому, искал более крупных столов. Во всяком случае, в 1214 г. в Торопце сидит его брат Давыд. Торопец был для новгородского князя ближайшим «своим» городом, куда он мог прийти в любое время со своим войском, например, по дороге на Луки (1211 г.). В Торопец он отправил в том же году опального епископа Митрофана, «так и не даша ему правитися» (оправдаться)¹⁴⁶⁾. Не порывает с торопецким братом Давыдом новгородский Мстислав и в 1214 г., когда они вместе идут на далекую чудь¹⁴⁷⁾. Ни слова о смоленском Мстиславе Романовиче не упоминается. Видимо, во второй половине XII в. Торопецкое княжество выделилось из Смоленского в самостоятельный и самый крупный удел. Если распад Полоцкой земли на отдельные уделы произошел в начале XII в., после смерти Всеслава Полоцкого (1101 г.)¹⁴⁸⁾, то в Смоленской земле это произошло лишь после смерти Ростислава Смоленского, т. е. после 1167 г. (в период правления Ростислава в Киеве (1160—1167 гг.) такое выделение отдельных земель вряд ли было возможным).

Крупные события произошли в Смоленской земле в 1214 г. В Южной Руси были изгнаны Мономаховичи Ольговичами. Возмущенный Мстислав Мстиславич новгородский, заручившись клятвами в верности новгородцев на специально созванном вече, двинулся к Киеву. У Смоленска он, видимо, должен был соединиться с Мстиславом Романовичем, но вышло осложнение: у Смоленска «бысть распря новгородьцемъ съ смолняны и убиша новгородци смолнянина, а по князя не поидоша». Новгородцы не хотели идти далее, но помогли лишь уговоры посадника Твердислава Михалковича, они догнали своего князя и подвергли разграблению черниговские города — Речицу и др. Мстислав Романович был объявлен великим киевским князем, расставшись со Смоленском навсегда. От новгородского стола отказался и Мстислав Удалой (Мстислав Мстиславич), ему, видимо, было обещано киевским князем нечто более выгодное (1215 г.). Однако в следующем году он уже снова въехал в качестве князя в голодающий Новгород. В начавшейся борьбе с Ярославом Всеволодовичем, находившимся в Торжке, упоминается северная часть Смоленской земли и в очень интересном контексте:

«МЪсяце марта в 1 день, въ въторник по чистЪи недЪли, поиде князь Мьстиславъ на зять свои Ярослава с новгородци, а в четвьрток побЪгоша къ Ярославу (изменники, — Л. А.) (..) Мьстиславъ же поиде Серегеремъ, и въниде въ свою волость, и рече новгородьцем: «идете въ зажития, толико головъ не емлете». Идоша, исполнишася кърма, и сами и кони, и быша вьрху ВълзЪ»¹⁴⁹⁾. [231]

Мстислав прекрасно понимал, что, прежде чем начать войну со своим врагом Ярославом Всеволодовичем, сидевшим тогда в Торжке, необходимо накормить и обогатить запасами изголодавшихся новгородских воинов. Что означает термин «своя волость?» За Селигером начиналась Смоленская земля, ее северная часть — Торопецкое княжество, которым, мы знаем, владел уже его отец. Не приходится сомневаться, что фразы «своя волость» и «голов не емлете» относились к жителям Торопецкой земли, которая действительно находилась в верховьях Волги. Дальнейший путь был на север в погоню за Святославом Всеволодовичем (который только что напал на «Рьжевку — городець Мстиславль» — и которого только что отбил оттуда посадник Ярун. Таким образом, Торопецкая волость была волостью Мстислава Удалого даже тогда, когда он был новгородским князем! Снова, следовательно, подтверждается наше наблюдение о связи смоленских князей с их исконными землями, несмотря на княжение в других княжествах. Яркий пример этому мы видели в распоряжении в 1165 г. своим смоленским доменом киевским князем Ростиславом. Двигаясь по Волге, Мстислав взял соседний со Ржевкой суздальский город Зубцов. В походе Мстиславу помогал его родной брат псковский князь Владимир Мстиславич. К Зубцову же подошли Владимир Рюрикович и Всеволод Мстиславич (сын Мстислава Романовича) со смолянами. Коалиция смоленских и других князей двигалась по территории Ростово-Суздальской земли все дальше. Готовилась грандиозная битва, которая и произошла неподалеку от Юрьева Польского, на р. Липиц. Не желая кровопролития, смоляне и новгородцы первоначально вступили в переговоры. Юрию Всеволодовичу (сын Всеволода III, брат Ярослава) был послан посол сотский Ларион с грамотой: «кланяемъ ти ся; нЪту ны съ тобою обиды, съ Ярославомъ ны обида пусти мужи мои новгородьци и новотържци и что еси зашълъ волости нашеи новгородьскои Волокъ, въспяти; миръ с нами възъми, а крестъ к нам цЪлуи; в кърви не проливаиме».

Ответ был категоричен: «мира не хочемъ, мужи у мене; а далече есте шли, и вышли есте, акы рыбы на сухо»¹⁵⁰⁾.

Новгородцы решились биться пешими, без сапог «и порты съметавъше». «Мьстиславъ поеха за ними на конихъ». Блестящая победа была, как известно, на стороне смолнян и новгородцев, «не можеть умъ человъческъ домыслити избьеныхъ, а повязаныхъ: Яраслав въбегъ въ Переяслаль». Одолев во Владимире Юрия Всеволодовича, новгородцы посадили там Константина. В дальнейших событиях новгородцев смоляне не участвовали.

В 1218 г. Мстислав Удалой созвал в Новгороде вече, на котором объявил, что оставляет новгородский стол и хочет «поискати Галиця (а вас не забуду)». Просьбы новгородцев «не ходи, княже!» не подействовали и «поиде Мстислав въ Русь». «Новгородци же послашася Смольньску по Святослава по Ростиславиця и приде в Новгородъ мъсяца августа в день 1».¹⁵¹⁾ [232]

Битва на р. Липице и победа Ростиславичей имели огромное значение для Смоленского княжества. Авторитет ростово-суздальских князей, потерявших еще в 1212 г. своего главного вождя Всеволода III, теперь окончательно упал. Не случайно по уходе Мстислава Удалого новгородцы обращаются именно в Смоленск в поисках князя. Если раньше бывали случаи, когда смоленский князь заискивал перед суздальцами, посылал к Всеволоду III смоленского епископа для переговоров о мире (1205 г.)¹⁵²⁾, то теперь это уже давно позади.

Кто же стал смоленским князем после ухода оттуда Мстислава Романовича в 1214 г.? Мы видели, что Мстислав Мстиславович в 1215 г. снова вошел в Новгород, куда его пригласили новгородцы. Князь шел через Смоленск с помощью Владимира Рюриковича из Переяславля и Всеволода Мстиславича, которого послал отец Мстислав Романович. Мстислав Удалой пошел в Новгород один, оставив этих двух князей в Смоленске¹⁵³⁾. Позднее они принимали участие в походе, присоединившись к Мстиславу у Зубцова, бились на р. Липиц в 1216 г. П. В. Голубовский полагал, что «с удалением Мстислава Романовича из Смоленска старшим среди смоленских князей являлся Владимир Рюрикович, который, как видно, возвратился скоро назад, вероятно, вместе со смоленскими ополчениями, так как в 1216 г. мы видим его уже князем смоленским».¹⁵⁴⁾ Возможно, это и верно, так как после Липецкой битвы, когда союзники подступали к Владимиру, именно он удерживал смолян от разграбления этого города. Однако смоленское княжение Владимира Рюрика, видимо, особенно не прельщает: в 1219 г. он уже бросает смоленский стол и помогает Мстиславу Удалому скорее получить Галич. Смоленск переходит теперь сыну Давыда Ростиславича Мстиславу.

Смоленская земля в 20—30-х годах XIII в. Правление нового князя в Смоленске знаменуется постоянно повторяющимися походами Литвы на Полоцкую землю и на Смоленские города. В 1216 г. в Полоцке умер полоцкий князь Владимир¹⁵⁵⁾. Начались, видимо, бесконечные распри полоцких князей за полоцкий стол, что необычайно ослабляло страну и делало ее беспомощной. Смоленску, также отбивающему Литву, нужен был сильный союзник. Этим и объясняется, что в 1222 г. 17 января «смолняне взялЪ Полтескъ»¹⁵⁶⁾. Прав, по-видимому, П. В. Голубовский, который считает, что в Полоцке именно тогда был посажен сын Мстислава Романовича Святослав Мстиславич, о котором далее сообщений долго нет, и только под 1232 г. появляется свидетельство, что «взя Святослав Мстиславич, внук Романов, Смоленскъ на щитъ с полочаны на Бориш день»¹⁵⁷⁾. Все 20-е годы смолняны жили с полоцким князем, по-видимому, дружно. В 1229 г. смоленским князем Мстиславом Давыдовичем был заключен [233] договор с Ригой и Готским берегом, по которому разрешался свободный проезд по Западной Двине от Риги до Смоленска, очевидно, смоленский князь относился к полоцкому как к меньшему брату. К тому же Полоцк был намного ближе к Риге, их соединяла общая река, не было волоков, и такие строгие договоры, как со Смоленском, первое время Полоцку были и не так нужны. Примерно такой же ход мысли находим мы у П. В. Голубовского¹⁵⁸⁾.

В 1230 г. умер смоленский князь Мстислав Давыдович. Что было в Смоленской земле после этого в течение двух лет, мы не знаем. Вероятно, смоленские князья, если они были, соперничали за смоленский стол, входили с вечем в столкновение. Вече явно не хотело полоцкого князя Святослава Мстиславича, иначе он не расправился бы со Смоленском так жестоко в 1232 г. В. А. Кучкин, мы видели, вполне убедительно связал эти события с «грамотой неизвестного князя», где есть глухое указание на происходившее столкновение купцов (в том числе немецких) с княжеской администрацией и т. д. Видимо, прав исследователь и относительно противопоставления в договоре «своим» мужам дружины Святослава Мстиславича. Этот князь вряд ли был желаем смолянами, но все же продержался он 6 лет. В 1239 г. в Смоленск прибыл Ярослав Всеволодович, шедший на Литву. Текст летописи не вполне ясен: «Ярославъ иде Смоленьску на литву и литву побъди и князя ихъ ялъ, а смоляны оурядивъ, князя Всеволода посади на столЪ, а сам со множеством полона с честью отиде в свояси»¹⁵⁹⁾. П. В. Голубовский понимал этот текст в том смысле, что Литва захватила уже и Смоленск, и там был ее князь, смещенный киевским Ярославом¹⁶⁰⁾. Такое предположение вероятно, но вызывает удивление, что о взятии Литвою такого крупного княжеского центра, как Смоленск, в летописях ничего нет. Может быть, Ярослав избрал своей базой Смоленск и уже оттуда двинулся на Литву? В Смоленске же были недовольны, как мы говорили, Святославом, и его Ярослав заменил другим князем? Но здесь возникает новый вопрос: где же находился согнанный Ярославом литовский князь? Все это в сильной степени неясно, и, пожалуй, вернее придерживаться предположения П. В. Голубовского, хотя и в этом уверенности нет.

Дальнейшие тексты летописи пестрят сообщениями о нападении Литвы на русские земли, причем идет она на Новгород обычно через Торопец. В 1234 г. отряды Литвы дошли до Руссы и новгородцы догнали их только «въ Торопечьскои волости», на Дубровне; в 1245 г. Литва воевала за Торжок и Бежецкий Верх. Тверичи и дмитровцы догнали их только у Торопца, и их княжичи «въбЪгоша в Торопечь». На следующее утро подоспел Александр Невский и «княжиць исъче или более 8»; у этого же города настиг литовские отряды только что напавший на «волось новгородьскую» князь Василий с новгородцами (1253 г.)¹⁶¹⁾. Литва, следовательно, [234] беспрепятственно хозяйничает в Смоленской земле, и в частности в ее северной части — Торопецкой волости, которая даже прикрывает ее князей в Торопце. Как мы видели, Смоленскую землю длительно охраняло то, что ее князья, имея в ней свои личные домениальные владения, получали княжения в разных частях Руси. В XIII в. процесс феодального дробления и процесс антагонизма среди сильно разветвившейся семьи Ростиславичей достигли своего апогея. Как указал уже П. В. Голубовский, теперь в Смоленске происходили распри между двумя их линиями — Романовичей (потомков Романа Ростиславича) и Давыдовичей (потомков Давыда Ростиславича). Русские земли были под угрозой татаро-монголов с востока, литвы и немцев с запада. В этих условиях вопрос о смоленских домениальыых владениях Ростиславичей приобретал вполне ощутимую остроту. Торопецкое княжество предъявляло самостоятельность ранее всего: там была, мы видели, особая линия потомков Мстислава Ростиславича. Княжество это, возможно, было даже ближе временами к своим северным соседям — Новгороду и Суздалю (события, связанные с Александром Невским, и т. д.). Борьба Ростиславичей шла, видимо, из-за остальных территорий. Смоленское княжество клонилось к упадку.

Вопрос о татаро-монгольском нашествии и нападении на Смоленск. Летописи Смоленской земли до нас не дошли, и мы так и не знаем, что происходило в Смоленске в страшные годы татаро-монгольского нашествия (1238—1240 гг.). Разорив Рязанские земли, Москву, Переяславль, Юрьев, Дмитров, Волоколамск, Тверь и Торжок, они двинулись на Селигерский путь и, «секуще люди, акы траву», дошли до Игнача креста. Только сто верст отделяло их от богатейшего русского города — северной столицы — Новгорода. Однако их дальнейшее продвижение на северо-восток приостановилось, и новгородский князь Александр свободно мог праздновать свою свадьбу с полоцкой Брячиславной (1238 г.)¹⁶²⁾. Двигаясь на юг, к Киеву, татаро-монголы обошли Смоленск, осадили «вятические» города Воротынск, Серенск, Козельск... Смоленск был в стороне.

Лишь в житии Меркурия Смоленского, которое многие авторы считают недостоверным, есть сведения, что татаро-монголы по возвращении из Венгрии в 1242 г.¹⁶³⁾ двинули отряд на Смоленск. Но приступ был отбит, а ночной вылазкой они были разгромлены у Долгомостья. Лишь в 70-х годах XIII в. Смоленск начинает признавать тяжелую руку татаро-монгольских поработителей. Однако их власть здесь чувствовалась довольно слабо. [235]

Назад К оглавлению Дальше

¹⁾ ПСРЛ. М., 1962, т. II, стб. 13-15. См. также: Кузьмин А. Г. К вопросу о происхождении варяжской легенды, — В кн.: Новое о прошлом нашей страны. М., 1967; Устюжский летописный свод. М.; Л., 1950, с. 20.

²⁾ Алексеев Л. В. Полоцкая земля. М., 1966, с. 102, пр. 106 (младшие монеты кладов: 842, 846, 854, 857 гг.). Из клада у д. Кислая известен пока лишь редчайший полубрактеат 825 г. (Потин В. М. Русско-скандинавские связи по нумизматическим данным (IX—XII вв.). — В кн.: Исторические связи Скандинавии и России. Л., 1970, с. 76, пр. 51).

³⁾ Памятники Киевского государства IX—XII вв. Л., 1936, с. 60.

⁴⁾ Алексеев Л. В. Устав Ростислава Смоленского 1136 г. и процесс феодализации Смоленской земли.

⁵⁾ Янин В. Л. Печать Смоленского князя Вячеслава. — КСИИМК, 1954, вып. 55; Янин В. Л. Актовые печати Древней Руси X—XV вв. М., 1970, т. I, с. 16.

⁶⁾ ПСРЛ, 1922, т. XV, стб. 153.

⁷⁾ Там же.

⁸⁾ Янин В. Л. Междукняжеские отношения в эпоху Мономаха и «Хождение игумена Даниила». — ТОДЛ, 1960, т. XVI, с. 117.

⁹⁾ ПВЛ, т. I, с. 159.

¹⁰⁾ ПВЛ, т. I, с. 158, 159.

¹¹⁾ПВЛ, т. I, с. 158; Орлов А. С. Владимир Мономах. М.; Л., 1946, с. 10; Ивакин И. М. Князь Владимир Мономах и его Поучение. М., 1901, т. I, с. 149.

¹²⁾ ПВЛ, т. I, с. 159.

¹³⁾ ПВЛ, т. I, с. 150.

¹⁴⁾ ПВЛ, т. I, с. 151, 168. В этом месте летописи — любопытное несовпадение текстов, возможно, указывающее на разные редакции источника. В начале статьи 1096 г. говорится лишь о требовании Святополка и Мономаха идти Олегу «к брату Давыдови», что его не приняли смолняне и он ушел в Рязань. В тексте же ее конца после слов «на передняя возвратимся» сообщено более: Олег, оказывается, должен был идти за братом в Смоленск, чтобы затем договариваться о столах в Киеве. Не проникнув в город, он уходит в Муром, изгоняет и убивает сына Мономаха Изяслава. Далее подробно сообщается о похоронах Изяслава и только после этого говорится об уходе Олега в Рязань. Итак, автор первого отрывка знал о тех же событиях гораздо меньше второго.

¹⁵⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 250.

¹⁶⁾ Янин В. Л. Междукняжеские отношения..., с. 117 и сл.

¹⁷⁾ Янин В. Л. Актовые печати..., т. I, с. 23; автор предполагает здесь, что полное имя смоленского князя было Мстислав Андреевич Всеволодович. О. М. Рапов думает, что это сын Всеволода Игоревича и отмечает, что гипотезе Янина противоречат сведения В. Н. Татищева (Рапов О. М. Княжеские владения на Руси в X — первой половине XIII вв. М., 1977, с. 202 и сл.).

¹⁸⁾ Янин В. Л. Междукняжеские отношения..., с. 122.

¹⁹⁾ Орлов А. С. Владимир Мономах, с. 147, прим. 72.

²⁰⁾ Знаменский П. Руководство по церковной истории. СПб., 1888, с. 31; Редков Н. Н. Преподобный Авраамий Смоленский и его житие. — Смоленская старина. Смоленск, 1909, вып. I, ч. 1, с. 19.

²¹⁾ Янин В. Л. Междукняжеские..., с. 122.

²²⁾ Там же.

²³⁾ НПЛ, с. 20, 203.

²⁴⁾ ПВЛ, 1950, I, с. 201; Голубовский П. В. История Смоленской земли, с. 265.

²⁵⁾ Татищев В. Я. История Российская. М., 1963, т. II, с. 133, 134.

²⁶⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 292; Алексеев Л. В. Полоцкая земля, с. 258-261.

²⁷⁾ Алексеев Л. В. Домен Ростислава Смоленского. — В кн.: Средневековая Русь. М., 1976.

²⁸⁾ Кучкин В. А. Ростово-Суздальская земля в X—XIII вв. (центры и границы) — История СССР, 1969, № 2.

²⁹⁾ ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 302.

³⁰⁾ НПЛ, с. 31, 218.

³¹⁾ Бережков Н. Г. Хронология русского летописания. М., 1963, с. 24, 27.

³²⁾ Черных Н. Б. Абсолютные даты деревянных сооружений древнего Смоленска — МИСО, Смоленск, 1967, вып. VI, с. 282, рис. 3 (таблица).

³³⁾ Приведенный анализ событий 1132—1133 гг. вносит некоторые колебания в точность датировки В. Л. Яниным известных грамот Всеволода и Изяслава Мстиславичей Юрьеву и Пантелеймоновскому монастырям Новгорода, именно 1134 г. (ПРП. М., 1953, т. II, с. 103-105; Янин В. Л. К истории землевладения в Новгороде. — В кн.: Культура древней Руси. М., 1966, с. 321, 322). При помощи ряда остроумных сопоставлений автор приходит к мысли, что документы эти размежевывают земли Юрьева и Пантелеймоновского монастырей при основании последнего и, следовательно, одновременным. Дату этого события исследователь видит в 1134 г., когда Изяслав Мстиславич прибыл в Новгород в связи с попыткой (неудачной) Всеволода утвердить его на Суздальском столе. В эту поездку, следовательно, Изяслав нуждался в поддержке Новгорода для задуманного предприятия — отстройки Пантелеймоновского монастыря, по мысли В. Л. Янина, — она могла служить «одним из средств привлечения (...) новгородского духовенства». Основываясь только на Новгородской Первой летописи, ученый забывает, что по Лаврентьевской при жизни Всеволода Изяслав был в Новгороде дважды: в 1133 г. и в 1135 г. Первая поездка была связана с транспортировкой в Новгород продовольствия (о чем я говорил), вторая — та самая, о которой пишет В. Л. Янин, и которая Новгородской летописью отнесена к 1134 г. Выделение для монастырей земель (чуждый Новгороду князь был вынужден испрашивать их у Новгорода), возведение монастырских построек (даже деревянных), ограждение его, снаряжение церквей, отыскание игумена и монахов — все это дело далеко не одного месяца. Маловероятно, чтобы новгородцы двинулись на сомнительное предприятие захвата Изяславом суздальского стола, руководствуясь только обещанием его отстроить монастырь. Скорее было иначе, Изяслав уехал в Новгород, спасая его продовольствием. Тогда же, в голодный год, он дал обещание возвести монастырь и начал его отстраивать, что не могло не иметь успеха у средневековых жителей города. Именно тогда, в 1132—1133 гг., были даны монастырям упомянутые грамоты, а не в 1134 г. (или в 1135 г., по Лаврентьевской летописи), как это предположил В. Л. Янин. Снискание расположения новгородцев Изяславу в 1132—1133гг. было нужно потому, что в борьбе с братьями Ярополк по-прежнему опирался на двух племянников — сыновей умершего киевского Мстислава. Он не оставлял мысли вновь возвратить Всеволода в Переяславль, а обделенного Изяслава утвердить в Новгороде. Через 2 года все изменилось: Долгорукий рванулся в Переяславль, уступив Ростов и Суздаль. Всеволод оставался в Новгороде, а для Изяслава отчаянная попытка посадить его в Ростове ничем не кончилась.

³⁴⁾ НПЛ, с. 25, 210.

³⁵⁾ ПСРЛ, т. I, стб. 306; ПСРЛ, т. II, стб. 301-302.

³⁶⁾ НПЛ, с. 25, 211.

³⁷⁾ ПСРЛ, т. I, стб. 307.

³⁸⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 309.

³⁹⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 311.

⁴⁰⁾ Алексеев Л. В. Полоцкая земля, с. 265.

⁴¹⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 315-316.

⁴²⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 319.

⁴³⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 330.

⁴⁴⁾ Рыбаков Б. А. «Слово о полку Игореве» и его современники. М., 1971, с. 108.

⁴⁵⁾ ПСРЛ, т. II, стб.338.

⁴⁶⁾ ПСРЛ, т. II, стб.366.

⁴⁷⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 369.

⁴⁸⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 422; Рыбаков Б. А. Древняя Русь: Сказания, былины, летописи. М., 1963, с. 330.

⁴⁹⁾ Прекрасный анализ деятельности Вячеслава см.: Поппэ А. В. Учредительная грамота смоленской епископии. — АЕ–1966. М., 1966, с. 66.

⁵⁰⁾ Полочане передаются Святославу Ольговичу — их южному сильному соседу, и это вовсе не «первый случай коммендации без феодальной связи» (Рыбаков В. А. «Слово о полку Игореве...», с. 126). См.: Алексеев Л. В. Полоцкая земля, с. 275-276; Зайцев А. К. До питания про формування территории древниорусских князiуств XII ст. — Украинский исторический журнал, 1974, № 5, с. 4.

⁵¹⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 455.

⁵²⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 459, 461.

⁵³⁾ НПЛ, с. 25, 210 и др.

⁵⁴⁾ НПЛ, с. 26, 212 и далее.

⁵⁵⁾ Янин В. Л. Новгородские посадники. М., 1962, с. 99.

⁵⁶⁾ НПЛ, с. 29, 215 (у Ростислава действительно был сын Мстислав, но это описка вместо «Ростиславе сыне Мстиславле»); ПСРЛ, 1927, т. I, вып. 2, стб. 341; ПСРЛ, т. II, стб. 468; ПСРЛ, 1856, VII, с. 60.

⁵⁷⁾ НПЛ, с. 29, 216. О политическом лице Якуна: Янин В. Л. Новгородские..., с. 100.

⁵⁸⁾ В. Л. Янин датирует 1155 г., но год был мартовским (там же).

⁵⁹⁾ Янин В. Л. Новгородские посадники, с. 99.

⁶⁰⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 475.

⁶¹⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 475.

⁶²⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 476.

⁶³⁾ Алексеев Л. В. Домен Ростислава Смоленского. — В кн.: Средневековая Русь.

⁶⁴⁾ Рыбаков Б. А. «Слово о полку Игореве»..., с. 114.

64а ПСРЛ, т. II, стб. 477. Весь текст принадлежит летописцу Долгорукого (Лимонов Ю. А. Летописание Владимиро-Суздальской Руси. Л., 1967, с. 59).

⁶⁵⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 482; Монгайт А. Л. Рязанская земля. М., 1961, с. 343; ПСРЛ, т. II, стб. 347.

^65а) Монгайт А. Л. Рязанская земля, с. 343.

⁶⁶⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 482.

⁶⁷⁾ Монгайт А. Л. Старая Рязань. — МИА, 1955, вып. 49, с. 91.

⁶⁸⁾ НПЛ, с. 17, 217.

⁶⁹⁾ Янин В. Л. Новгородские посадники, с. 100, 101.

⁷⁰⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 493 и cл.; Алексеев Л. В. Полоцкая земля; Древнерусские княжества X—XIII вв. М., 1975, с. 235.

⁷¹⁾ Алексеев Л. В. Полоцкая земля, с. 265 и др.

⁷²⁾ Псковские летописи. М., 1941, т. I; 1955, т. II.

⁷³⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 503.

⁷⁴⁾ Не приходится сомневаться, что от Новгорода был послан Якун Мирославич, о котором уже говорилось.

⁷⁵⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 503-504.

⁷⁶⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 504.

⁷⁷⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 505; Алексеев Л. В. Полоцкая земля, с. 274-278.

⁷⁸⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 510.

⁷⁹⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 276.

⁸⁰⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 282-283.

⁸¹⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 284.

⁸²⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 293.

⁸³⁾ Алексеев Л. В. Полоцкая земля.

⁸⁴⁾ Алексеев Л. В. Полоцкая земля, с. 278, 279.

⁸⁵⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 531.

⁸⁶⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 531.

⁸⁷⁾ Рыбаков В. А. «Слово о полку Игореве»..., с. 137, 138.

⁸⁸⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 511, 550.

⁸⁹⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 542, 543.

⁹⁰⁾ Возможно, фигуру Боголюбского в борьбе с Мстиславом выдвинули сами Ростиславичи (Рыбаков Б. А. «Слово о полку Игореве», с. 139).

⁹¹⁾ НПЛ, с. 32, 219.

⁹²⁾ Янин В. Л. Новгородские посадники, с. 102 и cл.

⁹³⁾ НПЛ, с. 33, 220, 221.

⁹⁴⁾ Бережков Д. Г. Хронология русского летописания, с. 27.

⁹⁵⁾ НПЛ, с. 33, 220.

⁹⁶⁾ НПЛ, с. 33, 222.

⁹⁷⁾ НПЛ, с. 32, 220.

⁹⁸⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 569-570.

⁹⁹⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 572-573.

¹⁰⁰⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 573.

¹⁰¹⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 575-578.

¹⁰²⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 580-595 (дата по Бережкову).

¹⁰³⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 598.

¹⁰⁴⁾ Алексеев Л. В. Полоцкая земля, с. 264.

¹⁰⁵⁾ ПСРЛ, II, стб. 603-604. По мнению Б. А. Рыбакова, эта «несогласованность» действий русских князей нашла отражение в «Слове о полку Игореве» (Рыбаков Б. А. «Слово о полку Игореве...», с. 149).

¹⁰⁶⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 605.

¹⁰⁷⁾ НПЛ, с. 35, 224.

¹⁰⁸⁾ НПЛ, с. 35, 224, 225; Янин В. Л. Новгородские посадники, с. 107.

¹⁰⁹⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 606-607.

¹¹⁰⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 607.

¹¹¹⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 608-609. См. также: Алексеев Л. В. Полоцкая земля, с. 243.

¹¹²⁾ По Ипатьевской летописи, Мстислав умер 13 июня 1178 г. (ПСРЛ, т. II, с. 609), придерживаюсь даты Новгородской I летописи, так как ее датировки более точны.

¹¹³⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 614.

¹¹⁴⁾ Там же.

¹¹⁵⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 618.

¹¹⁶⁾ Алексеев Л. В. Полоцкая земля, с. 280-282.

¹¹⁷⁾ Рыбаков Б. А. «Слово о полку Игореве»..., с. 153, 154.

¹¹⁸⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 620-621.

¹¹⁹⁾ НПЛ, с. 37.

¹²⁰⁾ Янин В. Л. Новгородские посадники, с. 108.

¹²¹⁾ Подробности соображений о том, каким путем шел Давид к Треполю и когда мог там оказаться, см. в книге: Рыбаков Б. А. «Слово о полку Игореве»..., с. 270.

¹²²⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 646-647.

¹²³⁾ НПЛ, с. 37; ПСРЛ, 1927, т. I, вып. 2, стб. 403-404; ПСРЛ, 1856, т. VII, с. 100; ПСРЛ, 1949, т. XXV, с. 93, 94.

¹²⁴⁾ НПЛ, с. 38.

¹²⁵⁾ Тихомиров М. Н. Крестьянские и городские восстания на Руси IX—XIII вв. М., 1955, с. 220.

¹²⁶⁾ Мавродин В. В. Народные восстания в древней Руси XI—XIII вв. М., 1961.

¹²⁷⁾ Колчин Б. А. Дендрохронология Новгорода. — МИА, 1963, № 117, с. 282, рис. 3; Колчин Б. А. Дендрохронология средневековых памятников Восточной Европы. — В кн.; Проблемы абсолютного датирования в археологии. М., 1972, с. 103, рис. 7; с. 107, рис. 8.

¹²⁸⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 658.

¹²⁹⁾ ПСРЛ, т. VII, с. 101.

¹³⁰⁾ Рыбаков Б. А. «Слово о полку Игореве»..., с. 286.

¹³¹⁾ Голубовский П.В. История..., с. 283.

¹³²⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 670.

¹³³⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 678-679.

¹³⁴⁾ Бережков Н. Г. Хронология русского летописания, с. 207.

¹³⁵⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 681.

¹³⁶⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 682.

¹³⁷⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 688.

¹³⁸⁾ НПЛ, с. 32, 220 (1167 г.). Также поступили и Ольговичи в 1196 г, (ПСРЛ, т. II, стб, 696).

¹³⁹⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 702.

¹⁴⁰⁾ Голубовский П. В. История Смоленской земли, с. 289.

¹⁴¹⁾ НПЛ, с. 38, 228.

¹⁴²⁾ НПЛ, с. 37, 228.

¹⁴³⁾ Янин В. Л. Новгородские посадники, с. 106 и сл.

¹⁴⁴⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 631.

¹⁴⁵⁾ ПСРЛ. СПб., 1856, т. VII, с. 116.

¹⁴⁶⁾ НПЛ, с. 51.

¹⁴⁷⁾ НПЛ, с. 53.

¹⁴⁸⁾ НПЛ, с. 52, 53.

¹⁴⁹⁾ НПЛ, с. 55.

¹⁵⁰⁾ НПЛ, с. 56.

¹⁵¹⁾ НПЛ, с. 58.

¹⁵²⁾ ПСРЛ, т. VII, с. 112.

¹⁵³⁾ ПСРЛ, т. VII, с. 119, 120.

¹⁵⁴⁾ Голубовский П. В. История..., с. 292.

¹⁵⁵⁾ Генрих Латвийский. Хроника Ливонии, с. 179.

¹⁵⁶⁾ НПЛ, с. 263 (в Новгородской Первой старшего извода этого нет).

¹⁵⁷⁾ НПЛ, с. 72, 281.

¹⁵⁸⁾ Голубовский П. В. История..., с. 198 и сл.

¹⁵⁹⁾ ПСРЛ, 1929, т. I, вып. 2, стб. 469.

¹⁶⁰⁾ Голубовский П. В. История..., с. 302.

¹⁶¹⁾ Соответственно: НПЛ, с. 73, 79, 80.

¹⁶²⁾ НПЛ, с. 76-77.

¹⁶³⁾ Голубовский П. В. История..., с. 304.

Назад К оглавлению Дальше