Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Западная и Восточная христианские церкви относились к магии и гаданиям преимущественно с осуждением, основываясь на богословских соображениях, а также на библейской и святоотеческой традиции. При этом лишь проницательный богослов мог отличить чудо от волшебства, в то время как рядовой человек любой эпохи обычно не видел между ними различия. В реальной жизни христианские церкви, декларируя торжество официального взгляда на существо магии, сталкивались с трудностями. Во-первых, магию и гадание с древности до настоящего времени нередко практиковали сами представители духовенства; кроме того, некоторые формы гаданий (включая толкование снов) присутствуют в качестве вполне допустимых и приемлемых в текстах Священного Писания, не говоря уже о средневековых и постсредневековых текстах вполне почитаемых христианских авторов¹⁾. Лаодикийский собор IV века счел необходимым запретить духовенству эту практику, и многие поместные соборы на протяжении столетий осуждали либо магию и гадания в целом, либо их частные проявления²⁾.

Русские исповедальные чины, памятники канонического права, церковно-учительные сочинения, индексы запрещенных книг столь же разнообразны, как и их западные аналоги, причем большая часть всех перечней отражает озабоченность сексуальным поведением и магией. Обостренное внимание к сексуальному поведению в епитимийниках и трактатах по нравственному богословию Западной церкви, а также в дореформационной теологии колдовства часто объясняли влиянием Блаженного Августина. Между тем необходимо отметить, что в России Августина практически не знали, по крайней мере до XVI века. Связь этих двух прегрешений не случайна, как напоминает нам Р. Кикхефер: «Сочувствие к пострадавшим и осуждение преследователей, пожалуй, слишком часто заставляют нас забывать, что многое в магии было направлено на {592} сексуальное принуждение и эксплуатацию»³⁾. Как и в средневековых западных епитимийниках и иных текстах, включавших перечисления грехов, многие положения в православных памятниках являются не более чем отсылками к авторитету вселенских и поместных соборов. Обычным источником русских памятников церковного права являются постановления VI Вселенского собора (III Константинопольского, 680—681 годы) и продолжающего его Трулльского собора (692 год). Помимо прочего эти памятники устанавливают правила заключения браков и сексуального поведения; запрещают общение с иудеями, совместное мытье в банях, посещение конных ристалищ и театрализованных представлений мимов, танцоров и зверей, обращение за советом к предсказателям, колдунам, заговаривателям туч и изготовителям амулетов; запрещают праздновать календы, вота и врумалии, надевать комические, сатирические или трагические маски, прыгать через огонь в начале месяца (подробнее см. гл. 1.6). Теперь невозможно установить, сколько человек в той или иной общине действительно признавались на исповеди в грехах, которые упоминаются в чине исповедания; как далеко заходило приходское духовенство в деле выявления этих грехов и, наконец, приводило ли само оглашение подобных прегрешений к появлению тех верований и практик, которые ранее могли и не существовать (по аналогии с тем, как в Западной Европе предвзятость инквизиторов и судей приводила к тому, что они сами подсказывали детали показаний на колдовских процессах). Во всяком случае, перечни грехов (имеющие особенности, связанные с местом и временем) можно считать, по крайней мере, показателем обеспокоенности духовенства.

Флорилегий «Изборник Святослава» был создан для великого киевского князя Святослава в 1076 году. Он включает осуждения гаданий, колдовства и зелейничества, взятые из «Constitutiones Apostolorum» («Правила свв. Апостолов»), и цитаты из св. Афанасия Александрийского о магии и демонах⁴⁾. В «Канонических ответах киевского митрополита Иоанна II», написанных в 1080-х годах и адресованных Иакову Черноризцу, строго осуждаются те мужчины и женщины, которые практикуют «волхования и чародеяния» (но призыва применять к ним смертную казнь там нет)⁵⁾. Сборник канонических вопросов и ответов XII века «Вопрошание Кириково» с большими или меньшими изменениями продолжал бытовать, по крайней мере, до XVII века, возможно как пособие для исповедников; он предусматривает шесть недель покаяния за принесение {593} детей к волхвам и такое же покаяние за принесение ребенка к «варяжскому попу» (оба этих греха обсуждаются в одном ряду с лесбийской любовью)⁶⁾. Вероятно, этот текст рассчитан на женщин в большей мере, чем прочие памятники подобного типа. Другие исповедальные вопросы не упоминают западное духовенство, но связывают воедино магию, обращение к дьяволу и половые извращения: в чине исповеди XIV—XV веков осуждается обращение к волхвам, причем за это предписывается четырехлетнее покаяние, однако католические священнослужители не упоминаются⁷⁾. В «Правилах свв. Апостолов» (вопросах исповедующемуся середины XV века, очевидно основанных на «Constitutiones Apostolorum», о которых сказано выше) осуждаются скотоложство, недопустимые позиции при соитии, обращение за помощью к бесам, обращение к волхвам за предсказаниями судьбы или за амулетами⁸⁾. Это дополнительно свидетельствует о том, что любой веривший в чары считался служителем дьявола. Другое сочинение, содержащее список прегрешений, относится к XVI веку; оно осуждает использование травы или зелий для отравления, совершения абортов или при родах, а также веру в сны, предсказание судьбы и молитвенные обращения к нечистому⁹⁾. Представляется, что объединение магии с семейным правом и нарушениями сексуального поведения, как и признание над ними церковной юрисдикции, распространяется в России с XII века. Оно стало частью реформы, которая проводилась ради материального обеспечения церковной организации путем расширения сферы компетенции епископов¹⁰⁾. Это соединение, в целом значительно более древнее, было известно на Руси и из отмеченных выше постановлений VI Вселенского и Трулльского соборов.

Более чем через тысячу лет после Лаодикийского собора (на котором обличались магические практики духовенства) в статьях «Стоглава», содержащего решения собора, созванного в Москве Иваном Грозным в 1551 году, все еще сохранялась необходимость запрещать приходскому духовенству под угрозой лишения духовного сана принимать соль, мыло или «сорочку» новорожденного для помещения их на церковный престол или возле него для придания им магической силы (см. подробнее гл. 1.6)¹¹⁾.

«Стоглав» довольно своеобразно классифицировал магические практики и тексты как еретические, что вызывает ассоциации с представлениями раннего христианства. До недавнего времени среди англоязычных историков было широко распространено {594} мнение, что такие представления, как и «демоническая магия», и «пакт с дьяволом» или полеты ведьм, были изобретением инквизиции. Непосредственное обращение к русским, византийским и позднеантичным материалам, которые редко рассматривались в подобных дискуссиях, позволяет отвергнуть это представление (отчасти, вероятно, заимствованное из «Черной легенды» — антииспанской и антикатолической пропаганды, имеющей давние традиции в английской литературе) как явное упрощение реальности и способствует утверждению в современной науке более взвешенного подхода¹²⁾.

Для оппозиции ранней церкви по отношению к магии имелись не только богословские, пастырские или полемические основания. Ее поддерживала существовавшая и раньше враждебность, а также (поскольку христианство в Римской империи было принято в качестве господствующей религии) и подозрительность государства к магии и гаданиям как возможным источникам подстрекательства к бунту или даже настоящей измены¹³⁾. Реальными были опасения, что с помощью гадания откроется имя следующего императора и таким образом будет нанесен политический или династический ущерб; это продолжало беспокоить правителей и в более позднее время¹⁴⁾. В 80-х годах XVI века в России ворожей Андрюшка Мочалов был схвачен и доставлен в Москву по навету, будто Михаил Нагой (родственник царевича Димитрия, который принадлежал к семейству, имевшему некоторые династические претензии на трон) спрашивал его, долго ли будет царствовать Федор Иоаннович¹⁵⁾.

Образ Нектанеба (Нектонава), который в различных версиях «Александрии» Псевдо-Каллисфена потопляет вражеский флот с помощью того только, что заколдовывает модели кораблей в лохани с водой, должен был устрашить легковерных правителей и свидетельствовать о тщете всех экономических и военных основ их власти.

Как только христианство было официально принято Римской империей, оказалось, что очень несложно размыть границы между язычеством, (вредоносной) магией, ложными предсказаниями, ересью и государственной изменой и, по существу, сместить их¹⁶⁾. Языческие боги, хотя они порой и превращались в святых и ангелов новой религии, значительно чаще выступают в роли демонов, наделенных магическими способностями. Боязнь магии, часто связанной с отравлением¹⁷⁾, как оружия подстрекателей к мятежу вновь и вновь всплывает в европейской истории¹⁸⁾; и не только в европейской, но, как мы увидим далее, и в русской. {595}

В странах, официально исповедующих христианство, гражданское право обычно или следовало церковному праву в вопросах магии, или самостоятельно рассматривало практику магии или гадания как основание для светского преследования. В раннее время у православных славян наказания, определяемые церковью за подобные практики, были сравнительно мягкими. Например, согласно глаголическому «Евхологию» X века за «молитву бесам» полагалось посадить виновного на четыре года на хлеб и воду¹⁹⁾. Раннее княжеское законодательство Киевской Руси демонстрирует пренебрежительное отношение к магии и гаданиям, относя их к специфически женским занятиям, надзор за которыми предоставлялся мужьям. Подобное отношение, если верить «Домострою», господствовало в России и в XVI веке (см. выше гл. 1). Но вот путешественник из исламской Испании (XII век) решил, что описание преследования подозреваемых в колдовстве в Киевской Руси достойно того, чтобы включить его в краткое описание страны. Подозреваемых, по его словам, связывали и бросали в реку: если они всплывали, то признавались ведьмами, их вытаскивали и сжигали²⁰⁾. Этот пример «купания» ведьм позволяет включить Русь в ареал древней и широко распространенной традиции²¹⁾.

Испытание подозреваемой в ведовстве путем погружения в воду
Английская гравюра XVI в. {596}

Иван Грозный созвал Стоглавый собор 1551 года (как было отмечено выше, а более детально — в гл. 1.6), чтобы разобраться с нестроениями в церковной сфере и с народными религиозными практиками русских, перечень которых был, очевидно, составлен самим царем. Решения собора представляют собой один из немногих документов, сообщающих о современных ему народных пороках, суевериях и поругании святынь; специальные наказания для практикующих магию и владеющих магическими книгами были чисто церковными (отлучение от церкви или, что весьма показательно, извержение из духовного чина), хотя вмешательство светских властей также предполагалось. Показательно также указание на возможность обращения к нормам гражданского права. Иван Грозный пытался кодифицировать право и урегулировать судопроизводство, и эта попытка увенчалась выпуском в 1550 году (за год до «Стоглава») «Судебника», который был представлен на одобрение собору. При этом в «Судебнике» ведьмы, магия или суеверные практики не упоминаются. Поздняя полуофициальная версия «Судебника» 1589 года (вероятно, приспособленного для черносошных общин Севера России²²⁾) упоминает «ведунью» (в одном списке — «ведьму»), но только в связи с причитающимся ей в ряду других категорий населения размером компенсации за «бесчестье»; причем «ведуньи» оказались в самом конце перечня, рядом с блудницами!²³⁾ Мужчины-колдуны не упоминаются, нет в «Судебнике» и каких-либо других упоминаний о магии, суеверии или отравлениях. Эти данные свидетельствуют: женщины-колдуньи считались в это время отдельной категорией деревенских сообществ, по крайней мере в Северной России. Хотя каноническое право и отдельные царские указы при определенных обстоятельствах могли осуждать магию, колдовство и тех, кто их практикует, кодифицированное в «Судебниках» 1497, 1550 и 1589 годов право Московской Руси упоминает только женщин-ведьм, причем исключительно в контексте защиты их законных прав. Ситуация, насколько мы можем судить по сохранившимся памятникам светского права, меняется с изданием «Соборного уложения» 1649 года (свода законов царя Алексея Михайловича, который включал многочисленные статьи о религиозных преступлениях) и «Воинских артикулов» Петра Великого 26 апреля 1715 года (о них речь пойдет ниже). Здесь колдовство рассматривается как преступление против самодержца или государства и карается смертью.

Эти наказания, однако, реально оказались направленными прежде всего против духовенства, которое формально не подлежало {597} светскому суду. С конца XV века обвинения мирян в колдовстве зачастую превращались в обвинения в особой форме государственной измены, причем магия рассматривалась в тех случаях, когда она носила вредоносный характер и была направлена против правителя или человека из его окружения.

Этот политический аспект магии имеет глубокие корни. В Киевской Руси летописи засвидетельствовали ряд случаев, когда языческие волхвы были казнены или изгнаны. Таковы казни 1024 года в Суздале, 1071 и 1227 годов в Новгороде²⁴⁾. В последнем случае, как говорится в Новгородской летописи, разные волшебники — «волхвы», «ведуны», «потворницы», — мужчины и женщины, схвачены новгородцами и сожжены²⁵⁾.

В Московской Руси при Иване III (1462—1505) трех «лихих баб» схватили за то, что, посещая жену великого князя Софью Палеолог, они приносили ей «зелие». Женщины были утоплены в прорубях на Москве-реке. Такое наказание за подобные преступления не является чем-то исключительным в Московской Руси²⁶⁾. Обвинения в колдовстве, ереси и государственной измене на процессах Максима Грека (Михаила Триволиса, см. гл. 15.2) в 1525 и 1531 годах тесно переплетаются между собой.

Обвинения включали «дурные намерения» против великого князя; связи с турками, с тем чтобы помочь им вести войну против России; колдовство против великого князя; ересь; иудаизм²⁷⁾. При этом наиболее конкретно обвинение Максима Грека: он «волшебными хитростьми еллинскими писал… водками на дланех своих, и распростирая те длани свои против великого князя, также и против иных многих поставлял, волхвуя», и хвалился «еллинъскими и жидовскими мудровании и чернокнижными их хитростьми волшебными»²⁸⁾. Эти обвинения имеют гораздо более явные признаки политической охоты на ведьм, нежели чисто богословской озабоченности.

Позднее, в XVI веке, князь Андрей Михайлович Курбский, бежавший из Москвы и вступивший в язвительную переписку с Иваном IV, в своем Первом послании обвинял царя в том, что он «измены и чародействы и иными неподобными облыгая православных». В своем ответе, написанном в типичном для него резком и синтаксически непоследовательном стиле, царь заявляет: «…а еже о изменах и чародействе воспомянул еси, — ино таких собак везде казнят»²⁹⁾. Действительно, магия была распространена в России XVI века и вызывала опасения как при дворе, так и в народе. Знаменитый {598} московский пожар 1547 года, за которым последовало восстание, в народе объясняли колдовской порчей, обвиняя в колдовстве бабку Ивана IV княгиню Анну Глинскую. Придворный медик Ивана Грозного Бомелий, известный также как отравитель и астролог (см. гл. 13.4), умер под пытками по обвинению в измене, причем оговорил ряд высокопоставленных особ, в том числе новгородского архиепископа Леонида. Последний был обвинен в том, что посещал собрание пятнадцати ведьм, признан виновным и лишен сана, а ведьмы — сожжены³⁰⁾.

Со времен Ивана Грозного и позднее центральная власть Московского государства все более наглядно демонстрировала озабоченность политическими преступлениями; начались поиски подозреваемых, допросы и судебные расследования³¹⁾. Последние включали обвинения как в изменнических словах и действиях, так и в порче зельями, кореньями и другими подозрительными предметами или текстами (включая еретические сочинения и списки заговоров и заклинаний). Эти сыскные дела известны как процессы по «слову и делу государеву». Они предусматривали процедуру, согласно которой любой человек мог заявить «слово и дело», если хотел обвинить кого-нибудь в действиях или речах, угрожающих государеву здоровью или чести, грозящих восстанием или изменой (в XVI веке то и другое называли «крамолой»). Недоносительство по обвинениям такого рода считалось преступлением. И обвиняемого, и обвинителя немедленно брали под стражу и допрашивали под пыткой. Дело должно было вестись в одном из приказов, причем его результаты отправляли только в определенное учреждение (с 1650 по 1676 год — Тайный приказ) или самому царю. В XVIII веке приговоры обычно выносились на местах и только наиболее серьезные дела проходили через государственные ведомства, отвечавшие за государственную безопасность (при Петре короткое время этим учреждением был Преображенский приказ, затем, с 1718 года, — Тайная канцелярия). История формирования процедуры сыска довольно туманна, вероятно она восходит ко времени правления царя Михаила Федоровича (1613—1645)³²⁾, причем, если не считать ссылки на вторую главу «Соборного уложения» 1649 года, документальные свидетельства об ее учреждении или правилах ведения сыска как будто отсутствуют. Обвинения по «слову и делу» получили самое широкое распространение в петровское время (иногда их именовали «государственными преступлениями»), когда любые критические слова могли расцениваться как {599} государственная измена. Процессы по «слову и делу» прекратились только при Екатерине II, в 1762 году.

Страх царя и его приближенных перед вредоносной магией, направленной против государя и власть имущих, совершенно очевиден. В 1598 году Борис Годунов, после четырнадцати лет регентства, стал царем. Он требовал от находящихся у него на службе клятвы в том, что они не попытаются «в естве и в питье, ни в платье, ни в ином ни в чем лиха никакого не учинити и не испортити»; что они не пошлют к нему никого из своих людей с колдовством или вредоносными кореньями; что не будут обращаться к предсказателям и ворожеям, чтобы те вынимали его след с каким-нибудь магическим умыслом («на следу всяким ведовским мечтанием не испортити») или насылали на царя злые чары по ветру («по ветру никакого лиха не нысылати и следу не вынимати»). Последние два вида вредоносной магии были хорошо известны в России³³⁾. Доступ в царские конюшни был ограничен, чтобы никто злонамеренно не подбросил злые зелья и коренья в царское седло, узду, пояс и рукавицы³⁴⁾. Ряд обвинений в использовании против царя волшебства все-таки был предъявлен: то ли Годунов действительно в это верил, то ли воспользовался удобным случаем отделаться от политических или династических противников (включая семью Романовых)³⁵⁾. Позже, в начале XVII века, сходной клятвы требовал от московских людей царь Василий Шуйский³⁶⁾. По некоторым свидетельствам, с докторов-иноземцев, которых в качестве придворных медиков постоянно приглашали с XV по XVIII век, полагалось брать письменное обязательство не использовать магию против царской семьи³⁷⁾. Но, как будет показано ниже, члены царской семьи и сами нередко обвинялись в волшебстве. За пределами Московии две другие восточнославянские страны — Украина и Белоруссия — долгое время находились под польско-литовским правлением. Там преследование ведовства в значительной степени было подчинено правовым традициям, сложившимся в Литве и Польше; преобладало местное законодательство, основанное на Магдебургском праве и Литовском статуте. Нередкие случаи сожжения на костре по обвинениям в колдовстве в этих землях могут быть подтверждены документально; так, в 1615 году были сожжены две женщины и сын одной из них³⁸⁾.

В некоторых современных исследованиях о колдовстве (особенно это касается наиболее экстравагантных, авторы которых придерживаются феминистских позиций) выдвигаются идеи, будто {600} обвинения в колдовстве в действительности служили лишь прикрытием для преследований по иным мотивам (от классовой борьбы до всемирного мужского заговора против женщин). Между тем совершенно очевидно: те, кто казался неординарной личностью в политической или духовной сфере, а также иноземцы, маргиналы люди с психическими отклонениями всегда были под подозрением, подпадали под обвинения в колдовстве, оборотничестве, сглазе, других видах демонического или магического поведения. Не следует закрывать глаза и на то, что отдельные люди, потворствуя своим желаниям, практиковали (и практикуют) то, что и они сами, и окружающие считали магией; значит, они могли (как это происходит и в наше время) объявлять себя колдунами и ведьмами. Подобные практики и заявления во многих общинах могли восприниматься как реальные и вызывать опасения, особенно в периоды панических настроений, связанных с социальными потрясениями или природными катаклизмами, такими как засухи, эпидемии чумы или холеры. Обращение же к бытовой магии и знахарству распространялось столь широко, что совсем нетрудно было найти убедительные улики для недобросовестного обвинения во вредоносной магии. Примечательно, что во многих случаях и обвинитель и обвиняемый являлись членами одной семьи³⁹⁾.

Б.А. Успенский показывает на основании многочисленных примеров, что колдовство, самозванство, пародирование религии и пропаганда иноземного в российском контексте были проявлениями «антиповедения» в рамках бинарной модели культуры, причем они могли пониматься как явления по существу однотипные⁴⁰⁾. Следует заметить, что, хотя последователи тартуско-московской школы заимствовали свой семиотический метод из определенной лингвистической традиции, простое отклонение от нормы, которое соответствовало бы лингвистической модели, не всегда оказывается достаточным для обоснования существования культурных оппозиций. Действительно, для этого необходима полная символическая инверсия с варьирующимися степенями вероятности. Наиболее наглядным здесь оказывается случай с Лжедмитрием, захватившим русский трон в начале XVII века. Как следует из обвинений, закрепившихся в фольклоре, он считался колдуном, который практиковал «навыче языка польскаго и волъхвования цыганского и всякаго чародейства бесовъскаго… Глаголаше о нем мнозии, яко по всему уподобитися ему нравом и делы скверному законопреступнику, нечестивому мучителю царю Юлиану [Отступнику], {601} иже с бесы волъхвуя…»⁴¹⁾ Поэтому после гибели Самозванца его труп был наряжен по-скоморошески, с маской и дудкой, и он был погребен как колдун. Обвинения в отступлении Лжедмитрия от православия включали то, что он венчался на Николин день и растлевал молодых монахинь и мальчиков⁴²⁾. В одной исторической песне поется, что он идет с женой в баню, в то время как князья и бояре идут в церковь, — поведение, интерпретируемое в народе как нечестивое, колдовское. А его польская супруга Марина описывается как «зла еретница, безбожница», не разделившая кровавой расправы, которая постигла ее мужа, потому, что обратилась в сороку и улетела⁴³⁾, другими словами, была ведьмой⁴⁴⁾.

Страх перед ведьмами в XVI — начале XVII века в России ничтожен по сравнению с тем, что происходило в то же время в Западной Европе. Аресты, обвинения, процессы и казни в некоторых частях Европы были гораздо более значительными. Если все же считать, что охота на ведьм имела место и в России, то преимущественно она относится к XVII веку⁴⁵⁾. Охоту на ведьм поощрял царь Алексей Михайлович (1629—1676), взошедший на царство в 1645 году. Он, как и его близкий современник Иаков I Английский (ум. в 1625), интересовался оккультными науками и опасался злых чар, которые могли быть направлены против его семьи. Возможно, ближе всего к панике, вызванной колдовством, Московское государство подошло в 1656—1660 годах (т.е. после издания «Соборного уложения» 1649 года!). Тогда было возбуждено следствие в маленьком городке Лух, к северо-востоку от Москвы. К следствию было привлечено множество людей обоего пола, в основном по оговору подследственных. В данном случае явный политический подтекст отсутствовал. Многие детали обвинения обычны для русской народной магии и веры в колдовство. Предполагаемые ведьмы обвинялись в том, что они кричали звериными голосами, «портили» травами и кореньями, клали крест под пяту (обычный способ демонической магии, известный по более поздним свидетельствам), портили свадьбы (одна из важнейших функций волшебников и колдунов), насылали чары «по ветру» (особый вид исключительно вредоносной магии, хорошо известный в России), рассыпали соль. В конце концов пятеро мужчин были казнены (вид казни в документах не указан)⁴⁶⁾.

Представления о связи колдовства с тайным заговором против церкви и государства (в лухском деле не отразившиеся) всегда имели широкое распространение. Российский опыт в некоторой степени {602} подтверждает идею Р. Мюшамбле о том, что «охота на ведьм была прежде всего не религиозным, а политическим феноменом»⁴⁷⁾. В 1638 году, в период правления Михаила Федоровича, находившуюся в услужении женку Дарью Ломанову обвиняли в том, что она сожгла свою рубашку и сыпала пепел на след царицы Евдокии Лукьяновны, пытаясь с помощью этого волшебного способа завоевать ее расположение⁴⁸⁾. В 1647 году, в правление царя Алексея Михайловича, крестьянин и его соучастники бояре Семен и Иван Даниловы осуждены за наведение любовных магических чар на датского принца Вольдемара и царевну Ирину Михайловну⁴⁹⁾. 22 апреля 1670 года Артамон Матвеев, главнокомандующий русской армией, обвинен в попытке с помощью колдовства повлиять на выбор царской невесты⁵⁰⁾. В 1671 году находившаяся в услужении у царицы женка Марфа Тимофеева обвинена в похищении соли и гриба, приготовленного для ее госпожи: когда ее заметили, она рассыпала соль. Марфа показала, что украла соль и гриб, чтобы съесть их самой, однако была пытана на дыбе, потом огнем; больше она ни в чем не созналась. Ясно, что Марфу Тимофееву не столько наказывали за покражу, сколько стремились узнать, не было ли в ее действиях попытки отравления или порчи⁵¹⁾. В 1675 году князя Ф.Ф. Куракина обвинили в укрывательстве ведьмы — слепой старухи Феньки. Под пытками она созналась и умерла, но дело имело важные последствия⁵²⁾.

Григорий Котошихин, занимавший высокие дипломатические посты в царствование Алексея Михайловича, бежал в Швецию и около 1660 года написал знаменитое сочинение о внутренней политике и обычаях в Российском государстве и при царском дворе. Он сообщает, что дела о колдовстве и чернокнижии рассматривал Разбойный приказ (высший орган, в то время ведавший уголовными преступлениями). Эти преступления упоминаются в одном ряду с богохульством, святотатством (кражей церковных предметов), содомией и ложными толкованиями Священного Писания. За все эти вины, согласно Котошихину, подсудимых сжигали заживо на костре, если приговоренный был мужчиной, и отсечением головы, если казнили женщину⁵³⁾.

Смерть царя Алексея Михайловича ничего не изменила в этом отношении. Судя по всему, регентша царевна Софья и ее окружение интересовались оккультизмом; в расспросах 1689—1690 годов относительно мнимого заговора на жизнь юного царя Петра князь В.В. Голицын и Сильвестр Медведев обвинялись в обращении к {603} астрологам и волшебникам. Голицыну вменили в вину то, что он пытался узнать у польской гадалки, выйдет ли за него царевна Софья, а также то, что в своей бане он держал крестьянина-колдуна, который приготовлял ему любовное зелье для привораживания царевны⁵⁴⁾. Иуда Болтин (сторонник главы мнимого заговора, думного дьяка Федора Шакловитого) обвинялся в том, что рассыпал травы и коренья там, где должен был проходить царь Петр⁵⁵⁾.

Эти обвинения были, несомненно, политически мотивированы. Юный Петр, при всем его увлечении техникой, рос в атмосфере, где подобные суеверия играли большую роль; верил в них царь или нет, но наказания за магию и колдовство, которые он ввел в свое военное законодательство (Воинский артикул 1715 года), очень суровы. В артикуле 1 первой главы «О страхе Божием» он провозглашает: «И ежели кто из воинских людей найдется идолопоклонник, чернокнижнец, ружья заговоритель, суеверный и богохульный чародей: оный по состоянию дела в жестоком заключении, в железах, гонянием шпицрутен наказан или весьма сожжен имеет быть». В толковании на эту статью сказано: «Наказание сожжением есть обыкновенная казнь чернокнижницам, ежели оный своим чародейством вред кому учинил, или действительно с диаволом обязательство имеет. А ежели ж он чародейством своим никому никакого вреда не учинил и обязательства с сатаною никакова не имеет, то надлежит, по изобретению дела, того наказать другими вышеупомянутыми наказаниями, и притом церковным публичным покаянием».

В артикуле 2 того же свода законов написано, что любой, кто призывал к себе чародея или склонял к этому других, наказывается на тех же основаниях, что и чародей. Артикул 3 постановил, что любому солдату, виновному в богохульстве, следует прожечь каленым железом язык, а затем обезглавить⁵⁶⁾. Большинство случаев на деле заканчивались менее тяжелым наказанием и публичным покаянием⁵⁷⁾.

Воинский артикул Петра в значительной степени основан на шведском военном кодексе издания 1683 года, который был принят, однако, еще королем Густавом Адольфом в 1621 — 1622 годах и, в свою очередь, опирался на более ранние образцы. Шведский свод написан в то время, когда страх перед колдовством в этой стране бьш уже весьма силен, но еще не достиг своей высшей точки. Артикул 1 в нем также посвящен «страху Божию» и запрещает магию и заговаривание оружия, грозя столь же тяжкими наказаниями⁵⁸⁾. {604} Шведский свод частично основан на «Constitutio criminalis Carolina» (законодательном своде, созданном в 1532 году по повелению императора Карла V и имевшем целью создание общей правовой структуры для всей Священной Римской империи⁵⁹⁾), а также на различных датских и французских ордонансах. Фактически заимствованное из римского права различение вредоносной магии (и наказание за нее через сожжение) и магии, не причиняющей вреда, попало в Воинский артикул Петра прямо или опосредованно из статьи 109 «Carolina» (хотя эта статья не содержала различий между демонической и недемонической магией)⁶⁰⁾. Содержащееся в кодексе «Carolina» требование, чтобы признания обвиняемых добывались под пыткой, было в России того времени уже обычной практикой. Заимствованный характер постановлений Петровского кодекса по отношению к европейскому праву в советских исследованиях по истории законодательства в России обыкновенно игнорировался.

Близкие законодательные нормы можно найти в XVII—XVIII веках во многих частях Германии, и остается спорным, в какой степени царь просто воспроизводил североевропейскую модель, а в какой степени это соответствовало его собственным воззрениям. Конечно, Петр заботился о том, чтобы его военное законодательство выглядело «европейским»; 3 июля 1699 года его консультант генерал-майор Адам Вейде сообщает, что все статьи для нового военного кодекса готовы и что он имел в виду обычаи других великих монархов⁶¹⁾. Однако возможно, что Петр или его приближенные сознательно пересмотрели военное законодательство о наказаниях за колдовство, поскольку в Морском уставе 1720 года (который стал компиляцией французских, английских, шведских и датских морских регламентов)⁶²⁾ статьи против магии из 1-й главы перекочевали в 4-ю; кроме того, в уставе уже не упоминаются ни «ружья заговорители», ни союз с дьяволом, ни те, кто обращается за помощью к волшебникам: магию устав связывает с идолопоклонством, суеверием и богохульством. Между тем в толковании этого закона (а каждый артикул сопровождает толкование, как его следует исполнять) утверждалось, что сожжение есть обычная казнь для чернокнижников, отравителей и богохульников⁶³⁾. Однако в известных колдовских процессах этот закон не применялся.

Введение военного законодательства против колдовства не имело опоры в предшествующем законодательстве и стало своего рода недоразумением. Оба военных законодательных свода в России {605} содержали первые гражданские законы, в которых магические практики определены как преступления с предусмотренным наказанием. Отчасти именно по этой причине солдаты в XVIII веке довольно часто оказывались в числе обвиняемых в колдовстве. Жизнь русского солдата и без того была несчастной и опасной. В XVIII и XIX веках рекрута в молодости отнимали от семьи, и на военной службе он проводил остаток жизни или большую ее часть⁶⁴⁾. В этом сравнительно закрытом сообществе пышно расцветали суеверные предрассудки и пользовались успехом страшные рассказы, что часто ставило власти перед проблемами. Кочевой образ жизни солдат, оторванных от родных мест, так же как и паломников, вероятно, послужил одной из причин единства суеверных представлений и магических верований на обширном пространстве Европейской России и Сибири. В 1721 году первый иеромонах флота Маркел Радышевский доносил, что в армии у морских и сухопутных офицеров и солдат имеется множество волшебных «суеверных книжиц»⁶⁵⁾.

Другой значительной категорией обвинявшихся в волшебстве (и по сходным административным причинам — из-за наличия соответствующих правовых норм) были представители духовенства. Необходимо признать, что, как отмечалось выше, представители низшего духовенства проявляли большой интерес к народной магии⁶⁶⁾. Предпринятое М.Н. Сперанским исследование владельческих сборников XVIII века показало, что из пяти категорий их владельцев (крестьяне, духовенство, купечество и прислуга, а также военные) лишь духовенство располагало магическими текстами⁶⁷⁾. Представители духовенства встречаются не только среди обвиняемых в волшебстве, но и среди истцов: так, один священник подал челобитную царю, утверждая, что некая супружеская пара злыми чарами испортила его дочерей⁶⁸⁾.

Эффективная бюрократизация церкви при Петре позволила монарху ввести меры, нарушавшие тайну исповеди на том своеобразном основании, что в делах, касающихся государственных интересов, государство представляет Высшее Благо⁶⁹⁾. Это соображение и обусловленные им требования так или иначе превращали священнослужителей в государственных осведомителей. Названные обстоятельства, вместе с европеизированным образованием во вновь учрежденных в XVIII веке семинариях, знаменуют собой начало длинного пути, который привел к изменению статуса приходского, белого духовенства. Необразованный и в значительной {606} степени малоимущий клир, слабо отличающийся по уровню культуры от своих прихожан, превратился в полуобразованную закрытую касту плохо оплачиваемых мелких функционеров на государственной службе, сильно отчужденных от прихожан. Следует иметь в виду, что большинство священников были поповскими детьми; при этом лучшие семинаристы нередко находили себе применение в других областях государственной службы.

Смешение норм гражданского и церковного права усугубилось в результате церковной реформы Петра I. Он отменил патриаршество в Русской православной церкви и установил для ее управления, согласно «Духовному регламенту» 1721 года, Святейший синод. Последний оказался по существу лишь одной из ветвей государственного аппарата; а так как он имел также функции судопроизводства, различие между светской и церковной властью стало весьма призрачным, причем церковь утратила свою юрисдикцию во многих областях права⁷⁰⁾. В частности, специальные статьи против колдовства в этот период встречаются только в военном и морском законодательствах, описанных выше, хотя в 1722 году Синод получил от Петра подтверждение, что бракоразводные, богохульные, еретические и волшебные дела находятся в его юрисдикции⁷¹⁾.

Уже после Петра для тех, кто подозревался в колдовстве, были установлены жестокие наказания. Указы императрицы Анны Иоанновны от 20 марта 1731 года и 25 мая 1731 года предусматривают смертную казнь через сожжение для «обманщиков», занимающихся колдовством, и наказание кнутом или, в крайних случаях, смертную казнь за обращение к волшебникам (из формулировок ясно, что имелись в виду волшебники-мужчины)⁷²⁾. Слово «обманщики» свидетельствует о том, что законодательство отныне рассматривает колдовство как мошенничество, даже если наказание за него отражало прежние взгляды на магию и ересь.

В XVIII веке Синодальный суд разобрал около шестидесяти случаев колдовства и суеверий; количество же дел, которые попадали в поле зрения низших церковных и уголовных судов, достигает сотен⁷³⁾. В епископской присяге 1716 года все архиереи должны были поручиться, что в их епархиях не занимаются колдовством. Петровский «Духовный регламент» 1721 года, подтвержденный позднее указом императрицы Анны Иоанновны от 1737 года, обязывал всех епископов и архимандритов под угрозой судебного преследования за нерадивость, дважды в год посылать донесения в Синод обо всех выявленных в епархии случаях колдовства и суеверий⁷⁴⁾. {607}

В одном из таких донесений суздальский епископ в отчаянии констатировал, что не в силах сопротивляться распространению черной магии, в особенности порчи при родах, на свадьбах и даже в его собственных архиерейских покоях. Большинство епископов более сдержанны; очевидно, решив оставить повсеместно распространенные практики в покое, они посылали успокоительные донесения, что в их епархиях «слава Богу все добре»⁷⁵⁾.

Следует отметить, что в XVIII веке даже немагическая религиозная деятельность, например наблюдение за знамениями и чудесами или предсказания, казалась уклонением от православия и подпадала под статьи о политических преступлениях. И на это были причины, поскольку такого рода деятельность нередко свидетельствовала о народном недовольстве. В 1720 году священник новгородского монастыря сообщил, что видел комету и странные знамения на небе (что, согласно народным представлениям, предвещало смерть монарха или национальное бедствие). Священник был отправлен в Тайную канцелярию, пытан и в конце концов сослан в Соловецкий монастырь. Этот величественный монастырь-крепость на Белом море часто использовался как место ссылки, особенно для инакомыслящих из числа знати и духовенства⁷⁶⁾. В еще более отдаленном якутском Спасском монастыре содержался в одиночном заключении некто Максим Малыгин в наказание за «тайные и богохульные сообщения с нечистой силой». Это было в начале XVIII века, и его тюремщики, как сообщается, не давали ему воды на том основании, что дьявол может помочь ему скрыться в воде, несмотря на цепи и караул⁷⁷⁾. В конце правления Екатерины II один монах предсказал время внезапной смерти императрицы и был тотчас же заключен в Шлиссельбургскую крепость (он, кажется, был освобожден и отправлен в «приличный» монастырь благодарным сыном императрицы Павлом I, который недолюбливал свою мать)⁷⁸⁾.

* * *

Интересные и подробные материалы Синодального суда показывают, что именно считалось колдовством, а также то, как велись подобные дела.

1. Дело № 266 (272), 11 мая — 18 октября 1722 года. Прислано в Синод из Тайной канцелярии и касается Симона, в прошлом {608} женатого дьякона, который после смерти жены постригся в монахи и двадцать лет прослужил ризничим при архиерейском доме. Он был отправлен настоятелем Кузьминского монастыря во Владимирской епархии, но добровольно покинул этот монастырь, чтобы направиться в ряд монастырей в качестве простого монаха, после чего стал настоятелем Николаево-Пищеговской пустыни. В 1721 году его обвинили в политическом неблагоразумии, так как он оказывал знаки уважения инокине Елене, в миру царице Евдокии Федоровне Лопухиной, первой жене Петра I, а также в том, что он имел волшебные «тетратки» (так нередко называются в делах рукописи с магическими текстами) и «странные» письма: «Книга, глаголемая Врата Аристоте[левы] премудрые Александра царя Македонского» с разъяснением, «как по той книге ходить и разводить костми», Гадательная Псалтырь, «Книга глаголемая …пророка Валаама волхва» и «Гадание пророка Валаама премудрого гадательныя и странныя», молитва священномученика Киприана на прогнание духов нечистых⁷⁹⁾, «молитва на диавола» и запись о явлении св. Кузьмы-чудотворца, к которому Симон обращался с жалобой. В описи тетрадок Симона отмечалось, вероятно казавшееся существенным, то, что одни написаны скорописью, а другие полууставом с заглавиями (т.е. имеют вид церковного текста). Симон обвинялся также в гадании на бобах и жеребейками (в данном случае нарезанными кусочками хлеба), а также в других, недостойных монаха действиях. Очевидно, в данном случае его политическая вина не была сочтена слишком важной, поэтому дело и передали в Синод. Симону запретили служить и пожизненно сослали в Соловецкий монастырь⁸⁰⁾.

2. Дело № 306 (270) 2 июня — 14 мая 1722 года. Василий Ефимов, дьячок Троицкой церкви в Новгороде, обвинен в том, что выдумал и огласил «ложное чудо» (будто бы от икон истекает святая вода и курится ладан)⁸¹⁾. Синод переслал это дело в Юстиц-коллегию для исполнения светского наказания, рекомендуя казнить виновного. Юстиц-коллегия вынесла приговор о казни через сожжение⁸²⁾.

3. Дело № 18 (602) 5 января — 4 апреля 1723 года. У отставного солдата Выборгского полка Ивана Краскова обнаружены подозрительные «тетради» и письма, деревянные жеребейки, травы и коренья. На допросе он показал, что нашел рукописи на Васильевском острове в Петербурге, а жеребейки получил от своего дяди, тоже солдата. Он в течение двух лет использовал жеребейки, чтобы {609} гадать о здоровье, и о смерти, «и о других домашних нуждах». Этому его научил дядя, коновал; причем Красков утверждал, будто никогда не ворожил для других и травы также использовал только для собственных нужд. Он отвергал всякие обвинения в идолопоклонстве, богохульстве, черной магии, заговаривании ружей и сообщении с дьяволом. Полковой врач подтвердил, что травы и коренья являются лечебными, а не вредоносными. Ивана приговорили к наказанию шпицрутенами шесть раз через батальон (после чего он едва ли остался в живых), а также к принесению публичного покаяния. Жеребейки были обречены на сожжение⁸³⁾.

4. Дело № 149 (382). «Лжеюродивый» Василий Воитинов, двадцати лет, обвинен в убийстве, изнасиловании, двуперстном крещении (по-старообрядчески), «еретичестве», а также в том, что имел в своем услужении бесов, главного из которых звали Ирод-бес. Бесы, по рассказу Василия, помогали ему разорять мельницы (действие, нередко приписывавшееся колдовским чарам), доставляли ему сокровища из Греческой, Турецкой и Шведской земель. Вместо того чтобы признать рассказы лжеюродивого вздором, не стоящим внимания, Синод направил дело в Юстиц-коллегию на том основании, что обвиняемый совершал «великие волшебные действия… и несколько демонов в послушании у себя имел»⁸⁴⁾.

5. Дело № 211 (269) 1731 года. Капитан Преображенского гвардейского полка Алексей Бредихин обвинил Ивана Мякинина, в прошлом новгородского «ландрихтера», в волшебстве. У обвиняемого были найдены различные заговоры и молитвы для облегчения родов, для заговаривания оружия и т.п., списки «Сна Богородицы», «Пророчества царя Давида», лечебник, сумки, в которых хранился набор трав, кореньев и разноцветных камней. Мякинин заявил, что получил все это по наследству и о волшебстве ничего не знал. Его приговорили к публичному покаянию⁸⁵⁾.

6. Дело № 644 (741) 1729 года. Священник обвинен в венчании близких родственников (с нарушением церковных правил о степенях родства), в хранении «еретических» писем, включающих молитву Бабе-яге и приворотный заговор⁸⁶⁾.

7. Дело № 453 (452). Священник Иван Иванов обвинялся епископом в том, что у него в воротник и шапку зашиты корешки в воске. Дело вернули епископу с указанием впредь не присылать бумаг, составленных не по форме и без соответствующих улик⁸⁷⁾.

8. Дело № 115 (450). Подьячий Федор Соколов обвинялся в волшебстве, причем у него были найдены пять любовных заговоров⁸⁸⁾. {610}

9. Дело № 229 (187). У монаха обнаружили тексты, пародирующие богослужение («О службе кабаку»)⁸⁹⁾.

10. Дело № 501 (434). У дьякона Василия Иванова нашли заговоры оружия, «от разбойников, от блудников и от еретиков» и от «дурного глаза». Ему же принадлежал список апокрифа «Хождение Богородицы по мукам». Хотя следствие приняло на веру, что все это досталось Василию Иванову в сундуке от деда и прадеда, дьякон тем не менее признан виновным по 149-й статье Воинского артикула⁹⁰⁾.

11. Дело № 434 (206) 1731 года. У дьякона Черниговского собора в Москве Стефана Козьмина обнаружили волшебную тетрадку с наставлениями, как вызывать бесов: снять нательный крест, положить его под правую пяту, снять пояс, отречься от Христа, Богородицы и апостольской церкви, от апостолов, двунадесятых праздников, от своих родителей. В числе призываемых бесов были черемисские, крымские и саксонские и другие заморские, с такими именами, как Велигер, Валгел, Итас, Ирод, Аспид, Василиск, Енарей, Семион, Индик и Халей. Один из заговоров гласил: «Валаам, Валгел, Галилей, исцелите мя, раба Божия имярек, от недуга сего. Аминь 3[-жды]»⁹¹⁾.

12. Дело № 163 (361) 1731 года. Бригадир Дмитрий Порецкий обвинен его женой в государственной измене по статье «слова и дела». Следствие установило, что Порецкий бил свою жену и не жил с нею. Последняя показала, что муж с ней не живет, так как испорчен дворовой девкой, и что у мужа пропадала подушка — это дворовые колдовали, разлучая ее с мужем; по тем же причинам пропадали штаны мужа⁹²⁾.

13. Дело № 74 (225) 1732 года. Поп-расстрига Петр Осипов обвинялся в том, что незаконно совершал богослужения в частных домах, жил во грехе и имел волшебные тетради⁹³⁾.

14. Дело № 17 (707), 1734—1740 годы. Архимандрит Курского Знаменского Богородицкого монастыря Митрофан (Шеинков) обвинен в 81 преступлении; по его делу были собраны свидетельства на 486 листах, включавшие обвинения в безнравственности, жизни в роскоши, продаже церковного имущества, вымогательстве и колдовстве⁹⁴⁾.

15. Дело № 428 (286) 1740 года. Слуга полковника Илья Човпило обвинялся в том, что кровью написал договор с дьяволом сроком на 30 лет⁹⁵⁾.

16. Дело № 328 (431) 1740 года. У Якова Ярова, обвинявшегося в колдовстве, обнаружены коренья, травы, кости, волшебные {611} заговоры, книга гаданий и букварь. Ему инкриминировали использование костей и Псалтыри для гадания. Под пыткой Яров признал, что отрекался от Христа и предавался Сатане. Он также показал, что знает в Симбирске еще одного волхва. Жена Ярова заявила, что Яков ставил иконы «ликом к стене», не носил креста, не поклонялся иконам и ей запрещал, отказывался умываться перед сном и поутру, а когда жена была беременна, говорил, «чтобы того младенца отдать крестить отцу ево Сатанаилу». Соседи Ярова в его защиту показали, что он только лечил, используя травы. В Синоде дело рассматривалось в 1740 году, между тем волшебник Яков Яров был сожжен еще в 1736-м⁹⁶⁾.

17. Дело № 294 (292) 1746 года. Санкт-петербургская полиция арестовала крестьянина за то, что у него был найден список апокрифа «Сон Богородицы». Его приговорили к «нещадному» наказанию плетьми и ссылке в тяжелые работы в Ипатьевский монастырь⁹⁷⁾.

18. Дело 17 (429) 1754 года. Священник и его жена обвинялись в обращении к волшебнице за «зельем» для рождения детей⁹⁸⁾.

19. Дело № 528 (349) 1754 года. Суздальский епископ Порфирий доносил: колдовство и ворожба в его епархии настолько распространены, что их можно встретить почти в каждом доме. Епископ просил, чтобы его отпустили из Суздаля и освободили от пастырских обязанностей⁹⁹⁾.

20. Дело № 114 (214) 1759 года. У капрала Ингерманландского драгунского полка Николая Серебрякова найдено письмо с обращением к Сатане. Военный суд приговорил вырвать капралу язык каленым железом и казнить через сожжение¹⁰⁰⁾.

21. Дело № 169 (61) 1759 года. Крестьянин [Василий Рыбаков] пытался обеспечить расположение к себе вдовы, нашептывая наговор над бутылкой: в ту бутылку дунул и вином из той бутылки хотел напоить вдову. Крестьянин утверждал, что он не думал, что его действия являются волшебством. Наказан плетьми¹⁰¹⁾.

22. Дело № 322 (382) 1770 года. В Коломне выдвинуто обвинение против мальчика, который занимался волшебством, выкликая звериными голосами¹⁰²⁾. На самом деле первоначально процесс возник из-за того, что поп выдвинул ложное обвинение в порче против дьячка, который якобы испортил попадью. Обыск в доме попа обнаружил множество магических текстов, включая «Сон Богородицы», «Иерусалимский свиток», другие апокрифические и эсхатологические сочинения, гадание с упоминанием имени царя Давида и травник¹⁰³⁾. {612}

23. В 1770 году на Алтае государственный крестьянин Артемий Сакалов схвачен по подозрению в расколе; в дальнейшем обвинялся по «слову и делу». После расспросов в церковном суде отправлен в сибирскую провинциальную канцелярию для расследования политических обвинений, которые в конечном итоге подтвердились. Однако Сакалов был вновь направлен в церковный суд, поскольку его показания свидетельствовали о совершении им целого ряда религиозных преступлений. Обвиняемый сам записал перечень собственных прегрешений до своего ареста. В числе совершенных им грехов оказались грабеж, убийство, поджог, ограбление церквей и языческих курганов, связь с нечистой силой, произнесение колдовских заговоров с обращением к дьяволу (которого он называл отцом), Христу и трем древним славянским божествам: Перуну (которого судейские в своих пометах назвали «жидовским еретиком»!), Вихорю и Коляде. Кроме того, Артемий Сакалов толковал сны, разводил бобы и гадал по Псалтыри¹⁰⁴⁾.

В других делах, описанных в литературе, солдат Петр Шестаков приговорен в 1740 году к наказанию шпицрутенами сквозь строй за владение заговорами¹⁰⁵⁾; еще один солдат, Петр Крылов, обвинялся в 1751 году в том, что он написал своей кровью четыре богохульных письма, желая стать богатым и знатным. Крылов заявил, будто он был научен крестьянином; а тот, в свою очередь, показал, что получил греховное заклинание с обращением к Сатане от монаха¹⁰⁶⁾. В 1756 году попы Макарий Иванов и Петр Осипов были лишены священства и вместе с братом Макария Стахеем и пономарем Иваном Кузьминым переданы в светский суд для наказания после расследования, которое выявило принадлежавшие им черные, демонические, заговоры¹⁰⁷⁾.

Примечательно, что многие из обвиняемых и обвинителей в подобных случаях — довольно высокопоставленные лица как светского, так и духовного звания. При этом обвинения могли быть ориентированы на статьи военного законодательства или более старые статьи «слова и дела» о государственной измене. Обвинялись обычно мужчины; обвинения, как ни странно это звучит, подкреплялись уликами (чаще всего найденными у обвиняемого травами и кореньями, апокрифическими сочинениями, такими как «Сон Богородицы», текстами заговоров); изредка упоминается одержимость нечистой силой. Неудивительно, что в Синодальном суде рассматривалось много дел с участием духовных лиц; духовенство {613} оставалось той сравнительно небольшой и тесно организованной социальной прослойкой, над которой все еще сохранялась определенная юрисдикция Синода. Эти данные можно сопоставить со значительным процентом духовных лиц среди тех, кого обвиняли в колдовстве на еретических процессах Римской инквизиции в Италии¹⁰⁸⁾. Инквизиция не позволяла обвинявшимся в колдовстве свидетельствовать против других лиц. В российской же практике и до, и после издания петровского военного законодательства обвиняемые, по-видимому, всегда подозревались в сговоре с другими людьми, причем следствие стремилось выудить у них имена соучастников, виновных в аналогичных поступках. Ситуация до некоторой степени изменилась, лишь когда стали отклоняться контробвинения, поступавшие от приговоренных к смерти (по указу 10 апреля 1730 года), — это должно было защитить невинных от злонамеренных обвинений.

Следует также иметь в виду, что до конца XVIII века в России не было ни юриспруденции как академической науки, ни профессии юриста. По существу управление страной осуществлялось через законодательство посредством царских указов, которые интерпретировались царскими же чиновниками¹⁰⁹⁾. «Судебники» 1497 и 1550 годов и «Соборное уложение» 1649 года (попытки кодификации права в Московском государстве) на деле представляли собой смесь византийского по происхождению канонического права, административных правил, политических заявлений о взаимоотношениях царя, дворянства и остальной части общества, а также уголовного кодекса. В «Соборном уложении» области церковной юрисдикции и юрисдикции светского суда некоторым образом разграничивались, причем светское законодательство никак не касалось магии и колдовства, хотя в главе 1 и предложены меры против богохульства и кощунства. С другой стороны, как отмечает российский историк права Г.Г. Тельберг, самые первые слова статьи 1 главы 2 «Уложения» (т.е. первой главы, касавшейся светского права и особенно преступлений против величества, власти и здравия царя) — «буде кто каким умышлением учнет мыслить на государское здоровье злое дело» — на самом деле подразумевали колдовство и определяли наказание в виде смертной казни. Это кажется вполне справедливым, ведь именно по этой статье в 1689 году в связи с так называемым «делом Шакловитого» четверо мужчин обвинены в заговоре с использованием колдовства и насылании по ветру чар против юного Петра I и его семьи. Они были {614} признаны виновными и казнены: в срубе сожгли двух «волхвов» и обезглавили тех, кто их нанимал¹¹⁰⁾. Тельберг цитирует несколько других дел, из которых становится ясно, что «злые умышления» на самом деле были магическими¹¹¹⁾. Да и странно, если бы новый законодательный свод никак не касался этой темы, — учитывая страх перед колдовством при российском дворе XVII века, характер клятвы, которую приносили находившиеся на государевой службе, и тот факт, что обвинения в колдовских делах столь часто приобретали политическую окраску.

Фактически с обвиняемыми в «магических» преступлениях в XVIII веке поступали в высшей степени непоследовательно. Признанные виновными могли действительно быть наказаны плетью, кнутом, заклеймены раскаленным железом, изувечены, сосланы или казнены; но они могли быть и отпущены — с предостережением или для покаяния. Подобное происходило часто, когда дело передавалось из светского суда в церковный. Например, в 1727 году по статье «слова и дела» обвинялся некто Роман Краснопольский: чтобы обладать при живой жене другими женщинами, он списал заговор со слов крестьянина Моисея Чурина. Этот заговор надо читать над солью, класть соль в квас или еду и давать девкам или женкам¹¹²⁾. Роман клялся, что ничего не делал, об этом не рассказывал и никому больше списывать заговор не давал (в таких случаях это всегда считалось очень важным смягчающим фактором). Следствие обнаружило в шапке крестьянина «травы»; копию «Сна Богородицы»; заговор для успеха в суде и перед важными людьми; другой заговор для того, чтобы посеять раздор между мужем и женой; и «месечник» с предсказанием дней «добрых и злых» для путешествия¹¹³⁾. По этому делу архиепископ Варнава постановил: обвиняемый не причинил никакого вреда; против него не было жалоб; он имеет добрую репутацию; его приходской священник сообщал, что Роман никогда не признавался на исповеди, будто имел волшебные книжки (пример практического нарушения тайны исповеди, допущенного Петром I). Роман Краснопольский был отправлен домой на поруки с указанием впредь вести себя примерно. Он оказался удачливым — в одном из епитимийников XVIII века указано, что за «ворожбу», заключавшуюся всего лишь в метании трех кусочков хлеба (вид жеребеек) и гадании с ключом и Псалтырью, полагается 105 земных поклонов и 230 молитв ежедневно в течение шести лет¹¹⁴⁾.

Синод, озабоченный своей непоследовательностью, в апреле 1722 года потребовал от царя указаний, как следует наказывать распространителей {615} суеверий. Практичный Петр решил, что виновные достойны вырезания ноздрей и отправки на галеры¹¹⁵⁾.

Однако не все дела о магии и колдовстве передавались в Синодальный суд. Например, в 1753 году группу крестьян в имении близ Суздаля арестовали за попытку уморить помещика при помощи волшебства и отравы. Они обратились к ворожею Максиму Маркову, бывшему деревенскому писарю, предлагая рубль за смертельные чары. Метод Маркова состоял в следующем: он читал над куском воска заговорную книгу и кувыркался перед иконой через нож, воткнутый в пол; затем велел прилепить заговоренный воск к кровати и башмакам жертвы, а также к дверному порогу. Волшебник и заговорщики, которые использовали также мышьяк, были схвачены и отосланы в Москву в Сыскной приказ, где предстали перед следствием на основании указа Анны Иоанновны от 8 января 1733 года, запрещавшего торговлю ядами, и петровского Воинского артикула. После обязательной пытки они сознались в содеянном и были приговорены к смерти через сожжение по петровскому военному законодательству и аннинскому указу 1731 года о волшебниках. Смертная казнь была заменена телесным наказанием: 70 ударов кнута, вырезание ноздрей и пожизненная ссылка «в тяжкие труды» на верфи, т.е. согласно петровской директиве, о которой говорилось выше¹¹⁶⁾.

В правление Екатерины II (1762—1796) было предпринято несколько попыток модернизации и регулирования российского законодательства. Указ императрицы Елизаветы Петровны от 17 мая 1744 года устанавливал, что для всех приговоренных к смертной казни приведение в исполнение приговоров следует отложить, а подробности дела переслать в Сенат. Как следствие этого, в начале царствования Екатерины Правительствующий сенат получил через архангельскую провинциальную канцелярию доношение о случае, расследованном местным судом. Крестьянин Андрей Козыпин признался после допросов и пытки, что научился «чародейству и волшебству» в Сибири от некоего Ивана Поскотина. Он утверждал, что Поскотин для колдовства призывал бесов и что он, Козыпин, этих бесов видел и сам «испортил» десятерых мужчин и женщин. Местный суд, очевидно все еще следуя петровской инструкции, приговорил мужика к наказанию кнутом, вырезанию ноздрей, клеймению лба и щек и отсылке на галеры. Правительствующий сенат был явно недоволен таким решением и потребовал, чтобы Козыпина содержали под стражей до тех пор, пока в {616} Сенат не пришлют детального расследования по делу, включая имя человека, который обвинял Козыпина, сведения о том, какие меры приняты, умерла ли или нет какая-либо из предполагаемых жертв колдовства. В дальнейшем было добавлено, что пытку можно применять только в исключительных обстоятельствах (позднее Екатерина II отменила ее).

В 1775 году издано Уложение для управления губерний. Оно включало главу 26 о создании Совестного суда. Это типично просветительское начинание (некоторые приписывают его С.Е. Десницкому, ученику Адама Смита и первому в России профессору права). Среди социальных болезней, с которыми предстояло иметь дело Совестному суду, чтобы в известной степени их декриминализировать, упоминается колдовство (под ним подразумевались и магия, и чародейство, и ворожба-гадания); «Уложение» рассматривает колдовство как следствие невежества, глупости и обмана¹¹⁷⁾. Екатерининский «Устав благочиния или полицейский» 1782 года возвращается к этому вопросу в 224-й статье, подтверждая, что колдовство и подобные ему измышления происходят от невежества, суеверий или мошенничества и запрещены по закону. В законодательном акте упомянуты колдовство, чародейство, «курение» (вероятно, «окуривание», наведение чар по ветру¹¹⁸⁾), запугивание чудовищами, предсказание судьбы по воздуху или по воде, толкование снов, магический поиск кладов, вызывание духов, нашептывание над письменами, травами или напитками¹¹⁹⁾.

Екатерина, несмотря на декларировавшиеся намерения, не перестроила всей законодательной системы. Первая тотальная кодификация права после «Соборного уложения» 1649 года была проведена лишь в 1833-м, когда император Николай I опубликовал Свод законов Российской империи, собранный трудами М.М. Сперанского¹²⁰⁾.

Тем не менее одна новая деталь присутствует в официальном и законодательном осмыслении колдовства в России XVIII века. За воздействие на простых и легковерных людей осуждались магические практики и религиозный обман, имевшие место в лоне самой официальной церкви. Это стало важнейшей особенностью реформы Русской православной церкви, проведенной Петром I. Здесь свою роль сыграли контакты с западными, в том числе английскими, богословами и натурфилософами. В случае с Екатериной II влияние просветителей обеспечило сходное отношение, хотя наказания, назначаемые за суеверные практики, на протяжении всего {617} XVIII века были далеко не просветительскими. Обеспокоенность законодателей магией и колдовством как мошенничеством сохранилась в России и в XIX веке: в 1890 году вновь принятые законы опять упоминали о суеверии, невежестве и мошенничестве и запрещали любому гражданину объявлять себя колдуном, предсказывать судьбу или продавать волшебные снадобья¹²¹⁾.

Я указал выше, что в XVII веке находящиеся на службе при дворе и государственные чиновники (так же как солдаты, духовные лица и чиновники XVIII века) составляли значительную часть тех, кого, судя по сохранившимся источникам, обвиняли в колдовстве. Учитывая социальные условия и российскую законодательную систему, на основании которой выдвигались обвинения в колдовстве, различия между российским опытом и опытом большинства стран остальной Европы представляются скорее вымышленными, нежели имеющими отношение к реальности. Фактически на обширных пространствах Российской империи административный контроль был слабым и проступки крепостных обычно оставались вне формального ведения судов¹²²⁾. Большинство подозреваемых в колдовстве составляли деревенские крепостные, и их не обязательно было приводить в суд, который бы судил их по существующим опубликованным законам. Они могли подвергнуться самосуду своих господ или соседей либо предстать перед мирским сходом, разрешавшим многие споры на местах, включая споры о наследстве и собственности, по нормам обычного права. Например, существует целый ряд свидетельств о расправах с подозреваемыми в колдовстве на Украине в XVIII веке. В 1711 году десятерых женщин испытывали погружением в воду, «купанием»; в 1738 году избит и сожжен помещик, заподозренный в колдовстве; женщина под пыткой созналась в том, что превращалась в козу или собаку и, призывая злых духов, губила людей; в 1770 году обмазан смолой и сожжен некий турок; униатского священника заподозрили в том, что он с помощью колдовства распространял чуму; священник сожжен заживо. Во всех этих случаях к убийствам приводило не следование букве закона, а опасения людей, обычно страх перед эпидемиями, которые в народном сознании тесно связаны с колдовством¹²³⁾.

Этот вид охоты на ведьм в России (особенно в сельской местности), как в Центральной и Западной Европе, сохранялся и в XIX веке¹²⁴⁾. Иногда в него были вовлечены и местные квазиюридические образования: в конце XVIII — начале XIX века это были общины, или миры. Мир обладал правом самоуправления и юридическими {618} функциями, но использовал также процедуры и представления о виновности, заимствованные скорее из традиционной деревенской практики, нежели из предписаний закона (например на «суде Божием» обвиняемый клялся на иконе, причем его тщательно обследовали: не начались ли у него судороги и не изменилось ли его поведение, что должно было свидетельствовать о его осуждении высшими силами). Сохранилось много известий об обвинениях женщин, обычно стремившихся магическими средствами воздействовать на своих мужей¹²⁵⁾. Обвинения в порче в 1820—1840-х годах могли переправляться в вышестоящие инстанции, включая губернские суды.

Историк права А.А. Левенстим отмечает много случаев: испытание «ведьм» погружением в воду в 1880-х годах¹²⁶⁾; сожжение их крестьянами в 1879 году (местный суд оправдал большинство участников казни, а остальных приговорил лишь к церковному покаянию) и в 1889-м (в данном случае на вертеле, с одобрения собственного сына «ведьмы»); забивание ведьмы до смерти в 1894 году и убийство колдунов (иногда за «порчу свадеб») в 1879, 1880, 1888, 1895 годах¹²⁷⁾. В 1880-м только в Пензенском уезде убиты три ведьмы¹²⁸⁾; женщины подвергались избиению за колдовство также в 1884 и в 1886 годах¹²⁹⁾. Фольклористу и этнографу начала XX века Е.Н. Елеонской 75-летний информатор из-под Можайска рассказывал, как однажды вся община собралась на праздник Аграфены Купальницы (24 июня), чтобы убить «прожинщицу», колдунью — та в полночь или полдень «портила» урожай ржи. Они побили камнями кошку, которая очутилась на перекрестке дорог и была принята за ведьму-оборотня, причем женщина, подозревавшаяся в колдовстве, якобы в тот же час заболела и продолжала болеть до самой смерти (которая последовала через 12 лет!)¹³⁰⁾. Эта нелепая деталь делает весь рассказ вполне правдоподобным; значение истории заключается в том, что ее вообще сочли нужным рассказывать. Известен гораздо более поздний случай, 1997 года: одна женщина убита, а другая и пятеро детей ранены при нападении на предполагаемую ведьму в деревне Терехово под Курском. В милицейском отчете по этому преступлению сказано: «Можно отправиться в современной России куда угодно и обнаружить, что колдовство является частью повседневной жизни»¹³¹⁾.

Но, как и в другие периоды истории и в других странах, ни местная истерия, ни ужесточение правовых норм, ни церковная проповедь, ни усилия просветителей, по-видимому, не приносили {619} значительного успеха в деле искоренения практик народной магии и гаданий. Они существовали и при советском режиме, несмотря на враждебность властей ко всему, что могло быть названо суевериями (включая религию, психологию Фрейда и Юнга, генетику и кибернетику). В постсоветских условиях вседозволенности и идеологического коллапса под влиянием западного нью-эйджеанизма и при поддержке неразборчивых в средствах дельцов такие практики продолжают процветать.

Назад К содержанию

¹⁾ В. Флинт (Flint. The Rise of Magic in Early Medieval Europe), опираясь на обзор обширного круга источников, вообще заявляет, что средневековая церковь отказалась от оппозиции по отношению к магии и гаданиям и начала, напротив, активно их использовать. Эта точка зрения, нашедшая любопытное развитие в интерпретациях нью-эйджеанизма, не подтверждается достоверными данными и не учитывает опыт православного мира. Однако явное несоответствие между декларациями христианских авторов и бесспорными свидетельствами об интересе к магии отдельных представителей духовенства заставляет признать, что утверждения В. Флинт все же не лишены некоторых оснований.

²⁾ Об этом см. старые, но все еще полезные обзоры: ERE. Vol. 4. (s.v. Divination (Christian)). О более современных дискуссиях см.: Barb. Survival of the Magic Arts; Aune. Magic in Early Christianity; Kieckhefer. Magic in the Middle Ages. P. 36-42: Magic, Early Christianity and the Graeco-Roman World.

³⁾ Kieckhefer. Forbidden Rites: A Necromancer's Manuel of the Fifteenth Century. P. 11.

⁴⁾ См.: Изборник.

⁵⁾ Памятники древнерусского канонического права. Ч. 1. Стб. 4. Ст. 7.

⁶⁾ Смирнов. Материалы. С. 10.

⁷⁾ Там же. С. 41.

⁸⁾ Там же. С. 65.

⁹⁾ Там же. С. 45-47. Намерение жены извести мужа с помощью зелья было одним из оснований, дающих мужчине право развестись, еще по каноническому своду законов, вошедших в церковный устав Ярослава XI века. В дальнейшем это неоднократно подтверждалось в позднейших сводах церковного права. См.: Срезневский. Словарь (см. зелье).

¹⁰⁾ Fennell. History of Russian Church. P. 56, 58.

¹¹⁾ Стоглав. Гл. 41, вопр. 2, 3, 26. Ср. с практикой фриульских бенанданти конца XVI века, описанных К. Гинзбургом: Ginzburg. The Night Battles. P. 163; см. также: гл. 9.2.

¹²⁾ Хороший обзор по этому вопросу представлен: Wilson. Witchcraft and Heresy. О развитии связи колдовства с ересью со времен раннехристианской Церкви со специальным исследованием дуализма и православной традиции см.: Stoyanov. Der Magier als Heresiarch. P. Кикхёфер высказывает весьма важные {620} мысли относительно «Инквизиции» как «мифической организации полемической литературы» (Kieckhefer. The Office of Inquisition and Medieval Heresy).

¹³⁾ См.: Barb. The Survival of Magic Arts; MacMullen. Enemies of the Roman Order. Ch. 3, 4; а также огромное количество более поздних материалов, в том числе: Castello. Cenni sulla repressione del reato di magia; Trombley. Hellenic religion and Christianization. Ch. 1, IV: The Legislation against Sorcery; Schlosser. Pagans into Magicians; Greer. Fear of Freedom, особенно Р. 119-124; Montero. Politica у adivinacion.

¹⁴⁾ См.: Luck. Arcana mundi. P. 256.

¹⁵⁾ Подробнее об этом см.: Perrie. Pretenders and Popular Monarchism. P. 15.

¹⁶⁾ Полезные наблюдения по этому вопросу см.: Smith. How Magic was Changed by the Triumph of Christianity. Ив Левин в ее детальном исследовании сексуальных отношений у православных славян утверждает, что православные авторы-славяне не делали различий между колдовством и язычеством: Levin. Sex and Society. P. 42.

¹⁷⁾ Об этой связи см. гл. 9.

¹⁸⁾ Полезный список дел приводит знаток эзотерики Монтагю Саммера в предисловии к его английскому переводу «Malleus maleficarum» (Kramer H., Sprenger J. Malleus maleficarum, [1486?]. P. XI-XII).

¹⁹⁾ Geitler. Euchologium. F. 105 v.

²⁰⁾ Dubler. Abu Hamid. P. 63.

²¹⁾ Alexander (Alexander. Incantations. P. 344) отмечает, что эта практика восходит к временам законов Хаммурапи. См. также обзор по поводу дискуссии об этой практике у славян: Zguta. The Ordeal by Water (Swimming Witches) in the East Slavic World. T. 5. С 230-240.

²²⁾ Судебники XV—XVI веков. С. 9.

²³⁾ Там же. С. 354, 384.

²⁴⁾ Попов. Суд и наказание. С. 130.

²⁵⁾ ПСЛР. Т. 10. С. 65, 270.

²⁶⁾ См.: Butler. Foreign Impressions of Russian Law. P. 81. Автор ссылается на свидетельства С. Герберштейна и Дж. Флетчера.

²⁷⁾ См.: Напеу. From Italy to Muscovy. P. 67-70.

²⁸⁾ Судные списки Максима Грека и Исака Собаки. С. 148-149.

²⁹⁾ Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. С. 7, 26.

³⁰⁾ Скрынников. Иван Грозный. М., 1975. С. 29, 197-198. Детали описываемых событий не вполне достоверны и частично взяты из исторических анекдотов.

³¹⁾ См.: Голикова. Организация политического сыска в России XVI—XVII вв.

³²⁾ Большая советская энциклопедия. 3-е изд. (см: «слово и дело государево»).

³³⁾ Елеонская. Сказка, заговор и колдовство в России. С. 100-101. О насылании чар по ветру см. выше (гл. 2.3.2).

³⁴⁾ Цит. по: ERE. Vol. 3. Col. 466 а.

³⁵⁾ См.: Perrie. Pretenders and Popular Monarchism. P. 15, 28.

³⁶⁾ Тельберг. Очерки политического суда. С. 67. {621}

³⁷⁾ Минько. Суеверия. С. 27. Л. Минько не приводит документальных фактов, подтверждающих его утверждения, но он перечисляет имена докторов, которые действительно были казнены по обвинению в колдовстве.

³⁸⁾ Минько. Суеверия. С. 23.

³⁹⁾ В. Кивельсон предлагает анализ подобных случаев, причем обвинения все же обычно выдвигались господами против зависимых людей: Kivelson. Patrolling the Baundaries. С. 302-323.

⁴⁰⁾ Uspensky. Tsar and Pretender. P. 273-276. О Лжедмитрии и волшебстве см. также: Perrie. Pretenders and Popular Monarchism. P. 55-56, 67-68, 76-77, 91-104, 112-113, 110, 242. О дискуссии, касающейся альтернатив бинарным оппозициям в культурном паритете «святая/ведьма», см.: Kieckhefer. The Holy and the Unholy.

⁴¹⁾ Из хронографа 1617 года // Памятники литературы Древней Руси: Конец XVI — начало XVII в. С. 328, 332. Впервые о цыганах было упомянуто в 1558 году: Фасмер. Этимологический словарь (см. цыган). Соединение цыганского с магическим тем интереснее, что известно о цыганском гадании в более позднее время.

⁴²⁾ Massa. A Short History. P. 148.

⁴³⁾ Кирша Данилов. Древние российские стихотворения. С. 79, 81.

⁴⁴⁾ О связи между сорокой и ведьмой см. выше (гл. 3.4).

⁴⁵⁾ Сведения о колдовских процессах в России XVII века см.: Новомбергский, Черепнин, Zguta. Kivelson.

⁴⁶⁾ Это важное дополнение к ряду уже известных ведовских процессов в России опубликовано в 1991 году: Kivelson. Through the Prism of Witchcraft. С 74-94.

⁴⁷⁾ Muchembled. Satanic Myth and Cultural Reality. P. 160. См. также: Thomas. Religion and the Decline of Magic. Указатель (conspiracy). Возможно, самым новым стал случай, коснувшийся одновременно Англии и России: английский маг Алистер Кроули предложил через московского корреспондента New York Times Вальтера Дуранти внедрить в СССР новую магическую религию, чтобы истребить православную церковь, см.: Ryan. The Great Beast. P. 156.

⁴⁸⁾ Голикова. Организация политического сыска. С. 31. См. также: Новомбергский. Колдовство в Московской Руси. С. 127; Елеонская. Сказка, заговор и колдовство в России. С. 103.

⁴⁹⁾ РГАДА. Ф. 6. Д. 3.

⁵⁰⁾ Longworth. Alexis. P. 199.

⁵¹⁾ РГАДА. Ф. 6. Д. 7. Боязнь отравления при дворе сохранялась и в XVIII веке, когда Петр Великий вскрыл тело недавно умершего врача Эрскина (Арескина), чтобы удостовериться, не был ли он отравлен. Впрочем, научная любознательность Петра и его специфическое чувство юмора также сыграли в этом случае свою роль.

⁵²⁾ Longworth. Alexis. P. 221; Голикова. Организация политического сыска. С 33.

⁵³⁾ Котошихин. О России. Л. 171-172.

⁵⁴⁾ См.: Hughes. Russia and the West. P. 80-88.

⁵⁵⁾ Розыскные дела о Федоре Шакловитом и его сообщниках. Т. 3. Стб. 1235-1271. {622}

⁵⁶⁾ См.: Российское законодательство X—XX вв. Т. 4. Законодательство периода становления абсолютизма. С. 328-329.

⁵⁷⁾ Попов. Суд и наказание. С. 370.

⁵⁸⁾ См.: Бобровский. Военное право в России при Петре Великом. С. 134-135, 144-145, 158-160. П.О. Бобровский установил, что соответствующие артикулы Петровского свода были заимствованы из шведских и германских сводов. Насколько я могу судить, последующие российские и советские историки права не обратили внимания на это открытие Бобровского, хотя П.П. Епифанов широко цитировал его по другим вопросам петровского воинского законодательства (см.: Епифанов. Воинский устав Петра Великого) Работа П.П. Епифанова стала основным советским исследованием военного законодательства Петра, появившимся сразу после Второй мировой войны, в разгар эпохи культа личности Сталина. Епифанов развенчивал «буржуазные фальсификации» относительно западных влияний и приписывал Петру вполне самостоятельное создание военного законодательства и вооруженных сил нового типа, предопределившее величайшие победы Красной армии под руководством И.В. Сталина. Артикулы 1 и 2 Епифанов не рассматривал. Ряд зарубежных историков, исследовавших петровское военное законодательство, интересовались прежде всего сравнительным изучением законодательства или административной реформы и, насколько я могу судить, тоже не занимались этим вопросом (ср.: Лавров. Колдовство и религия в России. С. 347-349).

⁵⁹⁾ О дискуссии относительно «Carolina» в англоязычной литературе см.: Esmein. A History of Continental Criminal Procedure. P. 305 ff.

⁶⁰⁾ О дискуссии относительно влияния «Carolina» на правовое отношение к колдовству см.: Midelfort. Witch Hunting in South Western Germany 1562-1684. P. 22-23.

⁶¹⁾ Воскресенский. Законодательные акты Петра I. С. 29. Генерал Адам Адамович Вейде принадлежал к ближайшему окружению Петра. Он был офицером Преображенского полка, одним из тех, кого Петр посылал за границу изучать зарубежный военный опыт, и организовывал поездку Петра в Англию в 1698 году. Вейде — активный участник административных реформ петровского царствования, в особенности создания системы коллегий по шведскому образцу (он был в Швеции военнопленным) и приглашения в Россию зарубежных специалистов, включая опытных юристов. В 1717 году назначен вице-президентом Военной коллегии, возглавлявшейся князем Меншиковым.

⁶²⁾ См.: Peterson. Peter the Great's Administrative and Juridical Reforms. P. 406. Эта книга посвящена Воинскому артикулу, но статьи о колдовстве в ней не рассматриваются.

⁶³⁾ Памятники русского права. Вып. 8. С. 485.

⁶⁴⁾ С петровского времени до 1793 года военная служба была определена настолько долгой, насколько позволяют силы и здоровье; затем ее сократили до 25 лет, а в 1834 году — до 20 лет. См. об этом: Keep. Soldiers of the Tsar. P. 156, 334.

⁶⁵⁾ Смилянская. «Суеверная» книжица первой половины XVIII в. С. 33.

⁶⁶⁾ И не только в России. К. Томас (Thomas. Religion and the Decline of Magic. P. 274) замечает об Англии позднего Средневековья и раннего Нового времени: «Монахи и капелланы оказывались постоянно вовлеченными в политические заговоры XV века, всячески использовавшими магические средства. Поразительная {623} черта дел о колдовстве, зафиксированных в начале XVI века — то, что их участниками нередко были священнослужители».

⁶⁷⁾ Сперанский. Рукописные сборники XVIII в. С. 86-92.

⁶⁸⁾ Елеонская. Сказка, заговор и колдовство в России. С. 101.

⁶⁹⁾ Об этом см. подробнее: Cracraft. The Church Reform of Peter the Great. P 238-243 и др.

⁷⁰⁾ Ibid. P. 100-107.

⁷¹⁾ Ibid. P. 191.

⁷²⁾ ПСЗ. T. 8. № 5761.

⁷³⁾ Смилянская. Донесения 1754 г. в Синод суздальского епископа Порфирия. С. 255.

⁷⁴⁾ ПСЗ. Т. 1. № 7450.

⁷⁵⁾ Смилянская. Донесения 1754 г. в Синод суздальского епископа Порфирия. С. 256. Сн. 9.

⁷⁶⁾ Семевский. Слово и дело! 1700—1725. С. 37-42.

⁷⁷⁾ Шорохов. Корпоративно-вотчинное землевладение. С. 38-39.

⁷⁸⁾ Лопухин. Записки сенатора. С. 84-85.

⁷⁹⁾ Киприан сам был магом и имел в услужении бесов — см. выше с. 32.

⁸⁰⁾ Описание документов и дел синода. Т. 1. Стб. 272-276.

⁸¹⁾ Там же. Ст. 346. Целью петровской церковной реформы 1721 года (и «Духовного регламента»), среди прочего, было предотвращение подобных религиозных обманов и злоупотреблений.

⁸²⁾ Полное собрание постановлений и распоряжений. Т. 1. С. 301-307. № 250.

⁸³⁾ Описание документов и дел синода. Т. 3 (1723 г.). Стб. 11-13.

⁸⁴⁾ Там же. Т. 3. Стб. 175.

⁸⁵⁾ Там же. Т. 5 (1725 г.). Стб. 361.

⁸⁶⁾ Там же. Т. 8. (1728 г.). Стб. 612. Заговор опубликован: Смилянская. Заговоры из рукописных материалов XVIII века. С. 368. О Бабе-яге см., например: Черепанова. Мифологическая лексика русского Севера. С. 99-109; Кондратьева. Метаморфозы собственного имени (см. Баба-яга).

⁸⁷⁾ Описание документов и дел синода. Т. 8 (1728 г.). Стб. 439-440.

⁸⁸⁾ Там же. Стб. 105.

⁸⁹⁾ Там же. Т. 9 (1729 г.). Стб. 346. См. подробнее: Смилянская. К вопросу о народной смеховой культуре XVIII в. Т. 45. С. 435-438.

⁹⁰⁾ Описание документов и дел синода. Т. 9. Стб. 698.

⁹¹⁾ Там же. Т. 10 (1730). Стб. 693-694, 1306-1307.

⁹²⁾ Там же. Т. 11. (1731). Стб. 202.

⁹³⁾ Там же. Т. 12 (1732). Стб. 132.

⁹⁴⁾ Там же. Т. 14 (1734 г.). Стб. 17. Дело не было решено до февраля 1741 года.

⁹⁵⁾ Там же. Т. 16 (1740). Стб. 529.

⁹⁶⁾ Там же. Т. 20 (1740). Стб. 331-333.

⁹⁷⁾ Там же. Т. 26 (1746 г.). Стб. 455.

⁹⁸⁾ Там же. Т. 34 (1754 г.). С. 97-101. {624}

⁹⁹⁾ Там же. Т. 34. Стб. 482.

¹⁰⁰⁾ Там же. Оп. 39 (1759 г.). Стб. 377 (из дела неясно, привели ли приговор в исполнение).

¹⁰¹⁾ Там же. Т. 50 (1770 г.). Стб. 220.

¹⁰²⁾ Обвинения в выкликании звериными голосами связывали с истерическими возгласами кликуш и считали следствием порчи, они часто встречались в документах XVII века, см., например: Черепнин. Из истории древнерусского колдовства XVII в. С. 95-96.

¹⁰³⁾ Описание документов и дел синода. Т. 50 (1770 г.). Стб. 413.

¹⁰⁴⁾ Покровский. Исповедь алтайского крестьянина. С. 49-57.

¹⁰⁵⁾ Заговоры опубликованы: Смилянская. Заговоры из рукописных материалов XVIII века. С. 364.

¹⁰⁶⁾ Описание документов и дел синода. Т. 31 (1751 г.). Стб. 298-299.

¹⁰⁷⁾ Заговоры опубликованы: Смилянская. Заговоры из рукописных материалов XVIII века. С. 364-366, 600.

¹⁰⁸⁾ См.: Tedeschi. Inquisitorial Law and the Witch. P. 85.

¹⁰⁹⁾ См., например: Madariaga. Penal Policy.

¹¹⁰⁾ Это сложное дело охарактеризовал А. Труворов: Труворов А.Н. Волхвы и ворожеи на Руси в конце XVII века. С. 711-712.

¹¹¹⁾ Тельберг. Очерки политического суда и политических преступлений в Московском государстве XVII в. С. 61-68. Эту точку зрения поддерживает и Н.Б. Голикова (Голикова. Организация политического сыска в России XVI—XVII вв. С. 33-34).

¹¹²⁾ «Шептание» над бумажками, травами и питьем входило в число магических практик, отмеченных в уголовных преступлениях при Екатерине Великой во второй половине XVIII века. См. об этом ниже.

¹¹³⁾ Розыск о Моисее Чурине.

¹¹⁴⁾ См.: Востоков. Описание. С. 551.

¹¹⁵⁾ ПСЗ. Т. 6. № 3963. Cracraft. Church reform. P. 292. Галерный флот, основанный Петром I по итальянскому образцу и продолжавший существовать до начала XIX века, составлял важную часть российского морского могущества. Он был административно отделен от корабельного морского флота и широко укомплектован приговоренными преступниками.

¹¹⁶⁾ Беляев. Бытовые очерки.

¹¹⁷⁾ См.: Российское законодательство X—XX веков. Т. 5. Законодательство периода российского абсолютизма. С. 275, 316. В Англии в 1736 году было объявлено противозаконным «делать вид», что используешь колдовство; английский «Fraudulent Mediums Act» 1951 года аналогичным образом осуждает тех, кто «мошеннически» объявляет себя медиумом или обладателем сверхъестественной силы.

¹¹⁸⁾ Гадание по дыму имеет очень древнее происхождение, но в российском контексте мне не попадались свидетельства о его бытовании, кроме описаний простейших методов гадания о суженом или о погоде (см. гл. 4.5.2). В данном случае под «курением» имелось в виду, вероятно, магическое заклинание оружия с окуриванием его «волшебными» травами.

¹¹⁹⁾ ПСЗ. Т. 20. № 14392. Т. 21. № 1539. {625}

¹²⁰⁾ Это было Полное собрание законов Российской империи, изданное в 1830 году и содержащее более чем 30 000 законов, опубликованных по хронологическому принципу — с 1649 по 1825 год.

¹²¹⁾ Устав. Ст. 30-31. Изд. 1890 г. См. в: Попов. Суд и наказание. С. 383.

¹²²⁾ Hartley. Social History of the Russian Empire. P. 111. Дж. Хартли отмечает: «Надзор за деревней оставался в значительной степени вне государственного контроля, и постольку, поскольку вообще существовал, осуществлялся землевладельцами над их крепостными или самими крестьянскими общинами» (Ibid. P. 124).

¹²³⁾ Антонович. Колдовство. С. 18, 26; Alexander. Bubonic Plague. P. 30, 107, 113.

¹²⁴⁾ См. подробнее: Worobec. Witchcraft Beliefs and Practices in Prerevolutionary Russian and Ukrainian Villages. С 165-187.

¹²⁵⁾ Миненко. Русская крестьянская община. С. 151-153. Н.А. Миненко также отмечает тот важный факт, что обвиняемые часто были пришлыми.

¹²⁶⁾ Левенстим. Суеверие в его отношении к уголовному праву. С. 157-219 (204-205).

¹²⁷⁾ Там же. С. 181.

¹²⁸⁾ Там же. С. 185.

¹²⁹⁾ Там же. С. 201.

¹³⁰⁾ Елеонская. Записи обычаев и обрядов. С. 221.

¹³¹⁾ Specter. «Sorcery» and Murder in a Forgotten Village. P. 2.

Назад К содержанию