Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Дипломатическая подготовка Ливонским орденом Русско-ливонской войны 1501—1603 гг.

Образование единого Русского государства во второй половине XV в. создало необходимые предпосылки для постановки русским правительством широких внешнеполитических задач. Они ставились в определенной последовательности. В 80-е годы XV в. после освобождения от татарского ига основной целью внешней политики России являлось укрепление южной и восточной границ против татар.¹⁾ И только когда эта цель была осуществлена, для России стал возможным переход к активной политике на Западе. Он совершился в начале 90-х годов XV в., когда русское правительство приступило к решению важнейшей не только для русского, но и для украинского и белорусского народов задачи — вернуть в состав России русские, украинские и белорусские земли, находившиеся под властью Великого княжества Литовского.

Первая война с Великим княжеством Литовским из-за судеб временно оказавшихся под его властью русских, украинских и белорусских земель имела место в 1492—1494 гг. Во время этой войны, в 1493 г., русское правительство заключило, как мы уже указывали, договор с Ливонией. Этот договор обеспечивал России сохранение на 10 лет мирных отношений с Ливонией, что в условиях начавшейся борьбы с Литвой было для русского правительства чрезвычайно важно. Война 1492—1494 гг. закончилась для России успешно: по условиям мира 1494 г. часть русских земель — Вязьма и верховские земли, — находившаяся под властью Литвы, признавалась входящей в состав Русского государства.²⁾ Русско-литовский договор был скреплен браком великого князя Литовского Александра и дочери Ивана III Елены.

Хотя договор 1494 г. и династический брак не устраняли коренного противоречия между Россией и Литвою из-за судьбы {201} русских, украинских и белорусских земель, оставшихся еще под властью Литвы, но они это противоречие временно сглаживали и давали возможность правительству Ивана III перейти к решению другой задачи своей западной политики — исправлению русской границы на северо-западе — в Карелии.

После заключения между Новгородом и Швецией в 1323 г. Ореховецкого договора русская граница в Карелии была отодвинута на восток, так как западные карельские погосты отошли к Швеции. В 20-е годы XV в. Новгород пытался исправить свою границу и предъявил Эрику Померанскому, униатскому королю трех скандинавских стран, требование о возвращении потерянных земель, но из этой попытки ничего не вышло.³⁾ Реальная возможность для исправления русской границы в Карелии создалась в 90-х годах XV в. в связи с заключением русско-датского договора 1493 г.⁴⁾

Договор 1493 г. положил начало длительному союзу между Россией и Данией, игравшему большую роль в политической жизни севера Европы конца XV — начала XVI в. Острие русско-датского договора о «дружественном и вечном союзе» было направлено против Швеции, с которой у обоих государств в конце XV в. имелись противоречия: у Дании в связи с борьбой шведов под руководством Стена Стуре против датского владычества, у России — из-за пограничных вопросов. Иван III и Иоанн Датский дали обязательство оказывать друг другу помощь против Стена Стуре. Датский король обещал, кроме того, «быти за один» с великим князем Московским «против врага и неприятеля его князя Литовского». Помимо статей о военно-политическом союзе, договор включал статьи о регулировании пограничных дел, беспрепятственном проезде послов и, наконец, статьи, касающиеся торговых сношений.⁵⁾ При заключении русско-датского договора было согласовано еще одно условие, в его текст не вошедшее, — о признании Данией права России на владение тремя западными карельскими погостами (Эйрепя, Яскис и Саволакс), которые некогда принадлежали Новгороду, но затем по Ореховецкому договору отошли к Швеции.⁶⁾

К реализации соглашения в отношении западной Карелии правительство Ивана III приступило после заключения мира с Литвой в 1494 г. Уже в 1495 г. русские войска появились в западной Карелии. Основной удар был нанесен против Выборга. Однако осада его оказалась безуспешной, и в конце декабря русские воеводы возвратились в Новгород. В начале 1496 г. русские войска {202} вторично вторглись в западную Карелию. В марте 1496 г. был совершен набег на «Каннскую землю», расположенную у северо-восточного побережья Ботнического залива. Направление русских походов в 1495—1496 гг. показывает, что главной целью русского правительства в начавшейся русско-шведской войне являлось овладение западной Карелией с Выборгом (служившим опорным пунктом шведов в районе Ладожского озера и Невы) и укрепление тем самым русских границ на северо-западе.⁷⁾

Летом 1496 г. последовали ответные нападения шведов на русские владения. В августе шведское войско численностью в 6000 человек, приплывшее к Нарове на 70 судах, овладело Ивангородом.⁸⁾ Однако, не надеясь удержать за собой Ивангород, шведские военачальники предложили передать его Ливонскому ордену, но, не дождавшись ответа Ордена, приказали оставить Ивангород, и шведское войско на кораблях отплыло в Швецию.⁹⁾

Осенью 1496 г. военные действия между Швецией и Россией стихают. Стен Стуре имел все основания стремиться к миру с Россией, так как летом 1496 г. Иоанн Датский вступил с ним в открытую войну. В связи с осложнениями в Казани, где в 1496 г. к власти временно пришла антимосковская группировка, правительство Ивана III также склонялось к заключению мира.¹⁰⁾ Мир был заключен при посредничестве великого князя Литовского Александра, которого просил об этом Стен Стуре,¹¹⁾ в марте 1497 г. сроком на 6 лет. По условиям мира вопрос о границах должен был быть решен на съезде уполномоченных, объявлялись свобода торговли и обмен пленными.¹²⁾

Однако подписание мира со Швецией не привело к установлению спокойствия на западных границах России. Хотя великий князь Литовский Александр выступил посредником при заключении русско-шведского перемирия, но отношения между Россией и Литвой вскоре снова обострились. Передышка, связанная с договором и династическим браком 1494 г., оказалась кратковременной. Она и не могла быть длительной, ибо наиболее важный вопрос не только русско-литовских отношений, но и всей внешней политики России того времени — о возвращении русских, украинских и белорусских земель, находившихся под властью Великого {203} княжества Литовского, — оставался нерешенным. Правящие круги Литвы стремились удержать за собою эти земли, православное же население их тяготело к Москве. Новая война была неизбежной, и на русско-литовской границе с 1498 г. вновь возникают конфликты.¹³⁾

Таково было положение на западных границах России в 90-е годы XV в. При этих условиях Россия живейшим образом была заинтересована в поддержании мирных отношений с Ливонией. Сохранение мира на русско-ливонской границе отвечало не только традиционному, выраженному в русско-ливонских договорах 1481 и 1493 гг. стремлению русского правительства к расширению мирных экономических связей с Ливонией, к развитию торговли русского купечества в ливонских городах; оно отвечало и насущным военно-политическим потребностям России, ибо в условиях русско-шведской войны и все возрастающей напряженности в сфере русско-литовских отношений новые военные конфликты были отнюдь не в интересах России.

Установка русского правительства на сохранение мира с Ливонией не была поколеблена и начавшимся в 1494 г. русско-ганзейским конфликтом. Поводом к конфликту послужила казнь в Ревеле двух русских, приговоренных ревельским судом к смерти за уголовные преступления. В ответ на эту казнь Иван III закрыл ганзейский двор в Новгороде и приказал арестовать всех находившихся там купцов. Но причины закрытия ганзейского двора были более глубокими: они заключались в недовольстве правительства Ивана III положением русских купцов в ливонских городах и стремлении путем принятой радикальной меры добиться от Ганзы (членами которой были и ливонские города) действительных гарантий в безопасности и беспрепятственной деятельности русских купцов в Ливонии (см. далее). Однако, несмотря на чрезвычайное раздражение русских властей и самого Ивана III против ливонских городов и особенно Ревеля, русское правительство с самого начала конфликта с Ганзой заявило о своем намерении соблюдать русско-ливонский договор 1493 г. Известие об этом привез посол ливонского магистра Иоганн Гильдорп, посланный в Москву в конце 1494 г. с поручением урегулировать псковско-ливонские пограничные инциденты и хлопотать об освобождении ганзейских купцов и открытии ганзейского двора.¹⁴⁾ Желание Ивана III держать мир с Ливонией подтвердили и прибывшие в Венден 28 апреля {204} 1495 г. для переговоров с магистром русские послы.¹⁵⁾ Хотя в вопросе о ганзейском дворе в Новгороде русское правительство занимало последовательно твердую позицию — оно соглашалось на возобновление торговли ганзейцев в Новгороде только после удовлетворения требований в отношении статуса русских купцов в ливонских городах, — тем не менее участь арестованных ганзейских купцов была постепенно смягчена: в 1497 г. они были освобождены (за исключением четырех ревельских купцов), тогда же была достигнута договоренность об организации в Нарве в начале 1498 г. съезда русских и ганзейских представителей с целью ликвидации конфликта.¹⁶⁾ В ходе переговоров с посольствами магистра об улаживании русско-ганзейского конфликта (в 1494—1497 гг. было семь таких посольств) русские представители неоднократно подчеркивали, что на все указанные выше шаги великий князь пошел «ради просьб магистра».¹⁷⁾ Эти заявления, подкрепленные соответствующими действиями, также свидетельствуют о решении правительства Ивана III соблюдать договор 1493 г. и сохранять мирные отношения с Ливонией.

Несмотря на четко выраженное стремление русского правительства к сохранению мирных отношений с Ливонией, в документах, исходивших от немецкой стороны (преимущественно от чинов Ливонского ордена), начиная с середины 90-х годов все время высказывалась мысль об опасности русского завоевания Ливонии.

Одним из первых документов, в котором была выражена эта мысль, является письмо некоего Иоганна фон Ункеля Ревелю, написанное 29 мая 1494 г., по-видимому, в Новгороде. Иоганн фон Ункель сообщает, что от приближенных новгородского епископа и великокняжеского наместника в Новгороде он слышал, что великий князь намеревается совершить нападение на Ливонию и для этого поручил греку Мануэлю (послу Ивана III, — Н.К.) вербовать мастеров, умеющих строить галеры.¹⁸⁾

С особой настойчивостью мысль об угрозе русского нападения на Ливонию проводилась в многочисленных письмах и обращениях бывшего ландмаршала Ливонского ордена, 7 июля 1494 г. избранного его магистром, Вальтера фон Плеттенберга. В начале лета 1494 г. Плеттенберг (тогда еще ландмаршал) писал великому магистру Тевтонского ордена Гансу Тифену, что Ливонии угрожает нападение со стороны русских. После избрания магистром Ливонского ордена он обратился к великому магистру с просьбой о помощи против русских. 29 ноября 1494 г. Плеттенберг вновь {205} просил великого магистра о помощи, ссылаясь на полученные от рата Нарвы сведения о намеченном на 6 декабря походе русских.¹⁹⁾

Одновременно Плеттенберг принимает меры для подготовки Ливонии к войне. В начале февраля 1495 г., получив от фогта Нарвы известие о предполагаемом будто бы походе русских на Ревель через Дерптское епископство, Плеттенберг предлагает, чтобы Ревель прислал кнехтов в Дерптское епископство, и в том же письме извещает о своем намерении созвать 22 февраля ландтаг в Валке для обсуждения сложившейся ситуации.²⁰⁾ На ландтаге, заседавшем в марте, были приняты решения о проведении ряда военных мероприятий: вербовке кнехтов, обеспечении войска необходимым продовольствием и лошадьми.²¹⁾ 30 мая 1495 г. в ответе послу великого магистра Плеттенберг вновь подчеркнул, что Ливония должна вооружаться, так как заверениям великого князя Московского о намерении соблюдать мир доверять нельзя.²²⁾

Постоянные сигналы об угрозе русского завоевания, которые исходили от магистра Ливонского ордена, получили резонанс при дворе императора и в рейхстаге. На рейхстаге в Вормсе летом 1495 г. обсуждался вопрос о положении Ливонии: указывалось, что великий князь Московский недавно с огромной силою напал на Ливонию (имелась в виду русско-ливонская война 1480—1481 г.), что он приказал затем построить на границе сильную крепость (Ивангород) и собирается вновь напасть на Ливонию и подчинить ее своей власти, что принесет большой вред Священной римской империи германской нации и всему христианству. Было решено не оставлять Орден без помощи: в случае, если великому князю Московскому удастся осуществить свои планы в отношении Ливонии, он будет стремиться к подчинению других земель Империи. Император Максимилиан, а также имперские сословия обратились к герцогам Мекленбургским Магнусу и Балтазару и властям Данцига с просьбой оказать помощь Ливонии.²³⁾

В самой Ливонии и особенно в орденских кругах в конце 1495 г. и в последующее время продолжали усиленно распространяться слухи о возможном нападении русских. 18 декабря 1495 г. Нарва в письме Ревелю передавала сведения возвратившегося из Новгорода шпиона: великий князь приказал собирать войско и велел строить дорогу в Ивангород, по которой могут пройти в ряд {206} 12 лошадей; по мнению шпиона, великий князь намеревался направить войско против Ревеля, но рат Нарвы выражал опасение, как бы поход не коснулся и Нарвы.²⁴⁾ О подготовке русских к походу Плеттенберг писал и в мае 1496 г.²⁵⁾ В переписке орденских чинов и ливонских городов, относящейся ко второй половине 1496 г., неоднократно высказывались опасения, что русские намерены напасть на Нарву.²⁶⁾ В январе и июне 1497 г. эти опасения повторяются.²⁷⁾

Соответственно продолжаются энергичные обращения Плеттенберга с просьбой о помощи. В письме великому магистру от 7 марта 1496 г. он просит содействовать прохождению через Пруссию отряда герцога Померанского, который последний намеревается послать Ливонии в случае необходимости.²⁸⁾ Немного спустя, узнав, что великий магистр собирается поручить посольству, отправляемому в Рим на коронацию императора Максимилиана, ходатайствовать перед папой об объявлении крестового похода против «отступников — русских» («отступники» в религиозном смысле: православные, некатолики), Плеттенберг просит великого магистра наилучшим образом позаботиться об интересах Ордена.²⁹⁾ В августе 1496 г. он пишет Любеку о желательности объявления папой крестового похода и получения от него разрешения деньги, собираемые в ганзейских городах за отпущение грехов, использовать для вооружения Ливонии; в этом же письме Плеттенберг просит ганзейские города прислать для защиты Ливонии 8-9 тыс. вооруженных человек.³⁰⁾ Вслед за этим Плеттенберг пишет великому магистру о желательности предоставления для нужд Ливонии налогов, собираемых в Мекленбурге и Померании.³¹⁾ В апреле 1497 г. он сообщает магистру владений Ордена в Германии о своем намерении отправить посольство к императору, чтобы просить налоги, собираемые в землях Ордена и приморских городах, обратить для нужд Ливонии.³²⁾ Таким образом, Плеттенберг хлопотал о предоставлении Ливонии как военной, так и финансовой помощи, чтобы использовать последнюю для вооружения.

Целью энергичной дипломатической деятельности Плеттенберга являлось также создание широкой антирусской коалиции, участниками которой должны были стать, помимо Ливонии {207} и Тевтонского ордена, император, немецкие князья, Ганзейский союз и римский папа. Средством воздействия на предполагаемых участников коалиции было постоянное подчеркивание угрозы со стороны русских не только для Ливонии, но и для всего «христианского» Запада.

Активную поддержку планам и действиям Плеттенберга оказывал великий магистр Тевтонского ордена Ганс Тифен. 17 декабря 1495 г. он писал прокуратору Ордена в Риме о своем намерении оказать Ливонии помощь войском и выражал надежду, что рыцарство и города Пруссии дадут согласие на денежную помощь.³³⁾ 26 апреля 1496 г. Ганс Тифен совещался с чинами Ордена по вопросу о ходатайстве перед папой об объявлении крестового похода против «отступников — русских»;³⁴⁾ в письме от 19 сентября того же года поручал магистру владений Ордена в Германии довести до сведения императора и князей Империи об опасности, нависшей над Ливонией, и просить их о помощи;³⁵⁾ в сентябре писал правителю Швеции Стену Стуре и комтуру Остерроде о том, что посольство к папе, императору и немецким князьям с просьбой о помощи уже послано.³⁶⁾ 26 мая 1497 г. Ганс Тифен лично обратился к императору Максимилиану с письмом, в котором вновь указывал на намерение русских «повредить» христианству и просил освободить в пользу Ливонии четыре орденские провинции от уплаты налогов.³⁷⁾

Однако, несмотря на горячее сочувствие великого магистра политической линии Плеттенберга, поддержка, которую Ганс Тифен ему оказывал, ограничивалась только дипломатическими средствами. Военной помощи Пруссия не оказала, что объяснялось, в частности, ее отношениями с Польшей. После заключения Торуньского мира 1466 г. Пруссия находилась в вассальной зависимости от польского короля, и последний, готовясь в 1496—1497 гг. к походу против турок, требовал, чтобы в нем участвовали силы Ордена. Именно на это обстоятельство ссылался в своей переписке великий магистр, объясняя, почему он, обращаясь к Империи и Ватикану с просьбой помочь Ливонии, сам этой помощи оказать не мог.³⁸⁾

Реальной поддержки не оказала Ливонии и Империя. Если рейхстаг в Вормсе летом 1495 г. принял хотя бы декларативное решение не оставлять Ливонию без помощи (на деле помощь выразилась лишь в обращениях к герцогам Мекленбургским и {208} Данцигу с призывом оказать военную поддержку Ливонскому ордену), то рейхстаг в Линдау в феврале 1497 г. обсуждение просьбы ливонского магистра о помощи решил отложить до следующего рейхстага.³⁹⁾

Не откликнулся на просьбу ливонского и великого магистров объявить крестовый поход против русских и римский папа. Хотя Александр VI в своей булле от 22 июня 1496 г. разрешил проповедь крестового похода против русских в Швеции и Ливонии и участникам его обещал отпущение грехов при жизни и в случае смерти,⁴⁰⁾ но это было не то, чего добивался Орден. Ордену нужно было широкое объявление в ряде европейских стран крестового похода, сопровождаемое продажей индульгенций, средства от которых поступали бы в распоряжение Ордена. Папа же ввиду приближения юбилейного года (1500 г.), когда объявлялось массовое отпущение грехов и средства от него шли в папскую казну, не был заинтересован в удовлетворении этого требования Ордена.⁴¹⁾ Поэтому папа ограничивался лишь посланиями с выражением сочувствия Ливонии, «угрожаемой» великим князем Московским.⁴²⁾

Итак, создать антирусскую коалицию с участием императора и папы, чего добивался Плеттенберг, в чем его поддерживал великий магистр Ганс Тифен, не удалось. Борьба с Россией не соответствовала интересам Империи и Ватикана. Император Максимилиан, поглощенный борьбой с Ягеллонами за венгерскую корону и вовлеченный к тому же в итальянские войны, не стремился открывать еще один фронт на далекой северо-восточной окраине своей империи. Внимание папы приковывало турецкое наступление на юге Европы, и перед задачей остановить его отодвигалась на задний план борьба со «схизматиками — русскими», к которой призывал Орден.

Постоянные указания Плеттенберга на опасность нападения русских находились в полном противоречии с отмеченными выше заявлениями правительства Ивана III о намерении соблюдать мир с Ливонией. В связи с этим перед исследователем встает вопрос: что соответствовало истине — заявление русского правительства или беспрерывные тревожные сигналы Ордена?

В рассмотренной нами документации Ордена, относящейся к 1494—1497 гг., несколько раз в качестве источника сведений о военных планах России упоминались донесения шпионов, а также информация, исходившая от рата Нарвы. В них обычно отмечалась {209} концентрация русских войск в Новгороде либо в Ивангороде, а затем добавлялось (иногда в категорической форме, а иногда в форме предположения), что русские хотят напасть на Ливонию (объектами нападения назывались то Ливония в целом, то Ревель, то Нарва; в отдельных донесениях указывались даты предполагаемого вторжения).⁴³⁾

Концентрация русских войск в названных районах действительно имела место. И она легко объясняется, если вспомнить внешнеполитическое положение России в то время. В 1495—1497 гг. велась, как уже отмечено, война со Швецией. Одним из условий, способствовавших возникновению этой войны, являлись заключение договора между Россией и Данией в 1493 г., согласно которому западные карельские погосты, находившиеся под властью Швеции, должны были перейти к России. И хотя русско-шведская война началась в 1495 г., вполне возможно, что подготовка к ней велась уже в 1494 г. Центром подготовительных мероприятий стал, конечно, Новгород. Не удивительно, что при дворе высших сановников Новгорода велись разговоры о подготовке к военным действиям, истинные цели которых, однако, маскировались: отсюда в упомянутом письме Иоганна фон Ункеля, датируемом маем 1494 г., сообщение о полученных им от приближенных епископа и наместника сведениях о готовящемся нападении на Ливонию.

Когда же в 1495 г. война со Швецией началась, то концентрация и передвижение русских войск в районе Новгорода и Ивангорода были неизбежны. Новгород был сборным пунктом для русских войск, куда они стягивались на случай нападения шведов и откуда отправлялись в походы против шведов. Ивангород являлся сильнейшей крепостью Вотской пятины, расположенной вдоль р. Наровы и Финского залива и подверженной поэтому угрозе нападения шведов со стороны моря. Сосредоточение русских войск в районе Ивангорода особенно увеличилось в связи с временным захватом крепости шведами в августе 1496 г.; после ухода шведов сюда стягиваются русские войска и гражданское население из соседних областей и начинаются энергичные работы по восстановлению разрушенной крепости.⁴⁴⁾

Взятие Ивангорода шведами не могло не отразиться на русско-ливонских отношениях. Разрушение русской крепости, нависавшей над Нарвой и закрывавшей путь в глубь Новгородской земли, было чрезвычайно выгодно для Ливонии. Есть основания думать, что это событие встретили в Ливонии с явным одобрением и шведское войско, прибывшее для захвата Ивангорода, получило {210} от Нарвы какую-то материальную поддержку, не говоря уже о моральной. Так, фогт Нарвы, сообщая весною 1496 г. Плеттенбергу о готовящемся нападении шведов на Ивангород и Вотскую землю, запрашивал, как следует поступить, если шведы захотят высадиться на «нашей стороне» или купить продукты. Рат Нарвы в письме Ревелю от 31 августа 1496 г. сообщал о взятии Ивангорода: «Недавно всемогущий бог помог шведам так, что они овладели Русским замком и перебили [защитников], женщин и детей взяли в плен и захватили все, что там было».⁴⁵⁾ Напомним, что когда шведские военачальники решили оставить Ивангород, передав его Ордену, то Плеттенберг не отказался от такого «дара», а послал для переговоров со шведами своего представителя, но оказалось, что те уже покинули Ивангород.⁴⁶⁾

Хотя прямой военной помощи Швеции Ливония во время русско-шведской войны не оказывала, но ее симпатии были на стороне Швеции, а при захвате шведами Ивангорода им, возможно, оказала, повторяем, какую-то поддержку Нарва. Все это не могло не вызвать раздражения русского правительства. В письмах великого и ливонского магистров, относящихся к сентябрю 1496 г., указывается, что, по имеющимся в Ливонии известиям, великий князь Московский убежден, что шведы захватили Ивангород с помощью нарвцев, и собирается поэтому им отомстить.⁴⁷⁾

Однако никакой мести не последовало. Более того, вопреки всем сигналам Ордена о подготовке русскими нападения на Ливонию на русско-ливонской границе с 1494 и до 1497 г. не имели места даже пограничные инциденты (если бы таковые были, то они обязательно нашли бы отражение в документах Ордена, так как являлись бы фактическим доказательством правильности тезиса о «русской угрозе»), А это означало, что русское правительство в соответствии со своими заявлениями стремилось соблюдать мирный договор с Ливонией и не помышляло о войне против нее.

Что касается информации, получаемой Орденом от перебрасываемых через русскую границу шпионов, то она была обусловлена, с одной стороны, действительным сосредоточением и передвижениями русских войск в районе Новгорода, Ивангорода и в Вотской пятине в связи с русско-шведской войной, а с другой — недостаточной осведомленностью агентуры Ордена о планах русского командования и стремлением собрать как можно больше эффектных данных, которые заинтересовали бы руководство Ордена. Полученную от своей агентуры и от Нарвы информацию о концентрации русских войск и об «опасности» их нападения на {211} Ливонию Плеттенберг использовал для создания под флагом защиты от «русской угрозы» антирусской коалиции.

Такой же политической линии Плеттенберг придерживался и в последующие годы. В начале 1498 г. он обращается с письмом в Любек, в котором в связи с непрекращающейся будто бы опасностью нападения со стороны русских вновь просит ганзейские города о помощи.⁴⁸⁾ Тревожные сигналы со стороны Ордена усиливаются после безрезультатно закончившегося русско-ганзейского съезда, созванного в феврале 1498 г. в Нарве для урегулирования продолжавшегося с 1494 г. русско-ганзейского конфликта (см. далее). 24 июня 1498 г. Плеттенберг предписывает Ревелю привести в боевую готовность свои военные силы, потому что в Новгороде собрано большое войско «не иначе как против этой страны» (Ливонии, — Н.К.).⁴⁹⁾ О концентрации русских войск в Новгороде и Пскове сообщал в письме от 26 июня и фогт Нарвы.⁵⁰⁾ В декабре 1498 г. шпионы доставили рату Нарвы сведения о том, что великий князь собирается послать два войска для осады Дерпта и Ревеля, а третье — в глубь страны, грабить и жечь.⁵¹⁾ В октябре 1499 г. посольство ливонского магистра, направлявшееся в Данию через Пруссию, просило передать великому магистру, что опасность войны с русскими не уменьшилась.⁵²⁾ В апреле 1500 г. дерптский епископ Иоганн писал Плеттенбергу (со слов новгородских купцов, прибывших в Дерпт), что псковичи готовятся к походу против Рижского архиепископства.⁵³⁾

Сведения о концентрации русских войск Плеттенберг использует для проведения дальнейших мер по вооружению Ливонии. Вопрос о «русской угрозе» был поставлен на обсуждение ландтага, заседавшего в Валке 3-6 июля 1498 г. Магистр сообщил ландтагу, что на границах Рижского архиепископства, Дерптского епископства и владений Ордена с Россией наблюдаются «многие нападения» со стороны русских и что когда он посылал к псковичам за «управой», то те вместо «управы» дали оскорбительный ответ. На ландтаге было решено привести вооруженные силы Ливонии в состояние боевой готовности и, кроме того, ввести налог на землевладельцев и города для содержания кнехтов.⁵⁴⁾

Одновременно принимаются меры для того, чтобы помешать увеличению военного потенциала России: русским запрещается {212} продавать изделия и материалы военного назначения (пушки, порох, селитру и др.), а также такие, которые могли быть использованы для военных нужд (цветные металлы, проволоку, металлическую посуду и т.д.).⁵⁵⁾ Аналогичное решение принял ландтаг в Валке в сентябре 1499 г. Помимо запрета продавать русским оружие, военные материалы и металлические изделия, на этом ландтаге было принято решение и о запрете продажи в Россию лошадей.⁵⁶⁾

Таким образом, Ливония деятельно готовилась к войне. Эта подготовка не могла остаться незамеченной русским правительством (сведения о ней просачивались через русскую границу: их доставляли как русские купцы и послы, посещавшие Ливонию, так и агентура, которой, надо полагать, располагало русское правительство). Думается, что именно проводимые Ливонией мероприятия военного порядка побуждали русские власти не спешить с выводом войск из Новгорода и Вотской пятины, стянутых туда в связи с русско-шведской войной. Сосредоточение же русских войск в районе Пскова, указания о чем имелись, как мы отмечали, в документации Ордена, могло быть обусловлено напряженностью в отношениях с Литвой, которая вновь возникла с 1498 г. после кратковременной передышки, связанной с мирным договором и династическим браком 1494 г. Что касается «многих нападений» русских в районе границы, то это были, очевидно, обычные пограничные инциденты, значение которых Плеттенберг преувеличивал. Можно с уверенностью сказать, что воевать с Ливонией в рассматриваемые годы (1498—1500) правительство Ивана III не собиралось, как оно не собиралось это делать в предшествующее время.

Плеттенберг же с неослабевающим упорством продолжал добиваться создания антирусской коалиции. Горячего единомышленника в этом вопросе он нашел в лице графа Вильгельма Изенбурга, наместника (штатгальтера) великого магистра Ганса Тифена, ставшего после смерти последнего в конце 1497 г. регентом Тевтонского ордена.⁵⁷⁾ В обращении к ганзейским послам, направлявшимся в начале 1498 г. в Нарву на съезд с русскими,⁵⁸⁾ Вильгельм Изенбург высказывает мнение о том, что добиваться мира с русскими (речь шла о русско-ганзейском договоре) бесполезно, ибо им нельзя доверять, а лучше было бы, если бы Орден был так же силен, как и раньше, подчинить русских и заставить их признать католическую веру, как это было сделано в прошлые времена с Пруссией; Изенбург выражает надежду, что Любек {213} и другие ганзейские города окажут Ливонии помощь.⁵⁹⁾ О тяжелом положении Ливонии, находившейся «под угрозой русских», Изенбург писал и императору Максимилиану.⁶⁰⁾

Изенбургу же принадлежал план новой антирусской коалиции, в которой роль главного союзника Ливонии отводилась Дании. Впервые этот план был высказан в ноябре 1497 г. в письме Изенбурга магистру владений Тевтонского ордена в Германии. Изенбург указывал, что король Дании дважды предлагал ливонскому магистру заключить союз против Швеции, но тот отказывался ввиду опасности нападения русских; следует попытаться при посредстве Ганзы добиться соглашения между королем Иоанном и Стеном Стуре, тогда ливонский магистр сумеет заключить вечный союз с королем против русских. Изенбург просил магистра владений Ордена в Германии довести до сведения императора, князей и сословий империи о своем плане, чтобы они приложили все усилия к улаживанию распри «внутри христианства» (между Данией и Швецией).⁶¹⁾ В письме Максимилиану, написанном спустя несколько дней, Изенбург просил императора обдумать предложенный план, подчеркнув, что он даст возможность объединиться «христианским странам» против «неверных» (ungläubigen) русских.⁶²⁾ Хлопоты о создании датско-ливонской коалиции Изенбург продолжал и в следующем году: 25 июля 1498 г. он обратился с письмом к герцогам Саксонским Фридриху и Георгу, состоявшим в родстве с датским королем, и просил их склонить последнего к отказу «для пользы христианства» от союза с русскими.⁶³⁾

План Изенбурга был встречен в Ливонии с энтузиазмом. Уже летом 1499 г. в Дании побывало ливонское посольство, которое вело переговоры о заключении союза. Было решено продолжить переговоры осенью того же года в Копенгагене.⁶⁴⁾ Перед отправлением посольства в Копенгаген в сентябре 1499 г. был созван ландтаг в Валке, на котором обсуждался вопрос о предстоящих переговорах с датским королем. Ландтаг решил предоставить послам полномочия заключить союз на три, два или полгода на том условии, что Дания и Ливония будут вместе воевать против русских, причем датчане должны будут выступить против Новгорода, ливонцы — против Пскова.⁶⁵⁾ Речь шла, таким образом, о военном наступательном союзе Ливонии и Дании против России. Датско-ливонские переговоры состоялись в ноябре 1499 г. На предложение ливонского посольства заключить союз против русских датский король ответил согласием, но пожелал, чтобы союз был заключен {214} не только против русских, но и против любых других врагов; кроме того, он потребовал, чтобы Ливония признала его своим охранителем и защитником, подобно тому как признавали его предков.⁶⁶⁾ Требования Иоанна вызвали в Ливонии отрицательную реакцию. Плеттенберг в письме к герцогу Фридриху Саксонскому, избранному в апреле 1498 г. великим магистром, выражал свое неудовольствие желанием датского короля заключить широкий союз против любых врагов, а не только против русских, а также требованием, чтобы Орден выплачивал королю ежегодно определенную сумму в знак признания его своим защитником. Плеттенберг подчеркивал, что все это свидетельствует о намерении датского короля стать ногой в Ливонии так, как это сделал польский король в Пруссии.⁶⁷⁾ Боязнь Ордена потерять свою самостоятельность и явное нежелание датского короля придавать предполагаемому союзу антирусскую направленность⁶⁸⁾ обусловили безрезультатность датско-ливонских переговоров.

Безрезультатными по существу оставались и обращения Плеттенберга к Империи и Ватикану. В ответ на просьбу о помощи император Максимилиан предложил проект объединения трех орденов — Тевтонского, иоаннитов и св. Юрия, чтобы таким образом усилить Тевтонский орден, но руководство последним сочло этот план нецелесообразным, так как он мог привести к потере самостоятельности Тевтонским орденом.⁶⁹⁾ Папа Александр VI, не объявляя крестового похода против русских, ограничивался лишь посылкой писем датскому королю, великому князю Литовскому и великому князю Московскому; первых он просил «не держать» мира с русскими и оказать помощь Ливонии, последнего — не нападать на Ливонию.⁷⁰⁾ Ганзейские города, приняв на съезде в Любеке летом 1498 г. решение не оставлять Ливонию в случае необходимости «без помощи и утешения», реальной помощи (людьми и деньгами, чего желал Плеттенберг) ей не оказали.⁷¹⁾

В этих условиях, когда, казалось, окончательно исчезла надежда на создание антирусской коалиции, у Ливонского ордена {215} появился реальный союзник — великий князь Литовский Александр. Русско-литовские противоречия, временно сглаженные договором и династическим браком 1494 г., в последние годы XV в., как уже говорилось, вновь обострились. Стремление Ивана III к возвращению всех русских земель, остававшихся еще под властью Великого княжества Литовского, находилось в полном противоречии со стремлением правящих кругов последнего удержать во что бы то ни стало эти земли за собою. Новая война была неизбежной. Уже в последние годы XV в. правительство Александра, готовясь к войне, начинает искать союзников. В 1498 г. посол Александра предложил Любеку, чтобы ганзейские города вступили в союз с Литвой против России (ганзейские города уклонились от этого предложения).⁷²⁾ В июне 1500 г. последовало посольство к Плеттенбергу с аналогичными предложениями.⁷³⁾

Хотя Плеттенберг с момента избрания магистром Ливонского ордена в 1494 г. всю свою энергию тратил на поиски военных союзников против России, на предложения великого князя Литовского Александра он согласился не сразу. Более того, получив первое предложение, присланное с посольством в июне 1500 г., Плеттенберг от заключения союза решил воздержаться:⁷⁴⁾ в письме к великому магистру от 5 июля 1500 г. свою позицию он объяснил опасением, как бы Ливония благодаря предлагаемому шагу не попала в большую беду: будучи вовлечена в войну, не осталась бы без помощи, как это имело место в прежние времена.⁷⁵⁾ За недоверием Плеттенберга к эффективности литовской военной помощи в случае вступления Ливонии в войну (Литва с лета 1500 г. воевала с Россией, поэтому заключение ливонско-литовского союза означало немедленное вступление Ливонии в войну) скрывалось недоверие к политике Ягеллонов в отношении Ордена: Ягеллоны стремились к подчинению Тевтонского ордена (напомним, что после Торуньского мира 1466 г. он стал вассалом Польши), ветвью которого являлся Ливонский орден.⁷⁶⁾

Однако колебания Плеттенберга оказались недолгими. Получив повторные предложения о союзе от Александра, Плеттенберг после совещания с высшими сановниками Ордена 6 декабря 1500 г. решил созвать 17 января 1501 г. ландтаг для обсуждения вопроса об ответе великому князю Литовскому.⁷⁷⁾ На ландтаге, заседавшем в Вольмаре, было решено дать положительный ответ {216} и заключить союз с великим князем Литовским против России.⁷⁸⁾ Изменение своей позиции Плеттенберг мотивировал тем, что в случае подчинения Литвы «московиту» Орден со всех сторон будет окружен врагами.⁷⁹⁾ Мысль же о возможности подчинения Литвы Москве была навеяна, очевидно, поражениями, понесенными литовскими войсками во время кампании 1500 г.⁸⁰⁾

После ландтага в Валке в январе 1501 г. вопрос о вступлении Ливонии в войну с Россией был решен. В письме к Любеку от 28 января 1501 г., обращаясь к ганзейским городам с очередной просьбой о помощи, Плеттенберг сообщал о своем намерении заключить союз с великим князем Литовским и о том, что летом или осенью состоится поход против русских.⁸¹⁾ В ответе послу рижского архиепископа от 5 апреля 1501 г. он уточнил дату предполагаемого похода около дня св. Якова (25 июля).⁸²⁾ На принятое решение не повлияло посольство псковичей к магистру, которое в феврале 1501 г. хлопотало о свободном проезде псковских купцов в Ливонию и подтвердило желание Пскова соблюдать мир с Ливонией (имелся в виду русско-ливонский договор 1493 г., заключенный на 10 лет). Плеттенберг в письме к великому магистру заявление псковичей объяснял тем, что русские хотят удержать Ливонию от помощи Литве, но что сами они думают неожиданно напасть на Ливонию.⁸³⁾ Между тем в искренности заявления псковского посольства, а также в том, что оно выражало позицию Ивана III в отношении Ливонии, не приходится сомневаться: сохранение мира с Ливонией отвечало не только давней установке русского правительства на развитие мирных экономических связей с Ливонией, но и насущным военно-политическим интересам России в условиях русско-литовской войны.

Но и с этим заверением русских Плеттенберг не желал считаться. В конце февраля — начале марта у Александра побывал посол Ордена комтур Динабурга, который привез Плеттенбергу датированный 3 марта проект договора между Великим княжеством Литовским и Ливонией, скрепленный печатями литовской стороны.⁸⁴⁾

Проект договорной грамоты,⁸⁵⁾ составленной от имени великого князя Литовского Александра, начинался с введения, в котором указывалось, что великий князь Московский в союзе с татарами и прочими варварами хочет напасть на владения князя литовского и других христианских государей, чтобы погасить святую {217} римскую веру; поскольку он уже напал на Литовские владения, постольку великий князь Литовский Александр хочет заключить союз с ливонским магистром Вальтером Плеттенбергом, рижским архиепископом Михаилом и другими ливонскими прелатами. Союз заключается на 10 лет, по прошествии которых он может быть продлен. По условиям союза великий князь Литовский брал на себя обязательство не заключать никаких соглашений с великим князем Московским без согласия ливонской стороны; в случае необходимости предпринять поход против великого княжества Московского военные силы Ливонии и Литвы должны были начать его по взаимному согласованию в одно время; в случае если московские войска вторгнутся в Литву или Ливонию прежде, чем будут собраны их общие силы, то стороне, подвергшейся нападению, другая сторона должна оказать немедленную помощь путем вторжения во владения великого князя Московского.

Специальная статья предусматривала условия захвата союзниками русской территории: «Если с помощью благоволящего к нам бога Марса кто-либо из участников нашего союза, вторгшись со своими войсками в землю и владения московитов, захватит и удержит за собою какие-либо укрепленные места или города, то он сможет пользоваться ими и удерживать их за собою, за исключением, однако, тех случаев, когда что-либо будет приобретено в общей войне совместными силами и расходами союзников, тогда укрепленные места и владения, приобретенные таким образом, должны быть поделены в зависимости от труда и расходов каждой стороны по дружественному договору и без предпочтения какой-либо из сторон».⁸⁶⁾

Условия договора оставались в силе и в случае смерти великого князя Литовского Александра или же ливонского магистра Вальтера Плеттенберга. Последующие статьи договора касались литовско-ливонских и польско-орденских отношений: предусматривалось урегулирование границ между Ливонией и Литвой в благоприятное время по окончании войны; указывалось, что в случае нападения на Ливонию через Пруссию Ливония может выйти из войны и пойти на перемирие с русскими. Последняя статья должна была покончить с колебаниями Ордена, опасавшегося, что заключение союза с великим князем Литовским может способствовать подчинению Ордена Польше, которая, как мы указывали, стремилась поставить в полную зависимость от себя Тевтонский орден в Пруссии. Сформулированная статья давала гарантию {218} в том, что Польша не воспользуется военной ситуацией и не совершит нападения на владения Ордена в Пруссии и Ливонии.⁸⁷⁾

Как мы видим, союз имел не только оборонительный, но и (это в первую очередь) наступательный характер. Предполагалось отторжение части русской территории в пользу Литвы и Ливонии. Очевидно, для того чтобы заручиться симпатиями католического Запада, союзу была придана религиозная окраска. Целью его объявлялась защита католической веры от посягательств со стороны русских.

Окончательно договор был ратифицирован литовской стороной в Вильно 15 мая 1501 г.,⁸⁸⁾ ливонской стороной — в Вендене 21 июня 1501 г.⁸⁹⁾

Договорная грамота от 21 июня 1501 г., составленная от имени ливонского магистра Вальтера Плеттенберга, повторяет условия проекта договорной грамоты от 3 марта 1501 г. Ливонский магистр дает обязательство не заключать никаких соглашений с великим князем Московским без согласия литовской стороны и предпринять в случае необходимости совместный с силами Литвы поход против Великого княжества Московского, при нападении московских войск на владения одного из союзников другому союзнику должно вторгнуться на территорию Великого княжества Московского и вести там войну до тех пор, пока московские войска не будут изгнаны из района, подвергшегося нападению.

В особой статье рассматривался вопрос о судьбе русских территорий, которыми союзники овладеют в ходе войны: «Если по милости бога Марса кто-либо из участников нашего союза, вторгшись в землю московитов, захватит там какие-либо владения, укрепленные места или города, то он сможет и должен пользоваться ими и удерживать их за собой. Но, может быть, что-либо в этой совместной войне будет приобретено и занято общими войсками и общими расходами; тогда такое приобретение должно быть дружественно поделено и остаться во владении в соответствии с трудами и расходами каждой стороны без предпочтения какой-либо из них».⁹⁰⁾

Договор заключался на 10 лет, по истечении которых мог быть продлен. Никто из союзников не должен был выходить из союза, за исключением того случая, если Ливония подвергнется нападению через Пруссию или еще откуда-нибудь, тогда Орден {219} может пойти на перемирие с русскими. Граница между Литвой и Ливонией должна была быть урегулирована по обоюдному соглашению. Заканчивался текст договорной грамоты обещанием ливонского магистра соблюдать ее условия «верно, без хитрости и лжи». Введение к договорной грамоте ливонского магистра по содержанию аналогично введению к проекту договорной грамоты великого князя Литовского Александра, с той только разницей, что в грамоте Вальтера Плеттенберга в большей степени, чем в литовском проекте, подчеркиваются агрессивные замыслы великого князя Московского, «одержимого ненасытной тиранией» и стремящегося к уничтожению «святой римской веры».

Ратификация договора между Великим княжеством Литовским и ливонской конфедерацией означала автоматическое вступление Ливонии в войну с Россией, поскольку Литва с 1500 г. уже вела войну с Русским государством.

Развитие русско-ливонских отношений в период от заключения договора 1493 г. и до начала войны 1501—1503 гг. показывает, что не Россия стремилась к войне против Ливонии, а Орден готовил войну с Россией. Эту войну руководители Ордена пытались изобразить как превентивную, вызванную неизбежностью нападения русских в самое ближайшее время. Вдохновителем идеи превентивной войны был магистр Ливонского ордена Вальтер Плеттенберг. Понимая, что одна Ливония воевать с Русским государством не в состоянии, он стремился к созданию антирусской коалиции. Поскольку единственным реальным союзником в деле борьбы с Россией оказалось Великое княжество Литовское, постольку Плеттенберг после некоторых колебаний, вызванных спецификой польско-орденских отношений, заключил с ним военный союз и начал войну с Россией.

Истинная же причина войны заключалась не в необходимости превентивной войны с целью предотвращения нападения русских (Россия, как мы неоднократно подчеркивали, в рассматриваемый период не собиралась воевать с Ливонией), а в отношении Ордена к происходившему в конце XV в. процессу усиления Русского государства.

В этом плане чрезвычайно показательны документы, запечатлевшие пристальное внимание Ордена к событиям в России, в частности к событиям династического порядка, и ту интерпретацию, какую давали этим событиям высшие чины Ордена. Наиболее ярким из упомянутых документов является знаменитая записка комтура Кенигсберга Людвига Зансгейма, посла великого магистра к императору Максимилиану летом 1500 г.⁹¹⁾ В записке, текст которой был составлен на основе указаний великого магистра, вероятно, еще в 1499 г., когда подготавливалось посольство к императору,⁹²⁾ комтур Кенигсберга сообщил о положении в России {220} следующее: «Там есть один старый правящий государь, который имел трех сыновей; и когда один сын по свойству человеческой природы умер, он оставил также после себя сына,⁹³⁾ с этим внуком имеет старый государь русских все управление страной один в своих руках⁹⁴⁾ и хочет других двух родных сыновей⁹⁵⁾ оставить без всякой власти и уделов.⁹⁶⁾ Это ливонскому магистру и достопочтенному Ордену в этой стране (Ливонии, — Н.К.) во многих отношениях тяжело и невыгодно, не говоря уже о том, что Орден такой большой силе, сосредоточенной в одних руках, не может противостоять так, как если бы страна (Россия, — Н.К.) была поделена между государями».⁹⁷⁾

В записке комтура Кенигсберга, отражавшей точку зрения руководителей Ордена, отчетливо выражены резко отрицательное отношение к процессу централизации, происходившему в России, и понимание того, что создание единого Русского государства кладет конец прежним отношениям между Орденом и Русскими землями. Прежние же отношения заключались, как показывает история, в периодических походах рыцарей против Новгородской и Псковской земель, совершаемых без опасения, что последует ответный удар, который может поставить под вопрос само существование Ордена.

Таким образом, истинная объективная причина русско-ливонской войны 1501—1503 гг. крылась в стремлении Ордена помешать усилению единого Русского государства и вернуться к прежнему соотношению сил между Русью и Ливонией. Кроме того, Орден надеялся, как об этом свидетельствует договор о союзе между Ливонией и Литвой, получить территориальные приобретения за счет русских земель.

Русско-ливонская война 1501—1503 гг.

Совместный поход ливонского и литовского войска против русских, запроектированный в соответствии с литовско-ливонским союзным договором, был назначен на 25 июля 1501 г.⁹⁸⁾ Но в связи со смертью польского короля Яна-Альбрехта 17 мая и намерением великого князя Литовского Александра выставить свою кандидатуру на польский престол поход был перенесен на 28 августа.⁹⁹⁾ {221}

Прелюдией к началу военных действий явился, как это часто имело место в практике русско-ливонских отношений, арест русских купцов. Летом 1501 г. в Дерпте было арестовано 150 русских купцов и захвачено 25 учанов с товарами. Псковичи трижды посылали послов в Дерпт с просьбой отпустить купцов. Дерптские власти отвечали, что купцы арестованы из-за кражи, совершенной русскими в церкви Петра и Павла в Дерпте, и потребовали возврата украденного.¹⁰⁰⁾ Но ясно, что ссылка на кражу, если она и имела место, была в устах дерптских властей лишь отговоркой: истинная причина необычайных по своим масштабам репрессий против псковских купцов заключалась в решении Ливонии начать войну против России.

Псковичи правильно поняли смысл происходящих событий и отправили к великому князю Московскому гонцов с просьбою о помощи. Положение было настолько серьезным, что Иван III не медлил с удовлетворением просьбы псковичей. 1 августа в Псков прибыли воеводы князь В.В. Шуйский и князь Д. Пенко с ратными силами. Однако даже в этот критический момент, когда война с Ливонией в силу политики Плеттенберга стала неминуемой, Иван III, принимая меры к отражению готовящегося нападения противника, сделал все возможное, чтобы избежать начала военных действий: воеводы прибыли с указанием не выступать против «Немецкой земли» без государева повеления. Три недели войска простояли в Пскове в бездействии. И только когда к великому князю прибыл четвертый псковский гонец с известием, что «НЪмцы жгоут и грабят и головы сЪкуть и живых ведут в свою землю», Иван III велел своим воеводам идти на Ливонию.¹⁰¹⁾

Первый стяг с воеводами выступил из Пскова 22 августа, другие стяги — на второй день; вместе с московскими воеводами и их ратными людьми выступил псковский князь Иван Иванович Суздальский (Горбатый) с псковскими посадниками и псковичами. Русские войска направились к ливонской границе.¹⁰²⁾ Около 26-27 августа русско-ливонскую границу перешли войска Плеттенберга, которые у Острова 29 августа должны были соединиться {222} с литовскими войсками под командованием полоцкого наместника.¹⁰³⁾ Но 27 августа в 10 верстах от Изборска на р. Серице ливонское войско столкнулось с выступившими навстречу русскими силами, и здесь произошло сражение.

Сражение закончилось поражением русских войск. Согласно псковской летописи, поражение явилось следствием успешных действий вражеской артиллерии: «Напустиша боуртальника немецкий вЪтръ на псковскоую силу и на московскую силоу, и пыль ис пушек и ис пищалей». Под ударами артиллерии первыми дрогнули и оставили поле боя псковичи, затем московские ратники.¹⁰⁴⁾ Автор «Schonne hysthorie» также отмечает роль ливонской артиллерии в этом сражении.

Но, помимо превосходства ливонской артиллерии, на исход сражения оказало влияние и численное превосходство орденского войска. По сведениям «Schonne hysthorie», силы Плеттенберга исчислялись в 4 тыс. всадников, 2 тыс. пеших кнехтов, а всего вместе с обозом, артиллерией и крестьянами составляли 80 тыс. человек; последняя цифра — 80 тыс. человек — названа и в заметках Пауля Ватта, советника великого магистра. Численность же русских, по данным «Schonne hysthorie», составляла 30-40 тыс. человек. На данных «Schonne hysthorie» основан рассказ о битве на Серице «Хроники» Руссова. Плеттенберг «выступил в поход в Россию с 4000 всадников, порядочным количеством ландскнехтов и крестьян и с несколькими полевыми орудиями и вскоре встретился с 40 000 русских, из которых он много убил и других обратил в бегство, и гнался за ними около трех миль, и отнял у них весь их обоз, а из своих людей понес не особенный урон».¹⁰⁵⁾ По сведениям немецких источников получается, что ливонские силы в битве на р. Серице вдвое превосходили силы русских. Но К.В. Базилевич считает, что фигурирующее в немецких источниках число (40 тыс.) русских является преувеличенным. Во всяком случае в битве на Серице со стороны великого князя участвовал отряд не более 5-6 тыс. человек.¹⁰⁶⁾

На другой день после сражения на Серице ливонское войско обстреляло Изборск и затем направилось к Острову, где должно {223} было соединиться с литовскими войсками. Прождав напрасно литовцев, ливонские отряды 7 сентября взяли и сожгли Остров, после чего ушли в Ливонию. Руссов уход орденского войска объясняет эпидемией дизентерии.¹⁰⁷⁾

14 сентября Плеттенберг уже был в Ливонии.¹⁰⁸⁾ По окончании похода он писал, что если бы против Пскова совместно действовали ливонские и литовские войска, то им удалось бы овладеть Псковом.¹⁰⁹⁾ Высказывание Плеттенберга позволяет думать, что целью его похода являлся захват Пскова. Эта цель не была достигнута. Разорение же, причиненное рыцарским войском Псковской земле, должно было побудить русское правительство произвести ответный поход. Таким образом, хотя битва на Серице закончилась победой Ордена, но эта победа не только не дала никаких военных преимуществ, но поставила Ливонию под угрозу ответного удара русских войск. Удар последовал поздней осенью 1501 г.

Поход русских в Ливонию в конце осени — начале зимы 1501 г. обстоятельно освещен в русских и немецких источниках.

В Продолжении Псковской первой летописи сообщается, что 18 октября великий князь послал своего воеводу князя Александра Оболенского «с силою московскою» и «царя тотарского с Тотары» «воевать» вместе с псковичами «Немецкую землю». Русские войска выступили в поход против Ливонии 24 октября и «начаша землю Немецкую воевати»; по-видимому, русские войска разделились на два отряда и двинулись по Ливонии в двух направлениях, как пишет летописец, «взяша собЪ воеводы великих князей правую руку, а псковичи лЪвоую роуку».

Под Гельмедом, где находились силы Дерптского епископства («сила немецкая юрьевская»), произошло крупное сражение, в котором с русской стороны участвовали татары и москвичи. Хотя в начале сражения («на первом сстоупе») был убит воевода князь Александр Оболенский, оно окончилось блестящей победой русских: по словам летописца, русские воины били отступавшего противника на протяжении 10 верст, и у него не осталось даже «вестоноши». После сражения воеводы великого князя направились мимо Дерпта и Нарвы к Ивангороду. Псковичи, подошедшие к Гельмеду на третий день, увидели поле, покрытое трупами. От Гельмеда псковское войско также направилось к Ивангороду.¹¹⁰⁾

В московских летописных сводах при описании похода русских в Ливонию в 1501 г. дается, как это обычно имеет место {224} в московских летописях, мотивировка Военной акции, предпринятой великим князем против Ливонии: великий князь послал своих воевод, князей Данилу Александровича Пенко, Данилу Васильевича Щеня и Александра Васильевича Оболенского, «со многими людьми» «Немецкия земли воевати Ливоньския, за ихъ неправду, что они воевали вотчину его Пьсковь да и гостей его поимаша в ЮрьевЪ». При описании сражения у Гельмеда подчеркивается (как это часто делали московские летописцы, описывая сражения между русскими и ливонскими войсками) его внезапность для русской стороны: «И внезапу лучися имъ (русским, — Н.К.) бой великъ, на третьемъ часЪ ноября 24 приидоша НЪмци безвЪстно съ стороны со многою силою, съ пушками и пищалми, и божьего милостию воеводы великого князя одолЪша ихъ, овЪхъ побита, а иныхъ поимаша, а мало ихъ утече». Вслед за известием о сражении у Гельмеда московские летописцы добавляют: «И ходиша воеводы близъ Колывани и выидоша на Иваньгородъ, а землю НЪмецкую учиниша пусту».¹¹¹⁾

Масштабы похода русских в Ливонию осенью 1501 г. подчеркивают и ливонские хроники, но их рассказ имеет иную окраску. Автор «Schonne hysthorie» пишет, что когда русские совместно с татарами общей численностью 90 тыс. человек вторглись 31 октября в Ливонию, то они не встретили должного отпора, так как силы Ордена были ослаблены эпидемией. Русские войска прошли через все Дерптское епископство, частично через Рижское и Ревельское епископства, через области Мариенбург, Адзель, Трикатен, Гельмед, Тарваст, Ервен, Везенберг, Тольсбург, Нарву со всей Вирландией и увели с собой в плен 40 тыс. населения. Все же под Гельмедом русским удалось нанести поражение, во время которого у них было убито 1500 человек и пал на поле сражения князь Александр Оболенский. Когда, наконец, были собраны ливонские военные силы, то русские ушли так быстро, что их нельзя было настигнуть. Рассказ «Schonne hysthorie» повторяет с очень незначительными вариациями Руссов в своей «Хронике».¹¹²⁾ Как мы видим, ливонским хроникам свойственно отсутствие отпора русским при их вторжении в Ливонию объяснять неудачной для последней ситуацией, сложившейся в результате эпидемии. Сражение же под Гельмедом, которое русские летописи изображают как победу русских, под пером немецких хронистов превращается в поражение русского войска.

Существенны для восстановления истинной картины русского похода известия документальных источников, современных {225} событиям. Плеттенберг в письме и великому магистру 23 ноября 1501 г. сообщает о вторжении 1 ноября в Ливонию многочисленного русского войска, состоящего из псковичей, новгородцев, москвичей и тверичей. Это войско под командованием трех военачальников совместно с татарами разорило Дерптское епископство и задержалось в стране.¹¹³⁾ Снова о походе русских Плеттенберг пишет великому магистру 28 декабря 1501 г. Он сообщает о разорении Дерптского епископства, местностей у Мариенбурга, Везенберга, Нарвы, Ниеншлота и об уходе русских через Вирландию. Во время пребывания русских в Ливонии в конце ноября для отпора врагу орденские силы из Гаррии и Вирландии должны были соединиться с силами дерптского епископа у Гельмеда. Но силы дерптского епископа подошли туда за день до назначенного срока и столкнулись с русскими. У дерптского епископа было убито 300 человек, у русских — 2 тысячи.¹¹⁴⁾ Сведения о битве под Гельмедом есть также в письме ревельского бургомистра Ганса Шера Ревелю, написанном 26 ноября, на другой день после сражения, в Вейссенштейне. Ганс Шер пишет, что после первоначального успеха силы дерптского епископа были у Гельмеда разбиты, погибла большая часть кнехтов и русские захватили пушки и пушечные снаряды.¹¹⁵⁾

Как мы видим, русские и немецкие источники согласно свидетельствуют о крупных масштабах русского похода в Ливонию осенью 1501 г. и о большом уроне, причиненном Ливонии. Но в освещении битвы под Дельмедом они расходятся: русские летописи изображают ее как победу русских, немецкие хроники — как их поражение, в письме Плеттенберга отмечаются гораздо большие потери русских в этом сражении по сравнению с потерями немцев. Из немецких источников только письмо ревельского бургомистра Ганса Шера оценивает сражение под Гельмедом как поражение ливонских военных сил. Известия этого письма особенно ценны: письмо было написано на другой день после сражения, из пункта, недалеко от него расположенного, человеком, не принадлежавшим к орденским кругам, и носило неофициальный характер в отличие, например, от писем Плеттенберга великому магистру. Все это позволяет с доверием отнестись к сведениям Ганса Шера и считать его письмо важным источником для изучения битвы у Гельмеда. Данные письма Ганса Шера совпадают с известиями русских летописей, рисующих сражение у Гельмеда как победу русских.

На основе всей совокупности источников важнейшие моменты русского похода в Ливонию осенью–зимою 1501 г. можно представить следующим образом: военные силы псковичей и великого князя (последние включали москвичей, новгородцев, тверичей) с вспомогательными татарскими отрядами 24 октября выступили {226} из Пскова. Силы эти были значительны, хотя исчисление их в 90 тысяч, даваемое «Schonne hysthorie», вряд ли можно считать соответствующим действительности: в условиях продолжающейся войны с Великим княжеством Литовским русское правительство едва ли могло направить такое огромное войско в Ливонию. 1 ноября русские войска вступили в Ливонию и двинулись по ней в двух направлениях: псковичи южнее, великокняжеские войска с татарами севернее. В течение похода, продолжавшегося 6 недель,¹¹⁶⁾ русские прошли через Дерптское, Вевельское епископства и ряд орденских областей, не встречая сколько-нибудь серьезного отпора. Отсутствие отпора объясняется не только и не столько эпидемией, поразившей Ливонию, сколько отсутствием единства в ней и неспособностью противостоять крупным силам русских (не случайно Плеттенберг несколько позже неудачу в организации отпора русским объяснял непослушанием высших чинов Ордена¹¹⁷⁾). Наиболее крупное сражение во время русского похода произошло у Гельмеда 25 ноября между силами дерптского епископа и москвичами и татарами; сражение закончилось победой русских.

Характер военных действий со стороны русских войск во время похода (полевые сражения, разорение местности без попыток овладения населенными пунктами) показывает, что поход имел целью ослабление противника за счет уничтожения живой силы и продовольственных ресурсов, а отнюдь не овладение его территорией, утверждение русских в Ливонии. Такой же характер имели и вторжения русских войск в Ливонию в конце января 1502 г., когда русские отряды вновь появились на территории Дерптского епископства у Кирьемпе и в Вирландии и разорили местности, через которые прошли.¹¹⁸⁾

Во время этого похода русских войск эстонские крестьяне соединялись в отряды по 100-200 человек и присоединялись к русским¹¹⁹⁾ — факт, показательный для отношения коренного населения Эстонии как к немецким феодалам, так и к соседней России.

25 января 1502 г. в Вольмаре для рассмотрения сложившегося положения и решения вопроса о дальнейших военных действиях был созван ландтаг, продолжавшийся до 1 февраля. Ландтаг выявил полное отсутствие единства в Ливонии — следствие феодальной раздробленности страны. Из прелатов присутствовал только рижский архиепископ, города были представлены послами Риги и Ревеля. Отсутствовали дерптский, эзельский и курляндский епископы, вассалы Гаррии и Вирландии, большинство епископских {227} вассалов и представители Дерпта.¹²⁰⁾ Развернувшиеся на ландтаге прения сопровождались резкой критикой Плеттенберга, которого считали виновником тяжелого положения, создавшегося для Ливонии. Дерптский епископ в письме магистру, присланному на ландтаг, писал, что если магистр не поможет ему всеми силами, то он сделает то, что не хотел бы делать;¹²¹⁾ очевидно, епископ намекал на возможность заключения сепаратного мира с Россией. Еще более решительной была позиция вассалов Гаррии–Вирландии; капеллан архиепископа сообщил, что из Гаррии и Вирландии не приехали на ландтаг потому, что магистр их не защищает и что они хотят искать защиты у великого магистра или даже будут искать себе другого господина в лице датского короля.¹²²⁾ Резко отрицательная позиция дерптского епископа и вассалов Гаррии–Вирландии в отношении Плеттенберга объясняется тем, что на Дерптское епископство и Вирландию обрушились главные удары русских войск. Но и присутствовавшие на ландтаге представители сословий не выразили энтузиазма по поводу продолжения войны: города жаловались на недостаток средств для содержания кнехтов, вассалы ссылались на свою слабость вследствие отсутствия вассалов Гаррии–Вирландии.¹²³⁾

После долгих дебатов ландтаг вынес все-таки решение предпринять вторжения в Россию у Нарвы и против Пскова. Одновременно было решено воздействовать на Россию путем экономической блокады и с этой целью просить вендские города, Данциг и Швецию прекратить подвоз товаров русским.¹²⁴⁾ Хотя Плеттенбергу удалось добиться в Вольмаре желательных для него решений, весь ход ландтага показал, что война против России не пользуется популярностью в Ливонии и ее бесперспективность понимали даже представители правящего класса немецких феодалов.

В условиях полнейшего разброда внутри Ливонии для Плеттенберга особенно важен был вопрос о получении помощи извне, в первую очередь от Польши — Литвы. Еще около 20 сентября 1501 г., после возвращения из похода в Псковскую землю, Плеттенберг послал к Александру, великому князю Литовскому, посла Иоганна Гильдорпа с жалобой на отсутствие литовских войск во время похода и с настоятельной просьбой выполнять союзные обязательства¹²⁵⁾ (в условия литовско-ливонского договора о союзе входил, как мы указывали, пункт о совместном походе против России). С просьбой о помощи Плеттенберг обращался {228} к Александру и к наместникам Вильны и Полоцка и во время похода русских в Ливонию в ноябре–декабре 1501 г.¹²⁶⁾ Вновь ливонские власти просили наместника Полоцка о помощи во время вторжения ливонцев в Псковскую землю в марте 1502 г.¹²⁷⁾ (см. далее). Александр через своего посла Альберта Горского в марте 1502 г. передал Плеттенбергу заверения в верности союзу и обещания лично приехать в Литву, чтобы подготовиться к совместному походу против русских.¹²⁸⁾ В июне Александр прислал Плеттенбергу новое письмо, в котором повторил заверения в своем желании исполнить союзные обязательства.¹²⁹⁾ Hо, несмотря на эти заверения, Литва, поглощенная войной с Россией, не могла выделить силы для участия на ливонском театре военных действий. Более того, успешные действия русских войск заставили правящие круги Литвы задуматься над целесообразностью дальнейшего продолжения войны, и когда в 1502 г. от русского правительства последовали мирные предложения, сейм в Новогрудке в июне–августе вынес решение начать мирные переговоры с Москвой.¹³⁰⁾

Сложной в отношении войны, происходившей между Россией, с одной стороны, и Литвой и Ливонией — с другой, была позиция Пруссии. Ливонский орден являлся ветвью Тевтонского ордена, и последний был, таким образом, естественным покровителем Ливонии. Но вместе с тем Пруссия не была заинтересована в поражении России, ибо победа Литвы в войне усилила бы позиции Литвы–Польши и увеличила бы опасность полного подчинения Пруссии Польше. Поэтому великий магистр Тевтонского ордена Фридрих Саксонский (1498—1510), развивая, казалось бы, энергичную дипломатическую деятельность, имевшую цель помочь Ливонии, в то же время эффективной реальной помощи ей не оказывал. В декабре 1501 г., после получения известия о походе русских в Ливонию, великий магистр созывает в Кенигсберге ландтаг для обсуждения вопроса о помощи Ливонии, на котором было решено ввести налог на города для содержания кнехтов, предназначенных для Ливонии.¹³¹⁾ Одновременно великий магистр обращается к папе с просьбой об организации крестового похода против русских; эту просьбу он повторяет весной 1502 г.¹³²⁾ Однако {229} великий магистр ограничивается посылкой в Ливонию летом 1502 г. всего 200 кнехтов.¹³³⁾

Ватикан, поглощенный организацией отпора Турции и заинтересованный в участии в нем России,¹³⁴⁾ оставался безучастным к просьбе Ордена об объявлении крестового похода против русских. Не имело успеха и обращение Ордена к Империи. Посольство Ордена, обратившееся к императору с просьбой, чтобы ганзейские города помогли Ливонии против России (а собираемые в них по случаю юбилейного года деньги были бы переданы Ордену для нужд борьбы с русскими), получило отрицательный ответ. Советники императора ответили, что просьба Ордена противоречит решению папы, императора и курфюрстов о борьбе с Турцией.¹³⁵⁾ Империя отнюдь не была заинтересована в том, чтобы втягиваться в войну против России.

Отсутствие помощи извне, оппозиция внутри Ливонии — все это должно было, казалось, побудить Плеттенберга прекратить войну. Но верный своему курсу, Плеттенберг делал ставку на ее продолжение. Во исполнение решения Вольмарского ландтага об организации похода в Россию во время поста Плеттенберг в марте 1502 г. организует два вторжения в русские пределы — из Нарвы и из Розиттена.¹³⁶⁾

Вторжением из Нарвы руководил комтур Ревеля, который в письме Плеттенбергу от 12 марта 1502 г. описал состоявшийся поход. По его словам, около Ивангорода произошло сражение с русским войском, численность которого комтур определяет в 1600 человек; на поле боя осталось около 200 русских; орденские отряды преследовали русских почти до Ямгорода, но затем прекратили преследование, так как лошади устали; опустошив местность вокруг Ивангорода, рыцари возвратились в Ливонию.¹³⁷⁾ В московских летописных сводах начала XVI в. о вторжении ливонцев под Ивангород весною 1502 г. лишь лаконично сообщается: «Приходиша НЪмци на Иваньгородъ; тогда Лобана Колычева убиша». В более поздних Воскресенской и Никоновской летописях читается пространная версия, согласно которой «нЪмци пришли многи» и около Ивангорода напали на русский отряд, находившийся в заставе «не с многими людьми»; в сражении был убит 21 русский воин.¹³⁸⁾ {230}

Вторжением из Розиттена руководил ландмаршал Ливонии Иоганн Платтен. В письме к Плеттенбергу от 22 марта, после возвращения из похода, он рассказывает, что войско, вторгшееся в Псковскую землю, в течение 7 дней опустошало местность вокруг Вельи и Красного Городка; два дня, 17 и 18 марта, оно осаждало Красный Городок и трижды штурмовало его, но взять не смогло.¹³⁹⁾ Продолжатель Псковской первой летописи также сообщает об осаде Красного Городка и о бегстве врагов потому, что им почудилась за рекой Синей «сила велика» (имелось в виду, очевидно, подошедшее к Красному Городку псковское войско).¹⁴⁰⁾

Оба вторжения — в Новгородскую и Псковскую землю, — во время которых военные действия локализовались в пограничных районах, не принесли Плеттенбергу желаемого перелома в ходе войны.¹⁴¹⁾

Летом 1502 г. последовали набеги русских на ливонскую территорию. По своему характеру это были мелкие пограничные нападения, сопровождавшиеся разорением местности и уводом скота.¹⁴²⁾ Россия, в чьи намерения война с Ливонией, как мы указывали, не входила и чьи силы были сосредоточены на литовском театре военных действий, не собиралась проводить крупных наступательных операций против Ливонии.¹⁴³⁾ Более того, летом 1502 г. русское правительство проявило мирную инициативу: дерптский епископ получил письма великого князя Московского, где тот писал, что если магистр попросит мира, то он его получит.¹⁴⁴⁾ Но Плеттенберг не откликнулся на проявленную инициативу: он готовился к новому походу против России. На этот раз Плеттенберг решил не делить свои силы, а, собрав их вместе, нанести сокрушительный удар.¹⁴⁵⁾

О походе Плеттенберга осенью 1502 г. сохранились довольно подробные сведения в русских и немецких источниках. Продолжатель Псковской первой летописи рассказывает, что войско магистра, подошедшее 2 сентября к Изборску, пробовало его взять, но неудачно. Из Изборска рыцари направились к Пскову и подошли к Завеличью утром 6 сентября. Псковичи сами сожгли свой {231} посад в Завеличье. Здесь произошел бой орденских отрядов с псковичами, после которого противник переправился через Великую и подошел к Пскову со стороны Полонища. По словам летописца, враги «много къ стены лЪзли, а псковичи ждали силЪ великого князя; и НЪмцы стояв на Полонищи два дни, а на третей день прочь отошли тЪм же поутем, а псковичь богь оублюде и святая троица». Когда осаждавшие отошли от Пскова, подошли новгородские наместники князья Д.В. Щеня и В.В. Шуйский «с силою московскою». Великокняжеские воеводы и псковичи последовали за ливонским войском и нашли его «в Озеровах на могильникЪ». Здесь произошло сражение. Псковичи, а вслед за ними и московские отряды ударили по обозу противника и разграбили его, а «НЪмцы в то время сступишася с москвичи и со псковичи, и бысть с НЪмцы сЪча, а не велика».¹⁴⁶⁾ Так описывает события псковский летописец. В московских летописных сводах начала XVI в. известий о битве у озера нет. Читается только лаконичное известие о походе рыцарей на Псковскую землю: «Того же лЪта НЪмци приходиша ко Пскову». Автор более поздней Воскресенской летописи уточняет место битвы — у оз. Смолин. При этом он сообщает, что русское войско, подходившее к Смолину, получило известие о бегстве противника и «люди великого князя многие исъ полковъ погониша, а полки изрушали и кошевных людей нЪмецкихъ многыхъ побили»; но оказалось, что известие о бегстве врага было ложным: его полки стояли вооруженные и в битве избили «не многыхъ» людей великого князя, которые пришли «изрывкою», «а сами ся отстояли, потому что у великого князя въеводъ полъки ся изрушали». Эта же версия читается в Никоновской летописи.¹⁴⁷⁾

Если русские летописи указывают на сравнительно небольшие масштабы сражения у оз. Смолин и незначительность потерь, понесенных русскими, то немецкие источники изображают его как большую победу Ордена. Автор «Schonne hysthorie» называет сражение у Смолина «самой большой и трудной, главной битвой господ Ливонии с русскими». По словам «Schonne hysthorie», магистр и архиепископ решили выступить в поход против вражеской страны, имея 2 тыс. всадников, не считая крестьян и обоза. Войско подошло к Пскову, где напрасно ожидало прихода литовцев. Между тем двое пленных русских сообщили, что должно подойти многочисленное войско из русских и татар, посланное великим князем. Магистр приказал ливонскому войску расположиться на открытом поле и ожидать врага. 13 сентября, когда подошли русские войска, началась битва. Немецкие рыцари трижды пробивались через превосходящие силы русских; ливонское войско потеряло обоз, но в конце концов обратило русских {232} в бегство. Однако преследовать их рыцари были не в состоянии. Рассказ «Schonne hysthorie» положил в основу своего повествования о битве у Смолина Руссов. Он также подчеркивает доблесть рыцарей и называет «чудом» победу их над врагом, войско которого исчисляет в 90 тыс. человек.¹⁴⁸⁾

Из немецких источников наибольшую ценность имеет письмо неизвестного по имени ливонского комтура, участника похода, комтуру в Германии. По словам ливонского комтура, Плеттенберг 27 августа выступил из Гельмеда, имея при себе 25-тысячное войско, в том числе 2500 всадников. Опустошая все на своем пути, войско направилось к Пскову. Не дойдя до него, Плеттенберг оставил часть войска, а сам с 2500 всадниками, 2500 ландскнехтами и артиллерией приступил к Пскову и в течение трех дней осаждал его; были сожжены три псковских предместья. 8 сентября военные действия были прекращены, и между сторонами начались переговоры. Начальник вспомогательного прусского отряда Клаус фон Бах, ведший переговоры с ливонской стороны, потребовал, чтобы Псков подчинился магистру; при этом он сказал, что если требование не будет выполнено, то Псков ожидает такая же участь, какая постигла его предместья. Псковичи отказались принять мир, предложенный им на условии подчинения власти магистра. Между тем двое пленных русских показали, что в Пскове имеется 8 тыс. всадников и много пеших и ожидается прибытие еще 3 тыс. всадников. Узнав это, Плеттенберг отошел от Пскова и со своим 5-тысячным отрядом стал ожидать русское войско. Подошедшее русское войско насчитывало 18 тысяч. В происшедшем 13 сентября сражении рыцари одержали победу: на поле боя осталось 8 тыс. убитых, но потери Ордена были невелики. После сражения орденское войско вернулось в Ливонию. Плеттенберг решил не распускать свои силы, полагая, что русские совершат ответный поход.¹⁴⁹⁾ Как мы видим, в письме ливонского комтура фигурируют более правдоподобные цифры: общие силы ливонцев, участвовавших в походе, определяются в 25 тыс. человек, участвовавших в сражении — 5 тыс. человек, русских — 18 тыс. человек.

Сопоставляя известия источников и принимая во внимание присущую им в той или иной степени тенденциозность (особенно при описании битвы у оз. Смолин), основные моменты похода Плеттенберга можно представить так: главной целью похода {233} являлось овладение Псковом; однако неудачные попытки штурма Пскова и воздействия на псковичей путем переговоров, а также известие о приближении к Пскову помощи заставили Плеттенберга отойти от города; в сражении у Смолина Плеттенберг одержал победу, но развить успех не смог; поняв, очевидно, что у него нет шансов на ведение дальнейших успешных действий на псковской территории, Плеттенберг возвратился в Ливонию.

Весь ход войны показал, что, несмотря на отдельные победы Ордена, Ливония не в состоянии была вести успешную войну против России. Победы Плеттенберга имели тактический характер и не предопределяли исхода войны. Плеттенберг не смог добиться реального успеха, хотя Россия вела войну на два фронта, и ее основные силы оттягивала Литва. Но литовское правительство, понявшее, очевидно, всю бесперспективность продолжения войны, пошло, как мы указывали, на мирные переговоры. И это обстоятельство решило исход русско-ливонской войны. Плеттенберг должен был прекратить развязанную им войну и согласиться на переговоры, поскольку одна Ливония не могла противостоять военной мощи России. Что касается России, то поглощенная борьбой за возвращение русских земель, находившихся под властью Великого княжества Литовского, она не собиралась в рассматриваемый период воевать против Ливонии и добиваться ее подчинения (последнее утверждают прибалтийско-немецкие историки¹⁵⁰⁾). Именно это обстоятельство, а отнюдь не военные победы Плеттенберга позволили Ливонии заключить мир с Россией и продлить еще на полстолетия свое существование.

Перемирие 1503 г.

В декабре 1502 г. к Плеттенбергу прибыл посол от польского короля и великого князя Литовского Александра с предложением прислать к 5 января 1503 г. в Смоленск своих послов, чтобы они вместе с литовскими направились в Москву для переговоров о мире. Плеттенберг в ответном письме срок встречи послов предложил передвинуть на 25 января, так как в начале января он намеревался созвать ландтаг для обсуждения вопроса о мире.¹⁵¹⁾ На ландтаге, заседавшем в Вольмаре с 6 по 10 января, было решено согласиться с предложением польского {234} короля и начать мирные переговоры с великим князем Московским.¹⁵²⁾

Каковы были условия мира, желательные для Ливонии, позволяет установить инструкция ливонским послам к великому князю Московскому. Инструкция предписывала послам добиваться заключения мира на 20 лет. Трижды в инструкции затрагивался вопрос о русско-ливонской границе: подчеркивалось, что Ливонии должны быть возвращены отторгнутые у нее русскими земли и воды.¹⁵³⁾ О каких землях и водах шла речь, сказать трудно. Возможно, что о спорных территориях у Желачки на о. Пириссар и у построенного псковичами в 1464 г. Красного Городка (которые были закреплены за Псковом договорами 1463 и 1474 гг.), а также о спорном районе основанного псковичами в 1476 г. Вышгородка.¹⁵⁴⁾

Стоит отметить также пункт инструкции, гласивший, что дерптский епископ должен состоять в общем мире;¹⁵⁵⁾ этот пункт был направлен против традиционной практики заключения отдельных псковско-дерптских договоров и имел целью создание единого фронта ливонской конфедерации в вопросах сношения с Россией.

Один из пунктов инструкции гласил, что если великий князь Московский скрепит крестоцелованием перемирную грамоту с польским королем, то также следует поступить и в отношении перемирной грамоты с Ливонией, так как Ливония и Литва находятся в союзе.¹⁵⁶⁾ Выдвигая это требование, руководители ливонской конфедерации хотели добиться изменения существующего порядка, при котором договоры с Ливонией заключались не в Москве великим князем, а в Новгороде его наместниками; этот порядок ливонские власти рассматривали как унижающий престиж Ливонии (см. с. 174).

Специальный пункт инструкции касался русско-ганзейских отношений; согласно этому пункту конфискованный в 1494 г. у ганзейцев в Новгороде товар, а также три задержанных ревельских купца должны были быть освобождены.¹⁵⁷⁾ Предстоящее заключение мира руководители ливонской конфедерации стремились использовать для того, чтобы добиться урегулирования русско-ганзейского {235} конфликта на основаниях, отвечавших требованиям Ганзы.

Названные пункты инструкции ливонским послам и составляли, по-видимому, программу-максимум, с которой послы должны были выступить во время предстоящих переговоров.

Снабженные инструкцией, ливонские послы Иоганн Гильдорп и Клаус Гольстевер выехали в Полоцк, где 24 января 1503 г. встретились с польскими послами, и затем вместе с ними продолжали дальнейший путь; 27 февраля в Смоленске к ним присоединились литовские послы. 5 марта польско-литовское и ливонское посольства прибыли в Москву.¹⁵⁸⁾

В Москве они застали находившегося здесь с 29 декабря 1502 г. венгерского посла Сигизмунда Сантая, который прибыл с официальным поручением способствовать заключению мира между Литвой и Москвой с тем, чтобы привлечь великого князя Московского к борьбе с турками. Сантай привез грамоты соответствующего содержания от папы Александра VI, от папского легата кардинала Регнуса и от венгерского короля Владислава, брата польского короля и великого князя Литовского Александра. Сантай пытался побудить Ивана III примкнуть к антитурецкой лиге, указав, что таким путем «царства греческого приобретение будет». Иван III, не желавший вовлекаться в тяжелую борьбу с Турцией, не соответствовавшую интересам России, хладнокровно отнесся к идее византийского наследия и ограничился лишь общим заявлением о том, что он хочет против «поганства» стоять.¹⁵⁹⁾ Не добившись согласия на вступление России в антитурецкую лигу, Сантай принял деятельное участие в происходивших в Москве переговорах, так как важнейшей целью его миссии являлось содействие заключению мира между Литвой–Польшей и Россией.

Ход переговоров о мире освещают отчет ливонских послов о посольстве в Москву и статейный список посольских сношений между Иваном III и Александром 1501—1503 гг.

Оба источника отмечают, что в Москве ливонские послы встретили холодный прием. Статейный список, сообщая об обеде у великого князя 7 марта, на который были приглашены все послы, подчеркивает, что венгерского, польских и литовских послов великий князь «посылал… потчивати», а «немецкого посла князь великий потчивати не посылал, не потчивал его никто». После обеда у великого князя ливонские послы фактически были отстранены от переговоров. Переговоры велись с польскими и литовскими послами при участии венгерского посла, а ливонские послы находились на своем подворье. Лишь 18 марта ливонские послы были приглашены к великому князю и им было сказано, что магистр {236} во время мира (с Россией) стал помогать польскому королю, врагу великого князя, и нанес стране великого князя большой ущерб.¹⁶⁰⁾ Очевидно, взглядом на Ливонию как на сторону, заключившую враждебный России союз с Литвой и начавшую войну, и был обусловлен в значительной степени тот прием, который ливонские послы получили в Москве.

Другая причина игнорирования ливонских послов русскими властями на первом этапе переговоров заключалась в том, что важнейшим вопросом внешней политики России являлся, как мы неоднократно подчеркивали, вопрос о взаимоотношениях с Литвой, а по сравнению с ним русско-ливонские отношения играли второстепенную роль. К тому же если бы с Польшей–Литвой было достигнуто соглашение о перемирии, то это сделало бы неизбежным и заключение русско-ливонского мира, так как одна Ливония возобновлять войну с Россией не стала бы.

Статейный список посольских сношений между Иваном III и Александром сообщает, что, после того как был согласован текст грамот о перемирии между Россией и Литвою сроком на 6 лет, Иван III 29 марта призвал ливонских послов и начал с ними переговоры. 1 апреля ливонским послам были вручены тексты перемирных грамот. О самих русско-ливонских переговорах в статейном списке почти ничего не сообщается, отмечается лишь, что требование Ивана III о заключении мира с новгородскими наместниками и псковским князем и о включении в перемирные грамоты формулы о челобитье вызвало возражение ливонских послов. По поводу же хода переговоров в целом статейный список ограничивается замечанием, что «те речи все писаны в неметцком ящике».¹⁶¹⁾ Очевидно, имелся в виду ящик Посольского приказа, где хранились статейные списки сношений с Ливонией. Но эти списки до нас не дошли.

Более подробно переговоры освещает отчет ливонских послов. Послы приглашались для переговоров с великокняжескими представителями 27 и 29 марта. 29 марта представители великого князя от его имени заявили послам, что если дерптский епископ уплатит просроченную дань, если Великому Новгороду и Пскову будет возмещен причиненный во время мира (по смыслу во время войны, начатой Ливонией до истечения срока мирного договора 1493 г.) ущерб, если будут освобождены задержанные с товарами русские купцы и «дана управа» по поводу всех людей великого князя, сожженных и умерщвленных, и если будут очищены русские церкви, то тогда великий князь Московский пожалует магистра, архиепископа и всю Ливонию и даст перемирие на 6 лет, которое «по старине» должно быть утверждено в Новгороде.¹⁶²⁾ {237}

В заявлении великокняжеских представителей была изложена точка зрения русского правительства в отношении предстоящего перемирия с Ливонией. Значительное число русских требований имело целью ликвидировать последствия войны: требование о возмещении Новгороду и Пскову убытков, причиненных во время мира, об освобождении задержанных русских купцов (войне предшествовал, как мы указывали, арест русских купцов в Дерпте), об очищении русских церквей (возможно, что в связи с войной русские церкви в ливонских городах были закрыты).

Характерной чертой русских требований являлась забота об интересах русских подданных (ими были преимущественно купцы), находившихся в Ливонии. Это нашло свое выражение в пункте о русских церквах, бывших организующими центрами русского купечества за границей, а также в требовании «управы» по поводу сожженных и умерщвленных людей великого князя. Согласно правилам, действовавшим в сфере русско-немецкой торговли с конца XII в., купцы, находившиеся на чужбине, за совершенные проступки подлежали юрисдикции местных властей. В соответствии с этим правилом осенью 1494 г. в Ревеле двое русских, виновных в уголовных преступлениях, были жестоко казнены: один был сожжен, другой сварен в котле. В ответ на эти казни Иван III закрыл немецкий двор в Новгороде. В конце 90-х годов, во время переговоров с ливонским магистром и ганзейскими городами, в качестве одного из условий открытия ганзейского двора и возвращения ганзейцам конфискованных у них товаров русское правительство выдвигало требование о наказании «злодеев», виновных в казни его подданных. Выдвигая требование о наказании ревельских судей, поступивших в соответствии с существующей юрисдикцией, русское правительство тем самым заявляло о своем отказе ее признавать (подробнее см. далее). Логическим следствием этого отказа должно было быть требование пересмотра действовавшей юрисдикции, однако оно русской дипломатией еще не было сформулировано. Повторив во время мирных переговоров с Ливонией 1503 г. требование «об управе» по поводу сожженных и умерщвленных людей великого князя, русское правительство тем самым вновь подтвердило намерение не признавать существующую юрисдикцию, исходя из интересов своих подданных, находившихся в Ливонии.

В своем ответе на заявление русского правительства ливонские послы попытались оспорить прежде всего желание великого князя, чтобы перемирие было бы заключено «по старине» в Новгороде. Они заявили, что хотят в соответствии с полученной ими от ливонских властей инструкцией, чтобы договор был утвержден в Москве самим великим князем и чтобы в нем не было формулы о челобитье. Заявление ливонских послов вызвало чрезвычайное раздражение великокняжеских представителей. Не встретило оно сочувствия у польско-литовских и венгерского послов. Последние, {238} боясь, что позиция ливонских послов отрицательно отразится на достигнутой договоренности о заключении русско-литовского перемирия, всячески воздействовали на ливонских послов, побуждая их отказаться от своих требований.¹⁶³⁾ Под давлением польско-литовских и венгерских послов ливонские послы должны были это сделать, после чего вопрос о русско-ливонском перемирии был быстро согласован: если на русско-литовские переговоры потребовалось три недели, то русско-ливонские заняли всего несколько дней.

2 апреля состоялось крестоцелование на русско-литовских перемирных грамотах. 4 апреля ливонским послам были вручены проекты русско-ливонских перемирных грамот, которые затем должны были быть утверждены в Новгороде и Пскове. 7 апреля послы выехали из Москвы.¹⁶⁴⁾

В результате переговоров между Россией и Ливонией в соответствии с традицией были заключены три договора: между Новгородом и Ливонией, между Псковом и Ливонией, между Псковом и Дерптским епископством.¹⁶⁵⁾ Сохранились тексты двух первых договоров. Договор о перемирии между Псковом и Дерптским епископством до наших дней не дошел.

Грамота о перемирии между Новгородом и Ливонией представляет собой проект договора, который был утвержден в Новгороде в июле 1503 г.¹⁶⁶⁾ Грамота начинается с традиционных для русско-ливонских договоров конца XV в. формул о заключении мира по божьей воле и велению великого князя и о приходе в Великий Новгород к наместникам великого князя немецких послов с челобитьем. Срок перемирия устанавливается на 6 лет. Граница подтверждается старая: от Чудского озера «стержнем» Наровы-реки «в Соленое море»; запрещаются взаимные нарушения границы. Указывается, что во время перемирия стороны должны собрать съезд об «обидных делах» на р. Нарове, на старом месте, во время которого «добрым людям» надлежит «исправу дать и взять с обеих сторон»; очевидно, предусматривалось разрешение путем полюбовного соглашения конфликтов, возникших ко времени заключения мира между подданными обоих государств. Устанавливалось также, что впредь по поводу «обидных дел» новгородские наместники должны «ссылаться» с магистром и «давать исправу с обеих сторон». Послам каждой из сторон гарантировался «чистый путь» во владениях другой стороны; подтверждалась отмена вознаграждения проводникам со стороны послов. Вопросов торговых сношений касалась лишь одна статья, гласившая, что новгородские купцы, задержанные в Дерпте, должны быть освобождены со своими товарами, а если какой купец {239} умер или убежал, то его товар следует возвратить новгородцам.¹⁶⁷⁾ Весь же сложный комплекс вопросов русско-ливонских торговых отношений, прежде всего вопросов о возобновлении прерванной во время войны торговли, остался вне рамок договора о перемирии.

В перемирной грамоте между Псковом и Ливонией сообщается о приезде в Новгород к новгородскому наместнику князю Данилу Васильевичу «по воле божией и по указу великого государя царя русского Ивана» псковских послов: Григория Яковлевича Кротова, псковского посадника Федора Гаврилова, псковских бояр Леонтия Олфериевича Языкова, Андрея Кирилловича Изразцова, Максима Ивановича Понарина, Федора Павловича Квасова, Якова Мокеевича Еропкина, купеческих старост Фомы Александрова, Тимофея Макарьина, Труфана Козла и городского писца Василия, а также немецких послов: Клауса Гольстевера и Дидерика Лоде, которые докончали перемирие «за князя магистра лифляндского и архиепископа рижского… и за все их города и всю державу» на 6 лет. В течение этих 6 лет запрещалось всякое нарушение мира. Подтверждалась старая граница. Устанавливалось, что на оз. Великом псковичи должны ловить рыбу у своего берега, а немцы — у своего, в случае если ветер отнесет рыбака на противоположную сторону, то «на то не гневаться». Указывалось, что по поводу «обидных дел» «честные люди» с обеих сторон должны собраться на съезд на р. Нарове и «исправу дать» и «взять с обеих сторон»; впредь в течение 6 лет по поводу «обидных дел» псковский князь должен «ссылаться» через послов с магистром и архиепископом и «исправу давать с обеих сторон». Послам каждой из сторон гарантировался «чистый путь» и беспрепятственный проезд во владениях другой стороны, отменялась плата за постой. Устанавливалось, что если у Пскова возникает «нелюбовь» к магистру или у магистра к Пскову, то следует отослать мирные грамоты и только через месяц после этого можно начинать войну. Так же как в договоре Новгорода с Ливонией, в псковско-ливонском договоре есть только одна статья, касающаяся торговых сношений, — об освобождении задержанных в городах магистра и архиепископа псковских купцов и их товаров и о возвращении товаров умерших в темницах или убежавших псковских купцов.¹⁶⁸⁾ Вопрос о восстановлении торговли в псковско-ливонском договоре, как и в новгородско-ливонском, не ставился.

Договорная грамота о перемирии между Псковом и Дерптским епископством 1503 г., как мы указывали, не сохранилась. Но, исходя из содержания новгородско-ливонской и псковско-ливонской грамот о перемирии 1503 г., можно предположить, что {240} псковско-дерптская грамота тоже включала статьи, подтверждающие нерушимость границы, беспрепятственность проезда послов, и, кроме того, статьи, устанавливающие порядок разбора «обидных дел». Надо думать, что в псковско-дерптской грамоте о перемирии 1503 г. находилась и статья об уплате дани великому князю Московскому дерптским епископом: эта статья встречается во всех псковско-дерптских договорах начиная с договора 1463 г. Отметим в этой связи ошибочность распространенного в литературе вплоть до последнего времени мнения о том, что, согласно перемирию 1503 г., Орден принял на себя обязательство об уплате великому князю Московскому юрьевской дани.¹⁶⁹⁾ Ливонский орден никогда, за исключением последних русско-ливонских договоров 1554 г.,¹⁷⁰⁾ не давал обязательства уплачивать дань великому князю. Эту дань должен был уплачивать дерптский епископ, начиная, как мы это отмечали, с псковско-дерптского договора 1463 г.

В каком же отношении находились условия перемирных грамот 1503 г. к тем требованиям, которые выдвигались русской и ливонской стороной накануне и в период переговоров о перемирии?

Ливонская сторона добивалась отмены практики заключения новгородско-ливонских договоров с новгородскими наместниками и устранения формулы о челобитье — и формула, и практика заключения договоров в Новгороде были сохранены; ливонская сторона желала, чтобы отдельные псковско-дерптские договоры больше не заключались — псковско-дерптский договор был заключен; руководители ливонской конфедерации хотели достигнуть изменения в интересах Ливонии существующей русско-ливонской границы — граница была подтверждена прежняя; ливонская сторона стремилась добиться урегулирования русско-ганзейского конфликта на основе удовлетворения требования Ганзы о возврате конфискованных в Новгороде товаров и освобождении задерживаемых ревельских купцов — товары не были возвращены. Единственно, чего смогли достигнуть ливонские представители, это обещания со стороны великокняжеских представителей освободить трех задержанных в Новгороде с 1494 г. ревельских купцов после того, как будут освобождены задержанные в Ливонии русские купцы с их товарами.¹⁷¹⁾ Все же важнейшие ливонские требования остались нереализованными. Это обстоятельство лишний раз показывает несостоятельность курса Плеттенберга, начавшего войну с Россией в расчете на ее ослабление {241} и изменение благодаря этому отношений между Россией и Ливонией.

Однако, несмотря на то что русско-ливонские переговоры 1503 г. продемонстрировали силу позиций России, не все русские требования оказались включенными в текст перемирных грамот. В них нет требования об очищении русских церквей в ливонских городах (имевшегося уже в договоре 1493 г.), а также требования об «управе» по поводу сожженных и умерщвленных людей великого князя, выдвигавшегося русской дипломатией с 1494 г.

Следует подчеркнуть, что перемирные грамоты 1503 г. включали лишь небольшое число статей: статьи эти, подтверждавшие существующую границу и устанавливавшие «чистый путь» для послов и порядок разбора «обидных дел», имели целью лишь сохранение достигнутого перемирия и предупреждение инцидентов, могущих повлечь за собой его нарушение. Все же остальные вопросы русско-ливонских отношений, как политических (в первую очередь о враждебном России союзе Ливонии с Литвой), так и экономических (в частности, о возобновлении прерванной торговли), в перемирных грамотах не рассматривались.

Такой характер перемирных грамот с Ливонией был обусловлен, на наш взгляд, с одной стороны, основными внешнеполитическими задачами, стоящими перед Россией, а с другой — гибкостью русской дипломатии. России по условиям перемирия 1503. г. с Великим княжеством Литовским возвращалась значительная территория украинских и белорусских земель с городами Черниговым, Новгород-Северским, Брянском, Гомелем и другими. Это был крупный успех в решении важнейшей внешнеполитической задачи России. Но условия перемирия, заключенного на 6 лет, предстояло еще закрепить мирным договором с Великим княжеством Литовским. Оно же находилось в союзе с Ливонией и связано было с нею договором о взаимной помощи. Мы полагаем, что, учитывая все это, руководители русской дипломатии сочли за лучшее не оказывать в данный момент нажима на Ливонию (чтобы не вызвать тем самым обострения в отношениях с Литвою) и решение вопросов русско-ливонских отношений временно отложить.

Русско-ливонские договоры 1509 г.

Несмотря на заключение русско-литовского перемирия, отношения России с Великим княжеством Литовским продолжали оставаться сложными. Под властью литовских феодалов находилась еще значительная часть русских, украинских и белорусских земель, в частности такой крупный экономический и политический центр, как Смоленск. Литовское правительство не только не помышляло об их возвращении, но и на переход к Русскому государству Чернигово-Северской земли, Гомеля, Брянска и других районов (по перемирию 1503 г.) смотрело {242} как на временную уступку.¹⁷²⁾ В этих условиях вспышка новой войны между Россией и Великим княжеством Литовским была неизбежной, и вопрос о русско-литовских отношениях продолжал оставаться главным вопросом внешней политики России.

В сложившейся ситуации для русского правительства было чрезвычайно важно оторвать Ливонию от Литвы и обеспечить ее нейтралитет. Поэтому первостепенной задачей политики России в отношении Ливонии после заключения перемирия 1503 г. становится воздействие на Ливонию с целью расторжения ею союза с Литвой.

Требование о расторжении Ливонией союза с Литвой было предъявлено русской дипломатией в 1505 г. Впервые оно было высказано в грамотах Ивана III от 19 июня 1505 г. императору Максимилиану и его сыну Филиппу и в грамоте Василия Ивановича от того же числа Филиппу. В ответ на просьбу Максимилиана и Филиппа об освобождении ливонцев, захваченных в плен во время русско-ливонской войны 1501—1503 гг., Иван III и Василий Иванович в качестве предварительного условия их освобождения выдвинули требование об отказе Ливонии от союза с Литвой.¹⁷³⁾ Это требование было изложено и в ответе великого князя посольству Плеттенберга, посылавшего летом 1505 г. по просьбе ливонских городов своего посла к новгородским наместникам с ходатайством о восстановлении русско-немецкой торговли в Дерпте и Нарве (разрыв традиционных торговых связей между Россией и Ливонией тяжело отзывался на благополучии ливонских городов, и они добивались хотя бы частичного восстановления торговли в Нарве и Дерпте). Сообщая в Ревель о результатах посольства, Плеттенберг писал 27 июля 1505 г., что его посольство, посланное в Новгород, должно было ожидать там ответа от великого князя и что этот ответ гласил следующее: после того как будут оплачены все товары (очевидно, пограбленные у русских купцов в ливонских городах), и «дана управа по всем обидным делам», и Ливония откажется от союза с польским королем, следует послать послов в отчину великого князя в Великий Новгород бить челом, чтобы торговля была бы разрешена. Ответ ливонского магистра на русские предложения источники не сохранили, но, очевидно, он был отрицательным: в упомянутом письме Плеттенберг расценил эти предложения как проявление высокомерия со стороны русских.¹⁷⁴⁾

Требование об отказе Ливонии от союза с Литвой было повторено русской дипломатией и в 1507 г. В феврале 1507 г. ливонские города от имени всех 73 ганзейских городов обратились к Василию III и просили его возвратить ганзейцам товары, конфискованные у них в 1494 г. при закрытии немецкого двора {243} в Новгороде.¹⁷⁵⁾ Василий III в ответной грамоте от 8 апреля писал, что предыдущие ганзейские посольства получали отрицательный ответ, потому что магистр, епископ и вся Ливония, а также 73 ганзейских города вступили в союз с Литвой и нанесли большой ущерб Новгороду и Пскову; великий князь требует, чтобы этот союз был расторгнут, ущерб возмещен, а тогда города могут послать посольство к новгородским наместникам для переговоров о мире.¹⁷⁶⁾

Приведенные данные свидетельствуют о том, что начиная с 1505 г. русское правительство в качестве одной из насущных задач прибалтийской политики выдвинуло задачу отказа Ливонии от союза с Литвой и недопущения впредь повторения этого союза. Для достижения своей цели правительства Ивана III и Василия III использовали не только политические, но и экономические рычаги, ставя вопрос о возобновлении русско-немецкой торговли в зависимость от расторжения Ливонией союза с Литвой.

Плеттенберг, как мы видели, противостоял требованиям русской дипломатии и на расторжение союза с Литвой не шел. Но вместе с тем отношение ливонского магистра к союзу с Литвой меняется. Если в период войны с Россией Плеттенберг был горячим сторонником выполнения условий союзного договора и настоятельно требовал, ссылаясь на договор, от Литвы помощи, то теперь на аналогичные просьбы Литвы руководители ливонской конфедерации отвечают уклончиво. Это имело место, в частности, в 1504 г., когда в связи с очередным обострением русско-литовских отношений Александр запросил Плеттенберга, окажет ли Ливония в соответствии с союзными обязательствами помощь Литве против великого князя Московского. Ландтаг, заседавший в июле 1504 г. в Вольмаре, вынес решение, чтобы мира с Россией не нарушать.¹⁷⁷⁾ Таким образом, не разрывая формально союза с Литвой, Ливония фактически отказывалась выполнять его условия.

Такую же позицию Ливония заняла и в 1507—1508 гг., когда Михаил Глинский поднял восстание против нового великого князя Литовского и польского короля Сигизмунда и начались русско-литовские военные действия. В ответ на просьбу Сигизмунда о помощи против России ландтаг в Вольмаре в июле 1507 г. постановил не предпринимать ничего против великого князя Московского до истечения срока русско-ливонского перемирия. Плеттенберг в письме к Сигизмунду от 26 июня 1507 г. мотивировал принятое решение невозможностью нарушить клятву, тем более что великий князь Московский соблюдает перемирие; в качестве дополнительной {244} причины было названо отсутствие у магистра в рассматриваемое время «жолнерства служебного».¹⁷⁸⁾ Новая просьба Сигизмунда о помощи (от 27 ноября 1507 г.) была также отведена со ссылкой на невозможность нарушить клятву о перемирии с великим князем Московским и с напоминанием о том, что во время войны с Россией Ливония помощи от Литвы не получила.¹⁷⁹⁾

Весьма возможно, что в нежелании Ливонии оказать великому князю Литовскому помощь против России некоторую роль сыграли воспоминания о позиции Литвы во время войны, когда, несмотря на неоднократные обращения Ливонии, литовское правительство так и не выделило свои войска для помощи Ливонии. Но самая главная причина изменения внешнеполитической позиции Ливонии заключалась, на наш взгляд, в уроках войны, показавшей невозможность нанесения поражения России даже силами литовско-ливонской коалиции. Уроки войны отрезвили Плеттенберга, заставили его отказаться от политики подготовки агрессивных действий против России и перейти к политике фактического нейтралитета (хотя, повторяем, формально Ливония по-прежнему была связана с Литвой союзным договором, направленным против России). Думается, что на изменение позиции Ливонии оказала также влияние настойчивость русской дипломатии, последовательно боровшейся за расторжение ливонско-литовского союза и обеспечение нейтралитета Ливонии.

Важным событием в политической жизни Восточной Европы и Прибалтики, оказавшим влияние и на русско-ливонские отношения, явилось заключение в октябре 1508 г. «вечного» мира между Россией и Великим княжеством Литовским. Мир был заключен на условиях перемирия 1503 г. и признания перехода к России всех названных в нем земель.¹⁸⁰⁾ Заключение русско-литовского мирного договора создало предпосылки для заключения русско-ливонского мирного договора на основаниях, отвечавших интересам России, так как союзник Ливонии — Литва была связана теперь с Россией условиями «вечного» мира, а одна Ливония противостоять русским требованиям не могла.

Переговоры о заключении мирного договора между Россией и Ливонией велись ранней весной 1509 г., ибо срок 6-летнего перемирия, заключенного в 1503 г., истекал 25 марта 1509 г. О ходе переговоров почти ничего не известно, так как отчеты о переговорах не сохранились. До нас дошли известия лишь об отдельных {245} моментах переговоров, встречающиеся в более поздних источниках, на которых мы остановимся далее.

В результате переговоров было заключено три мирных договора: между Новгородом и Ливонией, между Псковом и Ливонией, между Псковом и Дерптским епископством. Все три договорные грамоты сохранились. Наиболее важной из них как по значению включенных в нее статей, так и потому, что она была по существу договором Русского государства, является договорная грамота Новгорода с Ливонией. Именно с нее мы и начнем анализ русско-ливонских договоров 1509 г.

Договор Новгорода с Ливонией был заключен сроком на 14 лет, начиная с 25 марта 1509 г. В заключении договора с русской стороны участвовали новгородские наместники князья Данила Васильевич и Григорий Федорович, бояре Степан Петрович Самицкий и Иван Тимофеевич Самицкий, купеческие старосты Фома Данилович Саларов и Алексей Григорьевич Куривков, с ливонской стороны — представлявшее всех ливонских ландесгерров (магистра, архиепископа, епископов) посольство в составе Иоганна Гильдорпа, Иоганна Ольдензее, Иоганна Кавера и Керстена Зойе.

В договоре можно выделить несколько важнейших групп статей. Это статьи 1) о союзе Ливонии с Литвой, 2) о русско-ливонской границе, 3) о торговле, 4) о принципах юрисдикции и нормах судопроизводства в отношении купцов, находящихся на чужбине.

Вопрос о союзе Ливонии с Литвой рассматривается в введении к договору. Указывается, что «по божьей воле и по велению великого князя Василья, божьей милостью царя и государя всех русских и великого князя владимирского» и т.д. магистр, архиепископ и епископы били челом, чтобы великий князь снял гнев за то, что они «отстали» от отчины великого князя Великого Новгорода и «пристали» к польскому королю,¹⁸¹⁾ и чтобы великий князь «пожаловал» их, велел своим наместникам в Новгороде и своему наместнику псковскому князю «взять мир» с магистром, архиепископом и всеми епископами и всей Ливонской землею «по старине» и купечество в своих отчинах держать «по старине». Затем излагается ответ великого князя на челобитье ландесгерров: поскольку они отступили от польского короля и великого князя Литовского, великий князь их пожаловал, велел новгородским наместникам заключить с ними просимый мир.¹⁸²⁾ Последующие формулы содержат обязательство ливонских ландесгерров {246} впредь к польскому королю и великому князю Литовскому «не приставать» и не оказывать ему никакой помощи в случае распри между ним и великим князем Московским.¹⁸³⁾

Во введении к договору не только формулируются обязательства ливонских ландесгерров расторгнуть направленный против России союз с Литвой и впредь в такой союз не вступать, но и весь вопрос о ливонско-литовском союзе трактуется с русской точки зрения: заключение союза расценивается как измена отчине великого князя Великому Новгороду, вызвавшая справедливый гнев великого князя, расторжение союза — как предпосылка «пожалования» великого князя, его согласия на заключение мира с Ливонией.

Победе русской точки зрения, отраженной в договоре Новгорода и Ливонией 1509 г., предшествовала, как мы указывали, длительная дипломатическая борьба, которую русская дипломатия вела с 1505 г. для отторжения Ливонии от союза с Литвой. Эта борьба увенчалась успехом в 1509 г. Расторжение Ливонией союза с Литвой по условиям новгородско-ливонского договора явилось крупным успехом русской дипломатии, ибо оно знаменовало конец литовско-ливонского военного блока, направленного против России, и официальное провозглашение Ливонией своего нейтралитета в сложном переплете русско-литовских отношений.

Следующие за введением статьи договора рассматривают вопросы, связанные с русско-ливонской границей. Подтверждалась старая пограничная линия от Чудского озера по р. Нарове до Финского залива. На участников договора возлагалось обязательство строго соблюдать границу: не вступать на территорию другой стороны, не допускать покоса там сена, ломки кустарника, ловли рыбы.¹⁸⁴⁾ Статьи о границе договора 1509 г. повторяли соответствующие статьи договоров 1448, 1481 и 1493 гг.¹⁸⁵⁾

Самый обширный раздел договора составляют статьи о торговле. Начинается он с общей статьи, гарантирующей новгородским купцам свободный проезд и торговлю всеми без исключения товарами в Дерпте, Нарве, Ревеле, Риге и других ливонских городах. Эта статья, обычная для русско-ливонских договоров, встречается в них начиная с договора 1421 г.¹⁸⁶⁾ Затем идут статьи, специально посвященные условиям торговли новгородцев в Нарве: если торговая сделка была совершена на реке и новгородец взял товар у немца из его бусы прямо в свою ладью, то новгородец не должен платить пошлины; пошлины с новгородцев не взимать {247} также и в том случае, если они, направляясь в другие ливонские города, в Нарве перегружали свои товары на телеги; продаваемый новгородцами воск немцы могли «колупать» только понемногу; единицы веса для взвешивания воска следовало привести в соответствие с новгородскими; за взвешивание брать с новгородцев «ходячими шиллингами противу трех денег по старине».¹⁸⁷⁾ Следующие статьи касались условий проезда новгородцев по территории Ливонии: новгородцу разрешалось по своему выбору брать в проводники либо горожанина, либо селянина, а в случае надобности купить лошадь и по предъявлении ее в Нарве фогту и уплате пошлины вывезти в Россию.¹⁸⁸⁾ Перечисленные статьи создавали благоприятные условия для деятельности новгородских купцов в Ливонии и особенно в Нарве. Заимствованы эти статьи из договоров 1481 и 1493 гг.,¹⁸⁹⁾ что свидетельствует о неослабевающем внимании великокняжеского правительства к вопросам заграничной торговли русского купечества и о его стремлении покровительствовать развитию этой торговли.

В последующих статьях раздела рассматривались условия торговли ливонских купцов в новгородской земле: ливонским купцам¹⁹⁰⁾ гарантировался свободный проезд и торговля всеми товарами, кроме соли (соль привозить в Новгородскую землю запрещалось); немцам запрещалось также продавать пиво и другие крепкие напитки в Новгороде и его окрестностях; им разрешалось торговать в Новгороде на своих дворах. По сравнению с предшествующими русско-ливонскими договорами эти статьи вводили для немецких купцов новое важное ограничение — на торговлю солью.¹⁹¹⁾

Трудно переоценить значение для русско-ливонской торговли запрета на ввоз в Россию соли, вводившегося по договору 1509 г. Соль являлась одним из важнейших предметов импорта из Ливонии в Россию. В экономике ливонских городов, особенно Ревеля, транзитная торговля солью, поступавшей из Западной Европы и транспортировавшейся далее в Россию, играла огромную роль.¹⁹²⁾ Поэтому запрет на ввоз соли в Россию затрагивал жизненные интересы ливонских городов. Но запрещение ввоза соли не могло быть безразличным и для русской стороны, ибо соль в отличие от некоторых других предметов импорта с Запада (благородных металлов, дорогих сукон и т.д.) — товар широкого потребления. {248}

Чем же руководствовалось правительство Василия III, идя на такой серьезный шаг? Р. Кентманн полагает, что запрет на ввоз соли был вызван стремлением русского правительства нанести удар по ливонским городам.¹⁹³⁾ С. Свенссон высказывает мнение о том, что поступок Василия III был продиктован желанием обойтись собственной солью и связан с ростом русских соляных промыслов.¹⁹⁴⁾ Чтобы проверить правильность высказанных точек зрения, обратимся к источникам.

В источниках, в которых речь идет о русско-ливонских договорах 1509 г. и о предшествовавших им переговорах, дважды говорится о мотивах, побудивших великого князя ввести запрет на торговлю солью. В письме ливонского магистра от 22 мая 1509 г. указывается, что послы магистра проявили много старания, чтобы отклонить великого князя от введения запрета; об этом же просили его и псковичи, дававшие большие дары. Но все старания оказались напрасными: великий князь не захотел, чтобы чужая соль ввозилась в его страну.¹⁹⁵⁾ В рецессе съезда ливонских городов в Вендене от 22 июля 1509 г. подчеркивалось, что запрет ввоза соли в Россию очень тяжел для городов, особенно для Ревеля, который построен на соли. Но присутствовавший на съезде представитель магистра Иоганн Гильдорп, возглавлявший весною 1509 г. посольство в Россию, разъяснил, что ему пришлось, чтобы не уехать без мира, согласиться на этот запрет; далее Гильдорп добавил, что великий князь не хочет разрешить ввоз соли в свою страну, так как полагает, что в ней имеется достаточно собственной соли.¹⁹⁶⁾

Еще обстоятельнее позиция великого князя в вопросе о торговле солью освещается в отчете о русско-ганзейских переговорах 1510 г. В 1510 г. ганзейскому посольству, прибывшему в Новгород для переговоров о ликвидации русско-ганзейского конфликта (он начался в 1494 г.) и заключении русско-ганзейского договора, был предъявлен русский проект договора, включающий в числе прочих статей и статью о запрете ввоза соли в Россию. На протесты ганзейских послов представители великого князя ответили, что к нему по поводу соли присылали и польский государь, и татарский, и ливонский магистр, и шведский правитель, и всем им было отказано: великий князь не желает чужой соли, так как имеет достаточно своей.¹⁹⁷⁾

Из отчета о русско-ганзейских переговорах 1510 г. следует, что представители Василия III передали ганзейскому посольству ту же мотивировку решения великого князя, что и ливонскому посольству 1509 г.: великий князь решил запретить ввоз {249} иноземной соли, потому что считал, что в его стране достаточно собственной соли. Встает вопрос, насколько искренней была эта мотивировка. Не являлась ли ссылка на стремление обойтись собственной солью лишь уловкой, рассчитанной на то, чтобы скрыть истинную причину запрета, заключавшуюся, как полагала Р. Кентманн, в желании подорвать экономику ливонских городов?

Прежде чем ответить на этот вопрос, обратим внимание на то, что запрет, согласно заявлению русских представителей в 1510 г., распространился не только на Ливонию, но и на другие страны — Литву, Крымское ханство, Швецию. Существование широкого запрета на ввоз соли в Россию подтверждается и другими источниками. Так, в датированном 1498 г. ответе Ивана III послам Александра Казимировича по поводу жалобы смоленских купцов на действия вяземского наместника Ивана Щадры читаем: «А что еси нам жалобницу подал смоленьского купца Максима, — велел говорить Иван III, — а жалуется на нашого наместника на вяземьского на Ивана, что у него велел взяти девять берковск соли. И наш наместник Иван сказывает, что соль у него взял в заповеди, что мы велели заповедати, не велели есми ниотколе соли возити в свои земли; а соли сказывает взял у него пять бочек да два меха; и мы ноне тому человеку велим ту соль отдати».¹⁹⁸⁾ Из ответа Ивана III следует, что в последние годы XV в. был введен запрет на ввоз соли в Россию из-за границы, распространявшийся на все страны. Запрет продолжал существовать и в начале XVI в., как об этом свидетельствуют материалы русско-ливонских переговоров 1509 г. и русско-ганзейских переговоров 1510 г.

Широта запрета снимает, как нам кажется, предположение о его антиливонской направленности и заставляет причину запрета искать не во внешнеполитических соображениях (взаимоотношения России с каждой из соседних стран имели свою специфику, поэтому вряд ли было возможно и целесообразно прибегать к одинаковым мерам экономического воздействия на них), а в обстоятельствах внутреннего порядка.

С. Свенссон полагает, как мы уже указывали, что политика русского правительства была обусловлена ростом в начале XVI в. русской соледобывающей промышленности. Предположение С. Свенссона вполне вероятно, но не может быть подкреплено сводными данными о состоянии соледобычи в России в начале XVI в. по сравнению с предшествующим периодом — такие данные в литературе отсутствуют. Нам кажется, что на политику правительства в отношении ввоза иностранной соли оказало влияние расширение соляных ресурсов во владениях, находившихся под властью великого князя, происшедшее в результате присоединения {250} Новгорода к Великому княжеству Московскому. Вместе с Новгородом под власть Москвы перешел русский Север, Поморье, ставшее в XVI в. поставщиком соли для всей страны.¹⁹⁹⁾ Расширение соляных ресурсов и побудило, вероятно, русское правительство сделать попытку удовлетворить потребности России за счет собственной соли. Объективно политика правительства должна была содействовать развитию русской соледобывающей промышленности, поэтому она может рассматриваться как одно из очень ранних проявлений русского протекционизма.

Специальный комплекс статей новгородско-ливонского договора 1509 г. был посвящен вопросам юрисдикции и судопроизводства. Наряду с обычными для русско-ливонских договоров взаимными обязательствами оберегать и судить лиц противоположной стороны «как своих» и положением «истцу знати истца» в договор были включены и совершенно новые статьи.

По традиции купцы на чужбине подлежали юрисдикции местных властей. Договор 1509 г. вносил в эту традицию серьезные изменения. Новые статьи договора устанавливали, что разбору местных властей должны подлежать только мелкие тяжбы между русскими и немцами, иски по которым не превышают 10 руб.; все более крупные тяжбы по гражданским делам, а также все уголовные преступления, совершенные немцами в Новгородской земле или новгородцами в Ливонии, передавались на рассмотрение смешанных судов из представителей русской и ливонской сторон, которые собирались на границе, на общем острове на Нарове. Одна из статей гласила, что если ответчик (немец или новгородец) будет присужден к крестному целованию, то он должен целовать крест.²⁰⁰⁾

Новые правила юрисдикции означали, что лица, находившиеся за границей, освобождались по очень широкому кругу дел из-под действия чужого права и произвола чужих властей и должны были подлежать смешанному, а потому более объективному и беспристрастному суду. Рассматриваемые правила были введены, как это явствует из известий источников, по настоянию русской стороны; так, в рецессе съезда ливонских городов в Вендене от 22 июня 1509 г., посвященного, в частности, обсуждению заключенных договоров, по поводу «статей о суде» отмечается, что на них настояли русские.²⁰¹⁾ Настойчивость русской стороны в этом вопросе легко объясняется: благодаря перемещению центра русско-немецкой торговли из Новгорода в ливонские города русские купцы в большей мере, чем немецкие, оказывались в сфере действия чужого права, поэтому для русского правительства было важно добиться освобождения русских купцов из-под его {251} действия.²⁰²⁾ Настояв на включении в договор 1509 г. новых правил юрисдикции, русское правительство тем самым завершило длительную борьбу против существовавшей в сфере русско-немецких отношений традиционной юрисдикции, которую оно начало еще в 1494 г. требованием о наказании ревельских судей, вынесших смертные приговоры русским. Таким образом, был сделан важный шаг по пути создания более благоприятных условий для пребывания и деятельности русских купцов в Ливонии.

С условиями пребывания и деятельности русских купцов в Ливонии связана и имеющаяся в новгородско-ливонском договоре 1509 г. статья о русских церквах в ливонских городах. Эта статья гласит: «А церкви божьи русские в державе магистра и архиепископа и епископов, где бы они не были, те церкви очистить и держать по старине и их не обидеть».²⁰³⁾ В договор 1509 г. статья была включена в редакции, читающейся в новгородско-ливонском договоре 1493 г.²⁰⁴⁾ Подтверждение гарантий в отношении русских церквей являлось важным элементом заботы русского правительства о создании благоприятных условий для развития заграничной торговли русских купцов, поскольку, за неимением русских купеческих подворий в ливонских городах, русские церкви играли там роль организующих центров русского купечества.

Стремлением создать гарантии личной безопасности русских купцов, находившихся в Ливонии, было продиктовано включение в договор статьи о наказании немца за повреждение бороды у русского.²⁰⁵⁾ Статья повторяла с некоторыми изменениями аналогичные статьи договоров 1481 и 1493 гг.²⁰⁶⁾

Ликвидацию инцидентов в сфере торговли преследовали статьи договора 1509 г. о выдаче новгородских купцов и их товаров, задержанных в ливонских городах.²⁰⁷⁾

Ряд статей новгородско-ливонского договора 1509 г. был посвящен условиям проезда послов обеих сторон. Помимо обычной для всех русско-ливонских договоров гарантии «чистого пути» для послов великого князя и новгородских наместников в Ливонию и для ливонских послов в Новгород, договор 1509 г. содержал также имеющееся в новгородско-ливонских договорах, начиная с 1481 г., постановление об отмене оплаты послами проводников и постоя; это постановление облегчало пребывание послов в чужой стране. Среди статей о посольских сношениях имелось и совершенно новое обязательство ливонских властей предоставлять «чистый путь» послам великого князя к другим государям и послам других государей к великому князю при проезде через {252} территорию Ливонии.²⁰⁸⁾ Рассматриваемое обязательство возникло, очевидно, под влиянием расширявшихся в то время сношений России с государствами Западной Европы.

Несколько не проанализированных нами статей договора — о выдаче воров, беглецов и рабов²⁰⁹⁾ и некоторые другие — имели целью регулирование различных случаев, возникавших в повседневной практике пограничных отношений.

Договор Пскова с Ливонией был заключен прибывшим в Новгород псковским посольством в составе посадников Михаила Юрьевича Ледова, Александра Степановича Киверникова, Григория Яковлевича Котлова, наместника владыки Василия Игнатьевича Галкина, купеческих старост Ивана Харитоновича Пученкина и Якова Ермолина, старого городского дьяка Алексея Михайловича и городского дьяка Захария. С ливонской стороны в заключении договора участвовали Иоганн Гильдорп и Иоганн Ольдензее.²¹⁰⁾ Договор был заключен сроком на 14 лет, начиная с 25 марта.

Большую часть псковско-ливонского договора занимают три подобранные по систематическому принципу группы статей: 1) о границе, 2) о торговле, 3) о принципах юрисдикции и нормах судопроизводства в отношении лиц, находившихся на чужбине.

Раздел о границе включает статьи, подтверждающие старую границу между Псковом и Ливонией и запрещающие одной стороне вступать на земли и воды другой; устанавливается, что на оз. Великом псковичи должны ловить рыбу у своего берега, немцы — у своего, а если рыбака занесет на противоположную сторону, то не считать его виноватым. Эти статьи были заимствованы из перемирной грамоты между Псковом и Ливонией 1503 г. Помимо названных статей, раздел о границе включал и новые статьи: о запрещении немцам ловить рыбу на Псковском озере и вступать на о. Клитсар. Новой была также статья, гласящая, что в связи с челобитьем псковичей о нарушении границы людьми магистра и архиепископа следует учредить съезд из представителей Новгорода и Пскова, с одной стороны, и магистра и архиепископа — с другой, и на съезде уточнить границу в соответствии со старыми перемириями и настоящим крестоцелованием.²¹¹⁾

Раздел о торговле начинался со статьи, гарантирующей псковским гостям и купцам «чистый путь» по державам магистра, архиепископа и епископов в Ригу, Ревель, Нарву и во все ливонские {253} города, а также свободную торговлю (продажу и покупку) всеми товарами, исключая соль. Продавать свой товар в ливонских городах псковичи могли оптом и в розницу. Ливонские власти не имели права назначать цены на псковские товары и ограничивать число ночей, проведенных псковским купцом в том или ином городе; устанавливалось, что «колодам по дорогам не быть и пошлин при них с псковичей не брать» (по-видимому, в этой статье речь шла об отмене для псковских купцов внутренних таможенных пошлин, существовавших в Ливонии); подтверждалось, что псковичи «по старине» могут ездить торговать на Эмбах и во время пребывания там рубить лес для своих нужд. Последующие статьи раздела, рассчитанные на пребывание ливонских купцов в Псковской земле, также начинались с гарантии «чистого пути» и свободы торговли всеми товарами, исключая соль. Наряду с запретом на торговлю солью налагался запрет на торговлю крепкими напитками для немцев в Псковской земле. При покупке воска у псковских гостей немецкие купцы могли «колупать» его только немного и, проверив качество «отколупленного» куска, возвратить его продавцу. Устанавливать цены на товары немецких купцов псковичи не имели права. Вслед за названными статьями, рассчитанными на торговлю ливонских купцов в Псковской земле, в разделе о торговле помещена статья, касавшаяся в равной мере псковичей в Ливонии и немцев в Пскове — о взимании весчего с товаров «по старине».²¹²⁾

Следующие статьи содержат обязательство ливонских властей возвратить задержанных псковских купцов с их товарами, а также возвратить товар, захваченный у псковского посла.²¹³⁾

Часть статей раздела договора о торговле (о «чистом пути» и свободе торговли) была традиционной для русско-ливонских договоров. Другие статьи — о праве псковичей торговать в Ливонии оптом и в розницу, о «колупаньи» у них воска «понемногу», об упразднении «колоды» и еще некоторые — встречались уже в псковско-дерптском договоре 1474 г. (там они касались пребывания псковичей только в Дерптском епископстве). Возможно, что эти статьи имелись и в не дошедших до нас псковско-ливонских договорах 1474, 1481 и 1493 гг. Во всяком случае в псковско-ливонском договоре 1474 г. уже была, как это следует из изложения его Псковской летописью, статья об упразднении «колоды» для псковских купцов на территории Ливонии, а также статья, запрещавшая немецким купцам продавать крепкие напитки в Пскове. Запрещение на ввоз соли в Псковскую землю в псковско-ливонском договоре 1509 г. повторяло аналогичное запрещение новгородско-ливонского договора 1509 г.²¹⁴⁾ И наконец, такие статьи, как например о запрещении устанавливать цены на товары {254} купцов другой стороны и ограничивать срок их пребывания, являлись совершенно новыми для практики русско-ливонских торговых отношений.

В целом раздел псковско-ливонского договора о вопросах торговли характеризуется обилием и детальностью статей, особенно касающихся пребывания и торговли псковских купцов в Ливонии. Следует отметить, что псковским купцам договор гарантировал такие важные права, как право розничной торговли, освобождение от уплаты таможенных пошлин, — права, которых ливонские купцы в Пскове не имели и которые в средние века иноземным купцам, как правило, не предоставлялись.²¹⁵⁾ Все это свидетельствует о большом внимании русских властей к развитию внешней торговли Пскова, в частности торговли псковичей в Ливонии.

Обширный раздел договора, трактующий вопросы юрисдикции и судопроизводства,²¹⁶⁾ вводил новые нормы в практику псковско-ливонских отношений. Эти нормы полностью воспроизводили соответствующие нормы новгородско-ливонского договора 1509 г. Поэтому, не повторяя сейчас их характеристики, мы напомним лишь, что новые принципы юрисдикции и судопроизводства, введенные по настоянию русской стороны, создавали более благоприятные условия для деятельности купцов, находившихся за границей.

Эту же цель в отношении псковских купцов в Ливонии преследовала и ставшая традиционной для русско-ливонских договоров (начиная с конца XV в.) статья с обязательством ливонских властей очистить русские церкви и держать их «по старине».²¹⁷⁾

Ряд статей псковско-ливонского договора был посвящен регулированию посольских сношений; эти статьи, как и статьи о разборе «обидных дел» представителями обеих сторон на съезде, были аналогичны соответствующим статьям новгородско-ливонского договора 1509 г.²¹⁸⁾

При сравнении псковско-ливонского договора с соответствующими разделами новгородско-ливонского договора бросается в глаза их одинаковая направленность — стремление к установлению прочного мира на границе и созданию условий, благоприятствующих развитию торговли, особенно торговли русских купцов в Ливонии.

Одинаковая направленность договоров, подчеркиваемая одними и теми же формулировками ряда статей, объясняется тем, что хотя Псков не вошел еще в состав Русского государства, но его политика определялась в значительной степени политикой великокняжеского правительства. Это относится и к договору 1509 г., {255} который был заключен, как гласит его начальная формула, «по воле божьей и велению русского царя Василия…».

Значительный интерес для характеристики русско-ливонских отношений и внешней политики России начала XVI в. представляет анализ псковско-дерптского договора 1509 г.²¹⁹⁾ Наиболее раннее упоминание о заключении особого псковско-дерптского договора имеется в источниках под 1463 г.,²²⁰⁾ первый сохранившийся текст договора датируется 1474 г.²²¹⁾ В конце XV—начале XVI в. отдельные псковско-дерптские договоры заключались каждый раз при заключении русско-ливонских договоров, но до нас дошел, помимо псковско-дерптского договора 1474 г.,²²²⁾ только текст договора 1509 г.

Псковско-дерптский договор 1509 г. был заключен в Новгороде одновременно с двумя другими русско-ливонскими договорами. В заключении его с псковской стороны участвовал тот же состав посольства, что и при заключении псковско-ливонского договора (см. с. 253), с дерптской — представители дерптского епископа Иоганн Кавер («Иван Ковер») и Керстен Зойе («Керстен Сюге»). В введении к договору указывалось, что он был заключен «по божой воле и по великого господара веленью цара руского Василья».²²³⁾

Первая статья договора устанавливала продолжительность заключенного мира — 14 лет. Вторая статья, на которой мы остановимся далее, обязывала дерптского епископа уплачивать дань великому князю Московскому. Следующая группа статей касалась границы: подтверждалась старая граница между Псковом и Дерптским епископством и предусматривалось недопущение различных случаев ее нарушения. Все эти статьи совпадают (лишь с незначительными изменениями формулировок) с соответствующими статьями договора 1474 г.²²⁴⁾ Группа статей договора 1509 г. была посвящена вопросам торговли псковичей в Дерптском епископстве. Важнейшие из них следующие: псковичам гарантировался «чистый путь», а также право торговли всяким товаром оптом или в розницу; торговать псковичи могли в Дерптском епископстве не только с его купцами, но и с купцами других частей ливонской конфедерации (со «всяким гостем Лифлянтские {256} земле»); для псковских купцов в Дерптском епископстве отменялись и таможенные сборы («колоде по всей Юрьевской земли не быти нигде, и гостинца от того не имати»).²²⁵⁾ Названными статьями, имевшимися уже в договоре 1474 г.,²²⁶⁾ подтверждались важные права псковских купцов в Дерптском епископстве — право розничной торговли, гостевой торговли (с купцами из других частей Ливонии), свобода от таможенных сборов. Купцы Дерптского епископства, которым в общей форме гарантировалась свобода проезда и торговли в Пскове и Псковской земле, подобных прав не имели. Более того, псковско-дерптский договор 1509 г. вводил для них, как и псковско-ливонский договор 1509 г. для всех ливонских купцов, запрет на ввоз соли в Псков и Псковскую землю. Договор 1509 г. повторял также имевшееся в более ранних псковско-дерптских договорах запрещение немецким купцам вести торговлю крепкими напитками в Пскове и Псковской земле.²²⁷⁾

Созданию условий, благоприятствующих пребыванию и деятельности псковских купцов в Дерптском епископстве, должны были способствовать и статья о русских церквах в Дерпте, повторяющая соответствующую статью договора 1474 г., и вновь вводимые правила юрисдикции в отношении находившихся на чужбине купцов, аналогичные соответствующим нормам двух других русско-ливонских договоров 1509 г.²²⁸⁾

Ряд статей договора регулировал посольские сношения, а также различные случаи, возникавшие в практике пограничных отношений: вопрос о выдаче беглых холопов, воров и т.д. Источником этих статей являлись либо статьи более ранних псковско-дерптских договоров, либо новые нормы, внесенные в два других русско-ливонских договора 1509 г.²²⁹⁾

Для характеристики псковско-дерптского договора 1509 г. существенное значение имеет интерпретация его второй статьи: «А дань благовернаго господара, цара руского, и старые залоги — и то честному бискупу юръевскому давать по старине, по крестному целованью».²³⁰⁾ Не останавливаясь вновь на вопросе о происхождении и характере юрьевской дани, упоминающейся в псковско-дерптских договорах, начиная с 1463 г., отметим, что связывать с юрьевской данью притязания России на верховную власть над Дерптским епископством, а расширительно над всей Ливонией (как это часто делают в литературе), можно только {257} для середины XVI в., когда в связи с заключением русско-ливонских договоров 1554 г. правительство Ивана IV эти притязания действительно выдвинуло. Рассматривать же для более раннего периода статью о юрьевской дани как выражение притязаний России на верховную власть над Ливонией у нас нет никаких оснований: хотя статья о дани переходила из договора в договор, но дань не уплачивалась, и русское правительство относилось к этому совершенно спокойно (см. с. 143). Статья о юрьевской дани псковско-дерптского договора 1509 г. не меняет вытекающую из всего содержания договора характеристику его как акта, цели которого ограничивались установлением мира на западных рубежах России и содействием развитию ее внешней торговли. По своей направленности псковско-дерптский договор 1509 г. совпадает с двумя другими русско-ливонскими договорами этого года.

Русско-ливонские договоры 1509 г. имели большое значение для России. Они устанавливали мир на всем протяжении русско-ливонской границы, причем прочность этого мира гарантировалась не только статьями о заключении 14-летнего мира между всеми членами Ливонской конфедерации, с одной стороны, и Новгородом и Псковом — с другой, но и содержащимся в введении к новгородско-ливонскому договору обязательством ливонских ландесгерров расторгнуть союз с великим князем Литовским и впредь в такой союз не вступать. Развитие событий в Прибалтике в конце XV — начале XVI в. показало, что в связи с созданием и укреплением единого Русского государства Орден не мог собственными силами осуществлять свои наступательные планы против русских земель. Для ведения военных действий против России он нуждался в союзнике (напомним, что, война 1501—1503 гг. была начата только после заключения Ливонией союза с великим князем Литовским), а благодаря указанному обязательству возможность иметь такого союзника исчезла; следовательно, исчезла и возможность возобновления экспансии Ордена против русских земель. Следствием принятого Ливонией по новгородско-ливонскому договору 1509 г. обязательства соблюдать нейтралитет в случае русско-литовского конфликта являлось также создание благоприятной обстановки для борьбы России за возвращение русских земель, остававшихся еще под властью Великого княжества Литовского. Таким образом, договоры 1509 г. не только закладывали действительно прочные основы для установления устойчивого мира на русско-ливонской границе, по и обеспечивали международное положение, способствовавшее решению важнейшей внешнеполитической задачи России.

Договоры 1509 г. предусматривали далее, как мы уже подчеркивали, возобновление и дальнейшее развитие русско-ливонской торговли и, что особенно важно, создание благоприятных условий для пребывания и деятельности русских купцов в Ливонии. Последнее означало укрепление позиций русского купечества во {258} внешней торговле, усиление ее активного характера. Вместе с тем активизация деятельности русских купцов в городах Ливонии, через которые осуществлялись торговые сношения с Западной Европой, давала импульс дальнейшему развитию этих сношений.

Русско-ливонские договоры 1509 г. способствовали упрочению международного положения России как в политическом, так и в экономическом плане.

Заключение русско-ливонских договоров 1509 г. было обусловлено не только могуществом Русского государства, отчетливо выявившимся во время войн начала XVI в., когда ему не смогла противостоять литовско-ливонская коалиция, но и некоторыми факторами международной жизни. Одним из них являлось, как уже отмечалось, подписание в 1508 г. «вечного» мира между Русским государством и Великим княжеством Литовским, другим — позиция Империи. Весной 1508 г., когда Сигизмунд, король польский и великий князь Литовский, просил у Ливонского ордена военной помощи против России,²³¹⁾ император Максимилиан в специальном письме Плеттенбергу советовал воздержаться от военных действий против великого князя Московского, так как вражда с ним не была в интересах Империи, занятой войной с Францией и Венецией.²³²⁾ Максимилиан исходил из совершенно правильной мысли, что новый конфликт между Россией и Ливонией (являвшейся частью Империи) осложнит международное положение Империи, активно участвовавшей в это время в итальянских войнах. Надо думать, что позиция императора учитывалась руководством Ливонского ордена при заключении в 1509 г. русско-ливонских договоров.

Хотя договоры 1509 г. и отвечали интересам России, рассматривать их как акты, имевшие отрицательные последствия для Ливонии, было бы неправильно. Договоры предусматривали невозможность повторения агрессии Ливонского ордена против России, и в этом плане они представляли собой дипломатическое поражение Ордена. Чрезвычайно болезненным для ливонских городов был введенный договорами запрет на ввоз соли в Россию. Но в то же время установление прочного мира между Россией и Ливонией, создание условий для дальнейшего развития русско-ливонской торговли (запрет на ввоз соли в Россию был вскоре отменен)²³³⁾ явились предпосылками подъема, которым отмечена экономическая жизнь Ливонии первой половины XVI в.²³⁴⁾ {259}

Выгодой в конечном счете русско-ливонских договоров 1509 г. для обеих сторон было обусловлено повторение их норм в последующих русско-ливонских договорах первой половины XVI в.²³⁵⁾ Значительное изменение содержания и формуляра договоров имело место лишь в договорах 1550 г. и особенно 1554 г., когда правительство Ивана IV готовилось поставить вопрос о необходимости для России получения выхода к Балтийскому морю²³⁶⁾ путем овладения ливонскими портами. {260}

Назад К оглавлению Дальше

¹⁾ Базилевич К.В. Внешняя политика Русского централизованного государства, с. 169-220.

²⁾ СГГД, ч. V. М., 1894, № 29.

³⁾ Казакова Н.А. Дания и Новгород в 20-е годы XV в., с. 19-29.

⁴⁾ СГГД, ч. V, № 110.

⁵⁾ Анализ торговых статей договора см.: Казакова Н.А. Русско-датские торговые отношения в конце XV — начале XVI в. — В кн.: Исторические связи Скандинавии и России. Л., 1970, с. 89-104.

⁶⁾ Форстен Г.В. Борьба из-за господства на Балтийском море в XV и XVI столетиях, с. 159, прим. 3.

⁷⁾ Базилевич К.В. Внешняя политика Русского централизованного государства, с. 387-391.

⁸⁾ Письмо великого магистра немецкому магистру от 19 сентября 1496 г.: LUB2, Bd. I, № 407.

⁹⁾ Письмо ливонского магистра великому магистру от 23 сентября 1496 г.: LUB2, Bd. I, № 413.

¹⁰⁾ Базилевич К.В. Внешняя политика Русского централизованного государства, с. 393; Соловьев С.М. История России с древнейших времен, кн. III, с. 71-72.

¹¹⁾ Посольские речи великого князя Литовского Александра к великому князю Московскому, март 1497 г.: АЗР, т. I, № 143.

¹²⁾ Форстен Г.В. Борьба из-за господства на Балтийском море в XV и XVI столетиях, с. 158-159.

¹³⁾ Письмо Любека ливонским городам от 18 июля 1498 г. и письмо ливонского магистра великому магистру от 25 февраля 1500 г.: LUB2, Bd. I, № 700, 941. О новом обострении русско-литовских отношений с 1498 г. см. также: Карпов Г. История борьбы Московского государства с Польско-литовским. 1462—1508. Ч. II. М., 1867, с. 43-45.

¹⁴⁾ Письма ливонского магистра Ревелю от 25 ноября 1494 г. и съезда ливонских городов в Валке вендским городам от 1 апреля 1495 г.: HR3, Bd. III, № 455, 478.

¹⁵⁾ Письмо ливонского магистра Ревелю от 5 июня 1495 г.: LUB2, Bd. 1, № 204.

¹⁶⁾ Vegesack S. Die Gesandschaften W. von Plettenbergs an den Grossfürsten von Moskau in den J. 1494—1497.

¹⁷⁾ ПСРЛ, t. XXVIII, c. 325-326; ответ великого князя Московского послу магистра около 20 марта 1497 г.: LUB2, Bd. I, № 507.

¹⁸⁾ LUB2, Bd. I, № 2.

¹⁹⁾ Письма великого магистра прокуратору Ордена в Риме от 21 июля и 23 сентября 1494 г.: LUB2, Bd. I, № 27, 56; письма Нарвы Ревелю от 21 ноября 1494 г. и Плеттенберга великому магистру от 29 ноября 1494 г.: там же, № 85, 88.

²⁰⁾ Письмо Плеттенберга Ревелю от 9 февраля 1485 г.: LUB2, Bd. I, № 149.

²¹⁾ AR, Bd. III, Riga, 1909, № 2.

²²⁾ LUB2, Bd. I, № 200.

²³⁾ Письма Максимилиана и имперских сословий герцогам Мекленбургским и Данцигу от 17 августа 1495 г.: LUB2, Bd. I, № 247-250.

²⁴⁾ LUB2, Bd. I, № 290.

²⁵⁾ Письмо Плеттенберга великому магистру от 6 мая 1496 г.: LUB2, Bd. I, № 346.

²⁶⁾ LUB2, Bd. I, № 400, 410, 413, 429, 447.

²⁷⁾ Письма Плеттенберга Ревелю от 29 января и 23 июня 1497 г.: LUB2 Вd. I, № 483, 550.

²⁸⁾ LUB2, Bd. I, № 328.

²⁹⁾ Письма Плеттенберга великому магистру от 18 мая и 3 июня 1496 г.: LUB2, Bd. I, № 350, 354.

³⁰⁾ Письмо Плеттенберга Любеку: LUB2, Bd. I, № 384.

³¹⁾ Письмо великого магистра магистру владений Ордена в Германии от 19 сентября 1496 г.: LUB2, Bd. I, № 407.

³²⁾ Письмо Плеттенберга от 23 апреля 1497 г.: LUB2, Bd. I, № 519.

³³⁾ LUB2, Bd. I, № 289.

³⁴⁾ Письмо Плеттенберга великому магистру от 18 мая 1496 г.: LUB2, Bd. I, № 350.

³⁵⁾ LUB2, Bd. I, № 407.

³⁶⁾ LUB2, Bd. I, № 405, 411.

³⁷⁾ LUB2, Bd. I, № 535.

³⁸⁾ LUB2, Bd. I, № 535; письмо великого магистра прокуратору Ордена в Риме от 15 октября 1496 г.: там же, № 429. См. также: Forstreuter К. Preussen und Russland im Mittelalter. — Osteuropäische Forschungen, N.F., Bd. 25, Königsberg–Berlin, 1938, S. 53-54.

³⁹⁾ Решение рейхстага в Линдау: LUB2, Bd. I, № 489.

⁴⁰⁾ LUB2, Bd. I, № 364.

⁴¹⁾ О сношениях между Орденом и Ватиканом по поводу объявления крестового похода и отпущения грехов см.: Arbusow L. Die Beziehungen des Deutschen Ordens zum Ablasshandel seit dem 15. Jahrhundert. — Mitteilungen aus dem Gebiete der Geschichte Liv-, Est- und Kurlands, Bd 20, Riga 1910.

⁴²⁾ Послание папы Александра VI Любеку и другим ганзейским городам от 1496 или 1497 г.: HR3, Bd. III, № 597.

⁴³⁾ Переписка Ордена и Нарвы 1494—1497 гг.: LUB2, Bd. I, № 85, 144, 290, 400, 407, 410, 413, 483, 544, 550, 555.

⁴⁴⁾ Письмо Нарвы Ревелю от 31 августа 1496 г. и письма ливонского и великого магистров от сентября 1496 г.: LUB2, Bd, I, № 400, 407, 410 411, 413, 429.

⁴⁵⁾ Письма фогта Нарвы от 29 апреля и рата Нарвы от 31 августа 1496 г.: LUB2, Bd. I, № 344, 400.

⁴⁶⁾ В свете приведенных нами документальных известий сообщение «Schonne hysthorie» (S. 136) о том, что Плеттенберг отказался принять Ивангород, чтобы не нарушать мира с русскими, представляется сомнительным.

⁴⁷⁾ LUB2, Bd. I, № 410, 411, 413.

⁴⁸⁾ Письмо от 3 февраля 1498 г.: LUB2, Bd. I, № 650. Просьбу о помощи Плеттенберг повторяет в письме Любеку от 29 июля 1498 г.: HR3, Bd. IV, Leipzig, 1890, № 113.

⁴⁹⁾ LUB2, Bd. I, № 686.

⁵⁰⁾ Там же, № 689.

⁵¹⁾ Письмо Нарвы Ревелю от 10 декабря 1498 г.: LUB2, Bd. I, № 744.

⁵²⁾ Письмо штатгальтера гаускомтура Кенигсберга великому магистру от 25 октября 1499 г.: LUB2, Bd. I, № 871.

⁵³⁾ LUB2, Bd. I, № 977.

⁵⁴⁾ Рецесс ландтага от 3-6 июля 1498 г.: AR, Bd. III, № 10, § 16-18, 25, 27. — О введении налога подробнее см: Lenz W. Die auswärtige Politik des livländischen Ordensmeisters Walter von Plettenberg bis 1510. Riga, [s. a.], S. 23-24.

⁵⁵⁾ Письма Дерпта Ревелю и Риге от 5 декабря 1498 г.: LUB2, Bd. I, № 741, 742.

⁵⁶⁾ Рецесс ландтага от 9-12 сентября 1499 г.: AR, Bd. III, № 12, § 63, 65; письмо Плеттенберга Ревелю от 26 октября 1499 г.: LUB2, Bd. I, № 872.

⁵⁷⁾ Lenz W. Die auswärtige Politik des livländischen Ordensmeisters Walter von Plettenberg bis 1510, S. 20-21.

⁵⁸⁾ Имелся в виду русско-ганзейский съезд в Нарве в феврале 1498 г. (см. с. 283-293).

⁵⁹⁾ Обращение от 16 января 1498 г.: LUB2, Bd. I, № 637.

⁶⁰⁾ Письмо от 7 ноября 1497 г.: LUB2, Bd. I, № 611.

⁶¹⁾ Письмо от 4 или 6 ноября 1497 г.: LUB2, Bd. I, № 610.

⁶²⁾ Письмо от 7 ноября 1497 г.: LUB2, Bd. I, № 611.

⁶³⁾ LUB2, Bd. I, № 701.

⁶⁴⁾ Отчет ливонского посольства: LUB2, Bd. I, № 835.

⁶⁵⁾ Рецесс ландтага от 9-12 сентября: AR, Bd. III, № 12.

⁶⁶⁾ Записи Пауля Ватта об отчете ливонских послов к датскому королю: LUB2, Bd. I, № 905, см. также № 885. Иоанн имел в виду, очевидно, положение, существовавшее в XIII—XIV вв., когда Эстония принадлежала Дании.

⁶⁷⁾ Письмо Плеттенберга великому магистру от конца января 1500 г.: LUB2, Bd. I, № 923.

⁶⁸⁾ Для правительства Дании, находившейся в союзе с Россией, такое нежелание было естественным.

⁶⁹⁾ Письмо магистра владений Тевтонского ордена в Германии великому магистру от 1 января 1499 г.: LUB2, Bd. I, № 757. Орден св. Юрия был учрежден Фридрихом III в Каринтии.

⁷⁰⁾ Послание папы Александра VI великому князю Московскому от 18 декабря 1498 г. и письмо прокуратора Тевтонского ордена великому магистру от 28 декабря 1498 г.: LUB2, Bd. I, № 747, 752.

⁷¹⁾ Намерение оказать помощь Ливонии выразили вендские города; послы же других городов, присутствовавшие на съезде, заявили, что они должны запросить по этому вопросу своих старейшин. Рецесс съезда от 28 мая — 15 июня 1498 г.; LUB2, Bd. I, № 680.

⁷²⁾ Переписка Любека и ливонских городов летом–осенью 1498 г.: LUB2, Bd. I, № 700, 710-712, 716.

⁷³⁾ Предложения великого князя Литовского, переданные с послом Юрием Костевичем: LUB2, Bd. I, № 995.

⁷⁴⁾ Переписка ливонского и великого магистров от лета и осени 1500 г.; LUB2, Bd. I, № 1005, 1025, 1055.

⁷⁵⁾ LUB2, Bd. I, № 1005.

⁷⁶⁾ Kentmann R. Livland im russisch-litauischen Konflikt, S. 17.

⁷⁷⁾ Письмо Плеттенберга великому магистру от 6 декабря 1500 г.: LUB2, Bd. I, № 1072.

⁷⁸⁾ Рецесс ландтага от 17-26 января 1501 г.: AR, Bd. III, № 15.

⁷⁹⁾ LUB2, Bd. I, № 1072. См. также письмо Плеттенберга Любеку от 28 января 1501 г.: LUB2, Bd. II, № 19.

⁸⁰⁾ Kentmann R. Livland im russisch-litauischen Konflikt, S. 18-19.

⁸¹⁾ LUB2, Bd. II, № 19.

⁸²⁾ Там же, № 63.

⁸³⁾ Письмо от 16 февраля 1501 г.: LUB2, Bd. II, № 38.

⁸⁴⁾ Проект договора от 3 марта и инструкция литовскому посольству в Ливонию от конца мая: LUB2, Bd. II, № 45, 117.

⁸⁵⁾ LUB2, Bd. II, № 45.

⁸⁶⁾ Quod si felici Marte favente auxilio Dei aliqua pars hujusmodi lige, invadens sua potentia im terram et dominia Moscoviensium, castra aliqua aut oppida adquisiverit et obtinuerit: illa pro se usurpare et obtinere debebit, excepto tarnen ubi mutua potentia impensis a bello communi aliquid adqui- situm fuerit, tune hujusmodi adquisita castra et dominia secundum laborem et impensas uniuscujusque partis sortiri amicabilique compositione absque prejudicio utriusque partis debet et tenebuntur» (Проект договора от 3 марта 1501 г.: LUB2, Bd. II, S. 31).

⁸⁷⁾ См.: Кentmann R. Livland im russisch-litauischen Konflikt, S. 21.

⁸⁸⁾ Там же и прим. 27.

⁸⁹⁾ Грамота о союзе между Ливонией и Литвой от 21 июня 1501 г.: LUB2, Bd. II, № 127.

⁹⁰⁾ «Quod si felici Marte favente Deo altera partium hujusmodi lige terram Moscoviensem invadens ibidem dominia aliqua, castra aut opida obtinuerit, illa sibi usurpare et obtinere poterit et debebit, nisi fortassis mutua potencia impensis et communi bello quicquam adqisitum et occupatum fuerit, tune tale adquisitum secundum labores et impensas uniuscujusque partis absque prejudicio amicabiHter sortiri debet et tenebitur» (LUB2, Bd, II, S. 83).

⁹¹⁾ LUB2, Bd. I, № 1023.

⁹²⁾ LUB2, Bd. I, легенда к № 1022.

⁹³⁾ Старший сын Ивана III Иван умер 7 марта 1490 г., оставив сына Дмитрия.

⁹⁴⁾ В 1498 г. Дмитрий был коронован в качестве наследника великокняжеского престола.

⁹⁵⁾ Помимо Василия, были живы еще четыре сына Ивана III.

⁹⁶⁾ В немецком тексте: «will … zu keiner regierang oder tailung des landes komen lassen».

⁹⁷⁾ LUB2, Bd. I, № 1023.

⁹⁸⁾ Инструкция литовскому посольству в Ливонию от конца мая 1501 г. и письмо рижского архиепископа великому магистру от 1 июля 1501 г.: LUB2, Bd. II, № 117, 135.

⁹⁹⁾ Письмо Плеттенберга великому магистру от 13 июля 1501 г. и ответ Александра ливонскому посольству от середины июля: LUB2, Bd. II, 140, 144.

¹⁰⁰⁾ ПIЛ, с. 84-85. — В московских летописях читается лишь краткое сообщение об аресте псковских купцов в Дерпте (ПСРЛ, т. VI, с. 46, 243; т. XX, ч. 1, с. 372; т. XXVIII, с. 334; т. VIII, с. 240; т. XII, с. 253).

¹⁰¹⁾ Об очень осторожном отношении великокняжеского правительства к началу военных действий свидетельствует и текст Разрядной книги под 1501 (7009) г.: «Да в той же речи (от 14 мая, — Н.К.) написано: каково будет дЪло отъ нЪмецъ, и ити из Новагорода намЪстнику Ивану Лобану АндрЪевичу Колычову, а быть ему в большом полку. В передовом полку воевода: Темка Янов, а в правую руку и в лЪвую и в сторожевой полкъ воевод розрядити намЪстником» (Милюков П.Н. Древнейшая разрядная книга. М., 1901, с. 28-29). Приведенный текст содержит предписания новгородским наместникам на случай военных действий с Ливонией (близость войны в последний месяц весны уже ощущалась), но само начало их с русской стороны ставилось в зависимость от позиции Ливонии («каково будет дЪло отъ нЪмецъ»).

¹⁰²⁾ ПIЛ, с. 85.

¹⁰³⁾ Поручения послу ливонского магистра к великому князю Литовскому около 20 сентября 1501 г.: LUB2, Bd. II, № 177.

¹⁰⁴⁾ ПIЛ, с. 85-86. — Составитель одного из списков Никоновской летописи поражение русских войск объясняет тем, что враги напали на них врасплох: «Не поспели воеводы великого князя въоружитися» (ПСРЛ, т. XII, с. 254); в других московских летописях о битве на Серице вообще не говорится.

¹⁰⁵⁾ Schonne hysthorie, S. 145, Bg. 38b-39b und S. 231; LUB2, Bd. II, № 191; Руссов, c. 298.

¹⁰⁶⁾ К.В. Базилевич на основе расходов псковичей на содержание великокняжеских войск (100 зобниц овса, 100 стогов сена и 25 руб. на хлебы и калачи в день) подсчитал, что их численность должна была достигать 5 тыс. человек, если считать, что содержание одного воина обходилось в 1 деньгу (Базилевич К.В. Внешняя политика Русского централизованного государства, с. 478 и прим. 2).

¹⁰⁷⁾ ПIЛ, с. 86; Руссов, с. 298-299.

¹⁰⁸⁾ Письмо Ревеля Плеттенбергу от 12 октября 1501 г.: LUB2, Bd. II, № 181.

¹⁰⁹⁾ Поручения послу Плеттенберга к великому князю Литовскому Александру около 20 сентября 1501 г.: LUB2, Bd. II, № 177, S. 115.

¹¹⁰⁾ ПIЛ, с. 86-87. — В Псковской третьей летописи о походе 1501 г. в Ливонию читается лишь краткое известие, без упоминания сражения при Гельмеде (ПIIIЛ, с. 224).

¹¹¹⁾ ПСРЛ, т. VI, с. 47, ср. с. 243; т. XX, ч. 1, с. 372; т. XXVIII, с. 335; Иоасафовская летопись, с. 143; ПСРЛ, т. VIII, с. 241; т. XII, с. 254. — В Разрядной книге перечисляются полки и возглавлявшие их военачальники, посланные из Новгорода в поход против Ливонии (Милюков П.Н. Древнейшая разрядная книга, с. 30).

¹¹²⁾ Schonne hysthorie, S. 147-150; Bg. 41b-45a und S. 236-237; Руссов, c. 298-299.

¹¹³⁾ LUB2, Bd. II, № 195.

¹¹⁴⁾ Там же, № 213.

¹¹⁵⁾ Там же, № 196.

¹¹⁶⁾ Отчет послов великого магистра в Ливонию от 1 февраля 1502 г.: LUB2, Bd. II, № 280, S. 158.

¹¹⁷⁾ Там же.

¹¹⁸⁾ Рецесс ландтага в Вольмаре от 25 января — 1 февраля 1502 г. и отчет послов великого магистра от 1 февраля 1502 г.: AR, Bd. III, № 19, § 7-8, 13, 21; LUB2, Bd. II, № 230.

¹¹⁹⁾ Отчет послов великого магистра от 1 февраля 1502 г.: LUB2, Bd. II, № 230, S. 159.

¹²⁰⁾ Рецесс ландтага: AR, Bd. III, № 19.

¹²¹⁾ Отчет послов великого магистра от 1 февраля 1502 г.: LUB2, Bd. II, № 230, S. 159.

¹²²⁾ Там же, с. 161.

¹²³⁾ Рецесс ландтага: AR, Bd. III, № 19, § 36.

¹²⁴⁾ Там же, § 69, 79. — Ответ ливонского магистра послам великого магистра: LUB2, Bd. II, № 229.

¹²⁵⁾ Посольство Иоганна Гильдорпа: LUB2, Bd. II, № 177.

¹²⁶⁾ Письма Плеттенберга и великого магистра от ноября–декабря 1501 г.: LUB2, Bd. II, № 195, 199, 203, 204, 213.

¹²⁷⁾ Письмо ливонского ландмаршала Плеттенбергу от 22 марта 1502 г.: LUB2, Bd. II, № 260.

¹²⁸⁾ Посольство Альберта Горского: LUB2, Bd. II, № 249.

¹²⁹⁾ Письмо Александра: LUB2, Bd. II, № 306.

¹³⁰⁾ Ответ Плеттенберга послу Александра от 20 августа 1502 г.: LUB2, Bd. II, № 351; Kentmann R. Livland im russisch-litauischen Konflikt, S. 28-29.

¹³¹⁾ Переписка великого магистра от декабря 1501 г. и решения ландтага в Кенигсберге: LUB2, Bd. II, № 201, 203, 210.

¹³²⁾ Переписка великого магистра от декабря 1501 г. и мая 1502 г.: LUB2, Bd. II, № 214-216, 290-292.

¹³³⁾ Переписка великого магистра от июня–августа 1502 г.: LUB2, Bd. II, № 318-320, 324, 349.

¹³⁴⁾ Еще в ноябре 1501 г. папа Александр VI обратился к Ивану III со специальной грамотой, призывающей его последовать примеру польского короля и вступить в борьбу с Турцией (АЗР, т. I, № 192, § 24).

¹³⁵⁾ Письмо магистра владений Ордена в Германии великому магистру от сентября 1502 г.: LUB2, Bd. II, № 358.

¹³⁶⁾ Письмо Плеттенберга великому магистру от 18 марта 1502 г.: LUB2, Bd. II, № 256.

¹³⁷⁾ LUB2, Bd. II, № 247.

¹³⁸⁾ ПСРЛ, т. VI, с. 48, 243; т. XX, ч. 1, с. 373; т. XXVIII, с. 336; Иоасафовская летопись, с. 144; ПСРЛ, т. VIII, с. 241; т. XII, с. 255.

¹³⁹⁾ LUB2, Bd. II, № 260.

¹⁴⁰⁾ ПIЛ, с. 87.

¹⁴¹⁾ В письме комтура Мемеля великому магистру от 24 марта 1502 г. на основе рассказа приехавшего из Ливонии купца сообщается об успешном походе рижского архиепископа против русских (LUB2, Bd. II, № 262). Очевидно, в рассказе купца имела место путаница, так как в письме Плеттенберга великому магистру от 18 марта речь идет только об описанных выше вторжениях из Нарвы и из Розиттена.

¹⁴²⁾ Переписка Плеттенберга и ливонских городов от июня–июля 1502 г.: LUB2, Bd. II, № 317, 323, 332.

¹⁴³⁾ В письме Нарвы Ревелю от 16 июля 1502 г. сообщается о концентрации русских войск в Новгороде и у Луги, но из письма следует, что они были собраны для обороны (LUB2, Bd. II, № 332).

¹⁴⁴⁾ Ответ Плеттенберга послу польского короля: LUB2, Bd. II, № 351.

¹⁴⁵⁾ Письмо ливонского магистра великому магистру от 22 июня 1502 г.: LUB2, Bd. II, № 317.

¹⁴⁶⁾ ПIЛ, с. 87-88.

¹⁴⁷⁾ ПСРЛ, т. VI, с. 48, 243; т. XX, ч. 1, с. 373; т. XXVIII, с. 336; т. VIII, с. 242; т. XII, с. 256.

¹⁴⁸⁾ Schonne hysthorie, S. 147-150, Вg. 41b-45а und S. 240; Руссов, с. 299-300. — При описании битвы у оз. Смолин Руссов использовал, помимо «Schonne hysthorie», еще либо «Записки о московитских делах» С. Герберштейна, либо какой-то неизвестный источник, использованный также Герберштейном. Об этом свидетельствует наличие и у Герберштейна, и у Руссова эпизода о гибели во время битвы 400 немецких пехотинцев в результате измены перешедшего на сторону русских Луки Гамерштетера (см.: Герберштейн С. Записки о московитских делах. СПб., 1908, с. 182-183).

¹⁴⁹⁾ LUB2, Bd. II, № 382.

¹⁵⁰⁾ Эта точка зрения особенно ярко выражена в работе Р. Кентманн (Кentmann R. Livland im russisch-litauischen Konflikt, S. 73); cp. также: Schiemann Th. Russland, Polen und Litvland, Bd. II. Berlin, 1887, S. 156-177; H. Соsаck. Livland und Russland zur Zeit des Ordensmeisters Johann Freitag, Bd. XXXII, S. 100-101; Lenz W. Die auswärtige Politik des livländischen Ordensmeisters Walter von Plettenberg, S. 5-6; Stern C. Der Kleinkrieg um die Ostgrenze im 15. Jahrhundert, S. 72.

¹⁵¹⁾ Письма Александра Плеттенбергу от 7 декабря 1502 г. и Плеттенберга Ревелю от 20 декабря 1502 г.: LUB2, Bd. II, № 415, 418.

¹⁵²⁾ Рецесс ландтага: AR, Bd. III, № 21, § 42-51.

¹⁵³⁾ Инструкция ливонским послам от 7 января 1503 г.: LUB2, Bd. II, № 436, § 5, 14, 7, 11, 13.

¹⁵⁴⁾ См. гл. VI. Г. Козак считает, что, начиная в 1501 г. войну против России, Плеттенберг хотел вернуть Ливонии отданную в залог псковичам в 1483 г. восточную окраину архиепископской области Пурнау, которую затем уступили псковичам при заключении псковско-ливонского договора 1493 г. (Соsасk Н. Livland und Russland zur Zeit des Ordensmeisters Johann Freitag, Bd. XXXII, S. 93-94). Однако, как мы уже отмечали, в источниках нет никаких сведений о переходе названной области в собственность Пскова ни в 1493 г., ни в каком другом году (см. с. 175, прим. 156).

¹⁵⁵⁾ LUB2, Bd. II, № 436, § 10.

¹⁵⁶⁾ Там же, § 4.

¹⁵⁷⁾ Там же, § 17.

¹⁵⁸⁾ Отчет ливонских послов, конец января — начало апреля 1503 г.: LUB2, Bd. II, № 443, § 1-24.

¹⁵⁹⁾ Статейный список посольских сношений между Иваном III и Александром 1501—1503 гг.: АЗР, т. I, № 192, с. 250-258.

¹⁶⁰⁾ Там же, с. 270; ср. отчет ливонских послов: LUB2, Bd. II, № 443, § 26, 42-44.

¹⁶¹⁾ Статейный список: АЗР, т. I, № 192, с. 290-291.

¹⁶²⁾ LUB2, Bd. II, № 443, § 52, 59.

¹⁶³⁾ Там же, § 60-69.

¹⁶⁴⁾ Там же, § 70-80; АЗР, т. I, № 192, с. 291-296.

¹⁶⁵⁾ Рецесс ландтага в Вольмаре от 28-31 мая 1503 г.: AR, Bd. III, № 23, § 14.

¹⁶⁶⁾ LUB2, Bd. II, № 509, легенда.

¹⁶⁷⁾ Там же.

¹⁶⁸⁾ Псковско-ливонский договор: ГВНП, № 347; см. также LUB2, Bd. II, № 510.

¹⁶⁹⁾ См.: Очерки истории СССР. Период феодализма. Конец ХV в. — начало XVII в. М., 1955, с. 151. — Ошибочность указанной точки зрения отметил также X. Круус в своей рецензии на книгу С. Свенссона (см.: Вопросы истории, 1958, № 1, с. 179).

¹⁷⁰⁾ Шаскольский И.П. Русско-ливонские переговоры 1554 г. и вопрос о ливонской дани, с. 382.

¹⁷¹⁾ Отчет ливонских послов: LUB2, Bd. II, № 443, § 75.

¹⁷²⁾ Посольство Александра, короля польского и великого князя Литовского, к ливонскому магистру от 3 сентября 1503 г.: LUB2, Bd. II, № 534.

¹⁷³⁾ ПДСДР, т. I, с. 133-139.

¹⁷⁴⁾ LUB2, Bd. II, № 796, с. 610.

¹⁷⁵⁾ Рецесс съезда ливонских городов в Пернау в феврале 1507 г. и письмо городов великому князю: AR, Bd. III, № 33, § 12-13; № 34.

¹⁷⁶⁾ Грамота Василия III ганзейским городам: HR3, Bd. V, № 162, прим. 1.

¹⁷⁷⁾ Письма Плеттенберга литовским магнатам от 16 мая и 13 июля 1504 г. и рецесс ландтага в Вольмаре: LUB2, Bd. II, № 645, 658; AR, Bd. III, № 29.

¹⁷⁸⁾ Посольство Сигизмунда к ливонскому магистру от февраля 1507 г., рецесс ландтага в Вольмаре от июля 1507 г. и ответ Плеттенберга Сигизмунду от 26 июля 1507 г.: LUB2, Bd. III, № 163; AR, Bd. III, № 39; LUB2, Bd. III, № 226.

¹⁷⁹⁾ Посольство Сигизмунда к ливонскому магистру от 27 ноября 1507 г., рецесс ландтага в Вольмаре от 19 июня 1508 г. и посольство Плеттенберга к Сигизмунду от 27 июля 1508 г.: LUB2, Bd. III, № 385; AR, Bd. III, № 38; LUB2, Bd. III, № 413.

¹⁸⁰⁾ АЗР, т. II, СПб., 1848, № 43; Очерки истории СССР. Период феодализма. Конец ХV в. — начало XVII в., с. 152.

¹⁸¹⁾ Имеется в виду заключение в 1501 г. ливонско-литовского союза до истечения срока действия заключенного в 1493 г. на 10 лет русско-ливонского договора.

¹⁸²⁾ В такой же формулировке — о «пожаловании» великим князем ливонских ландесгерров — о заключении мирного договора 1509 г. сообщают русские летописи (ПСРЛ, т. XXVIII, с. 344-345; т. VI, с. 250; т. XIII, ч. 1, с. 11-12; т. XX, ч. 1, с. 382-383).

¹⁸³⁾ Договор Новгорода с Ливонией: LUB2, Bd. III, № 583, S. 419; другие издания договора: РЛА, № 306; СГГД, ч. V, № 57.

¹⁸⁴⁾ LUB2, Bd. III, № 583, S. 420.

¹⁸⁵⁾ ГВНП, № 73, с. 120-121; АЗР, т. I, № 75, с. 96 и № 112, с. 131.

¹⁸⁶⁾ Договоры 1421, 1448 гг.: ГВНП, № 60, с. 99; № 72, с. 118-119; № 73, с. 121; договоры 1481, 1493 гг.: АЗР, т. I, № 75, с. 96; № 112, с. 131; договор 1509 г.: LUB2, Bd. III, № 583, S. 420.

¹⁸⁷⁾ Эту статью даем в формулировке русского текста договора (СГГД, ч. V, № 57, с. 42).

¹⁸⁸⁾ LUB2, Bd. III, № 583, S. 420.

¹⁸⁹⁾ АЗР, т. I, № 75, с. 96-97; № 142, с. 131-132.

¹⁹⁰⁾ В тексте «купцам князя магистра»; эта формула означала: купцы — подданные магистра, т.е. ливонские купцы.

¹⁹¹⁾ LUB2, Bd. III, № 583, S. 420-421; ср. договоры 1481 и 1493 гг.: АЗР, т. I, № 75, с. 97, № 112, с. 132.

¹⁹²⁾ Xорошкевич А.Л. Торговля Великого Новгорода с Прибалтикой и Западной Европой в XIV—XV вв., с. 230-238, 254-256.

¹⁹³⁾ Kentmann R. Livland im russisch-litauischen Konflikt, S. 61-62.

¹⁹⁴⁾ Svenssоn S. Den merkantila bakgrunden tili Rysslands anfall på den livländska ordensstaten 1558, S. 37-38.

¹⁹⁵⁾ LUB2, Bd. III, № 617.

¹⁹⁶⁾ AR, Bd. III, № 47, § 29.

¹⁹⁷⁾ LUB2, Bd. III, № 775, § 49-51.

¹⁹⁸⁾ Сборник Русского исторического общества, т. 35. СПб., 1882, с. 261; см. также: Хорошкевич А.Л. Значение экономических связей с Прибалтикой для развития северо-западных русских городов в конце XV — начале XVI в., с. 21.

¹⁹⁹⁾ Заозерская Е.И. У истоков крупного производства в русской промышленности XV—XVII веков. М., 1970, с. 99.

²⁰⁰⁾ LUB2, Bd. III, № 583, S. 421-422.

²⁰¹⁾ AR, Bd. III, № 47, § 42.

²⁰²⁾ Cp.: Kentmann R. Livland im russisch-litauische Konflikt, S. 63.

²⁰³⁾ LUB2, Bd. III, № 583, S. 423.

²⁰⁴⁾ АЗР, т. I, № 112, c. 132.

²⁰⁵⁾ LUB2, Bd. III, № 583, S. 423.

²⁰⁶⁾ АЗР, т. I, № 75, c. 97; № 112, c. 132.

²⁰⁷⁾ LUB2, Bd. III, № 583, S. 422.

²⁰⁸⁾ Там же, с. 421.

²⁰⁹⁾ Там же, с. 422.

²¹⁰⁾ Договор между Псковом и Ливонией 1509 г.: LUB2, Bd. III, № 584, S. 424.

²¹¹⁾ Там же, с. 425. — Статьи о границе, которые мы определяем как «новые», были новыми по сравнению с грамотой о перемирии 1503 г. Возможно, они имелись в псковско-ливонских договорах 1474, 1481 и 1493 гг., тексты которых не сохранились и о содержании которых мы знаем очень мало.

²¹²⁾ Там же, с. 425-426.

²¹³⁾ Там же, с. 426.

²¹⁴⁾ Ср. русско-ливонские договоры 1448, 1481 и 1493 гг., псковско-дерптский договор 1474 г.: ГВНП, № 73, 78; АЗР, т. I, № 75, 112.

²¹⁵⁾ Кулишер И.М. Лекции по истории экономического быта Западной Европы, с. 171.

²¹⁶⁾ LUB2, Bd. III, № 584, S. 426-427.

²¹⁷⁾ Там же, с. 428.

²¹⁸⁾ Там же.

²¹⁹⁾ Псковско-дерптский договор 1509 г. мало известен. Вплоть до недавнего времени единственным исследователем, обратившим на него внимание, был К. Штерн, осуществивший с некоторыми комментариями перевод договора на немецкий язык (Stern С. Der Separatvertrag zwischen Pleskau und dem Stift Dorpat vor 25. März 1509. — Mitteilungen aus der Baltischen Geschichte, 1, 3. Riga, 1939).

²²⁰⁾ ПIЛ, c. 67-68; ПIIЛ, c. 53; ПIIIЛ, c. 155-156.

²²¹⁾ ГВНП, № 78.

²²²⁾ Договор 1474 г. был заключен между Новгородом и Псковом, с одной стороны, и Ливонией — с другой.

²²³⁾ Книга посольская метрики Великого княжества Литовского (далее — Книга посольская), т. II. М., 1843, № 70, с. 163.

²²⁴⁾ Там же, с. 163-164; ср.: ГВНП, № 78, с. 133-134.

²²⁵⁾ Книга посольская, т. II, № 70, с. 164.

²²⁶⁾ Изменению подверглась статья «о колоде»: В договоре 1474 г. она имеет двусторонний характер: «А колоду на обе стороне отложыхом, и гостинца от того не имати» (ГВНП, № 78, с. 134); в договоре 1509 г. рассматриваемая статья касается лишь Дерптского епископства.

²²⁷⁾ Книга посольская, т. II, № 70, с. 164.

²²⁸⁾ Там же, с. 165-166; ср. выше, с. 251-252, 255.

²²⁹⁾ Книга посольская, т. II, № 70, с. 166-167; ср.: ГВНП, № 78, с. 134-135, а также выше, с. 252-253, 255.

²³⁰⁾ Книга посольская, т. II, с. 163.

²³¹⁾ Письмо Сигизмунда Плеттенбергу от 28 июня 1508 г.: LUB2, Bd. III, № 397.

²³²⁾ Письмо Максимилиана Плеттенбергу от 19 мая 1508 г.: LUB2, Bd. III, № 374.

²³³⁾ Запрет на ввоз соли немецкими купцами в Россию был отменен по русско-ганзейскому договору 1514 г. (СГГД, ч. V, № 65).

²³⁴⁾ История Латвийской ССР, т. I, с. 143-146; История Эстонской ССР, т. I, с. 274.

²³⁵⁾ Договоры заключались в 1521 г. (Книга посольская, т. II, № 69; РЛА, № 369; СГГД, ч. V, № 95), в 1531 г. (СГГД, ч. V, № 105, 106; РЛА, № 377), в 1534 г. (ЦГАДА, ф. 64, оп. 2, д. № 7). Единственное изменение в них по сравнению с договорами 1509 г. — отсутствие запрета на ввоз соли в Россию.

²³⁶⁾ О договорах 1554 г. см.: Шаскольский И.П. Русско-ливонские переговоры 1554 г. и вопрос о ливонской дани.

Назад К оглавлению Дальше