Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Назад К оглавлению Дальше

Глава вторая.
Традиции Правды Русской в Северо-Восточной Руси. XIV—XV вв.

Традиции древнерусского права, дополненные судебной практикой периода феодальной раздробленности, стали фундаментом правового творчества времени становления единого Русского государства. Нормы Правды Русской широко использовались как в местных законодательных актах (уставные грамоты), так и в церковных Северо-Восточной Руси XIV—XV вв.

Характерной чертой законодательной деятельности на Руси в XIV—XV вв. было обобщение судебной практики в особых памятниках, отражавших новые социальные и государственно-правовые отношения, в первую очередь в княжеских духовных и договорных грамотах, уставных, а также правовых и иммунитетных.¹⁾ Все это не лишало Правду Русскую действенной силы, но ограничивало сферу ее применения. Система судебных органов (с иным аппаратом и судебными пошлинами) и организация судопроизводства уже резко изменились. Иной стала и судебная терминология («душегубство», а не «головщина», «целованье», а не «рота»). Правда Русская становилась образцом, которым надлежало руководствоваться в повседневной практике, скорее следуя ее духу, чем букве. Она (наряду с памятниками церковного [321] права) входила обычным компонентом в состав сборников, которые являлись руководством для отправления правосудия только в самой общей форме. Текст Русской Правды с конца XIV в. уже редко подвергался каким-либо существенным изменениям. Время от времени (главным образом в XIII—XIV вв.) поновлялась ее терминология и пополнялся текст отдельными дополнительными статьями.

В новых памятниках правового характера нормы Правды Русской претерпели существенные изменения. Древнейшая из сохранившихся уставных грамот наместничьего управления выдана великим князем Василием Дмитриевичем Двинской земле в 1397—1398 гг.²⁾ В ней широко использованы нормы Правды Русской.

Первая статья грамоты (далее: ДУГ), устанавливала обязанность населения Двинской земли искать убийцу (душегуба) и определяла величину штрафа за кровавую рану.

В отличие от Правды Русской (ср. также ст. 6 Пр. Пр.) ДУГ исходит из мысли об обязательной выдаче душегуба (по Пространной Правде, головника). Он уже не мог за свое преступление отделаться простой выплатой штрафа, и, конечно, подвергался казни, хотя прямо в ДУГ об этом не говорилось. Никаких смягчающих вину обстоятельств (типа «в сваде или в пиру явлено») ДУГ уже не признает. Ответственность за поиски убийцы теперь возлагалась не на общину (вервь), а на всю Двинскую землю.

Нормы феодального права стали более жесткими, целеустремленно направленными против попыток выступления народных масс, во время которых убийства представителей княжеской власти и ее сторонников были обычным явлением. Обстановка в Двинской земле в связи с новгородско-московской войной была напряженной. [322]

Новшества есть и в законодательстве о побоях. Различия в их характере (оскорбление чести или простой удар) больше не учитывались, нет и меча, как орудия избиения.

Система штрафов в ДУГ была уже иной, хотя сохраняла черты близости к Правде Русской. Один рубль приравнивался к 40 гривнам или одной гривне серебром. На рубль приходилось 100 бел.³⁾ 30 бел равнялись 3 гривнам, а 120 по ст. 4 — 12 гривнам.

Большое внимание уделялось оскорблению боярина.

ДУГ уже исходила из нового положения, отраженного в дополнительной статье Правды Русской, основанной на ст. 29-31 поздней редакции (в Розенкампфовском и Ферапонтовском видах вместо 3 гривен стоит: «платити ему продажа за бещестие»). Это — статья «О мужи кроваве» (в ней говорилось: «аже будеть болярин великых боляр или менших боляр... то по его пути платити бесчестие»). Забота о феодальной знати в ДУГ выражена отчетливо.

Совершенно иное отношение в ДУГ к дракам на пиру.

В ДУГ речь идет только о примирении ссорившихся на пиру, причем и в этом случае они платили штраф наместникам. Ни о каком убийстве на пиру ДУГ не говорит.

Изменения были и в законодательстве о нарушении межевых границ.

Развитие феодального права привело к установлению более строгой градации за нарушение поземельных рубежей разных владельцев. Наиболее сурово каралось нарушение границ княжеских владений.

Как и Правда Русская, ДУГ знает свод при поисках украденной вещи.

В отличие от Правды Русской ДУГ интересуется только сыском краденого (просто пропавшие вещи уже находятся вне розыска сводом). ДУГ знает четкий предел свода (до десятого включительно) безотносительно того, идет ли речь о городе или «землях».

Той же статьей ДУГ вводит более суровое, чем Правда Русская, наказание за воровство. За первую кражу теперь татя «продати против поличного», т. е. продать имущество вора и вырученными деньгами заплатить стоимость украденного. Это соответствовало нормам ст. 55 Пр. Пр., устанавливавшей «продажу» неплатежеспособного должника. В случае повторной кражи по ДУГ татя следовало уже «продати, не жалуя», т. е. распродать все его имущество, а может быть и его самого продать в холопы. В случае третьей кражи вора попросту вешали. Тать, совершивший даже одно воровство, подвергался клеймению.

Близки к Правде Русской были нормы холопьего права, известные ДУГ.

В Пространной Правде специальной статьи об убийстве хозяином своего холопа нет, но она подразумевается, ибо даже убийство посторонним человеком не каралось вирой, а лишь уроком, как материальный урон, нанесенный господину холопа. В ДУГ понадобилось ввести специальную статью, ибо на практике вопрос об ответственности [324] хозяина за убийство его холопа уже вставал. Перед нами пусть еще минимальное, но изменение холопьего права, свидетельствовавшее о том, что в быту (и под влиянием церкви) убийство холопа, во всяком случае, не поощрялось.

Остальные статьи ДУГ посвящены главным образом судебным и торговым пошлинам в пользу наместников и дьяков.

Размеры судебных пошлин, предусмотренные ДУГ, резко отличались от поборов, шедших вирнику по Правде Русской, как разнообразием, так и их увеличением. В целом же традиции Правды Русской в ДУГ еще очень значительны. Ее влияние чувствуется в 6 из 16 статей памятника, причем пять из этих шести статей помещены в первой части ДУГ,⁴⁾ чем подчеркнуто их особое значение.

По ДУГ, резко усилена карающая функция представителей великокняжеской власти на местах.

Более поздние наместничьи уставные грамоты (конец XV — XVI в.) развивали нормы ДУГ. Встречающиеся в них новые статьи с трудом могут быть сопоставлены с Правдой Русской. Это, в частности, можно сказать о составе натуральных поборов, шедших наместнику по Белозерской уставной грамоте 1488 г.⁵⁾

По Белозерской грамоте, наместникам корм шел и в Петров день. Поборы шли также двум тиунам и десятерым доводчикам. Аппарат наместника разросся, а поборы стали принимать более регулярный характер.

Кормы шли и другим администраторам. Так, лица, взимавшие около 1448-1461 гг. с Новгорода «черный бор», должны были брать «тритцать хлебцов, баран, а любо полоть мяса, трое куров, сито заспы, два сыра, бекарь соли; а коневого корму пять коробеи овса... по две подводы от стану до стану».⁶⁾ М. Н. Тихомиров обратил внимание на сходство выражения «баран, а любо полоть мяса» с Поконом вирным.⁷⁾ [325]

Правда Русская и церковный Устав Владимира широко использовались при составлении церковного Устава князя Ярослава (конец XIV — начало XV в.).⁸⁾ Да и сам этот памятник часто сопровождал Правду Русскую в юридических сборниках. Устав Ярослава показывал стремление церковных властей (вероятно, из канцелярии митрополита Киприана) распространить свою юрисдикцию на ряд дел, входивших ранее в компетенцию княжеского суда.

В отличие от чисто церковных наказаний, принятых по каноническому византийскому праву, Устав князя Ярослава, как и Правда Русская, во многих случаях знал денежные штрафы. По целому ряду дел устав, наряду с церковным, знает и светский суд («а князь казнить»). Правда, терминов «продажа» и «за обиду» он не употребляет (их не было в судебной практике того времени), но «виру» знает (ст. 27).

В сложной системе денежных штрафов церковного Устава князя Ярослава также можно обнаружить влияние Правды Русской. Оно, в частности, прослеживается в шкале штрафов (80 гривен в ст. 12; 40 гривен в ст. 13; 20 гривен в ст. 14, 24; 3 гривны в ст. 28).⁹⁾ Но это влияние носит искусственный, подражательный (так сказать «книжный») характер. Оно не органично. Состав преступлений, карающихся штрафами в 80, 40, 20, 12 и 3 гривны, отличается от тех, что встречается в Правде Русской. Главное же, что соразмерность величин штрафов самим преступлениям в Уставе Ярослава не соответствуют древнерусским нормам. Устав знает и штрафы в 100 (ст. 10, 17, 21), 30 (ст. 18), 15 (ст. 2,3) и 6 гривен (ст. 14, 29), которые не знакомы Правде Русской, где к тому же самый высокий штраф за убийство равен 80 гривнам. В Уставе Ярослава, кроме кунной, есть и другая денежная система (гривна серебра в ст. 5, 23, гривна золота в ст. 2, 3, 23, рубли в ст. 2, 3).

В ст. 10 Краткой редакции Устава Ярослава говорится, что тот, «кто зажьжеть двор или гумно, или что иное, епископу 100 гривен, а князь казнить». Статья перекликается со ст. 83 Пр. Пр. («Аже зажьжеть гумно, то на поток и на грабежь... Тако же аже кто двор зажьжеть»). [326] Неясно, о каком дворе говорится в Уставе князя Ярослава: о церковном или светском. Во всяком случае несомненно стремление составителя устава распространить компетенцию церковного суда еще на одну категорию дел, ранее подведомственную только княжеской власти.

Согласно ст. 90 Пр. Пр., выборочное имущество смерда поступало князю. Но по ст. 35 Устава Ярослава, «безатщина» церковных людей шла уже епископу.

Таковы основные линии, по которым соприкасались нормы Правды Русской и церковного Устава Ярослава.

Правовым оформление процесса создания единого Русского государства было составление в 1497 г. общерусского Судебника.¹⁰⁾

Непосредственное влияние Правды Русской на Судебник 1497 г. можно обнаружить всего в нескольких статьях. Некоторые мотивы проникли в кодекс через (ПСГ) и уставные грамоты. Так, ст. 9 о смертной казни государственному «убойце», зажигальнику и другим «лихим людям» основана на ст. 7 ПСГ, но та восходит к ст. 7 Пр. Пр.

Наиболее отчетливо влияние Пространной Правды видно в статье о несостоятельном должнике — купце.

Перед нами редкий случай текстологической близости Судебника 1497 г. и Пространной Правды. И несмотря на это, разница между памятниками значительна. По Судебнику 1497 г. контроль по делам о несостоятельных должниках передавался в руки великокняжеской [327] администрации. Боярин и дьяк должны были выдавать полетные грамоты, по которым «испроторившийся» купец ежегодно («по летам») должен был выплачивать долг. Наказание купца, признанного виновным в растрате по небрежности или по пьянке, или из-за иного «безумья», теперь вводилось однозначное: он выдавался головой «на продажу» кредитору. Есть точки соприкосновения между Судебником 1497 г. и Правдой Русской и в статьях о наследии.

В связи с развитием феодальной собственности на землю утверждалось право наследования дочерей и ближайших родственников. Этот процесс намечался уже давно. С ним связано и распространение норм ст. 91 Пр. Пр. на широкий круг населения («людстеи») вместо прежней дружины.¹¹⁾ В отличие от Русской Правды Судебник 1497 г. знает уже наследство по духовной грамоте.

Защита основ феодальной собственности проявилась и в статье о межах.

В данном случае Правда Русская использована была опосредованно через ст. 18 Белозерской уставной грамоты 1488 г. («А хто у кого межу переорет или перекосит... за боран восмь денег»),¹²⁾ восходящую к ст. 4 ДУГ. Симптоматично увеличение наказания за нарушения межей великого князя и бояр. [328]

Концовка ст. 62 неожиданна: в ней говорится о ранах. В соответствующей статье Судебника 1550 г. ее нет. Поскольку Судебник 1497 г. не знает статей о штрафах за избиение, возможно, дошедший до нас экземпляр Судебника 1497 г. сохранил их фрагмент. Источником ее является, вероятно, статья «О мужи кроваве» («за рану судят», «по его пути платити бесчестие», «в что и обложать»).¹³⁾ Нормы холопьего права Судебника 1497 г. восходят также к Правде Русской.

Сходство установлений о холопах объясняется тем, что холопство, как социальная категория феодального общества, весьма консервативна по своему правовому положению. И все же между Правдой Русской и Судебником 1497 г. даже в холопьем праве были существенные различия. Покупка (оформленная по Судебнику полной грамотой) остается источником пополнения состава холопов. Женитьбу и тиунство, как источник возникновения холопьих отношений, знают оба памятника. Правда Русская не говорит о превращении в рабу женщины, вышедшей замуж за холопа. Но это как бы само собой разумеется.¹⁴⁾

Если целью ст. 110 Пр.Пр. было ограничение некоторых источников пополнения холопства, то ст. 66 Судебника 1497 г. перечисляет основные его виды. В отличие от древнерусского законодательства, считавшего, что «рядом» могло быть устное соглашение, Судебник 1497 г. категорически требует подтверждения прав на владение холопами письменным документом (полной, духовной). Отпуск холопов на свободу должен теперь быть оформлен отпускной, составленной по особым правилам (ст. 18, 42). [329]

В Судебнике есть и следы дальнейшего ограничения холопства. По «городскому ключу» лицо, поступавшее на службу во двор к феодалу, холопом не становилось.

Таковы параллели Правды Русской и Судебника 1497 г. Они не столь значительны. Но влияние кодекса древнерусского права на весь строй феодального права Северо-Восточной Руси конца XV в. этим не ограничивался. Сам факт кодификации права в конце XV в. является свидетельством того, что Русская Правда являлась как бы образцом, которым руководствовалась в своих правовых начинаниях администрация Ивана III. Русское государство в это время объявило себя наследником Древней Руси не только в собирании воедино древнерусских земель. Влияние древнерусских традиций отчетливо сказывалось и в различных областях общественной мысли и культуры. Почти одновременно с составлением Судебника 1497 г. (созданного по образцу кодекса Владимира Мономаха) в 1498 г. произошла коронация наследника престола Дмитрия шапкой Мономаха, в связи с чем составлено было Сказание о князьях Владимирских (в его первоначальном виде). Согласно этому памятнику московские князья объявлялись наследниками киевскими и в первую очередь все того же Владимира Мономаха.¹⁵⁾

В конце XV в. составлено было значительное число списков Пространной Правды. Если попытаться расположить сохранившиеся рукописи этого памятника в хронологическом ряду, то картина будет следующей:

Резкое увеличение количества списков Пространной Правды в конце XV в. увязывается с работой по составлению Судебника 1497 г. Один из юридических сборников (Мерило Праведное), в котором находился и список Правды Русской, переписан был именно тогда дьяком Иваном Волком Курицыным, который входил в кружок реформаторов при дворе Дмитрия-внука. Именно в этой среде и составлялся первый кодекс единого Русского государства.¹⁷⁾ [330]

Основной целью, которую ставили перед собою создатели Судебника, была не кодификация всех существовавших к концу XV в. норм русского права, а прежде всего подведение итогов практики судопроизводства по важнейшим делам и обеспечение точно регламентированными судебными пошлинами представителей административного аппарата в центре и на местах, отправлявшего там правосудие. Поэтому процессуальным вопросам и отчислениям в пользу лиц, ведавших судом и следствием, в нем уделено преимущественное внимание. В заголовке памятника так и говорилось, что Иван III «уложил о суде, како судите бояром и околничим». В других юридических вопросах нормы Правды Русской могли служить образцом при возникновении сходных ситуаций в судебной практике. Е. И. Колычева убедительно показала, как живучи были нормы древнерусского кодекса о холопах и как они применялись в повседневном судопроизводстве XV—XVI вв.¹⁸⁾ «Извод» (свод) как форма расследования существовал не только в XIII—XV вв.,¹⁹⁾ но и позднее. Все это также объясняет распространение Правды Русской в рукописной традиции.

Запоздалый отзвук норм Правды Русской в церковном праве можно обнаружить в Правосудии Митрополичьем. Этот памятник, связанный с церковными кругами Новгорода, до нас дошел в сборнике церковного характера начала XVI в., содержащем, в частности, фрагменты Устава князя Владимира (ГИМ. Синод. № 687).²⁰⁾ С. В. Юшков датировал Правосудие Митрополичье второй половиной XIII — первой четвертью XIV в.,²¹⁾ Б. Д. Греков — XIII в.,²²⁾ Л. В. Черепнин — кон. XIV в.,²³⁾ М. Н. Тихомиров отмечал в его терминологии близость к «московским памятникам вроде судебников» и считал, что он не мог возникнуть ранее XIV в.²⁴⁾ М. Н. Тихомиров считал, что Правосудие («носящее все черты церковного судебника») возникло в XV в. при дворе пермского епископа.²⁵⁾ К его выводу склоняется Я. Н. Щапов.²⁶⁾ [331]

Нам представляется наиболее убедительной датировка, предложенная В. Н. Автократовым, который относит время составления Правосудия Митрополичьего к концу XV — началу XVI в. (вскоре после создания Судебника 1497 г.).²⁷⁾ Целью составления этого памятника, по Автократову, было стремление заменить «основные положения Судебника 1497 г. нормами устаревшего новгородского права».²⁸⁾

В Правосудии обнаруживаются следы влияния нескольких памятников русского феодального права. Оно тесно связано с церковным Уставом князя Ярослава. Не вполне ясно, пользовался ли его создатель дополнительными статьями Правды Русской.²⁹⁾ Но вот влияние Пространной Правды на Правосудие несомненно. Оно сказалось на расценке уроков за скот и положении закупа.

Заимствование в данном случае носит чисто механический характер: денежные единицы и расценки за скот остались теми же, какими были в начале XII в., что не соответствовало действительности XIV — начала XVI в. Опущен был только штраф-продажа. Дополнение о кошке и собаке явно противоречит основному тексту (за них платилось по 3 гривны, тогда как за корову всего 40 кун). Увеличена в три раза плата за вола. Вставка о кошке и собаке сделана между текстами, восходящими к ст. 81 и 45 Пр. Пр. [332]

Есть и черты близости Правосудия к статьям Правды Русской об увечьях.

Разница между статьями только в том, что в Правосудии полувирье исчисляется от высшего размера виры (80 гривен).

В Правосудии неожиданно воскрешаются частично устарелые нормы потока и разграбления.

Вместо «потока» в Правосудии в сответствии с нормами московского права разбойник подвергался казни, но «грабеж» («разграбление») его имущества сохранялся, как и прежде.

Особенный интерес представляет статья Правосудия о челядине-наймите. Статья 30 допускает убийство полного челядина (обельного холопа) его хозяином. Восходит она к ст. 89 Пр. Пр. и Двинской уставной грамоте 1397—1398 гт.

Закупный наймит — это закуп Правды Русской, который противопоставлялся обельному холопу (см. ст. 56, 61, 64 Пр. Пр.). Поэтому убийство каралось (как и любого свободного человека) вирой. Из этого понимания закупнических отношений исходил и составитель Правосудия Митрополичьего, считая убийство закупного наймита душегубством.³⁰⁾ [333]

Близка к статьям о закупе и ст. 111 Пр. Пр. и ст. 29 Правосудия Митрополичьего.

Челядин-наймит ст. 29 Правосудия — это все тот же закупный наймит, о котором говорила ст. 30. Нормы ст. 111 Пр. Пр. относятся к закупу и близки к Правосудию.³²⁾ Впрочем, есть между ними и разница, объясняющаяся развитием крепостничества. По Правосудию вместо прежней господарской «милости» нужно было возвращать ее («задаток») в двойном размере.

Интерес к законодательству о закупах в конце XV — начале XVI в. объясняется появлением новой категории зависимых людей — кабальных холопов, генетически восходящих к старинным закупам.³³⁾ Но в целом Правосудие Митрополичье, составленное в новгородских церковных кругах, не стало действующим законодательством, ибо находилось в стороне от основного пути развития норм русского права. Попытки руководства новгородской церкви расширить свои прерогативы за счет дел, подведомственных великокняжескому суду, обречены были на провал.

Постепенное укрепление единого государственного аппарата в России XVI в., создание в 1550 г. второго Судебника делали Правду Русскую все более и более архаичным памятником права. Но окончательно она потеряла всякое практическое значение уже в XVII в. после издания Соборного Уложения 1649 г. [334]

Назад К оглавлению Дальше

¹⁾ Непосредственные отклики на нормы Правды Русской там незначительны. Так, в жалованной грамоте старорусским тонникам 1484—1505 гг. находятся следы дикой виры: «в виру им с рушаны не тянути» (АСЭИ. Т. 3. № 21. С. 37). В духовных и договорных упоминаются должники, холопы, грабежники, тати, разбойники и душегубцы (ДДГ. № 9, 15, 19 и др.). В одном докончании говорилось в духе Русской Правды: «а имет с ким холопъ его тягатися, а не будет по нем поруки, ино холопа обвинити да выдати осподарю» (Там же. № 9. 1375 г.). Несколько отголосков Правды Русской есть в архаичном рязанском праве. Так, в докончаниях упоминается струг «с набои» (Там же. № 19. 1402 г.). См. «набоиную лодью» в ст. 79 Пр. Пр. По жалованным грамотам земли передаются «с резанкою и с 60, с виною и с поличным» (АСЭИ. Т. 3. № 314, 325, 333 и др.). Возможно, какая-то связь есть с побором в 60 резан.

²⁾ АСЭИ. Т. 3. № 7. С. 21-22; ПРП. Вып. III. С. 162-164. Подробнее см.: Черепнин. Русские феодальные архивы... Ч. 1. С. 397-407.

³⁾ ГВНП. № 123 (конец XIV — начало XV в.). Но по заемной митрополита Киприана 1389 1 рубль равнялся 200 белкам (АИ. № 252. С. 473-474 {Так в книге. HF}).

⁴⁾ Черепнин. Русские феодальные архивы... Ч. 1. С. 405.

⁵⁾ АСЭИ. Т. 3. № 22. С. 38-41; ПРП. Вып. III. С. 170-174.

⁶⁾ ГВНП. № 21. С. 39.

⁷⁾ Тихомиров. Исследование о Русской Правде. С. 73.

⁸⁾ Древнерусские княжеские уставы... С. 85-139; ПРП. Вып. I. С. 259-272. О времени составления устава см. главу «Текстология и кодикология Пространной Правды» части второй.

⁹⁾ По ст. 30 и 31 Пространной редакции Устава князя Ярослава кража каралась в соответствии с нормами Правды Русской. См. также ст. 43 о краже жита и ст. 34 о краже одежды. В ст. 37 встречается оборот «а не лишиться», сходный с аналогичным в ст. 119 Пр. Пр.

¹⁰⁾ Судебники XV—XVI вв. С. 13-108; ПРП. Вып. III. С. 341-416. О Судебнике 1497 г. см.; Черепнин. Русские феодальные архивы... Ч. 2. С. 253-385; Штамм. Судебник 1497 г.

¹¹⁾ Подробнее см.: Зимин. Холопы на Руси. С. 228-229.

¹²⁾ АСЭИ. Т. 3. № 22.

¹³⁾ С. И. Штамм считает, что при рассмотрении дел о нанесении увечий и о повреждении ульев и пр. во времена Судебника 1497 г. руководствовались нормами Правды Русской (Штамм. Судебник 1497 г. С. 45, 46).

¹⁴⁾ Предположение Е. И. Колычевой о том, что принцип «по холопе роба» — нововведение Судебника 1497 г., не может быть принят (Колычева. Холопство и крепостничество... С. 29-30; ср.: Зимин. Холопы на Руси. С. 358).

¹⁵⁾ См.: Зимин. Античные мотивы... С. 128-138.

¹⁶⁾ He учитываются два списка Сокращенной Правды XVII в.

¹⁷⁾ О предполагаемых составителях Судебника см.: Черепнин. Русские феодальные архивы... Ч. 2. С. 306-320.

¹⁸⁾ Колычева. Холопство и крепостничество... С. 202-240.

¹⁹⁾ ДДГ. № 15. С. 42 (1396 г.).

²⁰⁾ АСЭИ. Т. 3. № 8. С. 22-25; Древнерусские княжеские уставы... С. 207-211; ПРП. Вып. III. С. 426-432, 438-457.

²¹⁾ Юшков. Правосудие митрополичье... С. 118.

²²⁾ Греков. Крестьяне на Руси. С. 128.

²³⁾ Черепнин. Русские феодальные архивы.. Ч. 2. С. 25-29.

²⁴⁾ Тихомиров М. Н. Пособие... С. 127.

²⁵⁾ Тихомиров. Правосудье митрополичье. С. 43-44.

²⁶⁾ Древнерусские княжеские уставы... С. 208.

²⁷⁾ ПРП. Вып. III. С. 438.

²⁸⁾ Там же. С. 438-439.

²⁹⁾ В Правосудии есть упоминание о «бесчестии» («тивуну княжю бесчестье») (ст. 2 и др.), о «менших» боярах (ст. 7). Эти же понятия встречаются в статьях «А се о бесчестии» и «О мужи кроваве». Но меньшие бояре упоминаются в Уставе Ярослава, а «бесчестие» — в Двинской уставной грамоте 1397—1398 гг.

³⁰⁾ «Наймитом» закуп назван в ст. 61 Пр. Пр. (см.: Зимин. Холопы на Руси. С. 355). В ст. 56 Пр. Пр. по списку СМV Пушкинской группы и Оболенскому и Музейскому видам Карамзинской группы читается «закупный» (в последнем виде — «закупный человек»). В ст. 62 двух списков Мясниковского вида Синодально-Троицкой группы читается «в закупном».

³¹⁾ В рукописи: «а осподарь».

³²⁾ Об этом см.: Зимин. Холопы на Руси. С. 120-121, 356-357.

³³⁾ О кабальных холопах см.: Панеях. Кабальное холопство...

Назад К оглавлению Дальше