Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Типы погребений

Под всеми вскрытыми насыпями, за исключением кенотафов, в разных по форме могильных сооружениях обнаружен один вид захоронений — трупоположение. Ни в одном кургане не было даже следов трупосожжения. Все погребения, начиная с самых ранних (VII в. до н.э.) и вплоть до поздних (VII в. н.э.), дают один устойчивый обряд — ингумацию. Захоронения в подавляющем большинстве одиночные, но имелись и парные, а также многократные, при которых в одной могиле устраивались погребения последующего времени и захоронения в гробах. Захоронения в гробах были обнаружены в катакомбах, которые датируются не ранее II в. н.э. Деревянные гробы в курганах рассматриваемых могильников были сделаны из досок, которые скреплялись при помощи железных скобок и железных гвоздей. Форму гроба, за исключением одного погребения, из-за ограбления курганов установить не удалось, но, судя по находкам железных скобок в погребениях, все они были одинаковы по конструкции.

Погребения в гробах известны по Кенкольскому могильнику [Агеева, 1959, с. 8 и сл.], Ворухскому могильнику [Литвинский, 1961, с. 67], Кара-Булакскому [Баруздин, 1961, с. 58] и Боркорбазскому [Сорокин, 1961, с. 130, 140-141] могильникам. Все эти погребения относятся к первой половине I тысячелетия н.э. Появление же гробов у сарматов датируется IV—III вв. до н.э., причем они были разнообразных форм и снаружи иногда покрывались краской. Погребения в гробах найдены в некрополях античных городов Северного Причерноморья VI— II вв. до н.э., причем количество этих захоронений к IV—III вв. до н.э. возрастает [Сокольский, 1969, с. 52]. Гробы в них разнообразны по форме и раскраске [Сокольский, 1971, с. 130]. Употребление гробов в погребениях связано с представлениями о преодолении водного рубежа в потустороннем мире. Уже в могилах шумеров IV тыс. до н.э. встречаются лодочки для переправы покойника через «воды смерти» [Дьяконов И., 1958, с. 17]. Поэтому и гробы зачастую имели форму ладьи, т.е. лодки, для переправы через реку, о чем подробно писал Д.Н. Анучин [Анучин, 1890]. Обычай хоронить покойников в гробу существовал у многих народов в древности; так, гунны (109/110) хоронили своих ханов в деревянных гробах [Trever, 1932, с. 10 и сл.).

Погребения в гробах были одиночные, как и большинство погребений без гробов, но в курганах Согда были открыты как парные захоронения, так и многократные (их еще называют множественными, или коллективными). Многократные захоронения, как правило, делались в катакомбах, устройство и: большие размеры которых создавали благоприятные возможности для таких погребений. Парные захоронения также чаще устраивались в катакомбах, как это было в курганах, раскопанных Г.В. Григорьевым неподалеку от городища Каунчи-тепе [Григорьев, 1948, с. 59-60]. Парные захоронения, т.е. захоронения мужчины и женщины, — один из примеров отражения общественного строя в погребальном обряде [Итина, 1954, с. 63-64].

Парные погребения были обнаружены в кургане 4 Лявандакского могильника, где лежали два скелета, головами обращенные в противоположные стороны. В кургане 2 этого же могильника помимо основного погребения, представленного одним скелетом, у восточной стенки катакомбы было обнаружено предыдущее захоронение, причем кости сложены были более или менее аккуратно, даже с соблюдением бывшей ориентации скелета. В кургане же 37 Куюмазарского могильника кости предшествующего погребения были собраны в кучу у стенки подбойной могилы. То же самое было и в кургане 43 Хазаринского могильника, где кости предыдущего погребения были сдвинуты к стене катакомбы.

В описанных курганах Лявандакского и Куюмазарского могильников были найдены повторные погребения не только в. катакомбу, но и в подбойную могилу. В курганах могильников Согда делались по два и больше захоронений в одну могилу.

Следует отметить, что в курганах раннего времени многократных захоронений нет. Они появляются в курганах Согда в погребениях, относящихся к времени, предшествующему нашей эре; небольшое их количество найдено в курганах, датируемых временем, начиная с первых веков нашей эры. Их значительно больше в период, предшествующий арабскому завоеванию Средней Азии, когда появляется обряд погребений костей по зороастрийскому погребальному ритуалу. Многократные захоронения отмечены во многих могильниках Средней Азии, в. раннесарматских могильниках Нижнего Поволжья, где было захоронение мужчины вместе с женщиной и ребенком или женщины с ребенком. Как отмечал И.В. Синицын, они составляли небольшой процент по сравнению с одиночными погребениями [Синицын, 1932, с. 157-158].

Небольшой процент многократных погребений был и в курганных могильниках низовьев Зарафшана, хотя обычай неоднократно хоронить в одну могилу и сейчас существует в разных, районах Средней Азии, например у таджиков долины Хуф в (110/111) верховьях Амударьи. Для этого открывают входное отверстие в могиле, в нее спускается старик и отодвигает кости прежнего покойника в сторону, чтобы освободить место для нового. Примечательно, что мужчину не хоронят в той могиле, где была женщина, и, наоборот, женщину не хоронят в могиле мужчины, даже если это был ее брат или младенец другого пола [Андреев, 1953, с. 190].

У таджиков Ленинабадской области обряды иные. Новой могилы для покойника обычно не делают, а хоронят в одной могиле последовательно несколько покойников, независимо от пола. Мужчину разрешается хоронить и в чужой старой могиле, а женщину — только в родственной могиле [Ершов, 1954, с. 1921 Обряд захоронения в надземных склепах, в которые помещают покойников независимо от пола, существует в той же области в селении Пангаз [Агзамходжаев, 1965, с. 159-161].

Такие же сооружения есть и на кладбищах в левобережном Хорезме; они не являются могилами каких-либо почетных лиц и не связаны с культом святых. Наличие таких могил в Хорезме Г.П. Снесарев объясняет существованием большесемейных отношений, при которых все члены одной семьи имели общее хозяйство, общее жилище и общий дом-могилу [Снесарев, 1960, с. 60 и сл.].

Происхождение этого погребального ритуала, т.е. захоронения на поверхности земли, Г.П. Снесарев связывает с домусульманскими зороастрийскими погребальными обрядами, когда тело не предавалось земле, а очищенные кости хоронились в оссуариях, которые помещались в наусы. Аналогии хорезмским большесемейным могилам он видит в пянджикентских наусах. Это погребальные камеры на поверхности земли, кости в которые помещаются по родственному признаку. Связь с зороастрийским погребальным ритуалом Г.П. Снесарев видит и в подчеркнутом желании изолировать труп от земли (земля, на которую клали труп, посыпается песком), и в устройстве саза — площадки для захоронения. В Хорезме при возведении одиночного или коллективного склепа с особой тщательностью внутри него делают саз, на котором затем кладется труп. Саз сооружают из пахсы или кирпича, в некоторых местах — из толстых горизонтально положенных бревен с обязательной прослойкой из камыша. Г.П. Снесарев, описавший такое устройство склепов, категорически отрицал повсеместно распространенное объяснение причин захоронений над поверхностью земли в сагона наличием сырости. Именно при сыром грунте сплошь и рядом господствовал ямный способ захоронений, как в Питняке, а на возвышенных сухих местах — надземный, т.е. в сагона, например, в Хиве и других местах. В ряде мест захоронение умершего над поверхностью земли считается обязательным и почетным, а предание тела земле рассматривается как проявление неуважения к покойному. В старину в тех местах, где преобладал (111/112) надземный способ захоронения, в землю клали лишь безродных и бедняков [Рахимов, 1956, с. 69-70].

Описанные Г.П. Снесаревым черты погребального ритуала в Хорезме имеют, как он совершенно справедливо полагал, много общего с чертами зороастрийского погребального ритуала, но происхождение их связано не только с эпохой распространения зороастрийского погребального обряда, но и с временем более древним, уходящим в глубь веков. Традиция многократных, коллективных захоронений перешла в зороастрийские наусы из курганного погребального обряда, как об этом свидетельствуют многократные захоронения в подбоях, а чаще всего в катакомбах, конструкция которых предполагала многократность захоронений и не только в Средней Азии, но и в других местах, как, например, на Северном Кавказе и в Нижнем Поволжье, что отмечала Л.Г. Нечаева [Нечаева, 1961, с. 153-154].

Веским доказательством перехода традиции многократных захоронений из курганного погребального обряда в зороастрийский служат погребения кургана 11 Кызылтепинского могильника. В катакомбе этого кургана находились кости одиннадцати особей, захороненных последовательно, а вход в нее был закрыт двумя хумами, обложенными крупными фрагментами других хумов, причем в таких же хумах были и захоронения костей по зороастрийскому погребальному ритуалу в насыпи этого кургана. Многократно использовалась для захоронений и катакомба кургана 3 около бугра Соинова в Куюмазарском могильнике, а захоронение костей в хуме, опущенном в насыпь у кургана, было также коллективным (три особи), причем череп одного из них имел такую же деформацию, как и череп из катакомбы. Обычай хоронить на поверхности земли и класть под труп подстилку, причем чаще всего из дерева или камыша, относится к более древнему периоду, нежели функционирование пянджикентских наусов. Об обычае класть подстилку под труп при погребении в курганных могильниках Согда выше уже писалось, приводились также аналогии с обычаями, бытовавшими вплоть до недавнего времени. Поэтому здесь следует отметить только, что желание изолировать труп от земли присутствовало еще в курганном погребальном обряде.

Зороастрийский погребальный обряд подразумевает захоронение костей не только в надземном сооружении. Наусом могла служить и древняя курганная насыпь, и холм в пустынной местности, о чем свидетельствуют материалы раскопок курганных могильников в долине Зарафшана и находки оссуария на одном из островов Куюмазарского водохранилища. Не всегда также кости после их очистки укладывались в урну из обожженной глины. Оссуарием могли служить и мешочки из ткани, а иногда и просто куски материи, причем нередко дорогой [Иностранцев, 1909, с. 108 и сл.]. Завернутые в ткань, положенные в мешочки, а иногда и просто без всякого оссуария, кости (112/113) помещались в наусы. Широко известно захоронение костей, очищенных от мягких покровов и сложенных в кучки, как это было в некрополе Тараза, или просто брошенных на место хранения, как в Фринкентском костехранилище под Самаркандом.

Итак, традиция многократных погребений, так же как и изоляция трупа от земли, перешла из курганного погребального обряда в зороастрийский погребальный ритуал, а затем в современные погребальные обряды народов Средней. Азии.

Более глубокие корни, нежели пянджикентские наусы, относящиеся к раннему средневековью, имеет обычай погребения на поверхности земли и возведения надземных погребальных сооружений. Не будет ошибкой утверждать, что этот древний погребальный обряд, относящийся к первой половине I тысячелетия до н.э., нашел отражение в зороастрийском обычае хранить кости на полу науса, а значительно позже возводить погребальные сооружения типа сагона и «длинные могилы», которые сочетали в себе черты древних погребальных обрядов: захоронение на поверхности земли, а также их многократность.

Интересно, что в районе Гарма у каждой семьи или рода существовали специальные коллективные могилы, отдельно для мужчин, женщин, мальчиков и девочек. В одной могиле при одновременном захоронении можно было поместить 5-6 покойников; такие могилы назывались сагона [Рахимов, 1956, с. 70]|.

Реминисценцией древних деревянных конструкций над погребением на поверхности земли, следы которых были обнаружены в могильниках Тагискен и Уйгарак, можно считать могилу типа нигрик в Хивинском районе. Могила типа нигрик, или чубкари, тоже нередко сооружалась для нескольких захоронений; она представляла собой деревянный каркас, заполненный глиняными комьями или кирпичом и оштукатуренный глиной с саманом, чем напоминало жилые постройки [Свесарев, 1960, с. 63-64].

Суммируя все этнографические параллели, заимствованные из исследований в Таджикистане и Хорезме, можно сделать вывод, что обычаи захоронения на поверхности земли в сооружениях типа сагона восходят к глубокой древности, так же как и коллективные захоронения позднего времени, не что иное как пережитки древних многократных захоронений в подбоях и катакомбах. Столь длительное существование этого типа погребальных сооружений объясняется устойчивостью древних представлений и верований, несмотря на многовековое господство ислама, а обычай многократных захоронений, распространенный и ныне в Таджикистане и Хорезме, — отражение пережитков большесемейных отношений, являющихся, по словам С.П. Толстова, реликтом первобытнообщинного строя [Толстов, 1948, с. 164]. (113/114)

Положение скелетов

Преобладающим типом трупоположения в курганных могильниках низовьев Зарафшана было вытянутое на спине, при котором ноги и руки лежат по длинной оси могилы. Но были и отклонения от этого типа. Все эти, казалось бы, незначительные отклонения не случайны. Положение, когда руки скелетов согнуты в локте, а кисть лежит на животе или тазовой кости или когда руки слегка согнуты и отведены в стороны, встречается и в савроматских погребениях. Положение скелета, при котором руки слегка согнуты в локтях и отведены от туловища, К.Ф. Смирнов называет «свободной» позой и считает результатом того, что подстилка из травы сгнила и кости трупа сместились. Положение же, при котором руки согнуты в локтях и кисть лежит на тазовой кости, он объясняет каким-то неизвестным культом и подчеркивает, что в сарматских могилах позднего времени этот обычай распространен шире. В савроматское же время приблизительно у 11% погребенных, независимо от пола, возраста и имущественного положения, кисти рук лежат на тазе. Более всего этот обычай, как отмечал К.Ф. Смирнов, был распространен у сарматов доно-волжских степей [Смирнов К., 1964, с. 93].

Описанное положение скелетов встречается в курганах не только Согда, но и других районов Средней Азии. Имеется несколько погребений, в которых скелеты лежали в скорченном положении. Эта поза весьма характерная: ноги скелетов были согнуты в коленях и отведены в стороны, причем пятки их не соприкасались и между ними был значительный промежуток. Левые руки у всех скелетов были слегка согнуты в локте и немного отведены в сторону. Правые руки у некоторых скелетов тоже были согнуты в локте, но в меньшей степени, и отведены в сторону, у некоторых скелетов правые руки лежали вдоль туловища. Такой вид трупоположения принято называть «позой всадника» или «танцующей позой» в отличие от других видов скорченного трупоположения.

Обычай помещать трупы в могилы в скорченном положении восходит к глубокой древности, к эпохе палеолита [Окладников, 1952, с. 160 и сл.]. Традиция скорченности была характерна в основном для архаического периода и имела широкое распространение [Семенов Ю., 1966, с. 390 и сл.]. Но скелеты, лежавшие в скорченном положении, обнаружены и в погребениях первых веков до нашей эры, причем именно в такой позе, которая встречается в погребениях долины Зарафшана. Распространенное объяснение происхождения этого вида скорченного трупоположения не может считаться вполне удовлетворительным в свете тех данных, которые были получены при раскопках курганных могильников в восточной части Бухарского оазиса.

Рассматриваемый вид скорченности встречается в древних (114/115) погребениях на территории обитания скифских и сарматских племен.

Проанализировав скорченные погребения в некрополе Ольвии, С.И. Капошина разделила их на четыре вида. Появление скорченности в «позе всадника» в указанном некрополе С.И. Капошина объясняла тем, что ноги покойника, положенного в могилу, с поднятыми кверху коленями могли либо упасть вместе в одну сторону, либо распасться в разные стороны. В последнем случае, по ее словам, получается постановка ног «всадника» [Капошина, 1941, с. 163, рис. 7, с. 166]. На ряде примеров она показала сосуществование трупоположений скорченных и вытянутых; источником распространения скорченности, по ее мнению, был культ туземного населения Ольвии, но она не указала какой. Скорченное положение скелетов встречалось также в подбойных могилах некрополя Ольвии и датировалось временем вплоть до III в. до н.э. Скорченные погребения в некрополе Ольвии С.И. Капошина считала скифскими [Капошина, 1941, с. 165-167].

Погребения с такого же вида скорченными скелетами известны в Южном Приуралье. В погребении 3 Мало-Кизыльского могильника II около Магнитогорска скелет лежал на спине, ноги были согнуты в коленях и раскинуты в стороны [Сальников, 1952, с. 97, рис. 32]. Это погребение К.В. Сальников относил к сарматской культуре и датировал первым веком до нашей эры [Сальников, 1951, с. 94-96].

В Средней Азии такого вида скорченность была обнаружена Г.В. Григорьевым в курганах около Янги-Юля. По его мнению, покойники были положены в могилу с согнутыми в коленях и поджатыми ногами, а затем при тлении трупа кости ног распались в стороны [Григорьев, 1948, с. 55-56, 64, табл. III]. То же самое повторил о скорченном погребении каунчинской культуры и М.Э. Воронец [Воронец, 1940, с. 334].

В могильнике около станции Вревская в кургане 3 обнаружен скелет, ноги которого, как писал М.Э. Воронец, были согнуты в коленях и подняты кверху, а при расчистке скелета оказались «раскинутыми в разные стороны». В кургане 5 того же могильника у скелета ноги были слегка согнуты. Описывая это погребение, М.Э. Воронец уже не объяснял такого положения ног скелета [Воронец, 1951, с, 56, 60].

Скорченные костяки были обнаружены и в подбойных могилах Тулхарского могильника, однако А.М. Мандельштам, проводивший раскопки, не указывает причин такого трупоположения [Мандельштам, 1966, с. 83, с. 55, рис. 31].

Костяки, лежавшие в скорченном положении, были вскрыты и в других могильниках, например в Ширин-сайском, где около четверти всех исследованных погребений содержали скелеты, лежавшие в разных позах, но чаще на левом боку. Необходимо, однако, отметить, что ни одного костяка с постановкой ног (115/116) «всадника» среди скорченных скелетов не оказалось. По мнению В.Ф. Гайдукевича, скелеты в погребениях могильника скорчены потому, что существовал обычай сгибать покойнику ноги в коленном суставе (при этом пятки ног подтягивались к седалищу) и ставить их коленями кверху. В одном из погребений одна нога у скелета оказалась сохранившейся именно в таком положении [Гайдукевич, 1952, с. 348].

Идентичность положения ног скорченных скелетов в погребениях Согда и в погребениях других могильников наводит на мысль, что был обычай класть покойников в могилу с согнутыми в коленях и разведенными в стороны ногами. В погребениях в низовьях Зарафшана обе ноги всех скелетов согнуты совершенно одинаково и симметрично раскинуты в стороны, чего, конечно, не могло бы быть, в том случае, если бы покойника клали с согнутыми в коленных суставах ногами и с поднятыми коленями, как это делалось в могильнике близ Ширин-сая, где ноги всех скорченных скелетов упали в какую-то одну сторону. В погребениях же могильника около Янги-Юля и станции Вревской, а также в Лявандакском и Куюмазарском могильниках ни одного скелета с ногами, упавшими в какую-то сторону, нет.

Следует обратить внимание на одно обстоятельство, которое делает распространенную ныне гипотезу несостоятельной. Это высота подбоев в курганах, в которых лежали скорченные скелеты. Если можно допустить, что в погребениях могильника близ Ширин-сая, в катакомбы могильников около Янги-Юля и станции Вревской, где высота была вполне достаточной, труп укладывали в могилу с поднятыми кверху коленями, то в низких подбоях Лявандакского и Куюмазарского могильников класть труп в такой позе было невозможно.

Как уже говорилось, высота подбоев у входа обычно едва достигала полуметра, в средней части, где потолок понижался, — уже 30-35 см, а далее потолок опускался еще ниже и смыкался с полом. Если правую ногу покойника в рассматриваемых погребениях еще можно было бы как-то согнуть в коленном суставе и поднять кверху в таком положении, то с левой ногой этого никак нельзя было сделать. Необходимо также напомнить, что левые колени скорченных скелетов в подбоях рассматриваемых могильников находятся на линии стыка пола и потолка, куда они были уложены при погребении, иначе такой симметричности в постановке ног не было бы. Это видно по положению скелетов, расположенных «валетом» в подбое кургана 4 Лявандакского могильника. Оба скелета лежат в «позе всадника», при этом правая нога скелета, ориентированного головой на юг, находится на правой руке скелета, обращенного головой на север. А у скелета, ориентированного головой на север, правая нога находится на правой руке скелета, голова которого ориентирована на юг. Если бы трупы были положены в соответствии с обычаем, которым объясняли положение скелета, (116/117) называемое «позой всадника», то так правильно и симметрично кости не могли бы упасть.

В древнеямном погребении, исследованном А.А. Иессеном на Дону, скелет лежал на спине с согнутыми в коленях и распавшимися в стороны ногами, причем правая нога была сильно согнута в колене, левая же незначительно, а коленное сочленение в результате тления нарушилось [Иессен, 1951, с. 64, 66, ил. 30].

Следовательно, скорченное положение скелетов в погребениях курганов Согда, при котором образуется «поза всадника», является предумышленным, а не случайным, как считали исследователи ранее. Очевидно, что это определенная черта погребального обряда, ритуал, связанный с воззрениями того общества, к которому принадлежали погребенные в рассматриваемых курганах Лявандакского и Куюмазарского могильников. О том, что такое положение скелетов не случайное явление, можно судить по положению скелета в погребении XIV, в., обнаруженного на Хонака-тепе, центральном бугре античного поселения у Халчаяна. Скелет лежал на спине, руки были «несколько согнуты в локтях, ноги разведены, первоначально они, очевидно, были согнуты в коленях». Ступни ног скелета были вдеты в железные стремена, а в нижней половине погребения по обе стороны скелета было много древесной трухи, железных скрепок и мелких бронзовых обкладок, являющихся остатками седла. Совершенно очевидно, что в этом захоронении труп был усажен в седло, ноги были продеты в стремена, и в таком виде он был положен в могилу [Пугаченкова, 1967, с. 253].

Необходимо также отметить, что в таком положении находились и мужские, и женские скелеты, хотя в рассматриваемых погребениях последние представлены только одним экземпляром. Женским был скелет, ориентированный головой на север в подбое кургана 4 Лявандакского могильника, а скелет, лежавший в паре с ним, головой на юг, был мужским.

Объяснение скорченного положения женских скелетов, которые обнаружены вместе с мужскими в курганах около Янги-Юля и станции Вревской, а также в Лявандакском могильнике, можно найти в работе М.И. Артамонова, посвященной совместным погребениям в курганах со скорченными костяками [Артамонов, 1934, с. 115-116].

Скорченное же положение мужских костяков объяснить труднее, несмотря на то что появление скорченности относится к глубокой древности. А.П. Окладников, например, подчеркивал, что такое положение скелетов у неандертальцев связано с идеями о качественно иной форме существования умерших, т.е. с первыми идеями «жизни за гробом» [Окладников, 1952, с. 177]. С этими представлениями о загробной жизни и связана определенная поза трупов в погребениях. Скорченность покойника при погребении некоторые исследователи объясняют страхом перед покойником. Дело в том, что у многих древних народов существовало (117/118) представление о том, что умерший продолжает оставаться членом коллектива. Эти представления и породили обряды к церемонии при похоронах, в которых покойник принимал «активное участие». Поэтому погребальные обычаи, как считал С.А. Токарев, имеют двоякую основу — с одной стороны, желание избавиться от умершего, а с другой — желание удержать его около себя [Токарев, 1964, с. 170].

Говоря о положении скелетов в могильниках Согда, следует отметить одно очень важное обстоятельство. Ноги всех скелетов пятками не соприкасаются и между ними имеется значительное пространство: это говорит о том, что они никогда не были связаны. Руки отведены в стороны, чего не могло быть, при связывании или обертывании трупа, как это отмечено в других случаях скорченности.

У бурят в недавнем прошлом существовал такой обычай: покойника не везли, он сам «ехал», т.е. его сажали на оседланную лошадь и везли, поддерживая с двух сторон. На покойника надевали все его вооружение, и он «ехал» впереди, а сопровождавшие его родня и близкие следовали за ним. Совершенно права В.В. Гольмстен, которая отмечала, что в этой случае следует видеть особое отношение к покойнику, способному действовать так же, как и живой. Однако, по мнению В.В. Гольмстен, этот обычай связан не только с привычным способом передвижения. Громадное большинство конных народов переносит и перевозит своих умерших в лежачем положении. В этом она видела отголоски бывших некогда, но малоизвестных обрядов участия покойника в жизни живых [Гольмстен, 1935, с. 39-40].

Несомненно важен тот факт, что покойник отправлялся на тот свет обычным для него способом передвижения, хотя существовали и другие. В этом отношении интересен один похоронный обряд скифов, засвидетельствованный Геродотом. По прошествии года после похорон царя, сообщает Геродот, скифы собирают 50 самых способных его слуг из числа оставшихся в живых, а также 50 лучших коней и умерщвляют тех и других. Затем трупы лошадей протыкают длинными кольями вдоль туловища и укрепляют их при помощи этого кола так, чтобы копыта не касались земли. Трупы слуг насаживают на колья, протыкая их вдоль позвоночника. Эти трупы слуг сажают на трупы лошадей, причем кол в трупе человека закрепляется в отверстие кола, которым проткнута лошадь. На лошадь надевается уздечка, а поводья привязываются к колышку. Трупы на лошадях скифы расставляют вокруг могилы, а сами расходятся [Геродот, IV, 72].

В данном обряде существенно то, что скифы отправляли слуг служить царю в загробной жизни так же, как они служили ему при жизни, т.е. верхом. Очень схожи с похоронными обрядами скифов, описанными Геродотом, похоронные обряды патагонцев, которые возили покойника к могиле верхом на (118/119) лошади, затем снимали труп с нее и хоронили в сидячем положении. Лошадь же убивали, и ее труп ставили на могилу. Позже патагонцы стали ставить чучела, которые делали из шкуры и головы, ибо не могли отказать себе в удовольствии лишний раз полакомиться кониной. При похоронах кацика они убивали несколько лошадей и их чучела расставляли вокруг могилы. В могилу же они клали седло, узду и другие предметы, необходимые покойнику в загробной жизни [Анучин, 1890, с. 203]. Этнографией засвидетельствованы существовавшие до недавнего времени случаи погребения трупов верхом на лошади [Анучин, 1890, с. 189-190].

Захоронения верхом на лошади были обнаружены при раскопках курганов Э.К. Витковским [Витковский, 1878, с. 200]. Археологии и этнографии широко известны обычаи хоронить вместе с покойником коня или много коней. Иногда вместо коня в погребение клали только части конской туши, голову или копыта, но чаще всего — предметы конского снаряжения: седло, уздечку и т.д.

По поверью осетин, для путешествия в страну мертвых покойнику нужен конь. Этот обычай весьма древний, своими корнями, по словам Б.А. Калоева, он уходит в «скифскую эпоху» [Калоев, 1971, с. 239].

С течением времени этот обряд, как и все погребальные обряды с участием коня, видоизменялись, но смысловое значение их оставалось прежним. Можно считать, что скорченные трупоположения были порождены этими обычаями, но в несколько иной форме.

Конь в погребениях отсутствовал, не было в могильном инвентаре и предметов конского снаряжения, но представления о коне как о спутнике в загробной жизни продолжали жить. Подтверждением этого предположения может служить та характерная поза, в которой лежат скелеты. Положение конечностей скелетов соответствует позе, которую человек принимает, сидя на коне. Ноги согнуты так, как при верховой езде или при посадке на коня, в снаряжении которого стремян тогда еще не было, и приходилось держаться на лошади при помощи ног. Левые руки скелетов, как отмечалось выше, согнуты в локте и отведены в сторону, т.е. они находятся в таком положении, в котором бывает рука, держащая повод. Правая же рука или незначительно согнута, или вытянута, как если бы в ней находилась нагайка или оружие.

Возможно, что по представлению людей, которые хоронили своих покойников в такой позе, на том свете им должны были служить какие-то особые лошади, поэтому они похоронены без них. Но вероятнее всего обычай хоронить с конем или класть предметы конского снаряжения, символизирующие коня, уже отжил у того народа, который оставил после себя курганы, может быть вследствие утраты значения, которое лошадь имела ранее. Вполне вероятно, что обряд скорченного трупоположения (119/120) был данью традиции кочевого народа, перешедшего к полуоседлому образу жизни.

Необходимо подчеркнуть, что положение скелета в «позе всадника» встречается в курганах, которые датируются концом II в. до н.э. — I в. н.э. Исключение составляет погребение в кургане 4 Лявандакского могильника, которое датируется более поздним временем. Ни в одном погребении предыдущей эпохи скелетов в скорченном положении не было. Нет скорченности и в погребениях первых веков нашей эры и позже. Это весьма важное обстоятельство, указывающее на отличие от погребений других эпох, будет объяснено при рассмотрении вопроса о происхождении этих погребений. Здесь же добавим лишь ко всему сказанному, что скорченность такого типа встречается в Халчаянском погребении, относящемся к эпохе средневековья.

Однако представления об отправлении в загробный мир как отголосок былых погребальных обрядов существует и по сей день в некоторых районах Средней Азии. Погребальные носилки-табут, на которых мертвое тело доставляется к месту захоронения, у каракалпаков называются «агаш-ат» — деревянный конь [Есбергенов, 1963, с. 9, 14]. Как сообщили автору X.Т. Зарифов и П. Шамсиев, среди узбекского населения Ташкента еще недавно бытовали представления об отправлении в загробный мир на деревянном коне, «агач-ат», на четырех ножках. Если эти представления оказались такими жувучими на протяжении почти двух тысячелетий, несмотря на смену религий и безраздельное господство ислама в течение многих веков, то нет никаких сомнений в том, что они имели отражение в погребальных обрядах более близкого времени.

Ориентация скелетов

Как уже отмечалось, в каждой хронологической группе погребений в могильниках древнего Согда превалирует определенный тип ориентации скелетов независимо от их положения, а также от могильного сооружения. В первой, самой ранней группе погребений, которая датируется VII—III вв. до н.э., преобладающей является северная ориентация скелетов, независимо от вида грунтовой могилы. Единичны погребения, в которых скелеты лежали головой на юг, и только одно захоронение на древней дневной поверхности в кургане 22 Хазаринского могильника было ориентировано головой на запад. Совершенно отсутствует ориентация скелетов головой на восток.

В погребениях последующего времени, т.е. II в. до н.э. — I в. н.э., во всех курганах, независимо от того, были под насыпью подбои или катакомбы, скелеты лежали головой только на юг с отклонениями к западу или востоку. Других видов ориентации скелетов в этой группе нет.

В погребениях же первых веков нашей эры вплоть до VII в. (120/121) скелеты ориентированы головой на север и на восток, с незначительными отклонениями. Северная ориентация скелетов в погребениях этой группы отмечена и в грунтовых, и в подбойных могилах, и в катакомбах. Восточной же ориентации скелетов не было ни в одной грунтовой могиле, ни в подбойных могилах, а только в катакомбах. Следует также обратить внимание на то обстоятельство, что северная ориентация скелетов в погребениях этой группы обнаружена в курганах, относящихся ко II—IV вв. н.э., и что в этот период она сосуществовала с восточной ориентацией. В поздний период функционирования курганных могильников Зарафшана в них остается только один вид ориентации — восточный.

Таким образом, можно констатировать наличие трех основных видов ориентации в курганных могильниках долины Зарафшана, соответствующих трем хронологическим периодам: северной, южной и восточной. Самой ранней является северная, затем появляется и господствует южная, на смену ей опять приходит северная ориентация, но она сосуществует с восточной, которая затем становится уже преобладающей. Небольшие отклонения от основной южной ориентации можно объяснить тем, что в определенное время года метеорологические условия не позволяли во время погребения точно установить южное направление. На это указывал Н.В. Анфимов, когда описывал южную ориентацию в погребениях VI—V вв. до н.э. могильника у станции Усть-Лабинской на Северном Кавказе [Анфимов, 1951, с. 158].

Северная и восточная ориентация скелетов отмечена в курганах Средней Азии в погребениях первых веков нашей эры и вплоть до арабского завоевания, причем в поздний период этого отрезка времени господствовала восточная ориентация. Так, северная и восточная ориентации были характерны для курганов каунчинской культуры [Григорьев, 1948, с. 55-56]. Во всех погребениях II—III вв. н.э. могильника у станции Вревской скелеты лежали головой на северо-восток [Воронец, 1951, с. 63, 67]. Северная или восточная ориентация обнаружена и в погребениях в катакомбах в долинах рек Атбаши и Арпа [Бернштам, 1945, с. 63-65]. В могильнике близ Ширин-сая у погребений II—IV вв. н.э. была устойчивая восточная ориентация [Гайдукевич, 1952, с. 348]. Северная ориентация превалировала в захоронениях первых веков нашей эры в курганах Нижнего Поволжья [Смирнов, 1947, с. 77]. Восточная же ориентация погребений известна по курганным могильникам в Средней Азии (помимо указанных выше), по могильникам Калан-тархана [Литвинский, 1959, с. 77 и сл.,1, по погребениям в курганах, вскрытых в районе строительства Тюябугузского водохранилища [Агзамходжаев, 1966, с. 6], а также по могильнику Сокулук [Абетеков, 1967, с. 47].

А.Н. Бернштам сравнил ориентацию входов в катакомбу и ориентацию костяков в погребениях Кенкольского и Кызартского (121/122) могильников, которые отличаются в этом отношении полным разнобоем, и пришел к выводу, что ориентация зависит от времени года [Бернштам, 1952, с. 67]. Это же повторил за ним и С.С. Сорокин при описании ориентации скелетов в погребениях могильника Мааша, добавив, что ориентация могла даже зависеть от времени дня [Сорокин, 1948, с. 123]. Несомненно, однако, что устойчивая ориентация скелетов в погребениях каждой хронологической группы является чертой погребального обряда и связана с определенным культом. Если объяснение северной ориентации в самых ранних погребениях вызывает затруднения, то ориентация головой на юг и на восток, несомненно, связана с культом солнца. Культ юга, как и культ востока, существовал у некоторых народов в древности. Поклонение югу киданей, кочевников Восточной Монголии, засвидетельствовано китайскими источниками [Ли Янь-шеу, с. 75].

Обращение к югу при погребальных обрядах наблюдается в Китае и Корее. Культ юга существовал и у монголов, а при Чингис-хане он стал официальным и был распространен во всех местностях, подчиненных монголам, в частности в Средней Азии. Отголоски этого культа сохранялись до недавнего прошлого, например, юрты кочевников всегда были обращены к югу. В источниках есть также указания на то, что монголы поклонялись солнцу «при восходе его», но ворота монгольских ставок всегда были обращены к югу. Культ востока был культом тюркских народов в домонгольский период, и он был вытеснен культом юга при господстве монголов.

У хуннов государь утром выходил из лагеря поклониться восходящему солнцу, ухуанцы жили в круглых юртах, вход которых был обращен к востоку [Бартольд, 1966, с. 392-393]. К востоку поворачивали голову жертвенной лошади алтайцы, у якутов, живших в глухих местах, двери жилых домов непременно выходили на восток, у бурят-шаманистов юрты также были обращены на восток [Бартольд, 1966, с. 393]. Характерно то, что тюркские каменные бабы на Алтае [Грач, 1961, с. 54] и в Семиречье [Шер, 1966, с. 14] всегда ставились лицом на восток.

Интересно, что идеи культа востока нашли отражение в планировке помещения с живописью на городище Пянджикента. По восточному фасаду помещений объектов I и II имелись айваны, открытые на восток, чтобы лучи восходящего солнца освещали внутренние помещения, украшенные настенной живописью, как и стены самого айвана [Беленецкий, 1952, с. 119; Воронина, 1953, с. 99].

Южная ориентация скелетов, пришедшая на смену северной, — характерная черта погребального ритуала скифо-сарматских племен, обитавших на огромной территории, а восточная ориентация — черта погребального ритуала тюркских народов в период, предшествующий арабскому завоеванию Средней Азии. (122/123)

Инвентарь захоронений и его расположение

Раскопки, проведенные в курганных могильниках древнего Согда, показали, что значительное большинство курганов потревожено грабителями, некоторые курганы были ограбленными полностью, другие частично. Из-за того что своды погребальных камер обрушивались часто сразу же после захоронения, часть погребального инвентаря была засыпана и благодаря этому сохранилась. Во всех курганах грабители брали то, что попадалось им под руку и не пытались извлечь из-под земли остальные предметы, боясь, видимо, долго находиться в разрушенной могиле. Эта боязнь была порождена страхом перед покойником, ибо представления о ревнивой мстительности мертвых проходят красной нитью, по словам Ю. Липса, с доисторических времен и до современной цивилизации, что видно по целому ряду погребальных обрядов, вплоть до забивания гробов гвоздями в наши дни [Липс, 1954, с. 336]. Кроме того, осквернение могил всегда считалось тяжким преступлением. По свидетельству Геродота, скифский царь Иданфирс, отвечая на предложение персов сдаться или вступить в бой, заявил, что он вступит в бой в том случае, если персы попытаются найти и разорить могилы предков скифов [Геродот, IV, 127]. У киргизов в старину за оскорбление могилы полагалась смертная казнь [Абрамзон, 1946, с. 52], а у жителей долины Зарафшана еще до присоединения к России брань на могилу отца или матери могла служить поводом для убийства оскорбителя, и, как отмечал М.М. Вирский, такое убийство было обычным правом [Вирский, 1879, с. 148].

В результате поспешного ограбления в погребениях осталось значительное количество инвентаря. Инвентарь в могиле не был случайным набором вещей; его захоронение имело смысловое значение. Инвентарь, положенный в могилу, соответствовал характеру захоронения: мужского, женского или детского. Хотя инвентарь в погребениях мужчин и женщин мог быть иногда одинаковым, он всегда располагался в определенном порядке. Вещи в могиле объясняли их назначение, а также способ ношения (например, оружия). Наличие в могиле оружия не означает еще, что это захоронение мужское.

Как известно, савроматские могилы богаты оружием, которое встречается не только в мужских, но и в женских и даже в детских погребениях. Около 20% савроматских могил с оружием являются женскими, и в них тот же набор оружия, что и в мужских, — мечи, стрелы и реже копья [Смирнов К., 1947, с. 102]. Подобного типа захоронения женщин известны не только у савроматов, но и у других родственных им народов в более позднее время. Одно из женских погребений в Армиевском могильнике V—VI вв. н.э. в Пензенской области содержало полный набор оружия: два копья, лук и стрелы, меч, портупейный набор, пояс, набор для высекания огня и удила [Полесских, (123/124) 1968, с. 203]. И наоборот, в мужских погребениях находят бусы, зеркала, которые, как правило, лежат около пояса [Плетнева, 1967, с. 79]. Совершенно отсутствует инвентарь в детских погребениях, вскрытых в курганах 15 и 36 Куюмазарского могильника. Отсутствие инвентаря в этих погребениях не следствие ограбления. В эти могилы инвентарь при похоронах не клался, что было одной из черт погребального ритуала. Точно такой же обычай отмечен С.А. Плетневой в Дмитровском могильнике. Эту особенность погребального ритуала она объясняет тем, что дети у разных народов, особенно кочевых, в древности не имели ни имени, ни имущества и до определенного возраста находились под покровительством матери [Плетнева, 1967, с. 76].

Отголосок этих обычаев — отсутствие обряда оплакивания детей, умерших в возрасте до десяти лет, у узбеков-карлуков, одно из кладбищ которых находилось в местности Ходжкаб, неподалеку от Куюмазарского могильника [Шаниязов, 1964, с. 154]. В курганах у кабардинцев, относящихся к XIV—XVI вв. детские погребения почти не имеют инвентаря, а если он и есть, то это пряжечки, пуговицы, две-три бусины. А вот в погребениях подростков клалось уже все то, что полагалось взрослому человеку [Милорадович, 1954, с. 349]. Но судя по отсутствию инвентаря в погребениях Калкансайского могильника, обычаи, касающиеся количества инвентаря, который полагался при погребении, были, может быть, только в раннюю эпоху.

В древнем Китае в эпоху Чжоу (IX—III вв. до н.э.) погребения, как показали археологические раскопки, делились на несколько типов по количеству инвентаря. Количеству инвентаря соответствовали и размеры погребальных камер, уменьшавшиеся с убавлением инвентаря [Крюков, 1968, с. 201-202]. Об обычае класть в могилу вещи сообщают и древние источники; так, в китайской хронике говорится о том, что у народов йеда (эфталитов) «с покойником кладут в могилу вещи, ношенные им» [Ли Янь-шеу, с. 269]. Из этой хроники явствует, что в погребальный инвентарь входили вещи, которыми пользовались при жизни, а не какие-то особые объекты, изготовленные специально для погребения.

Это хорошо видно по археологическому материалу, добытому при раскопках в Согде. Многие сосуды носят следы длительного употребления. Так, небольшая чаша полусферической формы из кургана Куюмазарского могильника от долгого пользования ею в быту утратила ангоб по краю венчика. Следы употребления в быту видны и на деревянном блюде из кургана 42 Хазаринского могильника. Клались в погребения также починенные и «сшитые» сосуды. В кургане 13 Кызылтепинского могильника кувшин с ручкой был починен при помощи алебастровой «заплатки», положенной на отверстие в средней части тулова. Отбитый частично венчик небольшого горшка, перед тем как он был помещен в могилу, подремонтирован (124/125) алебастром, т.е. недостающая часть венчика была прилеплена. В кургане 4 Сазаганского могильника был найден горшок, у которого в нижней части тулова по обеим сторонам трещины были отверстия для «сшивания» сосуда. Починенная посуда найдена в погребениях других могильников. В кургане 46 Усуньского могильника у селения Дехкан на левом берегу р. Или был найден кувшин, у которого в нижней части у дна отверстие замазано белой глиной [Максимова, 1959, с. 94].

В погребениях низовьев Зарафшана покойников клали в одежде, с оружием, украшениями, посудой, а также предметами туалета и быта. Почти во всех погребениях в могиле обнаружена передняя нога овцы, составлявшая мясной рацион заупокойной пищи. В погребениях ставились курильницы, которыми зачастую служили фрагменты боковых стенок крупных сосудов. Как правило, рядом с передней ногой овцы находился небольшой железный нож, справа или слева от скелета, причем часто вдоль руки, — железные мечи. Кинжалы лежали у пояса, с левой или правой стороны, а около бедра — маленькие ножи, оселки, игольники. В основном около правой ноги и острием к ступне располагались наконечники стрел. Аналогичное положение наконечников стрел прослежено и в курганах Нижнего Поволжья [Смирнов, 1959, с. 258], и в некрополе Танаиса [Шелов, 1961, с. 70]. Наконечники стрел от долгого пребывания в земле сильно проржавели и слежались в пучки. Очевидно, они находились в колчанах, которые не сохранились. В колчаны стрелы были положены наконечниками вниз, а оперением наверх [Мелюкова, 1964, с. 34]. В некоторых погребениях Кызылтепинского и Куюмазарского могильников были найдены наконечники стрел с остатками древка, окрашенного в красный цвет. У скифов и савроматов древки стрел окрашивались в синий, белый, черный или красный цвета, или же в черный с красной полоской у наконечника [Граков, 1962, с. 89].

Заупокойная пища и ее значение в захоронении

Заупокойная пища, которая помещалась в могилу при погребении, состояла, как отмечалось выше, главным образом из передней ноги овщы и, очевидно, из вина или молока, которые наливались в кувшины. В одном из погребений Кызылтепинского могильника в кургане 7, в горшке были остатки каши из джугары (?). Передняя нога овцы, которая являлась мясным рационом заупокойной пищи, клалась в могилу в разных местах. Кости барана находят, как правило, в погребениях II в. до н.э. — I в. н.э. Есть они и в погребениях последующего времени, но в несколько меньшем количестве. Но для всех погребений характерно то, что мясной рацион состоял только из баранины. Никаких других костей домашних или диких животных в погребениях не обнаружено. Почти во всех погребениях (125/126) была передняя нога овцы, а в поздних катакомбах Хазаринского могильника встречаются мелкие кости овцы. Исключение составляет курган 6 Лявандакского могильника, в котором была найдена передняя нога овцы с бочком, что имело особый смысл. В соответствии с сарматским погребальным ритуалом в могилу чаще всего также клалась передняя нога овцы. В савроматских же погребениях в могилу помещали обезглавленную тушу барана, причем в богатых погребениях таких туш могло быть от четырех до десяти [Смирнов К., 1964, с. 100-101].

Обычай класть в могилу заупокойную пищу связан, с одной стороны, с желанием обеспечить покойника всем необходимым на том свете, с другой — с желанием умилостивить его, оказать ему внимание и уважение.

Обычай оставлять в могиле куски мяса восходит к глубокой древности и свидетельствует о широком развитии скотоводства, являющегося основным видом хозяйства у кочевых народов. Он известен от андроновского времени [Черников, 1970, с. 48] вплоть до недавнего прошлого [Катанов, 1894, с. 110]. У киргизов в знак уважения в могилу богатого покойника клали зарезанного барана, а в могилу бедняка ставили горшок с ячменным напитком [Абрамзон, 1946, с. 52].

Помимо этого сделана весьма редкая, а для Согда пока единственная находка — яичная скорлупа в кургане 7 Хазаринского могильника. Половина скорлупы куриного яйца сохранилась полностью и лежала около правой руки женского скелета. Яйцо было поставлено вертикально, но верхняя часть его из-за обвала свода могильной камеры разбилась.

Находки куриных яиц в курганах очень редки. Известна находка куриного яйца в Кунгайском могильнике, который датируется V—IV вв. до н.э. [Горбунова, 1961, с. 176]. В Запорожской области в насыпи кургана, в которую была впущена катакомба с детским погребением, была найдена скорлупа десяти куриных яиц. Куриные яйца, как полагал П.Д. Либеров, были положены в насыпь в качестве заупокойной пищи. Это самое раннее свидетельство появления домашней курицы в Северном Причерноморье [Либеров, 1959, с. 232-235]. Находку птичьих яиц как заупокойную пищу в савроматских погребениях отмечал К.Ф. Смирнов [Смирнов К., 1964, с. 97, 102].

В отличие от погребений, где скорлупа куриных яиц находилась в большом количестве и куда яйца были положены как заупокойная пища вместе с мясом домашних птиц, в Хазаринском могильнике куриное яйцо имело особый смысл. В подбойной могиле кургана 7 скорлупа яйца лежала между локтем правой руки скелета и туловищем, куда ни в одном из погребений заупокойная пища не клалась. Это погребение было женским, а инвентарь его составляли ожерелье из бус, которое обрамляло шею, и меловая женская статуэтка. Необычность этих находок в совокупности с находкой скорлупы куриного яйца позволяет утверждать, что яйцо, положенное в могилу кургана 7, (126/127) имело культовое значение; у некоторых народов ему приписывалась магическая сила, способная предотвращать несчастья или болезни. Так, персы считали, что куриное яйцо обладает свойством избавления от сглаза; по существующим поныне представлениям, оно считается символом начала жизни и появления потомства. В Иране при исполнении церемонии заключения брачного договора наряду с другими совершаются действия, связанные с яйцом [Хедаят, 1958, с. 269-270]. В Кулябской области существует поверье, что если набрать в семи местах из реки воды, налить ее в скорлупу яйца и полить на голову бездетной женщины, то она забеременеет [Брагинский, 1956, с. 64].

Следует отметить, что и каша, которая была в горшке, обнаруженном в погребении кургана 7 Кызылтепинского могильника, могла иметь значение не только заупокойной пищи, но и средства умилостивления болезни. По представлениям башкир, болезнь была существом вполне реальным, и это проявлялось, в довольно распространенном способе лечения от лихорадки.. Таким же свойством умилостивления болезни обладало, по представлениям зауральских башкир, и яйцо [Руденко, 1955, с. 324-325].

В свете описанных представлений об умилостивлении болезней при помощи каши и яйца, а также о магической силе яйца обнаружение их в древних погребениях получает несколько иную смысловую расшифровку. Раньше было принято считать, и конечно не без оснований, что каша и яйца — заупокойная пища. Но кроме этого каша и яйцо должны были обезопасить живых от болезни, от которой умерли похороненные в этой могиле. Вполне вероятно, что, ставя кашу в могилу кургана 7 Кызылтепинского могильника, люди хотели отвратить болезнь от себя, отвести ее в другую сторону при помощи обряда, возможно схожего с тем, что был распространен у башкир. Что касается находки яйца в женском погребении кургана 7 Хазаринского могильника, то можно предположить, что оно атрибут волшебницы, которой могла считаться похороненная в этой могиле женщина.

Монеты в погребениях

В инвентарь погребений, раскопанных в долине Зарафшана, входили также и монеты, которые играли определенную роль в погребальном ритуале. Монеты были обнаружены в курганах 12 и 14 Кызылтепинского могильника. Находки монет в погребениях известны в разных районах Средней Азии, как в курганах, так и в иаусах и в других погребениях эпохи средневековья. Две серебряные монеты были найдены в кургане могильника Тасмола IV в Центральном Казахстане. Монеты чеканены в XIV в., одна из них лежала во рту скелета, другая (127/128) между пальцами левой руки [Кадырбаев, 1970, с. 42, 44, 49-50]. Серебряная монета была обнаружена в погребении воина на городище Халчаян, и осмотревший ее М.Е. Массон установил, что она относится к началу XIV в. [Массон, 1965, с. 83]. Монеты были и в могильниках Туп-хона [Дьяконов, 1950, с. 171] и Тулхарском [Мандельштам, 1966, с. 138] в Таджикистане, а также в Шаушукумском могильнике в районе Чардаринского водохранилища [Максимова и др., 1968, с. 237-238]. Иногда вместо монет в погребение клались кружки, заменявшие их. В Душанбинском некрополе Э. Гулямова нашла золотые кружки [Гулямова, 1958, с. 31]. Вместе с монетами в погребение помещали золотые и серебряные слитки, а также золотые монетовидные амулеты, которые были обнаружены в усыпальнице императора Шень-цзуна (1573—1620) из китайской династии Мин [Быков, 1969, с. 29]. Монеты находили и в погребениях в античных городах на юге России [Цветаева, 1967, с. 133]. Если в описанных погребениях было по нескольку экземпляров монет, то в каменной гробнице I в. н.э. в Мцхете были найдены 54 серебряных, 9 золотых монет и один золотой кружок [Цинцишвили, 1954, с. 123].

Подобные примеры можно было бы продолжить, ибо находки монет в погребениях известны и в других странах древнего мира, что объясняется широко распространенным в древности обычаем класть покойнику в могилу монету.

Впервые на этот греческий обычай обратил внимание М.М. Дьяконов [Дьяконов, 1950, с. 177], а не Г.А. Пугаченкова, как считает Б.Я. Ставиский [Ставиский, 1977, с. 160]. Иногда вместо монет в рот покойнику клались кусочки серебра или золота [Анучин, 1890, с. 72, 99-104]. В погребениях встречаются и брактеаты — монетовидные пластинки из металла, чаще драгоценного, снабженные различными изображениями.

Брактеаты находят в погребениях и вместе с монетами, на что обратил внимание А.М. Беленицкий. В Пянджикенте было обнаружено два брактеата эпохи раннего средневековья, один из которых находился в наусе некрополя. Разобрав находки брактеатов в Средней Азии, А.М. Беленицкий пришел к выводу, что брактеаты в погребениях выполняли те же функции, что и монеты, иногда заменяя последние [Беленицкий, 1957, с. 3-7]. Однако, как указывал А.М. Беленицкий, брактеаты могли служить украшениями, они нашивались на одежду, для чего на них делались ушки, отверстия или петли. К числу таких брактеатов следует отнести золотой брактеат из кургана 6 Лявандакского могильника, который на обратной стороне имел петлю.

Кроме общепризнанного мнения о том, что монеты в погребениях играли роль платы за перевоз, существует и другое. Так, Б.А. Литвинский, исходя из этнографических параллелей, считает, что монеты могли быть положены в могилу покойника с щелью снабдить его всем необходимым, вплоть до денег, для (128/129) приобретения пищи на дорогу в потусторонний мир. Это делалось с целью умилостивить покойника, создать ему наибольшие удобства и не дать повода беспокоить живых [Литвинский, 1968, с. 45-48]. В древности у китайцев также существовали представления о том, что положенные в могилу золото, серебро и монеты необходимы для платы духам гор, а золото еще обладает свойством предохранять тело от разложения [Беленицкий, 1957, с. 8].

Об этих свойствах золота было широко известно в странах Востока в древности, и оно в чистом виде и как компонент лекарства использовалось для лечения разных болезней. В своем знаменитом «Каноне» Абу Али ибн Сина (Авиценна) отмечал целебные свойства золота. Опилки золота входили в состав мазей или питья, золото в виде порошка применялось для лечения глазных болезней. Золото, положенное в рот, по словам Авиценны, «уничтожает дурной запах» [Абу Али ибн Сина, с. 666]. Эти бактерицидные свойства золота были известны и в древнем Египте. Клеопатра (69—39 гг. до н.э.) перед встречей с возлюбленным полоскала рот золотым песком и протирала им под мышками. Этими поверьями объясняется большое количество золотых изделий, просто золотых пластинок и золотой мишуры в погребениях, открытых в Афганистане на холме Тилля-тепе [Сарианиди, Ходжаниязов, 1980, с. 42 и сл.].

Древний обычай класть монету в погребения, имевший широкое распространение у народов Средней Азии, с течением времени претерпел изменения, но суть его сохранилась. Даже радикальная перемена погребального обряда у населения Средней Азии — переход от предания тела земле к зороастрийскому погребальному ритуалу (складывания очищенных костей в урны) — а позднее и утверждение ислама не смогли полностью изжить этот древний обычай, который существует в некоторых районах Средней Азии и по сей день.

Такая живучесть этой черты погребального обряда объясняется не только глубокими корнями верований народов Средней Азии, уходящими в седую древность, но и возросшей ролью денег в экономической жизни Средней Азии. Развитие новых форм хозяйства, расширение торговли несомненно способствовали еще большему развитию и усилению роли денежного обращения в экономической жизни народов Средней Азии в древности. Отражение возросшей роли денег можно видеть в одном интересном обычае, засвидетельствованном древними хрониками. Китайская хроника сообщает, что во владении Кан, т.е. в Самарканде, новорожденному мальчику на ладонь накладывают клей, чтобы он «крепко держал денежку» [Эу-Ян-хю, с. 310]. В более ранних хрониках говорится о том, что подати в Босы (Персии) собирались серебряной монетой [Ли Янь-шеу, с. 262]. Сведения, приводимые в исторических хрониках, указывают на то значение, которое имели деньги в рассматриваемый период и позже, а это несомненно способствовало тому, что (129/130) обычай класть в могилу вместе с другим инвентарем деньги с незначительными изменениями существовал очень долго.

Проявления культа огня

Среди других предметов, положенных в могилы курганов древнего Согда и имеющих ритуальное значение, находят курильницы разнообразных форм, а также фрагменты боковых стенок хумов или крупных сосудов, использовавшихся в тех же целях. Курильницы, как правило, стояли около головы, вернее, за ней, ближе к стенке могильной камеры, но иногда ставились с левой или правой стороны от скелета.

Угольки от сожженных растений были обнаружены около головы и правее скелета в кургане 32 Хазаринского могильника, но следов от костра не было. Такие следы были обнаружены в курганах Хазаринского, Кызылтепинского и Куюмазарского могильников.

Сжигание растений в курильницах, разведение костров около открытой могилы или же в ней самой, а также посыпка пола погребальной камеры угольками — все это проявления культа огня, который был очень широко распространен у многих народов с глубокой древности, а пережиточные явления, свидетельствующие о бывшем культе огня, сохранились до сих пор у многих народов, в том числе и в Средней Азии.

Возникновение культа огня стало возможным, как считал С.В. Максимов, под влиянием устрашающих сил природы. Гигантские пожары вызывали у людей в древности неописуемый страх и панику, а также сознание своего бессилия перед огненной стихией [Максимов С., 1912, с. 209-234]. Зародившись в глубокой древности, культ огня на протяжении многих веков, проявлялся в различных формах, а для адептов зороастризма огонь был священным. Он считался одной из чистых стихий, которой поклонялись.

Раскопки курганов в долине Зарафшана показали, что культ огня в разных проявлениях существовал в Согде и до появления зороастризма и при нем, причем имел свои особые формы, которые и будут рассмотрены в настоящей работе вне связи с зороастризмом. Мы попытаемся осмыслить проявления культа огня, исходя из материалов раскопок курганов, т.е. в свете данных археологии и этнографии. Однако связь между культом; огня и среднеазиатской формой зороастризма несомненна, что отмечал А.Ю. Якубовский [Якубовский, 1954, с. 22].

На эту связь указывает один характерный факт, выявленный при раскопках курганов в могильнике Акджар-тепе под Самаркандом. В кургане I курильница стояла на фрагменте боковой стенки хума, а не прямо на земле, как в других могильниках. Точно так же на гранитной плитке стояла курильница в кургане 4 на трассе Ташкентского канала [Тереножкин, (130/131) 1950, с. 158, табл., XX-6]. Здесь, несомненно, сказалось влияние зороастризма, ибо, по представлениям зороастрийцев, курильница, в которой горел огонь, не должна была непосредственно касаться земли. Жертвенник со священным огнем устанавливался на каменном постаменте или колонке, как это видно на монетах сасанидских царей.

В остальном же проявления культа огня, обнаруженные при раскопках курганов, отличаются от культа огня, которому посвящались храмы, существовавшего в Средней Азии в доисламскую эпоху. Но корни данного явления одни — поклонение силам природы. И вполне очевидно, что этот древний, языческий по своему происхождению культ был заимствован официальной зороастрийской религией, а в Средней Азии он даже превалировал над зороастрийскими догмами.

Культ огня был распространен не только в Средней Азии, но и в сопредельных регионах — в Индии, на Кавказе, на Ближнем Востоке, и не только в древности, но и в средневековье, что хорошо видно по археологическим памятникам средневековых кочевников степей Поволжья [Федоров-Давыдов, 1965, с. 123]. Так же он был широко распространен и в савроматскую эпоху. Погребальные костры разводились у края свежевырытой могилы (наибольшее количество следов от таких костров имеется в курганах V—IV вв. до н.э.), а также по периферии кургана (в одном из курганов обнаружено шесть таких кострищ) . Иногда в этих кострах сжигались жертвенные животные [Смирнов К., 1964, с. 96-97], что отмечалось в других местах [Тухтина, 1969, с. 242-244].

Многочисленные археологические данные, полученные при раскопках сарматских могильников восточнее Дона, подтвердили сведения античных источников о сарматах как огнепоклонниках [Смирнов К., 1975, с. 155 и сл.]. Сжигание в курильнице растений, посыпка угольками пола погребальной камеры, разведение костра около могилы и в ней — все это, видимо, связывалось устроителями погребений с очистительной силой огня. По представлениям, существовавшим до недавнего прошлого, огонь был одним из средств в арсенале очистительной магии. На представлениях об очистительной силе огня основаны разнообразные обрядовые действия у многих народов.

Вера в очистительную силу огня существовала и у народов Средней Азии, что нашло отражение в самых разнообразных обычаях и обрядах, связанных и с очистительной, и с лечебной магией. У туркмен это остаток древних верований от тех времен, когда туркмены были «атперест» (огнепоклонники) [Демидов, 1962, с. 206].

С помощью огня лечили болезни и шаманы у узбеков-карлуков, которые до IX в. были шаманистами, а шаманы — бахши сохранились у них до наших дней. Существовали шаманы-баксы у казахов и у киргизов [Абрамзон, 1958, с. 143-150].

Этнографические материалы о широком распространении (131/132) культа огня у народов Средней Азии свидетельствуют о том, что наиболее распространенными были представления об очищающей силе огня, избавляющей от «вредных» влияний злых, духов, которые причиняли всякого рода неприятности людям. Видимо, факты употребления огня в погребальном обряде, обнаруженные в погребениях древнего Согда, следует считать проявлением очистительной магии, которая применялась по отношению к покойникам. Сжигание растений в курильницах, а также разведение огня на древней дневной поверхности около открытой могилы или в ней служили целям очищения покойника при его отправлении в загробный мир.

Употребление огня с этой же целью при похоронах было отмечено еще в прошлом столетии у киргизов, у тюркских народов Сибири, а также у таджиков.

Помимо непосредственных проявлений культа огня существовали и другие его формы — посыпка покойников красной краской, охрой или мелом. Следы такой посыпки были отмечены и в курганах древнего Согда. Обычай окрашивания костяков красной краской известен по захоронениям катакомбной культуры на юге Европейской части СССР. Считается вполне доказанным, что, после того как покойников помещали в могилу, их посыпали красной краской, иногда их клали на эту краску. Мягкие ткани трупа, одежда истлевали, и краска ложилась на кости. Но очень часто погребение посыпалось красной краской лишь частично [Попова, 1955, с. 145-149]. В.А. Городцов считал присутствие красной краски в погребениях ритуальным и рассматривал ее как символ огня [Городцов, 1910, с. 264]. Чаще всего краску находили на черепе, как в кургане 21 Хазаринского могильника. Посыпка погребений красной краской, мелом или охрой широко практиковалась у савроматов и сарматов, что также считается символом огня, а белый, желтый и красный цвета были у савроматов священными ([Смирнов К., 1964, с. 94-95]. Красный цвет всегда пользовался у всех народов особым предпочтением. Он широко употреблялся в одежде киргизов, туркмен и других народов [Сумцов, 1889, с. 130-131].

Культ огня был тесно связан с культом солнца, и происхождение огня считалось божественным. По поверьям киргизов, огонь дал людям Бог по их просьбе [Ивановский, 1890, с. 265].

Данные этнографии наряду с археологическими находками и наблюдениями показывают, что в древности огонь играл большую роль в религиозных и магических обрядах и был объектом поклонения у зороастрийцев, к которым оно перешло от язычников. И в наши дни в представлениях некоторых народов огонь остается стихией, которая требует к себе почтительного отношения, как это видно по бытовым обычаям. Поэтому можно считать, что проявление культа огня в погребальном обряде кочевников Согда связано с представлениями о его очистительной силе. Культ огня тесно переплетается с культом домашнего очага, а также с культом предков и с культом солнца; последний (132/133) нашел отражение в символах, изображенных на археологических объектах.

Происхождение подбоев и катакомб

Происхождение погребений в подбоях и катакомбах — весьма важный вопрос в советской археологии Средней Азии. Как было установлено раскопками, наиболее древними погребениями в могильниках Согда, относящимися к VII—III вв. до н.э., были погребения на древней дневной поверхности, а также в различных по форме грунтовых могилах. В следующей по времени группе погребений основной вид погребального сооружения — подбой и катакомба, а грунтовые могилы почти исчезают. Для этой группы погребений характерно наличие большого количества оружия — железных мечей, кинжалов, наконечников стрел. А в более ранней группе оружия мало, но это можно объяснить или ограблением почти всех курганов, или же тем, что полное отсутствие инвентаря в погребениях являлось характерной чертой скифских и савроматских погребений этого времени. В группе погребений, относящихся ко второй половине II в. до н.э. — I в. н.э., много керамики, а погребения в подбоях и катакомбах совершенно идентичны и по инвентарю, и по погребальному ритуалу, разница только в форме погребальной камеры — это или подбой, или катакомба. Во всех погребениях, как правило, находятся кости передней ноги овцы и маленький железный нож около них.

В следующей по времени группе погребений, которая датируется в широких хронологических рамках — от II до VII в., появляются черты, отличающие их от погребений предыдущей группы. Погребения устраиваются и в грунтовых могилах, и в подбоях, и в катакомбах, причем количество грунтовых могил в этой группе увеличивается по сравнению с предыдущей. Погребения в грунтовых могилах, подбоях и катакомбах одинаковы и не отличаются между собой по инвентарю и погребальному ритуалу. Резко уменьшается в погребениях количество оружия по сравнению с предыдущей эпохой, увеличивается количество керамики, много повторных захоронений в катакомбах. В погребальном инвентаре встречаются зернотерки, которых не было в курганах, относящихся к более раннему времени. Реже встречаются ножи около костей передней ноги овцы. Изменяется форма катакомб и дромосов. Появляется новый вид погребального сооружения — кенотаф, который имеет разнообразные виды. Намечается переход от предания трупа земле к выбрасыванию его на дахму с последующим захоронением в оссуарии. Археологически прослеживается вытеснение курганного погребального обряда захоронением костей по зороастрийскому погребальному ритуалу. Это хорошо видно в Миранкульском могильнике под Самаркандом и Куюмазарском могильнике, где под курганной насыпью, не имеющей подкурганного сооружения, (133/134) в небольших углублениях хоронились кости в сосуде или хуме. Интересны погребения IV—V вв. н.э. в Катартале под Ташкентом, где в погребальной камере вместе со скелетом и костями предыдущих захоронений находился оссуарий [Агзамходжаев, 1961, с. 240-245), а в одном из погребений в некрополе древнего Миздахкана оссуарий с костями был помещен в подбойную могилу [Ягодин, Ходжайов, 1970, с. 59, рис. 25, с. 114].

Как показали материалы раскопок, несмотря на широкое распространение культа огня, не было ни одного случая кремации трупов, а только обряд ингумации, на смену которому пришло захоронение костей в хумах и оссуариях. В этом переходе от одного вида погребения к другому определенную роль сыграли кенотафы. Возводилось привычное для населения погребальное сооружение, но захоронение трупа в нем уже не делалось. Характерно также и то, что все кенотафы относятся к поздней группе погребений, на смену которой пришел оссуарный погребальный обряд.

Раскопки курганов в Согде позволяют проследить эволюцию погребального обряда, однако трудно установить, как шел процесс эволюции могильных сооружений — от простого к сложному, т.е. грунтовая могила, подбой и катакомба или же в обратном направлении — от катакомбы к подбою и грунтовой могиле. На основе анализа материалов сарматских погребений Поволжья и Южного Приуралья К.Ф. Смирнов пришел к выводу, что обширную камеру с коллективным семейным погребением сменила узкая ниша с индивидуальным погребением [Смирнов К., 1947, с. 77]. Обратным был процесс эволюции погребального сооружения в ханьском Китае, шедший по пути усложнения самой могильной ямы и сооружения в ней [Терехова, 1959, с. 45-46].

Если рассматривать могильные сооружения в курганах Согда в хронологическом порядке, то получается, что самым древним типом является грунтовая могила, а до нее — погребение на древней поверхности (иногда с незначительным углублением в почвенный слой, что как будто указывает на зарождение грунтовой могилы). Есть в могильнике около селения Хазара и погребение в грунтовой могиле, в котором скелет лежал в небольшом углублении ближе к одной из стенок могилы так, что остальная часть дна могильной ямы как бы образует ступеньку. В следующей по времени группе погребений грунтовые могилы единичны, а основное могильное сооружение — подбойная могила и катакомба, длинная ось которой служит продолжением длинной оси дромоса. Раскопки курганов этой группы выявили два весьма интересных факта. В кургане 2 Лявандакского могильника подбойная могила была превращена в катакомбную. А в кургане около тригонометрического пункта подбой в южном конце был расширен на восток, образуя как бы полукатакомбу, за счет распространения подбоя под короткую южную стенку впускной ямы. (134/135)

Но среди катакомб этого времени в курганах Согда имеется катакомба весьма архаического облика. Она была вскрыта под насыпью кургана 3 около бугра Соинова в Куюмазарском могильнике. Здесь у первичной катакомбы был длинный пологий дромос, за западной стенкой которого находилась овальная в плане катакомба с длинной осью, почти параллельной длинной оси дромоса. Катакомбы такого типа обнаружены в скифских курганах на юге Европейской части СССР и в кургане эпохи бронзы на р. Маныче на Северном Кавказе [Артамонов, 1949, с. 110, 113, 131, рис. 29 и 34]. Наличие катакомбы архаичного облика указывает на то, что такой тип могилы сложился уже давно — не в период, предшествующий нашей эре, а значительно раньше. И раскопки в Согде подтвердили это. В могильнике Заман-баба были обнаружены развеянные погребения, ямные и катакомбные, т.е. погребения с дромосом и катакомбой, свод которой не сохранился. Погребения эти относятся к эпохе бронзы, к II тысячелетию до н.э. Скелеты лежали в скорченном положении на боку, а в могилах находился инвентарь [Гулямов, Исламов, Аскаров, 1966, с. 119-129]. Следовательно, в долине Зарафшана катакомбы существовали во II тысячелетии до н.э., одновременно с ямными захоронениями. Затем на протяжении почти всего I тысячелетия до н.э. погребения устраивались в грунтовых могилах, а в конце этого периода опять появились катакомбы, а также подбои.

По вопросу о появлении погребений в подбоях и катакомбах в Средней Азии в археологической литературе бытуют две основные точки зрения. Одни ученые полагают, что подбои и катакомбы были принесены в Среднюю Азию извне, другие же считают их сугубо местными, возникшими без внешнего влияния. О принадлежности среднеазиатских погребений в катакомбах и подбоях гуннам писал А.Н. Бернштам в ряде своих работ.

Первым к культуре гуннов был отнесен Кенкольский могильник, который исследовал А.Н. Бернштам в 1938 г. Возникновение могильника в долине р. Талас, по его мнению, результат вторжения в I в. до н.э. гуннов в Семиречье во главе с Чжичжи шаньюем, ставка которого была в верховьях Таласа [Бернштам, 1940, с. 74]. Но это первое проникновение гуннов в Семиречье никак не отразилось на развитии культуры. По археологическим данным, усуньская культура Семиречья III в. до н.э. — I в. н.э. является этапом развития древней сакской культуры [Бернштам, 1943, с. 43].

Дальнейшие исследования А.Н. Бернштама привели к от крытию многих курганных могильников на Тянь-Шане, Памире и Алае, в которых погребения делались в подбоях и катакомбах. Эти могильники А.Н. Бернштам включил в круг памятников гуннской культуры [Бернштам, 1945, с. 63-65]. Более того, А.Н. Бернштам считал, что могильники Каунчи II, Сох, Исфара, Ширин-сай и другие, где погребения делались в подбоях и (135/136) катакомбах, сложились под влиянием гуннов [Бернштам, 1949, с. 95]. С гегемонией гуннов в Семиречье в первые века нашей эры А.Н. Бернштам связывал возникновение не только отдельных могильников, но и всех погребений в Фергане и Ташкентском оазисе в подбоях и катакомбах, которые он относил.к памятникам культуры «катакомбного типа», сформировавшейся под влиянием гуннов [Бернштам, 1949а, с. 359-360]. По словам А.Н. Бернштама, первоначально катакомбы были принесены гуннами в Семиречье [Бернштам, 1950, с. 69]. Обосновавшись на Тянь-Шане, гунны двинулись далее на запад, причем путь их лежал «не южнее Сырдарьи» (следовательно, в Согд они не проникали). Это привело к появлению гипотезы о гуннском происхождении «катакомбной культуры», а затем вследствие связи подбойных могил с могилами VI—VIII вв. — V—X вв. на Тянь-Шане возникла и гипотеза о тюркском этногенезе народов Средней Азии, в котором гуннам отводилась значительная роль [Бернштам, 1951, с. 112-113]. О принадлежности гуннам могильников Мааша, Боркорбаз и других писал С.С. Сорокин, повторяя версию А.Н. Бернштама о гуннском происхождении среднеазиатских подбоев и катакомб [Сорокин, 1948, с. 123-127].

После открытия в 1952—1953 гг. в восточной части Бухарского оазиса курганов II—I вв. до н.э., под насыпями которых были катакомбы и подбойные могилы, мы поставили вопрос о необходимости пересмотра принадлежности целого ряда могильников гуннам. Тогда же нами было показано, что в курганных могильниках Бухарской области под насыпями были подбойные могилы и катакомбы, которые имели совершенно одинаковый инвентарь и одинаковый погребальный обряд. По ритуалу и инвентарю у самих погребений были многочисленные аналогии, а порой и совпадения с погребениями скифов и сарматов. Особенно четко прослеживалась генетическая связь с погребениями скифов и сарматов в Приуралье и Нижнем Поволжье. Нами также было высказано предположение о приходе создателей этих могильников из районов, расположенных между Уралом и Алтаем, включая земли Северного Казахстана, а само нашествие этих народов во второй половине II в. до н.э. в Среднюю Азию мы связывали с движением сарматских племен с востока на запад [Обельченко, 1954, с. 15-16; Обельченко, 1979б].

Открытие нами в западной части Согда курганных могильников, почти идентичных сарматским курганам Южного Приуралья и Нижнего Поволжья, повлияло в некоторой степени на взгляды А.Н. Бернштама, который в 1955 г. писал, что происхождение «катакомбной культуры» Средней Азии весьма сложно и что носители этой культуры (по всей вероятности, племена гуннского союза) подверглись сильному воздействию со стороны сармато-аланских племен Средней Азии и Казахстана [Бернштам, 1955, с. 21]. Годом позже А.Н. Бернштам уже (136/137) говорил о смешивании гуннов с местным населением й сложении культуры «кенкольского типа», указывая при этом на сарматское влияние с запада и гуннское — с востока [Бернштам, 1956, с. 5].

Совершенно иначе стал высказываться по вопросу о принадлежности подбойных и катакомбных захоронений С.С. Сорокин, который в специальной работе, опубликованной в 1956 г., передатировал Кенкольский могильник и стал считать его памятником «одной из групп скотоводов, входившей в состав большой семьи родственных племен, издавна обитавших на этой обширной территории» [Сорокин, 1961, с. 8]. Исследуя проблему принадлежности Кенкольского могильника, С.С. Сорокин, однако, не упомянул о том, что вопрос о пересмотре его принадлежности раньше уже ставился, а также о том, что появление подбойных и катакомбных захоронений в Средней Азии не имеет никакого отношения к гуннам. В другой работе, вышедшей в том же году, С.С. Сорокин подробно исследовал среднеазиатские подбойные и катакомбные захоронения. Основываясь на анализе археологического материала, он полностью отрицал не только принесение гуннами подбоев и катакомб в Среднюю Азию, но и вообще их влияние на сложение древней культуры народов Средней Азии. Вместе с тем С.С. Сорокин возражал против предположений о появлении катакомб и подбоев под влиянием сарматов. Так, он утверждал, что районом распространения подбоев, притом единственным, в конце I тысячелетия до н.э. вне пределов Средней Азии являлись Прикаспийская низменность и Северное Предкавказье. Сарматская культура Нижнего Поволжья, писал С.С. Сорокин, представлена погребениями в подбоях и простых или квадратных грунтовых ямах, но ей неизвестны погребения в овальных сводчатых камерах, хотя, признавал он, здесь могли быть «тесный контакт и, возможно, генетическая общность корней происхождения». Вопрос о генезисе конструкции могил он считал открытым, а о захоронениях в подбоях и катакомбах писал, «что среднеазиатские подбойные катакомбные захоронения конца I тысячелетия до н.э. и первых веков нашей эры непосредственного отношения к истории гуннов не имеют и являются памятниками коренного среднеазиатского населения» [Сорокин, 1956, с. 116-117].

Но еще до С.С. Сорокина Г.В. Григорьев [Григорьев, 1948, с. 56] и Т.Г. Оболдуева [Оболдуева, 1948, с. 101] высказали предположение, что курганы Келесской степи и Ташкентского оазиса имеют местный характер и ближе к сарматским погребениям. В 1951 г. после раскопок у станции Вревской на автохтонность этого могильника указал М.Э. Воронец. Могильник, по его мнению, принадлежал местному населению, родственному сарматским, сако-массагетским, усуньским и юечжийским племенам [Воронец, 1951, с. 68].

Взгляды С.С. Сорокина на происхождение подбоев и катакомб в Средней Азии были подвергнуты критике Ю.А. Заднепровским (137/138) [Заднепровский, 1960, с. 130], который сам не имел четких представлений о сути затрагиваемой проблемы, что отметил Б.А. Литвинский [Литвинский, 1972, с. 63-64]. По словам Ю.Д. Баруздина, исследовавшего большое количество курганов с подбоями и катакомбами в них, Ю.А. Заднепровский не привел убедительных доказательств «неместного происхождения населения и культуры этого времени» [Баруздин, Брыкина, 1962, с. 65]. Он считал, что более правильна в этом вопросе позиция С.С. Сорокина, но в то же время указал на наличие сарматских элементов в материальной культуре Баткенской долины, которые свидетельствовали о передвижении какой-то группы родственных племен. Резюмируя свои взгляды, Ю.Д. Баруздин писал: «Подбойно-катакомбные захоронения имеют своеобразную культуру, тесно связанную с культурой сарматских племен, но развившуюся на местной основе» [Баруздин, Брыкина, 1962, с. 67]. Таким образом, он, с одной стороны, соглашался с мнением С.С. Сорокина о местном происхождении подбоев и катакомб, а с другой — подчеркивал, что трудно в целом принять нашу точку зрения о скифо-сарматском происхождении народов, оставивших подбойно-катакомбные захоронения [Баруздин, Брыкина, 1962, с. 67].

Путаные соображения о происхождении подбоев и катакомб в Средней Азии высказал Ю.А. Заднепровский, который сначала писал, что вопрос о их происхождении остается открытым, а затем объяснил появление подбоев и катакомб переселением «чужеземных племен» [Заднепровский, 1971, с. 32-33].

Вопрос о происхождении подбоев и катакомб в Средней Азии разбирался и Б.А. Литвинским, который утверждал, что подбой и катакомба имеют общие генетические корни, однако рассматривал их происхождение отдельно. Подбой, по его мнению, возник в результате колебания вертикального контура грунтовой могилы, что показывают раскопки курганов в Семиречье. Вследствие изменения религиозной идеологии — усиления во второй половине I тысячелетия до н.э. — первых веках нашей эры представлений о необходимости обеспечить покойнику максимум комфорта, а также затруднить выход в мир живых — появляется подбой — более сложный по сравнению с грунтовой тип могилы. Поэтому в разных областях Средней Азии со II—I вв. до н.э. распространяются подбойные могилы. При этом, по словам Б.А. Литвинского, обнаруживается удивительный параллелизм с сарматским миром, который он считал одним из многих проявлений общности основных линий развития среднеазиатских кочевников и сарматов. Процесс формирования подбойных могил шел, как полагал Б.А. Литвинский, самопроизвольно, без внешнего воздействия, но на него все же могли влиять контакты с сарматскими племенами, а также просачивание отдельных групп сарматов, что, видимо, способствовало ускорению этого процесса.

Происхождение среднеазиатских катакомб он связывал с (138/139) катакомбами поздней бронзы (могильник Заман-баба), на что указывали и мы. По мнению Б.А. Литвинского, можно также предположить, что процесс выработки подбойной могилы привел и к возникновению катакомбы. Само же появление подбоев и катакомб в Средней Азии, отмечал он, нет оснований связывать ни с гуннами, ни с юечжами. Это «результат эволюции местной религиозной идеологии и погребальной обрядности» [Литвинский, 1969, с. 19-20]. Следовательно, Б.А. Литвинский вслед за С.С. Сорокиным и Ю.Д. Баруздиным считал, что появление в Средней Азии подбойных и катакомбных могил не связано с какими-либо вторжениями, эта форма могильного сооружения возникла в результате эволюции.

В свете высказанных Б.А. Литвинским соображений о появлении подбоев и катакомб в Средней Азии необходимо остановиться на вопросах датировки ферганских могильников с захоронениями этого вида. По словам Б.А. Литвинского, датировка их последними веками до нашей эры — первыми веками нашей эры, данная в свое время А.Н. Бернштамом, должна быть пересмотрена. Б.А. Литвинский предложил новые датировки: самые ранние из комплексов могут датироваться I—II вв. н.э., основная же масса погребений относится ко II—IV вв. н.э., а значительная часть — к V—VIII вв., причем наиболее крупные могильники функционировали в течение трех-пяти столетий [Литвинский, 1970, с. 132-133]. С этими датировками не согласился Ю.А. Заднепровский, но никаких доказательств, подтверждающих прежние, привести не смог [Заднепровский, 1975, с. 81-82]. Так, все курганные могильники древней Ферганы с подбоями и катакомбами под насыпью, так же как катакомбы и подбои курганных могильников Памиро-Алая, относятся к первым векам нашей эры и ко времени после начала нашей эры. Подбои и катакомбы в курганных могильниках Ташкентского оазиса — около Янги-Юля, станции Вревская, в зоне строительства Тюябугузского водохранилища, Чардаре и других, — а также катакомбы, раскопанные в Южной Туркмении, судя по найденному в них инвентарю, тоже датируются первыми веками нашей эры.

Особо следует остановиться на датировке Тулхарского могильника, по которому датируются и другие могильники Бишкентской долины, и на датировке Бабашовского могильника. Погребения в подбоях и грунтовых могилах Тулхарского могильника датированы монетами, три из которых отнесены А.М. Мандельштамом к наиболее ранним подражаниям оболам Евкратида и чеканились после падения Греко-Бактрии в конце II в. до н.э. и, возможно, в начале I в. до н.э. [Мандельштам, 1966, с. 142], а монета Герая отнесена им к концу II в. до н.э. — I в. н.э. [Мандельштам, 1966, с. 144]. Однако предложенные даты не могут считаться обоснованными, ибо хронология обращения монет, «подражающих» чекану Евкратида, и монет Герая спорна ввиду различных точек зрения на этот счет. Если (139/140) «тулхарские» оболы следуют за «гиссарскими», то их обращение может быть отнесено к I в. н.э., так как М.Е. Массон считает время обращения оболов из могильника Туп-хона I—II вв. н.э. [Массон М., 1956]. Нет определенного мнения о времени обращения монет Герая, которые некоторые исследователи датируют I в. н.э. [Давидович, 1976, с. 71-72].

Сейчас, конечно, трудно судить о достоверности той или иной точки зрения, а следовательно, соглашаться с датировкой Тулхарского могильника или отвергать ее. Необходимо только отметить, что считать ее твердо доказанной, а тем более утверждать, что она «наиболее точная и твердо аргументированная среди дат всех известных ныне памятников катакомбно-подбойных захоронений Средней Азии» [Заднепровский, 1975, с. 15], преждевременно. Можно согласиться с А.М. Мандельштамом, который, подводя итог своего анализа находок монет в Тулхарском могильнике, писал: «Следует надеяться, что дальнейшие раскопки в Северной Бактрии помогут установить время чекана как ,,тулхарских", так и „гиссарских" оболов на более прочной основе и соответственно более точно» [Мандельштам, 1968, с. 142]. Это же можно сказать и о датировках Аруктауского и Коккумского могильников. А.М. Мандельштам считал, что они принадлежат к одному времени с Тулхарским [Мандельштам, 1975, с. 63]. Не совсем прочно обоснована и датировка Бабашовского могильника I в. до н.э. — II в. н.э., в котором нет точно датирующих его материалов, а суждение о времени его сложения навеяно сравнениями с могильниками Бишкентской долины [Мандельштам, 1975, с. 130].

Однако, несмотря на территориальную близость, определенное сходство, а иногда и совпадения курганных могильников Согда и Северной Бактрии, они резко отличаются друг от друга. Именно потому, что Ю.А. Заднепровский не был знаком с публикациями материалов о раскопках курганов в Согде, он утверждал, что «захоронения в подбоях Бухары по всем основным признакам сходны с Тулхаром» [Заднепровский, 1975а, с. 163]. У всех курганов этого времени в бухарских степях насыпи земляные, а у курганов Бактрии они или из камня, или из земли с преобладанием камня, или же вместо насыпей у них ограды. Подбойные могилы Тулхарского могильника устроены или в восточной, или в западной стенке подбоя и не имеют ступеньки у стены, противоположной подбою, в то время как в курганах Согда все подбои, за исключением единиц, устроены в западной стенке, а у противоположной имеют ступеньку. В могильниках Согда подбой отгорожен от впускной ямы камышом или же камышом с кусками гипса, полученного при рытье могилы, впускная яма засыпалась землей и могильным выкидом. В Тулхарском могильнике впускная яма забивалась камнем, им же закрывался и подбой, что характерно для других могильников Бактрии. В Тулхарском могильнике отсутствовали подстилки под скелетами, а в курганах Согда они (140/141) были во всех подбоях. В курганах Тулхара скелеты лежали головой на север или с небольшим отклонением, в могильниках Согда — головой на юг или с небольшими отклонениями. В Тулхарском могильнике все скелеты лежали в вытянутом положении и только один — в скорченном положении, которое чаще встречается в курганах Согда.

Если по конструкции могилы Тулхарского могильника резко отличаются от могил Согда, то инвентарь имеет черты сходства и даже совпадения. В Тулхарском могильнике найдено много кинжалов и два меча, причем один (курган II, 11) идентичен мечам из бухарских подбоев, а в курганах Согда — большое количество и мечей, и кинжалов, но первых больше. В курганах Согда множество наконечников стрел, а в Тулхарском могильнике — всего 13; еще меньше оружия найдено в других могильниках Бактрии. Малое количество оружия, наличие грунтовых могил, северная ориентация скелетов — все это сближает курганы Бактрии с погребениями первых веков нашей эры в могильниках Согда. Курганы Согда отличает от курганов Бактрии отсутствие в последних следов культа огня и связанных с ним курильниц, что было отмечено К.Ф. Смирновым [Смирнов К., 1973, с. 173]. Среди украшений в Тулхарском могильнике мноточисленны браслеты с зооморфными концами, что сближает их с браслетами из поздних катакомб Хазары. Этот далеко не полный перечень различий и сходств показывает, что нельзя утверждать, будто подбойные могилы Бухары идентичны курганам Тулхара. Подобное сравнение позволяет только заключить, что большинство курганов в могильниках Бактрии, исследованных А.М. Мандельштамом, если не все, относятся к первым векам нашей эры, причем погребения с оружием — к самому началу этого периода. Ясность в данный вопрос могут внести только последующие исследования, главным образом касающиеся кушанской хронологии и нумизматики.

Можно считать, что ни в одном из перечисленных выше курганных могильников нет подбойных и катакомбных захоронений с обоснованной датировкой первыми веками до нашей эры. Поэтому утверждение, что во II—I вв. до н.э. в Средней Азии повсеместно были распространены подбойные могилы [Заднепровский, 1975а, с. 166], ошибочно. Исключение составляют курганные могильники Согда и Семиречья, раскопанные в последние годы. Курганные могильники Согда — Шахривайронский, Кызылтепинский, Лявандакский, Куюмазарский, а также один курган в Агалыксайском могильнике имели под насыпями подбойные могилы и катакомбы совершенно одинаковой формы, с одинаковым инвентарем и погребальным ритуалом. Все эти погребения прочно датировались не только инвентарем, найденным в них, но и монетой Гелиокла (II в. до н.э.), что позволило отнести их ко второй половине II в. до н.э. — I в. н.э. Как подбои, так и катакомбы Согда первых двух веков до нашей эры идентичны подбоям и катакомбам Нижнего Поволжья (141/142) и особенно Южного Приуралья, где они известны с VI в. до н.э. [Смирнов, 1972, с. 73]. Следует также отметить одинаковую форму ранних катакомб савроматов и катакомб, открытых в Кызылтепинском могильнике. У тех и других дромос слегка смещен по отношению к катакомбе, т.е. длинная ось дромоса находится под углом к длинной оси катакомбы [Железчиков, Кригер, 1978, с. 223-225]. Поэтому отрицание С.С. Сорокиным заимствования катакомб у сарматов Поволжья и Приуралья, которые якобы не имели таковых, ошибочно.

В дальнейшем, в первые века нашей эры, катакомбы курганных могильников Согда становятся очень похожими на катакомбы других районов Средней Азии, а затем совершенно одинаковыми с ними. Катакомбы Агалыксая, Акджар-тепе, Сазагана, Хазары, а также поздние катакомбы Кызыл-тепе имеют широтную ориентацию их длинной оси в отличие от ранних, меридиональных катакомб. В погребальном ритуале захоронений в этих катакомбах уже меньше черт, сближающих их с ритуалом сарматских погребений. Уменьшается, а порой совсем исчезает оружие, многие катакомбы используются для повторных захоронений, появляются в могильниках кенотафы.

Таким образом, не прав А.Н. Бернштам, который утверждал,, что в более поздних катакомбах больше сармато-аланских черт, чем среднеазиатских [Бернштам, 1955, с. 21], и совершенно правы С.С. Сорокин и Ю.Д. Баруздин, отмечавшие, что в исследованных ими ферганских могильниках только отдельные черты погребального ритуала и отдельные находки соответствуют погребальному ритуалу и погребальному инвентарю сарматских захоронений. Б.А. Литвинский показал, что основная масса курганов относится к позднему времени и, следовательно, решать по результатам их исследования вопрос о происхождении и развитии захоронений в подбоях и катакомбах, как они это пытались сделать, невозможно. Нет никаких данных о том, как происходил процесс смены грунтовых могил подбоями и катакомбами на территории Согда. Все ранние погребения в Согде делались или на древней дневной поверхности, или же в грунтовых могилах, на смену которым во второй половине II в. до н.э. пришли подбойные могилы и катакомбы со своеобразными погребальным ритуалом и инвентарем. Дальнейшая эволюция погребений в подбоях и катакомбах вплоть до их замены захоронением костей по зороастрийскому погребальному ритуалу хорошо прослеживается по материалам раскопок. [Обельченко, 1959].

Нет данных, показывающих эту смену форм погребальных сооружений, и в других могильниках Средней Азии. Самые ранние по времени подбои были обнаружены на севере Казахстана и в Семиречье, где можно даже проследить процесс формирования подбойной могилы. На севере Казахстана подбойные могилы обнаружены в курганах 1 и 2 могильника Айда-буль II, погребения в которых датируются V—IV вв. до н.э. (142/143) [Акишев, 1959а, с. 19-21, рис. 14, 16]. К III—II вв. до н.э. относится подбойная могила в кургане 16 могильника Канаттас [Кадырбаев, 1959а, с. 179, 193, рис. 12] и в кургане 3 могильника Карасай [Кадырбаев, 1958, с. 97].

Серединой I тысячелетия до н.э., очевидно, датируется подбойная могила в кургане 5Ж могильника Карамурун I [Маргулан и др., с. 339, 371]. К VI—V вв. до н.э. относятся подбойные могилы, открытые в Семиречье. В северо-восточной части Семиречья в Алакульской впадине в могильниках Арасан I и Джарбулак были вскрыты курганы с подбойными могилами под насыпями [Кушаев, 1968, с. 143-145]. В Джамбульской области, неподалеку от станции Ак-Чулак, в курганах могильника Караша-2 были подбойные могилы, также относящиеся к VI—V вв. до н.э. [Максимова А., 1969, с. 144].

Процесс формирования подбойной могилы и переход от грунтовой могилы к подбою иллюстрируется материалами раскопок курганов в Семиречье. Грунтовые могилы в этих могильниках часто были перекрыты накатом из бревен, жердей или же плахами. В некоторых могилах, вскрытых в зоне строительства Капчагайской ГЭС, были обнаружены «заставки» из дерева, упирающиеся одним концом в стенку могилы, а другим — в основание противоположной стены. Под этим своеобразным козырьком из дерева находилось погребение. В некоторых могилах стенки вертикальные, а в некоторых стенка, «укрытая» козырьком, имеет небольшое углубление, т.е. подбой в зародышевом виде [Акишев, 1956, с. 13, рис. 8, с. 16, рис. 12]. Этого же типа могилы встречались и в других могильниках Семиречья [Агеева, 1960, с. 65].

Такого рода «заставки» являются промежуточным подтипом . между грунтовой ямой и подбойной могилой. Промежуточное положение таких могил, по мнению Г.А. Кушаева, свидетельствует об эволюции от простых грунтовых ям к подбоям [Акишев, Кушаев, 1963, с. 249].

Если в Центральном Казахстане и Семиречье раскопаны подбойные могилы, относящиеся к середине I тысячелетия до н.э., то в других районах Средней Азии, кроме Согда, они датируются началом нашей эры и позже, поэтому их появление нельзя рассматривать как эволюцию погребального сооружения, ибо никаких данных для этого нет. Не случайно, видимо, несмотря на многолетние масштабные работы по исследованию курганов в восточной части Средней Азии, подбоев или катакомб, которые можно было бы датировать временем начала нашей эры, не обнаружено. Не совсем понятно и следующее обстоятельство. На территории Средней Азии известны погребения в катакомбах эпохи поздней бронзы — это могильники Заман-баба и Тулхарский, в которых одновременно с катакомбами были и ямные погребения. Последние были открыты и в западной части Средней Азии у подножия Больших Балхан и Копет-Дага [Мандельштам, 1966а, с. 240-242]. В начале же (143/144) I тысячелетия до н.э. и вплоть до II—I вв. до н.э. основным типом могильного сооружения были грунтовые могилы разных форм — прямоугольные, овальные, почти квадратные, с заплечиками и без них. Все эти грунтовые могилы более простые сооружения по сравнению с катакомбами предыдущего времени. А в начале нашей эры опять широко распространяются катакомбы. Если широкому распространению катакомб с начала нашей эры удовлетворительное объяснение найти можно, то исчезновению их в начале I тысячелетия до н.э. — весьма затруднительно.

Самые ранние подбои обнаружены в курганах Семиречья, Центрального Казахстана, а также в Поволжье и Южном Приуралье, где имеются и ранние катакомбы. Следующие по времени подбои и катакомбы обнаружены в могильниках Согда, где они датируются второй половиной II в. до н.э. — I в. н.э. К ним близко примыкают катакомбы культуры Каунчи II, а затем уже катакомбы других районов Средней Азии, аналогичные во многом катакомбам первых и следующих веков нашей эры в курганных могильниках Согда. При этом следует особо подчеркнуть, что раскопки курганных могильников Согда не дали никаких данных, указывающих на постепенное превращение грунтовой могилы в подбой, не говоря уже о катакомбе. Резкая смена формы подкурганного могильного сооружения в Согде с характерными для сарматов погребальным обрядом и инвентарем позволяет считать, что захоронения второй половины II в. до н.э. — I в. н.э. в Шахривайронском, Кызылтепинском, Лявандакском, Куюмазарском могильниках, в нескольких курганах Хазаринского могильника, а также в кургане 5 Агалыксайского могильника связаны с юечжийским завоеванием Греко-Бактрии во второй половине II в. до н.э. Что касается племен, принимавших участие в этом завоевании, то можно допустить, что они входили в круг племен сарматского мира. И не параллелизмом в развитии общества в Средней Азии и сарматов, а непосредственным участием племен сарматского мира в крушении Греко-Бактрии объясняется появление подбойных и катакомбных могил в Согде в последних двух столетиях, предшествующих новому летосчислению.

Вполне понятно и дальнейшее распространение этого типа могил, но уже в видоизмененной форме, в других районах Средней Азии. Создание государства кушан, основателями которого были племена юечжийского союза, способствовало развитию широких экономических связей, а с ними распространению идеологических представлений и верований. Этими-то представлениями и верованиями обусловлено почти повсеместное появление подбойных и катакомбных могил, кое-где еще сохранявших черты сарматских подбоев и катакомб, но в основном уже видоизмененных. Этот вид подбойных и катакомбных могил хорошо известен по могильникам Ташкентского оазиса и древней Ферганы, а также Тянь-Шаня и Памиро-Алая. (144/145)

Материалы, полученные при раскопках этих могильников, в основной своей массе датируются, как это убедительно доказал Б.А. Литвинский, периодом от II в. н.э. до VII—VIII вв. Совокупность сведений, выявленных при исследовании могильников, позволяет проследить тождественность отдельных черт погребального ритуала и отдельных вещей из погребального инвентаря сарматских могильников Нижнего Поволжья и Южного Приуралья облику культуры Средней Азии этой эпохи.

Это уже новый тип погребальных памятников, отдельные элементы которых заимствованы из сарматских могильников. От первоначальных образцов культуры II в. до н.э. — I в. н.э. их отделяет значительный промежуток времени, на который процесс ассимиляции пришлого населения наложил свой отпечаток. И поэтому все гипотезы о происхождении погребений в катакомбах и подбоях, построенные на столь поздних материалах, будут ошибочными. Неудивительно, что С.С. Сорокин и Ю.Д. Баруздин, оперируя столь поздними образцами, уже во многом отличными от сарматских, признавали в них погребальные сооружения местного, коренного населения, не допускали, что эти могильные сооружения были принесены извне.

Среднеазиатские катакомбы, известные местному населению еще с эпохи бронзы, после юечжийского вторжения вновь стали одной из распространенных форм могильного сооружения, но уже в переработанном виде, который утратил первоначальные сарматские черты. Эволюция погребальных сооружений хорошо прослеживается по материалам раскопок курганных могильников Согда. Длительное бытование грунтовых могил разных видов понятно, ибо они были одним из видов могильных сооружений в одно время с катакомбами эпохи бронзы, а потом: в первые века нашей эры сосуществовали и с подбоями, и с катакомбами.

Весьма характерно, что в могильниках Согда II в. до н.э. — I в. н.э. почти нет грунтовых могил. Широкое распространение подбоев и катакомб в первые века нашей эры Б.А. Литвинский объяснял усложнением верований, согласно которым покойнику создавался больший комфорт; погребением в более сложных могилах, нежели грунтовая, затруднялся выход в мир «живых» [Литвинский, 1972, с. 68-69]. Но такое объяснение не может считаться удовлетворительным хотя бы потому, что более «сложные» представления уже существовали в эпоху бронзы, когда покойников хоронили в катакомбах и усыпальницах, представлявших собой целые сооружения, куда более сложные, нежели скромные подбои и катакомбы первых веков нашей эры. Достаточно вспомнить усыпальницы сакских царей в Бесшатыре, курганы Пазырыка и Тувы [Кызласов, 1979, с. 34] — огромные и очень сложные сооружения [Грач, 1975, с. 161 и сл.], а также каменные пирамиды и огромные жертвенные места эпохи бронзы, сложенные из камней, в Центральном Казахстане, чтобы убедиться, что в период, предшествующий (145/146) распространению грунтовых могил в сакских могильниках, идеологические представления были не менее сложными, чем в первые века нашей эры [Массон В., 1976, с. 164 и сл.].

Видимо, современный уровень знаний об идеологических представлениях саков не позволяет ответить на вопрос, почему сначала были катакомбы, разного рода усыпальницы, со сложным и пышным погребальным ритуалом, а затем появились простые, порой даже примитивные, грунтовые могилы, на смену которым пришли подбои и катакомбы. Понятен в некоторой степени сам процесс формирования подбойной могилы: вертикальный контур отклонялся, устраивалась «заставка» из дерева, перекрывавшая захоронение и одну из стенок могилы. Но смущает одно обстоятельство. Самые ранние подбойные могилы, обнаруженные в Центральном Казахстане и Семиречье, относятся к VI—V вв. до н.э., в то время как грунтовые могилы с «заставкой» и небольшие подбои, как это показали раскопки в долине р. Или, датируются I в. до н.э. — I в. н.э. [Акишев, Кушаев, 1963, с. 244, 253]. Среди могил с «заставкой» имеется одна — в кургане 15 могильника Кзылауз I, которая датируется, как и все захоронения этого могильника, V— IV вв. до н.э. по находке в ней фрагментов «бронзовой пластины со штампованным рисунком какого-то грифона, выполненным в скифском зверином стиле...» [Акишев, Кушаев, 1963, с. 101], что, конечно, никак не может служить основанием для надежной датировки. Эта могила с таким же основанием может быть датирована I в. до н.э. — I в. н.э., как все могилы подобного типа в долине р. Или [Акишев, Кушаев, 1963, с. 102].

Выходит, сначала появилась подбойная могила, а затем — переходные формы от грунтовой могилы к подбойной. Переходная форма возникла в I в. до н.э. и широко распространяется в первые века нашей эры. В свете этого утверждение Г.А. Кушаева о самостоятельном развитии подбойной могилы, поддержанное Б.А. Литвинским, становится сомнительным.

Раскопки курганных могильников Согда не дали никаких данных для решения этой проблемы. Открытым остается также вопрос о происхождении скифских и савроматских катакомб, но идея сооружения подземной камеры со входом могла родиться, по мнению К.Ф. Смирнова, под влиянием больших грунтовых прямоугольных могил с деревянным перекрытием и специально устроенным входом в виде дромоса, через который можно было совершать последующие захоронения [Смирнов К., 1964, с. 102; 1973а, с. 109].

Итак, количество ранних катакомб в погребениях начального этапа прохоровской культуры незначительно и, чем ближе к нашей эре, тем их становится больше [Мошкова, 1963, с. 21], что характерно и для курганных могильников Согда.

Прежде чем завершить рассмотрение вопроса, связанного с погребальными сооружениями и погребальными обрядами в курганных могильниках Согда, необходимо остановиться на (146/147) антропологических данных, полученных в результате раскопок курганов.

Выше уже отмечалось, что курганы, вскрытые в долине Зарафшана, за редким исключением, оказались или ограбленными полностью, или потревожены грабителями. Своды почти всех катакомб и подбоев обрушились, и погребальные камеры заполнились землей. Из-за ограбления могил и разрушения погребальных камер очень сильно пострадали кости скелетов, в первую очередь черепа. К этому надо добавить, что подбои и катакомбы в Бухарской области устраивались в волокнистом гипсе, который является основным почвенным слоем степей, окружающих оазис. Волокнистый гипс из-за своей пористой структуры весьма гигроскопичен, и скелеты находились в могилах в условиях повышенной влажности и воздействия солей, что самым пагубным образом сказалось на их сохранности. Поэтому количество черепов, по которым можно было провести антропологические исследования, не очень велико. Но благодаря кропотливому и настойчивому труду В.Я. Зезенковой удалось получить необходимый минимум сведений о физическом типе погребенных в курганных могильниках Согда, что весьма важно при рассмотрении вопросов истории культуры и политической истории Согда.

Сведения о наиболее древних краниологических материалах дали курганы Калкансайского могильника, погребения в котором датируются V—III вв. до н.э. В результате обмеров, произведенных на месте, В.Я. Зезенкова выявила следующие пять типов: 1) гипердолихокранный смешанный тип, включающий европеоидные и монголоидные элементы; лицевой отдел напоминает южносибирский тип (создается впечатление, что данный тип сложился из долихокранной монголоидной основы и европеоидного широколицевого типа); 2) мезокранный европеоид с чертами протоевропеоидного типа; 3) брахикранный европеоид, с некоторыми чертами протоевропеоидного типа; 4) ультрабрахикранный высоколицый монголоид; 5) долихокранный европеоид, близкий к древнему средиземноморскому типу, напоминающему тип черепов из Заман-баба и Чуста.

Поскольку индивидуальная вариабильность исследованных черепов весьма велика, В.Я. Зезенкова пришла к выводу, что это в какой-то степени отражает недавнее смешение отдельных групп населения, характеризовавшихся разными антропологическими типами. Учитывая, что антропологический тип, существовавший в III—II тыс. до н.э. в Бухарской области, отнесен к древнему средиземноморскому типу, можно считать, что долихокранный европеоидный тип, найденный в могильнике, отражает долихокранную основу древнего антропологического типа. Обзор антропологических материалов из могильников сакского времени в других районах Средней Азии, т.е. середины и второй половины I тысячелетия до н.э., сделанный В.Я. Зезенковой, дает такую же пеструю картину антропологических типов, (147/148) отмеченную и территориально, и внутри отдельных, групп [Зезенкова, 1969, с. 161-168].

Выводы В.Я. Зезенковой очень важны. При одном типе_: погребального сооружения, правда в различных вариантах, физический тип погребенных весьма разнообразен, что указывает на неоднородный состав населения, оставившего после себя этот могильник.

Палеоантропологические материалы последующего времени, т.е. II в. до н.э. — I в. н.э. и II—VII вв. н.э., включая и остеологические материалы из захоронений костей по зороастрийскому погребальному ритуалу, получены из разных могильников.

Несмотря на фрагментарность краниологических материалов из курганов могильника Акджар-тепе, удалось установить, что погребенные принадлежали к европеоидному типу, а фрагменты черепа из кургана 4 дали основание говорить о наличии долицефалии. У В.Я. Зезенковой сложилось впечатление, что погребенные относятся к закаспийскому типу, или скорее всего к переходному от андроновского. На это указывали резко выступающие носовые кости черепов, однако отмечена большая грацильность и узкое лицо. Антропологический тип похороненных в могильнике Акджар-тепе, по словам В.Я. Зезенковой, перекликается с антропологическим типом, отмеченным по материалам Чустского поселения эпохи поздней бронзы, но имеет свои специфические черты. Из всего сказанного можно сделать вывод, что различие в погребальных сооружениях и погребальном ритуале есть не что иное, как разновременность погребений.

Черепа хорошей сохранности были получены из курганов 1 и 2 Хазаринского могильника. Эти погребения не были ограблены, и закладка входа в катакомбу кургана 1 и подбоя кургана 2, устроенная из сырцового кирпича, уцелела. Остались целыми также своды подбоя и катакомбы. Череп из кургана 1 оказался юношеским, резко брахикранным со сфероидной формой черепной крышки и сильно выступающим носом. В подбое кургана 2 был найден череп взрослого мужчины. Общая форма черепной крышки пентагоноидная, лицо длинное и узкое с сильно выступающим носом. В.Я. Зезенкова отнесла череп из катакомбы к брахикранному европеоидному типу, близкому к типу среднеазиатского междуречья, а череп из подбойной могилы — к долихо-мезокранному европеоидному типу с признаками монголоидности.

Весьма интересен, несмотря на фрагментарность, краниологический материал из Кызылтепинского могильника. Все черепа относятся к европеоидному типу. Черепа из катакомб, которые датированы первыми веками нашей эры, принадлежат долихоцефальному, европеоидному типу, близкому к закаспийскому, с легкой монголоидной примесью. В остальных же погребениях и в оссуарных захоронениях выявлен мезоцефальный европеоидный тип. Особый интерес представляют (148/149) краниологические материалы из грунтовой могилы кургана 10 и оссуарных захоронений, обнаруженных в насыпях курганов. Судя по большой толщине и массивности костей, а также сильно развитым надпереносьям, здесь, по мнению В.Я. Зезенковой, была похоронена какая-то очень древняя группа населения. Европеоидный тип населения, жившего в этой местности в первые века нашей эры и ранее, сохранился и в V—VI вв. н.э., несмотря на изменение погребального обряда [Зезенкова, 1963, с. 66-70]. Следует особо отметить, что как в грунтовой могиле кургана 10, инвентарь которой состоял из двух кремневых наконечников стрел и железного ножа, так и в захоронениях костей в оссуариях в виде хумов обнаружены черепа, относящиеся к одному антропологическому типу, что служит непосредственным доказательством эволюции погребального обряда, т.е. перехода от обряда ингумации к оссуарному погребальному обряду. Об этом свидетельствовали и археологические данные, показавшие процесс постепенного изменения погребального ритуала.

Нечто подобное (черепа из раннего погребения и из захоронения по зороастрийскому ритуалу по типу оказались одинаковыми) дали и материалы из Куюмазарского могильника. В кургане 3 около бугра Соинова был обнаружен женский череп со следами деформации кольцевого типа, но менее выраженной, чем на черепах из погребений, которые А.Н. Бернштам считал гуннскими. Точно такую же деформацию имел череп подростка из захоронения костей в хуме, опущенного в насыпь этого кургана. Черепа, добытые при раскопках Лявандакского и Куюмазарского могильников, позволили В.Я. Зезенковой установить, что в расовом отношении погребенные принадлежали к европеоидному брахицефальному и долихоцефальному типу. Черепа, найденные в оссуарных захоронениях этих могильников, ютносились к европеоидному долихоцефальному и европеоидному брахи-мезоцефальному типу.

Назад К оглавлению Дальше